Аннотация: Сборник миниатюр 2002-2006 года. Лирические зарисовки. Образы. Притчи.
Сорок - пять - градусов
Скафандры
- Привет, Скафандр!
- Добрый день, Скафандр.
Как дела, Скафандр?
- Нормально, Скафандр.
Я люблю тебя, Скафандр!..
- Я знаю, Скафандр,
Я хочу тебя, Скафандр.
- Я тоже, Скафандр.
---
- Мне жаль, Скафандр, -
Мы не пара, Скафандр...
- Тот, другой Скафандр,
Лучше чем я, Скафандр?!
И чувствуют Скафандры,
что целоваться неудобно.
Но может ли скафандр
снять что-то с себя?..
НАКОВАЛЬНЯ
Это - ты?.. -
Ломай
Себя,
Гнись
Лозой.
Гни сам -
не сломается,
и другие уже -
не сломают.
Это - ты!
Бранись
лаской, -
О любви -
матом.
Бей
в морду,
если привык молчать.
Если привык
бить, -
терпи
молча.
Сталь -
крепка.
На изгиб
гибок
клинок.
Ищи звук.
Металл
закалять
нужно!..
ГЛИНЯНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Жил был глиняный человек, и делал в жизни только - что вылепливал себя из глины.
Он даже был не совсем человеком - просто кусок глины, который постоянно менялся: мялся, сминался, вытягивался...
Если какая-то часть тела нравилась ему, была удобна, красива, он оставлял ее, - если же не нравилась, теряла красоту, становилась неудобной - он безжалостно сминал ее и лепил что-то новое.
И был он сама мысль, само желание свое, воплощенное в глине.
Сидел глиняный человек и грелся на солнце, разомлел, засох и стал глиняным болванчиком, а потом рассыпался и не стало болванчика
В ПЕЩЕРЕ
Жили были два Нибелунга: Кинь-кости и Валяй-бОка.
Кинь-Кости, как родился, как посидел-посидел в пещере одинешенек, так и выполз на свет божий, изловил мамонта, побегал за саблезубым зайцем, да от саблезубого тигра, нашел нибелунжиху да помял под развесистым деревом - а все равно вернулся да околел совсем один в голой, сырой и холодной своей пещере.
В холодной пещере поселился саблезубый тигр и скоро завалил ее костями и остатками мелких зверей и съеденных нибелунгов.
Валяй же Бока с рождения не вылезал. Он исползал свою пещеру вдоль и поперек, все узнал о горной породе и родниках, научился слушать, приложив ухо к полу: он слышал как Кинь-Кости завалил мамонта и как потом тряслось над ним развесистое дерево. Позже Валай-Бока измалевал стены пещеры узорами, усыпал пол песочком, увешал стены светлячками и самоцветами, а все равно так и умер, как жил, совсем один в своей пещере.
А в ухоженной пещере поселился саблезубый медведь и скоро завалил ее костями и остатками мелких и крупных зверей, а также пойманных и съеденных нибелунгов.
КОНФУЗ
Не помню, кто-то вдруг спросил "А какого цвета Зеркало?", но от этого случился презабавный конфуз.
Заглянув, помидор стал утверждать, что Зеркало - красное и оттого слегка побледнел.
Огурец, бросив короткий взгляд, вдумчиво пробормотал, что, очевидно, зеркало - зеленое и позеленел еще больше.
Небо глубоко и зычно прокричало, что Зеркало - синее, но его все равно никто не услышал.
Солнце заявило - что Зеркало сияет золотом, но никто не мог этого подтвердить, поскольку все зажмурились, до того оно было ярко.
Ночь прошептала, что Зеркало - черное, и может быть была права, как никто.
Но ночью все спали, кроме Мыши, которая уверяла, что Зеркало - серое... ну разве что чуть-чуть бурое...
Само Зеркало все время молчало.
А чем все закончилось?.. Да разбили они его нахрен, так и не узнав, какого было цвета. Не очень-то и опечалились.
