Богданова Нина Васильевна : другие произведения.

До свидание, Равик!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    До своего рождения я был ангелом...

  
  Уважаемый читатель! Прошу прощения за ошибки, недавно освоила компер, и пока их много, ошибок. Так что sory!
  
  
  
  
  
  
  До своего рождения я был ангелом.
  Рядовым ангелом, поющим хвалу Господу.
  Кроме этого я ничего не знал и не умел.
  Но однажды мне приснилась земная Любовь.
  И покоя больше не было.
  Ангелы знают только одно чувство - радость.
  Я же узнал и другое - беспокойство.
  Любовь, прекрасная и благоуханная не давала мне сна.
  И я захотел познать ее.
  Для этого я обратился к старшему ангельскому чину.
  И мне разрешили спуститься на одну человеческую жизнь, но с условием: путь человека нужно пройти весь, и земной и посмертный. Я был согласен на все.
  Передо мной сияла Любовь. И радость от будущей встречи с ней быќла бесконечна. Ведь я был рядовым ангелом, и откуда ангелу было знать, что Любовь на Земле - это мука и страдание.
  И тотчас как мне разрешили спуститься, я уже мчался в переполќненном вагоне метро, на свидание к своей возлюбленной, совершенно забыв о том, что до своего рождения я был ангелом.
  
  
  
  НЕ ТЕАТРАЛЬНАЯ ПОВЕСТЬ
  "ДО СВИДАНИЯ, РАВИК!"
  
  Из услышанного разговора в метро: "Да, братец,
  уж такие у меня неприятности, явно не мой день
  сегодня". Приятель отвечает: "Эко удивил!
  День... У меня вот и жизнь явно не моя".
  
  Почему надо всегда прятаться по углам? Не выйти ли открыто на схватку с этой плутовкой жизнью? Все чего-то боюсь, перед кем-то прогибаюсь. Всегда "ах, кабы чего не вышло,"... А в результате вечное недовольство собой, боязнь иллюзий, выдуманных мною же... "Так думал молодой повеса, летя в пыли на почтовых, всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных!..". Увы! Я не молодой, и не насќледник, и мчусь я не на почтовых, а в переполненном вагоне метро, где ежесекундно кто-то наступает на ноги, висит над головой, дышит луќком или пивом, и дешевой брагой амбрирует по вагону "французский" парфюм.
  Согласитесь граждане-сотоварищи, что настоящими французскими духами в утреннем переполненном вагоне пахнуть не может. Те дамочќки еще в кроватках!
  И вот я мчусь и думаю (ехать мне очень далеко: из одного конца города в другой, кстати, в Питер можно было сгонять туда и обратно), и рассматриваю людей, и уже думаю о тех, на кого смотрю. Да и вообще... О жизни.
  Если кому-нибудь прямехонько въехать глазами в глаза, и пусть даже с добрыми намерениями, получишь в ответ взгляд-удар "не смей смотќреть на меня!". И все. Реже встретишь безразличие и понимание, еще реже спокойствие и практически никогда - улыбку. Да что там! Никогда не встретишь. В переполненном метро, особенно в часы "пик" все наши граждане похожи на бульдожек (простите, господа, за сравнение!): уголки губ опущены вниз, взгляд затравленного животного говорит одно: "Не подходи, укушу". Да нет, и мне их жалко, и сам, наверное, такой, и если вдруг, когда-нибудь нарвешься на улыбку, сто пудов - иностранец. К бабке не ходи! Он! Вычищен, надушен и с улыбкой! Ну что ты с ними сделаешь? Улыбаются и все тут! И все у них "по-модьнему, по-хранцузски". Видно, что все у них срослось, а "у нас на водку не хватает". Нет, граждане, ну нельзя же так, ну давайте уже и мы улыбаться! Вот я, например, уже начал! Вспомнил, сегодня зряплата, деньги, то есть, нам будут давать. И рассмеялся даже. Не то, чтобы улыбнулся, а рассмеялся на весь уважаемый вагон! Дело в том, что получаю я четыре зелененьких бумажки - на каждой написано "Билет банка России. Тысяча рублей". Что можно купить на эти деньги в наше пост перестроечное, военно-бандитское время? К примеру, конечно: 10 кило говядины, четыре кг колбасы копченой, тройку литров молока и заплатить за маленькую квартирку, в коей я живу с супругой и двумя малолетними ребятишками. Как на эти деньги одеваться, обуваться и прочее - никого не волнует в нашем немаленьком Государстве. Жена моя тоже актриса. Да! Я забыл представиться - я актер. Маленький актер одного из маленьких театров, на окраине большого города.
  Так вот, моя жена актриса, но в театре она не работает. Дети учатся в начальной школе, за которую тоже надо платить. И супруга моя "распространяет" косметику, то есть бегает по всяким весям и предлагает "парфюм" польского разлива. И вот так мы потихоньку выживаем. Сначала, когда удивительно быстро закончилась перестройка, и началось строительство капитализма, все, кому не лень, бросились в "челноки". Ах, Константинополь! Константинополь! Сколько раз ты принимал русских беженцев, нуждающихся в помощи! Через тебя прошли тысячи эмигрантов, бежавших от Великой Революции, в твои жаркие объятия попали первые советские путаны от многочисленных и пошлых "Конкурсов Красоты", и "челноки" ринулись в этот много терпеливый и гостеприимный град, за второсортными дубленками и кожаными куртками, из дубленной свиной мездры. Поистине, в этом городе есть загадка. Моя Зинуля (жена), однажды заблудилась в переполненном повозками и машинами, жарком Стамбуле. На плечах ее был привязан огромный баул с куртками, в руках по сумке, с вязаными шапочками, и пальца не поднять!!! Она стояла среди проезжающих и машин и плакала. Сзади, где-то вверху, услышала насмешливый голос, на великолепном русском языке ее спросили: "Ну что ты ревешь? Заблудилась?". Зина обернулась. Двухметровый африканец, с кипельно- белыми зубами, улыбнулся, и стал снимать с ее плеч баул с куртками. Увидав растерянные глаза Зины, успокоил ее: "Я не вор. Я помогу тебе". Как выяснилось, он учился в Москве, а судьба забросила в Турцию и работает, и живет он здесь. "Русских видно издалека, я сразу понял, что тебе нужна помощь, какой отель?". И довел Зинулю прямо до места жительства. Поистине: "Стамбул - город контрастов".
  Так вот, я о капитализме! Когда его начали строить в стране "развитого социализма" - такое началась! Дали волю простому человечку, вернее возможность испытать свои коммерческие задатки. Смешно это все, конечно. Все уже было распределено, поделено и никто бы своих капиталов не отдал маленькому человечку, так, поиздевались немного: на полках магазинов появился кое-какой товар, но стоимость его превышала месячную заработную плату простого советского гражданина, законопослушного и затравленного государственной машиной. Например, в то время, в театре мы с женой получали одну тысячу рублей на двоих, а сапоги зимние стоили две тысячи! Но вы ведь сами все помните. Чего там рассказывать! Над нашим народом по жизни издеваются по полной программе. Известный факт.
  А наши бедные русские женщины! Увидев на прилавках: стильные платья и прочую одежду, просто дурели!. Вот тогда и начался великий исход интеллигенции в купечество! И тогда то вот моя жена поехала "завоевывать" турецкий рынок. Многие ее подруги и мои друзья, с хорошим образованием и неплохими "манерами" встали за прилавок привезенного, стамбульского товара. Но немногие смогли открыть свои киоски и ларечки, это всегда безумно дорого было, для всех нормальных людей. Бандиты и "ловкачи от времени" - не в счет. Позже все эти маленькие ларечки, торговые точки съелись большими торговыми центрами, как и везде, одним словом - "капитализмус".
  Зина в театр не вернулась. Привыкла в суете торговли, и ей понравилось. Как она говорит, "У меня теперь одна роль - до конца жизни: приказчик торгового товара". Главное - свободное время, семья требует самоотречения. Детей, коли родила - воспитывай и образовыќвай! Молодец она у меня. Памятник ей, при жизни. Золотой!
  Да, впрочем, не только ей, а всем русским женщинам, которые во все времена тянули на себе смрад нашей русской жизни при любом царе, генсеке, или президенте; работали, как волы: готовили, стирали, штопали, шили, консервировали, выстаивали очереди за мукой, или сапогами, за детскими вещами, или кроличьими шапками и при этом успевали забежать в парикмахерскую и успевали выкроить себе на платье, детям на сладенькое, мужу на пиво. Нет, граждане, дорогие мои соотечественники! Ничего у нас не изменилось с некрасовских времен! По-прежнему, наша женщина "и коня остановит, и в горящую избу войдет!". Я, опять же говорю о простых русских женщинах, а не о тех, которые и понятия не имеют, что вставать надо в шесть утра, готовить завтрак, заниматься уборкой, бежать на работу и носить штопаные рейтузы. Но та категория женщин очень мала, и что о ней говорить? Об этой категории можно узнать из "Светской хроники" - да и то, если вам интересно. Мне, например, неинтересно. В данный момент мне интересен гражданин, который мило прикорнул на моем плече: "Эй, товарищчь! Проснитесь, следующая станция конечная". Просыпается, и даже спасибо не сказал. Вагон затормозил, и вся толпа подалась вперед. Приехали. "Поезд дальше не пойдет, просьба освободить... и т. д." Все, понесли. Толпа выплывает из душных вагонов на платформу метро. Уф! На одной ножке прыгаю к эскалатору, вторая зажата "сзади бегущими", скок-поскок, и я на движущейся лестнице, которая еле-еле ползет сегодня. А иногда, напротив, несется как оголтелая! Все зависит от моего настроения и от расположения или нерасположения самой движущейся лестницы. Ну и главное от Времени, с этим товарищем шутки плохи. Оно само по себе, у него, у Времени, много всяких фишек в запасе. Хочет, растягивается, хочет, сжимается, недаром Оно среднего рода, т. е. неопределенного!. Правда, иногда хочется у него спросить: "Не самонадеянно ли вы, Время, думаете, что вы само по себе?" Когда-нибудь спрошу! Так, еще рывок, и я глотаю полными легкими свежесть зимнего утра. Ах, друзья мои, какое дивное утро! "Мороз и солнце, день чудесный" - как проста и совершенна эта фраза. У многих была на устах, а выразить радостное настроение русского зимнего утра - смог кудрявый наследник эфиопского князя! Удивительные, с позволения сказать, выверты, совершает судьба над человеками. А вот и театрик, где я служу. Бегом, бегом, не опоздать бы на репетицию, а то еще и без оклада оставят. Тикает 10 ноль, ноль. Вбегаю. Не опоздал. Ура. Со всеми здороваюсь, перешучиќваюсь, но понимаю, что витает в воздухе напряжение. Все актеры сиќдят в зале зрительном. Плюхаюсь в кресло к "амплуа" (кликуха моего приятеля).
  - Что за сыр с бором? - спрашиваю.
  - Боб, ты ничего, не понимаешь? Или притворяешься? Я говорю: "Нет, не понимаю".
  "Амплуа" отвечает нежно: "Ну, посиди минут пять и поймешь".
  И тут доходит! У него пар идет изо рта! Холод собачий. Бедные дамы закутались в пальтишки и платочки, мужчины тоже не отстают. Актеры, конечно ко всему привыкши, как говаривали в старину, но доколе же? На мой взгляд, в администрациях наших городов сидят нездоровые люди, а, иначе говоря, какую же логику можно подвести под распоряжения властей о том, чтобы в лютые морозы отключали отопления в домах, равно же: не выключали его, когда на улице уже плюсовая температура! А ведь это повсеместно! Всегда было интересно узнать, каким таким местом думает администрация? Хотя, если почитать Салтыкова-Щедрина и Чехова - в администрации уже лет двести сидят одни и те же люди. Они бессмертны.
  Помощник режиссера, "девочка лет шестидесяти", застрявшая в театре с рождеќния, как она говорит сама, объявила маленьким, накрашенным до носа, ртом: "Главный режиссер приказал репетировать в одежде!".
  По залу посыпались усмешки моих собратьев-актеров: "Да мы, собственно, всегда в одежде", "Новое дело - репетировать на морозе", "Интересно, а главный режиссер в одежде?", "Послушайте, господа, ну как в военное время! Холод и мрак!", "Да у нас всегда военное время!", "Это точно!", "Элке надо сказать, пусть со своим миллионщиком поговорит и тот пусть поставит кондишен!", "Точно! А то спонсор называется! А на здоровье актеров ему жалко денег", "Ой, ой удивили! Кому и когда было дело до простых актеров, да пусть хоть совсем окочурятся!".
  А мне стало тепло. Не оглядываясь, знаю - пришла Она.
  И огоньки забегали по залу. "Салют всем! Салют Боб!" (мне отдельно всегда).
  И коллектив оценивает это обращения однозначно - у нас роман. Да что вы! Она - Королева. Она же Королева Огня. Поворачиваюсь и, безразлично бросаю: "Салют! Может правда, поговоришь с Цукало? Замерзли все как жирафы в Сибири".
  Элка начинает веселиться:
   - Борис Васильевич, это они вам сами сказали?
  - Кто? - спрашиваю и теряюсь, как мальчишка.
  - Жирафы, кто же еще? - и смеется.
  - Обязательно передам спонсору, и завтра же, и на сцене и в зале, будут кондиционеры! Господа актеры не должны мерзнуть!
  И, обращаясь, второй раз ко мне:
  -Борис Васильевич, не хотите покурить?
  Я насмешливо отвечаю:
  - С вами, Эля, даже огонь не страшен!
  - Огонь от сигареты, или пожар? - веселится Элка.
  - Иногда огонь от сигареты становится причиной пожара, - почему-то очень серьезно говорит мой друг "амплуа", и разводит руками.
  А мы, под завистливые взгляды, уходим в курилку.
  Плетясь по заброшенным комнатам, через старые декорации, доходим до черного выхода, здесь наше "мдк", то есть "место для курения". Затягиваемся смертоносным дымом. Элка мне говорит:
  - Салют, Равик!
  И я отвечаю:
   - Салют Жоан!
   Вот в этой обшарпанной курилке все и началось, вернее все началось с появления Элеоноры в нашем театре.
  В белой, волнующей своей изысканностью, шубке, в белых сапожках, она была похожа на эльфа, или ангела, когда наш шеф представил ее впервые. Тогда я подумал: "Сейчас эльф откроет свой игрушечный ротик, и вся гармония окажется иллюзией".
  Долго говорил о ней наш спонсор и закончил так: "Поистине звезда сериалов и рекламы, красавица и умница...", но фразу он не договорил. "Эльф" тихо произнесла:
  - Цук, не говори затасканных слов, и "звезда" это ты, а я простая актриса, которой в данный отрезок времени повезќло немножко больше, чем остальным. И вообще я в состоянии сама представиться.
  Обращаясь ко всем, она произнесла:
  - Элеонора Вольская. Можно просто Эл, - и улыбнулась. А что было потом, я сначала не понял.
  А было так: когда эта девочка улыбнулась, зал и сцена осветились сотнями огней. И засверкали, запрыгали по креслам, по стенам эти маленькие огоньки. И согрели мою душу. Один огонек попал в сердце и растопил его. Гармония не нарушилась.
  И мне стало так славно, в себе, так тепло и светло стало моему сердцу! Точь в точь по сказке Андерсена, но с точностью наоборот! Там Королева была снежная, и Каю в сердце, попал лед. А мне пламень. Пламень любви. И я назвал ее Королевой Огня.
  Тогда я попытался сделать равнодушный вид и иронично полюбопытствовал: "И зачем же в наш, с позволения дам, сказать, замухрышечный театр, залетела райская птица, действительно звезда сериалов, м-м-м?". И я как можно строже посмотрел на Эльфа. Королева разбросала вокруг себя огоньки и прошелестела: "А чем же ваш театр хуже именитых? У вас разве что-то по-другому? Везде одно и то ж, но вы на окраине, и у вас меньше, наверное, зрителей. Моя занятость никого не будет волновать. А, стало быть, больше времени на телевидение, а я люблю сниматься", - иронично сказала она.
  Помошник режиссёра цокнула языком и пробурчала: "Удивила! Сниматься она любит, все любят".
  Королева ответила: "Но не всех снимают".
  А я тогда подумал: "Да, эта не прогнется".
  Началась репетиция. Элеонору вводили в спектакль на ходу, так как актриса, игравшая ранее, вышла замуж и уехала в другой город. Пьеса была по теме. По теме сегодняшнего дня. Богатый (почему обязательно богатый - не пойму). В нашем городе десять миллионов жителей, но почему-то современные пьесы пишутся в основном о богатых, а где же бедные и средний класс? Что они делают в то время, когда их грабят - эти пресловутые "богатые"? И, вообще, куда смотрят верхи? Или они не могут? Чего-то они всегда не могут - эти верхи!
  И куда опять мчится Русь-тройка?.. Нет. Молчит. Как прежде молчит она. Не дает ответа. А позвольте вам напомнить, что в тройке той сидит Чичиков! Шулер и пройдоха! Как совершенно правильно заметил уважаемый наш Василий Макарович Шукшин! Один классик сказал, что неизвестно ему, куда мчится птица- тройка. А другой ответил, что ему тоже не известно, хотя он доподлинно знает, кто сидит в ней, в этой тройке. А она все мчится и мчится, и нет конца этой ее дороге. Жаль, конечно, что там пройдоха сидит. Ну, да и в этом Господь разберется! Дайте время!
  Но это все отступление - прошу не пугаться. Так о чем бишь я? О пьесе новой. Так вот "богатенький Буратино", ну уже очень преклонного возраста, влюбился в молодую красотку, а у него жена, как водится, и т. д., и тому подобное. Да откройте любую бульварную книжонку, или сериал посмотрите, тема та же, но мне это и не важно. Важно, что красотку играла Элка. А я играл "богатенького Буратинку".
  
