Вуэр в одиночку уселся на весла, молча оттолкнул Витима, который попытался ему помочь. Он греб мощными рывками, беззвучно шепча свои морянские молитвы, и не обращал внимания ни на что вокруг. Шехре-Ала и Витим рядышком сидели на корме, порой трогая правило, и тоже помалкивали. Только ветер осмеливался нарушать траурную тишину, взвывая в расщелинах утесов, да волна порой плескала в водоворотах - но им была неведома скорбь. Еще вороны оглушительно орали, часто проносились прямо над головой, шелестя скрипучими черными крыльями. Глухо шумели голые ветви осин, темные мокрые ели клонили к реке свои макушки. Мало ли смертей видели эти холодные берега. И мало ли еще увидят.
К вечеру вдруг повалили огромные белые хлопья. Они бесшумно неслись в лицо Витиму с Шехре-Ала, лезли в глаза, в нос, леденили щеки. Те закрывались ладонями, щурились, раздраженно отфыркивались, словно кони. Вуэр не обращал внимания.
Течение было мощным, поэтому от усилий Вуэра лодка стремительно неслась по воде, соревнуясь с редкими птицами-рыболовами, высматривающими добычу. Но только в сумерках ее бег наконец достиг цели.
За белесой завесой снега они едва не пропустили миг, когда из-за очередного холма внезапно блеснул теплый желтый огонек. И только тогда в опускающейся на реку мгле, рукой подать от левого борта, вдруг вырисовались пять или шесть таких же длинных лодок, сгрудившихся в бухточке, дощатые мостки на воде. А на мостках - ребенок с кувшином или чем-то похожим.
Все вздрогнули от неожиданности, а Витим насторожился: с каких это пор хуторяне зовут всех проплывающих мимо в гости. Даже дети прежде прячутся и зовут на помощь взрослых, чем откликаются на приветствие. Но Вуэр уже выгребал влево, разворачивая лодку.
-Отец, дядя, идите скорее, - закричал тем временем ребенок и бросился к виднеющемуся между склонами частоколу. Мелькнули длинные светлые косички - девочка. - Там еще беглецы из Переправы.
Из-за забора выскочили вооруженные мужчины. Что ж, это хотя бы правильно, признал Витим. Но слова девочки встревожили так же, как и ее неосторожность.
-Причаливайте, - прогудел высокий бородатый мужик, подгоняя девочку домой легким шлепком. Он не вынимал оружия, но рука привычно поглаживала рукоять меча. Двое за его плечами вели себя точно так же.
-Пятые уже за сегодня, - сочувственно произнес другой, помоложе, разглядывая в подкатывающих снежных сумерках Вуэра, пока друзья выбирались на мостки. Глаза хуторян цепко перебегали с одного лица на другое, однако никто не проявлял агрессивности.
-Мы просим приюта, - устало сказал Витим. - Мы выбились из сил, один из нас ранен.
-Проходите. На хуторе Хэгана не прогонят нуждающихся, - согласился высокий, вероятно, хозяин хутора. - Но не вздумайте обнажить оружие под этой крышей. У нас найдется, кому пресечь беспорядки. Вы можете быть кем угодно, относиться как угодно к кому угодно, но здесь у всех одна беда, - счел нужным добавить он.
Хутор был невелик - три дома за общим частоколом. Гостей провели в тот, что побольше - там ярко пылал очаг, горели лучины, слышались голоса.
Переступив порог, Витим сразу понял, почему их приняли, ни о чем не расспросив. Единственная горница была полна людей: мужчины, несколько женщин и целая ватага детей - все разных возрастов. Прямо на полу лежали наспех увязанные узлы. Словно откуда-то бежали целыми семьями. Старшие, среди которых оказалось два степняка, тихо переговаривались, женщины прижимали к себе малышей и втихомолку терли покрасневшие глаза, двое ребят лет шести-семи с визгом носились по хате, спотыкаясь о вещи, но их никто не одергивал. Если затихнет веселая детская возня, ощутимо витающее в воздухе страдание превратит дом в могильный склеп.
Все глаза тут же вскинулись на вошедших.
-Откуда вы? - с мучительной надеждой выкрикнула одна из женщин, державшая на руках младенца. - Из Левобережной или Правобережной?
Витим и Шехре-Ала переглянулись. Вуэр молча пялился перед собой.
-Дай же людям отдышаться, Мири, - засуетилась другая. Расставила на столе чистые плошки, бухнула рядом котел. - Они, небось, с ног валятся. Вот, садитесь к столу, похлебки на всех хватит. Я Шена, если что понадобится - не стесняйтесь. Кто ж поможет, как не соседи...
Гости не заставили себя долго упрашивать. Похлебка из съедобных клубней на мясном бульоне показалась пищей богов. Однако слишком много глаз напряженно следило за каждым движением стареньких, обкусанных глиняных ложек, чтобы кусок легко лез в горло.
Витим отодвинул миску, взглянул на бородача - Хэгана.
-Мне жаль разочаровывать гостеприимных хозяев и их гостей, но вынужден признаться: мы плывем не из Переправы. Напротив, мы направляемся туда.
-Не из Переправы? - изумился Хэган. - Но вверх по течению только хутор Аггра... А я знаю всех его жителей. Кто вы?
-Путники. Меня зовут Витим, его Шехре-Ала, а это Вуэр.
Таврит кивнул, а морянин даже не поднял головы, вяло ковыряясь в миске. Его, видно, впотьмах приняли за человека: совсем человечья худоба, жабры скрыты складками чалмы, а руки слишком грязны, чтобы различить узкие перепонки. Витим решил не торопиться рассказывать о том, что они видели на хуторе Аггра. Мало ли что.
-Не вы ли говорили, что мы можем быть кем угодно, - напомнил он.
-Я, - подтвердил Хэган, но оружие словно само собой вынырнуло из тени и угнездилось в руках мужчин. Женщины и дети сплоченно, привычно подались назад. - Но я имел в виду разницу в расах, вероисповедании и родовитости. А разбойников мы не привечаем.
-Мы не разбойники, - жестко сказал Витим, - и вам придется поверить нам на слово, так как доказательств взять неоткуда. Единственное, что нам нужно - это ночлег и пища, за которые мы готовы заплатить, и, пожалуй, чтобы кто-нибудь знающий осмотрел рану Шехре-Ала. Она уже затягивается, но целебная мазь не повредит. А завтра утром мы продолжим путь вниз по реке, к Переправе.
-Но в Переправу никак нельзя, - медленно возразил один из степняков, низенький пожилой мужчина, весь в седой шерсти. Его длинные золотистые глаза, приподнятые к вискам, прятались в глубоких морщинах, так что казались косыми надрезами в черепе. Но зрелище не было отталкивающим, возможно, из-за густых седых ресниц. - Неужели вы не знаете?
-Не знаем, - проскрипел Шехре-Ала. - Ты бы, гривастый, лучше объяснил толком.
-Замолчи, - Витим ткнул его локтем. Не хватало еще, чтобы таврит начал ни с того ни с сего задирать степняка. Все знают, что солнцепоклонники недолюбливают своих северо-западных соседей, но сейчас самое неподходящее время для демонстрации нелюбви.