РЕИНКАРНАЦИЯ
Пеплом!
Чтобы в прах - все неудачи, все обиды, ненависть, придуманные долги и несбывшиеся надежды.
Болью умыться - и тогда, уже очищенным, - с чистого листа, все заново.. восстать, воскреснуть...
От окончания прежнего цикла к началу нового - как уже много раз -
НУЖНО!..
Больно. Страшно. Невыносимо... - Да! Но так лучше...
И - ух ты! - заполыхало, заискрилось...
Думал, что Феникс.
А оказался лишь человеком с канистрой бензина.
И спичками.
ВОЗЛЮБЛЕННАЯ
Посмотрите на бедняжку!..
Быть возлюбленной Христа сто крат труднее, чем самим Христом, - ведь ему достаточно любить всех, а ей приходится делить любимого со всем миром, ни одного мгновения всецело не владея.
ГИГАНТЫ
Странное это место - экваториальная полоса планеты Край в системе Альтаир.
Обитатели ее - Гиганты - огромны и могучи, и похожи на деревья, потому что вросли в планету гигантскими шершавыми корнями. Корни эти тянутся от рук и от ног, от спин и от шей - тонкими и толстыми жгутами и лентами: жилами и пуповинами связаны Гиганты с лоном своим.
Тяжело двоим: тянутся изо всех сил, - трещат от натуги корни, вспухают вены, лопаются от напряжения мышцы и сухожилия... Когда же удается коснуться друг друга, то лишь на мгновение - которое часто оказывается вечностью, - с тем, чтобы через миг уже, устав от вечной борьбы, сдаться и опуститься обессиленными...
И снова затем тянуться изо всех сил...
ПРИВЫЧКА
Даже в вакууме, где нет ветра, запаха, начальства, лотерей и обиженных возгласов: ты меня не любишь?! - даже вдалеке от всего этого, Компас безошибочно определяет противоположные полюса и находит свое место.
Привычка, наверное?
ПРО ПОРКА
В корытце у Порка были Помои - съедобная масса, которой можно было насытиться под завязку, а затем сыто рыгнуть и забыться блаженным сном. Помои Порка были не обычными - там можно было отыскать кусочки торта или пудинга, ломтики ананасов и дыни, или утиные окорочка. Все это было густо сдобрено неопределенной толченой массой, которая исправно выполняла свою функцию: забивала пространство желудка Порка и давала забыть о голоде и окружающем мире да следующей трапезы.
Оторвавшись от корытца, Порк включал любимое Сытое радио: под музыку так безмятежно спится. На Сытом радио тоже бывали хорошие песни...
ПО ФРЕЙДУ
Жила-была "вещь в себе".
Вот, собственно, и все.
А жила ли? Была ли?
СИНИЙ СОН
Ночь опускалась на этот странный мир. Ночь - время выбора между жизнью и смертью. Замерзающий воздух гнал нас к воде. Бессчетное число раз успевали мы к Водоему: крохотному озеру в самом центре долины. Она и я. Нам до сих пор удавалось укрыться, и потому ночь каждый раз отвечала нам: жизнь. И каждый раз кто-то получал отказ: смерть. Наших братьев и сестер немного, и каждую ночь их становится меньше. Когда-нибудь наступит и наш черед.
Но сегодня успели мы. Жизнь, - ответила ночь. В морозном воздухе и голубом свете луны Водоем источал сияние. В это сияние погружались мы и братья наши и сестры, которым тоже ночь ответила: жизнь. Мы тонули в этом умиротворяющем свете и тепле дарующей, оберегающей нас и тела наши влаге. И в сердцах наших была радость жизни, но сквозила печаль о тех, кому отвечено было: смерть, - и кто остался за живительным кругом каменными статуями навеки, потому что даже наступивший день не смог бы растопить теперь этих тел.
Вспоминая о тех, кого не вернуть уже, засыпали мы в ожидании нового дня.
