|
|
||
Про Иванушек и про Дурачков.
Всякий, пока мал умом, мечтает стать кем-то особенным: вольным пиратом, благородным разбойником или странствующим рыцарем, наконец. Потом это проходит, и, если времена спокойные, каждый занимает в этой жизни своё, судьбой определённое место - кто-то пашет землю, кто-то сталь варит, кто-то учит детей уму-разуму, кто-то творит мудрые машины, кто-то радует
мир рукотворной красой, а кто-то Иванушкой-дурачком сидит век на холме, да думает о чём-то, о своём. Каждому - своё, так где-то было написано.Но если времена смутные, как наши лихие восьмидесятые, всё перепутывается - детишки из приличных, казалось бы, семей, которым учиться и учиться бы, или рабочие парни, у которых руки без труда сохнут, начинают прислушиваться к чуждым рассуждениям, и результат скор - каждый уже революционер пламенный, лишь бы повёл за собой кто. Из таких же и вожди тут как тут: то в Свердловске кто-то из младших научных сотрудников застрадает под гитару про протёртые джинсы, то ленинградские мальчики вдруг затянут о чём-то, что характерно, грязновато-непознаваемом. Вот и готово дело --хайр отрастить, да портки подрать ума не требуется,
главное, чтобы лицо было задумчивое, да полтора крутых термина на устах. И за этим дело не стало - комсомольская пресса наперебой занялась просветительством новоиспечённых бунтарей: и "Ровесник", и "Юность", и незабвенный "Московский Комсомолец" разжёвывали и упихивали в жаждущие глотки целые бочки мёда всякой "неформальщины", не забыв при этом, памятуя, видимо, о своей комсомольской совести, добавить в качестве ложки дёгтя сокрушенные размышления о том, что какие бы хиппи, панки, анархисты и даже фашисты не были красивыми, романтичными и неповторимыми, всё равно каждый из них просто обязан в самой своей серёдке быть отъявленной сволочью, развратником и уж обязательно наркоманом. Хотя и это тут же списывалось на пороки сталинского наследия и предписывалось почти нормой.Вот и готов электорат перестройки - с глупыми, но горящими глазами, все как один в феньках, хайратниках, ирокезах и прибамбасах, со свечками и зажигалками внимают как откровение и раскачиваются в медитативном экстазе под неимоверную белиберду сытеньких свердловско-ленинградских вождей и пророков.
А дальше уже сами кто куда - по собственной дури. Кто баррикады строить, да с флагами всё равно какими маршировать, кто наркотики жрать от пуза, пока бардак и никто не трогает, а некоторые вдруг решили, что пора и с Богом на "ты" поговорить (что, впрочем, отнюдь не исключало и предыдущее). Поблуждав малость в своём богоискательстве по различным сектам и движениям, наиболее крутые неформалы перестроечные упёрлись, наконец, лбом в Православие - вроде и вот оно, ходить далеко не надо, и вроде, навострившись в поисках крутизны, почуяли, что тут действительно всё не так просто, как кажется. Что ж, всё, как говорится, в кайф, да только вот просто так с бабками в церкви стоять западло, да и город со своими тусовками и искушениями сразу за папертью - тоже не каждый устоит, вот бы, чтоб только это, да без всего того...
Тут, как раз, стали монастыри возрождаться, в частности, Оптина Пустынь. Что и говорить, места, где стоит Обитель сия, действительно волшебные. Самая середина Средне-Русской возвышенности, водораздел великих рек, уникальные сосновые леса национального парка "Угра", живописнейшая долина извилистой и быстрой речки Жиздры, и овеянная легендами древняя столица загадочных Вятичей, "злой град" Козельск напротив. Во все времена привлекала Оптина Пустынь к себе людей необычных - Гоголь и Достоевский, Тургенев и Толстой, Киреевские и Нилус - это только самые яркие имена, приходящие на ум сразу, а сколько их, паломников и насельников Обители возвышались здесь духом, так ведь и Святые Оптинские Старцы тоже не из случайных прохожих произошли, а Промыслом Божьим были приведены сюда, здесь навеки и остались для всех нас. Многие, совершенно разные люди съехались десять лет назад возрождать Монастырь, огромное количество удивительных судеб переплелись в новейшей истории Обители, великие и страшные дела произошли уже тут, и время неумолимо расставляет всё по своим местам, а в конце времён откроется неминуемо истинная роль каждого здесь пребывающего, либо мельком только прикоснувшегося. Многие, ныне уважаемые оптинские иеромонахи имеют за плечами самые невероятные биографии, а какие непредсказуемые превращения случаются с проживающими здесь и ныне.
