До больницы Святой Марии Магдалины Ник добрался за пятнадцать минут. Пожилой шофёр такси сразу понял по лицу Ника, что дело очень серьёзное, поэтому гнал по улицам Мендосы как сумасшедший, не дожидаясь просьб и понуканий.
Молоденькая медсестра-послушница - в коричневой сутане и с белым капюшоном на голове, из-под которого выбивались угольные пряди длинных кучерявых волос, проводила его в кабинет главного врача, располагавшийся на втором этаже старинного особняка, построенного в колониальном стиле.
Доктор - старенький и седенький, был одет в обычный потёртый чёрный костюм, поверх которого был наброшен белоснежный медицинский халат.
- Андрес Буэнвентура, - представился Ник. - Я бы хотел узнать, как себя чувствует Анхен Мюллер, доставленная к вам этой ночью.
- Кем вам доводится, э-э, пострадавшая? - спросил, слегка картавя, врач, что-то неторопливо записывая в толстую тетрадь в коленкоровом переплёте.
- Она моя названная сестра. Сестра - по духу, по многочисленным совместным делам, - ответил Ник неживым голосом. - У неё есть шансы, док?
Врач внимательно посмотрел в глаза посетителю, едва заметно пошевелил головой - из стороны в сторону:
- Семь пуль тридцать восьмого калибра - в грудной полости, две из которых задели сердце? После таких ран не выживают, молодой человек. Я вообще удивлён, что она до сих пор жива. Всё зовёт какого-то мужчину - со странным именем "Ник", с которым ей надо срочно встретиться. Временами начинает говорить на каком-то незнакомом мне языке, а ещё...
- Извините, но "Ник" - это я, - прервал Ник доктора. - Честное благородное слово - это я! Пойдёмте скорей к ней, док, я вас прошу!
- Ну, если так, тогда пойдёмте. Я вам почему-то верю, - старик захлопнул свою толстую тетрадку, торопливо поднялся на ноги, вышел из-за стола.
Они долго шли по узкому гулкому коридору, потом спустились на один лестничный пролёт вниз, прошли мимо обшарпанных дверей с маленькой табличкой, на которой было очень доходчиво написано: "Морг".
Острый специфический запах подтверждал, что табличка не обманывала.
Повернули за угол, вошли в светлую просторную комнату.
"Очевидно, здесь принято реанимационную палату размещать в непосредственной близости от морга", - ни с того, ни с сего вяло подумал Ник и посмотрел в правый угол комнаты, где стояла широкая кровать.
Пожилая медсестра-монахиня, повинуясь повелительному жесту врача, поднялась со стула, стоящего в изголовье постели, низко поклонившись и держа ладони рук сомкнутыми у груди, вышла из помещения, тихонько притворив за собой дверь.
- Прошу, присаживайтесь! - врач сделал приглашающее движение рукой в направлении стула. Судя по всему, старик не собирался покидать палаты.
"Ну и хрен на тебя, любопытный старый перец!", - грустно усмехнулся про себя Ник. - "Всё равно ничего не поймёшь, даже и не надейся...".
Анхен лежала на спине, головой на очень высокой подушке, поэтому создавалось впечатление, что она почти сидит.
Бледное, более чем бледное - полностью белое, лицо. Огромные, глубоко запавшие кари глаза. Густые растрёпанные светлые волосы, которые сейчас, рядом с абсолютно белым лицом женщины, казались достаточно "тёмными"...
- Андрес! - тихо прошептала Анхен на испанском языке. - Как хорошо, что ты пришёл! Мне надо тебе столько сказать...
Ник присел на краюшек стула, взял руку умирающей в свою ладонь, перешёл на русский язык:
- Говори, Катя, по-нашему, чего уж теперь.... Ну их - все эти нудные инструкции и строгие предписания.... Ты, родная, главное не волнуйся. Вон, и доктор говорит, что всё ничего, скоро пойдёшь на поправку...