Однако степняк не обратил внимания на обидное прозвище - или сделал вид, что не обратил.
-Вы в самом деле ничего не слышали о живых туманах?
-Проклятье, нет!
Хозяева хутора и их гости тревожно смотрели друг на друга. И Витиму совсем не нравился страх, который возник на лицах при упоминании о загадочных живых туманах.
-Они появились ниоткуда, - сказал степняк. По молчаливому согласию остальных слово было предоставлено ему - он единственный выглядел спокойным. - Утром, четыре дня назад Альмеокрина словно ожила. Мы с внуком живем... жили недалеко от северного берега. Проснувшись рано, как обычно, мы увидели, что южный берег скрыт за толстой полосой тумана, стелющегося над водой. В этом не было бы ничего необычного - поздней осенью туманы нередки - если б он не был изжелта-зеленоватого, словно бы гнойного цвета. Мы несколько минут наблюдали, как туман всползает на набережную, поднимается по улице. Он достиг ближайшего к реке дома и словно живой начал обтекать, ощупывать его; выпрастывались языки, карабкались по стенам, нашаривая щели - я сперва решил, что схожу с ума и мне мерещится разумность в слоях тумана. И тут до нас впервые донесся отдаленный крик, потом еще и еще. Кричали в том самом доме, который туман залил уже по самую крышу, перехлестнул и покатился дальше. Я видел, как из ближайших дверей выскакивали полуодетые люди, привлеченные страшными, нечеловеческими воплями, но не пустил Тмаля, который тоже хотел бежать. Мы остались наблюдать - именно это нас и спасло...
Старик оказался по-житейски хитер. Он увидел, как первый, кого коснулся странный туман, с воплем боли рухнул на землю и забился в агонии. Несчастный кричал и дергался, но те, кто кинулись ему на помощь, попали в ту же ловушку и забились рядом. Некоторые начали отступать, но и их хватал жуткий туман, кольцами охватывая стены домов, заползая со спины. Стоило зеленоватой субстанции только дотронуться до человека - и тот терял способность бежать, он мог только кричать от боли и страха и бессмысленно дергаться, пока его силуэт мерк и словно бы размывался под наползающим туманом. Затем затихал. И когда клочья тумана на миг разошлись над одним из таких, старый степняк разглядел, как ужасающе изменилось тело только что молодого, полного сил мужчины. Мертвое тело было похоже на высушенный скелет, обтянутый окаменевшими остатками плоти, сморщенные глаза вывалились, а рот с торчащими зубами был широко разинут, как будто голову разодрали напополам.
Мудрый степняк не оцепенел от открывшегося кошмара, он принял единственно верное решение: схватив внука за руку, бросился вверх, через чердак на крышу. Дома в Левобережной Переправе стояли недалеко друг от друга; с помощью спасительной длинной доски они перебрались на соседнюю крышу, потом еще на одну и оказались на пока еще чистой улице. Здесь, уже спустившись на мостовую, беглецы во весь дух припустили на север, подальше от реки, крича во весь голос "Спасайтесь".
Они не видели, внял ли кто предупредительным крикам, успел ли кто бросить жилище прежде, чем его накрыло живым туманом - как Тмаль не рвался подгонять знакомых, дед цепко держал его за руку и тащил за собой, пока оба не выбрались через западные ворота и оказались за городом, на холме, с которого хорошо просматривалась окраина. Только видя, что туман не наступает по пятам, старик позволил себе краткую передышку. Спустя час, за который мимо с рыданиями, проклятьями, стонами проходили обитатели Переправы, неся детей и совсем редко - узлы, они разглядели между домами зеленоватый отблеск и спешно двинулись дальше.
Тут уже заговорили все: и женщины, и мужчины, и даже дети, спеша рассказать свои истории, поделиться своей болью.
Спастись удалось десяткам из тысяч, в основном тем, кто так же как и степняки бежал без оглядки, бросив все. Мало кто сумел схватить подвернувшиеся под руку вещи: тот, кто паковал сундуки, уйти не успевал. Тот, кто пытался отыскать в панике всеобщего бегства родных, друзей, погибал вместе с ними. Тот, кто поддавался соблазну заглянуть в открытые двери покинутых хозяевами домов, так и оставался там.
Немногие из выживших отважились приблизиться к чистой воде Подгорной и двинуться на чьих-то лодках вверх по течению. Большинство шло к Рудному тракту, а кто и просто в леса - охотники и проводники Переправы куда меньше желали встречаться с разбойниками, чем с холодами ранней зимы. Альмеокрину, с которой и явился туман, обходили далеко стороной. Потому-то никто и не знал, как пережила оживший страх Правобережная Переправа, и с тревогой ждали вестей о близких.
Когда перекрикивавшие друг дружку голоса наконец примолкли и слышались только всхлипы, Витим чувствовал, как по спине струится горячий пот, а короткая щетина начинающих отрастать волос шевелится на голове. Шехре-Ала шумно дышал, поминутно переспрашивал, не в силах поверить. Вуэр молчал, но и его рассказ не оставил равнодушным; его круглые от изумления бледно-голубые глаза уже вовсе не походили на человеческие, но в запале никто из рассказчиков этого не замечал.
-Так что оставайтесь, - подытожил бородач Хэган. - Приют на несколько дней-ночей у всех будет - но не обессудьте, долго кормить столько лишних ртов мы не можем. Женщины с детьми пусть зимуют, как-нибудь уж справимся. А мужчинам придется искать другой кров - может, на хутор Аггра которых пристроим, это всего три дня отсюда. Завтра можем и отправиться, проведу...
Хозяин уже оставил подозрения. В такое время и лихому человеку доброе слово нужно - глядишь, добром и отплатит. Беда, она всех роднит. А не добром, так уж не убережешься.
-Не стоит и пытаться, - устало перебил Витим. - Хутор Аггра мертв так же, как и Переправа. Мы видели его три дня назад.
Вечер. Первый за целую осень вечер под жилой крышей, в тепле и сытости, в окружении разумных - свободных разумных. Этот вечер, пожалуй, был тревожнее всех предыдущих, и тех, что приходилось проводить на голых камнях вонючей подземной каверны, и ночевки на козырьке над бурным потоком, и нескольких дней в заплесневелой брошенной хижине, и холодных ночей под открытым осенним небом, когда жидкий лапник старых елей и тлеющие угли костра служили единственной слабой защитой от зябкой сырости.
Трое бывших рабов устроились на ночлег в указанном им углу одной из меньших хат, слушая тихие голоса хозяев и степняков, которые ночевали здесь же. Давно было за полночь и давно пора бы успокоиться, но вряд ли кто спал на хуторе кроме детей. Вот и здесь над плошкой с водой слабо колыхался огонек лучины, роняя искры. Старый степняк и хозяева, молодые муж с женой, все еще сидели за столом. Разговор шел о знакомых из Переправы - гадали, остался ли еще хоть кто в живых. Молодой степняк, подложив шестипалую ладонь под голову, неподвижно лежал на лавке, где ему постелили старое одеяло, но в его широко распахнутых длинных глазах отражался слабый свет. Привалившись к стене, Витим смотрел на юношу. Кто остался там, в гибнущем городе? Чьи губы, быть может, в последний раз произнесли имя "Тмаль"?