ДОРОГА В НИКУДА
Три дороги (не считая той, что осталась позади) убегали от взгляда Д. Указатель на правой дороге, - светлой, украшенной буйными красками цветов и ягод, - крохотная табличка с буквами, выведенными каллиграфической вязью - содержала единственное слово "радость". На такой же табличке для левой дороги - темной, сырой, заросшей плющем, мхом и перепутанной непролазными ветвями деревьев, - было вырублено письменами слово "печаль". Д еще раз перечитал, и сами собой прозвучали в его мыслях древние сказочные слова:
Направо пойдешь - радость найдешь,
Налево пойдешь - печаль найдешь...
Средняя дорога - без таблички, - безмолвная и неприветливая исчезала между деревьями в густом клубящемся тумане дорогой никуда. Д потрепал лошадь за ушами.
Лошадь во всех языках всех миров вселенной имеет устойчивое значение и легко переводится разговорником. Это может быть улиткоподобное или насекомообразное, крылатое или ластоногое, но всегда это будет лошадь, понятна и узнаваема. Только в земном языке "лошадь" означает верховое и тягловое животное одновременно. Друга и раба.
Д тронул поводья. Он направился по дороге без указателя. С огромного дуба, растущего у развилки, сорвалась огромная птица и села на плечо путнику. Во всех мирах этот молчаливый товарищ означал неизвестность...
Где-ж-там и Куда-ж-там.
Жили-были Где-ж-там и Куда-ж-там. Где-ж-там был статен и могуч, а Куда-ж-там нежна и прекрасна. Любили они друг друга, души не чаяли, чаи от души попивали и печали душили.
Сидели как-то влюбленные под звездами, таинствами делились, космосом дышали. Да не заметили, как набежавшее бог весть откуда землетрясение камни сдвинуло, да поляну развернуло так, что Где-ж-там и Куда-ж-там с разных сторон оказались.
Опечалился Где-ж-там, обнаружив пропажу любимой, ждал он, ждал да придумал, что бросила его Куда-ж-там и скрылась в неизвестном направлении. И сама девушка, не найдя милого и не дождавшись, решила, что не мила ему больше и разлюбил ее Где-ж-там. А всех делов-то, надо сказать, было крикнуть погромче и нашлись бы.
Где-ж там в отчаянии пробовал утопиться, да не взяла вода, пробовал повеситься - да трижды рвалась веревка. Куда-ж-там вены резать хотела, да ножа не нашла, пробовала отравиться - да просроченные таблетки вышли поносом.
Опечаленный Где-ж-ты маялся-маялся, а за двадцать лет окостенел весь да мхом зарос. И Куда-ж-там за годы погрузнела и постарела. В пустоте своей, печали и окаменелости простояли они и не заметили, как то же самое землетрясение вернуло все по местам.
Погруженный в думы стоял Где-ж-там и старался ничего не видеть вокруг, придавленная печалью Куда-ж-там не глядела по сторонам и ничему не придавала внимания. Да и, по-правде говоря, не узнали они друг друга старыми, заросшими и окаменелыми, будто и не знались вовсе. Наверное, по сей день и стоят.
Курулак
Тим с Томом были великими добряками, а еще к чести их высшей целью они посчитали служение истине. И вот однажды странник попросил их разобраться, а что же такое истинно Курулак.
Призадумались Тим с Томом. Тим книги читал, а не мог найти Курулака, Том мудрецов вопрошал, да не знали те.
Вернулись добряки Тим и Том и собирались уже признаться страннику, что не смогли отыскать Курулака его, да обнаружили тут, что зажален был осами и помер от горячки. И все перед смертью твердил: правд много, а Курулак один. По всему выходило, что странник не шутил: для него очень важным было найти истинную природу Курулака.