  Знакомство антр ну.
  Первая встреча
  
  Морозное утро. Я шагаю наотмашь веселый. Сейчас я увижу Королеву. Ах, как прекрасна, бывает иногда наша затасканная жизнь! Иду и напеваю "Зимушка, зима, зимушка зима, девица красавица!". Как же я люблю зиму! И не передать! "Зима" - слово, непохожее на остальные слова определяющие времена года. Лето, осень, весна - как-то все тускло, нет звени! А вот в "зиме" буква "з" в сочетание с "м" дает ощущение мороза и движения! "Мороз" - опять буква "з". Деревья в белой изморози тихонько звенят на морозе, как хрустальные бокалы на ветру.
  Ах, как отдыхает душа в мороз! Когда выйдешь утречком на крыльцо деревенского домика, а снега за ночь насыпало до самой последней ступеньки, и смотришь по сторонам, а там: серебро, белое серебро стелется ковром по земле и переливается, и искрится, и радует уставшую душу! Вот чего мне не будет хватать там, куда мы все, в конце концов, уйдем - так это зимы: рыхлых ее снегов, пара клубящегося на морозе и хруста шагов, идущего по снегу человека...
  Захожу в театр. До репетиции еще минут тридцать, забежал в зал. Никого. Только я, как молодой повеса, прибегаю раньше, чтобы не пропустить приход королевы. Эта женщина не давала мне покоя, я как будто бы видел ее раньше, знал ее...
  Времени - вагон, иду в курилку, встаю у окна и наблюдаю за воронами. Хитры птицы, гоняют даже котов! Безжалостны и ничего не боятся; по снегу ходят, как по ковру, грозя кому-то своим острым клювом.
  Мои наблюдения окутывает запах хвои, чистоты и нежности. Не оборачиваясь, знаю - пришла Она. На такие духи у наших актрис не хватит месячной "зряплаты". Тогда я подумал, что иногда можно оправдать зависть. Собственно кто виноват в том, что одной девочке дано все, а другим только "ничего".
  Никто не виноват. Это случайность. Но в Элеоноре была сердечность. И это потрясало: при такой внешней античности - античная же доброта! Подношу огонь к ее сигарете. Курим молча. Никогда не знал о чем говорить с такими женщинами. Теряюсь как холостяк.
  - Что же вы молчите, бродяга, - открывает она диалог.
  - Почему бродяга? - удивляюсь я.
  - Все актеры бродяги. И менестрели. Или вы не согласны со мной?
  - Да я и не думал об этом, - сказал я как можно более безразлично.
  Элеонора посмотрела на меня вызывающе и тихо произнесла:
  - А еще бродягой называла своего возлюбленного героиня одного романа.
  Я был удивлен до бесконечности. Откуда этой девочке было знать о Ремарке? Она моложе меня лет на пятнадцать Ее поколение интересуется бульварной литературой. Откуда ей знать о романе немецкого классика прошлого века? Они читают другое. Да и читают ли? И, тем не менее, я продолжил интересную тему:
  - Эту героиню звали Жоан.
  Огромные глаза, всматриваясь в меня непрестанно, улыбнулись какой-то сложной полуулыбкой, и низкий голос произнес внятно:
  - Да. Жоан. Жоан Маду. Я даже псевдоним такой хотела взять. Но вовремя остановилась. Пусть будет так, как есть... Я просто бредила этой героиней, у меня даже голос изменился, стал более хрипловатый, а был звонким, как колокольчик. Но мне хотелось, чтобы как у нее все было: и голос низкий, чуть хрипловатый, и походка загадочная, и все в ней мне нравилось... а вы, вы похожи на ее возлюбленного, на Равика.
  Я почему-то разозлился:
  - Что за бред? Сегодня день розыгрышей?
  И выбросив сигарету, закончил:
   - Я похож на героя Ремарка только принадлежностью к мужскому полу.
  Чувство юмора покинуло меня, злость и неприятие вскипели в сердце!
  Повернувшись спиной, ухожу прочь. "Влюбился он! Старый осел!".
  - Борис Васильевич, постойте, - Элла дергает меня за рукав, - на что вы обиделись?
  - На сравнение. Если вы действительно помните героя - он был высок, светловолос и серьезен, что очень нравится несерьезной половине человечества, и в какое же сравнение это идет со мною? - (Что я несу? Надул губы, как гимназистка!).
  Элеонора, по-мужски, сапожком тушит сигарету. Потом грустным голосом произносит:
  - Вы создаете впечатление тонкого и мыслящего человека, и я говорила о внутреннем. Мне показалось вы тот на кого можно очень положиться, и вообще, разве внешность не обманчива?
  Внутри меня был лед. И он растаял: "Королева! Королева Огня!".
  - И еще... - договорила она, - у меня такое ощущение, что я вас видела раньше.
  - Где же? - спросил я, и голос мой дрогнул.
  - Не знаю, - тихо сказала Эл, и посмотрела в окно. Надо было как-то прекратить этот разговор, и я достал сигареты. Мы опять закурили. Смотрели в окно и молчали. Раздался звонок. Пора на репетицию. Эл повернулась и опять посмотрела мне в глаза:
  - У вас взгляд Равика: открытый и мужской. И когда вы смотрите на меня, я вижу ваши глаза, а вы - нет.
  И мы пошли на сцену. Эл впереди. Я сзади. "Ну что же, что же твое актерское мастерство? Где оно? На сцене играешь, а в жизни забыл все "системы?". И все-таки оставалось чувство какой- то недосказанности. Репетиция проходила в нервозном темпе. Там была сцена встречи с героиней, которую играла Королева. Я должен был сказать ей два слова: "Салют, малышка, как долетела?". Но я почему-то сказал: "Салют, Жоан!". И замолчал.
  А она мне ответила: "Салют, Равик" - и улыбнулась.
  Мне показалось, пауза была очень долгой, но никто ничего не заметил, кроме нас. Режиссер, раздраженно махнув рукой, сказал: "Ой, давайте без отсебятины". Мы с Жоан захохотали, и я произнес игриво "Салют, малышка, как долетела?", а "малышка" ответила: "Ол райт!".
  Так закончилась первая встреча между нами.
  Вторая встреча была грустной, и я называл ее "Невстречей".
  А было это в разгар сезона, и все шло своим чередом. О Королеве я старался не думать. Она была в той маленькой шкатулочке, на донышке души, куда я очень редко заглядывал, чтобы земными мыслями не опошлить воспоминание о Ней.
  Но на этой Земле ничего не бывает без облачка. И даже самые близкие и любимые люди совершенно не понимают того, что понимаете вы. Я шел в Храм. И вспоминал своего дедушку, Прокопия Степановича. Если бы не он, я бы ничего не знал о Вере. Красные галстуки пылали на шеях моих одноклассников, вся страна приветствовала атеизм, а я затаив дыхание, слушал дедушкины рассказы об Иисусе Христе! Неокрепшим детским умом я понял одно: человеку ничего не надо бояться, если он верит в Единого Бога, и что Бог защитит его в любой опасный час. Крепко я это запомнил. На всю свою жизнь. И еще деда мне всегда говорил: "Уступай всем, это лучше. И терпи. Все претерпи". И когда меня обижали, и я плакал, деда гладил меня по голове и приговаривал: "Бог терпел, и нам велел". Я спрашивал: "Но почему, почему я должен терпеть?". "Надо терпеть и все!" - отвечал мне дед. Как долго это было непонятным до конца. Но позиция моего деда привела к следующему результату: в этой жизни я не научился драться, а мог только защищать себя, да и то в тех сложных случаях, когда агрессия против меня дохо-дила до самой высшей точки накала человеческой злобы. В основном же я терпел.
  Жизнь давалась мне трудно. У меня не было к ней способностей. Ведь способность к жизни, так же важна, как и способность к какому-то предмету в школе - она либо есть, либо ее нет. У меня её не было.
  Говорят, что трудности закаляют человека. Не уверен. В основном трудности делают из людей нравственных и духовных калек. Таковым бы стал и я. Если бы ни Вера, которая вытаскивала меня отовсюду. Я верил в Бога всегда. И по-другому, то есть без воли Божьей этот Мир я не видел.
  Иду в храм. Как я люблю эту дорогу! Дорогу в храм. Все земные проблемы отступают, когда я иду в обитель покоя, за порогом которого останется измученный и кровавый мир.
  - Куда это вы все время ходите до спектакля? - услышал я голос Элеоноры. И растерялся, и начал оправдываться:
  - Да... здесь недалеко, решил прогуляться. А вы, ка-жется, должны быть на съемках?
  - Съемки отменили. Не уходите от темы, Боб! Можно я буду вас так называть? Краткость - сестра таланта. Пока проговоришь полное имя - пять минут из жизни долой. Так куда вы? Мне говорили, что вы часто ходите в соседнюю церковь! Только не пойму, почему вы скрываете это? Теперь туда все ходят. Это модно!
  Внутри меня все сжалось:
   - Вы, Элеонора, думайте иногда - что несете! Мода - это для подиумов! Я человек верующий. Им был с детства, и никогда этого не скрывал!
   Быстрым шагом ухожу от вопросительных глаз.
  Вслед слышу немного растерянный, голос Эли:
  - Борис Васильевич! Можно я пойду с вами?
  - Нет. - резко ответил я.
  В Храм я уже не пойду. Всё понятно - это искушение, но ноги мои шли в противоположную, от Храма, сторону. И душа рвалась на части. "Как, как все соединить в этой земной жизни? Любовь, семья, религия, работа - все такое разное, и надо жить сразу не в одном, а в нескольких измерениях! А каков же результат?".
  Иногда, я завидую умершим. Они уже знают все результаты. Какой-то страх подползал ко мне в образе Элеоноры. Я был влюблен в эту девочку, но не хотел ее видеть. Она пришла, чтобы изменить мою жизнь. Я чувствовал это, и сопротивлялся, как мог. На спектакле мы не смотрели друг другу в глаза. Назавтра начинались гастроли, у Элеоноры быќли съемки, и она оставалась в городе. Этому обстоятельству я был рад.
  
