Все действующие лица и персонажи этого произведения вымышлены от начала и до конца. Всякое сходство с реально существующими людьми - не более чем случайность!
Своей книгой я не преследую никаких целей, кроме одной: насколько это в моих силах - сделать окружающий нас бездушный и жестокий мир чуточку добрее и человечнее...
Автор
ПРЕДИСЛОВИЕ
"Нас прессуют вражьи силы по деньгам и по уму,
Мы в ответ полмира грузим "по понятиям",
И не спрятаться, не скрыться никуда и никому
От разнузданной российской демократии..."
Трофим.
НЕМЕЗИДА - в древнегреческой мифологии богиня, воздающая людям счастье и несчастье по их заслугам. Впоследствии получила значение мстительницы за попранные права. В переносном смысле - возмездие.
Малая Советская Энциклопедия, том 6, стр. 535, Москва, 1959 год.
День начинался как обычно, в семь утра. Вместе с трескотней будильника в его жизнь возвращались и проблемы, неотступно сопровождающие на протяжении трех последних лет. Сейчас самой серьезной из них без сомнения была дикая головная боль - следствие очередного весело проведенного накануне вечера. Кровь в висках стреляла и пульсировала, а затылок ныл так, будто намедни он проламывал им стену. Сто граммов коньяка живо вернули бы ему форму, но ни капли выпивки в доме нет - это он знал точно. Сколько раз укорял себя за непредусмотрительность? Но ничего с собой поделать не мог - устоявшиеся привычки, как и пороки неистребимы.
Очень медленно он открыл глаза и безразлично посмотрелся в зеркальный потолок. Обычно, в нормальном состоянии, он получал огромное удовольствие, созерцая оттуда свое отражение, особенно если компанию составляла какая-нибудь длинноногая фея. Но сейчас, фокусируя резкость на припухшем, словно побитом лице, он не испытывал ничего кроме раздражения.
Краем глаза он уловил какое-то движение в углу возле окна. Рука медленно поползла под подушку, нащупывая рукоять пистолета.
- Слава Богу, ты проснулся! А я уже думала, что придется вызывать "скорую", - звонкий девичий голос, казалось, звучал искренне и радостно.
Он расслабился и попытался приподняться, чтобы рассмотреть нечаянную гостью. Та сидела в кресле в его халате возле задернутой шторы. Единственное, что он смог как следует разглядеть, - она блондинка и хорошо сложена. Но все его внимание сейчас занимало другое. На журнальном столике возле девчонки стояла початая бутылка чего-то - то ли водки, то ли коньяка. Титаническим усилием воли он заставил себя сесть. Сил самому добраться до столика со спиртным не было. Его внимание снова переключилось на незнакомку.
- Ты кто такая? - сиплым голосом поинтересовался он.
- А ты-то сам как думаешь?
- Думаю, шлюха. Из "Юбилейного" или из "Космоса"?
- Из "Столичной", - поправила она. - В "Юбилейном" мы вчера по вызову работали. Там с девочками запарка была...
- А-а-а! - многозначительно протянул он. - Ты того... плесни-ка мне выпить малёхо, а то башка трещит так, что спасу нет.
- Конечно, - она поднялась и неспешно налила из бутылки в стакан.
- Я тебе чего, бабок должен?..
- Да - нет! Вчера еще за все заплатили... - небрежно ответила она.
- Так чего ждешь? - насторожился он.
- Так ты же сам велел остаться пока не скажешь, что можно уходить?!
- Да...? - ничего такого не припоминалось, но это было вполне возможно.
Девчонка так аппетитно вильнула "кормой", что он, кажется, понял, почему запретил ей уходить до его пробуждения. Вот только никак не мог припомнить: ни когда подцепил эту девку, ни кто ей платил, ни даже было ли что-то потом, после того, как привез ее домой. Спрашивать было глупо. К тому же он твердо решил исправить положение прямо сейчас, буквально сразу после того, как улучшит свое самочувствие спасительной дозой спиртного.
- Как тебя зовут? - поинтересовался он хмуро.
- Немезида, - небрежно ответила она.
- Как, как...?
- Немезида, - повторила девица.
- Зинка - что ли?
- Пусть будет Зинка, - согласилась она.
- Ну, ты того, Зинка, пока я выпью - раздевайся. Времени у меня, правда, в обрез... Ну да ничего, успеем. А ты, блин, такая вся аппетитная девочка - просто улет! Не знаю, как у нас с тобой вышло вчера, но сегодня ты увидишь, что я с бабами обращаться умею, - его глаза жадно съедали фигуру блондинки.
Дрожащими руками он схватил поднесенный ею стакан и столь же жадно отхлебнул. Горячая жидкость приятно обожгла пищевод.
Коньяк! Его любимый! Армянский!
"Черт! Когда же они успели его купить, и каким чудом дожила до утра эта бутылка?" - подумал он.
И почему шлюха не смылась, вылакав до капли дорогое пойло и прихватив пару-тройку сотен баксов из его "лопатника"?
Он снова взглянул на нее и снова не смог как следует рассмотреть лицо. Отменная фигура под халатом и длинные белые волосы - это видно. А морды нет. Вот сейчас он опрокинет ее на спину, навалится сверху и тогда рассмотрит... как следует... всю!
Но проститутка почему-то раздеваться не спешила, а лишь стояла и бесстрастно глядела на то, как он допил и отбросил в сторону стакан.
- Ну?! Чего ждешь? Особое приглашение нужно? - начинал выходить из себя он.
Девчонка не сдвинулась с места, застыв, словно каменное изваяние.
