Встретились как-то Соловей и Ласточка, и разговорились. Соловей говорит:
- Не понимаю я тебя, Ласточка: мотаешься все время, мечешься, никакого покоя не знаешь. Никакой в тебе элегичности нет. Прямо не жизнь - а трудовой подвиг! А остановилась бы хоть на минуту, прислушалась, задумалась - сколько бы прекрасного в мире заметила! И предрассветный сумрак, и самое-самое начало рассвета, и листву нежную, зеленую, в росе. И звезды, и Месяц в небе... И подружка-Соловьиха... Эхх! Просто петь хочется! И поешь, конечно, поешь, щелкаешь, а все мало!..
- Да зато, - отвечает Ласточка, - я хоть и кручусь-верчусь, но ведь знаю, для чего! Настрижешь над озером, например, или над лугом мошек - и деткам их, деткам! А они такие славные, потешные - уже ждут, ротики раскрывают, попискивают. А потом подрастут - летать учатся. Сперва крылышками только машут, потом и выпархивать пробуют - тут за ними глаз да глаз! Ничего, поверь мне, Соловушка, нет на свете лучше, как детей растить, да любить! А песни? Бог с ними, с песнями - некогда мне их распевать, да и не умею я...
А разговор это услышали Гусь снизу и Ворон сверху.
Гусь думает: "Глупые птицы, причем, сразу обе. Хотя детки, конечно, и хорошо, да и попеть тоже иногда приятно, но почему же только песни и детки? Вот мы, например, гуси, вообще все умеем: и петь, и летать, и плавать, и по земле ходить, и мясо от нас, и пух, кто интересуется, и многое другое... А все почему? А потому, что мы, гуси, птицы основательные, не бросаемся в крайности. И что понимаем, что в жизни птицы главное. А главное-то - сытый желудок! О брюхе своем не забываем - вот что основное. А многие этого не разумеют!"
Сформулировал эдак все это в своей гусиной голове, и тут же поспешил к Гусыне и деткам делиться своими наблюдениями и размышлениями. А как же? Их же учить надо.
А старый Ворон, который в это время сидел на высокой-превысокой ветке высокого-превысокого дуба, так высоко, что его не только Гусь, но и Соловей с Ласточкой просто даже не заметили, совсем не подумал, что кто-то из птиц что-то глупое сказал. Он вообще про свое подумал. Что ни с кем бы он не поменялся своей судьбой: высоко сидишь, далеко глядишь, все видишь, все понимаешь. Да и кто бы не поменялся?