Аннотация: Вышел в сборнике "Русская Фантастика-2011"
Олег Бондарев Звездное наследство
Многие мои друзья собирают марки. Они души не чают в этих чертовых квадратиках с рифлеными краями, на которых изображено все, что только на ум придет недалекому художнику, -- от коалы до самолета братьев Райт. Мои друзья таскают на заседания идиотских клубов огромные толстые альбомы, которыми при Желании можно сокрушать головы или гвозди в стены вбивать. Даже чертов миллион марок не весит столько, сколько весит этот гигантский альбом.
Но кто-то готов отвалить целую кучу зеленых за крохотное изображение панды, раскачивающейся на ветке.
По мне, так это полный идиотизм.
Недалеко ушли нумизматы -- собиратели старинных монеток. Еще чуть дальше -- те, кто срывает горло на аукционе, где торгуют антиквариатом, и с довольной улыбкой уносит домой бездарную мазню бездарного маляра, купленную за три миллиона зеленых.
И ближе всего ко мне те, кто тратит суммы с кучей нулей за единицей на накладные усы Курта Кобейна, которые на самом деле вчера сделал находчивый продавец. Сделал как раз для таких идиотов.
И все же я считаю свой труд в большей степени интеллектуальным. Это не просто мания -- это разумные шаги. На что это похоже? Игра на бирже -- в яблочко. Когда ты не можешь просто стоять на месте, ты должен делать умные ходы по всем фронтам, не пытаясь развить успех на одной узенькой дорожке.
Так и здесь.
Начинать лучше всего с похорон -- пока другие фэмилисты не насели на несчастное семейство... до меня. Нет, разумеется, не я один такой умный: другие опытные коллекционеры тоже начинают оттуда. Каждый раз, как я иду на кладбище, чтобы скорбеть о мистере Джонсоне или мистере Джеймсе, я знаю, что встречу как минимум двух конкурентов.
Впрочем, они редко доставляют мне хлопоты, потому что я слишком хорош.
Наверное, вам интересно, кто такой -- этот таинственный я?
Как сказано выше -- фэмилист.
Все еще неясно?
Я коллекционирую семьи знаменитостей.
Скажу сразу -- это развлечение не для бедных. Фэмилисту приходится немало тратить, прежде чем он получит вожделенное семейство: сначала вы платите за билет до, скажем, Марса, где проходят похороны, по дороге в космопорт покупаете шикарный венок, а когда поближе знакомитесь с вдовой и ее милыми детишками, вас начинают трясти, как свинью-копилку. То есть сначала осторожно, потом сильней и сильней... Если вы вовремя не остановите их, в конечном итоге вас попросту разобьют на десяток осколков и отберут последнюю мелочь. Скажу по секрету, останавливаются далеко не все -- многие становятся жертвой азарта. Как в рулетке -- вы ставите, ставите, ставите... пока в один прекрасный момент не осознаете, что ставить уже нечего и что последние три кона вы толкали на двойное зеро оторванную пуговицу.
Слава богу, со мной такого никогда не случалось.
Впрочем, вас далеко не всегда трясут. Трясут лишь те, кто не любит -- из вредности. У звездных вдов, как правило, имеется нехилое наследство, оставленное богатеньким муженьком, и, если женщины вас полюбят, они будут купать вас в роскоши. Вам не дадут потратить даже полцента -- если вас любят.
Признаюсь честно, целью игры является именно она -- любовь.
Потому что только любящая жена может вписать мужа в завещание.
И вот, когда вас официально туда вписывают, вы ждете месяцок-другой и звоните в контору Билли Дрейка.
-- Билли, -- говорите вы. -- У меня есть для тебя три жизни.
И Билли ухмыляется -- так, как умеет только он один. Вы договариваетесь, во сколько ему подъехать, и в назначенный час он у вас, и он забирает их жизни -- жены и двух малышей, дочки и сына. Все выглядит чисто, хоть и странно -- будто бы у всех троих разом отказало сердце. Никаких следов насилия, отравления, в них никто не стрелял и не бил их ножом. Да, это подозрительно. Но никто не сможет доказать, что это убийство, потому что следов насилия нет, а Билли Дрейк официально не существует. Билли Дрейка не видят камеры и фотоаппараты, не слышат диктофоны и другие средства записи, и у него нет отражения -- как у вампира из глупого ужастика, только взаправду. Подобные ему типы встречаются очень редко, вот в чем проблема. Таких, как Билли, один на два миллиона. Или на три.
Сложно сказать, как он вынимает жизни. Он просто достает три контейнера, делает движение бровью, и три тела шумно падают на пол. После Билли закрывает контейнеры, убирает их обратно в сумку и, получив свое вознаграждение, уходит.
Не знаю, связан ли Билли с кем-то еще из фэмилистов. Ему я этот вопрос задать не решаюсь. Впрочем, просматривая утреннюю газету, я не нахожу никаких иных "обезжизненных", кроме тех, которых для меня приготовил Билли.
Я нашел Билли случайно. Случайно увидел, как он лишает жизни двух бродяг в переулке, и решился подойти. Заинтересованный, я завел с ним беседу -- прекрасно понимая, что это игра с открытым огнем, но не в силах удержаться от вопросов.