В животе что-то кольнуло. Он подумал, что неплохо было бы сперва перекусить. Коньяк натощак и в таком количестве - это слишком даже для его закаленного тюремной баландой желудка. Так и до язвы рукой подать. Хотя бы здесь, на воле, он должен подумать о себе.
Лоб покрылся испариной, а в ушах зашумело.
Тупая тварь торчала посреди комнаты словно столб. Он попытался подняться и схватить ее за руку, но тело почему-то перестало подчиняться ему. Он упал на ковер рядом с ее длинными стройными ножками. Желудок свело резким приступом боли. Его вырвало.
- Ты что ж это, сука! А? Чем ты меня напоила? - мышцы лица сводило судорогой.
Он пытался дотянуться до этих ног, а потом, если хватит сил, до горла. Но ничего не получилось. Исполненный муки взгляд скользнул по недостижимым теперь икрам и стал подниматься выше. Их взгляды встретились.
На мгновение боль прошла, но стало подводить зрение. То, что он видел, просто не могло, не должно было быть на самом деле.
Даже тогда, на зоне, по дикой обкурке, когда она неоднократно являлась к нему укоряя за содеянное, - не было так страшно. Сейчас эти нечеловеческие глаза не укоряли - они обвиняли и выносили приговор.
Но этого просто не может быть! Он убил ее своими руками! Убил и сделал бы то же самое еще сотню, тысячу раз, представься вновь такая возможность. Она мертва много лет - он знал это абсолютно точно. Так почему, почему она здесь? Почему не оставит его в покое?
- Ты?! - едва вымолвил он. - Что ж ты наделала, сука?!
Новая волна боли захлестнула сознание. Казалось, кто-то неумолимый ввинчивает в желудок сверло, наматывая на него кишки.
Очередной приступ рвоты сотряс тело. Голова безвольно опустилась на пол. Руки еще продолжали судорожно хватать длинный ворс дорогого персидского ковра, но движения эти были скорее рефлекторными - человек был мертв.
Еще мгновение девица постояла над распростертым телом. Потом, перешагнув через него, подошла к кровати, извлекла из-под подушки пистолет и положила его в стоящую на трюмо сумочку. Вечернее платье, в котором она пришла, также нашло там свое место, а на свет божий появились изрядно потрепанные джинсы и белая блуза. По-змеиному сбросив халат, блондинка прилегла на кровать, позволив себе на миг задержаться и полюбоваться своим отражением в зеркалах, а затем, перевернувшись на живот, уверенно запустила руку под матрац. Секунду спустя в ней появился прозрачный целлофановый пакет, из которого виднелись перетянутые банковской лентой пачки долларов.
Из кармана пиджака только что отравленного ею человека блондинка достала фиолетовый конверт, заглянула в него, удовлетворенно кивнула головой и отправила вслед за пистолетом, пакетом и платьем.
Поспешно облачившись в джинсы и блузу, она тщательно вытерла свои отпечатки на бутылке, стакане и полированных рукоятках кресла, надела туфли и выскользнула на лестничную клетку.
Ни на площадке, ни в коридоре ей никто не встретился. Она беспрепятственно пересекла территорию двора и лишь у арки остановилась, обернулась и еще разок поглядела на окна квартиры, которую только что покинула.
Малиновый джип "Черокки" с затемненными стеклами въезжал во двор. За баранкой сидел здоровый стриженый под "бокс" бугай с грубыми, словно вырубленными из камня неумелой рукой начинающего ваятеля чертами лица и таким же мощным торсом. Он проводил аппетитную попку блондинки жадным плотоядным взглядом и тут же забыл о ней. Предстояла серьезная и ответственная работа, а думать перед ней о бабских задницах не только глупо, но и опасно. Это правило Малец (под таким именем знали его в криминальном мире) накрепко усвоил еще с далекой юности, с того самого дня, когда в первый раз залетел на нары именно по этой, хоть и естественной, но достаточно тривиальной для настоящего мужчины причине.
Дважды же на одни и те же грабли он наступать не любил. Впрочем, как и одну и ту же ошибку в своей простой, но достаточно насыщенной событиями жизни стремился по мере своих возможностей не совершать никогда...
ГЛАВА 1.
КАРТЫ БРОШЕНЫ
1
Сержант Петренко дежурил на автовокзале возле камер хранения сутки через трое. Работа была скучная, да и платили не очень, но уходить он не собирался. Кроме зарплаты и "пайковых" ему регулярно перепадало и еще кое-что. Всего этого вместе вполне хватало на безбедное прожитье и еще кое-что оставалось на удовольствие. А удовольствием для сержанта была Зойка - официантка бара, что располагался на втором этаже в зале ожидания рядом с камерами хранения.
Зойка была баба видная и дешевле, чем за полтинник, не соглашалась никак, чем доводила порою несчастного сержанта просто до умопомрачения.
Но, как говорится, мир не без добрых людей!
Среди тех, кто регулярно пользовался услугами вышеназванной камеры, был один джигит. Откуда он был родом - сержант толком и не знал. Да и какая разница? Торговал тот джигит на местном рынке то ли овощами, то ли цветами... И звали его мудрено: не то Мустафа, не то Махмуд - Петренко вечно путал. Кавказец улыбался на потуги сержанта запомнить и правильно произносить его имя и советовал звать себя просто Мишей. Со временем сержант плюнул на все формальности и последовал совету восточного друга. Миша всегда был остроумен и весел, но самое главное - давал взаймы. Причем не просто давал, а никогда не требовал обратно. Сержант старался особо не наглеть, но и "по-скромному" выходила уже весьма приличная сумма. Ни иные "левые", ни, тем более, легальные доходы Петренко не могли и за пять лет перекрыть этого долга, который, несмотря на героические усилия сержанта, постоянно продолжал расти.
