Как уже было замечено, "Тленный град" своим критически-насмешливым подходом к социальной действительности в значительной степени следует традиции старого романа, в частности, "Неофициальной истории конфуцианцев". Однако, в отличие от романа У Цзинцзы, который в основном рисовал жизнь представителей чиновничьего, "учёного" сословия, главной темой "Тленного града" стало изображение круга так называемых знаменитостей-минши - полубогемной прослойки представителей творческой интеллигенции - художников, поэтов, каллиграфов (они фигурируют и в романе У Цзинцзы (как, например, Чжан Железная рука), однако не являются главной мишенью авторской иронии).
Интересно, что в последней главе "Неофициальной истории конфуцианцев" мы также встречаем образы таких "знаменитостей". Но здесь они - простые и небогатые люди, без учёных степеней и "полезных" связей. Однако каждый их этих четырёх "удивительных знаменитостей" (как их называет У Цзинцзы) был непревзойдённым мастером в своём искусстве: Цзи Сянянь был гениальным каллиграфом, Ван Тай - мастером игры в облавные шашаки, Гай Куань прекрасно рисовал, Цзин Юань был одарённым поэтом и музыкантом. Все они - вспыльчивые и немного взбалмошные, но честные и добрые люди, горячо любящие жизнь. Их не привлекают соблазнительные перспективы учёных степеней и высокого положения в обществе, они совершенно равнодушны к деньгам и тратят их направо и налево, что быстро приводит их к разорению (как, например, владельца чайной Гай Куаня). В силу своей независимости они бывают склонны к некоторой эксцентричности, дерзко отвергая дружбу и покровительство "сильных мира сего" и предпочитая им общество простых, но честных людей. У Цзинцзы показал в них идеал той нравственной чистоты, которая способна противостоять соблазнам мира, заражённых стяжательством и карьеризмом "конфуцианцев".
Однако автор "Тленного града", в отличие от У Цзинцзы, в основном именно их избирает главной мишенью своей иронии. Он как бы вступает в своего рода полемику с "Неофициальной историей конфуцианства", показывая, что в современном мире никто не в состоянии сохранить духовную чистоту и остаться равнодушным к соблазнам мира "багровой пыли". И знаменитости-минши оказываются в такой же степени подвержены процессу нравственного и духовного распада, охватившего современное общество.
Действие романа, как мы уже писали, происходит в городе Сицзин, где живут четыре "знаменитости" - четыре человека искусства, каждый из которых (подобно "знаменитостям" в романе У Цзинцзы, что, конечно, не случайно), связан с одной из областей художественной культуры: писательством, каллиграфией, живописью и театром, таким образом как бы являя собой олицетворения каждой из них. В книге они упоминаются как "праздные знаменитости (люди культуры)" (вэньхуа сяньжэнь). Автор не случайно употребляет эпитет "праздные", который является одним из основных понятий эстетики "ветротекучих" ("风流") - своеобразного художественно-эстетского направления в истории китайской литературы, провозглашавшего своими высшими ценностями "творческую раскованность и тонкое изящество жизни". "Праздность" - одно из ключевых понятий в "Пристанище для праздных дум" ("闲情偶记") Ли Юя. А одна из глав "Записок о быстротекущей жизни" Шэнь Фу также называлась "Досужие (праздные) удовольствия жизни" ("闲情记趣"). "Праздность" (闲情) для них, по словам Д.Н. Воскресенского, "была состоянием некой внутренней гармонии ("умиротворения души") и духовной раскованности, которая порождала состояние радости душевной". [В,9,16] [В,4,160]
Герои "Тленного града" в некотором роде наследуют этой традиции. На первый взгляд они напоминают творческую богему прошлых веков - людей высокого досуга, проводившую своё время, собираясь для "чистых бесед" и дружеских пирушек, рассуждая о живописи, каллиграфии и поэзии, наслаждаясь предметами искусства и собирая предметы старины. Однако их жизнь в романе приобретает весьма специфическую "изысканность": как "знаменитости", они попадают в круг своего рода "привелегий и обязанностей": им приходится участвовать в различных заседаниях, собраниях и застольях, раздавать автографы поклонникам, наставлять последователей и, вместе с тем, заниматься различными махинациями, начиная от продажи поддельных картин и кончая подкупом должностных лиц. По своей сути они уже не творцы, а, скорее, "праздные" бездельники, а их "праздность" - простое прожигание жизни. Она, увы, слишком далека от идеалов "высокого досуга" "ветротекучих". Таких людей в средневековой китайской литературе называли ещё "帮闲" или "пособники в безделье". Таковыми были многие персонажи романа "Цзинь, Пин, Мэй" - сам главный герой Симэнь Цин и его многочисленные "прихлебатели", которых очень напоминает главный герой "Тленного града" Чжуан Чжиде и его "праздные" сотоварищи.
