Она сидела молча, чуть вздрагивая от шагов, что слышались на лестничной площадке, коридоре, у нее за спиной, в воспаленном мозгу. Его руки крепко сжали хрупкие плечи ее и притянули к себе.
-- Ты сидишь у окна, что там?
-- Можно я пойду? -- Она исподлобья заглянула ему в лицо и обожглась. Красивая улыбка, холодная синь глаз разрешали ей, но не уйти...
-- Останься со мной? Что там?
Она сидела молча, чуть вздрагивая от поцелуев, что больно жалили тело: его руки крепко сжали хрупкое естество ее и, как цепи, обвили сознание.
-- Ты где? Что там? -- Его голос расплывался, глаза приказывали, а губы терзали взгляд.
-- Можно я пойду?
Она смотрела в его потолок и слепла. На белой поверхности стального блеска глаз лукавая улыбка разрешала ей, но не уйти...
-- Куда же ты пойдешь? Что там?
-- Хорошо, -- робко просила она простить.
Молча, чуть вздрагивая от шепота его губ, что шелестели в волосах, ресницах, у нее за спиной, в воспаленном мозгу. Его руки крепко сжали, хрупки мысли ее и до боли забыли имя.
-- Не ври мене! Я знаю что там.
-- Можно я пойду?
Она отражалась в окне, чуть вздрагивая от темноты, что лилась за окном, через щели сочилась в комнату, глаза, душу, сливалась с его чернотой и обнимала. Его руки крепко сжали хрупкую ее всю и утопили в ее же слезах. Прозрачных, невыплаканных, запрещенных.
Жалкий оскал, выжженная бель глаз разрешали ей больше не жить, но не уйти, не оставить его одного.
Он сидел молча, отражаясь в черном окне ее глаз, чуть вздрагивая от поцелуев, шепота и темноты, что шагала по лестничной площадке, коридоре, кухне, у него за спиной, в воспаленном ее мозгу.