Витим рывком вскочил и вышел во двор. Неожиданно громко лязгнувшие в тишине петли заставили дрогнуть напряженные нервы, но мертвенный звук был как нельзя более к месту в этой похоронной тьме.
Снаружи по-прежнему шел снег, но заметно подморозило. Хлопья превратились в острую снежную крупу, которая уже не таяла на бурой земле, а покрывала ее белесой пеленой. Маленькие льдышки тут же зло заколотили по обветренному лицу, рукам, но Витим не обращал на них внимания. Бревенчатая стена дома казалась чуть теплее, чем снежная мгла, хотя, конечно, это был обман. Но он привалился к ней спиной, желая, чтобы иллюзия продлилась. Они все же достигли первого форпоста жилья. Первый шаг, на который были отданы все физические силы, проделан.
Витим молча смотрел в круговерть снегопада, чуть прикрыв ресницами глаза от слишком настойчиво бьющих снежинок. Морозный воздух врывался в легкие, оставляя заметный привкус крови и металла.
Так легко было заставить себя не думать. Так удобно было сказать памяти: молчи. Не до тебя. Нельзя, чтобы ослабла рука, чтобы прервалось дыхание, чтобы остановилось движение вперед. Но вот цель достигнута. И с памятью придется встретиться лицом к лицу. Выдержать или проиграть битву, которую более нельзя откладывать.
Зачем он так упорно рвался на свободу? Он знал, твердо знал, что след давно потерян, что самому искусному следопыту не отыскать его на каменной мостовой, в море чужих лиц, равнодушных взглядов, в тесно сплетенном узоре чьих-то скорбей и радостей. В этом рисунке твоя боль - всего лишь незаметный штрих, быстро исчезающий под рукой могущественного писца, что накладывает все новые и новые линии, перечеркивая, затеняя, искажая.
И вот - новый удар. Переправа погибла. Те люди, что могли еще припомнить события, произошедшие несколько месяцев назад, умерли или рассеяны по лесам. Да и сама катастрофа заслонила прошлое, рядом с ней все остальное кажется ничтожным для тех, кто потерял дом, близких, все, что нажито, и теперь скитается бесприютным погорельцем.
Так же, как и сам Витим.
Что делать теперь с этой обретенной свободой? Вернуться в Двенадцать Хуторов, к приемному отцу Каро и невесте Галене. Забыть обо всем, как о страшном сне. Выращивать рожь, охотиться, выстроить новый дом. Никогда больше не ступать на зарастающую тропу к обгорелому остову Одинокой Башни, никогда не возвращаться на берег безымянного лесного озера, где весной цветут сиреневые фиалки.
Или двигаться вперед, куда глаза глядят. На юг по Рудному тракту. Где-то ведь можно будет, обойдя Переправу, пересечь Альмеокрину, вряд ли вся она захвачена живым туманом. Пробираться в каждое село на пути, в каждый замок, правдой или неправдой, расспрашивать, прислушиваться, вынюхивать. Проникать во все тайны хозяев в тщетном чаянии одержимого, что хоть одна из них окажется той самой...
Конец первого пути ясен, словно прозрачный закат после жаркого летнего дня. Конец второго неведом, словно прыжок с утеса в ночное море.
Но оба одинаково бессмысленны. Оба продиктованы не надеждой, а отчаянием. Цель обоих - скоротать остаток жизни, у которой больше нет цели.
Ветер в спину - или в лицо. Легкое дуновение или сбивающий с ног ураган. Выбирай что хочешь. Разницы нет.
Хлопнула дверь. Витим попытался оглянуться и понял, что почти примерз к стене. Из кружащегося снега вынырнули Вуэр и Шехре-Ала, молча ухватили под руки и поволокли в дом. Он не сопротивлялся.
В тепле тело сразу закололо мелкими иглами - это была давно знакомая, привычная боль. Добрая боль - потому что это болело лишь тело. Чьи-то руки тихо сунули кружку горячего травяного отвара - верно, хозяйка, сердобольная женщина. Она уже привыкла ни о чем не расспрашивать. И не такие страдания пришлось повидать, и более крепкие, чем этот исхудавший мальчишка, порой ломались, не вынеся душевных мук.
-Мы никогда не говорили о себе, - сказал Вуэр, и Витим вдруг понял, что это правда. Они трое столько прошли бок о бок, столько разделили, что стали едва не самыми близкими друг для друга. И так странно было сознавать, что ничего не знают друг о друге - ничего кроме того, о чем рассказали делом, не словом. Да, поступки красноречивее пространных бесед. Но они не родились там, в подземной пещере, с кирками в руках. А несколько слов - матрос с торговой шебеки, солдат из Таврита, охотник из Отрога - не коснулись настоящей глубины прошлого.
И все же каждый каким-то образом понимал, когда нужно оставить друга наедине с собой, а когда одиночества уже слишком много, и вместо того, чтобы быть лекарством, оно станет ядом.
-Я родился в Вараде, в состоятельной семье маниталес, - рассказывал морянин, пока Витим хлебал отвар, странно пахнущий летом: мятой, липой, шалфеем, медом, и грел руки о кружку. - У меня два старших брата, а сестер нет. Мать всегда огорчалась этим, ведь обязанности маниталес передаются по наследству, и почти всегда женщине. Вот ей и была задачка: попытаться сделать маниталес старшего, Салику, или принимать в дом племянницу, Шелли, и начинать ее обучение. Она пошла на компромисс: стала учить их вместе. Тот, кто окажется достойнее, и унаследует титул. В общем, на нас с Овиком, внимания почти не обращали, хотя мы тоже могли присутствовать на уроках. Овик послушал-послушал, да и плюнул на науки, в четырнадцать лет пошел к отцу в порт разгружать корабли. А мне нравилось, хотя я и считался скорее сторонним наблюдателем, чем учеником. Но зато так весело было, когда учитель спрашивал урок, а что Салика, что Шелли молчали, силясь вспомнить - и тут я давал правильный ответ. Однажды мать даже сказала, что будь я старшим, точно сделался бы маниталес, легко обойдя Шелли. Меня порой злило: я оказался способнее и Салики, и даже Шелли, но путь дальше заказан лишь потому, что я мужчина. Однако это продолжалось, лишь пока нам преподавали общие науки: арифметику, географию, словесность, историю. А потом мать сама начала рассказывать о религии. Культы, обряды, ритуалы, символика. Вот тогда-то я и не выдержал. Запомнить столько разрозненных, мало связанных между собой терминов, рунных символов, жестов и фраз, научиться не только узнавать, различать их, но и строить новое - это оказалось непосильным.
Вуэр усмехнулся, покосившись на Шехре-Ала.