Чжуан Чжиде является одним из "четырёх знаменитостей" Западной столицы. Мэн Юньфан (друг Чжуан Чжиде, человек вхожий в богемную среду Сицзина) изображает его, как человека, наверное, самого близкого (из "четырёх") к идеализированным традиционным представлениям о человеке культуры, своего рода исключением в окружающей его богемной среде:
"Первые три "знаменитости" так или иначе связаны с власть имущими. Они по временам водят с ними компанию, якшаются и с местными чиновниками и со всякими иностранцами. И только четвёртый живёт тихой незаметной жизнью. У его жены есть своя книжная лавка "Тайбай", прямо на улице возле музея каменных стел "Бэйлинь", но его самого деньги совсем не волнуют, он редко выходит из дома и занят только своим творчеством. Впрочем, вот что странно в этой жизни: чем более стараешься от чего-нибудь убежать, тем неотвратимей оно тебя настигает. Из всех четырёх "знаменитостей" он считается самым известным и авторитетным". [А,1,15]
Эта предварительная характеристика представляет Чжуан Чжиде как бы преемником древних книжников "ши" - носителей нравственных основ традиционной культуры, своеобразный гармоничный тип, соединяющий в себе художественную одарённость с высокой духовностью и прочной нравственной основой. Однако оборотной стороной этой видимой "гармоничности" оказывается чувство оторванности от реального бытия, тревоги и глубокого разочарования. Чжуан Чжиде живёт "на пене" своей славы, постоянно ощущает её трагическую иллюзорность. И хотя нельзя сказать, что он не сторонится её, тем не менее, как говорит Мэн Юньфан, "чем более стараешься от чего-то убежать, тем неотвратимей оно тебя настигает". Слава - это постоянный искус, преследующий главного героя. Как он ни старается отделить своё "я" от своего "имени", ему постоянно приходится играть роль "знаменитости", подчиняясь давлению внешних обстоятельств.
Однако то, что представляется "суетой сует" главному герою, для других является вожделенным соблазном и пределом мечтаний. Большинство героев "Тленного града" буквально заражены бациллой славы. Это, в частности, проявляется том, что они все хотят либо что-то писать, либо, на худой случай, оказаться героем чужой книги. Как шутит один из героев: "Сицзин - удивительный город. Говорят, что однажды с неба упал огромный камень и убил десять человек - семеро из них оказались писателями-любителями". [А,1,35] Один из таких "любителей" - незадачливый писатель-графоман, который был известен только среди жителей своего переулка Силю. Те, видя, как он дни и ночи напролёт что-то писал, сидя в своём кабинете, шутя, прозвали его - "坐家" - "сидетель" (иероглиф "坐" (сидеть) является омонимом иероглифа "作" в фонетически идентичном слове писатель (作家)). Преисполненный сознанием собственной значительности и значимости герой изготовляет дюжину бесполезных печатей со своими литературными псевдонимами. Любопытно, что автор, как бы подчёркивая его ничтожество, не даёт ему в романе даже собственного имени. Когда-то этот горе-писака отправился "с поклоном" к "учителю Чжуану", и тот помог ему напечатать два маленьких рассказца, после чего, несмотря на все потуги, он уже так и не создал ничего более значительного, если не считать двух заказных "секс-стори". Это очень напоминает историю об ограниченном и малограматном Фань Цзине из "Неофициальной истории конфуцианцев", который после долгих лет безрезультатных попыток сдать экзамены, превратился в безумца, одержимого навязчивой идеей выбится в учёные мужи. [В,13,17]
Ещё один заражённый идеей самовосславления герой - Жуань Чжифэй, один из четырёх "знаменитостей" Западной столицы. Вот, что рассказывает о нём Мэн Юньфан:
"Раньше он был актёром Циньской оперы, и от отца ему в наследство досталось несколько "фирменных" трюков, вроде "огненного дыхания", "жонглирования ложками" и "звериного оскала". Циньскую оперу он бросил, но со сцены не ушёл. Уволившись из профессиональной труппы народной песни и танца, он собрал под своё крыло всех, кого туда и не подумали бы взять. Его труппа стала исполнять эстрадные песенки, наряжаясь в соответствующие песенкам костюмы, какими наверняка побрезговали бы в профессиональном театре. За пять лет они изъездили с концертами вдоль и поперёк всю Поднебесную, и деньги сыпались на них, как снежные хлопья". [А,1,13]