Мы быстро сдружились. Билли отлично знал свое ремесло, а я готов был хорошо заплатить -- тогда я только-только стал фэмилистом и уже порядком устал от первой вдовы, с которой свела нас судьба. Билли был идеальным инструментом для удаления надоедливой супруги и ее сорванца-сына из моей жизни, и я, не задумываясь, этим инструментом воспользовался.
Для остальные фэмилистов успех предприятия -- в самом завещании, в том, сколько они получат после смерти жены. Для меня важней количество завещаний. Остальные фэмилисты чертовски завидуют мистеру Джонсу, мистеру Уильямсу, мистеру Лестеру, которые все на самом деле являются мной одним, потому что у всех этих трех ипостасей в разное время скончались их богатые жены.
Остальные фэмилисты занимаются этим, чтобы прийти в бар и за кружечкой пива сказать, обняв коллегу за плечи: "Ты знаешь, а меня ведь вписала в завещание вдова Зига Рурка. Наверное, я стану чертовски богатым, когда она умрет!" Обычно спустя год-другой такие типы пытаются собственными силами приблизить этот заветный момент под названием "когда она умрет", попадаются и получают пожизненное -- за мошенничество, за убийство, за весь букет своих преступлений.
Я же не жду, пока мне надоест быть чьим-то мужем. Я подхожу к этому с холодной головой. Едва я в завещании, я звоню Билли. Мне незачем хвастаться перед другими. Я знаю, что я -- лучший в своем деле, и мне вполне хватает собственного признания.
Честно сказать, с каждым годом работать все сложней и сложней. И дело тут не в возрасте, потому что возраст давно научились скрывать за множеством всевозможных операций. Дело в том, что звездные вдовы, наслышанные о прогоревших фэмилистах, либо становятся чересчур подозрительными, либо, напротив, чересчур приветливыми. В первом случае они не хотят иметь с вами ничего общего. Во втором -- напротив. Однако будьте готовы к тому, что однажды эта приветливая мордашка, все также солнечно улыбаясь, разобьет вас, как свинью-копилку.
Я, признаюсь, нередко ввязывался в авантюры, пытаясь подобрать ключики и к первой категории, и ко второй. В начале моей карьеры фэмилиста я тяготел к простым вариантам, когда вдова сама ищет утешения у первого встречного... но эта простота вскоре наскучила, и я стал воротить нос от женщин, которые сами бросались мне на шею.
Благо пока что я побеждал, хотя попадались мне и крепкие орешки, и настоящие акулы. Опыт делал свое дело, Билли -- свое, и мы втроем неплохо справлялись.
История, которую я хочу вам поведать, началась через два месяца после моего пятидесятилетия. Я отлично спраздновал его с очередной моей пассией, внучкой Адама Сэндлера, и миллионами моих друзей, получил массу хорошего настроения и огромное количество самых разнообразных подарков... Но главный мне преподнесла, конечно же, Лана -- вечером, когда мы остались одни в нашей огромной спальне ее шикарного трехэтажного особняка, она наклонилась к самому моему уху и прошептала:
-- Поздравляю тебя с третью жизни, дорогой.
И вложила в мои руки завещание, где значились мое имя и фамилия. Мне оставалось только поставить подпись, что я и сделал, отблагодарив Дану поцелуем. После был жаркий секс, после она, обняв меня, уснула, а я, потянувшись к телефону, набрал номер Билли и сказал:
-- Десятого сентября в семь. Керри-роуд, двадцать три, две жизни.
Он сказал "угу" и отключился. Я положил трубку на рычаг и обнял Дану. Она была мягкая, теплая и податливая. Прижавшись ко мне всем телом, она замурлыкала во сне.
Я вздохнул и, чмокнув ее в темя, закрыл глаза.
И все же с каждым разом все сложней.
С годами трудней избавиться от привязанностей. Чем дальше, тем горше на душе, тем чаще думаешь, какая же ты лицемерная сволочь. И тем крепче прижимаешь ее к себе в последнюю ночь.
Или это ты сам прижимаешься к ней, потому что тебе так страшно от собственных действий, что в одиночку стерпеть просто невыносимо?
Черт, кажется, я становлюсь сентиментальным. А это для моей профессии недопустимо.
Мы славно провели те два месяца -- слетали на Венеру, отдохнули, Маргарита даже с пареньком каким-то познакомилась и теперь перезванивалась с ним по Скайпу...
А потом мы вернулись в особняк, и я стал ждать Билли.
Ждать звонка в дверь, который раздастся десятого сентября точно в семь -- ведь Билли никогда не опаздывает.
И тогда Дана и ее дочь Маргарита лишатся жизней.
Я никогда не говорю "умрут", когда речь идет о Дрейке. Билли не убивает. Он просто лишает жизней.
Он, скорее, грабитель или вор, но уж точно не убийца.
* * *
Звонок в дверь разбудил нас. В этом доме жильцы не привыкли вставать раньше десяти, потому что не знакомы со словом "работа".
-- Кто это, черт бы его побрал? -- пробормотала Дана.
В общем и целом она была вежливой девушкой, однако в подобные моменты людям обычно не до вежливости: спросонья даже интеллигент может ругнуться.
-- Не знаю... -- вяло пробормотал я, и лишь потом меня клюнуло: это ведь Билли! -- Я посмотрю.