Делать нечего, собрались Тим с Томом выполнять последнюю волю, да тут и рассорились. Тим говорил, что странник много земель повидал, где-то в одной из них Курулак-то и водится, не иначе как на самом краю света. Том же сказал, что такая важная вещь, как Курулак миру идей принадлежать должна, и взялся усердно медитировать. На том и разошлись.
В далекой стране Тим твердил себе, что истину потому трудно найти, что не там ее ищут. Том же пыхтел на солнцепеке, как мантру бубня, что только терпение есть путь к истине.
В далекой стране Тим нашел Курулак - сорную травку, которой чистят конские желудки.
В мире идей Том нашел Курулак - как раз посередине между эйдосами холода и зубочистки, узрел и назвал - Курулак.
Мудрец на востоке пытался расшифровать начертанный двадцать лет назад иерглиф, когда воскликнул: правд много в едином Курулаке. И чтобы постичь истинную природу Курулака отправился в странствие...
Преданность
Не ласкайте бездомных собак,
Не кормите бездомных кошек,
Если вы не хотите пригреть и оставить их.
Знайте, тот, кто дал надежду и ушел затем, -
Молча назван предателем
В преданных собачьих глазах,
Наполняющихся слезами.
Не кормите бездомных кошек:
Вы всех не пригреете.
Ведь даже если собака готова видеть вблизи еще сотню других,
Желая вашей любви лишь, -
Ни одна кошка не простит вам измены.
Не ласкайте бездомных собак -
Ведь может быть ваше предательство окажется самым теплым,
Что будет согревать ее в последние минуты жизни,
В ледяном подъезде в грязи и вшах.
Ласкайте бездомных кошек.
Кормите бездомных собак.
Этому миру нужно чуть-чуть тепла.
Но будьте готовы
Слушать пронзительное и пронизывающее молчание в спину:
Предатель...
Предатель...
Предатель...
АЛХИМИК
Я варю-варю-варю в кипящих котлах чудесные снадобья, вспениваю взвеси, перемешиваю, тихо побрякиваю палочками в колбочках. В моей лаборатории множество камней, не только философский камень, есть и теософский - каждый для своего. Бесчисленные рубины и изумруды необыкновенной огранки - разделяющие и складывающие, вычитающие и умножающие компоненты солнечного света. В пробирках готовятся зелья радости, улыбки, смеха, теплоты, дружбы, чистой печали и мудрого одиночества. Не для себя делаю - людям раздаю. Надо тебе хохота пригоршню - на-те пожалуйста, полкило надежды, или пуд ловкости. Многим угожу, хотя иные не солоно хлебавши уйдут. Вот уже пятнадцать лет не варю темных зелий: ни страхов, ни обид, ни ссор не преумножу.
Все это бережно готовит по моим рецептам и тщательно просушивает, раскладывает моя супруга Го. Горгона. Не описать мне, как прелестна она в минуты радости, как светла ее улыбка и переливчат смех, как струятся по обнаженным плечам ее зеленые волосы, как шепчут, как оттеняют, как звучит ее голос, полный нежности и заботы. Да, Го может быть грозна и ужасна в минуты гнева, когда глаза ее сверкают и наливаются кровью, и кажется, будто слепа она, когда змеи ее волос вьются кольцами, извиваются в косматое облако, шипят и дребежжат погремушками. Да, Го может напугать. Особенно незнакомого человека. А ненароком и убить наглеца или обратить в камень и пепел. Но рядом со мной она тиха и приветлива, и сияют ее золотые глаза только любовью и лаской. Поглядите только, как любовно перекладывает она коренья и снадобья - всем баночкам и ступкам у нее счет. Вот напевает она негромко, разводя огонь в камине и развешивая охапки трав. Милая и чудесная дева. Вот уже пятнадцать лет Го со мной. Вот уже пятнадцать лет я оберегаю весь мир и саму ее от гнева Горгоньего.