  Гастроли
  
  Снег валит огромными и пушистыми хлопьями, как будто миллионы белоснежных ангелов спускаются на землю, трепеща хрустальными крылышками. Скоро Рождество. Наш театр едет на гастроли по городам и весям столицы. Устало бреду к автобусу. Как обычно первый, а первый я только в очередях, да в автобусах, в других местах быть первым не получается. Старый пазик с декорациями, встречает меня жутким холодом. Водитель, прочитав мои мысли, открывает рот:
  - Ща все подскочут, и я включу обогреватель. Сажусь у окна, и любуюсь снежинками-ангелами. Господи, почему я так несчастен? Несчастен как рождественский гусь. Однажды, в какой-то передаче показали, как резали гуся. Странно, что эта передача называлась "Мир животных", вернее ее надо было назвать "Убийство животных". Так вот - гусь сам положил маленькую свою головку на бревно, а по мордочке стекала слеза. Я был потрясен! И дал себе слово никогда не есть убиенных животных, но прошел год и я снова впивался зубами в кусок жареного мяса. Быстро мы забываем чужую боль. И сейчас я представил, как миллионы гусей складывают свои мордочки на "плахи", чтобы быть поданными к столу в качестве Рождественского гуся. И все мне кажется какой-то путаницей. Почему в светлый праздник рождения Спасителя надо убивать невинных животных? И почему это разрешается религией? Разве это не от язычества? Убиваем животное, пляшем у огня (в данное время у камина или у костра на даче), и все залито кровью. И имеем наглость, перед Богом, называть себя мыслящими людьми, в сущности, являясь полными дикарями.
  - Борис Васильевич, можно я сяду рядом, - услыхал я сквозь рой своих мыслей голос Элеоноры.
  Я привстал и поздоровался, удивляясь до бесконечности:
  - Эля, вы ведь не должны ехать с нами. Эта командировка не для рафинированных девушек. И, уж, конечно же, не для "звезд" экрана!
  - Не надо пытаться меня обидеть. Я выросла в хлеву и когда-нибудь расскажу об этом. Так можно я присяду рядом?
  - Да, - коротко ответил я.
  - Вы простите меня за вчерашнее.
  - А что было вчера? - удивился я.
  - Я встретила вас по дороге в Храм и наговорила много глупостей, не осуждаете меня?
  - За что?
  - За крамольность.
  - В чем же она? - спросил я.
  Элеонора долго смотрела на меня, и прошептала:
  - Мне кажется, я посмеялась над чем-то святым для вас.
  - Нет, - уверенно ответил я. - Я не обижаюсь на вас. Жизнь такая. На кого обижаться?
  И процитировал слова Дольского: "Так много злости и отравы я через сердце пропустил, что быть жестоким и неправым нет ни желания, ни сил".
  - Ваши стихи? - украдкой поинтересовалась спутница моя.
  - О, несчастное поколение попсы и рэпа, объясняю: эти стихи принадлежат Александру Дольскому. Он - наш современник, и, по щемящей тоске о духовности в наш век поэзии равных ему нет!
  - А вы думаете, что кому-то нужна духовность "в век войн бездарќных и безжалостных орудий, в кровавый век анархий и убийств?".
  - А назовите мне хоть один век жалостливый и войны не кровавые и не бездарные!
  - Да я не сильна в истории. Вы много всего, наверное, читали, по глазам вижу. Вот и расскажите, Борис Васильевич!
  - Я вам скажу только одно: если бы не было духовных людей, войн было бы гораздо больше. И не было бы войн вообще, если бы все люди были духовны.
  - Как же это связано? - удивилась Эля.
  - Об этом за пять минут не скажешь, как-нибудь поговорим на эту тему.
  - Ловлю вас на слове, - весело ответила мне Королева.
  Автобус потихоньку наполнялся "коллегами по несчастью". По несќчастью быть актерами. Старушка - помреж взглянула на нас угасшим взглядом и села у окна. Влетел в автобус "амплуа" и задорно крикнул:
  - Самый лучший актер театра Боб, уже на троне с королевой!
  - Мин херц! Хоть ты и друг мне, но истина дороже. Запомни самые лучшие актеры у Диснея! А мы все так, "погулять вышли". Друг подошел ко мне и долго смотрел с насмешкой, заклюќчив:
  - Тебе не идет быть злым. Сдуйся, оттай.
  И я "сдулся", как говорят англичане "эз южел". Да. Как всегда.
  - Ну что, кого еще ждем, или поехали? - весело спросил водила и подмигнул моей спутнице.
  Помреж оглядела автобус и махнула рукой: "Все в сборе". Старый пазик запыхтел, задергался, в салоне заамбрировало бензином, и искусственным теплом. И мы тронулись в путь. Было раннее зимнее утро. И никому не хотелось говорить. Я посмотрел на своих соратников по театру и задумался, вспоминая их судьбы и жизни. Никто из них не был удачен и счастлив. Никто. У всех была маленькая зарплата, у всех были всяческие проблемы с детьми или внуками да, наверное, и ели все не досыта. Но кто мне объяснит, почему они не уходили из театра? И вспоминались известные актеры, мелькающие на экране, в театре и прочих "сейшенах". Чистая бесовщина. Оторопь берет. Свежие, после очередной подтяжки, напомаженные, зажатые в корсеты дорогих платьев, они еще имеют бестактность "изрекать истину" силиконовыми губами. И мы, неизвестные и рядовые служители Мельпомены сто крат честнее, живя так, как мы и живем: в тесноте, бедности и не сытости. Главное - не завидовать! И за всё надо будет ответить. И за пластические операции тоже. Как придут к Богу? Он может не узнать.
  - Я сейчас подумала, - заговорила вдруг Элеонора, - как хорошо умереть молодой. Я имею в виду актерство. Вот лет через десять, наверное, придется делать подтяжку. Оторопь берет. Ведь если человек меќняет внешность - внутреннее его состояние и его жизненная позиция тоже меняются. У меня после киношных вечеринок, создается впечатление, что все с ума посходили от этих лифтингов! Все женщины похожи друг на друга как две капли воды. И все мужчины похожи на женщин. Страшно. Нет, я хочу умереть молодой! Борис, почему вы так смотрите на меня? Я говорю что-то неправильно?
  Я был потрясен и молчал. Телепатия? Или я говорил вслух свои мысли? Нет, это исключено. Какая-то внутренняя сила соединяла нас даже в мыслях. Я видел ее раньше. И знал. Мы одно целое. Проглотив напряжение, я ответил:
  - Элеонора, я не хочу, чтобы вы умерли молодой, - и тихо добавил, - я не хочу, чтобы вы умирали вообще.
  - Это невозможно, - сказала Королева.
  Мы не успели проехать и 10 километров, как застряли в пробке, водитель пошел узнать о времени стойбища. Сказали "Надолго". "Слуги" народа будут проезжать вскоре, а вскоре это может быть и через час. "В этой скучной и не интересной жизни надо с детства набираться терпения. Особенно человеку рядовому. Я бы в школе особенным предметом узаконил это обстоятельство. Предмет так бы и назывался "Уроки терпения". Достав сигареты, не успел прикурить, и услышал:
  - А у меня Лоран, зеленые.
  - Я не откажусь, а кальвадоса у вас, Эля, случайно не имеется? До кучи! - спросил я весело и взял пачку сигарет в руки, - Подумать только, действительно Лоран! Но, а собственно чему я удивляюсь, вы ведь часто летаете в Париж?
  - В Париже я не была, - ответила Эля, - А в столице сейчас все можно купить. И кальвадос, и сигареты "Лоран". И даже роман "Триумфальная арка". Все можно - если есть деньги.
  Автобус затянуло белым табачным дымом. Курили почти все. Некурящие задыхались и попросили открыть дверь автобуса. Что и было сделано. Транспорт не двигался с места. О чем-то надо было говорить с моей спутницей, а я терялся перед ней, словно был ее ровесником.
  - Так вы видели в продаже "Триумфальную арку"?
  - Да, где-то на книжных развалах.
  - Надо же, а я даже не заглядываю на эти "развалы", думал кроме детективов и бульварных книжонок там искать нечего.
  - Я как-то случайно увидела, и купила. У меня уже старенькая книга, прочитанная от корки до корки, и странички пожелтели.
  - Элеонора, а что вас могло заинтересовать в "Арке", ваше поколение не читает серьезной литературы.
  - В школу, где я училась, в восьмом классе пришел новенький. Его отец был военнослужащим, и некоторое время жил в Германии, а потом, как это обычно бывает, его отправили служить в наше захолустье. Они прожили недолго в той части, которая стояла рядом, но Олег, так звали новенького, успел мне рассказать многое о Германии и о своем любимом писателе Эрихе Ремарке. Да и вообще, он так много всего знал, и так интересно обо все рассказывал! И мне казалось - я прикоснулась к какой-то фантастической и недосягаемой жизни. А мы с бабушкой жили в покосившемся домике, рядом с коровой и поросятами.
  - А ваши родители?
  - Моя мама умерла, когда я была совсем маленькой, а отца своего я не знаю. Бабушка не говорила о нем, и если я спрашивала, она очень ругалась. Моим воспитанием занималась "улица" и бабушкин ремень. Не о каких книгах в нашей халупе не могло быть и речи. А Олег, уезжая, оставил мне много книг, среди них была "Триумфальная арка".
  Я с большим вниманием слушал откровение Элеоноры, мне было интересно все, о чем она говорила. Все абсолютно.
  - А сколько вам было лет, когда вы прочли "Арку"?
  - Четырнадцать, - улыбаясь, ответила она.
  - Но что может понять четырнадцатилетняя девочка в этом романе?
  - Конечно ничего, кроме желания быть актрисой, как Жоан Маду! Вот с этого все и началось...
  Мне казалось, мы говорим очень тихо, но, сидящий впереди нас "амплуа", повернулся и заинтересованно спросил:
  - И что же там у нас началось?
   Элеонора ответила ему очень резко:
  - Началось то, что вам и в страшном сне не приснится, любопытный вы наш.
  И тут все закричали: "Едем, едем! Ура!". Машина заурчала, подергалась, и рванула с места.
  Современный человек, не выезжающий за пределы города, будет очень удивлен, попав в русскую деревню, будет неприятно удивлен. На дворе двадцать первый век, а для русского крестьянина - все средние века: убогость, теснота, непролазная грязь. Кого угодно мог удивить рассказ Элеоноры, но только не меня. Пятнадцать лет назад, впервые я попал, с гастролями в заброшенную деревню Владимирской области, и увидел то, о чем писал Чехов Антон Павлович: "кругом бедность невозможная, теснота, вырождение и пьянство". А вы говорите "большевики". Порок и зависть - враги спасения не дремлют в любые века. Были мы на гастролях в гарнизонной части, построенной на территории монастыря и после спектакля попросили настоятеля монастыря рассказать о истории церквей и создателе монастыря - коим был схимонах Зосима, и пришел он сюда в конце семнадцатого века, не без воли Божьей. А по прошествии нескольких лет праведника не стало.
  Но на его могилу, на которой был построен большой памятник, всегда стекалось много народу, служились панихиды по праведному старцу. И батюшка из соседней деревни Слотино очень завидовал свяќщеннику, получавшему доход от панихид(!!!) Он уговорил владельца пустыньки, т. е. этой местности, вынести образа из часовни и перенести в его церковь, что и исполнилось. С памятника отца Зосимы была стесана топором надпись и поставлена на чужую могилку, а в его часовне была устроена птичная. Правда, после переселения туда птиц, на следующий день, утром, их обнаружили мертвыми. Священник тоже скончался вскоре. Святыня поругаема не бывает!
  Чему могли научиться крестьяне у такого священника? Внуки таких вот крестьян и довершили до конца разорения в святых пустыньках, и на площадях больших городов, где золотом сияли маковки спасительќных куполов. Злость, зависть и беспробудная темнота всегда пытается вылезть вперед, выделиться своими черными делами, преуспеть. Увы, там и приживается враг Спасения.
  Старец Зосима, о котором нам поведал настоятель монастыря, был одним из тех представителей крестьянства (а он был из простолюдиќнов) в которых есть искра божья. И таких мне тоже довелось увидеть в бесконечной веренице поездок по глубинке. Какой пошлой кажется наша "попсовая" жизнь, после встречи с такими людьми!
  Лет пять назад, в одном из сельских клубов (есть еще такие), в жутќкий мороз, мы давали "новогоднее представление": спектакль законќчен, мы вышли на "поклон", и я увидел тех, кто был в зале: ветхая и ниќщая одежда не в счет. Волновали глаза: наивные и несчастные. Наивные от образа жизни, а несчастные от непонимания своих страданий и неуќдобств. На первой скамейке от сцены стояли две женщины: одна на культях, может от рождения, может быть от мороза ампутированных, не знаю, а вторая совершенно блаженная, в мужских ботинках и в дырявом платке, надтреснувшим от постоянных простуд голосом, повќторяла не переставая: "Спасибо мои хорошие, спасибо мои хорошие". Они аплодировали без устали, потом переглядывались, и в глазах их было счастье. Мне хотелось упасть им в ноги и просить прощение за нашу халтуру, за наше безразличие и призрение к ним, за то, что мы ничем не могли им помочь. Я подумал тогда: "Как далеки мы от них, и насколько ближе они к Богу!".
  