Тем вечером Миша появился на вокзале раньше обычного и, скоро сдав на хранение какие-то неподъемного вида баулы, подошел к сержанту.
- Мне нужны деньги, Леша! - без предисловия начал он. - Ты должен мне три тысячи "зеленых". Когда сможешь отдать?
- Да ты что, Миша?! - опешил сержант. - Я же их уже давно того... Тю-тю! Ты же в курсе: на Зойку заразу все ушли.
- Не знаю, Леша! Не знаю. Сейчас у меня много проблем стало. Программу "Время" смотришь? На Кавказе война. Всех честных горцев здесь у вас в террористы записали. Жизни не дают. За право спокойно жить и торговать требуют большие деньги. А какие сейчас торги - сам знаешь. То государственный рэкет, то обычный... И всем денег дай, все голодные, как шакалы. А я только торгую, Леша! Я денег не печатаю...
- Но Мага... Но Миша! - заикаясь, начал сержант. - Я же... Мне же неоткуда... Я же думал, что это... Мы же с тобой друзья?
- Друзья, друзья, - заверил горец. - Но деньги счет любят. Мне деньги нужны, понимаешь? На взятки нужны... Шакалам вашим, чиновникам.
- Может, можно как-то обождать? Я попытаюсь найти, - заверил кавказца сержант.
- Попытайся, дорогой! Попытайся. Три дня тебе сроку даю. Если денег не будет, позвоню Гоше или Мальцу. Будешь им должен...
Противный липкий пот покрыл спину и грудь сержанта. Он хорошо знал, какого полета птицы эти Гоша и Малец. Встречаться с ними - было последнее, чего бы ему хотелось в этой жизни. Петренко с плохо скрываемой ненавистью посмотрел на кавказца. Эта сука угрожает ему?! А он считал его своим другом! Ну, ничего! Он найдет способ выйти и из этого положения. Найденный им выход устроит всех, кроме этого зажравшегося ублюдка.
- Я зайду за деньгами в пятницу, - пообещал горец.
- Заходи, - почти безразлично бросил Петренко.
На том и расстались.
Сержант сдал дежурство в восемь вечера, купил бутылку водки и поехал к старому школьному товарищу. Товарищ тот откликался на кличку Муха. По роду своей деятельности Муха должен был бы в упор не замечать бывшего однокашника-мента. Но то ли излишняя сентиментальность урки, то ли иные какие флюиды, исходящие от Петренко, то ли просто взаимное притяжение двух родственных душ на протяжении более чем двух десятков лет - не позволяли этой странной дружбе прерваться.
Муха отмотал два срока: один по малолетке за хулиганство, другой - за кражу со взломом. В общей сложности девять лет парился он на нарах, а, откинувшись, ни к кому в подельники набиваться не стал - тихо вернулся к старому, проверенному еще с юности способу зарабатывать на жизнь. "Щипать" он умел отменно, и к кое-каким иным воровским ремеслам руки имел золотые. Там лоха на плохо лежащий "лопатник" обует, там братве сейфик какого-нибудь зажравшегося барыги справить поможет - вот на жизнь и хватало. Отчислял, конечно, десятину в общак исправно, потому и проблем с воровской братией не знал никогда. Потому и "грели" всегда прилично, когда на "шконке" хозяйской париться доводилось. Так и жил бы себе Муха тихо и незаметно не приди к нему в тот вечер бывший одноклассник.
Сержант завалился на холостяцкую жилплощадь Мухи где-то около девяти вечера и с порога предложил выпить. Дело ясное - Муха сразу согласился. Отчего же не выпить? Тем более со старым школьным друганом! И вовсе не беда в том, что он мент.
- Это у него работа такая, - заботливо говаривал о друге своим Муха, - по вокзалу ходить, да за хламом всяким глядеть. Вообще-то, он по нутру своему мужик не гнилой, можно сказать: с понятиями... Так уж ему по жизни карта легла. Вот если пес, к примеру, дом сторожит? Так его за это еще и кормить полагается. А этот, как сиротой стал, вечно голодный ходит. С малолетства самого... Ну - мент! Что же его за это: убить что ли?
Блатари молчали, и разговор сходил на другую тему. Так эта дружба получила негласное одобрение местного сходняка и продолжалась, несмотря на разительное противоречие между бывшими однокашниками.
Муха был здоровенным двухметровым детиной, краснощеким, с шарообразным животиком и сопутствующей ему одышкой. Петренко же наоборот: роста был небольшого, весь какой-то синюшно-болезненный, с побитым оспою лицом.
- Ну, как сторожится? - похлопал по плечу сержанта улыбчивый Муха.
- Да так... помаленьку, - отмахнулся сержант. - А ты-то как?
- Да тоже ничего! Я ворую, ты сторожишь, а жизнь идет.
- Это точно, - согласился Петренко. - А я к тебе, Слава, по делу сегодня.
- По делу...? Ко мне...? Ты...? Это уже интересно! И что за дело?
- Да так, - растерянно пожал плечами сержант. - Хочу "капусты" чуток срубить, а самому не осилить. Как говорятся... кишка тонка. Вот! Помощник мне толковый нужен...
- Ну и ну! - расхохотался Муха. - Вот так менты пошли нынче?! Ушлые! Скоро честному вору и заняться-то нечем будет - всё ваша ментовская братия застолбит.
- Я серьезно, - обиделся Петренко. - Мне помощь нужна. Вот я и пришел к тебе, как к другу! Коли не хочешь, так и скажи: "Не хочу я мол, Леха, с законом ссориться. Руби-ка ты свою капусту один!". Так ведь не скажешь?
- Не скажу, - снова улыбнулся Муха. - Ну, чего там у тебя? Выкладывай!
