Тут некоторый народ из хороших Петровских друзей заскучал без него.
-Где то, где-то скрывается наш Петров? Почему ничего о нем не слышно и почему никаких признаков жизни он не подает?
И прямо нападают на меня, как на посредника. Где скрываю его, не в дачном ли погребе?
Спешу уверить- нет. Жив, жив ваш Петров и не только что жив, но даже и здравствует.
И когда я к нему пристал, как банный лист и приставил нож острый к горлу, он в один из весенних вечеров под рюмку массандровского портвейна, рассказал одну из своих многочисленных историй.
Действие происходит через год-полтара после той ж.д. истории с влюбленностью, которуе вы еще не успели забыть.
Понимаю, вы жаждете узнать продолжение. Что там у них, у этой влюбленной парочки, как дела обстоят, сложилось ли, сладилось.
Но ничего сказать не могу ибо не знаю. Петров даже и меня, своего друга не посвятил. А только обещал расплывчато рассказать как- нибудь.
Остается нам обещанием его и довольствоваться.
Хотя с другой стороны, Петровские обещания не пустой звук. Так что подождем, будем терпеливы.
Был жаркий сентябрьский день. Солнце заливало ярким светом улицы и площади опустевшего города.
Воронежский народ на уик-энд разъехался по деревням и дачам. А тот, который не разъехался, загорал на берегах большой реки до нужной кондиции.
Народ играл в волейбол, беседовал и всячески развлекался.
А наш друг Петров в это время делал бутерброды с сайрой и ждал соседа, который должен был принести пиво.
"Сколько можно ждать- думал он.
Наконец появился Федя, грустный, как в воду опущенный.
Пива он не принес, но сожрал все Петровские бутерброды.
Сожрал и как будто не заметил.
Однако, Петров, добрая душа, промолчал, понимая что момент не для замечаний, даже и справедливых.
-Скажи, у нас есть галстуки?- поинтересовался Федя
Петров достал свой галстук
-И это всё?
-А ты что хотел?
-Знаешь, мне нужен галстук,- и Федя руками изобразил что-то вроде дыни - широкий и с яркими полосами, из лавсана. У тебя такой есть?
-Нету.
-Жаль.
- А что случилось?
И Федя поведал свою историю, которая заметно оживила Петрова.
Оказалось, Федя влюбился в актрису.
Может и не в настоящую, но, как он утверждал, жутко талантливую.
Дело в том, что в институте существовал театральный кружок. Можно сказать театральное сообщество. И это сообщество ставило любительские спектакли и предлагало их на суд зрителя.
И Федя ни одного спектакля студенческого театра не пропускал, а при смене декораций, а иногда и безо всякой смены, бешено хлопал своей пассии и таращил на нее глаза.
Как раз сегодня должно было состояться одно из таких представлений.
И Федя надеялся нацепить на шею последний крик моды- цветной лавсановый галстук.
Что чрезвычайно позабавило Петрова.
- Будешь в своем лавсане выглядеть, как попугай.
-Много ты понимаешь- стоял на своем Федя- ты известный ретроград.
Петров снисходительно улыбнулся.
-Бог с ним, с галстуком. Ты о даме расскажи.Ведь ты с ней не знаком, я полагаю?
-Еще не успел- сознался Федор- Видишь ли, возникли некоторые трудности. Нельзя же просто так подойти.
-Петров внимательно осмотрел долговязого белобрысого Федю и не нашел в нем достоинств, которые могли бы привлечь театральную знаменитость.
- И что ты собираешься делать?
-Пока не знаю. Утоплюсь наверное.
-Сразу и утопишься?
-Может и не сразу- Федя на секунду задумался, -впрочем, есть у меня одна мысль.
Замысел состоял в том, чтобы не ходить вокруг да около, а проникнуть в театр, предложив себя в качестве актера и стать там своим человеком. А потом она взглянет на него доброжелательным взором. А он встанет на колени и признается ей в своем необычайном чувстве.
-А что? Разумно- согласился Петров.
-Разумно, то разумно. Но главный режиссер, кстати у него даже фамилия дурацкая, Сисикин, меня зарезал.
