Одна из самых больших потерь- это потеря друзей детства.
И потеря эта редко кого из нас обходит стороною.
Что же в них такое особенное в друзьях нашего детства? Отчего учащенно бьется сердце, когда мы встречаем их после долгой разлуки? Отчего сразу же возникает ощущение близости почти родственной? И- сверх того- большей, чем родственной. Что за тайна сокрыта в столь несоразмерном притяжении?
Ведь умом то мы понимаем, что друзья наши- самые обычные люди, ничем остальных не краше. Да и пути их далеко разошлись с нашими путями.
...Институтских своих приятелей не видел я сорок лет. И были они для меня именно приятели, а не друзья закадычные. И, тем не менее- радостно было с первой минуты встречи. Неведомое, непривычное воодушевление охватило каждого из нас. И все два дня нашей встречи это воодушевление пронизывало и лица наши, и разговоры, и застолья, и воспоминания.
А я так думаю, что радость наша беспримесная от того происходит, что встречаемся мы не с друзьями своими, а с самими собой. Только прежнего, детско-юношеского разлива. И мы, отягощенные семьями, неурядицами, болячками вдруг становимся беззаботными детьми. Живыми, наивными и веселыми.
Мы встречаем самих себя в лучшую свою пору. Надежд, порывов, мечтаний.
Среднерусская природа.
*
Почему близка нам среднерусская природа?
Может потому, что есть в ней своя особая красота.
Попробую объяснить.На мой взгляд, есть два вида красоты.
Первый вид- радостный. Буйство природы. Пышные розы. Яркое солнце. Море. Горы.
И второй- обыденный. Колючки, репей, одуванчик, полынь, иван-чай. Прибитая грунтовка. Покосившиеся, почерневшие, как глубокие морщины старика, деревенские дома.
Казалось бы, что привлекательного во втором списке? Да и о красоте ли речь?
О красоте! Убежденно говорю я и настаиваю на своих словах. Именно о красоте.
Каждый вид красоты находит в нашей душе совершенно разный, но сильный и по своему благотворный отклик.
На первую мы откликаемся готовностью безоблачной, улыбкой, бодростью.
На вторую- смирением, кротостью, состраданием, щемящей сладкой болью.
Красоте щедрой природы только лишь радуемся мы. Блаженствуем в ней, отдыхаем в ней.
Но, с другой стороны, быстро от такой красоты устаем. Быстро такой красотой пресыщаемся.
Вторая красота, обусловленная внешней скудостью, скудостью красок и форм, вызывает в душе жалостливое движение любви. Как будто мы бессознательно любовью своей хотим дополнить окружающий мир, помочь ему собственным тонким усилием.
Как будто мы на миг становимся на место творца и, рождая Христа в душе своей, приводим бедный мир в равновесие.
Мы отдаем, забывая про себя. Отдаем щедро, самоотверженно. И с готовностью принимаем мир в его страданиях и несовершенстве.