Известность тоже манит его, но только как верное средство обогащения:
"Мне нужны и деньги и "звание", ведь "звание" это та же известность, а что в современном обществе можно обратить в деньги? - власть и известность". [1,189]
Он рассказывает Чжуан Чжиде о том, что в своё время числился на должности театрального критика, но после того, как занялся эстрадой, потерял это звание и, чтобы теперь вновь вернуть его себе, упрашивает Чжуана написать от его имени статейку о своём "великом" изобретении - как убить запах актёрского пота в театральных костюмах:
"Ты же знаешь, что актёры сильно потеют во время выступлений, а костюмы невозможно стирать после каждого спектакля. Поэтому обычно их просто обрызгивают одеколоном или спиртом и просушивают на ветру. Но проблема в том, что при таком способе на одежде часто остаются пятна. У меня есть своя хитрость: обрызгав костюм спиртом, я запираю его в чемодан, чтобы спирт как следует впитался и полностью вывел пятна пота". [А,1,190]
Это ничтожное "ноу-хау" - единственное личное достижение, которое Жуань может предложить Чжуан Чжиде. Хотя Жуань Чжифэй формально и принадлежит к артистической богеме Сицзина, однако сам он не владеет никаким особым искусством (если не считать нескольких унаследованных от родителя трюков, на которых он сделал себе имя и заработал деньги). Его "богемность" проявляется скорее в образе жизни. Жуань живёт в большом трёхэтажном особняке, окружённый множеством хорошеньких девушек, из которых в основном и состоит его труппа. Он с гордостью показывает Чжуан Чжиде своё жилище, хвастаясь французскими обоями, итальянскими затемнёнными стёклами, жаккузи и прочими "редкостями". Всё в его доме особенное - даже чай, который пьют герои, носит удивительное название "волосы отшельника с туманных гор Башань" (八山云雾仙毫茶). Жуань, этот "тонкий ценитель" женской красоты, показывает Чжуану ещё один "удивительный экспонат" - огромный шкаф, на пяти полках которого он держит внушительную коллекцию женских туфель всех видов и фасонов. "Я очень люблю женские туфельки... Кроме того, с каждой парой у меня связана особая история" - загадочно поясняет Жуань. Ещё более "удивительны" его отношения с женой. Жуань, рассказывает, что "в обычные дни, они ни под каким видом не вмешиваются в личную жизнь друг друга, но, согласно уговору, все субботние вечера проводят вместе". [А,1,33] Чжуан Чжиде столбенеет от удивления, когда экскурсовод-Жуань приводит его в спальню жены, где та мирно спит со своим любовником.
Жуань Чжифэй - "герой" этого тленного мира. Его не обуревают глубокие чувства или высокие стремления, не мучают угрызения совести, его единственная и всепоглащающая страсть - нажива. А для такой страсти, как говорится, все средства хороши. Недаром автор даёт ему "говорящее" имя 阮知非- "Жуань, сведущий в дурном (знающий зло)".
Цзя Пинва саркастически обыгрывает его фантастическую алчность в истории с "собачьими глазами". Когда Жуань, наконец, всеми правдами и неправдами достигает настоящего обогащения, кто-то из недругов подстерегает его и выкалывает глаза (здесь сатира Цзя Пинва приобретает черты почти гоголевского гротеска). Но врачи спасают его зрение, вставив вместо прежних глаз - собачьи. Цзя Пинва явно издевается над своим героем, разворачивая в самом сюжете метафору "собачьих глаз" - символ жадности в китайском языке. Здесь невольно вспоминается сатирическая метафорика традиционного романа Ли Жучжэня "Цветы в зеркале" (XIXв.), в котором автор гиперболизирует и метафорически разворачивает в сюжете недостатки и пороки своих героев, показывая читателю фантастическую "страну двуликих" (лицемеров), "страну безутробных" (алчных людей) итд. Разумеется, любая "фантастическая гипербола" объясняется своей исторической и культурной атмосферой. В романе Цзя Пинва - это заражённый алчностью и стяжательством мир Китая 90х.
