Бояринцев Василий Анатольевич : другие произведения.

Мой Крест

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Мой Крест.

1.

Ветер. Жаркий и сухой степной ветер проносился над Доном, шелестя прибрежными камышами, покачивая кроны старых ив и тормоша несколько стареньких палаток, притулившихся между ними. Экспедиция бездействовала. Жадный председатель местного совхоза зажал технику, и поэтому азовские археологи уже который день откровенно бездельничали - валялись на прибрежном песке, слушая транзистор, иногда рыбачили, но тогда приходилось кому-то брести в недалёкую станицу Елизаветинскую за пивом. Стояла жара.

Мы появились на берегу где-то после обеда, застав, однако картину, когда некий ухарь, рассевшись среди рыбьей шелухи лениво поил пивом малюсенького ещё котёнка. Больше никого не наблюдалось, было совсем тихо.

Когда Белинский со Змеем, ругая начальство, показались из кустов, мы с Мариной уже успели обосноваться в одной из пустующих палаток, я расставлял в тенёчке привезённые из Азова напитки, а Марина, заставив Бабешку немедленно вырыть яму, сгребла туда весь мусор, придав лагерю невиданную доселе ухоженность. Когда взаимные приветствия улеглись, сели за трапезу.

Хорошо водить даже такие стрёмные разговоры, когда вокруг только тихий берег, заросший кустами да ивами, и большая река, другой берег которой в коротких южных сумерках и не разглядишь совсем. Хорошо, когда за горкой действительно есть магазин, забитый портвейном, и если даже он уже закрыт, то продавщица-Маша живёт на краю хутора, и необходимый ассортимент есть у неё и дома. Хорошо, что утром не надо вставать рано, ввиду отсутствия фронта работ, а похмелье запросто можно вылечить купанием в бодрящей утренней водице, рыбалкой и, разумеется, походом в Елизаветовскую за пивом.

Обычно трудно проследить, как и с чего начинаются события, изменяющие потом весь ход жизни. То есть само событие, проанализировав с высоты времён весь ход вещей, вычислить, конечно, можно, но с чего началось оно само, с какой фразы, движения или просто взгляда, обычно очень трудно. Можно, разумеется, возразить, что вся уже содеянная судьба является единым жизненным путём, а поэтому искать какие-то углы, за которые, наоборот, не повернул в своё время, занятие пустое, но всё же, мне кажется, если взять какой либо один аспект собственного бытия, и проследить его в логической ретроспективе, обязательно упрёшься в один-единственный миг, до которого всё шло как шло, а после него уже всё оказалось подчинено, как потом, совсем потом выяснится, одной, до этого немыслимой сверхзадаче. И, как правило, этим оказывается какая-то дурацкая чепуха, так же трудно привязываемая к конечному результату, как некий момент соития к выросшему потом с тебя ростом чаду.

Так и тогда, поднявшись поздно, ближе к полудню после ночных посиделок, и приведя себя в порядок уже к обеду, все опять разлеглись в тени у воды, меланхолично подумывая, не побеспокоить ли опять ставшую родной тётю-Машу, как вдруг Бабешко, встал на ноги, потянулся и изрёк:

Реакция лежащих поражала своей философичностью:

Ёмкостей в экспедиции оказалось много. Начиная с двухведёрных бидонов и пары огромных термосов, заканчивая армейскими фляжками и банальными бутылками из-под портвейна - всю эту посуду немногочисленный отряд навесил на себя и тронулся в путь. Погромыхивая вышли в степь, где действительно дул приятный ветерок, располагающий к передвижению с разговорами, и пошли среди бескрайних просторов к виднеющейся на горизонте колокольне елизаветинского Храма.

Все остановились, напряжённо вглядываясь в степную даль, где, почти навстречу нам, шли две крохотные фигуры, цветасто выделяясь на фоне зелени елизаветовских окраин. Что-то, то ли в походке, то ли в силуэте, то ли в цветовой гамме их было неожиданно для этих мест родным и знакомым. Скоро стало ясно - свободно развевающийся на ветру хайр, и чуть скособоченные от висящих на плече джинсовых торб фигуры не оставляли сомнений - совершенно конкретные "дети-цветы" шли по донской степи почти параллельным курсом куда-то, совершенно не обращая на нас никакого внимания.

Загадочная парочка так же спокойно поменяла курс и стала приближаться. Пропылённые, попиленные и загорелые, они излучали такое свободное умиротворение, что шайка наша невольно залюбовалась ими; всё происходящее композицией своей напоминало вариант знаменитой картины Иванова из Третьяковки.