  Танец с "саблями"
  
  Автобус подъехал к маленькому зданию районного дома творчества, здесь мы должны отыграть три новогодних сказки. Актеры вывалились из автобуса, недовольные и измятые.
  - А хорошо бы ехать и ехать, - сказала Галка-травестюшка, как любовно называли ее на театре, - в пути мое существование хоть как-то оправдано! В пути и на сцене.
  - А в жизни? - спросила Элла.
  - А в повседневной жизни моя жизнь не оправдана.
  - Похоже клубешник-то наш закрыт! - протянула подбежавшая Леонидовна, помреж с пятидесятилетним стажем. - Я обошла его со всех сторон. Тишина и печаль.
  Холод продирал до костей. Актеры стали возмущаться и спрятались от мороза в бензиновый пазик. Завязался разговор:
  - А где мы жить будем? Кто знает? Молчание. Никто не знал.
  - Мы никому не нужны, и спектакли наши тоже, - заметила "характерќная" героиня, измученная мужем и взрослыми детьми. Она всегда говорила: "Мой муж ест даже во сне. Спасаюсь только пирогами и картошкой. Я не представляла, что человек может так много кушать и все подряд".
  Ей отвечали: "Да это от стресса, он же не актер, и ему некуда деть свою пустоту, вот он и заполняет ее пищчей". "Героиня" соглашалась.
  Сейчас же она продолжила: "А вообще, Бог с ним с этим холодом, и с тем, что нас не встретили! Главное свобода! Целых 7 дней не стоять у плиты! И не носить сумки в зубах".
  - Стало быть, и наши жены счастливы, что мы уехали? - спросил я у нее.
  - А ты Боб, думаешь - ты особенный, и от тебя никто не устает?
  - Не думал об этом. И не хотел бы этого.
  - А я думаю, что от человека с хорошим чувством юмора и самоќиронии устать нельзя! - сказала Элеонора, глядя на меня.
  - Если бы чувство юмора еще и деньги приносило! - усмехнулась Галка.
  - Да наш Боб и без денег хорош! - утвердил "амплуа", - ведь Вы его имели в виду, Эла?
  - Ну не вас же, Пауль! - ответила Элеонора.
  А я почувствовал себя разменной монетой. Перед дверью "Творчества" замаячила фигура с ключами. Леонидовна побежала к нему.
  Долго размахивала руками, грозилась, потом позвала нас. И мы, в очеќредной раз вывалились из автобуса и побежали в дом, чтобы, наконец, увидеть сцену и зал, где нам предстояло работать. Пока рабочие сцены заносили хлипкие декорации, я сел на самый последний ряд и поду-мал, что, этого маленького зала нам будет недостаточно, надо подставќлять стулья или скамейки. Как не крути, а театр - это живое искусство, и никогда не умрет. Люди приедут на наши спектакли из самых дальних уголков этого районного центра. Замученные сериалами, обязательно захотят увидеть живых актеров. Факт. Да, дорогие мои соќграждане, ругали, ругали мы эти бразильские сериалы в конце прошќлого столетия... а зря. Русский человек долго запрягает, но ездит очень быстро. В буквальном смысле наш уважаемый классик был прав. И пошли штамповать эти наши русские сериалы один быстрее другого. Только вот под одним названием они все, горемышные, под одним лозунгом "Богатые тоже плачут". С молоком впитался этот фильм в голоќвенки будущих киношников. Нет, есть конечно исключения. Но я не видел. А театр - он живой, можно рядом с актером постоять. Ну что вы! Аншлаг будет полнейший!
  - Борис Васильевич, что это вы в одиночестве, да на галерке? - Элеонора подошла, или подлетела, (есть у меня такое чувство, что она умеет летать, и когда ее на роль ангела утвердили в нашем новом спекќтакле, я и не удивился - она ведь умеет летать!).
  - Да вот ворчу себе, по-стариковски, размышляю. Взгляд девочки лезвием скользнул по моему лицу.
  - Не надо называть себя стариком, и не надо это подчеркивать при мне, я вообще считаю, что не бывает разницы в возрасте, что такое 15 лет в вечности? Ее и вовсе нет между нами, этой пресловутой разницы в возрасте. Ты согласен Боб? Ничего, что я на ты?
  - Валяй, - ответил я сдержанно. И поднялся с места. - Пойдем, посмотрим, какие лежанки приготовила нам администрация, и где мы будем почивать.
  - Это шутка, - весело отозвалась Элеонора, - разве мы будем жить не в гостинице?
  - Вот тебе и разница в возрасте! Опыт, жизненный опыт вот чем отличается человек, поживший на этом свете. Недаром я был удивлен, что вы поехали с этими спектаклями. И, повторяю, такие командировки не для "звезд" экрана. Да, мы будем спать на лежанках, всего шесть ночей! Оглянитесь вокруг, ну какая тут гостиница! А мы все "искремас-совцы" и не просим создавать тепличных условий. Зачем вам было приезжать - не пойму!
  Королева схватила меня за рукав и дернула так, что он мог бы и оторваться. Но не оторвался.
  - Так вам, поживший человек, так и не понятно, зачем я сюда приехала? И почему мотаюсь за вами как иголка за ниткой?
  Я улыбнулся: "Может быть нитка за иголкой?".
  - Может быть. Ты знаешь, суть одна - я хочу быть вместе с тобою!
  - Эля, успокойтесь, - я взял ее руки в свои, - не надо так. Вы надумали. Все пройдет. Ты все выдумываешь девочка! Ну, посмотри на меня. Мне сорок два года. Я старик. Ну что во мне? Что? Я не герой романа.
  Я выпустил ее руки и пошел на сцену.
  Элка вслед очень тихо сказала: "Я сама ничего пока не могу понять, но меня тянет к тебе так, словно я маленькая железка, а ты магнит, большой и сильный. И я не могу справиться с притяжением".
  Я уходил от нее быстрым шагом, и в голове моей была полная путаница. Господи, только не это, ничего не хочу! Ничего! Эта женщина не давала мне покоя, я думал о ней всегда, но... не хотел встречаться с ней, чтобы пошлыми отношениями не трогать чувство радости, охватившее меня при ее появление. Но отчетливо понимал, что неиз-бежность нашей любви уже стояла рядом и требовала отречений.
  А после спектакля состоялся "товарищеский ужин". Никакой пользы не было от этих ужинов, мой брат актер обычно напивался в зюзю и нахаляву наедался, за счет местной администрации, говорились речи, благодарения, что в такой мороз, в такую даль и т. п. Я уже испил свою бочку, и возвращаться к этому не хотелось, но чтобы не быть белой вороной - я всегда оставался на "фуршэт". Потихоньку народ хмелел, и требовал музыки и танцев. Зав. клубом, попросивши прощения за магнитофон "каменного века", еще с бобинами, поставил первую попавшуюся ему пленку. И вдруг в наш эфир ворвался Хачатуряновский "Танец с саблями". Все замахали руками, мол, только не это, что-нибудь медленное лучше танго, или вальс, и т. д. Но в это самое время в центр зала выбежала Элеонора. И начала танцевать. Что это было? Танец-полет? Шаманское заклинание? В ее движениях было все: и русская удаль, и еврейский надрыв, и утонченность востока... и все, все, что заставляло, не отрывая глаз следить за каждым ее движением. Потанцевав вволю, королева, под бурные аплодисменты, начала комично раскланиваться, и посылать всем воздушные поцелуи. Бродяги актеры были ошарашены, и каждый приглашал присесть рядом. Но она подсела ко мне. И испросила шампанского! Наливая искристый напиток, я осведомился тогда, не балерина ли она?
  - Ну, вот вам и разница в возрасте, - насмешливо сказала Элка, напомнив наш утренний разговор, - вы действительно, человек уже пожилой, и забыли, что я актриса, и закончила "Щуку", эх вы, бродяга! - расхохоталась Эл.
  - Я ничего не забыл, королева! Можно я так буду тебя называть?
  - Валяй, - так, кажется, ты ответил мне?
  - Именно, и все-таки такого танца не может танцевать человек неподготовленный!
  - Может, - сказала Элеонора, - если есть для кого. Я танцевала для тебя!
  - Ну что ж, тогда салют! - и я поднял бокал с шампанским.
  - Салют! - ответила королева.
  И ушли все страхи. Пусть жизнь моя изменится. Да и зачем она нужна мне, эта жизнь, если Элеоноры не будет рядом со мной.
  
  Возвращение
  
  И вот я подхожу к дому. Гастроли закончены, пролетело 7 дней. А для меня, будто семь веков. Та же улица, тот же подъезд, а время течет по другому и я другой. Что делать!? Играть, притворяться? Больше всего на свете ненавижу вранье. Н е н а в и ж у ! А если во спасение? Во спасение покоя семьи? Двуликий Янус! Вот кто ты ! Какой такой толк в том, что ты ходишь в Храм, падаешь на колени перед святынями, и делаешь других людей несчастными?
  Не помню сколько часов я поднимался домой, мне казалось времеќни для меня вообще не было тогда. В маленькой прихожей собралось мое любимое семейство. Какие родные лица! Благодушная жена, с пультом в руке, скороговоркой выпалила:
  - Борь, мы третью серию смотрим, там всего полно, иди поешь.
  Я прошел на кухню и погремел кастрюльками. Всего полно - это гречка из пакета и сваренные часов пять назад сосиски молочные. Но я Зину никогда и ничем не упрекал. Когда ей разносольствовать? Надо же кому-то деньги зарабатывать. Но хотелось только курить. Сигареты Лоран, зеленые.
  "Ну что же ты? Эта девочка призналась в любви, чего ты так напуќгался? Она, что съесть тебя обещала? Ты ведь сам: с первого вздоха, с первого взгляда... и в сердце попал кусочек тепла! Как же с этим? И как же с тем, что согласен изменить свою жизнь ради любви?!". Но по висќку стучал маленький маленький дятел и приговаривал: "Семья, долг. Семья, долг". Наверное я очень сильно кашлял от дыма зеленых сигаќрет, и на кухне появилась жена. Она встала передо мной и молчала. Я пытался поднять глаза, но не мог. Виевыми веками висела тяжесть от предчувствий.
  - Борис, что-то случилось? - спокойно спросила она.
  - А что - сериал закончился? - и я начал искать на полу какой-то предмет.
  - Да, а Вольская ездила с вами?
  - Элеонора? - Да.
  - Ездила. Давай попьем кофейку!
  - На ночь? Борь, на ночь не надо.
  - Да мне что-то захотелось.
  - Странный ты, не заснешь ведь! Ну да ладно, я с тобой чайку. Слушай, а она неплохая актриса, - разливая кипяток по кружечкам, сказала жена.
  - Кто?
  - Вольская.
  - Молоденькие все хорошие актрисы.
  - Не скажи Борь, я тоже была молоденькой, ну что-то не очень-то у меня с талантом было.
  - У тебя другой талант. Ты мать, ты родила мне двоих детей. Есть женщины-актрисы, даже если они не работают в театре, а есть женќщины-матери.
  - Спасибо на добром слове, а ты отец! Но ты, Борь и актер не плоќхой. Весело погуляли по деревням и весям? Расскажи мне как прошли гастроли! Да, слушай а ты там ходил в церковь местную?
  - В церковь? Нет. Некогда было, три спектакля в день. А почему ты спрашиваешь ? - насторожился я.
  - Мне интересный сон приснился. Какая-то небольшая церковь. И справа от входа лестница, и на лестнице много народу, а ты пробиваќешься среди толпы и приговариваешь: "я должен успеть причаститьќся!" Подбегаешь к священнику с чашей, и успеваешь! А потом отхоќдишь назад и какой-то юноша тебе показывает на высокую дубовую дверь. Ты спрашиваешь у него: "Это что за дверь?". Юноша тебе отвеќчает: "В эту дверь входят актеры, а выходят монахи". Я подумала, что там, в глубинке старый храм какой-нибудь, и ты ходил на Причастие! Нет?
  Я подумал: "Боже мой! Что я наделал? Причастие! Зина режет меня на куски по частям, не подозревая, что является сейчас голосом моей совести. Как же, как же, как же все совместить в этой проклятой жизќни? Духовность, любовь, семья, долг, Вера! Или я просто все перепутал когда-то? Силы небесные, не оставляйте меня в безисходности моей!"
  - Нет, Зина, я не был в храме. Да там и храма нет, в той деревне.
  "А сон действительно необычный" - думал я. - И все уже было реќшено. Все имена известны, и задачи спланированы". Но это я понял много позже. А тогда, сидя на кухне, я не знал о чем говорить, и как быть. Зина, обеспокоенная моим молчанием, стала приглядываться ко мне. И осторожно попросила рассказать о гастролях она, конечно, скуќчала по театру. И старалась редко спрашивать о той, ушедшей от нее навсегда, жизни. Но именно сегодня ей все было интересно.
  - Борь, ну расскажи, как зритель, как встречали, как банкет! Чего ты молчишь? Как прошли новогодние гастроли?
  А я из всех гастролей помнил только танец с саблями. И что я мог рассказать?
  - Да все было о'кей, зрителя полно, аплодисментов море - я рад, что наши спектакли хоть кому-нибудь нужны. Зин... ты постели мне на кухне, я что-то заболевать начал, и хочу еще почитать немного. Давай я вымою посуду. И я схватился за первую попавшуюся тарелку и отоќшел к раковине, поворачиваясь спиной к жене. Зина молча принесла раскладушку, потом постельное белье, и держа его в руках смотрела на меня, я видел это боковым зрением, но усердно мыл тарелку.
  - Борис, ты скажешь мне что произошло за эти семь дней?
  И я оставил тарелку в покое. Она мой друг, она все поймет. Я расскаќжу ей, и все встанет на свои места, и не будет лжи! Я повернулся лицом к лицу моей жены. Силы небесные! Сколько боли могут выражать чеќловеческие глаза! Ведь это не описать! "Джоконда... Джоконда"! Кто такая? Что в ней, что она нам? Похотливый взгляд пресытившейся самки. Да простит меня ее создатель!" Глаза моей жены были бесконечќно печальны, как, впрочем печальны глаза русских женщин-матерей, вообще. Это факт.
  - Дружочек ты мой, жена моя, - и я обхватил ее руками. Голова к голове, плечо к плечу - вот именно так, и много лет мы шли вместе по болоту жизни. И выстояли, и вот теперь... пришла другая и принесла мне свою любовь, а я не хочу этой жертвы. Любовь земная приносит с собой несчастья. По другому никогда не было и не будет. И это факт. Медленно- медленно, из стороны в сторону, мы раскачивались, обняв друг друга до боли знакомыми руками, и никаких слов и никаких мыслей, только давно забытый романс всплывал в моей памяти: "Нам крест тяжелого страдания взамену счастья должно несть! Не плачь, не плачь, мой друг твоих рыданий Душа не в силах перенесть". И никаких мыслей, никаких. Только этот давно забытый романс, всплывал в моей памяти снова и снова. И ничего я не мог сказать моей жене, и никакого права я не имел нарушить покой своей семьи. Тогда я подумал, что жизнь человеческая очень напоминает историю "Титаника". Задумыќвается что-то большое и красивое, в радости и благах скользящее по перламутру житейского океана, но под водой уже готов для тебя не-предвиденный айсберг, с толщей гигантского льда. И вот уже трюмы заполняются смертоносной ледяной водой, и вся роскошь изысканных залов, с их пальмами и персидскими коврами, хрустальными люстрами и малахитом каминов уходит на дно. Ведь все до ясности прозрачно: не может человек властвовать над своей судьбой. Смешна даже мысль об этом. И каждый разумный человек, понимая это защищается от жизни. Вернее сказать не разумный, а одухотворенный, так как много,
  очень много железных голов, которые уверены в самовытканости собственной судьбы. Но в основном это те, которые обставляют себя безделушками, в виде машин, дач, алмазных безделушек, дворцов и прочей мишуры. Это не самодостаточные и не уверенные в себе люди. Человеку свободному не нужно никакого оперения. Вообще ничего не нужно! Кусок хлеба, стакан воды, и немного тепла. Хотя свобода на Земле - это, конечно иллюзия. Абсолютная свобода бывает только после смерти. Разница между самодостаточными и самодовольными человечками в том, что первые готовят себя к свободе еще на грешной Земле.
  