Облачившись в атласный халат, я влез в мягкие тапки и, насвистывая, отправился вниз. Я волновался, как и всегда в такие моменты, однако это был, скорее, не страх, а предвкушение момента.
Провернув ключ в замке, я открыл дверь. На пороге стоял Билли со знакомой сумкой "Найк" на плече. Он улыбнулся мне своей щербатой улыбкой и сказал:
-- Утро, мистер Чистер.
Это имя придумал я. Мы с Билли договорились, что он будет звать меня именно так и никак иначе. Хотя на самом деле это были всего лишь строчки из дурацкой рекламы моющего средства, а вовсе не моя фамилия.
-- Утро, Билли, -- сказал я, вытирая заспанные глаза и потягиваясь. -- Проходи. Детская на втором слева, наша спальня -- в правом крыле.
-- Вы снова не составите мне компанию?
-- Нет. Я пойду умываться.
-- Выглядите растерянным, -- заметил Билли.
-- Это спросонья.
-- Да ладно! -- фыркнул Дрейк. -- Что-то случилось?
-- Да нет, все в порядке.
-- Ну, как знаете, мистер Чистер, -- пожал плечами Билли и стал медленно подниматься по лестнице.
Я проводил его взглядом, покуда он не скрылся из виду, шмыгнув за дверь детской. Постоял чуть и пошел умываться.
Открыв синий кран, я сунул голову под струю ледяной воды. Зажмурившись, стал фыркать и плеваться. Перед глазами расплывались красные круги, а затылок будто онемел, но я упорно не выключал воду.
Это здорово освежает -- холодный душ ранним утром. Мысли, которые сплелись за ночь в тугой клубок, разлетаются в разные стороны, а потом начинают осторожно, аккуратно, по порядку, размещаться в ячейках мозга.
Когда я остановил ледяной поток и выпрямился, мое сознание было ясным, как никогда. Я насмешливо смотрел на себя самого пятиминутной давности -- трясущегося, раздираемого волнениями придурка, который забыл, зачем он здесь. Который вел себя как дичь, а не как охотник.
Теперь я смеялся над собой пятиминутной давности. Смеялся, выходя из ванной. Смеялся, поднимаясь вверх по ступенькам, на второй этаж.
Я закончил смеяться, когда толкнул двери нашей спальни и вошел внутрь.
Все было кончено.
-- Вот так вот, мистер Чистер, -- Дрейк хлопнул меня по плечу и улыбнулся своей чертовой улыбкой. -- Чистая работа, как всегда.
Для него это всегда было игрой. Веселой, беззаботной. Если бы кто-то назвал его убийцей, он бы искренне удивился.
В такие моменты я понимал, что Билли -- дегенерат. Если вы смотрели классический фильм позапрошлого столетия "Я, Сэм!", вы знаете этот вид недоразвитых людей -- тех, кто остановился в развитии на десяти годах.
Билли умел подходить к телефону, готовить яичницу с беконом и отбирать жизни. Еще он умел ездить на мотороллере. И на этом, пожалуй, все. Немного талантов, прямо сказать. Но умение вынимать жизни компенсировало многие недостатки. За эту способность я платил Билли баснословные деньги, и он жил как король. Мы оба жили как короли -- благодаря наследствам, полученным мною от прежних жен.
Я подошел к Дане, поправил одеяло и направился к двери. Эта комедия нужна была для камер. Чтобы потом копы ни в чем не могли меня заподозрить. Затем я проводил Билли до двери, украдкой сунул ему в карман пухлую пачку зеленых и, распрощавшись, вернулся в спальную.
Теперь комедия превратилась в драму. "Поняв", что Дана не дышит, я закричал, заметался по комнате, потом разрыдался, присев на край кровати, и судорожным движением набрал номер службы спасения.
Через час у моего дома было две машины -- полицейская и "скорой помощи". Я растер глаза, чтобы казалось, будто я действительно плакал, как девчонка: в этот раз я играл этакого размазню, лишенного мужского начала подкаблучника, большого ребенка, который, если бы мог, женился на собственной маме, чтобы до конца жизни прятаться от мира под подол ее юбки. Такого меня вы, будучи главным хулиганом класса, ежедневно колотили и запирали в шкафчике; такого меня вы, будучи первой красавицей школы, доводили до экстаза одним подмигиванием; такого меня вы бы полюбили, когда я вырос и стал красивым, стройным... ребенком.
Я лил слезы над мешками, в которые упаковали мою жену и приемную дочь, бежал за носилками до самой машины и бил кулаками в закрытые створки дверей, но, поняв, что переигрываю, отступил назад. Впрочем, для ротозеев, которые называли себя полицейскими и врачами, мои фальшивые эмоции были самыми что ни на есть натуральными. Одна медсестра даже слезу пустила, наблюдая, как я страдальчески заламываю руки. Наверняка у нее дома муж-алкоголик, который колотит ее, придя домой с очередной попойки, и пара маленьких симпатичных детишек -- мальчик и девочка, из которых, усилиями отца, ничего путного не выйдет.
Типичная женщина-мать.
Такой была Дана.
Такой была моя мать...