Анхен вздохнула тихо и светло:
- Не говори лишнего, командир. Я уже давно бы умерла, сейчас в райских кущах всяких павнов соблазняла бы. Да вот - ты ещё есть, - дыхание женщины участилось, тоненькая струйка крови потекла по подбородку. - Ты обязательно должен знать: всё получилось, как мы планировали, Мартин Борман первым побежал к подземному ходу, неуклюже так, трусливо, расталкивая своих охранников.... А потом рвануло - там никто не мог остаться в живых.... Стальную дверь взрывом снесло, только жёлтый горьковатый дым пополз оттуда...
- Тебя - кто? Кто стрелял в тебя? - Ник не узнавал своего голоса, он не мог так говорить - холодно, равнодушно, "ни как".
Но он именно так и говорил:
- Кто? Кто? Имя - назови! Назови, прошу...
- Это швейцар Шульц. Он только притворялся старым. Такие лисы - не уходят в халдеи. Он, на самом деле, возглавлял Службу безопасности рейхсканцлера. Я как раз открыла окно, луч фонаря через зеркало направила в оговорённое место, оборачиваюсь, а он рядом стоит. Сперва ничего, только правую руку сломал в кисти и бросил меня на пол. Вопросы стал задавать: мол - кто, что? А потом вы стрелять начали, паника образовалась.... Он тогда достал из внутреннего кармана пиджака "вальтер" и разрядил в меня всю обойму.... Видимо, инструкции такие существуют - на случай нештатной ситуации.... Я на него не обижаюсь: у каждого своя работа.... Шульц ушёл, я выбралась из комнаты, подползла к лестнице, увидела в проёме, как Борман побежал к подземному ходу.... Там, под подушкой, ключи лежат.... От квартиры в Буэнос-Айресе, от сейфа.... В сейфе - картотека на всех наци, проживающих в Южной Америки.... Может, пригодится вам.... Вот и всё...
Через сутки с небольшим Ник получил в местном крематории маленькую фарфоровую урну, положил её в кожаную сумку, висящую на плече, никуда не торопясь, зашагал по улице Гроба Господнего, центральной магистрали Мендосы.
Через десять минут из-за угла показалась странная процессия: сотни мужчин, облачённые в чёрную эсесовскую форму, с отличительными знаками и наградами, женщины - молодые и старые, в траурных тёмных и коричневых платьях. Люди негромко переговаривались между собой на немецком языке, над толпой медленно и величественно плыл закрытый дубовый гроб.
- Мартина Бормана хоронят, - со знанием дела прокомментировал седой господин, торопливо сдёргивая с головы широкополую шляпу. - Его русские диверсанты взорвали. Говорят, использовав при этом целую тонну динамита. Так что от рейхсканцлера остались только ошмётки.
- Так уж и русские, - невесело усомнился Ник.
- Русские, точно говорю, - русские! - уверенно подтвердил господин. - Мне об этом рассказала одна старая мудрая цыганка. Цыгане - они всё знают...
Вечером Ник зашёл в знаменитый немецкий пивной ресторанчик под названием "Фатерланд".
Боши, одетые в чёрную эсэсовскую форму, хмуро попивали светлое пиво из высоких литровых кружек, закусывая сочными, истекающими противным жёлтым жиром, баварскими сосисками.
Франц Шульц, по-прежнему одетый в свой швейцарский сюртук с позолоченными галунами, одиноко скучал за дальним столиком, напротив открытого окна.
Ник заказал стограммовый стаканчик с пивным шнапсом, выцедил в два глотка, вытер салфеткой рот, бросил на стойку мятую купюру, вышел на улицу, подошёл к открытому окну.
- Разве мы с вами знакомы? - близоруко прищурился бывший криминалдиректор Службы охраны четвёртого Управление РСХА.
- Какая, собственно, разница, - пожал плечами Ник, достал из кармана пиджака браунинг и два раза выстрелил Францу Шульцу в сердце.
После этого вытащил из брючного кармана американскую мощную гранату, оторвал кольцо, ловко зашвырнул гранату в открытое окно ресторана, пригнулся...
На пороге гостиничного номера его встретила Марта.