  Незабудки
  
  Минуло полтора года с той командировки по городам и селам, когда мы объяснились с Элеонорой. И я был благодарен этой девочке за то, что она не навязывала нам нашей любви. Она все понимала, и нас по прежнему связывал невидимый канат. Я даже летал к ней во сне. Наверное, и она чувствовала мое присутствие рядом с собой везде, где бы она не была. В редкие минуты встреч мы бежали на Арбат. Королева уверяла, что жила здесь в XIX веке и у нее был большой каменный дом. А арбатские переулки, тогда еще не булыжные, а земляные, весной покрывались ковром небесно-голубых незабудок, и в память той ее жизни, она купила мне маленькую акварель "Незабудки", и сказала очень серьезно: "Вот посмотришь на них, и сразу меня вспомнишь, только не расставайся с этой акварелью никогда!".
  В театре уже полным ходом шла новая пьеса, "популярного в Марьиной роще" драматурга. Итак сюжет: богатенький человечек умирает, и вот лежит он в супербольничке, со всякими трубками и градусниками, совсем то есть плох. И тут, в тонком сне к нему приходит ангел и все расшифровывает по жизни, после смерти, то есть утверждает еще раз "что за все надо будет платить". И наш бандюга. Почему бандюга? Да потому что согласитесь - не может быть богатым человек, который не ворует и не врет, не обманывает и не убивает! Значит бандюга. Или вор, в общем не совсем честный. В данном случае наш герой "все понял, все "сообразил" и роздал свои богатства нищим и больным, а сам таки ушел в монастырь.
  Спектакль собирал своего зрителя. Наверное из-за ангела, которого играла Элка. Светлые волосы волной лежали на стройных ее плечах, пушистые крылья, привязанные к спине были кипельно-белого цвета, и наклеенные ресницы делали глаза необычайно выразительными. И всем казалось, что ангел и должен быть таким. Да еще и в полете! На хлюпких канатиках и веревочках ангел - Элка летела над зрительным залом и сценой. И это просто завораживало. Никто из зрителей и не догадывался на каком "честном слове" держится эта техника. "Не графья, - говорил нам наш спонсор, - поиграете и при таких декораќциях, не "Большой театр", вот будете собирать полный зал, тогда дам деньги на новую декорацию". Однако кровать для этого спектакля, он купил дорогую и роскошную, настоящую, с амурами и золоченными остроконечными набалдашниками, в стиле ампир. Дутая эта роскошь заполняет гостиные всех разбогатевших нуворишей. Я не был занят в
  спектакле, но иногда приходил, чтобы пообщаться с Эл, посмотреть на нее и погреться от тепла нашей несостоявшейся, но бывшей любви. Однажды я услышал, как в кабинете главного режиссера, она ругалась с Цуком (так она называла нашего спонсора). Была с ним груба и бесќпощадно оскорбляла его. Услышав брань, я ушел в курилку. Через пять минут прибежала Элка.
  - Салют, Боб, - я знала что ты здесь! Спасибо, что пришел. У тебя нет кальвадоса? Глоточка?
  - Есть стрихнин, королева!
  - Знаешь, из твоих рук и стрихнин радость.
  - Что произошло?
  - Я ухожу из театра.
  - Почему? - испугался я.
  - Я прошу Цука поменять поезд для ангела, а он говорит, что нет денег. Понимаешь эти веревки, по которым я летаю, на ладан дышат.
  - Я знаю, все возмущены этим! И давно уже говорят и просят его! Слушай, я поговорю с мужиками, рабочими, они что-нибудь придуќмают, подтянут! Не волнуйся!.
  - Да я особенно не волнуюсь, только зрителей жалко, представќляешь если я свалюсь на них! Почему этого не понимает Цук!?
  - Эл, я давно хотел спросить тебя, может быть он тебе мстит за твою грубость и неприязненное отношение к нему? Ты так смело оскорбляешь его!
  Глаза Элеоноры сузились и стали стеклянными. Она закурила и скаќзала:
  - Это я должна ему мстить.
  - За что? - поинтересовался я.
  - За юность погибшую.
  - Ты была знакома с ним раньше?
  - Да. Это он вытащил меня из бабушкиного хлева, на конкурс красоты, а потом помог устроиться в "Щуку", заставляя спать со всеми подряд, а ведь мне было всего 16 лет. Это сейчас у меня есть адвокат, и я умею себя защищать. А 10 лет назад? Что я знала и что я умела?
  - А как же он оказался десять лет назад в вашей деревне?
  - Он работал в филармонии, администратором, и они "разыскиваќли таланты" по провинции, а я узнала об этом по радио, и поехала в районный центр. А как оказалось, они подбирали красивых девочек для "Конкурсов красоты". Ты ведь понимаешь что с этими девочками потом происходит. Мне еще повезло! Бабкина закалка! Я всегда сопротивлялась, и вырывалась из самых унизительных ситуаций. Знаешь, а я ведь хотела его отравить!
  - Но не отравила, - закончил я. И улыбнулся. - В каждом из нас, королева, в каждом, сидит леди Макбет. Нам всегда кто-то мешает и хочется от кого-то избавиться: отравить, удушить, в общем уничтоќжить, и жизнь будет прекрасна. Не так ли? Надо все-таки иногда на сеќбя обернуться! Согласись, и не обижайся, ведь не в мешке он притаќщил тебя в столицу, Ты сама поехала с ним, в надежде на новую жизнь?
  - А ты жесток бродяга Боб! - и Элка посмотрела на меня внимаќтельным взглядом, - не замечала в тебе этого.
  - "Чтоб добрым стать, я должен быть жестоким", но к тебе это никак не относится! С тобой я не могу быть жестоким. Просто я констатировал факт: взрослый человек сам решает и сам выбирает, но в конечном, несостоявшемся результате, чаще всего винит других!
   - Да, конечно, ты прав. Мне еще повезло, у меня стальной характер и вырвалась из его лап! Ой, хватит о нем! Мы вместе бываем так редко, и говорим о чепухе! Давай сбежим куда-нибудь! Хоть на один вечер мы имеем право?
  - Мы завоевали это право! Но как же спектакль?
  - А вот пусть Цукало вместо меня и летает.
  В тот вечер мы поехали на Арбат. Зашли в кафе и сели за маленький столик. Маленький настолько, что присев, стукнулись лбами, и развеќселившись, и забыв о ссоре в театре заказали кальвадос и сигареты Лоќран, зеленые. Как не странно все это имелось в продаже, и мы чувствоќвали себя героями Ремарка. Глядя в огромное, серое окно, мы видели площадь Этуаль, над которой каменным сводом, возвышалась велиќчественная Триумфальная арка! Мы болтали и потягивали янтарный напиток. Нам очень легко вместе, и все серьезные вопросы в тот моќмент не имели никакого значения! Мы рядом, и жизнь прекрасна!
  
  Сиротство
  
  Из театра Элка не ушла. Начинали читать новую пьесу и она должна была там играть. Режиссер простил ей прогул, и спектакль прошел без полета.
  Зинуля, наслышевшая об интересном действе в нашем театре, поќпросила меня отвести ее и детей на "Ангела". Спектакль им очень понќравился, в конце третьего действия я ждал появления Элеоноры "под занавес". Она не вышла, и я прошел в ее гримерку. Эл сидела у зеркала, и, обхватив лоб ладонями, неподвижно смотрела вниз. Я решил не треќвожить ее, и потихоньку стал выходить.
  - Не уходи, Боб.
  - Эл, что случилось?
  Она смотрела в зеркало и говорила с моим отражением:
  - Не могу понять что происходит со мной. Меня преследует запах крови. После каждого сыгранного спектакля. И еще...
  - Жоан! Моя бедная Жоан! Ты устала. Съемки, спектакли, - попробовал я сказать общеќпринятое. - Хочешь глоточек кальвадоса?
  - Нет. Я хочу, чтобы ты не покидал меня.
  - Я никогда не покину тебя, - мои руки легли на ее голову. - Да ты вся горишь девочка! Что с тобой?
  - Я пока не знаю, мне очень нужно с тобой поговорить, Боб!
  - Потерпи до завтра! Я с семьей, нам пора, прости!
  - Можно я посмотрю на твоих детей?
  - В следующий раз, хорошо? А завтра мы поговорим. Я найду тебя. До!
  - До свидания, Равик!
  На следующий день она ждала меня после спектакля. И мы поехали побродить по арбатским переулкам. В одном из них, по приезду в Москву, мы с Зиной снимали комнату, и я любил эти переулки так, как будто бы родился здесь, мне нравился покой этих изогнутых улочек, и патриархальность зданий, тогда еще не тронутых руками перестройќщиков и офисного бума.
  - Что произошло, королева?
  Элеонора схватила меня за руку так, как будто бы я был единственќной опорой для нее.
  - Ты, - сказала она, - единственная опора для меня в этой пустой жизни.
  Она поежилась, и продолжала тихо: - Что-то происходит вокруг меня... Сны... Предчувствия. Кто-то ходит за мной по пятам. И кровь. Запах крови преследует меня.
  Я остановился, и обнял свою голубку. Элеонора подняла на меня свои огромные глаза. Они были бесконечно печальны.
  - Хочу тебе сказать... - начал было я.
  Эля закрыла мне ладонью губы:
  - Подожди. Я чувствую, что ты защиќщаешь меня, я это чувствую. Я вижу как твои руки становятся крыльяќми, чтобы спасти меня от беды. Но... знаешь сиротство не проходит даром. И оно дается за что-то - это мое убеждение.
  - Почему ты говоришь о сиротстве?
  Элеонора посмотрела на меня опустошенным взглядом:
  - Пойдем присядем куда-нибудь, я очень устала.
  Рядом с каменным домом девятнадцатого века, чьей-то заботливой рукой была пристроена лавочка. И мы опустились на нее. Переулочек был пустынен и тих. Элеонора оглянулась вокруг и прищурила глаза.
  - Я скоро умру, Боб.
  - Ты так решила?
  - Я знаю.
  - Не надо говорить об этом. Это решается не людьми.
  Но она не слышала меня и продолжала:
  - Я всегда была очень несчастна. Мама моя умерла. Папу я не видела никогда. Моя бабка драла меня как сидорову козу, и не любила. Знаешь, ведь дети это чувствуют. И я думала: вот вырасту, и все будет по-другому. У меня будет большая семья и много детей, и я буду их любить так, как никто и никогда не любил. Но вот я выросла и мне уже двадцать пять лет, но нет семьи, и никогда не будет детей, не надо спрашивать почему их не будет. Так случилось. Сирота с детства, всегда остается сиротой - это мое твердое убеждение. И вот появился ты. Ты теперь мой отец и мать, и мой ребеќнок. И только тебе я могу рассказать все, что происходит со мной. Знаешь в каком-то фильме, который я запомнила с детства, было скаќзано: любящим людям даже не обязательно видеться, они чувствуют друг друга, и всегда рядом.
  - Это правда, - ответил я.
  - И еще я летаю к тебе, по ночам, и стою у твоего изголовья.
  - Я тоже летаю к тебе во сне, девочка моя! Только ты не думай о плохом!
  - Боб! А разве смерть - это плохое? Конец земным страданиям, конец муке, конец ненужным и фальшивым отношениям среди глупых людей!
  - Я не хочу, чтобы ты умирала!
  - Это решается не людьми. Мне как будто кто-то сказал об этом, но только не словами, а чувствами. И уже ничего нельзя сделать!
  Мы стояли на темной улице, плотно прижавшись друг к другу, и я чувствовал как мои руки становятся крыльями, чтобы защищать мою возлюбленную где бы она не была.
  - Завтра я уезжаю в Париж. На неделю.
  - Хочешь, я провожу тебя?
  - Я хочу, чтобы ты поехал со мной!
  - Это невозможно.
  - В этой жизни для нас с тобою невозможно всё! - грустно сказала Элеонора. И добавила:
  - Может быть существует такая жизнь, в которой мы с тобою будем вместе? И для нас не будет ничего невозможного? Может быть эта жизнь за порогом смерти? Да, только за порогом смерти мы и узнаем всё, что так волновало душу на Земле!
  