По дороге и познакомились. Оказались они тоже из Москвы, конечно, нашлось много общих знакомых, даже было странно, что в столице наши пути не пересеклись. А цель их похода предельно ясно изложил непосредственный Игорь:

Они прожили у нас где-то с неделю. Игорёк оказался страстным рыбаком, чем страшно порадовал Бабешку, а Виктория с удовольствием помогала Марине вести лагерное хозяйство. Ребята оказались компанейскими, весёлыми и отличными собеседниками по вечерам, но торчали они, периодически, как шпалы. А торчёк алкану, как говаривал мудрый Красноштан, как ни крути, но товарищ некудышний. Правда, почуяв малейшую смену настроений, ребятки тактично собрали манатки и откланялись, оставив о себе впечатление самое положительное. Разумеется, обменялись координатами и обещаниями в Москве обязательно состыковаться.

 

2.

Однажды, уже зимой, Вика позвонила нам и огорошила:

Действительно, новость. Всю осень ребятки слонялись по флэтам, перебиваясь случайным гостеприимством, зачастую у кого попало. Чьи-то родители, то ли его, то ли её, и слышать не захотели об их союзе - вот пришлось им мыкаться, не питая особой надежды на какое-либо решение этого вопроса. Зависали они и у нас, когда наше многочисленное потомство разбегалось по бабушкам, но, по причине уже ранее указанной, долго быть вместе не получалось. Ребята внезапно исчезали, потом выяснялось опять, что у них всё по-прежнему, как говаривал Игорь, "без лишних приключений". И вот, оказывается, проблема решилась каким-то образом.

Не успели мы с Мариной перевести дух от такого, как Вика разъяснила всё:

Захватив, разумеется, что-то приличествующее новоселью, мы быстро добрались до Маяка и нашли соответствующий адрес. Жилище, действительно, было шикарным. Большущая квадратная комната, два огромных окна которой выходили к тихий переулок, была обставлена с великолепным вкусом и простотой. Сплетённый из веников абажур загадочно освещал принесённую с окрестных чердаков мебель - потемневший от времени комод, вместительный, заполнивший весь угол шкаф, массивный, зовущий к себе стол и заботливо реставрированное из небытия глубокое кресло, погрузиться в которое, правда, я опасливо отказался. Самодельное, просторное и надёжное ложе, застеленное лоскутным пледом, внушало уверенность в семейном счастье. Пара виртуозно состроченных настенных аппликаций в виде индейских гобеленов и масса различных фенечек из керамики и из чего-то ещё наполняли интерьер нонконформистским уютом. Хозяин, весьма собою довольный, восседал посреди всего этого на высоченном табурете в новёхоньких джинсах и держал в руках столь же незапиленный портативный "Panasonic".

Вика, тем временем, хлопотала вместе с Мариной на кухне, такой же уютной и удобной. Скоро оттуда вкуснейше запахло, а мы с Игорем стали откупоривать пиво. К вечеру в этот столь гостеприимный дом, к тому же так удачно расположенный, стали собираться гости: пришли три смешные, с ног до головы обфеньканые герлицы, позже завалился некий Шаман с кучей классных кассет, но был готовый совсем, и поэтому сумрачно сидел только в кресле, а потом там же и уснул. В комнате было дымно и весело. Уходить совсем не хотелось.

... Мы с женой ехали на метро домой поздней ночью, чрезвычайно довольные проведённым вечером, а ещё больше довольные друзьями своими.

Как хорошо бывает, когда благие пожелания сбываются! Мало того, что хорошие дела сами по себе привносят радость в эту далеко не всегда радужную действительность, так ещё чувствуешь некую причастность происходящему добру, от этого и сам ещё более утверждаешься в истинности своих намерений по отношению к окружающему нас миру.

Достаточно долгий период времени мы, как говорила Вика, "дружили домами" - то они наведывались к нам на окраину, и тогда целыми вечерами гоняли телеги о буйной тусовочной жизни "центров", в эпицентре которой они проживали; то мы, устав от размеренности спального района, выползали с женой на Стрит и уж непременно заворачивали на огонёк к друзьям, где всегда был вкусный чай, хорошая музыка, самые неожиданные встречи за большущим и крепким столом. По утрам ребята дружно махали мётлами в переулках, зачастую вместе с засидевшейся у них тусовкой, начальство было ими довольно, и даже обещало какие-то новые блага. В свободное от работы и тусовок время они придумали себе забавное фенечное рукоделие, и, между делом, пагубное их пристрастие каким-то образом отошло на "другой план", из напитков Игорь настаивал лишь на пиве. Был момент, когда "поумневшая" молодёжь даже очень обстоятельно разъясняла нам, как надо жить дальше.