Я, видите ли, не подхожу. А почему?- спрашиваю я.
А он мне улыбается. Гад! Самый настоящий гад!
Петров задумался.
-Как режиссер тебя экзаменовал?
-Ну- сказал Федя- я ему стихи читал.
-Чьи же, если не секрет.
- Есенина.
-И ему не понравилось.
-Нет.
Федя вспомнил свой позор и опять заволновался
-Ну не гад ли!
-А ты можешь прочитать это стихотворение мне.?
Федя ожил.
-Кончено. Отличная мысль. Я прочитаю. Я еще как прочитаю. И ты сей же час увидишь, что я прав.
Федя читал громко и с завыванием. Затем с победным видом взглянул на приятеля и довольно улыбнулся.
-Ну?
Петров замялся.
Он встал с кровати и начал ходить по комнате, стараясь зайти с нужного бока.
-Позволь я расскажу тебе об одном умном человеке.
- К черту твоего умного человека. Я у тебя спрашиваю о своем чтении. Хорошо ли я читал?
-Позволь все-таки я расскажу тебе об этом человеке,- настаивал Петров.
А тебя, Федя, прошу не перебивать. И слушать меня внимательно.
-А?
-Я спрашиваю, ты готов слушать. Не болтать самому, а слушать.
-Черт с тобой!- скрепя сердце согласился Федя.
Так вот. Этот мудрый человек, человек редкой проницательности в свое время дал мне два совета. И, поверь мне, я запомню их на всю жизнь.
Которая, надеюсь, будет долгая и счастливая.
Первый совет: Никогда не надо слишком стараться.
И второй: Никогда не читай стихи с выражением.
Федя встрепенулся. На секунду задумался. Потом встал и принялся ходить по комнате. И выражение его лица становилось всё более осмысленным.
- Ну, скажу я тебе... Это надо переварить.
-Вот, вот- подтвердил Петров.
Огромный актовый зал института был полон.
Петров с Федей сидели на лучших местах. Федя горящими глазами уставился на сцену. Давали пьесу Брагинского "Сослуживцы".
Сначала народ галдел, шушукался а кое-кто и целовался. Сцена мало кого интересовала, тем более, ничего интересного и загадочного там не происходило. Да и актеры играли без огонька. Но, то ли действие немудреное стало развиваться, то ли зрители сфокусировали взгляды на сцене, а не на посторонних предметах, но зал потихоньку ожил.
Ожил и заинтересовался.
Вскоре стало понятно, интерес возник исключительно из-за одной личности.
Как же она играла! Бог ты мой. Даже не играла, а летала. Искрилась, взрывалась, грустила, горевала и плакала. И народ с ней вместе грустил горевал и радовался. И сердце у народа замирало и таяло.
Если бы сердце Петрова не было занято, он тоже бы сходу влюбился в Ковалеву(так звали актрису , игравшую бухгалтера Кулагину)
Когда спектакль закончился, Петров был счастлив. Как были счастливы все остальные зрители, во всяком случае мужского пола.
- Ну что я тебе говорил!- победительным голосом вещал Федя на выходе из зала.
Как будто именно он, а не режиссер Сисикин, является ее учителем.
Он что-то восклицал, восторгался и доказывал, но Петров его не слушал. Неожиданная грусть снизошла на него: у бедного Феди не было ни единого шанса.
Режиссер Сисикин был тучный немолодой мужчина с аккуратной бородой и квадратной челюстью. А и то сказать, какая еще челюсть может быть у театрального режиссера.
Поди удержи в узде эту растекающуюся, как кисель, театральную субстанцию!
А вот Сисикин удерживал.
Но не надо думать будто это давалось ему легко.
На режиссерском посту Сисикин заработал себе гастрит. А сейчас маялся от изжоги, втайне надеясь что сейчас кто-нибудь да завалится в дверь, а он, не будь дураком, отправит того в магазин. За нарзаном.
Но погружал Сисикина в раздумья не один только гастрит.
Были вещи и посущественнее.