  Розы в янтарном кальвадосе
  
  Элка позвонила мне из Парижа сразу же, как прилетела, и сказала, что остановилась в отеле "Энтернасьональ".
  - Знаешь, Боб, это в переулке, за площадью Терн, неподалеку от авеню Ваграм!
  - Ну конечно же знаю, - засмеялся я, - ведь мы с Эрихом там часто пивали кофе!
  - С каким Эрихом? Ты ведь не был в Париже?
  - С Эрихом Марией Ремарком конечно же! Эльфик! Подключи чувство юмора.
  Элка рассмеялась, и спросила меня "не скучаю ли я по Парижу, в котором прогуливался с Эрихом?".
  - Я скучаю по всем авеню и площадям, где будет ступать твоя нога, Жоан.
  Элеонора помолчала, и мне показалось, что она плачет. После неќдолгой паузы она сказала:
  - А здесь все такое маленькое, почти игрушечное, как будто бы декорации на сцене. И я хочу домой. Так много ждала от этого Парижа. А внутри меня сиротство какое-то. Я скучаю по тебе. Хочу видеть тебя всегда. Ты придешь ко мне во вторник?
  - На площадь Терн?
  - Боб! Ну что бы я делала без твоего чувства юмора? Во вторник я буду дома. В три часа дня. Ты придешь?
  - Я уже иду. До свидания, Эл!
  - До - и в трубке междометием запищали гудки.
  Время ожидания пролетело за секунду. Такие сюрпризы подбрасыќвает иногда это неуловимое Время, что даже диву некогда даться. И наступил вторник. Я никогда не ходил в гости к Королевам, но решил, что без корзины роз не обойтись. Дверь была открыта. И я вошел.
  - Салют, бродяга, - и нежные руки обвивают мою шею. Я неподвижно стою несколько секунд, потом ставлю розы на пол, беру ее ладоќни и целую пальцы.
  - Твои руки пахнут Елисейскими полями, - говорю я.
  - Да, наверное, ведь еще пять часов назад я была в Париже! Проходи, ты ведь у меня еще не был! Вот кухня, сейчас мы будем пить кальвадос, настоящий кальвадос, который пил сам Эрих Мария Ремарк! Знаешь, когда я прилетела мне предложили хороший отель, но я сказала что буду жить только в "Энтернасьонале"! Я даже захотела спуститься в подвал, где Морозов с Равиком играли в шахматы - помнишь? - в голосе Эл было что-то умаляющее. Она рассказывала о Париже, но думала совсем о другом. Я почувствовал это и поднял на нее глаза.
  - Тебе понравились розы?
  - Спасибо Борис. - в голосе было удивление. И я понял что очень волнуюсь. К стулу меня кто-то прилепил. Мы выпили по рюмке. И еще. Королева опять начала метаться по кухне, доставать какие-то закуски, и стол был переполнен тарелочками с привезенным сыром, устрицами и прочими французскими яствами. Кальвадос напоминал хорошо выгнанный яблочный самогон. Его янтарный цвет радовал глаз, забытая корзина роз грустно стояла в коридоре.
  Я посмотрел на Элку, она по-прежнему металась по кухне и наперебой рассказывала о полях тюльпанов, о Нормандии, о музее великой Пиаф, и вдруг между рассказами, останавливалась и удивленно смотрела на меня. Боже, сколько я мечтал об этом! Я был с Королевой и она была со мной. Мы должны были говорить о любви, но плели разную чушь ненужную и тривиальную. И еще, мы боялись посмотреть друг другу в глаза. Как будто бы кто-то пытался насильно соединить нас, а мы, подсознательно, были против - и сопротивлялись.
  Кальвадос даже легким хмелем не пробежал по жилам.
  -Ты не слушаешь меня, Равик?
  - Равик? Как-то странно сейчас звучит это имя. Как-будто бы я первый раз слышу его.
  - А мне именно так захотелось назвать тебя сейчас, - улыбнулась королева.
  Я тоже улыбнулся и приподнявшись со стула, подошёл к Элеоноре. Взяв её руки в свои, я притронулся губами к её ладоням. Но голову поднять не смог. Так и стоял, кланяясь в пояс своей возлюбленной. Она высвободила руки, и погладила меня по голове. Потом застенчиво произнесла:
  - Я пойду в ванную. Приходи ко мне через некоторое время. И ещё.. Вот тебе стакан гранённый. Ну что русскому мужику эти хрустальные рюмашки!
  Она наполнила стакан янтарным кальвадосом. И ушла.
  Я пригубил из стакана. Нет. Не до питья мне сегодня. Из ванной был слышен водопад металлического крана. Я огляделся вокруг. Забытая корзина роз скромно стояла в прихожей. Я достал алые цветы и устлал ими путь от ванной комнаты до диванчика в гостиной. Вода прекратила свой поток. Наступила тишина. Мы молчали. Я с одной стороны двери. Королева с другой.
  - Прости меня, девочка,- тихо сказал я и вышел.
  Мой друг Пауль, как-то сказал мне, наблюдая за нами:
  - Да переспи ты с ней наконец! И не будешь мучиться! На тебе же лица нет от переживаний. Переспи, и всё образуется!
  Если бы дело было в "переспи"! Любовь! Она ведь небожительница! Не могу, не хочу осквернять ее сплетением физических тел. Сердцу можно приказать. А душе приказывать нельзя. "Поздно, друг мой, все поздно, - говорил я себе. - Не надо, ничего уже не надо. Смешно все это. Да, влюбился. Нет полюбил. Конечно полюбил. Всегда любил ее. Что же с того? Надо успокоиться. Все встанет на свои месќта, как только я найду в памяти тот день, когда Королевы еще не было в театре. И начну думать, что ее не было вообще. Или я не обраќтил на нее никакого внимания. Мало ли женщин ходит вокруг".
  И я побрел домой.
  Зинуля кушала любимый "Трюфельный", дети спали. С набитым ртом, не отрывая глаза от телевизора, Зина прочмокола:
  - Борь, ты же на спектакле!
  - Спектакль отменили, - зло пробормотал я, и вдруг меня понесло:
  - А ты опять за трапезой? Лимон на ножках!
   Зинуля виновато улыбнулась, но продолжала кушать.
  - Я тебе говорю: почему ты все время ешь? Ты ведь скоро лопнешь!
  - С какой цепи ты сорвался. Борь? У меня такая новость хорошая! Мне место на рынке дали! Вот. Отмечаю.Ты чего?
  - Я ничего! Почему ты ешь сладкое, рыночная ты наша?
  - Да что с тобой? Поесть уже нельзя. Я устала. Снимаю стресс! - сказала жена.
  Глаза её вдруг наполнились слезами, а измазанный шоколадной звездочкой рот задрожал. Рука медленно поползла к глазам, закрывая лицо. "Прячется как от удара", - подумал я, не понимая тогда, что удар был бы для нее более мягким, чем унижение гнусными словами. А меня нес какой-то внутренний протест против всего, и Зина то была ни причем, я просто хотел скандала, мне хотелось накричаться вдоволь, и я продолжал:
  - Как некрасиво ты ешь! Как противно ты глотаешь и чавкаешь, и почему ты носишь эти засаленные легинсы? Из какого сундука ты достала эту слежавшуюся кофточку?
  Ее молчание и крупный жемчуг слез раздражали меня до отчаяния. Только один раз она прошептала: "Дети спят. Не, не надо кричать!". Но я ничего не слышал, и побежал в ванную. Нашёл маленькое зеркальце, принес его на кухню, и с размаха вонзил в жирный торт.
  - Посмотри на себя! На себя иногда надо смотреть в зеркало.
  (Ну что со мной! Господи, как больно!). Вместо меня по кухне ходиќло Нечто - черное и гадкое. И это Нечто орало, клюкало и визжало в пространство и время. Глаза вылезли из орбит и выражали бесконечќность. Отказ от греха тоже дорого стоит. Позор перед собой, перед своей совестью тут же набросился на того, другого, все понимающего и тихого. И я сбежал. По лестнице: шаткой и старой, не останавливаќясь ни на минуту - побежал в поле, бросился в траву, и не двигаясь, лежал в сочной ее прохладе. По телу пробегала дрожь и краска стыда
  заливала лицо: от жалости к родному человеку, от собственной труќсости. Я был противен себе до отчаяния! И напоминал колобка, котоќрый бегал от всех. "Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел!". И что дальше? Кто же тебя все-таки съест? Бегством от себя еще никто не спасался. Господи, только ты спасешь меня! Господи, помоги рабу твоему! Цариќца Небесная защити жену мою и детей моих, плохой им достался отец. И плохой муж. Силы Небесные! Не бросайте меня, окаянного! Ибо грешнее всех на Земле трусость. Трусливый колобок - вот кто я такой! Поздно ночью, как вор, я тихонько вошел в свое жилище, и прошел на кухню. Достал свечку и зажег перед иконой Богоматери. "Воздыхаю перед Тобой, Пречистая Дева, ибо слаб я. Посмотри на меня, грешного и унылого, падшего и мерзкого, и не оставь меня в своих молитвах перед сыном Твоим, Господом нашим!". Заснул на полу, свеча догорела и в кухне пахло воском и ладаном. Проваливаясь в глубокий сон я спросил кого-то: "Где моя котомка? Завтра я ухожу в монастырь". В ту ночь мне приснилась белая чайка парящая над золоќтистым осенним садом.
  После любой битвы, если ты жив, надо просыпаться. И я открыл глаза.
  - Который теперь час? - спросил я сам у себя. И ответил:
  - Час быть честным.
  Лучше Шекспира на этот вопрос пока еще никто не ответил. А было 6 часов утра. Я быстро оделся и выбежал из дома, чтобы не смотреть в глаза своим близким. Куда? Куда теперь? А, собственно, куда еще, в этой постылой жизни, может идти человек изнуряющий себя обманаќми, и несостоятельностью поступков!? Только в X р а м Божий! "Покаќянная рубаха, а в руке свеча долу голову склонил, ноги волоча".
  Метро поглощает мое тело, и через час выбрасывает недалеко от саќмого древнего монастыря Москвы. Медленно бреду вдоль каменных стен Даниловой обители. "Дух и плоть. Вопрос неразрешенный на Земќле. Почти неразрешенный. Монахи и отшельники наверќное разрешают его еще в физическом теле.. Но сознание! Сознание одно - личќность человеческая. Если она, эта личность, на стороне духа, - будет человек духовен. И наоборот. Однажды Зина пришла от своей прияќтельницы, разбогатевшей на турецких товарах, очень подавленной и молчаливой. Я начал иронизировать.
  - Толстушкам не к лицу быть завистливыми! Что так поразило твое воображение в богатой гостиной, женулька моя?
  - Перевернутость. Боря, когда человек становится подвластен поќроку? Тогда, как он думает о богатстве, или когда становится богатым? И почему когда он становится богатым - он делается до отвращения самоуверенным? И вседозволенность его принцип?
  Она была очень взволнована, и я не мог допытаться истинных основ ее потрясения. Много позже, она сказала, что именно потрясло ее в той встрече, с подругой. Пошлость и цинизм. Рассказ о ее хождениях в ночные клубы и "покупку "одноразовой любви" молодых людей. На вопрос Зины: "Как дела с духовностью и совестью по этому поводу?" подруга ответила: "А разве Господь создал нас не по подобию своему? И где написано, что любовь плотская это грех? У меня и икона висит в спальне, где я встречаюсь с мальчиками, ну и что? Разве Господь не знает, чем мы занимаемся, никакого греха в этом нет. А ты, ты разве по другому все делаешь?". И моя жена не могла ей ничего сказать. Этот факт и удручал ее. Мне так хотелось помочь ей, и я нашел то, что открыло бы глаза её бывшей подруге. Книгу Феофана Затворника!
  Святитель писал: " БОГ н е пребывает там, где царит плоть, ибо орган общения Его с человеком есть д у х!".
  - Я ничего не буду ей говорить. И ничего не хочу знать о ней, - ответила мне жена.
   Ах Зина,3ина. А ведь мы с тобой уже как двойники. Вместе учились в институте, и вместе учились в жизни. Я тоже трудно переживаю эти краеугольные споры о вечном, о небесном, когда не могу защитить правду, выстраќданную и выплаканную. Правду о Боге.
   Монастырские стены успокоиќли мою душу, уняли воспоминания о вчерашней битве. А вот и часовенька батюшки Серафима. На стенах росписи жития Преподобного в пустыньке, а в правом углу сияют божественным светом его глаза с чудотворной иконы. Недалеко от ступенек, ведущих к иконе, на колеќнях стоит женщина, и тихо молится. Встаю рядом.
  - Батюшка, Серафиме, преподобный и Богоносный отче наш! Не призри, помолись за меня, недостойного перед Господом нашим, пеќред Царицей Небесной.
  В молитве я забываю свое земное существование. Все пройдет. Останется тольќко любовь к Богу.
   И когда у меня будут крылья, я полечу над нашей пе-чальной планетой, и буду смотреть сверху на чудные ее реки и пространства морей, на удивительные сахарные горы и хрустальные водопады, на загадочные песчаные равнины и буйство изумрудной зелени волнующихся лесов... Земля прекрасна, когда на ней нет человека!
  Наверное мне нужно было жить одному. Я не умею любить людей. Я их люблю. Но любить не умею. Ведь любовь это, наверное не только внутреннее расположение и радость от общения. Любовь это и дейстќвие. Поступки. Я люблю женщину, но бегу от нее. Я люблю свою жену, может быть уже братской любовью, но люблю. И тоже бегу от нее. Надо что-то делать. Что-то решать.
  Нельзя же постоянно отступать!
  В театре начинался сезон отпусков. В последнем спектакле я не был занят, и можно было вывозить детей на дачу. Но надо было все-таки объясниться, и я позвонил Элеоноре.
  - Прости меня, мой маленький Эльф. Я сбежал. И не могу объяснить почему.
  - Не оправдывайся, Боб. Ведь ты хоть немножечко, да женат. Я не имею никаких прав на тебя. И забудем о вчерашней встрече. У нас вся жизнь впереди, что нам один потерянный вечер? Что-нибудь придумаќется! Скоро осень.
  - Лето ты хочешь сказать, - поправил я ее.
  - Знаешь, а мне кажется лета не будет. У меня перед глазами стоит цветущий осенний сад. И высокие свечи горят на столе.
  - Эл, ты устала, ты хочешь прохлады и покоя. Тебе надо отдохнуть!
  - Да. Ты прав. Знаешь вчерашняя встреча - она не важна. Совсем. Ты не вспоминай ее. Я хочу в арбатские переулки, где мы гуляќли с тобой, и где когда-то росли незабудки. У меня такое чувство, что мы что-то оставили там, и должны вернуться за тем, что оставили.
  - Мы вернемся туда, очень скоро! - с надеждой сказал я.
  - Хорошо Борис. Я буду ждать. Я уже жду. До встречи!
  - До свидания, маленький мой Эльф, - и я повесил телефонную трубку на рычаг.
  Пятый год мы с Зиной снимали дачу в Арсаках, рядом протекала маленькая речушка Молохча, вокруг нашего домика шумели столетние ели и сосны, на склоне берега росли небесные незабудки, и маленький букетик из этих нежных цветочков, всегда стоял на низком подоконќнике.
  Нашим детям жизнь казалось прекрасной и вечной.
  И всё бы было хорошо, если бы на душе у меня было покойно.
  Тревога жила в сердце неотступно. Тревога об Элке. Как будто бы я что-то не договорил, и не дослушал, в последнем нашем разговоре на той скамейке, в тихом арбатском переулке. Однажды во сне я увидел алые розы, которыми устлал пол в доме моей возлюбленной, они вдруг начали шевелиться и превратились в кровавое озеро, и это озеро посќтепенно заливало всю площадь комнаты. Из ванной вышла Элеонора. Одета она была в телогрейку, на голове ее, по-старушечьи, был завязан черный платок, в руках она держала деревянную стиральную доску, на которых стирали белье наши бабушки. А под ее ногами я увидел много грязных тряпок, она поочередно поднимала их и терла о стиральную доску, потом посмотрела куда-то в сторону и сказала: "Знаешь, а у меня здесь много детей!". И улыбнулась. Но улыбка ее была жалкой и несчастной. Я хотел дотронуться до нее но кто-то очень строго сказал: "Не смей". Элка протянула ко мне руки и умоляюще стала всхлипывать: "Дай мне масла!". И повторяла эту жуткую, по ощуќщениям, фразу несколько раз. Потом начала раскачиваться из стороны в сторону, и стучать по стиральной доске. Дребезжащий звук этот визќжал и стонал, разрывая мое сердце. И я проснулся.
  - Борис, - тихо сказала Зина, - там в окно кто-то скребется.
  Я встал, и пошел к низкому оконцу, но в это время створки его расќпахнулись настежь, и вазочка с незабудками упала, разбившись вдреќбезги. У окна стоял наш хозяин. Лицо его было виноватым и испуќганным.
  - Тут вот вам телеграмма,- заикаясь сказал он.
  Я взял у него белый листок, и долго держал его в руках, не смея туда заглянуть. Зина подошла ко мне, осторожно ступая по разбитому стеклу. И тихо прочитала: "Погибла Элеонора! Похороны 21-го". Галина." Я повернулся к жене и спросил:
  - Не знаешь, кто такая Галина?
  - Борис, возьми себя в руки. Не раскисай. Сегодня 20-е. Ты успеешь. Я выглянул в окно. Огромная белая чайка села на крышу соседнего
  дома. "Откуда в Подмосковье морские чайки?" - подумал я, вылез чеќрез окно в сад и подошел к ней поближе. Птица взметнула белоснежќными крылами, и улетела в лазурь голубых небес.
  