Но как бы было здорово, если бы всё зависело только от наших благих пожеланий! Вот если бы мир вокруг катился бы себе ровнёхонько, позволяя, опираясь на опыт и разум, предвидеть надвигающиеся виражи и вписываться в них не "ловя обочину". Но мир оказывается на редкость изменчивым, к тому же всегда в самые неподходящие моменты. Причём то, что можно было бы, скрепя сердце, простить слепой, жестокой разрушительной стихии, почти никогда просто не поддаётся разуму, если совершается "стихией разумной" - людьми. Только с высоты времён можно проследить определённую логику происходящего, да и ту, с которой соглашаться не хочется никогда.

Наступила "перестройка". Наряду с прочими загадочными тогда процессами, стали вдруг модны хиппи и грянул "сухой закон". К этому времени и Вика забеременела. Причём почти синхронно с Мариной, и поэтому они, не особо отвлекаясь на происходящее вокруг, нашли себе новый повод для общения, позволив нам с Игорьком покрутиться самостоятельно в стремительно заворачивающихся водоворотах выползающей из "андеграунда" тусовки. Сейшена, хеппенинги, митинги и вернисажи неудержимо манили нас новизной, размахом и непредсказуемостью. Непредсказуемость была во всём тогда, даже банальнейшие тусовочные посиделки где-нибудь в "Деревяшке" или "Туристе" приобретали размах революционный, стычки с "неперестроившимися" ментами придавали статус героев даже вмиг охипевшей шпане, голова кружилась у всех. Вот тут-то Игорь и исчез куда-то. Потом на какое-то время запропастилась и Вика, до Марины дошли слухи, что она у родителей. В квартире на "Маяке" дверь никто не открывал, на звонки не отзывался.

Уже будучи "на сносях", смешная и пузатая, совсем как и моя жена, Вика оказалась у нас дома. Я обнаружил их, гоняющих чаи, придя с работы, и по хмурому лицу Марины сразу понял, что дело не ладно.

Оставалось согласиться, заткнуться, и принимать всё как есть. К тому же, Марина мне потом "по секрету" сообщила, что у Вики перемены ещё куда более крутые, чем я мог себе представить. Был у них с Игорем старый добрый друг, Миша Павлов, человек, как я слышал, надёжный, добрый и рассудительный. Жил он один в своей квартире на Речном Вокзале, где порой собиралась местная хиповая команда, и наши друзья в том числе. Так вот, когда с Игорем произошло это приключение, Вика пребывала в глубоком шоке - все надежды на будущее лопнули окончательно и бесповоротно. Проживание с родителями в их, и так стеснённой обстановке, в эти надежды не вписывалось никогда, а уж грядущий бэбик совсем ставил на них крест. Вот тут и появился тот самый Михаил с немедленным предложением руки и сердца, переездом под его кров, и будущим отцовством тому, кто должен родиться. Попутно он сообщил, что всегда был без ума от Виктории, поэтому о каком-либо снисхождении или самопожертвовании речи быть не может - просто он решил, что именно он ей теперь необходим, как и она ему. Как мне объяснила Марина, Викины симпатии к Михаилу моментально переросли в пламенное чувство, это, как уверяла жена, у них бывает.

 

3.

В наших отношениях наступила, естественным образом, пауза. Обе дамы оказались целиком поглощены процессом деторождения, заодно можно было всё обдумать, взвесить, не горячась и оценить все превратности судеб наших юных друзей. Жалко, конечно, было Игорька, но и Вику тоже жалко, притом её понять нам было несколько проще. Решили, пока есть чем заняться, подождать, как дальше дело пойдёт.

В нужное время Марина родила мальчика, а Виктория, чуть позже, девочку. Потом пришло время похвастаться друг перед другом прибавлением, и мы, как более опытные в этом вопросе, решили первыми нанести визит молодой семье, и поглядеть, пользуясь случаем, как устроилась Вика на новом месте.

