На секретном военном аэродроме Ника встретили громоздкий АНТ-4 и злой до невозможности Маврикий Слепцов - собственной персоной.
Увидав Ника, вылезавшего из гидроплана на настил пирса, нависающего над водами местного озера, Слепцов тут же разразился потоком отборных ругательств:
- Так и растак всех на этом свете! Всех - без исключения и по-разному! Раз по пятьсот с минимальными перерывами! За что мне всё это? Сижу себе в Сухуми, отдыхаю культурно, в море купаюсь, девчонок развлекаю, никого не трогаю, так нет, надо куда-то лететь срочно. Изволь всё бросить - и на крыло! Так его растак! "Что такое?" - скромно интересуюсь. Говорят, что надо одного очень важного и заслуженного человека над Финляндией протащить и рядом со шведской границей выбросить - на парашюте. Важного человека? Заслуженного? Да без всяких проблем! Прилетаю, а здесь ты, Никитон! Так тебя растак! С каких пор это ты - важным заделался? Почему это я должен море и девчонок бросать - ради твоей мерзкой персоны? Нет, ты изволь объяснить!
Минут через десять заслуженный полярный лётчик, забиравший в своё время с неверной льдины челюскинцев, наконец-то выдохся и замолчал.
- Ну, всё сказал, ас недоделанный? - обратился к нему Ник. - Тогда, Мавр, старый ты перец, иди сюда, - обнимемся что ли.... Да, а выпить то, друг мой, не найдётся ли случаем? Как сейчас помню, у тебя же коньяк всегда был припрятан - где-то там, в хвосте самолёта...
Обнялись, коньячку выпили, обменялись последними новостями и неприличными свежими анекдотами.
- Рад за Лёху Сизого и его симпатичную жёнушку! - сразу же заверил добрый Мавр. - Двойня - это просто отлично! Увидишь - приветы передавай от меня...
Не стал Ник ему говорить, что Лёха пропал без вести.
Во-первых, данный факт являлся служебной тайной.
А, во-вторых, зачем понапрасну расстраивать хорошего человека? Ему же ещё самолёт вести по маршруту...
Вскрыл Ник светло-коричневый конверт, переданный ему Слепцовым, ознакомился с содержанием очередной инструкции. Предстояло спрыгнуть с парашютом над финским хутором Халкипудос, что находился в двадцати километрах южнее от городка Оулу.
Там должны были встретить, переправить через Ботнический залив в Швецию, помочь добраться до Стокгольма, где, ясен пень, будут даны следующие указания.
- Вот же служба наша, всё бы им играть в конспираторов! - пожаловался Ник. - Нет, чтобы сразу всё сказать: так мол и так, конечная точка маршрута - такая-то, маршрут - такой-то. Все нюансы можно было бы продумать заранее, всё спланировать тщательно. Так нет, выдают информацию по крохотным кусочкам, всё опасаются утечки. А какой в этом смысл? Всё равно где-то на самом верху сидит дятел, и постукивает регулярно всем потенциальным противникам и врагам. В чём тут заключается глубинный смысл? Кто мне объяснит?
Мавр только плечами пожал, допивая из горлышка бутылки коньячные остатки.
- Бесполезно, брат Никитон, мне задавать такие сложные вопросы. Это ты у нас - рыцарь плаща и кинжала, а я - простой извозчик, куда велят - туда и везу. Кстати, а чего это ты расселся? Иди вон в тот домик, подбери себе одежду потеплее, минут через сорок стемнеет, будем взлетать - согласно установленного графика...
Экипировался Ник знатно: короткий полушубок на оленьем меху, утеплённый лётный шлемофон, ватные штаны, собачьи унты, толстые, вязанные из мохнатой овечьей шерсти перчатки.
Несмотря на всё это и даже на регулярные коньячные добавки, Ник очень даже прилично закоченел: температура в салоне самолёта была на уровне минус двенадцать - минус пятнадцать градусов, а полёт продолжался уже почти три часа.