Полицейские снова задавали те же самые вопросы. Вспоминали случай на Венере, где один богатый джентльмен во время фуршета в своем загородном доме обнаружил жену и приемного сына мертвыми. К счастью для джентльмена, он недолго горевал в одиночестве: едва продав дом и все имущество напоминавшее ему о дорогих Мэри и Джиме, он отправился на прогулку в зоопарк и случайно свалился в вольер к львам. Очевидцы утверждают, что его смерть была поистине ужасной; двое свидетелей после случившегося вынуждены были обратиться к психиатрам -- до того серьезное потрясение они испытали в мирном местечке под названием "зоопарк". Я, разумеется, всякую связь с этим случаем отрицал и лишь ужасался тому, как судьба поступила со мной... то есть с тем досточтимым джентльменом с Венеры и его несчастной семьей.
-- Простите, мистер... -- окликнули меня.
-- Деке, -- сказал я, оборачиваясь к незнакомцу. -- Чарли Деке.
Незаметно для меня к дому подъехала еще одна машина. Это был старый "Мерседес" кремового цвета с помятой эмблемой на капоте. Сейчас, судя по всему, я разговаривал с ее владельцем -- мужчиной в коричневом плаще, широкополой шляпе того же цвета, серых брюках и черных туфлях, кое-где заляпанных грязью. Мужчина смотрел на меня, прищурив левый глаз; при этом он курил дешевую сигарету с фильтром, которые сейчас тоннами привозили в Америку из России находчивые дельцы. Здесь их курили низшие слои населения, к которым, видимо, и относился нежданный гость моего дома.
-- Мистер Чарли Деке, -- повторил мужчина, щурясь и дымя сигаретой. -- Значит, это вы -- несчастный вдовец вдовы Сэндлер?
Мне почудилась ирония в его голосе. Как можно более холодным тоном я сказал:
-- Она уже два года как миссис Деке, мистер Каверзный Вопрос.
-- Забавно. Мы не общаемся и двух минут, а вы уже присвоили мне кличку, -- выдавив из себя фальшивую улыбку, сказал незнакомец. -- Но в чем-то вы правы, мистер Чарли Деке, -- мне действительно стоило представиться сразу. Меня зовут Шелдон Макги, и я -- частный детектив и близкий друг покойного мистера Деппа.
-- Вы имеете в виду Джонни? -- сухо полюбопытствовал я.
-- Да вы остряк, мистер Чарли Деке, -- покачал головой Шелдон. -- Нет, разумеется, я не мог быть знаком с Джонни, потому что он умер в середине прошлого столетия. Я с детства знал его внука, Фрэнка. Мы дружили еще со школы. Представляете, каким потрясением для меня стало известие о его смерти? А ведь ему не было и шестидесяти... И вот теперь, спустя три года, умирает пятидесятитрехлетняя Лана и -- что еще ужасней -- малютка Кейт!
-- Маргарита, -- поправил я.
-- Ах да, точно! И как я мог забыть?.. -- делано посокрушался детектив, однако я прекрасно понимал, что он меня проверяет. -- Так что же случилось, мистер Чарли Деке?
-- Я проснулся рано утром и обнаружил, что моя жена мертва, -- начал я. -- И вот...
Я поведал, как я не находил себе места, как метался по комнате и сходил с ума, как бросился, не разбирая дороги, в детскую к Маргарите и что со мной стало, когда я увидел, что девочка тоже мертва. Полицейские слушали раскрыв рты.
Они уже видели все это на пленке, но мои слова усилили трагизм ситуации.
Они уже видели все это.
Кроме Билли, который улыбался своей дегенератской улыбкой и запечатывал контейнер.
Мистер Макги оставался спокоен, а левый его глаз -- также прищурен.
-- Великое горе посетило ваш дом, мистер Чарли Деке, -- сказал он так эмоционально, как мог сказать только переполняемый чувствами робот. -- Или это все же дом миссис Ланы Сэндлер?
Я с трудом сдержался, чтобы не лязгнуть зубами. Проклятый ублюдок, несмотря на полное отсутствие состава преступления, упрямо рыл под меня. Он если не знал, то уж точно догадывался, что Дана включила меня в завещание. Что в случае ее смерти все имущество отойдет ко мне, а в случае моей смерти -- к Маргарите. Таким образом, если первое и третье звено этой цепи улетает в бездну, остается только второе, и это второе -- я.
Он был неглуп, этот грубый и неотесанный ублюдок, с его идиотским прищуром и дешевой русской сигаретой во рту. Но у него отсутствовали улики, так что толку от его ума не было никакого.
-- Этонаш дом, -- сказал я, снова выдавливая из глаз слезы. -- Мой и миссис Даны Сэндлер. а теперь, я надеюсь, вы оставите меня наедине с моим горем?
-- У меня есть еще пара вопросов... -- начал было Шелдон, но сержант полиции, стоявший за его спиной, поспешно положил руку ему на плечо и с укором сказал:
-- Имейте совесть, мистер Макги! Позвольте человеку побыть наедине с его горем.
Макги посмотрел на него с неодобрением, однако вслух сказал:
-- Что ж, мистер Чарли Деке, я все понимаю. Понимаю ваше горе и очень вам соболезную, поэтому предпочту больше не донимать вас сегодня. Однако я бы попросил... -- Он вложил в мои руки холодный пластиковый прямоугольник. -- Я бы попросил вас не уезжать из города и тем более не покидать Землю в течение месяца. Это моя визитка, и если вы вдруг что-то вспомните... что-то необычное, то обязательно мне позвоните. А я, если что-то вспомню, обязательно позвоню вам, договорились?