-Спустя несколько месяцев сбежал и Салика. Сколько не пыжился, не пытался продраться сквозь "каббалистику", как он потом сказал. Аккуратность, усидчивость, терпение - черты, менее всего характерные для молодого мужчины, что бы там не утверждали люди. Шелли все-таки "вошла в храм", теперь она одна из старших жриц, а я с превеликим трудом выучил дорианский язык. То, что не особенно интересно или слишком монотонно, как-то так и норовит проскочить мимо сознания, как бы не старался. Ума не приложу, как тебе, Витим, удается говорить на стольких языках...
Витим улыбнулся, вдруг подумав о том, что Вуэр применяет к нему почти тот же способ лечения, что и он недавно для Шехре-Ала - отвлечь. Нельзя не признать, что молодой морянин добился некоторых успехов: его история мимо воли заинтересовала.
-Так вот, после этого я был почти рад, что не родился женщиной. Управляться с мечом, арбалетом и веслом оказалось проще, чем нудно зубрить схемы богослужений. Салика устроился стражником на подводные поля. Я сначала думал тоже туда. Но понимаете... как бы это объяснить. Те, кто большую часть жизни проводит под водой, стремительно раздаются в размерах, словно тюлени. Мы, беллинги, не любим тощих так, как степняки и люди, но тоже ценим изящество. Может быть, это одна из причин, по которым Гленел не получил абсолютного распространения, по крайней мере среди молодежи. Можете считать это тщеславием.
-А зачем на подводных полях стража? - удивился Шехре-Ала. - Кто украдет ваши водоросли, не люди ведь. Или вы сами друг у дружки потихоньку тащите?
Вуэр насмешливо фыркнул:
-Дно моря - это тебе не поверхность земли. Там водятся акулы, скаты, гигантские спруты и барракуды, ядовитые водяные змеи, океанские медузы и всякая мелкая дрянь, которая обожает прятаться в водорослях, а потом стрекать неосторожных землепашцев. Прежде, чем на поле выходят обработчики, его прочесывает отряд стражников с баграми, сетями и мечами. А все время работы они патрулируют поле по периметру. Океан.
-Стало быть, у вас там не все гладко. А я-то думал - чего моряне лезут на сушу? Сидели бы под водой, никто бы их не трогал, - заметил таврит.
-Спасибо за совет, но ты за нас не переживай. Мы сами кого угодно потрогаем, в воде или на суше, - с любезной улыбкой ответил Вуэр.
-Только не подеритесь, - слабо пробормотал Витим. Язык казался ватным. - У меня нет ни сил, ни желания вас разнимать.
-Не подеремся. Так на чем я остановился?
-Ты обрадовался, что мужчина, - ухмыльнулся Шехре-Ала. - Помнишь еще?
-Да, конечно. Помню и то, что обрадовался, и то, что мужчина. Спасибо, - улыбка Вуэра была ничуть не уже.
-Сама вежливость. В жизни не встречал никого вежливее, - Витим все еще прикидывался умирающим, но внутри уже закипал смех.
-Так вот. Я совсем уже собрался было проситься в подводную стражу, как однажды случайно забрел в порт к Овику и отцу - очень уж им хотелось, чтобы я тоже остался в доках. Вот я и слонялся по пирсу, наблюдая за разгрузкой корабля - это оказалась шебека "Грозовая птица". Я увидел матросов - мускулистых, стройных... для морян, конечно. Увидел, как ловко они крепят на мачту новый парус: легко взлетают по вантам, висят на одной руке, а другой без труда ворочают огромное полотнище. Капитаном оказался мужчина, но просто великан - широченные плечи, суровые черты, орлиный взгляд. Он стоял на шканцах и наблюдал за работой. На борту было и несколько женщин: жрица, первый помощник, штурман с ученицей, торговый агент, лекарь с помощницей. Все - серьезные, деловитые. Недосягаемые.
Вуэр поудобнее устроился на соломенном тюфяке, подложив руки под голову. А Витим подумал, что, наверное, легкая запинка при слове "ученица" ему просто послышалась.
-Словом, меня захватило. Да еще как. Конечно, я стеснялся. Прежде выждал, когда женщины сошли на берег и отправились в город, а уж потом пошел к капитану Найро проситься на корабль. Думал, посмеется и прогонит, а он посмотрел так... оценивающе - и согласился. Он как раз собирался нанимать двух матросов, так что мне повезло. Мать подумала, и сказала, что для меня это и впрямь удачно. Есть шанс на неплохую карьеру - так она выразилась. Я-то в тот момент не думал о карьере, меня манила морская романтика, горизонты... Конечно, на деле оказалось куда прозаичнее. Ходила "Грозовая птица" вдоль восточного побережья, почти никогда берег из виду не терялся. Из порта в порт, грузы, работа веслами и парусами до кровавых мозолей, одинаковая пища, теснота в кубрике, общий гальюн. Промозглая холодная сырость зимнего Вейнара, зной и мошкара летнего Гайнора. Однако мне нравилось. Друзья - и это не просто дружба это семья. Команда. И тяжелый труд не в тягость. А за пять лет, что я на "Грозовой птице", мы побывали почти во всех городах и деревнях востока, и в каждом было на что посмотреть. Замки, крепости, храмы, древние руины. Фьорды, шхеры, айсберги, острова. Моряне, люди, степняки, порой даже горцы. Одежды, речи, лица.
Вуэр выглядел действительно воодушевленным, и Витим невольно позавидовал. Сам он много читал, размышлял на основе чужих суждений - но ничего так и не видел, не мог составить свое собственное впечатление. Он мог похвастаться лишь знанием горцев, самых замкнутых обитателей Великого Материка. Но теперь Витиму пришло в голову, что знание это было весьма призрачным: только то, что некоторые горцы, питая какое-то расположение, сами позволили ему узнать. Не будь у Легерлея старой тетради горского сарлы, Витим считал бы сардвитов народом теней, чьи поступки непредсказуемы, мотивы привязанности или неприязни загадочны, цели неясны. Да, они имели и что-то общее с иными расами: они умели любить, они объединялись перед лицом опасности для всех, они желали кому-то передать свои знания, могли проявлять заботу и понимание. Но Витиму иной раз казалось, что на один и тот же мир он и его горские друзья смотрят словно бы через разные куски хрусталя: то, что для одних велико, для других незначительно, то, что для одних ясно и очевидно, для других туманно и неправильно. Витим не мог бы заявить, что научился понимать горцев - он научился с ними уживаться.
Но Витим был доволен своей прошлой жизнью. Он не жалел ни о чем, кроме одного. Кроме того, что однажды не оказался дома именно тогда, когда должен был там быть.
-Случалось нам попадать и в переплеты. Однажды зимний шторм занес почти на самую оконечность Отрога, где мы укрылись в маленькой бухте. А за ночь с гор сошла лавина и перекрыла выход в море, чудом не задев корабль. Мы ждали там три месяца, пока не растаяли ледяные торосы, питались в основном лишайниками. Лазили в горы в поисках дичи, срывались, отбивали нападения стай волков. Потеряли почти дюжину матросов, да и те, кто выжил, к весне шатались от истощения. Несколько раз встречались с пиратами в открытом море - с людьми в основном, но среди этого народа хватает и морян. Отбивались, но и нас трепали. А вот однажды не посчастливилось, - Вуэр тихонько вздохнул. - С Мольясом мы не были особенно близки: он гораздо старше, опытнее, всю жизнь провел на судах, не только на "Грозовой птице", а я всего лишь новичок, даже после пяти лет. Были бы теперь первыми братьями...