Ещё одна "знаменитость" - "человек культуры" Сицзина - художник Ван Симянь. Любопытно, что он так и не появляется в действии романа, это человек-тень. Однако читатель вполне может составить представление о нём по колоритному рассказу знающего его лично Мэн Юньфана:
"В этом году ему исполнилось сорок пять лет. Раньше он работал на заводе нефритовых изделий, а живописью занимался только в свободное время. Однако через несколько лет его картины начали пользоваться необыкновенным спросом. Его даже приглашали в Академию традиционной живописи Сицзина, но он предпочёл пойти работать штатным художником в Большую соколиную пагоду. Все приезжающие в Сицзин иностранцы неминуемо оказываются в пагоде, где он и продаёт им свои картины, в основном - небольшие наброски. Один эскиз стоит несколько сот юаней, а в день он рисует по четыре-пять штук. Прибыль Ван Симянь делит с дирекцией пополам, а уж это будет поболе, чем может заработать простой художник. Но что самое удивительное, он может один в один копировать шедевры всех знаменитых мастеров: и Ши Тао и отшельника Бада шаньжэня и Чжан Дацяня и Ци Байши. Пару лет назад, когда, вдруг, поднялись в цене картины Ши Лу, Ван Симянь сделал несколько таких подделок его работ, что даже родные не смогли отличить поддельные экземпляры от настоящих".[А,1,12]
В отличие от "богемного", но абсолютно бездарного Жуань Чжифэя - Ван Симянь - мастер своего дела. Он, действительно, самый известный художник Западной столицы. Но по сравнению с бессеребрянником Гай Куанем (художником из последней главы "Неофициальной истории конфуцианцев") он использует свой талант исключительно для своего обогащения. Деньги полностью подчинили себе дар художника. Ван зарабатывает на "подделках", он - искусный "копиист", но слишком далёк от настоящего оригинального творчества. Да и сам он - фактически "подделка" под художника, под образ независимой и неординарной "знаменитости-минши". Вот, что говорит о нём тот же Мэн Юньфан:
"Женщин, как и денег, у него тьма. Он так и говорит, что если рядом нет какой-нибудь красотки, которая бы "растирала тушь и разворачивала бумагу", то не будет и вдохновения. В прошлом году, когда Ван с друзьями отправился на прогулку на гору Утайшань к югу от города, я тоже был с ними. У него, я тебе скажу, губа не дура - всего он снарядил три машины, и ещё прихватил целую машину с дамочками! Одна из его любовниц, пока купалась в озере, потеряла золотой перстень. Все бросились искать, нырять в озеро, ощупывать дно, а он, будто между прочим, сказал: "ну потеряла и потеряла". Послушай его, так покажется, что кольцо в двенадцать тысяч юаней всё равно, что какой катышек грязи! Потом он вытащил из кармана целую пачку купюр и отдал этой барышне. Ха! А пачка была вот такая толстенная!" [А,1,12]
Хитрец Ван Симянь кажется широкой, щедрой натурой и, вобщем, довольно привлекательным человеком. Однако автор добавляет к этому портрету некоторые штрихи, раскрывающие его совсем с другой стороны. Так, жена Ван Симяня по секрету рассказывает Чжуан Чжиде, что её муж "тяжело болен". Он якобы заразился особой формой гепатита, которая не оказывает разрушающего воздействия на его собственный организм, но легко может передаться другому человеку при интимном контакте.
"Вот уже несколько лет мы с ним ни разу не поцеловались, а до супружеских обязанностей дело доходит раз в два-три месяца, да и то только с презервативом". [А,1,194]
Из слов жены становится ясно, что за "недуг" не даёт покоя Ван Симяню. По сравнению с его циничным поведением "джентельменское соглашение", которое заключил со своей женой Жуань Чжифэй, кажется свидетельством исключительной нравственности.