- Эй, Никитон, срочно греби сюда! - позвал из кабины Маврикий. - Вон, видишь, внизу горят два сигнальных костра? Тебе, дружище, прямо туда и надо. Погода на земле просто отличная, ветерок совсем слабый. Сейчас я кружок сделаю, а как на второй зайду, так и сигай смело вниз! Всё понял? Ну, тогда - покедова! Всех благ! Может, и увидимся ещё когда-нибудь!
Ник смотрел вниз из открытого самолётного люка, закрывая рукой лицо от холодного ветра. Вот они, два светлых пятна - прямо под самолётом. Пора!
Сильно оттолкнулся от деревянного настила салона, без раздумий прыгнул вперёд - в непроглядную и таинственную тьму...
Было немного страшновато: как-никак первый прыжок с парашютом - после того последнего, памятного, закончившегося семимесячным пребыванием в госпитале.
Пульсировала на уровне подсознания подлая трусливая мыслишка: вдруг, и сейчас что-нибудь аналогичное произойдёт?
Ничего такого не произошло. Хладнокровно досчитал до семи и резко рванул за деревянное кольцо. Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс, свободное падение прекратилось, Ник начал плавно опускаться на финскую землю...
Два желтовато-оранжевых пятнышка медленно приближались. Ник грубо, на вскидку, определил силу и направление дувшего ветра, сильно потянул за правые стропы, внося коррективы в маршрут спуска.
Приземлился он как раз между кострами, погасил купол, тут же выбрался из лямок и ловко скатал парашютную ткань в большой комок, перевязал заранее приготовленной верёвкой.
- Здравствуйте, товарищ! - неожиданно по-русски приветствовал его красивый женский голос. - У вас всё хорошо, ничего не сломали? Сейчас я вам помогу!
Подошедшая женщина держала в вытянутой руке небольшой, но очень ярко горевший факел. Незнакомка была одета в неуклюжий малахай, на её голове красовалась большая лохматая шапка-ушанка, из под которой выбивались русые пряди.
- Меня Марией зовут, - представилась женщина. - Оставьте ваш парашют прямо здесь, мой муж Юха его приберёт. Идите за мной, до хутора и полверсты не будет.
Шли через поле, на котором ещё местами лежал снег, иногда в поле зрения попадали кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.
- Что это за камни? - поинтересовался Ник.
- Обычные камни, - не оборачиваясь, ответила Мария. - Тут вся земля с камнями. По осени думаешь, что все камни уже собраны. Приходит весна, сходит снег, опять всё поле в камнях! Откуда они только берутся? Уже пора пахать, ячмень и рожь сеять, скоро надо будет картошку сажать, а приходится всё с этими каменюками возиться, чтобы лемех не загубить...
Через двадцать минут подошли к хутору, стоявшему на лесной опушке: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная баня, треугольник погреба, тёмный сруб колодца. Лениво забрехала собака, почуяв людей, всхрапнула лошадь, тревожно замычали коровы, в одном из сараев тревожно загоготали гуси.
- Вот же беспокойные, - по-доброму вздохнула Мария и громко прокричала что-то по-фински. Через минуту опять наступила полная тишина.
- Проходите! - женщина распахнула низенькую широкую дверь. - Грейтесь, там натоплено, сейчас я и поесть соберу. Ой, подождите, я лампу зажгу! - чиркнула спичкой о коробок, запалили керосиновую лампу, прикрыла тоненькое пламя длинной стеклянной колбой.
Через тесные сени, стены которых были завешанные самыми различными вещами, Ник прошёл в горницу.
Большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой мебелью, по торцам висели цветастые ситцевые пологи, отгораживающие, по всей видимости, спальные места, в углу размещалась круглая ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось тепло.
Мария сбросила свой малахай и ушанку на пол. Тут и выяснилось, что она настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На голове в шикарную корону была уложена толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку.
А глаза - васильковые, лучистые: таких красивых и огромных глаз Нику никогда ещё не доводилось видеть.
- Сейчас перекусим, - смущённо засуетилась хозяйка, почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд. - Я быстро вам соберу!