Морянин сжал зубы, но лицо осталось неподвижным. Если бы Витим не знал его уже так хорошо, подумал бы, что тот успел вычеркнуть из жизни эту страницу.
-Когда я в последний раз видел "Грозовую птицу", она уходила на веслах к северу. Фок-мачта и бушприт после столкновения превратились почти в щепы, снасти перепутались с такелажем таранившей нас человеческой галеры, но к счастью, пока мы сдерживали идущих на абордаж пиратов, кому-то удалось обрубить несущие реи и отцепить корабль. "Птица" освободилась, но потеряла все свое преимущество в скорости: оставались только потрепанные паруса на грот-мачте и бизань-мачте. А весел на нашей шебеке немного, всего шестнадцать пар. В весельном ходу нам не состязаться с огромными биремами пиратов, где на каждой гребной палубе по двадцать пар - итого сорок. Галера, которая увозила нас, пленных, больше в бой не вступала, но вторая отправилась в погоню, - Вуэр немного помолчал, потом словно нехотя добавил: - Мне бы вернуться в Варад. Однажды "Грозовая птица" пристанет там. Не может быть, чтобы ей не удалось спастись.
Только теперь Витим догадался, какая печаль терзает сердце молодого морянина. Прежде он полагал, что Вуэру не о чем беспокоиться: все его друзья и родные в безопасности. Но оказывается, все это время он мог лишь надеяться, не зная наверняка.
-Я мечтал добраться до Переправы, - сказал Вуэр другим, тоскливым тоном. - Там можно было бы наняться на корабль, который идет к устью Альмеокрины.
-Признаться, мне тоже хотелось в Переправу, - произнес Шехре-Ала без тени насмешки, с которой разговаривал прежде. - Оттуда корабли ходят и на восток, вверх по течению. Хотя бы в Араклион - а там до Таврита уже рукой подать.
Витим потер руками лицо.
-И мне надо было в Переправу. На Рудный тракт.
Они переглянулись.
-Не думаю, что корабли перестанут ходить по Альмеокрине, - с усилием сказал Витим. - Живой туман не останется навсегда - он ведь ушел с того хутора, значит уйдет и из Переправы. Хотелось бы мне знать, что это за напасть и откуда она взялась... Но чтобы двигаться по реке, придется ждать. Вряд ли перепуганные люди скоро осмелятся вернуться туда, где властвовала смерть. Однако торговлю мало что может остановить. Полагаю, в непродолжительном времени будут проложены пути вдоль берега, и начнут собираться караваны. Проводники жили не только в Переправе, так что найдется и кому их охранять.
-Значит... все вместе идем в Переправу? - Вуэр поднял тонкие брови.
-Значит, идем, - подтвердил Витим.
-Это безумие, - Шехре-Ала с удовольствием прищурился, - и именно поэтому мне нравится. Давненько мы не безумствовали, не так ли?
Несмотря на уговоры хуторян, с поздним зимним рассветом следующего дня они погрузились в лодку и тихо двинулись вниз по течению. За ночь берега полностью замело снегом, но теперь вьюга прекратилась. Витим был уверен, что на ослепительно-белом фоне легко будет заметить даже издали зеленовато-желтый цвет, которым пугали беженцы.
Однако какое-то смутное ощущение говорило ему, что никакого живого тумана в Переправе уже нет. Смерть сделала свое страшное дело и собрала немалую жертву. Более в пустом городе ей нечего делать.
-Эй! - воскликнул Шехре-Ала, когда хутор скрылся за поросшим горбатыми елями мысом. - Вы только гляньте.
Витим и Вуэр, сидящие на веслах, оглянулись.
На вдающейся в реку отмели, полной обсыпанного снегом плавника, тины и прочего мусора, неподвижно стоял давешний юный степняк. Его длинные глаза были устремлены на путников, а тонкая рука вскинута в призывном жесте. Витим со вздохом взялся за свое, правое весло, подгребая к отмели.
-Я вчера вечером случайно слышал ваш разговор, - ровно сказал степняк, когда лодка скребнула дном. - Возьмите меня с собой в Переправу.
-Я так понял, ты сбежал от деда, - хмыкнул таврит. - Ступай-ка, паренек, обратно. Мы едем не в игрушки играть.
Юноша казался абсолютно спокойным. Он перевел взгляд на Шехре-Ала:
-Золотая монета Дориана, - протянул раскрытую ладонь, где действительно поблескивало.
-Ого! Мальчик, есть и более дешевый способ расстаться с жизнью.
-Я плачу за то, чтобы вы меня довезли, а не за беспокойство о моей жизни, - Витим подумал бы, что степняк начинает раздражаться, если бы голос его не оставался бесстрастным. - Путь по берегу займет куда больше времени, а мне надо в Переправу.
Шехре-Ала уже открыл рот, чтобы снова язвительно посоветовать юноше отправляться назад, когда Витим перебил его:
-Сколько тебе лет, Тмаль?
-Восемнадцать.
На самом деле юноша был не так юн, как казался. Степняки, которые жили меньше, чем люди, редко больше шестидесяти лет, и взрослели быстрее. Тмаль был невысок ростом, чрезвычайно тонок в кости и по-юношески красив - но таковыми для людей выглядели почти все молодые степняки. В действительности же, по меркам своей расы он был старше и Витима, и Вуэра. И если ему откажут, отправится в Переправу лесом.
-Садись. Деньги оставь себе, пригодятся, - велел Витим.
Тмаль прыгнул в лодку и молча спрятал монету в карман. Устроился на корме, не обращая внимания на спесивую гримасу Шехре-Ала, и опустил под ноги заплечный мешок. Витим заметил в нем характерные очертания длинного и тонкого предмета, но промолчал.
До места соединения двух рек было недалеко: об этом свидетельствовала сама Подгорная. Порожистая и бурная в начале пути, своенравная в середине, она словно постепенно взрослела, превращаясь из шаловливого ребенка в упрямого подростка, - и вот достигла, наконец, степенной и солидной зрелости. Скалистые кручи берегов еще несколько дней назад уступили место покрытым лесом склонам, а те расступились, почтительно склоняя хвойные вершины над исполненным сознанием своей мощи потоком. Мягкая, плодородная земля всегда питала к воде куда большее уважение, чем бесплодный камень.
И вот, спустя несколько часов спутникам показалось, что впереди леса резво бросились в стороны, ошеломленные столкновением с необъятной водной стихией, и испуганно замерли, не желая идти вслед за рекой. Там, словно темная бездна, выглянувшая из-под земли, насколько хватало взгляда расстилался простор Альмеокрины, великой, древней реки. В долине Переправы, где в нее впадала Подгорная, она была особенно широка и полноводна.
-Здесь уже должен был быть виден туман, - сдавленно сказал Тмаль.
-Значит, тумана уже нет, - отозвался Витим. - Путь свободен. Но ведь на это ты и рассчитывал, не так ли?