Хиповые флэты все немного похожи между собой, образ жизни налагает свой отпечаток на любое жилище, а хиппи, которые никогда его, собственно говоря, и не старались замаскировать, жильё своё всегда попросту норовили приспособить "под себя", постепенно вырабатывая свой, ни на что не похожий, "стандарт". Но, войдя в Мишину квартиру, мы сразу поняли, кто в доме хозяин. Плетёный абажур, массивный шкаф в углу, лоскутный плед на обширном самодельном ложе: было такое впечатление, что обширное пространство старинного дома внезапно сжалось до размеров "хрущобы", оставив в неприкосновенности содержимое. Подумалось сначала - хозяйственная Вика просто перетащила к Михаилу весь нажитый скарб, но, приглядевшись, поняли мы, что весь этот дизайн создан заново, кропотливо вплетён в новую реальность - это и давало волю гармонии всего интерьера в тесных рамках пятиэтажки. Разве что основная комната теперь принадлежала расположившемуся в самодельной же колыбельке чаду, а тусовка происходила на миниатюрной, но от этого не менее уютной кухне, соответственно для того оформленной. Сам Миша нам сразу понравился, в первую очередь своей невозмутимой приветливостью, спокойствием и страстью к рассуждением. И внешне он был хорош: высок ростом и длинён хайром. Первая неловкость быстро исчезла, а к концу вечера казалось, что так и было всегда, что так всегда и было нужно.

Близкими друзьями мы не стали, круги общения у нас были, всё-таки, разные, но виделись достаточно регулярно, мало того, что у жён всегда был повод обсудить общие проблемы, как это и полагается жёнам; так и мы с Михаилом с удовольствием зависали в долгих вечерних телегах, на которые он был большой мастак. Спустя положенное время Вика родила ещё дочку, а Михаил, не без Викиного участия, поступил в Строгановку. Тусовки в их доме стали реже, но тем удобнее стало иногда нагрянуть к ним, оставив подросших уже детей учиться самостоятельности, и, слушая как копошатся за стенкой Вика с Мариной над бэбиками, пускать с Михаилом дым в потолок и вести неспешные, потому что очень важные разговоры:

Михаил долго рылся на стеллажах среди всякой ерунды, так характерной для натур творческих, и, наконец, извлёк замечательный керамический крестик, копию, как он пояснил, креста византийского, девятого века.

Крест мне понравился чрезвычайно. Массивный, почти равносторонний, с рельефным Распятием, он впечатлял своей архаичностью, но был тёплым и уютным, с ним не хотелось расставаться никогда. Михаил сразу сообразил кожаную тесёмочку и торжественно надел крест мне на шею.

Я действительно когда-то принял крещение в Эстонии, у Евангельских Христиан Баптистов, но членом общины не стал - какой из меня баптист в те-то годы! Поэтому считал себя "округлённо" протестантом, христианином сам по себе, мне было этого достаточно. Крест, действительно, мне не был положен, но, памятуя своё независимое в этом вопросе положение, я периодически носил на шее подаренные, или ещё каким способом попавшие ко мне кресты; с некоторыми у меня связаны были даже некие мистические переживания. Но, по сути, крест оставался для меня одухотворённой фенечкой, а заодно и отличительным знаком христианина вообще. Поэтому, принял я Мишин подарок с должным почтением, пообещав носить его долго и не снимая, в знак нашей дружбы.

Я успел привыкнуть к приятной тяжести креста, тем более, что короткий кожаный шнурок и не давал возможности его снимать, а завязан узел на том шнурке хитромудрым Михаилом был насмерть. Да я, по правде сказать, и не пытался этого делать. Времена стояли непонятные, мнение своё в открытую, особенно по вопросам религии и прочих непонятных народу вещей, высказывать никто не решался - можно было запросто угодить в ретрограды, враги перестройки, то бишь, в сталинисты, а значит - фашисты. Тогда было принято хвалить, умилённо закатывая глазки, всё что до того было не принято: без штанов пошёл по городу - герой, панком стал душераздирающим - передовик, наркоты обожрался - жертва тоталитаризма. Поэтому даже уцелевшие ещё на работе профорги, парторги и прочая гэбня криво расшаркивались при виде моего, действительно вызывающе подвижнического креста. Короче, собой и крестом своим был я очень доволен. Но ведь не бывает в жизни так, чтобы что-то, чего и объяснить невозможно, не взяло нас тёпленькими, да и не озадачило.

На том и разошлись, озадаченные. Но через пару дней Миша сам пришёл ко мне, и по виду его я сразу понял, что он желает поведать мне нечто важное и поучительное.

Посидели мы ещё с Михаилом, повздыхали, почесали репы, да и разошлись восвояси, как было сказано в одном из ранних рассказов Горького "умнее, чем были до того".

 

4.

В самый разгар весны, когда измученные авитаминозом, слякотью и перестройкой душа и тело находились уже на грани последнего предела, в Москве появился Белинский. Он приехал ненадолго, в командировку, в Институт Археологии, сдавать отчёт за минувший полевой сезон и получать "открытый лист" на сезон будущий. Остановился, как всегда, у нас.