Неожиданно ему предложили аспирантуру в Москве и должность режиссера в подмосковном ТЮЗе.
Предложение было лестное и заманчивое. И сулило перспективы. Но Сисикин был давно уже не мальчик и привык рассматривать явления с разных точек зрения.
То есть положительные стороны были велики и очевидны: заработок хороший, другой уровень, перспектива продвижения(а ведь он уже немолод и это предложение, вероятно, последняя возможность подняться повыше).
Но были и сомнения.
Сисикин в душе не хотел подниматься выше.
По большому счету ему и здесь было неплохо.
Здесь он был звездой, у него был непререкаемый авторитет.
И самые разные люди и большие и маленькие относились к нему с почтением.
Кроме того, были и иные сомнения.
Он хотел бы взять с собой Ковалеву, но уговорит ли он эту норовистую бырышню? Очень сомнительно.
И еще. Его театр был любительским. Не профессиональным. И для некоторых это звучало, как синоним слова "второсортный".
Но умудренный Сисикин втайне с почтением относился к любителям. И предпочитал их профессионалам.
Любители больше жили и меньше играли.
Эта столь любезная его сердцу шероховатость искренности редко встречалась у профессионалов.
Конечно подобные мысли Сисикин держал при себе.
Дверь приоткрылась и вошел электрик в рабочем комбинезоне.
- Фазу надо отыскать- произнес он загадочно. Лицо электрика показалось режиссеру знакомым.
-Где я видел эту морду?- сморщил лоб Сисикин- где то же видел.
Впрочем он сразу одернул себя, экономя ненужное умственное усилие.
- Послушайте, вы очень торопитесь с этой самой фазой? А?
-Совсем не тороплюсь. Мне фазу отыскать- раз плюнуть.
-Может быть, не в службу, а в дружбу, принесете мне бутылку нарзана.
Электрик задумался.
Сисикин состроил сладенькую гримасу.
-Что ж, Андрей Владимирыч, можно и сходить.
-Будьте так добры.
На выходе из институтского здания электрик вдруг утратил важность.
Он подпрыгнул и стал хлопать себя по бокам.
Федя( а вы, наверное, догадались, что электрик в кабинете Сисикина и наш Федя- одно лицо) только на первый взгляд мог показаться бесхарактерным, что называется ни рыба ни мясо.
Куда там! За невыразительной внешностью скрывался не только сильный характер, но и мощный изворотливый ум.
Ибо только изворотливый ум мог придумать такую комбинацию.
А дело обстояло так.
Феде не удалось проникнуть за театральные кулисы.
Его, можно сказать, поперли. Но что значит препятствия для настоящего мужчины. Они только придают ему решимости. Так и с Федей. Его было не остановить.
Он придумал(сам, без всякой помощи Петрова) сногсшибательный план.
Раз не удалось войти в театр, как актеру, он проберется в него извилистыми тропами. А именно, переодевшись в электрика.
Для его замысла требовался комбинезон и какой-нибудь несложный инструмент. И небольшая профессиональная консультация.
Запасшись в гастрономе бутылкой водки с доверительным названием "Пшеничная", Федя нанес визит институтскому электрику. Которому честно и правдиво поведал свою историю.
Глаза у электрика загорелись.От аппатии и лени не осталось и следа.
Он разлил водку и новоиспеченные друзья выпили за любовь.
Ковалева была женщина- огонь. И от роли Аркадиной впала в уныние.
Как ни старалась она найти в Чеховской "Чайке" невидимые с первого взгляда красоты, но не находила. Ни красот, ни действия. Чехов наводил на нее тоску.
Промучившись с пьесой изрядно, она швырнула томик с пьесой на пол и решительным шагом направилась к Сисикину. Заявить протест.
Однако, Сисикин был не так прост.
"Что, что тебе не нравится голубушка. Ты говоришь, действия нет. А зачем, скажи нам действие. Ты сыграй настроение. Ты глубже копни, как только ты одна и умеешь. И зритель благодарный тебя на руках носить будет.
"Тошнит меня от вашего Чехова- жаловалась она- Собакой выть хочется.