- Есть тут один черный... Он на рынке здешнем цветами торгует... кажется. Так вот, знаю я точно, что послезавтра вечером отправляет он к себе домой чемодан бабками. А бабки должен я тебе сказать у него водятся весьма и весьма нехилые.
- Откуда знаешь? - в глазах Мухи появился интерес.
- Сорока на хвосте принесла! В четверг вечером приезжают оттудова двое его родственников. Он прямо на вокзале отдает им чемодан с "лавэ". А те ему точно такой же пустой. Чтобы на следующую неделю значит, было во что грузить.
- Как, говоришь, звать этого твоего черного?
- Маху... Маго... Мишей его зовут!
Муха с тоской посмотрел на сержанта.
- Ну и чего же ты хочешь от меня?
- Нужно его того, - Петренко чиркнул по горлу ребром ладони.
- Чего? - искренне удивился Муха.
- Завалить его надо... Вот чего! А бабки поделить.
- Ты это что: серьезно? - осторожно начал прощупывать почву Муха. - С каких это пор ты в "мокрушники" заделался?
- Да вот, как видишь, заделался! Жизнь заставляет. Так что: подсобишь?
- Обмозговать нужно. Тут дело тонкое, щекотливое...
- Верное дельце! Чего там обмозговывать? Времени на это нет - соглашаться надо.
- А чего такая срочность, если каждую неделю возят? - поинтересовался Муха.
- Нынче он очень крутые бабки передать должен, - выдал Петренко загодя приготовленный ответ. - Такая сумма крайне редко бывает - никак нельзя упустить.
- А мочить-то зачем? - удивился Муха. - Мы его и так оформим.
- Так - не годится! Мочить - обязательно. Это мое условие, - твердо заявил сержант.
- Хорошо, мочить - так мочить! Но ты же знаешь, что я по этим делам не выступаю. Нужно перекалякать с одним человеком. Только ставлю тебя в известность сразу: пятьдесят процентов ему положено. И еще на "общак" отстегнуть придется...
- Я согласен! - поспешил успокоить друга сержант.
- Вот и ладушки! Подгребешь ко мне завтра часикам к восьми. Здесь и столкуетесь.
Сержант вяло пожал протянутую в знак достигнутой договоренности лапищу Мухи и ловко скрутил у водочной бутылки пробку.
- По маленькой?
- А как же иначе?! - вдохновенно откликнулся Муха и полез в холодильник доставать имеющуюся в наличии нехитрую снедь.
2
Вечер выдался хмурым и дождливым. Десятеро крепких, коротко остриженных братков молча глядели на разъяренного и убитого горем бригадира. Малец что было дури лупил окровавленными костяшками кулаков в кирпичную стену и исступленно орал.
- Суки, пидоры, гниды! Братуху замочили, уроды! Порву... На части порву сук... На части... А-а-а! Всех козлов порешу, всех...
Дверь бытовки отворилась бесшумно, и на пороге возник человек. Небольшого роста и обычной внешности - он напоминал скорее инженера или учителя, чем крупного криминального авторитета, кем, собственно, и был. Рваный с укоризной смотрел на беснующегося Мальца.
- Кончай бакланить, слышь? - сказал он сурово. - Не на митинге, в натуре... Поехали. Папа ждет. А он ждать не любит.
При упоминании Папы Малец успокоился. В глазах его появилось осмысленное выражение. Рваный отметил, что горе того было скорее наигранным, чем натуральным. И все же не мог не признавать, что терять родных братьев доводится далеко не каждый день.
Малец стер носовым платком кровь с разбитой руки и направился к выходу.
Дорога заняла не более пятнадцати минут. Они остановились у ворот трехэтажного особняка, обнесенного высоким кирпичным забором. Их ожидали, и джип Мальца здесь знали, потому открыли без промедления. Обычно Папины "сявки" были не так любезны, за что Малец пару раз обещался пересчитать кое-кому из них зубы. Так бы наверно и сделал, если б то были не люди Папы, авторитет которого в воровском мире всегда был непререкаем.
Запутанные коридоры особняка привели гостей в зал - огромную богато обставленную комнату со старомодными гобеленами и камином. В камине весело плясали огоньки, а в помещении стоял ни с чем не сравнимый аромат дорогого табака и горящих сосновых дров. Папа располагался в уютном кресле конца восемнадцатого века и курил. Одет он был по-домашнему: в махровый халат и тапочки и в этом своем одеянии больше походил на добропорядочного буржуа начала столетия. Трое Папиных "торпед" расположились у антикварного столика, на котором до прихода гостей резались в "буру". Карты, вместе со стволами были предусмотрительно прикрыты скатертью. Папа, казалось, был чем-то удручен. Это что-то вряд ли было смертью Жмана, - понял с первого взгляда Малец. А еще, что если Папа удручен - значит, по ком-то из смертных ангелы уже заводят панихиду. Оставалось только узнать, по ком именно. Малец смел предполагать, что этим кем-то сегодня будет не он. И все же комок в горле и дрожь в коленях неприятно нервировали его. Они с Рваным стояли посреди зала, рассматриваемые со всех потаенных нычек как минимум дюжиной пар глаз Папиных "бодигуардов" и ждали, пока самовлюбленный и истеричный старик соизволит уделить им пару минут своего внимания.
Наконец это случилось. Папа поднял на них выцветшие серо-зеленые глаза и жестом пригласил присесть. Его движения были плавными и неторопливыми, как и вся жизнь, в которой он хорошо умел делать только три вещи: управлять, казнить и интриговать. По части интриг Папа был мастером непревзойденным. Многие сходились во мнении, что именно благодаря этому своему умению он и стал тем, кем был. И сейчас, когда он смотрел на посетителей блеклым, ничего не выражающим взглядом, в голове его наверняка крутилась какая-нибудь подлянка. Это также нервировало Мальца.