Я ненавидел его уже в те минуты, даже не представляя, что за сюрпризы ждут впереди. Он, думаю, испытывал ко мне схожие чувства.
-- Договорились.
Я пожал его сухую и холодную ладонь, мозолистую и противную на ощупь, после чего он забрался в свой "мерс" и укатил в неизвестном направлении, не сказав ни слова на прощанье.
Потихоньку разъехались все, и ближе к вечеру я остался один. Я бродил по шикарным комнатам с высокими потолками, мимо антикварных ваз, установленных на антикварные же тумбочки, и размышлял о Шелдоне Макги.
Неужели мне как фэмилисту настал конец? Неужели после этого дела придется навсегда завязать с моим увлечением?
Черта с два!
Я сжал кулаки и что есть мочи, с размаху ударил в боковую стенку книжного шкафа. С верхней полки выпрыгнул толстый черный томик. Сделав двойное сальто, он ударился корешком о паркетный пол, и желтые страницы полетели в разные стороны, подхваченные сквозняком из открытого окна.
Я наблюдал этот полет с чувством глубокого самоудовлетворения. Иногда это очень нужно мужчине -- знать, что он еще в силах что-то сокрушить. Пусть это всего лишь древний фолиант, который сам рассыпался бы в труху годика через три.
Я много думал о Макги. Сначала мне показалось, что я никогда не перехитрю его. Что он при первой же возможности подловит меня, любая улика, которую я случайно оставлю, будет им найдена. Однако спустя время, немного успокоившись и придя в себя, я усмехнулся. Какой-то оборванец, насмотревшийся детективных сериалов, прижмет меня, человека, который обокрал добрую половину всех вдов галактики?
Бред.
Этот парень -- никто, и у него нет никаких улик, которые помогли бы ему раскрыть это дело. Билли Дрейк безупречен и невидим. Никто не знает о главной особенности Билли Дрейка, и речь, разумеется, не об умении водить мотороллер!
Я опустился в кресло и облегченно вздохнул. Остеохондроз, решивший навестить меня после сорока, периодически напоминал о себе приступами ноющей боли в пояснице.
Завтра же утром позвоню доктору Гебсу, моему пластическому хирургу. Старик, как всегда, сделает из меня кого-то другого, и я в образе этого другого зацеплю очередную роскошную вдовушку, которая только-только проводила в последний путь своего звездного муженька.
И ни черта, ни черта этот идиот Макги мне не сделает!..
Гебе и Петров -- мои ангелы-хранители.
Если Билли спасет меня от "счастливых" лет брака, то Гебе и Петров, по сути, спасают меня от Билли -- или, точнее, от последствий его визитов. Первый делает мне новое лицо, второй делает новый паспорт.
За то время, что я занимаюсь фэмилизмом, я успел побыть два раза русским, три раза арабом, пять раз евреем и бессчетное число раз американцем. Я был худым и толстым, лысым и волосатым -- любым, каким меня делал доктор Гебе согласно выбранной жертве. Петров же исправно поставлял документы, благодаря которым вы могли видеть меня летом в Европе, зимой -- в Азии, а весной -- гребущим в каноэ по Амазонке, но так и не понять, что это я.
Я -- это сотни разных людей.
Вы даже сейчас не узнали бы, с кем имеете честь. Я перенес сотни операций, и все ради этой страсти под названием "фэмилизм".
Доктор Гебе и Петров прибыли около девяти вечера. Первый -- на большом фургоне, который более походил на передвижной притон хиппи, чем на вместилище самой современной медицинской аппаратуры, второй -- на мотоцикле "Урал", который запрещен на Марсе.
-- Проходите, друзья! -- сказал я, отступая от раскрытых дверей.
Они молча переступили порог, прошли к диванчику в гостиной и расположились на нем. Взгляды их были равнодушными; они выходили из полудремы лишь на время работы.
Я подбивал клинья к богатым вдовам, Билли забирал их жизни. Затем в игру вступал Гебе. Он выбирал из сотен эскизов самый привлекательный из неприметных, или, скорее, самый неприметный из привлекательных, и переносил на меня. Петров, согласно моей новой внешности, подбирал мне национальность, имя с фамилией, прописку и семейное положение.
Хотя нет, последнее всегда было одно и то же.
"Холост".
-- Что вы выберете, мой друг? -- спросил Гебе, наклонившись ко мне, лежащему на его хирургическом столе. -- Средних лет француз или молодой русский? Типаж для госпожи Срна или для госпожи Ухряченко?
Подумав, я ответил:
-- Русский.
В Юпитер-сити, главном и единственном городе Юпитера, умирал от рака знаменитый миллиардер Константин Ухряченко. Кроме молоденькой очаровашки-жены, он оставлял этому миру скромную сумму с девятью нулями после цифры "сто пятьдесят два". Многие ломали голову, как он умудрился столько наворовать, но ответа так и не обнаружили. Сейчас все гадали, кем будет тот счастливый паренек, который женится на прекрасной вдовушке после смерти Ухряченко и приберет к рукам миллиарды старого прохвоста.
Я улыбнулся уголками рта. Этот счастливый паренек будет мной.