- Тут недавно где-то прогремел взрыв, - грустно улыбнулась девушка, - Не ты, часом, долги раздавал?
- Я, - согласно кивнул Ник головой.
- Раздал? Тогда давай собираться, самолёт в Буэнос-Айрес вылетает через три часа. Это первый рейс после свержения Перрона. А когда будет второй - неизвестно...
В Буэнос-Айресе Ник и Марта поселились всё в той же двухкомнатной квартире-студии на улице Виамонте, рядом со станцией метро "Кальяо".
Афоньо уехал в далёкий Мехико - на встречу с Эрнесто Геварой и его кубинскими друзьями, Айна отбыла на ранчо - приближалось время зимнего отёла, в городе задержался только Сизый.
- Хочу в "Банко Насьональ" кредит взять на покупку австрийских племенных бурёнок, - пояснил Лёха. - Опять же надо подумать и о предстоящей свадьбе. По аргентинским понятиям - именно на отца невесты ложатся основные хлопоты. Так что придётся побегать, посуетиться...
Марта, на удивление, оказалась очень хорошей хозяйкой: кормила Ника всякими аргентинскими разносолами, пополнила его одежный гардероб разными модными вещами.
- Ничего, скоро ты у меня станешь настоящим щёголем! - весело смеялась девушка, надевая на голову Ника высокий чёрный цилиндр. - Все женщины Аргентины будут оборачиваться тебе в след, а я буду жутко ревновать, и закатывать тебе безобразные сцены необузданной дикой ревности...
Ник ждал приказа из Москвы и продолжал уговаривать Марту уехать вместе с ним.
- Москва - очень красивый город, она тебе понравиться. Потом в Ленинград съездим, я тебя повожу по музеям и театрам. А потом там начнутся "белые" ночи, будем гулять по городу, мосты "разводить"...
- Как это - "белые" ночи?
- Так это. Можно всю ночь напролёт читать книги, вовсе не зажигая света. Поехали? Тебе понравиться в России. Я тебя научу осенью грибы собирать, зимой - кататься на лыжах. Поступишь в специальную школу при ГРУ, научишься всяким полезным штукам. По миру поездим. А потом я уговорю руководство, чтобы нас с тобой отправили в Аргентину - на стационарную работу. Конечно, не получится - отвечать только за Аргентину. Придётся курировать всю Южную и Центральную Америки. Работать бок о бок с кубинскими товарищами, Чили посещать, Колумбию. Тебе понравится, моя небесная сеньора, втянешься, детей мне нарожаешь - сколько захочешь...
Марта хмурилась, то, соглашаясь уехать в СССР, то наотрез отказывалась.
И настроение у девушки менялось очень резко и кардинально: то она беззаботно и радостно смеялась, то надолго замолкала, хмуро размышляя о чём-то.
Ник не торопил невесту, понимая, как трудно даются такие глобальные решения, переворачивающие всю устоявшуюся жизнь.
Они много гуляли по Буэнос-Айресу, посещали музеи и театры, ходили по ресторанчикам и крохотным кафе, пили местные сухие вина, танцевали медленное и тягучее танго, потом возвращались в свою крохотную квартирку-студию и до самого рассвета занимались любовью.
На душе у Ника было светло и радостно, но одновременно с этим и безумно тревожно. Он чувствовал - каким-то шестым чувством, что в самое ближайшее время случится что-то очень важное, могущее безвозвратно всё и навсегда изменить...
Этот зимний июльский день ничем не отличался от череды других.
Голубое безоблачное небо, холодный южный ветер, с утра на градуснике было всего плюс восемь градусов по Цельсию.
- Поедем за город, - сонно предложила Марта, нажимая на кнопку будильника. - Погуляем по тихой зимней пампе, подышим свежим воздухом, позапускаем воздушного змея. Когда мы с Афоньо были маленькими, то с отцом часто ходили в пампу, запускали в небо змеев - каждый раз нового...
В пункте проката Ник взял в аренду нежно-голубой, почти новый "линкольн".
Наскоро перекусив в ближайшем кафе, они выехали из города.