  Священнодействуй, или уходи
  
  Гастрольный пазик увозил нас от места последнего земного прибеќжища Элеоноры. Впереди ехал "трехэтаэжный" джип Цукало. Актеры были подавлены и молчали. Вдруг запричитала Леонидовна:
  - Девочка, ведь почти ребенок, ну что такое 25 лет! И почему не было никого из родных?
  - У нее нет родных, - ответил я.
  - Эта сволочь Цукало убил ее, - сказала Галина, - сколько раз мы просили его поменять поезд для ангела, а у него только на машины есть деньги! Сволочь, сволочь, сволочь, - рыдая повторяла она.
  Мой друг "амплуа", игравший с Эллой спектакль в тот страшный день, сказал:
  - Когда она упала, я сразу подбежал к ней. Она была еще жива, и повторяла какое-то слово, наверное в бреду, - рави, или рай...
  - Равик - сказал я.
  - Что? - переспросил "амплуа".
  - Не поймешь, Пауль. - ответил я.
  Мы проезжали мимо метро, и я попросил водителя приостановитьќся. Заплаканные глаза Галины остановились на мне:
  - Боб, ты разве не пойдешь на поминки?
  В душе моей вскипала злость на всех и на все: "Знаю я эти поминки, напьетесь на халяву и песни будете орать". И я выскочил из автобуса. В метро было безлюдно. Пустые вагоны с вихрем мчались мимо. "Куда могут так спешить пустые вагоны?" И платформа была пуста. Но она была как-то зловеще пуста. И мне захотелось, разбить стекло и прыгќнуть в несущийся мимо вагон. И ехать куда-нибудь, забившись в угол.
  Ехать и не о чем не думать. Какие-то тайные крики ходили вокруг меня. Какие-то несбывшиеся мысли вихрем проносились над головой. До глубокой ночи я ездил на метро, не зная куда мне идти. Хотелось только одного - не быть. А как это сделать - я не знал.
  И пришел домой. Зина, ничего не спрашивая, налила мне стакан водки, и поставила закуску.
  - Выпей - мне сказали, что ты не был на поминках. Помяни.
  - А ты?
  - И я с тобой.
  Мы помянули Элеонору и Зина ушла спать.
  Я достал из кармана куртки фотографию Королевы и поставил ее на стол. Глаза очень пытливо вглядывались в меня. И так захотелось поговорить с ней! Но это было невозможно. Но как это невозможно? Как это понять? Но ведь это неќсправедливо: почему смерть? Почему я никогда не увижу эти глаза, и почему они никогда мне не улыбнутся? Нет, что-то не так в этом мире!
  - Девочка моя, умница моя, поговори со мной! И я завыл.
  - Если бы ты ушел к Элеоноре, она бы не погибла, - громко скаќзала жена.
  Я резко повернулся к ней и спросил:
  - Ты разве не спишь?
  - Ты так вопишь, что все проснулись. И она плотно закрыла дверь кухни.
  А до меня только дошло то, что она сказала.
  - Зина, ты что такое говоришь? И что ты знаешь?
  - Я знаю все, - устало заметила жена, - театр не дом слепых, а доброжелателей всегда полно.
  - А почему ты молчала? Зина, почему ты молчала? - совершенно ошарашенный спросил я.
  - Я ждала.
  - Как же я мог уйти, у меня двое детей. Семья. Ты. Зина посмотрела долгим взглядом и сказала:
  - Ты просто не любил ее. Любовь не знает границ, и занавесей. Да ты вообще никого не любил, Боб.
  - Послушай, Зина, не будь так жестока.
  - Правда, Борь, всегда жестока.
  - Тебя очень изменила работа на рынке, ты стала грубой.
  - Меня изменила твоя измена, - заключила жена. Потом подошла к столу, и взяла в руки фотографию Эли.
  - Совсем молоденькая, жалко ее. Она бы не погибла если бы ты ушел к ней. Ты струсил!
  - Если преданность долгу называть трусостью, значит я трус, - пытался я защищаться.
  - Кому она нужна твоя преданность? Я ждала честного признания, но его не было.
  - Да я хотел поговорить с тобой...
  - Но не поговорил, - заключила жена, - между "хотел" и "смог" целая вечность. Разве ты не знал об этом? И ей ты, наверное, что-то хотел сказать, но не сказал, "не смог". Да? И она ждала. Мы обе ждали поступка. Но ты остался с собою. Так кому же ты был предан? И еще... Я ухожу от тебя. Решила это давно. Ждала лета. Думала в отпуске все разъяснится. Но случилось все так, как... лучше бы и не случалось!
  - Почему ты так жестока со мной?
  - Так лучше - ответила Зина.
  - Для кого? Для детей?
  - О детях не волнуйся! Я стала кое-что понимать в этой пошлой жизни, и детей я поставлю на ноги. Так лучше для тебя. Может быть ты, наконец, перестанешь летать в облаках - и станешь мужиком!
  - А кем же я был?
  - Актером, Боб, только актером. И жена ушла.
  "Все ужасы можно пережить, пока ты просто покоряешься судьбе но попробуй размышлять о них - и они убьют тебя!". Ремарк прав! Мне сейчас лучше не размышлять, и не разбираться ни в чем.
  Я допил водку, взял сигареты и вышел на улицу.
  
  Яуза
  
  Было три часа ночи. Город спал. Я пошел к реке. Темнота подползаќла со всех сторон. Высокие деревья, в свете лимонной луны казались огромными монстрами, и я долго пробирался под их длинными спруќтами-ветками, совершенно не зная куда и зачем я иду. Мне казалось, что меня и нет вовсе, а есть только одна боль.
  Я был огромной движущейся болью. И только душа моя взывала к Господу: "Боже, милосердный, услышь несчастного раба твоего, всеми покинутого и никому не нужного! Не оставляй меня с отчаянием моќим! Ангел-Хранитель мой святый, заступись за меня, упроси Господа нашего и пусть он пошлет мне смерть! Да где же взять силы для жизни! Ах как все жжет внутри!".
  Долго я шел, не разбирая дороги, падая и вставая вновь, цепляясь за корни и ветки. И уставший, и израненный жизнью и ветками, уткнулќся в какое-то широкое дерево, сполз по нему на травку, и уснул.
  Мой сон был недолгим, но ощущение реальности совершенно очеќвидным. Я увидел огромный осенний сад. Все его видимое пространстќво заполняли белоснежные хризантемы, а среди этого снежного убранќства голубыми и красными островками дышали царственные георгины. По бархатно-зеленой аллее, улыбаясь и разговаривая, шли две молоќдые женщины и высокий светловолосый мужчина. Мне захотелось догнать их, но я не мог двинуться с места, и начал махать руками, и кричать. Но голоса своего я не слышал. Мой крик оставался во мне. И тут, одна из женщин обернулась, и тревожно стала вглядываться в сад. Это была Элеонора. Я закричал что было сил. Но мой крик был нем. Нем он был в той реальности. Здесь же он разбудил меня. Сердце мое раздувалось, а в ушах звенели колокольчики. Увиденный во сне сад напомнил последние слова Элеоноры, сказанные мне по телефону: "Мне кажется, что лета не будет. Все чудится перед глазами осенний сад!". Я вздрогнул от каких-то предчувствий и совпадений, не поддаюќщихся объяснению, и оглянулся. Время луны давно прошло. На востоќке теплыми лучами просеивалось оранжевое светило. И день начиналќся вновь. И вновь надо было жить. Но как, как надо жить, если жить не хочешь? А природа начинала утро как ни в чем не бывало. И все в ней казалось гармонично и свежо. Деревья уже не казались монстрами, они были приветливы и добры, и хорал разноптичья на их гостеприимќных ветвях, уже начинал славить божий день.
  
  Где моя котомка?
  
  Все земное вдруг стало мне невыносимым и безразличным. От меня требуют поступка. Но человек в состоянии совершить какой-либо поступок только тогда, когда будет готов к нему. Насильственно этого сделать нельзя. Эта ночь в лесу дала мне силы и трезвость убеждения. Я был готов к поступку.
  Домой я не вернулся. Я пошел к Павлу.
  - Как вчера помянули? - спросил я, чтобы с чего-то начать разговор.
  - Ты был прав, Боб, в конце концов вечер превратился в пьянку, - с грустью ответил Пауль.
  - Что с вас взять, актеры!
  - А ты уже не актер, мин херц?
  - Нет, с сегодняшнего дня уже не актер. Дай мне листок бумаги. И авторучку. Я напишу заявление, а в понедельник ты его отнесешь в театр. Дело в том, что я не хочу там появляться. Деньги, которые мне должны отдашь Зине. Можешь ты это для меня сделать?
  Павел быстро сбегал на кухню и принес недопитую бутылку водки. Достал из бара две рюмки, наполнил их до краев, и сказал:
  - Рассказывай!
  - Что тебе рассказать? - спросил я.
  - Ну как же! Такие тайны! Ты куда собрался?
  - На Земле много дорог, и одна из них моя.
  - Ладно, не томи. Давай! - "амплуа" поднял рюмку, и нечокнув-шись выпил до дна, - а ты чего? Не хочешь помянуть Элку?
  - Я помянул вчера! Что за привычка у нас, у русских! Свадьба так месяц гуляем, поминки, так неделю пьем! Ладно, пошел я, прошевай Пауль, и запомни, крепко запомни! Тебе только сорок пять лет, и есть еще возможность поразмышлять над своей жизнью: пьющий мужчина не способен на поступок! И еще, уходи из театра! У тебя ведь руки золотые, мастерить умеешь! Уходи, пока не поздно! А актерство это несерьезное занятие для мужчин.
  - Вот так сразу взять и уйти!? Я двадцать пять лет в театре!
  - Ну и что? А на двадцать шестом будешь краснодеревщиком! Павел насмешливо посмотрел на меня:
  - И что теперь всем актерам уходить в краснодеревщики, а кто же будет играть?
  - А не надо играть. Пустое это.
   - Да что с тобой происходит, Борис Васильевич, дружок ты мой неќнаглядный! - и Павел налил себе рюмку водки.
  - Слушай, хватит пить! - остановил я его.
  - Сегодня воскресение, имею право! - и он опрокинул рюмку.
  - Пока не допьет бутылку - не успокоится, - подумал я.
  Мне надоело на это смотреть, и я вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице, услышал окрик захмелевшего друга:
  - Боб, так куда же все-таки ты идешь?
  - Я иду туда, где еще осталась надежда спасти этот, рвущийся к пропасти, пьяный мир!
  