Утром такси доставило меня в космопорт. Я сел на шаттл "Земля -- Юпитер", занял место у окна и, вставив в уши шарики наушников, откинулся на спинку. чКогда пилот объявил, что мы отправляемся, я посмотрел наружу и чуть не подскочил на кресле: на втором этаже здания космопорта, возле огромной стеклянной стены, стоял, сложив руки за спиной, мой давешний знакомый Шелдон Макги. Я невольно втянул голову в плечи, хоть он смотрел не конкретно на меня, а просто на шаттл.
Лоб мой стал влажным от холодного пота.
Как? Как он узнал, что сегодняшний я и вчерашний -- одно и то же лицо? Еще утром в шесть я за смешные деньги -- тридцать миллионов долларов -- продал особняк Даны какому-то богачу. Он сомневался, стоит ли брать дом, в котором только вчера умерли две невинные девушки, однако я разыграл для него настоящую драму. Я умолял его, просил избавить меня от воспоминаний... и все же он сопротивлялся до последнего. Лишь когда я назвал цифру -- тридцать -- он согласился.
Черт, да особняк стоит все восемьдесят, если не больше!.. Конечно, этот скряга не мог не согласиться!
Мы быстро оформили все через интернет-агентство. Агенты получили свои тридцать процентов со стороны покупателя -- девять миллионов -- и объявили акт купли-продажи официально завершенным. Дом перешел во владение к богачу, я получил тридцать миллионов и, переведя все имеющиеся у Ланы средства на свою тайную карточку, облегченно вздохнул.
Теперь, сидя в шаттле, я снова был напряжен. Откуда взялся этот сыщик? Неужели он меня раскусил? Неужели это конец?
Но как? Где я совершил просчет? У меня новое лицо, новый паспорт, я теперь Николай Гаврилов, а не мистер Чарли Деке. Как меня можно спутать с тем хлюпиком? Я настоящий русский мужик, могу разгибать подковы и таскать коней на плечах!
Да и бедняга Чарли Деке погиб в автомобильной катастрофе в восемь часов ноль семь минут, когда ехал от Керри-роуд в центр по Мэдисон-авеню.
Но не зря же он здесь, этот проклятый Макги!..
Значит, я действительно прокололся.
Или это -- лишь подозрения, а доказательств никаких нет? Ну да, похоже на то. Иначе он попросту снял бы меня с рейса, а не стоял в окне второго этажа, своим грозным видом пытаясь вынудить меня сказать правду.
Я усмехнулся. Чертов оболтус! Не дождешься!
Мы пошли на подъем. Я хотел помахать ему на прощание ручкой, однако удержался от этого жеста. Подобные трюки ни к чему хорошему не приводят.
Лучше я спокойно отвернусь, запрокину голову, закрою глаза и подремлю часок, пока будем лететь...
О да, детка...
Так хорошо...
Через два часа, когда мы приземлились в космопорте Юпитера, первым, что я услышал, была новость о смерти Ухряченко. Рак окончательно доконал старика, и он ушел в иной мир. Одному богу известно, поднялась ли его душа на небеса или канула в бездну, но факт оставался фактом -- живым старого пройдоху уже никто никогда не увидит.
Едва заметная улыбка тронула мои губы. Похоже, я прибыл как раз вовремя.
Похороны Ухряченко, как сообщалось в новостях, начнутся завтра в двенадцать пополудни. Все желающие могут проститься с этим выдающимся человеком, любящим мужем, мудрейшим, величайшим и бла-бла-бла.
Об умерших всегда говорят хорошо, если, конечно, речь не о подонках вроде Гитлера. Но Ухряченко не был нацистом. По бумагам он действительно был выдающимся человеком.
Но в бумагах не описывается содержимое его шкафа. Готов поспорить, что если хотя бы приоткрыть дверцу, оттуда посыплются чертовы скелеты, да так много, что вас просто завалит.
Впрочем, сейчас это никого не волнует. Сейчас и на ближайшие пару недель любой, кто хотя бы краем уха слышал о Константине, при упоминании его имени будет заламывать руки и приговаривать: "Боже, какая потеря!.."
Если бы меня попросили честно ответить, что я думаю о смерти Ухряченко, я бы сказал: "Очень своевременно!"
В принципе, я мог бы не дожидаться чьей-то смерти каждый раз, а просто засылать к ублюдку Билли и, когда дегенерат сделает свою работу, приниматься за свою часть развлечения. Но, во-первых, богачи и так умирают чуть ли не каждую неделю, а во-вторых, Билли все-таки работает не за спасибо -- и его услуги, стоит признать, не из самых дешевых во Вселенной.
Ну и с недавних пор мне становится плохо, когда я вижу на его губах эту дурацкую детскую улыбку после очередного наполненного жизнью контейнера.
Честно -- едва сдерживаюсь, чтобы не стукнуть его по голове кулаком.
Носильщик помог отнести мой худой чемодан до стоянки такси, и я отправился в ближайшую гостиницу. Свободные номера там, по счастью, имелись, причем за вполне приемлемые деньги. Я взял одноместный люкс на четыре дня и велел коридорному доставить мой багаж наверх, вложив в его черную руку, обтянутую белой перчаткой, десять баксов. Он пробормотал "Спасибо, сэр!" и убыл довольный.