Го собрала картонную коробку и сложила туда настоев добрых: радости и помощи, дружбы и взаимопонимания, и прочих немало. Любит она возиться в лаборатории. А сейчас готовит посылку для сестры своей Пэн. Пятнадцать лет назад Пандора рассыпала свой ящик и теперь печальна, потому что никак не соберет всю ту всячину, что порастеряла тогда. Го собирает посылку для сестры: складывает мази да эликсиры в картонную коробку. Завтра отнесет на почту, и ценной бандеролью на другой конец света. Не забывает сестру, любит.
Не готовлю я темных снадобий. И любовного не готовлю. Один раз это было всего. Я тогда повстречал Го мою милую. Полюбила она меня, и видел я, что счастлива и светла стала. Песни пела и очаг берегла. Посмотрел в глаза золотые, да заколдовал зелье. Любовное. Приворотное. Беспощадное. Безысходное. Заколдовал, чтобы и мне полюбить ее пуще всего на свете, пуще жизни самой. Любовное зелье каждый сам варить должен. А для других варить - большое это зло. Заварил зелье и выпил. Люблю я ее. Го мою. Пуще всего на свете!
Клубника
На мою долю остались две клубничные ягоды первого урожая. Я люблю клубнику. Очень люблю. И апельсин у меня. Душистый. Прохладный.
Сидел на кухне и думал о смерти. Своей и близких. Если забыть о рае и вечной жизни, получается, что вся наша жизнь - в тени конца. Умрет первый близкий человек. Вот он ушел, и стало очень плохо и пусто. Постареет и умрет второй близкий человек. Он постарел и умер. Все. Постарею и умру я. Следом за ними, нет и меня уже. Ни отвратить, ни остановить, ни замедлить грядущего. Как упереться лбом в скалу - не сдвинешь. Только шея заболит. И тогда хлопоты - на спину первого близкого, и печали - на чело второго. Умереть бы прежде них, да еще страшнее за доброе сердце первого близкого и чуткую душу - второго. Думы мои - думы тощие.. нищие..
Сижу я, уставился в темноту. На челе моем печаль, выдумал себе грядущее: первый близкий ушел, хотел пожить, и я хотел того же. И второго близкого не стало, а без него жизнь не мила, увядшая, неузнаваемая. Отчего я есть еще? Руки мои - руки бессильные, мысли мои - мысли бесполезные. Слезы мои - слез их не стоят. Душа моя - душ их коснуться пытается, вечным мгновенное сделать.
Отдам клубнику первому близкому человеку и другую клубнику - второму дорогому. Пораздаю апельсин близким людям. По дольке. Удивятся, отчего просоленные. Улыбнусь, заплачу, не отвечу. Обниму крепко.
Череп
Лежал он в пыли, в том месте, где тропинка начинала подыматься в гору. Непригляден: темные глазницы. Страшен: скалил зубы. Назойлив: шелестел в ветер и, казалось, пахнул смертью, хотя нечему там было пахнуть.
Первый человек мимо прошел, отшарахнулся. Застучал зубами. Покарабкался, спеша, вверх. Сорвался и искалечился.
Второй - рядом присел. Пыль сдул. Позавидовал. Сказал: спокойно тебе, - и дальше отправился.
Третий - прошел, не заметил.
Четвертый - пнул, так что откатился череп, ухмыляясь, в пыль.
Пятый - наступил и захихикал над скрипом песка по хрустнувшим от натуги костям. Мне так не лежать! - думал человек.
Он всех встречал и, провожая, все свои глаза выплакал, остались только пустые глазницы. Он так часто подставлял плечи и руки, что растратил их до последнего мускула, сохранилась голова да и только. Он радовался и встречал каждого с улыбкой, и - на добрую дорогу - с улыбкой всегда провожал. Так и запеклись его губы, и задубели челюсти. Многие годы расставаний сделали его твердым, как кость.
Сумасшедший подобрал Череп, пристроил в своей жалкой повозке, тихо тронул осла с места. Череп смотрел на дорогу пустыми глазницами, тихо шелестел на ветру и улыбался. Он был счастлив.