  Послесловие
  
  I. "Дом ранней осени."
  II. "Отец Игнатий"
  
  I. "Дом ранней осени."
  
  Равик помог мне снять мою белую шубку.
  - Салют Эл!
  - Салют Ра-а-вик, - удивленно протянула я, - почему Эл? Если вы Равик, стало быть я Жоан?
  - Нет, милая Элеонора, для Боба вы Жоан, ведь так вы называли друг друга?
  - Да, иногда. И псевдоним такой я хотела взять.
  - Знаю, знаю. И сейчас познакомлю тебя с настоящей Жоан Маду. И тут, в открытую дверь вошла невысокая, зеленоглазая женщина
  лет тридцати.
  - Да, девочка, Жоан это я. Так уж здесь все устроено, в этой жизни, - улыбаясь сказала она.
  - В какой жизни? Равик где я?
  - Успокойся Эл, - у нас будет много времени, и мы с Жоан расскаќжем тебе в какой реальности ты будешь пребывать некоторое время.
  Женщина подошла ко мне и нежно погладила мои волосы.
  - Именно за этим мы и посланы сюда. Это Дом осени,
  - Дом ранней осени, - уточнил Равик.
  А я смотрела на него и думала о том как он похож на героя Ремарка: светловолосый и белозубый, с открытым мужественным взглядом сеќрых глаз.
  - Да, я похож, очень похож на героя "Триумфальной арки". Вернее это я и есть, - расхохотался Равик.
  Я покраснела и опустила глаза:
  - А я думала, что вы просто так называете себя именами героев, а вы... ничего не понимаю, а кто же я здесь и откуда вы узнали то о чем я думаю?
  - Не смущайся, девочка, - ответил Равик, - в этом мире не нужны слова. Мы разговариваем и понимаем друг друга без слов, и очень скоќро ты научишься этому. И кто ты, и зачем ты здесь - обо всем ты узнаешь немного позже. Потерпи.
  Нежные руки Жоан дотронулись до меня:
  - Пойдем, ты устала с дороги, присядь, я принесу тебе кальвадос. Вот сигареты Лоран, зеленые.
  Мягкое кресло обнимало меня с любовью и заботой. Рюмка кальвадоса согрела остывшее сердце. Легкий дымок от сигарет танцевал вокруг и вальсируя, исчезал в высоком окне. Напротив меня сидели красивые и счастливые люди. Глаза моих друзей выражали не-вообразимый покой. Ни тени зла, ни облачка лицемерия не было на прекрасных лицах. И я заплакала: "Как мне хорошо здесь! Неужели это навсегда? И никогда не будет страха и непонимания, которое я исќпытала в той, какой-то ненужной жизни?" - спросила я сквозь слезы.
  - Бедная девочка, - Равик встал с кресла и опустился передо мной на колени, - не плачь, пройдет немного времени и ты забудешь весь кошмар, который испытала там, на Земле. Понимаешь, у каждого есть свой Хааки - тот анти-герой, тот посыльный зла, который делает из твоей жизни кошмар, тот который считает, незаслуженно и бессовестќно, что имеет право на твое тело и душу! Понимая, что это неверно, я убил своего Хааки, а ты уничтожила Цукало, - того, кто намеренно пользовался твоей добротой и непониманием происходящего, того кто торговал тобою как кувшином на рынке!
  Я совершенно ничего не поняла, и удивленно спросила Равика:
  - Разве Цукало умер? И почему я уничтожила его?
  - Ты не поняла меня Эль! Своей ранней смертью на Земле, ты не заставила его покаяться, ведь он повинен в твоей смерти. И зная свою вину, не захотел встать на путь веры и добра. Ужас содеянного с тобою в отрочестве и твоя гибель - не отрезвили его, а напротив ввергли в пучину зла. И он погиб. Он погиб для Света. Для Бога. Ты, в переносќном смысле, конечно, уничтожила своего мучителя.
  Нежной ладонью Жоан прикоснулась к губам возлюбленного:
  - Милый, не надо больше говорить об этом! Умоляю тебя! Посмотќрите в окно!!! Садовник принес нам букет из тысячи хризантем. Как прекрасно и плавно покачивают они своими пушистыми головками, приветствуя приход Элеоноры! Пойдемте в сад!
  И мы вышли на крыльцо. Силы небесные! Я нигде не видела такой красоты! Кипелъно-белые хризантемы заполняли все видимое проќстранство осеннего сада. Среди снежного убранства хризантем голуќбыми и красными островками дышали царственные георгины. Над этой дивной цветочной психодэлией возвышались золотисто-зеленые липы, красно-желтые рябины и серебристые ели. "А-а-х, - невольно выдохнула я и на минутку закрыла глаза от радости, - как же ты хорош Дом ранней осени!!! Как прекрасен осенний сад! Когда-то я видела тебя во сне - и вот ты явился мне наяву". Я была счастлива. Но только на мгновение. Что-то темное и скользкое прикоснулось ко мне, какое-то странное и неприятное воспоминание побежало по моей памяти:
  Ветхая одежда, бабушкина стиральная доска, разбросанные на полу грязные тряпки, младенцы со вздутыми животиками, и печальными глазами, кричали громко и страшно: "Мама, мама! Дай нам масло! Масло!". И к горлу подкатился ужас. Меня потянуло вниз и вбок. Прошло еще какое-то видение, второе, третье все смутно, темно, отќвратительно и непонятно. И я потеряла сознание. Но где-то далеко за пределами этого сознания, я почувствовала нежный запах чайных роз и аромат янтарного кальвадоса, и глаза: печальные и любящие. 1лаза моего возлюбленного, он распростер свои руки-крылья надо мной, и улыбаясь сказал: "Я буду защищать тебя, где бы ты не была! Только не плачь, родная моя!". Я протянула к нему руки, и тут же очнулась.
  Равик и Жоан сидели рядом и тревога была в их глазах. Я успокоилась и успокоила моих друзей. И мы продолжили свой путь.
  Я оглянулась и посмотрела на дом, в котором мне предстояло теперь жить. Он был одноэтажный, но очень высокий, из красного кирпича. Под черепичной крышей красовались два оконца, увитые бордовым виноградом. Недалеко от крыльца протекала речушка - плавно и тихо. Через нее - красивой дугой был перекинут серебряный мостик. Пуќшистые деревья красновато-желтых оттенков, торжественно окружали Дом ранней осени. Мы перешли через мостик. Я любовалась невиданќными красками сада и подумала, что о страшных воспоминаниях лучше навсегда забыть.
  - Да, очень скоро ты забудешь мытарства и козни прихвостней, - прочел мои мысли Равик, - Ангел-Хранитель не напрасно так долго сражался за тебя и помог выбраться из ущелий темноты. Но то, что осталось в твоей памяти, надо изгонять молитвой. Как и на Земле - основная защита от темноты - молитва.
  Я сказала:
  - К сожалению я мало молилась на Земле! Очень мало. Простят ли мне это?
  - Элеонора, вот за этим ты и пришла сюда. Ты должна понять, что Господь никогда не бросит тех, кто хоть однажды попросил его помоќщи, но попросил искренне и покаявшись, - ответил Равик.
  Мы медленно гуляли в ажурной тени дерев. В прозрачном воздухе колокольчиками звенела осень. Большая белая чайка пролетела надо мной. Я проводила ее взглядом до самого высокого дерева. И вдруг опять мне стало грустно. Грустно до отчаяния. Я подумала: "Бедный мой Ангел-Хранитель! Сколько он вынес из-за меня! И с какими мерќзостями сталкивался спасая меня от тьмы, и видя мои земные прегре шения! Бедный Ангел!" И я опять заплакала. Добрая Жоан взяла меня за руку и посмотрела в глаза:
  - Успокойся милая, это его работа - тяжелая, ежесекундная работа за спасение Души.
  - Если она не потеряна совсем - произнес Равик. - Но Ангелы-Хранители борятся до последних своих ангельских сил.
  - А где он сейчас мой Ангел-Хранитель?
  - Он восстанавливается. - сказал Равик.
  - Как я могу поблагодарить его, своего Хранителя?
  - Ты встретишься с ним в Доме Всех Времен Года. И мы пришли именно оттуда. Прежде чем встретиться с ним ты должна о многом подумать и поразмышлять, - Равик смотрел на меня печальными глаќзами и продолжал, - Круг надо завершить, это очень важно, так как все начавшееся должно закончиться, о чем бы не велась речь. Незамкќнутый круг начинается сначала. И сказано: "Претерпевший до конца - спасется".
  Я очень мало понимала что-либо из сказанного моими друзьями, но чувствовала какую-то неземную защищенность, и покой начинал проќрастать во мне нежными весенними стебельками. Вдоль тихой речки, по бережку, бродили красно-желтые хохлатки и петушки. Садовник кормил их с руки. Я улыбнулась ему и спросила: "нравится ли ему трудиться здесь?".
  - Си, синьора, - и тоже улыбнулся. "Почему по-итальянски?" - подумала я.
  - Он ничего не знает кроме этих двух слов - промолвила Жоан.
  Равик потрепал по плечу доброго садовника и мы продолжали гуќлять по аллеям сада. Мне не терпелось узнать о садовнике. Друзья прочли мои мысли. Начал Равик:
  - Точно мы не знаем, но кажется это связано с какими-то фильмами, где образ газонокосильщика вобрал в себя очень много людских страхов и прелюбодеяний, потому сказался отрицательно на посмертие героя того фильма. К тому же, создателю фильма его герой принес огромное количество денег, что само по себе искалечило его душу, но о нем нам ничего не известно, а вот его герой здесь. И отбывает наказание.
  - Надо же, - сказала я, - "отбывает наказание" такое земное слоќвосочетание!
  - Разница только в том, что на земле отбывает наказание тело, а здесь душа, - сказал Равик.
  Жоан повернулась на каблучках и тихонько добавила:
  - Не все так плохо! Садовник очень старается, скоро он начнет думать, молиться и все у него будет хорошо. В Доме ранней осени каждый получает свой первый опыт иной реальности.
  Я остановилась и сказала громко и внятно:
  - А люди тоже бывают здесь после смерти? И когда человек, который создал меня и Бориса увидит нас? Я хочу, чтобы вы рассказали мне о реальности, которая соединила нас с вами.
  Равик обнял меня:
  - Как много вопросов сразу. Но уже сумерки и садовник зажег свеќчи, и накрыл стол, на котором стоят красные розы, а в серебряном ведерце лежит охлажденное шампанское. Время ужина.
  По той же бархатной аллее мы вернулись в Дом. Покой, какой поќкой наслаждался в моей душе! Серебряными нитями по уютному залу скользила музыка. Дивная и прекрасная музыка.
  - Когда- то, много лет тому назад, - начала зеленоглазая Жоан, усаживаясь за торжественный стол, - один молодой человек, сероглаќзый и светловолосый, прочел роман о любви. Этот роман подарила ему его возлюбленная. Когда она приходила в дом к сероглазому юноше, стол был накрыт белоснежной скатертью, а в серебряном ведерце с шампанским алым пламенем отражались три розы в высоком хрусќтальном бокале. Они пили искристый напиток, смеялись, слушали французский шансон и читали. Их любовь совпала с любовью героев книги. Они говорили друг другу "Салют!" при встрече и при расставаќнии, танцевали старомодное танго и были счастливы. Но не знали об этом. Как это часто бывает на Земле. Обе истории: и книжная и реальќная, закончились трагическим расставанием. Прошли годы, но музыка любви не давала покоя человеку, познавшему Ее. Все смешалось в его жизни: прошлое и настоящее, а любовь не проходила. Столько было встреч и людей вокруг, но только одни глаза, глаза своей возлюбленќной, видел он повсюду. И ему захотелось написать о их Любви. И оста-вить ее в памяти Времени. Так появились вы: ты и Боб. И мы, герои книги, которую читали двое влюбленных невольно сделались вашими друзьями.
  Мое удивление было безграничным.
  - Жоан, откуда вы знаете автора нашей истории? Он был здесь? Он умер? - скороговоркой спросила я.
  - Смерти нет, - строго сказала Жоан, - даже для вымышленных героев. И автор, создавший вас знал об этом еще на Земле. Любой автор, создающий вымысел - берет на себя ответственность за созданного героя. Собственно его герои это ведь его мысли. Мысль - материальна и воплотима. И может жить самостоятельной жизнью. Я робко спросила:
  - А как же Создатель? Создатель всех миров и реальностей? Люди тоже его мысли и герои его замыслов?
  Ни тени улыбки на мужественном лице Равика.
  - Милая Элеонора - всему свой срок. Придет время и мы все узнаем.
  - Мы? А разве вы еще не знаете этого?
  - Нет девочка. И мы не знаем. И нам, и тебе, и Борису, и авторам создавшим нас, предстоит большая работа над духом в Доме всех вреќмен Года, там нас ждут встречи с любимыми и дорогими людьми, котоќрых мы потеряли когда-то, или просто расстались с ними по тем или иным причинам. Наши мысли будут чисты, а помыслы благостны. И Господь выйдет к нам. И простит нас.
  "И когда-нибудь ты увидишь свою Заступницу, которой поклонялась безмерно, и мечтала быть пылью на ее сандалиях" - сказала Жоан.
  Слезы, собиравшиеся в моем сердце, вырвались наружу, и сквозь рыдания, я спросила моих друзей: "Выходит, что вы знаете даже то, в чем я себе боялась признаться, сознавая всю степень своего падения?"
  " Степень падения решается не человеком, Элеонора,- ответил Равик.
  Но я знаю одно, ты увидишь Царицу Небесную. Это будет не скоро. Но будет;- Тебе предстоит долгая духовная и молитвенная работа. А сейчас усни.
  И постарайся забыть все плохое, что случилось там, откуда ты пришла.
  Жоан проводит тебя в твои покои, где ты будешь набираться сил для предстоящей работы, а мы всегда будем рядом с тобою".
  И вот я одна в большой и уютной комнате. Горят высокие свечи, и пламя алыми вспышками отражается в хрустальной вазе. Многое предстоит мне понять здесь, и по-новому осмыслить то, чего я не понимала на Земле. Но никогда, никогда уже не будет с т р а х а !" Я выглянула в сад: в лунном сиянье он был еще прекраснее. Прохладная свежесть хризантем заполняла комнату дивным благоуханием покоя и счастья, а в открытое окно тихой свирелью вплывала мелодия: на очень высокой ноте хрупкий женский голос пел о вечной любви, и как будто догоняя его, мужской голос : сильный и торжественный, утверждал эту любовь под бархатный аккорд фортепиано!
  
  II "Отец Игнатий"
  
  Фрески полуразрушенного храма серебрились тонкой парчой инея. На холодном каменном полу колено прикланенно молился пожилой монах.
  В сороковых годах двадцатого столетия здесь, в одном из Соловецких
  монастырей, была тюрьма для политзаключенных. На окнах еще остались решетки, а на стенках храма надписи узников. Здание этой церкви еще не восстановлено, но службы проходят ежедневно. А в свободное время, по ночам, по собственной воле, приходят сюда пустынники и монахи, чтобы помолится о невинно-убиенных. Много страшных криков, и страданий хранит купол этого полуразрушенного храма.
  Отец Игнатий приходил сюда молиться каждую ночь. Он знал наизусть все предсмертные надписи заключенных, но все-таки каждый раз перечитывал их, и поглаживал натруженной рукой, как бы здороваясь с их авторами.
  После молитвы отец Игнатий шел к утрене, которая совершалась в обители, в три часа утра.
  На один час, оставшийся до ранней литургии, монах уходил в свою
  небольшую келью . На столе стояли три иконы, в простом
  деревянном окладе. И это было все убранство келий.
  У входа, справа стояла низкая лавка, на которой отец Игнатий
  проводил редкие минуты сна, а над ней, невидимая стороннему
  взгляду, почти у изголовья, была прибита маленькая акварель "Незабудки". Эта акварель - единственная вещь, которая осталась у монаха от далекой
  мирской жизни.
  За многие годы жизни в монастыре сны не посещали отца Игнатия.
  И только однажды, незадолго до смерти, ему приснился огромный сад. Теплые и нежные лучи солнца заливали тот сад
  И было там зеркальное озеро, по которому плавали белоснежные лебеди. На берегу озера росли цветы и деревья всех времен года. Небесные незабудки, цветы начала лета, переплетались с бледно-розовыми осенними хризантемами. Фиалковые ирисы кустиками танцевали вокруг цветущих яблонь, а ветви лиловой сак куры переплетались с багровыми листьями осенних кленов.
  В центре сада стоял высокий каменный дом, на крыше которого серебристой шапкой лежал пушистый снег
  Изумрудные листья винограда нежно обнимали стены прекрасного дома.
  В распахнутых окнах горели высокие свечи.
  И сон этот был пронизан таким лучезарным покоем, таким долгожданным счастьем - кои вовсе не известны на Земле!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"