На заправочной станции Ник залил полный бак бензина, купил большую картонную коробку со сборным воздушным змеем.
Через два с половиной часа проехали городок Талар, ещё минут сорок медленно колесили по ухабистому жёлтому просёлку.
Когда машина забралась на очередной высокий холм, Ник нажал на тормоз и заглушил мотор.
Пампа встретила их чистой и звенящей тишиной. Марта вытащила из багажника толстый шерстяной плед, расстелила его на пожухлой бурой траве, позвала:
- Иди ко мне, ложись рядом, будем смотреть в небо.
Целый час они пролежали, обнявшись, нежно поглаживая друг друга. Просто лежали, смотрели в голубое бездонное небо, вздыхали горьковатый и тревожный воздух пампы, молчали...
Высоко над их головами крохотными точками кружили орланы.
- Мы же совсем забыли о воздушном змее! - оживилась Марта. - Давай, записной лентяй, поднимайся! Будем заниматься делом!
В картонной коробке, кроме отдельных деталей, обнаружились вспомогательные инструменты и материалы: клей для склеивания деревянных и бумажных частей, ножницы, короткое ножовочное полотно.
- Отдай, неумёха! - понаблюдав три минуты за неуклюжими действиями Ника, Марта отобрала у него деревянные бруски и рулон тонкой, но прочной разноцветной кальки.
Похоже, уроки, полученные в детстве, не прошли для девушки даром, уже через двадцать минут воздушный змей был готов к полёту: большой трёхцветный ромб со смешной мальчишеской рожицей посередине.
- У нашего сына будет такая же добрая улыбка, - уверенно заявила Марта, поглаживая рукой свой плоский живот.
- Ты что, хочешь сказать, что уже..., - начал заикаться Ник.
- Вот именно, уже, - радостно сообщила Марта. - Через восемь месяцев ты, идальго - умеющий драться на навахах, станешь счастливым отцом.
Ник, держа змея в высоко поднятой правой руке, побежал по гребню холма - навстречу сильному южному ветру.
Подошла Марта, положила Нику на плечо свою сильную и тёплую руку.
Воздушный змей уверенно парил на пятидесятиметровой высоте.
- Какой красивый! - восхищённо вздохнула Марта. - Как наша любовь...
Неожиданно один из орланов заинтересовался новым летающим объектом.
Гигантская птица несколько раз неторопливо облетела вокруг змея, поднялась вверх, после чего резко спикировала вниз, бросаясь в решительную атаку.
Последовал безжалостный удар мощными лапами, и обломки воздушного змея разлетелись по сторонам...
- За что? - Марта спрятала своё заплаканное лицо на груди у Ника. - И с нами так будет. Кто-нибудь чёрный и злой - подкрадётся сзади - и ударит...
Настроение было безнадёжно испорчено.
Несмотря на все усилия Ника, Марта откровенно захандрила и запечалилась, а ещё через полчаса попросила:
- Поехали домой, любимый! Сегодня пампа какая-то неприветливая, неуютная, злая....
По дороге домой заехали на Пласа Италия, пообедали в баре "Милонга".
Седой тапёр неторопливо поглаживал кончиками старческих пальцев чёрно-белые клавиши рояля, и, чуть грассируя, негромко напевал:
Дождик, хрупкие плечи
Дрожат под моими ладонями,
Тихий сиреневый вечер.
Помню...
Синий колючий ветер
Ломает ветки шиповника.
Наша давняя встреча.
Помню...
- Пойдём домой! - тихо прошептала Марта. - Пойдём быстрей, а то я опять заплачу...
Доехали до пункта проката машин, припарковались в общем ряду, Ник вернул неприметному служителю ключи и документы.
Неожиданно пошёл аргентинский дождик - мелкий, противный, хмурый.
К дому шли под одним чёрным зонтом, крепко обнявшись. Часто останавливались и исступленно целовались...
В Буэнос-Айресе не было парового отопления: зачем, собственно, если даже в самые холодные месяца года среднесуточная температура редко когда опускается ниже плюс восьми градусов по Цельсию?