Вечером, стоя у окна с чашкой горячего чая в руке, я смотрел с высоты десятого этажа на ночной Юпитер-сити. Огромный город, превосходящий площадью любое поселение Земли, недавно отпраздновал пятидесятилетие. Благодаря роботам-строителям все эти высотки выросли за пять лет. Конечно, здания продолжали возводить и после, но уже не так активно -- основная масса построек отпразднует круглую дату уже на следующий год.
В целом Юпитер-сити ничем не отличался от того же Нью-Йорка -- небоскребы, небоскребы, небоскребы, миллионы людей, миллионы пустых пакетов и банок, разбросанных по ярко горящим и темным улочкам, миллионы рекламных плакатов и баннеров, светящихся неоном вывесок и высоких фонарей...
Словно я и не улетал с Земли.
Почему Юпитер-сити считается русским поселением? Потому что эта земля принадлежит русским. Русские наняли американских архитекторов, те пригнали роботов и возвели чертову кучу зданий. Вот почему русский город больше похож на Нью-Йорк, чем на Москву или Санкт-Петербург.
Хотя с каждым годом эта разница постепенно улетучивается. Скоро весь земной шар обрастет городами-близняшками, в которых даже улицы будут называться одинаково.
Да и не только земной...
Я подул в чашку и сделал осторожный глоток, боясь обжечь язык. Горячо... но сойдет.
Завтра -- важный день. Нужно непременно подрулить к очаровательной вдовушке еще в самом начале церемоний. Показать свою заинтересованность.
Наверняка она даже не любила этого Ухряченко. Вышла замуж за его деньги, а не за него самого.
А теперь я женюсь на ее.
На ее деньгах в смысле.
Я позволил себе сдержанную улыбку и залпом допил остатки чая. Пора отправляться ко сну.
* * *
-- Как вы сказали? Николай... Гаврилов?
-- Именно, госпожа Ухряченко.
-- Гаврилов, Гаврилов... Нет, что-то не припоминаю, -- наморщив чудесный лобик, покачала головой Лариса.
-- Ну не вру же я, в самом деле?
-- Нет, конечно! Зачем вам это?
-- Вот и я о чем. Ну да не беда. Можно для надежности познакомиться еще раз.
-- Да, разумеется.
-- Николай Гаврилов, госпожа Ухряченко.
-- Лариса Ухряченко.
-- Очень приятно.
-- Мне тоже.
Она была глупа, наивна и... глупа. Мне не составило никакого труда внушить ей, что я был у них на вечеринке два года назад, что прекрасно знал Костю и что это такая потеря для меня... Она заглотила червяка и не заметила крючочка, который засел у нее в жабрах и терпеливо ждал, покуда я натяну леску.
Мы беседовали в автобусе, одном из десятка. Первые два везли самых близких -- родственников, друзей, коллег по работе. В остальные набилась всякая шушера -- от реально соболезнующих до парней, которые ходят на похороны, чтобы зацепить какую-нибудь подругу или слопать халявный бутерброд.
По идее, я относился к последней категории. Вот только зацепить мне требовалось не какую-нибудь, а именно Ларису. Поэтому я просто забрался в первый автобус и внаглую уселся рядом с ней.
-- Вы выглядите чертовски подавленной, Лариса, -- заметил я.
-- А какой я должна быть? -- удивилась она. -- У меня ведь муж умер, сегодня похороны.
Мне понравилась формулировка вопроса: "Какой я должна быть?"
Действительно, все немало удивились бы, если посреди церковной службы за упокой души Лариса неожиданно вскочила бы с места и, пританцовывая, стала напевать: "Я богата, наконец-то старый хрен скопытился!"
Все все понимают, но черная зависть заставляет осуждать подобные проявления честности.
Онадолжна горевать. Точка.
-- Ушел любимый вами человек, но жизнь продолжается. Вы должны выдавить из себя улыбку, иначе горе поглотит вас и вы зачахнете, а потом просто отправитесь вслед за Константином на тот свет. А вы ведь этого не хотите?
Она покачала головой и с трудом улыбнулась.
-- Вот и славно, -- похвалил я. -- Вот и хорошо. Нельзя так убиваться, правда. Все понятно, горе, но Константин наверняка не хотел бы, чтобы вы последовали за ним через месяц, или полгода, или даже через пару лет. Он хотел бы, чтобы вы продолжали жить и радоваться жизни.
-- Вы так интересно и правильно все рассказываете, -- призналась Лариса.
Время для дежурного комплимента...
-- Видя, как столь красивая девушка плачет, любой истинный джентльмен стремится избавить ее от слез.
Она с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. И хорошо -- ведь сзади сидели завистники, готовые в клочья порвать за веселый смешок посреди мрачного торжества смерти.
Мы болтали всю дорогу до кладбища. Когда автобусы уже подъезжали к месту, где до скончания лет предстояло обитать останкам Константина Ухряченко, я предложил вдове поужинать со мной завтрашним вечером. Она, подумав немного, согласилась.
Естественно, ей этот ужин виделся скорее утешительным, чем романтическим -- вроде как старый друг семейства помогает овдовевшей женщине пережить смерть мужа. Хотя крохотная частичка ее птичьего мозга все же понимала, что я хочу совсем другого.