Тот кивнул:
-Это дрянь сожрала все, до чего смогла дотянуться, а потом двинулась дальше. Может быть, течение несет ее сейчас в Беллевр.
Весло дрогнуло в руках Вуэра: очевидно, такая мысль не приходила ему прежде в голову. А вот Витиму приходила, но он помалкивал, опасаясь, как бы морянин не запаниковал прежде времени.
-Надеюсь, что нет, - поспешно сказал он. - На хуторе Аггра, в верховьях Подгорной, была та же самая гадость, но у Хэгана не объявлялась. Значит, она путешествует не по воде. А возможно, вообще не путешествует по земле, иначе оставляла бы мертвый след, а такого я не мог бы не заметить.
Вуэр отчетливо скрипнул зубами и налег на свое весло, чуть не опрокинув лодку, поскольку Витим не успел среагировать.
-Быстрее, - прошипел Вуэр, - пошевеливайся. А лучше отдай весло, сейчас понадобится умение, а не сила. Я успокоюсь только тогда, когда сам увижу, что в Вараде все в порядке.
Тмаль пристально взглянул на него. Прежде, занятый своими мыслями, он не обращал на своих провожатых особого внимания.
-Он морянин? - в голосе степняка впервые прорезалось чувство: удивление. - Совсем не похож... Может, спешир?
-Сам ты спешир, - огрызнулся Вуэр. - Там, где беллинги худеют, гривастые протягивают ноги.
-Не сердись, - растерялся Тмаль. Шестипалая кисть машинально метнулась к голове, приглаживая тонкую золотистую шерсть. На щеках она была короткой и густой, а на голове длинной, но все же оставалась шерстью, а не волосами.
И вот лодка вылетела на простор Альмеокрины. Ее тут же подхватило свирепое течение, закружило, словно щепку, в водоворотах двух огромных сливающихся воедино, соревнующихся потоков. Витим порадовался, что отдал весло морянину: тот виртуозно управлялся, работая то одним, то другим веслом, иногда погружал их в воду, изо всех сил замедляя чересчур ретивую струю, порой злобно покрикивал на невежественного кормчего Шехре-Ала, но раздвоиться не мог. Лодка ходила ходуном, прыгала по гневно ревущим волнам, обдавая холодными брызгами вцепившихся в банки пассажиров.
Сил Вуэра хватило только на то, чтобы вывести лодку из основной стремнины и направить ее к левому, северному берегу. Пересекать реку на утлом суденышке было бы самоубийством.
Переправа предстала глазам путников как живая. Красные черепичные крыши, каменные стены, застекленные окна богатых домов на набережной. Мощеные улицы, рыбацкие лодки и даже крупные галеры у причалов - Переправа была большим городом. Но - тишина. Ни единого звука кроме плеска реки и карканья вездесущего воронья - единственного признака жизни. Безлюдье.
Вуэр подвел лодку к небольшим мосткам, у которых покачивался полный сетей пузатый челнок. Молча вылезли на берег, разминая затекшие от долгого сидения мышцы спины и ног.
Могильная тишь была ожидаемой, но никто из четверых смельчаков не осознавал до конца, как страшно будут смотреть на пришельцев мертвые окна, как одиноко и беспомощно будут встречать их осиротевшие суда, как громко будут звучать в пустых улицах шаги, иногда заглушаемые жадным карканьем хозяйничающего в городе воронья.
Ночной снег прошел и здесь, он с холодным участием слегка присыпал самые ужасающие свидетельства трагедии: трупы. Витим знал, как будут выглядеть люди, попавшие в объятья хищного тумана, но и он невольно содрогался, завидев широко разинутый рот обтянутого кожей скелета, чьи очертания легко угадывались под снежной крупой. Вуэр и Шехре-Ала едва не подавились криками, разглядев первое из встретившихся останков: они не были готовы к такому зрелищу.
Тмаль не издал ни звука, не сделал ни одного лишнего движения. Он видел не только это. Он видел, как живые люди превращались в это. Однако Витиму показалось, что шаги молодого степняка вдруг стали какими-то дергаными, золотистые глаза поблекли, словно их заволокла дымная пелена. Так однажды выглядел Митеш, сын кузнеца Змитеня, когда на спор выкурил пять трубок крепчайшего табака-самосада подряд. После этого парень с медвежьим ревом разворотил амбар соседа, набил морду десятку сверстников, которые пытались его удержать - в том числе и Витиму. Во время драки Митешу сломали руку, но он этого даже не заметил, продолжая крушить все вокруг. Справляться с ним пришлось жестко: огреть по голове хорошей дубиной так, чтобы потерял сознание. Бедняга две недели валялся на кровати не в силах подняться, да едва не полгода не ввязывался ни в споры, ни в драки.
Тмаль не принимал дурмана. Но он еще несколько дней назад спокойно и безмятежно жил в этом городе, здоровался по утрам с людьми, что валяются сейчас на мостовой бесформенными, неузнаваемыми остовами, кое-где уже расклеванными вороньем...
Степняк целенаправленно шел знакомыми улицами, и поскольку у друзей не было другого плана, они двигались за ним.
-Что мы здесь делаем? Здесь никого нет. Здесь ничего нет. Все, все мертво, - сдавленно выдохнул Шехре-Ала. Его зубы заметно выстукивали дробь.
Витим тоже ощущал этот холод. Не от легкого морозца - такой обыкновенно лишь бодрит, кусая уши, щеки, заставляя двигаться энергичнее. Нет, это был тот вечный, сумрачный, стылый холод, что сковывает сердце, леденит кровь, замедляет биение жизни, медленно и неуклонно. От такого не спасет никакой огонь, никакой бег - он рождается не снаружи, а внутри, в самой душе, рождается оттого, что она не может, не хочет сопротивляться накатывающей смерти.
Витим знал этот холод. Теперь он вечно живет там, у развалин Одинокой Башни.
Внезапно из-за отдаленного поворота выскочила человеческая фигура. На плече покоился объемистый мешок. Увидев приближающуюся четверку, человек остановился как вкопанный, вцепившись в свой мешок.
-Эй, ты! - обрадовался Шехре-Ала. - Погоди!
Но человек внезапно развернулся и резво шмыгнул за тот же поворот, только пятки засверкали.
-Это мародер, - сказал Вуэр деревянным голосом. - В этом городе из живых сейчас только падальщики... Надо выбираться отсюда.
-Боюсь, что ты прав, - уныло согласился Витим. - Прежде, чем жизнь восстановится, здесь пройдут орды мародеров, передерутся за ценности, оставят еще не один десяток трупов. А уцелевшие жители побоятся возвращаться в свои дома, поскольку их придется отстаивать мечом в руках. Мало кто способен дать бой банде головорезов с Рудного тракта.
-Так что же мы здесь делаем?
-Я, кажется, тоже этого не понимаю...
Обогнавший спутников на дюжину шагов Тмаль внезапно свернул к одному из домов, двухэтажному добротному строению. Дверь была заперта изнутри. Степняк, не долго думая, подхватил булыжник и высадил окно на первом этаже.
-Ты что делаешь? - вскинулся Вуэр, когда тот уже взлетел на подоконник. - Это ведь не твой дом, не так ли?