- Да не надо ничего, я сыт, - Ник попытался успокоить Марию. - Честное слово, я не голоден! Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?
- А поспать вам и не получится, - огорчилась хозяйка. - Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже ждать будут. Поэтому надо плотно поесть. Дорога дальняя, холодно на улице. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно!
Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную досочку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершении достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.
Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделяющая горницу от сеней, и в помещение вошёл низенький упитанный мужичок лет пятидесяти пяти. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.
- Здраста! - протянул мужичок Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: - Моя звать - Юха!
Юха обошёл стол и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.
Юха на плохой аппетит не жаловался и переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала на его тарёлку новые куски и кусочки.
"Какая странная парочка, Белоснежка и один прожорливый гном, прямо!", - удивился про себя Ник. - "Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке - свои погремушки".
- Моя - коммуниста! - со свистом прихлёбывая с блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. - Я любить Ленин, Сталин! Я - коммуниста!
После этого заявления низенький финн стал собираться и через пять минут куда-то ушёл, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности Коммунистическим Идеалам.
Минут пять Ник по-честному боролся со своим любопытством, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду, налив себе литровую кружку крепкого чая:
- А как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то не отвечайте! Просто вот - любопытно стало, не сдержался.
Женщина только грустно улыбнулась.
- Да нет, ничего, меня все про это спрашивают, уже привыкла. Мой отец ещё в Санкт-Петербурге ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а потом его дальше уже развозили - на подводах со специальными большими бочками. А жили мы в Мурино, это деревня такая севернее города. Хорошо жили, зажиточно, - так мне мать рассказывала, сама то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда.
- В придорожные? - не понял Ник.
- Ну да, - коротко кивнула Мария, обхватив ладонями кружку с чаем. - В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали. Потом война с немцами началась, за ней - одна революция, потом - другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже - в придорожные пошла. Обычное дело. Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново - по-новому. А ещё у них небольшая ферма была - немного севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград, сметану возил, масло, творог. Граница? Да он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, то - товарищ Жданов. Понравилась я ему, стали встречаться, он стал мне денег давать. Я и забыла про остальных клиентов, или - почти забыла. Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного эти продукты возил, так сам коммунистом стал. Финны - они очень доверчивые. А по весне 1939 года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселится, ему, мол, НКВД и денег выделило на покупку этой фермы. Я и согласилась. А чего кочевряжиться? От добра - добра не ищут. Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти - одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да чего там, не убудет от меня. Юха меня с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчали, всё честь по чести. Потом вот и сюда переехали.
- У его родители как отнеслись к вам? - не сдержался Ник от следующего вопроса. - Или они не знали...?
- Знали, конечно. Только финны к этому нормально относятся, в смысле - брать жён из русских проституток. Во-первых, мы всё-всё умеем, что мужчине надо. Во-вторых, много плохого видали в жизни, поэтому и хорошее ценим всегда. В-третьих, тут жизнь на хуторах проходит, всегда на глазах у мужа, да и изменять то ему тут не с кем, безлюдно вокруг. А когда праздник какой, и все где-нибудь вместе собираются, то опять таки всё на виду, ничего не утаишь. Вот так и живём: он меня за красоту любит, я его - за доброту...
Через час вернулся улыбчивый Юха, объявил, что всё уже готово и через два часа можно отплывать, по этому поводу предложил ещё перекусить.
В это время за цветастым пологом послышалось какое-то шевеление. Сперва в щели между двумя ситцевыми полотнищами показался озорной карий глаз, через минуту в комнату выскочила невысокая девчушка в длинной ночной рубашке со смешно торчащими в стороны двумя рыжими хвостиками.
- Анна-Мария, - девчушка присела перед Ником в некоем подобии книксена и негромко добавила несколько коротких фраз на финском языке.
Уяснив, что перед ней находится русский, милое создание тут же выпрямилось, откашлялось и выдало пятиминутный поток отборных матерных ругательств...