Герои наши неформальные, появились тут в числе первых, и оказалось им здесь всё как надо - и место престижное, и публика самая что ни на есть возвышенная, и лес вокруг, и ментов не видать. И так на душе хорошо, что наркоты никакой не требуется. О чём тут же и раззвонили повсюду. Спасайся, дескать, кто может! Тогда же, ставший уже
иеромонахом, бывший тусовщик по прозвищу "террорист", умилившись скорому преображению своих чад, открыто клич пустил: бросайте, хиппи, излишества нехорошие, и сюда - здесь и без них благодать. Тогда неформалы в Оптину так и потекли - кто на послушание в Монастырь, кто на озере в "Долине Любви", что в лесу за Скитом неподалёку, окопался, кто так, в гости потусоваться приехал, да и застрял. Постепенно и Козельск освоили. Городок он тихий, к приезжим непривычный, долгие годы люди наоборот отсюда норовили выбраться, домов пустых тьма, и всё, можно сказать, за гроши. Сначала одно хипповое семейство дом в Козельске приобрело, затем другое, третье, а потом повалили пачками из Москвы, Питера, с Украины и даже из Сибири-матушки. Тут неожиданно в монастыре начальство сменилось, батюшка-"террорист" в Москву укатил, порядки настали строгие, так и те, кто там тусовался, оставшись без присмотра, тоже в Козельск рванули; как писала местная газета, "образуя своеобразную колонию". Свежую струю, действительно, эта публика принесла в размеренную жизнь провинциального городка. Местные жители долгое время с любопытством разглядывали ни на что не похожих персонажей, расхаживающих по единственному в городе перекрёстку с отрешённо-загадочным видом. Потом привыкли, окрестили "попами" и перестали обращать внимание.Те, между делом, стали обживаться, тем более, что многим пришлось кормить регулярно появляющихся на свежем воздухе и здоровой пище детей. Кто-то стал пробовать себя в иконописи, кто-то в резьбе по дереву, некоторые почувствовали себя плотниками и землепашцами. У кого лучше получалось, у кого хуже, но жить надо, и жизнь пошла, худо-бедно, своим чередом. И казалось бы - живи, трудись, расти детей, да Бога не забывай, благо Оптина через речку, и в самом Козельске своими же руками Храмов понаоткрывали - ан нет, не всем это оказалось под силу после пережитых "рреволюционных" потрясений. Впитанные с молоком матери-тусовки комсомольские внушения об обязательной гнилости не дали покоя особо "крутым", да и жить от Монастыря в стороне, а не через стенку, показалось им уже скучно. И гнилость свою демонстрировать негде - чай не Москва и не Питер вокруг, а козельчане, люди простые, могут не понять и попросту морду набить. Пробовали на своих экспериментировать, да скучно - свой-то за версту выкупает, кто перед ним, либо просто делом занят и внимания не обращает. Вот облом-то!
И Православие тоже - в архимандриты не берут, в подвижники да в мученики не записывают, начальство монастырское не "врубается", даже проповедывать (то есть вешать лапшу на уши) окружающим, и то не благословляют. Остаётся что? Правильно, наркота родимая, неформальная. К тому же места тут непуганные, мачьё по огородам само растёт, а в аптеках, дикари, даже рецептов не спрашивают. И понеслось...
Несколько домов, порой даже и многодетных, стали скоро притчей во языцех. Местные долго понять не могли, чё это "попы" чудят, мож у них так и надо? Потом, конечно, стали будоражить городок неминуемо сопутствующие подобной ерунде истории - то попался кто-то на немыслимых каких-то кражах
, то происходят над рекой лихие побоища "под винтом", то медикам приходится откачивать невесть от чего загибающегося персонажа. Милиция долго оценивала ситуацию - в дела околомонастырские местная власть предпочитала не вмешиваться, но потом один попался, другие загремели, а остальные поутихли тогда, попрятались по углам.Вот так и закончилась в провинциальных переулках России "великая неформальная революция", опасливо шмыгают её "крутые бунтари" с испуганно-мутными глазами, лишь только шипят злобно, когда слышат о грядущем возрождении их Родины - очень уж не хочется им одним в собственном дерьме сидеть, да косятся виновато на золотые кресты всё хорошеющей Оптиной Пустыни.
Но стоят в великом благоговении, и будут стоять под сводами обновленных оптинских Храмов вкупе с монастырской братией новоявленные козельские иконописцы и резчики, художники и поэты, землепашцы и плотники, и пойдут по Руси беспечные Иванушки, искренне улыбаясь каждому безо всякого на то комсомольского благословления, и думая, думая о чём то о своём.
Козельск. 1998г.
Продолжение