Тмаль, казалось, даже не услышал. Впрочем, возможно, так оно и было.
-Подождем, - сказал Витим, - вряд ли он собрался воровать.
-С чего ты взял, - проворчал Шехре-Ала, но послушался.
В могильной тишине сквозь выбитое окно были слышны легкие шаги Тмаля в доме, скрип половиц, стук дверей. Он не задерживался ни в одной комнате надолго, методично обыскивая сначала первый этаж, потом поднявшись на второй. На уровне чердака шаги притихли.
-Как же хочется курить, - простонал таврит, ежась на ветру. - Жаль, что весь запас вышел.
-Может, отвыкнешь, - заметил Витим чтобы хоть что-нибудь сказать. - Твоя трубка ужасно воняла, просто кошмар.
-Я в пещере не отвык, - фыркнул тот, - и теперь не отвыкну.
От нечего делать Витим заглянул в зарешеченное окошко подвала - и ничего не увидел. Тьма, густая тьма. Он прижал ладони к толстому стеклу, заслоняя дневной свет, наклонился, едва не ткнувшись носом. Но глубина подвала была словно по крышу залита непроглядным дегтем. Или это закопченное стекло не пропускало света? Что такое чадящее мог жечь хозяин дома в собственном подвале?
Назад Тмаль спускался с куда большей поспешностью, чем поднимался. Шаги простучали по невидимым ступенькам - и вот степняк легко выпрыгнул из окна. Былая грация целиком вернулась к нему, хотя лицо было по-прежнему неподвижным.
-Чердачное окно открыто, натянута веревка к крыше дома через улицу, - выпалил он в ответ на вопросительные взгляды. - Они ушли так же, как и мы.
-Чей это дом?
-Здесь живет... жил портной-человек. На первом этаже - мастерская, на втором - жилые комнаты. У него жена-степнячка и трое детей.
-Наверное, одна из детей - дочь, и наверное, ослепительно красива, - догадался Шехре-Ала.
Тмаль не ответил. Скорее всего, он думал о том, что от этого дома до окраины города еще очень далеко, а бежать впятером, с детьми, куда сложнее, чем двум взрослым.
-Мне нужно обыскать ближайшие улицы, - сказал Тмаль. - Степняков в Переправе не так уж и много, думаю, я смогу их узнать.
Трое его спутников переглянулись.
-Что ж, нам все равно больше нечего делать, - вздохнул Вуэр.
Это оказалось труднее, чем представлялось. Тела были припорошены снегом, и чтобы определить, человек перед ними или степняк, приходилось его сметать. Жуткий оскал мертвеца с хутора Аггра преследовал Витима несколько ночей - что же будет теперь, думал он. Ссохшиеся скелеты отличались только ростом, цветом и длиной волос, наличием или отсутствием бороды. Может быть, еще одеждой. Но этого хватало. Дети, столько детей на руках у матерей. Переправа была богатым, молодым городом. Женщины, мужчины. Почти все молоды, судя по нетронутым сединой волосам. Попадались и степняки. Каждый раз приходилось звать Тмаля, и тот шел на зов без кровинки в лице, едва волоча ноги. Вглядывался в очередное тело, потом качал головой с таким облегчением, что мутилось в голове, а пушистые щеки заливала краска. Этому пареньку не занимать мужества, думал Витим, но сколько еще он сможет выдержать? Однако понимал, что Тмаля не остановить.
Ближе к окраине трупов стало попадаться меньше; видимо, здесь успели внять тревоге. Завидев ограждающий город частокол, все уже готовы были перевести дух, полагая, что худшее позади, когда Шехре-Ала снова позвал Тмаля - и тот вскрикнул, рухнув на колени перед скрюченным трупом в женской одежде, вышитой традиционным месалурским орнаментом. Женщина прижимала к себе ребенка со слишком темными для степняков волосами.
-Аньшали... - прошептал Тмаль подбежавшим Витиму и Вуэру, - и Итогай, младший...
-Это жена плотника и младший сын?
-Да, - Тмаль дрожащей рукой коснулся светлых волос-шерсти женщины. Потом снял свой плащ с похожими узорами и накинул на изуродованные невероятной мукой лица. - Их надо похоронить. Поможете?
-Отчего бы не помочь, - буркнул Шехре-Ала, - мы ведь специально для того и выбрались из могилы, чтобы работать могильщиками. Привычное занятие.
-Ты можешь подождать в сторонке, - резко ответил Вуэр.
-Хватит препираться, - поморщился Витим. - Пора бы уже усвоить, что могильщиками нам придется быть еще долго, очень долго.
Тела, завернутые в плащ, были легкими, невероятно легкими. Могила на краю кладбища им понадобилась небольшая - управились быстро, несмотря на то, что земля уже была схвачена морозом. Вновь сгодились отобранные щиты и мечи. Но когда первые комья земли полетели на расшитый плащ Тмаля, до них внезапно долетел грозный окрик.
-Что вам тут нужно, негодяи? - взревел кто-то громовым басом.
На опушке леса стояла горстка вооруженных людей, человек пятнадцать. Выглядели они именно так, как должны выглядеть хозяева, поймавшие в своих разоренных владениях наглого вора: хмурые, озверевшие взгляды, сдвинутые брови, обнаженные клинки. Плотный бородач впереди, видно, считал свой отряд непобедимой силой.
Молодой степняк выпрямился, с усилием оторвав взгляд от зияющей ямы.
-Я Тмаль, внук Чингамая-купца, с улицы Скорняков. А это, - он указал на разверстую могилу, - Аньшали, жена Танаджара-портного с Речной улицы и их младший сын Итогай.
-Танаджара? - бородач с сомнением взглянул на соседа, рыжего, рябого и сутулого, но с огромным мечом наперевес, и тот что-то шепнул.
Уцелевшие жители Переправы подошли ближе, скептически осмотрели могилу.
-Вы знаете, где сейчас Танаджар? - спросил Тмаль. Его голос заметно дрогнул.
-В лагере, там, за пригорком, - сказал рябой, потому что остальные уже прошли мимо, к Переправе. - Он жив, но малость не в себе. Впрочем, не он один.
Рябой зашагал вслед за своими, а Тмаль бросился к опушке, вверх по склону холма.
-По-моему, остатки жителей Переправы скрываются именно в этом лагере. Если мы и можем где-то ожидать помощи, то только там, - неуверенно произнес Витим.
Шехре-Ала пожал плечами:
-Идем. Какая разница, в конце концов, куда идти.
Тмаль мчался по лесу, словно его кусала за пятки стая волков, и чем дальше углублялся в заросли, тем неудержимее становился его шаг. Остальные напрягали все силы, чтобы не отстать: только Витим умел ловко продираться сквозь лесной бурелом.
Беглецы из Переправы не ушли далеко от своих осиротевших домов. Они разбили лагерь в укрытом от ледяных зимних ветров, но легкодоступном месте специально для того, чтобы те, кому удалось спастись, могли отыскать его и соединиться с друзьями, родными. Жаль, что счастливых встреч было очень мало. Но в этот раз она все-таки произошла.