Он рос нормальным обычным пацаном, лупил в школе отличников и очкариков-активистов, прогуливал уроки, дрался с мальчишками из соседнего двора и всегда с опаской и неприязнью глядел на шибко умных. Но Папа - это совсем другое дело! Папа был нечто особенное, а не просто голова, рождающая и воплощающая в жизнь толковые идеи. Папа был хозяином, боссом. А это означало, что мановением руки он мог отправить на тот свет какого-нибудь неудачника, или наоборот: озолотить счастливца. Первое случалось гораздо чаще. Поэтому Малец боялся Папы и стремился попадать тому на глаза как можно реже. Впрочем, делать это было не так уж и сложно. Малец был всего лишь бригадиром одной маленькой ячейки огромного Папиного воинства. Столь низкое положение не позволяло ему быть постоянно вхожим в Папин дом. Да и видел-то он Папу близко всего лишь несколько раз в жизни, хоть и не понаслышке знал, как опасен и хитер этот человек.
Малец сидел в мягком кресле и рассеянно хлопал глазами, ожидая, когда Папа, наконец, соизволит заговорить. Слабо утешало лишь то, что компанию ему составлял сам Рваный, а авторитет последнего был неизмеримо выше его, Мальца, авторитета.
- В позапрошлом году от продажи "дури" на твоем участке мы получили девятьсот тысяч чистой прибыли, - Папа обращался к Рваному. - В прошлом году - около семисот пятидесяти. В этом - не выйдет и шестисот. Я всесторонне проанализировал ситуацию и пришел к выводу: на нашей территории завелась крыса. Пришлось навести справки, поговорить с некоторыми компетентными людьми и теперь я знаю точно, кто эта сука.
Папа положил на стол фотографию. С нее золотыми зубами улыбался в объектив фотокамеры неплохо знакомый Мальцу кавказец.
- Его зовут - Магомет Джолаев. Три года назад я разрешил ему торговать здесь подержанными на их войне "железяками" и другой незначительной ерундой исключительно только потому, что за него просил один уважаемый человек из столицы. Но воистину сказано: "Пределов людской жадности не существует!". Алчный пес решил вместе с костью оттяпать у меня и руку. Он должен сдохнуть.
Папа глянул на Мальца.
- Сделаешь это ты вместе со своими пацанами. Завтра на автовокзале у него забита стрелка с курьерами. Их также придется убирать. Все должно пройти тихо и гладко. Бабки и "дурь" привезешь сюда. Сделаете все так, как положено - получите по двадцать штук зелеными каждый. Я лично распоряжусь, чтобы выдали. Тебе добавят еще десять. Похоронишь брата "по-людски"... Толковые люди сейчас ищут того, кто это сделал. Будут результаты - сообщу. В настоящий момент главное - это работа. Технические вопросы и разные мелочи обмозгуете с Рваным. Меня интересует только результат.
Папа сделал жест, обозначавший, что прием окончен. Гости покинули зал, а он еще долго на манер "отца всех времен и народов" забивал в трубку дорогой коллекционный табак, привезенный специально из Виржинии из коллекционных сортов известной на весь мир табачной компании.
Зуммер на столе у охраны зажужжал, и один из быков бросился узнать, в чем дело. Трусцой он вернулся обратно с конвертом в руках.
- Это от майора из ментовки, - передал он Папе конверт.
- Открой, - сухо распорядился авторитет.
Читал он долго, близоруко щурил глаза и сокрушенно качал головой.
- Да... Баба... Я так и думал, что баба, - наконец проворчал он. - Все беды в этом мире случаются из-за них.
И, усмехнувшись чему-то, тихо добавил:
- Или почти все...
3
Год назад Саша Климова закончила факультет журналистики Московского университета. Была она красива, высока, недурственно сложена, не глупа и, кажется, даже совсем немного талантлива. Ровно настолько, чтобы периодически печататься в местном ежедневнике под псевдонимом Шура Козлова. А дело было так...
Первый репортаж, принесший ей популярность и известность среди читателей (а особенно - читательниц!) провинциальной "нетленки" под названием "Н-ские Ведомости", резко критиковал "отцов власть имущих" за ухудшающуюся с каждым днем санитарно-эпидемиологическую ситуацию в городе. Был он резок и напорист, одним словом - глаголом жег. Вот и порекомендовал ей тогда хитрый и осторожный лис - Борис Моисеевич Альтшуллер, бывший главным редактором газеты подписаться псевдонимом. Саша думала долго. Хотела, было изменить имя - назваться Марусей, Марусей Климовой. Потом, к слову (и в продолжение темы) родилась идея подписаться "Муркой". Однако оба варианта были напрочь отвергнуты редактором. Слишком уж вульгарно все это выглядело. А для девушки, думающей не только о сиюминутном успехе, а о долгой журналистской карьере, подписаться так - значило поставить на ней, этой самой карьере, большой и жирный крест. Доведенная до отчаяния, Саша не придумала ничего лучше, чем назваться фамилией матери, бывшей в девичестве Козловой.
"А что? Нормальная фамилия! Самая, что ни на есть, наша... И народу понятная...", - думала Саша.
Под этим именем к ней пришел успех. Нередко в троллейбусе слышала она в свой адрес: "Читали, что в сегодняшних "Ведомостях" Козлова написала? Еще не читали? Непременно прочтите! В хвост и в гриву кое-кого шерстит. Да-да, их самых! Молодец, девка, молодец! Кстати: столичных тоже "добрым словом" помянуть не забывает. Смелая она и принципиальная... Наша!".