Как мы уже говорили, на всём протяжении описываемых событий Ван Симянь ни разу не появляется на первом плане (разве что мельком мы узнаём в одной из последних глав, что его арестовывают за махинации с картинами) - в романе присутствует только его имя(!). Интересно, что автор почему-то оставляет без имени его жену - одну из ключевых героинь произведения. Она так и остаётся "женой Ван Симяня" до самых последних страниц. Удивительным образом никто на протяжении всего романа не обращается к ней по имени, как будто у неё вовсе нет имени (напомним, что само понятие "имя" в романе несёт символическую нагрузку, оно - синоним, или метафора, извесности, славы, амбиций, самоутверждения и даже материального благоденствия - главных соблазнов преследующих либо искушающих почти всех персонажей "Тленного града"; и не случайно, что большинство героев носят "говорящие" имена, которые несут в себе ироническую характеристику, своеобразное "амплуа", которое им приходится отрабатывать в сюжете), жена Ван Симяня как бы исключена из общей игры, у неё нет "роли" в этом представлении - Цзя Пинва отвёл ей лишь несколько незначительных по объёму эпизодов. Тем не менее это один из ключевых женских образов в "Тленном граде". Своей внутренней честностью она чем-то напоминает героинь ранних произведений Цзя Пинва - тех "дев-боддисатв", сошедших с небес на грешную землю, которые, смиренно принимают ниспосланные им страдания, являя собой пример чистоты и совершенства. Она - единственный герой в романе, устами которого к читателю обращается сам автор. Таковы, например, её слова об иллюзорности магической (для большинства "знаменитостей") силы денег:
"Денег сейчас у нас стало много. На них теперь можно купить дом, но разве можно купить семейный очаг, на них можно купить лекарства, но разве купишь здоровье, можно купить самые изысканные яства, но разве купишь аппетит, можно купить развлечения, но не радость, можно купить кровать, но нельзя купить крепкого сна". [А,1, 195]
Любопытно, что последний в этом отрывке иероглиф "мянь" 眠(крепкий сон, спячка) отсылает нас к имени Ван Симяня （王希眠）, которое в этом контексте можно перевести, как "Ван, Мечтающий о Крепком сне" или "Ван, Пытающийся Заснуть". Здесь, как и в других случаях, имя выступает как символо-образ. Поэтому слова жены Ван Симяня звучат как осуждение пытающегося "купить" мир Ван Симяня и других героев романа, околдованных призрачными соблазнами этого тленнного мира.
Эфемерность этих иллюзий раскрываются автором в трагической судьбе последнего из "четырёх знаменитостей" - каллиграфа Гун Цзинъюаня. Вот что рассказывает Мэн Юньфан о его невероятной, почти анекдотичной известности:
"Во всём городе нет ни одного приличного отеля, на котором бы не было надписи Гун Цзинюаня. Поэтому куда бы он ни пошёл, ему никогда ни в чём нет отказа: хочешь есть - на здоровье, хочешь остановиться на ночь - пожалуйста. Директора отелей принимают его, как настоящего Будду. Кандидатов в союз поваров Сицзина всегда спрашивают, пробовал ли Гун Цзинюань их стряпню. Если да, то их принимают без вопросов. Если нет, то, значит, уровень профессионального мастерства ещё недостаточно высок". [А,1,13]
Постоянно осаждаемый толпой любовниц Гун Цзинъюань, в отличие от Ван Симяня, "не склонен к любовным безумствам". Его главной страстью, определявшей смысл его жизни, была собранная им уникальная коллекция старинной каллиграфии. Ещё одним его страстным увлечением была игра в мацзян. Мэн Юньфану говорит:
"О его азартном пристрастии молва давно ходит. Милиция арестовывала его уже три раза, но каждый раз его выпускают после того, как он денёк порадеет для начальника отделения". [А,1,14]
Но наступает день, когда этому "раздолью" неожиданно наступает конец. В Сицзин приезжает "большой начальник" из министерства государственной безопасности, вниманию которого местные "доброжелатели" представляют несколько доносов на Гуна. На следующий день в Сицзин возвращается и сам Гун Цзинъюань и, ни о чём не подзревая, первым делом отправляется поиграть в мацзян в тот самый отель, где остановился суровый "начальник". На этот раз ему не удаётся отделаться "подарками" и дело принимает скверный оборот. Но полностью он теряет самообладание только когда, вернувшись домой, узнаёт, что его сын - наркоман Гун Сяои - распродал большую часть его бесценной коллекции. Этот страшный удар судьбы повергает его в такое глубокое отчаяние и разочарование в собственной жизни, что он решается на самоубийство:
"Гун прижал к груди пакет со ста тысячами юаней и застыл в оцепенении. Он мысленно проклял эти "лёгкие" деньги, которые испортили его сына и его самого, и на него, вдруг, навалилось такое невыносимое уныние, что он решил с покончить с собой". [А,1,408]
Но даже перед лицом смерти Гуна не оставляет мстительное тщеславие:
"Он прикрепил к потолку верёвку, завязал на шее петлю и уже взобрался на табурет, как вдруг, подумал о человеке, который надоумил его сына продать картины. Что это ещё за "ценитель" каллиграфии? Ах ты, проклятый мошенник - думаешь, что обобрал Гун Цзинъюаня до нитки? Сейчас вы все узнаете, сколько у меня денег!" [А,1,408]
Гун, "ревя, как старый вол", бросается расклеивать сотенные купюры на стенах своей комнаты и затем в исступлении разбызгивает по ним тушь. В порыве безнадёжного отчаяния он зубами срывает с пальцев золотые кольца и проглатывает их одно за другим. В этой сцене авторский сарказм достигает своего пика. Гун глотает кольца, как бы не в силах расстаться с "ненависным золотом". Это "действо" - своего рода ритуальное уничтожение всех атрибутов, из которых состояло его "я", в которых оно полностью растворилось.