Ну, голубушка, нам Антон Палыча не обойти, как ни старайся.
Вот ты в "Сослуживцах" играешь. Любо дорого посмотреть. Но открою тебе секрет без Чехова нам его закроют. Закроют безо всякой жалости. И что мы с тобой тогда делать будем. А? Ведь мы с тобой никто без театра.
Ты успокойся, успокойся. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Это я, Сисикин, тебе обещаю, девочка моя.
Ковалева со страдательным взглядом слушала наставника, потом бросилась ему на шею и зарыдала.
Про Ковалеву можно говорить что угодно, дескать семь пятниц у нее на неделе и слишком уж она живая да бойкая. И шуму много. Но одного нельзя отнять- работать она умела.
И уже вторую неделю с необычайной дотошностью выискивала в пьесе близкие ей кусочки.
Она, как охотничья собака, то брала направление, но тут же и сбивалась со следа.
Однажды, когда она особенно упорно декламировала пьесу, за стенкой послышались звуки гитары. Кто-то наигрывал незатейливую мелодию и чуть слышно подпевал.
Мотивчик был простенький и ей не знакомый. Но звучал чисто и печально
Ковалева прислушалась, замерла. Потом села и задумалась. Потом вдруг резко встала и двинулась к певцу.
- Вы кто такой?- спросила она у обалдевшего Феди.
- Я электрик.
- Не понимаю. Ничего не понимаю- схватилась она за голову.
- У меня обеденный перерыв. А тут гитара лежала.
-И Вы на гитаре играете?
-А что?
- Ничего. Как Вас зовут?
-Федя. То есть, Федор.
-Пойдемте со мной. И гитару возьмите.
Через несколько дней умытая, причесанная, утратившая сходство с фурией Ковалева, блестя черными глазами, сидела в кабинете шефа
-До чего же хороша- подумал Сисикин.
- Ура, Владимир Николаевич. Можете меня поздравить, я нашла.
Она схватила режиссера за руку и поволокла к себе.
- Что, дорогуша, ты нашла?
- Как что? Настроение, конечно!
Она схватила режиссера за руку и поволокла к себе.
Увидев Федю, Сисикин удивился.
-Опять Вы! -он улыбнулся- неужели всё еще ищете фазу7
-Не трожьте его, Владимир Николаевич. Он- мой помощник.
Могу я иметь помощника?
-И в чем же он тебе помогает?
-Сейчас увидите!
Ковалева села за стол с томиком Чехова и представила монолог Аркадиной.
Счастливый Федя наигрывал на гитаре старинную английскую мелодию.
Ковалева глубоко дышала, а глаза её светились и переливались в такт музыке и в противовес тексту..
- Да- сказал потрясенный Сисикин- Сильно. Это, конечно, не Чехов. Чехов тут и не ночевал. Но..интересно.
-Ура!- закричала Ковалева..
Федю одели в длинную белую рубаху с расписным воротником, пригладили волосы, привязали к гитаре бант и поместили в отдалении, как раз посередине между скучным помещичьем бытом и старинной английской мелодией.
Премьера "Чайки" прошла на" ура". Завзятые театралы одобрительно кивали головами и отмечая выразительную игру Ковалевой, тем не менее добавляли
- Что же вы хотели!- это ведь Чехов! Его как ни сыграй, всё хорошо будет."
...Стол был заставлен бутылками с напитком "Байкал, вином, а посреди стола красовалась ваза с апельсинами.
В общежитской комнате праздновали полный успех спектакля.
В конце сабантуя, когда случайным образом в комнате остались лишь Петров и Ковалева, Петров спросил знаменитую диву:
-Какой удивительный поворот. Федя в вас влюблен. Но я считал- у него нет ни малейшего шанса.
Он, конечно, славный парень и мы с ним друзья, но он звезд с неба не хватает. Не то, что вы с вашей яркой красотой и темпераментом
Ковалева, доедая салат и улыбаясь Петрову, заметила:
-Не троньте Федю. Он такой славный барашек.
И Петров впервые сообразил, что волосы у его друга действительно вьются кудрями.