Ник затопил маленький камин, потом прошёл в ванную комнату, открутил до упора кран, рукоятка которого была выкрашена в ярко-красный цвет.
Через пятнадцать минут из крана потекла относительно тёплая вода.
- Эй! Ты первая будешь мыться? - прокричал Ник в полутёмный коридор, ведущий на крохотную кухню.
- Мойся, дорогой! - тут же откликнулась Марта. - Я приму душ после тебя. Пока приготовлю омлет по-парагвайски - с мелко нарезанными бараньими почками, чесноком и диким базиликом...
Ник бодро вышел из ванной, обмотав на бёдра одно полотенце, вторым беспрерывно растирая слегка замёрзшие грудь и плечи, - вода была достаточно прохладной.
Неторопливо прошёл на кухню, незаметно взял с широкого блюда - за тоненькую пластмассовую "шпажку", крохотное симпатичное канопе, состоящее из прослоек разных сыров, подкопчённой ветчины и тонких долек сладкого помидора, губами стащил всё нанизанное - со "шпажки" в рот.
Марта с кем-то возбуждённо разговаривала по телефону.
"Ага, похоже, Сизый, наконец, нашёлся! Пора бы, уже почти трое суток не общались!" - мысленно обрадовался Ник.
Марта, стоя к нему спиной, облачённой в пёстрый полупрозрачный шёлковый халат, не доходящий ей до колен. Она что-то бестолково мешала столовой ложкой в чугунной сковородке и, рассерженно топая босой ступнёй правой ноги по буковому паркету, сердито говорила в бордовую телефонную трубку, прижимая её худеньким плечом к своему маленькому уху, спрятанному в копне растрепанных светлых волос:
- Папа, да что ты такое говоришь? Какой ещё - Гитлер? Все знают, что он покончил жизнь самоубийством ещё в сорок пятом году, в Берлине. Он и его верная подруга Ева Браун. Они оба отравились неизвестным, очень сильным ядом.... Были найдены трупы, медики всё подтвердили! Что ты говоришь? Да, слышу.... Папа, я не знаю.... Конечно, я запоминаю адрес.... Точно, я его запомнила.... Ладно, мы с Андресом прямо сейчас подъедем.... Но, папа, это всё похоже - на плохую и несмешную шутку...
Марта выключила электрическую плиту, переставила сковородку на вторую холодную каморку, вытерла руки о светлое льняное полотенце, бросила его на кухонную столешницу, обернулась, беспомощно посмотрела Нику в глаза:
- Знаешь, моё сердечко, я абсолютно ничего не понимаю. Папа сказал, что полчаса назад, в двух шагах от своего съёмного дома в Бельграно, он видел самого Гитлера.
- Что?
- Что слышал! Гитлера! Там такая ситуация. Бельграно - ещё совсем недавно был абсолютно заштатным районом нашей столицы, но несколько лет назад там некий инвестор построил три респектабельных посёлка закрытого типа: с крепким забором, надёжной охраной, собственными магазинами и прачечными.... Так вот, родители сняли коттедж в одном из таких посёлков - по мясному бизнесу им часто приходиться приезжать в Буэнос-Айрес. Коттедж четырёхэтажный, крайний - около забора, который ограничивает весь посёлок от окружающей "пролетарской" среды. Из окошка отцовского кабинета, который расположен на последнем этаже, весь рабочий район - как на ладони. Папа иногда, сугубо для познавательных целей, наблюдает, как он выражается: "За жизнью простых, обездоленных людей", из сильного армейского бинокля. Вот и сегодня - обозревал, - девушка нерешительно замолчала.
- Продолжай, дорогая, - попросил Ник.
- Он увидел, как в заброшенный дом заходит - в сопровождении трёх охранников, Адольф Гитлер. Улица Боливара, дом под номером двадцать пять. Вот и всё. Папа пошёл на разведку, велел и нам с тобой приехать туда...
Взяли с собой пистолеты, несколько запасных обойм, парочку гранат, мощный карманный фонарик.