И все бы было здорово, не явись к ней сегодня двое типов ярко выраженной неандертальской наружности. Они встретили ее в подъезде и потребовали "прекратить поливать говном" уважаемых в городе людей. Саша хотела, было возразить, что оттого, что она перестанет писать, вышеназванные господа в вышеупомянутой субстанции пребывать вряд ли перестанут. Но один из громил, видимо в подкрепление своих требований, неожиданно влепил Саше раскрытой ладонью громкую увесистую пощечину, от которой в глазах девушки потемнело. Удар был столь силен, что потерявшая равновесие Саша тут же рухнула на пол возле стены в двух шагах от собственной двери.
- А в следующий раз просто "бошку" оторвем, - "добродушно" пообещал другой, живописно полосонув себя ребром ладони по горлу и состроив при этом устрашающую гримасу.
Это было три часа назад, а сейчас Саша сидела в теплой ванной и, прикладывая холодный компресс к подпухшему глазу, горько рыдала. Было ей ужасно обидно не только за себя, точнее не столько за себя, сколько за невозможность что-либо изменить или даже просто поправить. Она нисколько не сомневалась в реальности услышанных угроз. В их городе за последние четыре года уже убили трех журналистов. Они тоже кого-то ругали или что-то расследовали. Одним словом - лезли не туда, куда было нужно или туда куда лучше было бы не лезть. Пару-тройку раз в год - на день журналистики, ну и, может быть, еще в день рождения и на годовщину смерти - их могилки посещали коллеги с цветами. Эти визиты всегда получались ужасно банальными и в чем-то даже циничными. Саша не хотела, чтобы кто-нибудь вот так же приходил и к ней. Она просто хотела жить. Сейчас ей было глубоко плевать на всех этих сытых, разжиревших мерзавцев разворовавших страну и доведших подавляющее большинство ее граждан до полной нищеты и безысходности. Она больше не станет их трогать. Они для нее не существуют. Их просто нет. А есть только она: беззащитная слабая девушка, испуганная и одинокая, с синяком под глазом и спутавшимися от воды мокрыми белыми волосами.
Зазвонил телефон. Саша вынула из воды покрытую пушистой белой пеной руку и потянулась за трубкой. По дороге свалила на пол мыльницу, затем - бутылку с шампунем, чертыхнулась и, наконец, достигла цели.
- Слушаю?
- Привет! Это я...
Звонил Дима из районного УГРО. Они "дружили" уже почти три года. Дима иногда подбрасывал ей горячие материалы по громким уголовным делам, а Саша изредка снимала его мужское напряжение, когда тот ссорился с женой или она куда-то уезжала. Они не были любовниками в привычном понимании этого слова, просто иногда постель случалась в их жизни - так, без всяких обещаний и обязательств. Дима всегда был с ней ласковым и нежным. Иногда ей очень не хватало его теплоты, но просто позвонить вот так, самой, без убедительного предлога и причины - она не решалась. Первым всегда звонил он. Саша обрадовалась, услышав сейчас его голос.
- Привет! - ответила она.
- Что делаешь?
- Играю в "Титаника". А ты?
- Звоню тебе, чтобы пригласить в гости.
- Ты что, разошелся с женой?
- Нет, - осторожно ответил он.
- Значит, она опять уехала, а ты, бедняжка, скучаешь один?
- Снова мимо...
- Так куда же тогда ты хочешь меня пригласить?
- В управление.
- Боже! Как же я это упустила из виду?! Ну конечно! Ты можешь пригласить меня только к себе в управление. У тебя есть для меня что-то интересное или мы будем заниматься любовью прямо на твоем рабочем столе?
- У тебя что-то стряслось? - озабоченно спросил он.
- Нет, что ты! Все в порядке. Если не считать порванных колготок, огромного фингала под глазом и сломанной карьеры, то все просто здорово.
- Я приеду через двадцать минут, - в трубке раздались короткие гудки.
Он стоял на пороге ее квартиры: весь подтянутый, при галстуке, в лакированных штиблетах и благоухал дорогим одеколоном. В руках у него был полиэтиленовый пакет, сквозь который можно было различить бутылку коньяка, коробку конфет, связку бананов и какие-то консервы. Он поглядел на ее заплывшее заплаканное лицо и, крепко обняв, поцеловал в макушку.
- Ну что ты, малыш? Перестань плакать, я очень тебя прошу! Можно мне войти?
Она и не заметила, что держит его на пороге.
Когда за ним закрылась дверь, Саша уткнулась носом в борт его костюма и горько зарыдала. Он, не говоря ни слова, поднял ее на руки, отнес в спальню и раздел. Затем они любили друг друга долго и страстно. Потом лежали обессиленные, после чего все повторилось снова. Саша больше не плакала. Она лишь теснее прижималась к своему красивому и сильному мужчине, с горечью осознавая, что на самом деле никакой он не ее. Подруги советовали завести любовника и даже пару раз приводили в гости претендентов, но все это было наиграно, натянуто и несерьезно. Ее мужчина был где-то там, за этими стенами, в огромном и жестоком мире, один-одинешенек, как малюсенький кораблик в бушующем океане. Но Саша верила, что он непременно однажды ворвется в ее жизнь, как ураган в непогоду или как легкий бриз солнечным ранним утром. Он будет таким же сильным и ласковым, как Дима, только неженатым. Поэтому ему не нужно будет никуда уходить. Они закроются с ним в этой квартире вдалеке от всего мира и его вечных проблем, от толстошкурых политиканов и гнусных мордоворотов, от насилия и убийств, от боли и смерти...
Саша вспомнила о Димином звонке.
- Ты чего звонил-то?
- Хотел тебя увидеть.
- И все?
- И все...
- Врешь ведь?