Вот так и увёз меня "атаман" Белинский с собой в степь на те чудесные полгода. А когда вернулся я обратно, то началась у меня совсем другая работа, вместе с ней и жизнь пошла совсем по другому, и не заметил никто за работой той, что вокруг оказалась другая страна, с другим флагом, гимном и строем. Только власть почему-то осталась прежняя.

И другая новость ждала меня в Москве: Миша Павлов совершенно неожиданно вдруг сел плотно на иглу, Вика, перепуганная предыдущей историей, сбежала от него вместе с детьми и какое-то время жила в хиповых "бомжатниках", модных тогда. Потом до нас дошли слухи, что Михаил оказался реставратором в далёком монастыре "Оптина Пустынь"; а потом, наконец, забрела к нам осунувшаяся Вика и сообщила, что ей обломился домик неподалёку от того же монастыря.

Но в Оптиной Пустыни мне довелось побывать совсем не скоро. Несколько лет подряд моя новая работа целиком занимала всё моё время, а так же мысли и фантазии. Марина, напротив, зачастила к Вике, приезжала оттуда неизменно взбодрённая, с кучей приветов от Михаила, Вики и ещё некоторых, так же обосновавшихся там наших знакомых. Марина и в Москве стала ходить в Храм, что недалеко от нашего дома, дети с удовольствием её сопровождали, затем поступили в воскресную школу, разговаривать с ними стало ещё интересней. Я же, отложив вопросы вероисповедания на потом, занят был совсем другими делами, которые дали мне возможность, кроме всего прочего, бывать и в Европе, где я, дурачась, тырил для Марины на Монмартре цветы, и за океаном, в Америке. Там мой крест и преподнёс мне очередной урок.

Поздней весной я праздно шатался по Вашингтону, и на одной из улочек старого Джорджтауна решил спрятаться от жары в маленькой кафешке. Не успел я оглядеться в ней как следует, как бойкий латинос из-за стойки неожиданно ткнул мне в потную расхристанную грудь и быстро выдал:

Я, честно говоря, офигел.

Весельчак немедленно приложил к ушам два банана со стойки и выпалил, таращась:

Мы долго хохотали с ним над шуткой, потом я нахлебался "колы" и пошёл дальше, разглядывая окрестности, и зачем-то бормоча себе под нос:

Немного времени спустя, в Москве, появился и веский повод, и возможность выбраться-таки навестить друзей, чем я не преминул воспользоваться. В хату к Виктории я зашёл смело, и ни капельки не удивился плетёному абажуру, массивному шкафу и лоскутному пледу. Обстановку дополнила лишь русская печь, а в красном углу теплилась лампада перед Образами.

Я застал Макария в маленькой келейке при монастырской конюшне за интересным занятием: сидя за столом, Макарий деловито строгал на доске какие-то то ли ветки, то ли коренья, ссыпая потом это в заварочный чайник.

Чай и впрямь получился на славу, после него тянуло не только на разговор, но хотелось при этом ещё либо скакать вокруг стола верхом на табурете, либо с песней взять, да и обежать весь монастырь раза три подряд. Решили, правда, ограничиться разговорами.

 

 

Эпилог

Мы уже достаточно долго жили в деревушке под Козельском, через речку от Оптиной. Дети наши успели вырасти, и собака наша, принесённая в дом щенком, успела даже состариться.

Монастырь тоже расцвёл у нас на глазах, вместо унылых руин воздвиглись белоснежные Храмы, а многие, ранее скромные послушники, превратились уже в уважаемых всеми Батюшек. В этот день был Праздник особенный: в Обитель должен был приехать Святейший, освящать восстановленный Храм Казанской Божьей Матери, поэтому все собрались в монастыре заранее, предвкушая радость первой Литургии в новоосвященном Храме. Наконец, после чина освящения, двери Храма распахнулись, и, следом за Святейшим, Архиреями, окрестным Клиром, а так же братией и послушниками, миряне благоговейно вступили под сияющие новизной своды Храма.

Я стоял в углу, раздавленный происшедшим, и, затаив дыхание, молился только, чтобы чудо не кончалось: передо мною был воссозданный из небытия иконостас, тот, именно тот, что я когда-то нарисовал Макарию. Всю дорогу до дома я шёл молча, а когда пришёл, то долго молча сидел и смотрел на крест, уже много лет висящий между книжными полками на том же самом кожаном шнурке. Последний раз узелок на нём пришлось завязать перед Святым Крещением, когда снял я его с шеи, чтобы надеть крест освящённый Церковью. Молчал я, а в сердце гулко отдавались слова рвущейся из глубины Души молитвы: "Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него...

...Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.."

Аминь.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"