От неожиданности Ник опрокинул на скатерть вазочку с черносмородиновым вареньем и принялся неловко извиняться. Мария и Юха всё происходящее встретили искренним громким смехом, словно стали свидетелями коронного номера знаменитого юмориста.
- Извините её, ради Бога! - сквозь слёзы попросила Мария. - Это она ещё из России вывезла. Сейчас она в основном по-фински говорит, и ведёт себя вполне прилично. Но стоит ей русского увидеть, тут же материться начинает. В чём тут дело? Вы уж не сердитесь, она это не со зла...
Оказалось, что берег залива совсем рядом, и трёхсот метров не будет.
Подошли к приземистому одномачтовому баркасу, совместными усилиями столкнули его в воду, расселись: Юха сел у руля, Мария и Ник - на вёсла.
- Снимите унты и наденьте резиновые сапоги, они под теми досками лежат, - посоветовала Мария. - Около шведского берега ещё лёд стоит, старый уже, с проталинами, унты в минуту промокнут. Вам, кстати, приходилось когда-нибудь ходить по тонкому льду, уже по последнему? Доски с собой и везём - как раз для этого дела.
- Приходилось, - скупо улыбнулся Ник.
Баркас отчалил от берега, минут через пять Юха поставил крохотный прямоугольный парус, ловя слабые порывы попутного ветра.
Ник усердно грёб, ощущая рядом жаркое бедро Марии.
Лодка вошла в узкий и извилистый фьорд, берега которого представляли собой сплошные скалы - чёрные, причудливо изрезанные, неприступные, издали напоминавшие башни классического средневекового замка. Впрочем, вдоволь полюбоваться этой изысканной "архитектурой" не довелось: из глубины фьорда неторопливо и уверенно выплыл нескончаемый поток плотного тумана, окутав собой всё вокруг.
Через час туман рассеялся.
- Сейчас "глория" начнётся! - радостно известила Мария.
Лучи весеннего солнышка робко пробивались сквозь лёгкую невесомую дымку, плотная стена тумана, плавно изгибаясь, медленно уходила от баркаса прочь, в сторону сурового Балтийского моря.
И на фасаде этой молочно-белой стены - словно в большом старинном зеркале, Ник, совершенно неожиданно для себя, увидел отражение лодки, окружённое разноцветным радужным ореолом.
Вот - лиловый капитан Юха раскуривает свою трубку, отливающую в этом тумане-зеркале всеми оттенками фиолетового и сиреневого, а рядом светло-зелёная Мария поправляет в уключине розовое весло...
- Не может такого быть! - опешил Ник. - Что происходит?
- Впервые это явление - известное сейчас как "глория", описал сам великий Амундсен. Очень похоже, что он и название придумал. Я сама прочитала в одной книжке: "Солнечные лучи падают под таким редким углом, что вокруг теней, которые отбрасывают предметы, раскладываются по краям цвета спектра.... Шведские шхеры - одно из немногих мест на Земле, где можно воочию увидеть цветную тень. Особенно впечатляющие картины получаются тогда, когда огромные тени от скал или морских судов падают на туман или низкие перистые облака...".
В действительность его вернул громкие возгласы Юхи.
Ник перестал грести и развернулся на сиденье. До полосы берегового льда оставалось метров семь. Сёд был пористый, местами - жёлто-фиолетовый, местами - откровенно-чёрный, общая ширина полосы не превышала двух километров.
Баркас несильно ткнулся носом в ледовое поле и тут же углубился в него почти на целый корпус.
- Нормально всё, - заверила его Мария. - Ещё неплохо держит, доберётесь. Ну, может, и искупаетесь разок. Ничего, не страшно. Обычное дело. На берегу вас Генрих встретит. Он знает, что дальше делать.
- Пока, до сданья! - весело заявил Юха и выбросил из баркаса на лёд несколько широких досок. - Я очень любить Сталин! Я - коммуниста!
- Смело идите. Только очень осторожно, чтобы доски были рядом. А ещё лучше - сразу на доску ложитесь и отталкивайтесь руками ото льда. Если ещё будете в наших краях, то всегда заходите, запросто. Удач вам!