- Ты права, вру! Появилось нечто новенькое в деле того типа, что был отравлен в своей квартире позавчера. Думаю, что ты помнишь?
- Помню, - Саша вдруг неожиданно напряглась.
- Наши считают, что его убила женщина.
- Почему они так уверены?
- Тебе это и в самом деле интересно?
- Ну конечно!
- На ковре и в кровати были найдены ее волосы.
- С чего вы решили, что они принадлежали убийце? Может быть, их оставила какая-нибудь девица из тех, что табунами ошиваются вокруг такого рода типов?
- Те волосы, что мы нашли, были еще влажными. Такие же оказались в ванной, где она принимала душ, на кухне, в нужнике - везде. У нас сложилось впечатление, что эта красотка лысеет прямо на глазах. Нет никаких сомнений, что в момент его смерти девица была в квартире. Зато вот что странно: она нигде не оставила нам ни одного своего пальчика. Кругом только пальцы убитого и еще какие-то старые отпечатки, среди которых, кстати, есть и такие, что принадлежат особам, числящимся в федеральном розыске.
- И что? Только по этим волосам вы пришли к выводу, что убийца - женщина?
- Не только. Ее видела из окна напротив одна старушка - эдакий "божий одуванчик", сутками торчащий у окна. Так вот она утверждает, что буквально за минуту до того, как во двор въехала большая красная машина, принадлежащая брату погибшего, из подъезда вышла блондинка в белой блузе и брюках. Возле арки она вроде бы оглядывалась на окна дома, где все и произошло.
- Это еще ровным счетом ни о чем не говорит. Какая-нибудь соседка вашего бандита действительно могла обернуться, чтобы проверить: закрыла ли, уходя, форточку?
- В этом то и фокус! В подъезде убитого нет ни одной женщины, даже приблизительно подходящей под приметы предполагаемой убийцы. Судя по описанию, она была похожа скорей... скорее на тебя, чем на кого-нибудь из тех, кто проживает в том доме.
В спальне было темно. Только это помешало Диме увидеть, как вздрогнула вдруг Саша от его слов. У нее была сильная воля и крепкие нервы. Она быстро смогла взять себя в руки.
- Какие "страсти-мордасти"?! - заметила Саша. - И все из-за какого-то уголовничка?
- Не скажи! За раскрытие этого преступления некие анонимные спонсоры готовы выложить на стол начальнику нашего отдела десять тысяч долларов. Шеф волосы на основании рвет, чтобы отличиться. Спит и видит себя, паразит, в новой тачке, которую решил приобрести на эти бабки...
- Грязные деньги счастья никогда никому не приносили, только проблемы. Так ему и передай. Радовался бы, что на одного негодяя в мире меньше стало, да ловил бы побольше таких, как он, - буркнула Саша.
- Дык на голом энтузиазме ж далеко не уедешь! А у нашего шефа мечты о новых колесах скоро превратятся в навязчивую идею. Он нас всех этим делом просто извел...
- Ясно! Так где, ты говоришь, живет эта твоя бабуля божий одуванчик?
4
Майор ритмично стучал кончиком карандаша по полированной поверхности стола. Как все-таки здорово, когда работа доставляет человеку не только моральное, но еще и материальное удовлетворение! Сейчас был именно такой случай. За раскрытие дела о смерти этого уголовника майор получит десять тысяч долларов "спонсорской помощи" для отдела и столько же лично для себя. Плюс ко всему ему платили по сто долларов за любую, пусть даже и незначительную информацию, касающуюся этого убийства. Две сотни зелененьких, что было втрое больше его месячной зарплаты, уже грели карман майора. Мечты об остальных деньгах действительно не давали ему покоя. Он уже решил для себя, что если настоящего убийцу так и не удастся найти - он сдаст Папе какую-нибудь другую, подходящую по приметам фигуру. Он сумеет обставить все так, что комар носа не подточит. У него есть опыт и знания. Кроме того, ему очень, очень нужны эти деньги. Пока время у него есть и можно не спешить. Но о запасном варианте стоит подумать всерьез уже сегодня...
5
Магомед Джолаев был родом из горного селения Бамут. Когда началась война с Россией, он одним из первых стал под зеленые знамена Аллаха. Потом были Грозный, Кизляр, Гудермес. Затем была победа. Праздновали шумно, долго, весело. А после - настали будни. Нужно было как-то жить, а работать бывшие "Волки Ислама" не хотели, да и уже не могли. Их взгляды снова обернулись к России, ставшей для своих малых народов не только угнетателем и поработителем, но еще и дойной коровой. Основным источником доходов нового правительства свободной республики "Ичкерия" стали нечастые подачки дружественного мусульманского мира, кое-какие нефтяные деньги и средства, отчисляемые на Родину преступными группировками и кланами, обитающими в России и промышляющими буквально на всей ее территории.
В марте 1997 года Магомед Джолаев покинул Чечню и приехал в Н-ск, где поначалу просто торговал цветами. Через пару месяцев один московский авторитет "перетер" с местным вопрос о легализации торговли оружием в этом городке. Добро было получено в обмен на небольшую партию "чистого", с точки зрения закона, огнестрельного оружия чеченского производства и кое-какие отчисления в местный "общак". Так Магомед Джолаев осел в городе.
