Она видела только его уже на протяжение многих лет. Он старался не смотреть в ее сторону и втайне ненавидел. Она ограждала и защищала его от всех напастей. Ему же напротив, казалось, что она держит его взаперти и лишает свободы.
Большая, белая, толстая, непомерно высокая. В некоторых местах с треснутой и обвалившейся штукатуркой, из под которой проступали красные строительные кирпичи, словно кости торчащие из зияющей раны.
На некоторых кирпичах он рисовал палочки, которые со временем перечеркивал. Ему казалось, что так можно определить, сколько времени он здесь находиться. Хотя он точно уже не знал, что означает одна палочка, то ли год, то ли день, то ли месяц.
Поначалу ей не нравилось, что он царапает гладкую поверхность ее кирпичей, но потом она привыкла, ей даже стало нравиться. Она стала считать вместе с ним. Только она не знала, что означают эти палочки, то ли дни, то ли годы, то ли месяцы.
Иногда ему чудилось, что она женщина. Он проводил по ее гладкому боку, словно по коже. Но, не смотря на все его старания, она оставалась холодной и неприступной. Тогда после очередного поражения он скручивался калачиком и тихо скулил возле ее ног.
Ей нравились прикосновения теплой руки к ее гипсовой коже, в тех местах, где она еще держалась. Однако она не могла ответить ему взаимностью - ведь в ее случае каменное сердце, это не просто красивый оборот речи. Правда, когда капли слез падали к ее ногам, она боялась, что не устоит и рухнет.
Не раз и не два он собирался использовать заточку по назначению, но смелости, увы, не хватало. Тогда он пробовал расковырять кирпичи, думая, что сможет пробить себе выход, но все попытки были тщетны. А потом он решил, что лучше поберечь заточку, для определения времени, которое он провел в своем заточении. Этот учет казалось, стал единственной целью в его никчемной жизни.
"Глупец!" - думала она. Считает, что пробиться сквозь нее это единственный способ выбраться наружу? Но неужели он не видит другого пути, неужели он не способен посмотреть по сторонам? Ведь у меня нет глаз, чтобы увидеть, или рта, чтобы сказать, только уши, чтобы слушать.
"Сволочь! Скотина!" - кричал он. Колотил кулаками, разбегался и бился головой о ее грудь. "За, что? Почему ты меня здесь держишь? Почему не выпускаешь, чем и перед кем я так провинился?" Его голос превращался в какой-то вой, а потом он обессилено падал на пол. Все, что он видел, это была только она.
"Где-то вдали плывут корабли, где-то вдали, где нас нету, волны выносят на берег рассвет, лилового, нежного цвета". В ее голове часто крутилась песня, смысл которой ей был совершенно непостижим, однако вызывал непонятную радость, и томную негу. Ей было жаль, что она не в силах поделиться с ним нахлынувшими вдруг чувствами, по-своему ей тоже было одиноко.
Иногда он припадал к ней ухом, и тщетно старался услышать, что происходит снаружи. Порой казалось, что он слышит шум прибоя, или нечто в этом роде, но возможно это был просто звук его собственного пульса, отдающегося в ушах. Или того хуже, он просто начинал сходить с ума, от бесконечного одиночества.
Порой всего на мгновенье ему казалось, что было время, когда он был абсолютно счастлив, и мог бежать, куда глаза глядят. Никем не скованный и не ограниченный и по детски счастливый. Но быть может это только сон, или игры разума, обман внутреннего зрения.
Иногда она видела странные сны. Ей чудилось, будто она была такой низкой, что её запросто можно было переступить, и тонкой, словно лист бумаги. Но потом она стремительно стала расти и стала такой как она есть. Неужели это правда?
Она не помнила, кто ее создал, и как сюда попал этот человек. Казалось, что она существовала вечно, и не было никого кто бы замешивал раствор, клал кирпич, наносил шпателем слой за слоем штукатурку. Правда, иногда ей казалось, что именно этот обезумевший чудак повинен в ее существовании. Но так ли это? А если так, то зачем? Почему он сотворил то, что заставляет его страдать?
"Ха-ха-ха!" - раздалось из перекошенного от боли рта, и тут же отбившись от ее поверхности, устремилось в пространство. "Я все понял, я понял!" - повторял он, - "это кара, я это заслужил!" Он бегал туда-сюда, махал руками и вырывал свои волосы.
После этого осознания он стал воспринимать своё заключение со смирением, и даже с какой-то благодарностью. Теперь эти истязания казались законной расплатой за содеянное. Только за что он не знал или не помнил.
Все как-то резко изменилось, он стал совсем другим, не ищет выхода не взывает к пощаде. Просто сидит, пялиться на меня и улыбаться? Я не вижу его, но чувствую этот взгляд. Неужели это конец, неужели он просто сдался?
Наступил один из сотни похожих дней, и он рухнул, а она осталась. Стала памятником его бессмысленной жизни и трагической смерти. Но до самого конца он та и не увидел, что стена была только с одной стороны.