Покинув автобус, я затерялся в толпе, чтобы не донимать Ларису почем зря. У меня был ее мобильный, время -- семь вечера -- и название ресторана, который новоиспеченная вдова именовала "лучшим в Юпитер-сити".
Разгуливая между родственников и друзей умершего, я в один из моментов поймал на себе чей-то пристальный взгляд. Обернувшись, я увидел того, кого опасался и даже боялся обнаружить здесь.
Макги!
Однако мгновением позже я понял, что мне показалось. Мужчина, которого я принял за детектива, походил на последнего лишь коричневой шляпой да плащом.
Облегченно вздохнув, я вслед за остальными отправился от автобуса в глубь юпитерского кладбища.
* * *
Без пяти семь желтая машина такси остановилась точно напротив входа в ресторан "Нега", и из салона вышел я -- в белом смокинге, брюках и мягких замшевых туфлях. В правой моей руке была щегольская черная трость, которую я приобрел только из-за странной прихоти -- с ногами у меня всегда был полный порядок.
Неспешно пройдя по ковровой дорожке к дверям, я подождал, пока услужливый щвейцар мне откроет, после чего шагнул через порог. В мгновение ока я оказался в царстве чудесных ароматов, тихих голосов и звенящих о посуду вилок и ножей. Подозвав официанта, я попросил проводить меня к восьмому столику, заказанному мной еще вчерашним вечером.
Пока что столик пустовал, но я не сомневался, что Лариса придет с минуты на минуту. Было всего лишь без двух семь, а симпатичные девушки так любят опаздывать.
-- А вот и я!..
Изобразив приветливую улыбку, я неспешно обернулся на голос. Однако когда я увидел сопровождающего Ларису типа, лишь недюжинное самообладание позволило мне сохранить улыбку на лице.
-- Здравствуйте, Лариса, -- сказал я. -- Как зовут вашего спутника?
-- Это Шелдон Макги, старый друг Кости, -- сказала девушка. -- А это Николай Гаврилов... тоже друг Кости.
-- Вот как? -- делано удивился сыщик, пожимая мою руку. -- Бывает же -- два человека дружат с третьим, но никогда не виделись до его смерти! Поистине, судьба -- странная штука!
Рукопожатие было жестким. Негодяй словно хотел переломать мне все пальцы.
Разумеется, вслух я об этом говорить не стал. С той же приветливой улыбкой на лице я предложил им садиться.
-- Чего изволите? -- поинтересовался подошедший к нашему столику официант с небольшим планшетом.
-- Лариса? -- спросил я.
-- Мне, пожалуйста, вот это, это и... это, пожалуй. -- Тонкий пальчик прогулялся по странице меню.
Официант зафиксировал заказ Ларисы и обратился ко мне. Я назвал блюда, он записал и их тоже, после чего вопросительно посмотрел на сыщика.
-- Чашку кофе, -- бросил Макги, вынимая из кармана пачку русских сигарет. -- У вас здесь курят?
-- Нет, но...
-- Но мне вы готовы позволить, верно? -- Шелдон уже закуривал сигарету.
-- Вообще-то...
-- Вообще-то никаких проблем, да? -- Шелдон выпустил облако дыма прямо в лицо растерянному официанту.
-- Я могу...
-- Вы можете идти. Чашку кофе. Все. Просто чашку кофе. Не надо всего того, что заказала госпожа Ухряченко и мистер Ди...
Я вздрогнул.
-- Как вы сказали? -- спросил я.
-- Господин Гаврилов. -- Шелдон пристально посмотрел на меня. -- А вам что послышалось?
В его взгляде я прочел: я знаю все, но мне нравится играть в кошки-мышки. Тем более что в данном случае мышка -- это ты, мистер Ди, господин Гаврилов и еще три десятка всевозможных мистеров и господ.
-- Мне послышалось "господин Панфилов", -- со слабой улыбкой пояснил я. -- Вот я и удивился.
-- Ха-ха! -- неожиданно громко хохотнул Шелдон и пристукнул кулаком по столу.
Пепел упал на белоснежную скатерть и моментально проделал в ней дыру. Обитатели ближайших столиков обернулись, чтобы осуждающе взглянуть на смеющегося детектива.
А ему было плевать. Полминуты спустя он утер проступившие на глазах слезы и, шумно выдохнув, сказал:
-- Черт, что-то меня прямо накрыло. Ну вы и хохмач, господин Гаврилов.
Лариса виновато улыбнулась мне через стол. Судя по всему, поведение Макги даже для нее стало сюрпризом.
-- Стараюсь, -- пожал плечами я.
-- Нет, ну вы действительно хороши, -- покачал головой он. -- Черт, где же мой кофе?
К нашему столику спешил давешний официант в сопровождении полного мужчины в черном пиджаке. Судя по всему, это был администратор или управляющий.
И я даже знал причину, по которой они спешили к нашему столику. Причина эта сидела справа от меня, дымила русской сигаретой и дурно пахла дешевым виски.
-- Вот этот господин, сэр, -- сказал официант, указывая на Макги. -- Он спросил: можно ли покурить в общем зале? Я ответил, что нет, но он, как вы видите, снова закурил.
-- Я вынужден попросить вас уйти, -- сказал администратор, хмуро оглядывая нашу троицу.