Бизнес поначалу был очень прибыльным - вооружиться спешили все. Потом стали разбираться: там затвор заклинило, там перекосило патрон, там и вовсе разворотило ствол. Оружие чеченского производства было хоть и недорогим, но низкокачественным. Лафа закончилась - брать перестали. Прибыли резко упали, и встал вопрос о перепрофилировании. Тогда-то и возникла идея о героине. В Афганистане этого добра можно было достать сколько угодно и какого угодно - были бы только деньги. Привезти в Россию - так же не было проблем. Продажных таможенников и ментов было как грязи. Попадая к потребителю, товар дорожал как минимум в четыреста(!) раз. Но Магомед Джолаев розницей не занимался. Его клиентами стали мелкие оптовики и некоторые посредники, работавшие с более дорогим товаром местного авторитета - Папы. Папу боялись, поэтому полностью отказаться от его товара не могли. Вместе с Папиным, жадные торговцы толкали и товар Магомеда. Так продолжалось чуть более полутора лет. Все это время Магомед ни разу даже не задумался над тем: что будет, если Папа узнает о его героине? Восточный менталитет не позволял ему жить в страхе или на чемоданах, как это делали бы неверные. Если с ним что-то случится - за него отомстят. Этого было вполне достаточно.
Месяц назад к нему из Грозного приехал гость. Они разговаривали почти полдня. То, что говорил этот человек, сильно удивило и озаботило Магомеда. После ухода земляка он перезвонил в Грозный и получил подтверждение: "все, что ему сказали - необходимо исполнить!". А гость наговорил очень много странного. Магомеду, например, надлежало найти двоих надежных и проверенных людей, желательно - русских, живущих в частном секторе, чтобы разместить в их домах какой-то очень важный груз. Важный настолько, что гость даже ему не сказал: о чем идет речь? Просто вскользь заметил, что это будут мешки или бочки. Люди, у которых все это будет храниться, должны были быть проверенными, чтобы не продали, а еще - занимать положение или пост, чтобы в случае чего в их домах искали в последнюю очередь. Магомед незамедлительно занялся поиском таких людей. Одним из них оказался сержант Петренко. Магомед навел справки: сержант жил один в собственном доме на окраине города. Кроме того, он должен был Магомеду некоторую сумму. Чеченец был уверен, что в пятницу, когда он придет за деньгами, Петренко ничего не сможет ему отдать. Он еще немного постращает его бандитами, а потом предложит в счет погашения долга снять у сержанта комнату или сарай, чтобы некоторое время продержать там кое-какой товар. Петренко будет удивлен и обрадован такому решению проблемы и почти наверняка согласится.
"Спрятать груз подобной важности дома у работника милиции - что может быть надежнее?" - так размышлял Магомед, дожидаясь пятницы. Но сегодня был только вечер среды. Предстояло еще пережить четверг, день не менее тяжелый и ответственный. Именно в четверг он встречался с курьерами, передавал им деньги за проданную "дурь" и получал новую партию смертоносного зелья.
6
В дверь позвонили настойчиво и нервно. Муха открыл. На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял Петренко и идиотски улыбался.
- Ну что? - заговорщически спросил сержант и подмигнул в сторону кухни.
- Проходи. Водку принес?
- Как договаривались - четыре бутылки...
- Молодец, а то он с тобой даже и разговаривать бы не стал.
Петренко предусмотрительно одел гражданское, чтобы не смущать Мухиного кореша своим казенным прикидом. Тот сидел на табурете и с безразличным видом разглядывал то ли носки нечищеных ботинок, то ли ногти на руках, лежащих на коленях потертых брюк.
- Привет! - сказал Петренко.
- Здорово, начальник! - хмуро ответствовал гость.
- Ну, зачем же так официально? - деланно возмутился сержант. - Нам с тобой завтра возможно предстоит одно дело делать, а ты мне сразу с порога: "Начальник!".
- Дела у нас с тобой разные, начальник, как и дороги. Встретились - разбежались. Пришел - так не тяни, говори по делу. И водку давай...
Сержант выставил на стол принесенные бутылки. Гость откупорил одну из них и, перевернув вверх дном, одним махом влил в глотку, утерся рукавом и осоловевшими глазами посмотрел на сержанта.
- Ну, чё, падла...? Поведай-ка мне как на духу, за каким таким лешим ты меня, честного вора, решил под вышку подвести?
Сержант бросился на незнакомца, но тут меж ними вырос Муха. Он мягко оторвал Петренко от земли и, развернув на сто восемьдесят градусов, поставил на пол в дальнем углу кухни. Гость даже бровью не повел.
- Ты Леха того, не бузи! - сказал Муха. - Говори по делу: чего там надумал? Потом мы вместе покумекаем и решим: стоит ли с этим связываться?
- А чего говорить-то? Завтра черножопый один, что на рынке цветами торгует, будет бабки землякам отдавать. Делает он это обычно в кладовке, где наша уборщица инвентарь держит. Он ей триста рублей в месяц дает - вот она и позволяет. В семь часов он берет у нее ключи и закрывается там. В семь пятнадцать появляются его землячки. В семь тридцать уже уходят с чемоданом и уносят бабки, а в семь сорок пять отваливает он. В восемь уборщица приходит за инвентарем и начинает вошкаться со своими тряпками. Вот и вся история. Стучим в семь десять, с порога стреляешь, забираем бабки и отваливаем. Точнее, уходишь ты. А я в восемь принимаю дежурство, встречаю следственную группу и все время нахожусь в курсе дел. Ты едешь сюда, к Славику. Здесь делите бабки и ждете. Если что будет складываться не так - позвоню. Сразу отваливайте вместе с деньгами. Рассчитаемся позже. Ствол у меня есть, глушак тоже. Я вот что подумал: поскольку Славик в деле - нам о нем так же забывать нельзя. Деньги разделим так: ему двадцать процентов, нам с тобой по сорок. Идет?
- Нет, так не пойдет. Мы договаривались на пятьдесят... - возмутился гость.
- Черт с тобой, - по-царски махнул рукой Петренко. - Заберешь свои пятьдесят. Нам с Мухой и половины хватит. Правда, Слава?