Шофёр такси, узнав, куда предстояло ехать, тут же запросил оплату по двойному тарифу:
- Сеньор, это очень плохой район, опасный! Там постоянно происходят всякие пакости, на улицах часто находят трупы. Когда мы туда приедем, то уже совсем стемнеет...
Ник остановил машину, не доезжая до нужного дома два квартала, рассчитался с шофёром. Дождавшись, пока такси скроется из вида, осторожно, постоянно оглядываясь по сторонам, они пошли по улице имени Симона Боливара.
Вокруг было очень тихо, абсолютно безлюдно и темно.
Впереди послышались торопливые шаги: несколько неясных человеческих фигур быстро свернули в одну из боковых улочек...
Уличные фонари не работали, только из единичных окон на мостовую падал скупой свет.
- В этом районе уже два года нет электричества, - пояснила Марта. - Да и жителей совсем мало, а те, кто остались - жгут свечи и керосиновые лампы.
В фасаде кирпичного двухэтажного дома под номером двадцать пять обнаружилась всего одна, широко распахнутая дверь.
Ник прислушался - в доме царила полная тишина.
Жестом велев Марте оставаться снаружи, он снял браунинг с предохранителя и вошёл в дом.
Тишина, Ник включил фонарик. Жёлтый луч выхватил из темноты старенькую мебель, густую паутину под потолком. Судя по всему, дом уже несколько лет был необитаем.
Не обнаружив на первом этаже ничего интересного, Ник по скрипучей лесенке поднялся наверх.
На втором этаже было всё тоже: паутина, запустение, какие-то старые тряпки, беспорядочно разбросанные по полу.
А это - что такое?
Неподвижная широкая спина человека, лежащего лицом вниз.
Из спины, чуть ниже левой лопатки, торчала наборная рукоятка ножа.
Ник вытащил нож из спины, отбросил его в сторону, перевернул человека на спину, направил луч фонаря на лицо...
Сизый. Неподвижные глаза широко раскрыты.
"Мёртвый. Минут двенадцать-пятнадцать уже, - подумал Ник. - Как же так, Лёха? Как же так, брат?"...
Ник вышел на улицу.
- Что там, дорогой? - взволнованно спросила Марта.
- Мы должны их догнать! - сквозь зубы зло проговорил Ник. - Мы успеем, они не могли далеко уйти!
Побежали по узкой боковой улочке, где недавно скрылись неясные фигуры. Через пять минут впереди показалось призрачное жёлтое пятно.
- Дальше - только на цыпочках! - шепнул Ник. - Идём вперёд совершенно бесшумно, прижимаясь к стенам домов...
Улица выходила на круглую площадь, посередине которой в пустой столитровой бочке горел яркий костёр. Около костра о чём-то жарко спорили несколько человек, чуть дальше угадывались силуэты двух легковых машин непонятных марок.
- Бросаем по гранате: ты - целишься прямо в бочку, я - в машины. Потом добиваем всех из пистолетов. Всё, начинаем на счёт три. Раз, два, три!
Два взрыва прозвучали практически одновременно.
Ник выскочил на улицу и начал стрелять, заметив краем глаза, как рядом с ним Марта ведёт огонь сразу из двух пистолетов, по-македонски...
Всё было кончено. Ник подошёл к трупам, внимательно всмотрелся в лицо одному из них.
"Может, и в правду, Гитлер?", - подумалось.
Ник нагнулся и крепко дёрнул мертвеца за характерные усы. Усы не отклеивались.
Пожав плечами, Ник вставил в рукоятку браунинга новую обойму, и полностью разрядил её в мёртвое лицо.
Незачем было ставить перед аргентинской полицией такие неразрешимые загадки...
Полиция приехала через пятнадцать минут.
Ник скупо отвечал на вопросы заспанного инспектора.
- Мой друг, сеньор Алекс Гонсалес, попросил меня приехать по адресу - улица Симона Боливара, дом номер двадцать пять. Зачем? Он мне не говорил. Мы вместе с моей невестой приехали сюда на такси. Нет, номера я, к сожалению, не запомнил. Я поднялся на второй этаж и обнаружил мёртвое тело своего друга. Потом на площади послышались взрывы и пистолетная стрельба. Нет, туда мы подошли только после приезда полиции. Оружие? Нет, мы с невестой не носим оружия.