Поразительно, что, даже вплотную приблизившись к смерти, Гун всё ещё остаётся рабом своей неуёмной гордыни - своего "великого имени" (大名). В этой гротескной, на грани абсурда картинке самоубийства Гун Цзинъюаня автор изобразил духовный кризис "людей культуры" - деградацию и упадок их нравственной основы. Цзя Пинва символически обыгрывает одержимость героев ложными атрибутами современного мира: славой, деньгами, плотскими утехами. "Собачьи глаза" Жуаня, смерть Гуна в обклеенной банкнотами комнате - знаки и проявления того "вещного", мертвенного, что постепенно захватывает их внутренний мир, и из "людей культуры" превращает в бездушные вместилища страстей и пороков.
Символично, что ни у кого из "знаменитостей" нет детей, они в своём роде - люди "без будущего". Не случайно автор особо вводит в роман и тему бесплодия Чжуан Чжиде (главный герой лишён основы в жизни, он "приговорён" к исчезновению своей собственной природой). Единственное исключение составляет каллиграф Гун Цзинъюань. Но и его сложно назвать счастливчиком. Его сын - наркоман Гун Сяои - воплотил в себе все возможные пороки старшего поколения (сладострастие, жадность, нарвственную нечистоплотность, жестокость - список можно продолжить). Эта "молодая поросль" знаменует собой предел, итог их духовного, морального и физического разложения, он - настоящий "продукт тления" этой богемной "прослойки" Сицзина - Западного града. Ничтожество Гун Сяои подчёркивается автором в его имени, парадоксально соединяющем гордый фамильный знак "龚" с пустым и уничижительным именем, состоящим из иероглифов "小" (маленький, малыш) и "乙" - второго из 10-ти циклических знаков, имеющего одним из значений "некий, некто" - показатель неопределённости в китайском языке.
Этот персонаж живёт как бы одновременно в двух параллельных мирах. Первый - это мир унизительной для него реальности, где его презирают все окружающие: от бросившей его девушки и до его "дилера" Лю Ецзы, которая, разговаривая с ним, продолжает без тени смущения заниматься сексом у него на глазах, как бы даже и не считая его за человека. Единственным смыслом его жизни становится надежда раздобыть щепотку "дури", ради которой он готов продать и предать всех и вся (в том числе и собственного отца). Второй - это фантастический мир "опиумных грёз" - где находят выход его самые низменные инстинкты и пороки. Наркотический бред Сяои достигает прямо-таки фантасмогорических масштабов. Ему мерещится, что он насилует всех женщин Сицзина и убивает всё мужское население. В наркотическом угаре ему кажется, что он "летит" над могильным холмом императрицы У Цзэтянь, который, вдруг, превращается в саму императрицу. Гун Сяои "бросается" на неё и "овладевает" У Цзэтянь. В конце концов, на пике своего "экстаза" он рисует для себя картинку идеального существования:
"Гун Сяои просто обалдел от счастья. Ему уже казалось, что он стал мэром и один овладел всеми женщинами этого города, где как будто не осталось способных к сексу мужчин, и все деньги теперь - его, и все богатства, и вся дурь..." [А,1,390]