Марта тоскливо молчала, прикрыв глаза ладонью и раскачиваясь из стороны в сторону...
Сизого похоронили через трое суток, на старинном городском кладбище.
Неожиданно к похоронной процессии присоединился хмурый капитан Куликов.
- Здравствуй, Никита Андреевич! Вот оно как получилось.... Жалко Лёшку.... А я за тобой прибыл, руководство послало. Велено срочно возвращаться домой.
Айна полностью "ушла в себя": молчала, в глаза не смотрела, ни с кем не разговаривала.
- Что нам делать, Марта? - спросил Ник у невесты. - Москва прислала за мной яхту.
- Что ж, плыви, дорогой, - слабо улыбнулась девушка. - Плыви, моё сердечко...
- А ты?
- Ты же всё понимаешь. Я сейчас не могу. Надо маму поддержать. Очень скоро, я знаю, она отойдёт, начнёт мстить. Тогда и картотека Анхен пригодиться. А у меня, если ты ещё не забыл, есть младшие братишка и сестрёнка. Кроме меня за ними некому присматривать. А ты - плыви...
Ник посмотрел девушке в глаза.
- Я попрошу генералов, чтобы меня направили в Аргентину - на смену твоему погибшему отцу. Ты жди меня, дорогая!
- Хорошо, я буду ждать! Но только года два. Больше у меня не получится, извини. Не смогу я больше - без крепкого мужского плеча рядом. Я такая - какая есть, совсем даже не Святая Мадонна...
"Кошка" уверенно скользила по тускло-серебряным волнам Ла-Платы, великой Серебряной Реки.
Буэнос-Айрес уже давно растаял за кормой, впереди - на сколько хватало взгляда, была только грязно-серебристая вода, изрезанная причудливыми морщинами волн.
"Вот и всё, - подумал Ник. - "До свидания, Аргентина, странная и призрачная бело-голубая страна! Я очень надеюсь, что мы ещё увидимся с тобой...".
Ла-Плата - река, где не видны берега.
Незнакомые звёзды - играются с полночью.
Волны - цвета старинного, давно нечищеного столового серебра...
Лентяйка - местная горничная.
Ночью - не уснуть - в гостиничном номере:
Что-то постоянно - шуршит по крыше.
Шуршит - по стеклу и по подоконникам.
Всё шуршит и шуршит...
Что это? Темно - ничего не вижу.
А утром, распахнув окошко, понимаешь:
Может это - вам покажется странным,
Но везде и всюду летают -
Миллионы лимонных листьев, опавших с платанов.
И тогда многое - понимаешь...
Танго - звучит из каждого раскрытого окошка.
На улицах - нищие играют на скрипках.
Сосиски в тесте, виноградная граппа, упитанные уличные кошки,
Молоденькие девушки, одетые только в улыбки...
Везде - портреты Эвиты Перрон.
Она умерла - много лет назад.
Ну и что из того? Каждый трамвайный и троллейбусный вагон
Демонстрирует вам - её незабываемый взгляд,
Её милое - лицо...
Она умерла в возрасте Христа,
И весила при этом - ровно тридцать три килограмма.
Аргентина тогда застыла и ждала:
Когда же она воскреснет? Великая Дама...
В золотистой луковой корочке - аппетитные кусочки асадо.
Лукавые чёрные глаза - за столиком напротив.
Извините, милая сеньорита, но я срочно уезжаю:
Больно уж она грустна - ваша аргентинская осень...
Вы никогда не бывали в Аргентине?
Не бродили по ночным улочкам Буэнос-Айреса?
Мне вас жаль, господа и товарищи:
Ни об этой планете, ни о настоящей жизни, в частности,
Вы, собственно, ничего и не знаете...
Сглазил, как всегда, больше в Аргентине Нику уже не удалось побывать.