В лесной низинке, где деревья стояли пореже, были сооружены несколько десятков шалашей из веток, елового лапника и дерна. Под импровизированным кровом для защиты от мороза горели костры, так что дым валил из всех щелей, словно в каждом проживала ведьма и варила свои ведьминские зелья. При появлении друзей из шалашей высыпали люди - растрепанные, завернутые в немыслимое тряпье, перемазанные сажей, со слезящимися от дыма глазами. Витиму горько было смотреть, как отчаянная надежда на лицах сменяется черным разочарованием, когда они убеждались, что прибыли вовсе не те, давно ожидаемые, но отчего-то не спешащие появляться.
-Где портной Танаджар с семьей? У него дети-мелоты, двое, - звенящим голосом спрашивал Тмаль у каждого. Кто-то отворачивался, пряча слезы и не желая разговаривать, или просто не зная такого, кто-то справлялся с собой и махал рукой вглубь лагеря.
-Может быть вы видели Каликора-рыбака с Южной набережной? - вцепилась в рукав Шехре-Ала какая-то чумазая старуха со всклокоченными волосами, и впрямь похожая на ведьму.
-Нет...
-А Джадо-лодочника? - женщина средних лет, кутавшаяся в шерстяную шаль, которая когда-то была белой, пушистой и, видно, стоила хороших денег. Эта женщина могла бы быть женой зажиточного ремесленника. В ее глазах стояло безумие. - Они с Мири, женой, жили на Западной набережной...
Витим уже хотел молча пройти мимо, как вдруг остановился.
-Погоди, Мири - это невысокая, кругленькая такая, черноволосая девушка? У них еще ребенок, совсем маленький, в пеленках?
-Да-да! - закричала женщина. - Вы видели мою дочь? Когда?
-Кажется, да, вчера вечером. На хуторе Хэгана, это вверх по Подгорной...
-О Бог и Богиня, хвала Вам, милосердным...
Проходя сквозь толпу, Витим страшно пожалел, что не потрудился узнать имена остальных постояльцев гостеприимного хутора, но что сделано, того не воротишь.
Под покровом леса уже сгущался сумрак раннего зимнего вечера - но разве тьма способна застлать взгляд влюбленного?
-Ратни! - закричал Тмаль, пускаясь бегом под завистливыми взглядами.
Хрупкая девушка в надвинутом на лоб платке, кокетливом тулупчике и длинной юбке, измазанной грязью до колен, тащила в горку большой котел и, видно, не слыхала переполоха, вызванного появлением новичков. Она недоуменно подняла голову - и вдруг выронила свою ношу. Вода выплеснулась на ее многострадальную юбку, а котел покатился вниз, туда, откуда она его с таким трудом приволокла. Ее ноги подкосились, и Тмаль едва успел подхватить ее в объятья. Девушка вцепилась в него тоненькими пальчиками, спрятала лицо на груди, чтобы скрыть рыдания, но тщетно.
Ночь опустилась мгновенно, словно поджидала в сердце леса, пока друзья отыщут пристанище. Заметно похолодало, и в лагере ярче вспыхнули костры. Тут и там стучали топоры, вырубая близлежащие деревья. Порой в неумелых руках огонь разгорался чересчур сильно, так что занимались шалаши. Всем соседям приходилось хватать специально приготовленные еловые сучья и сбивать пламя, пока оно не превратилось в лесной пожар.
-Туман исчез вчера с утра, - рассказывала Ратни, и в самом деле замечательная красавица-мелотка: тонкое личико с едва заметным пушком на щеках, темные человеческие брови над длинными степнячьими глазами, пухлые алые губы. Она помешивала в котле похлебку: их семья одна из немногих сумела захватить с собой немного еды. - Часовые, которые стояли на опушке чтобы предупредить нас, если он двинется от Переправы в лес, принесли доброе известие. Однако сегодня никто не решился вернуться в свои дома. Только некоторые мужчины отважились сходить в город и принести какие-нибудь предметы обихода, одежду. Ботогар, мой брат, тоже пошел - и вот у нас кое-что есть. Правда, еды в городе не осталось, туман сожрал все. Многие уже голодают - три дня не шутка. Мальчишки начали бить камнями ворон, больше здесь все равно нет ничего съедобного... Но завтра, если все будет в порядке, люди отправятся по домам. Может быть, в реке вновь появится рыба. Если нет, в конце концов, можно и из кожаных ремней похлебки наварить, все как-то протянуть. Говорят, лечебные травы сушеные сохранились, и соль...
Ратни неловко подложила в костер дров, так что одно полено скатилось с горки, рассыпая искры, обожглась, ойкнула - и вдруг заплакала навзрыд, обняв руками колени. Тмаль поспешно обнял ее, Витим решительно занялся костром.
-Когда мы убегали, отец нес Итогая, Ботогар какое-то оружие, а мы с мамой узлы с едой. А потом я вдруг споткнулась и подвернула ногу, и не смогла бежать. Тогда отец взял меня на руки, а маме пришлось бросить свой узел и нести Итогая... Но он тяжелый, она все больше отставала. Ботогар пытался ее тянуть за руку, она кричала на него. Отец не мог ей помочь, тогда он помчался вперед, чтобы отнести меня в безопасное место, а потом вернуться за ней. Но когда мы взобрались на холм, увидели, как на улице, где оставалась мама, клубится туман... Отец страшно закричал и хотел кинуться туда, а мы с Ботогаром схватили его за одежду, плакали, не пускали, но он вырывался, и как будто не узнавал нас... Потом вроде бы понял, что туда нельзя, сел на землю и смотрел. Мы рыдали, как и все вокруг, а он нет. Он с тех пор и молчит, не отвечает. Если я беру его за руку и веду, то идет, а если нет, то так и будет сидеть или стоять на месте. На меня смотрит и как будто не видит... Он, наверное, считает, что это я виновата. Если бы я не подвернула ногу, мама и брат были бы живы...
-Ты ни в чем не виновата, не смей так говорить, - конечно, Тмаль перебил сбивчивые самообвинения. Но больше ничего не мог сделать. Витим знал, что никто не сможет поколебать уверенность в своей вине, если произошло самое страшное. Он знал, и быть может, портной Танаджар тоже. А Ратни и Тмалю еще только предстояло это понять.
Спустя несколько часов вернулся Ботогар, мальчик-мелот лет десяти на вид, похожий на сестру, но вместо растерянности на его тонком лице была угрюмая сосредоточенность. Он принес ворох одеял. Хмуро посмотрел на вновь прибывших, узнал Тмаля, но сказал только:
-Как отец?
-Так же, - всхлипнула Ратни.
-В нашем доме уже кто-то побывал.
-Это я, - успокоил Тмаль. - Я вас искал.
-Это ты перевернул весь дом и выпотрошил сундуки в родительской спальне? - саркастически буркнул Ботогар.
-Нет, я только...
-Все большие дома уже обшарили и унесли все ценное, - перебил мальчик, не слушая объяснений. - У нас почти ничего не осталось, разве что отец спрятал что-нибудь. Надо как-то расспросить его, а то помрем с голоду.
Этому мальчику уже пришлось принять на себя роль главы семьи. И хотя ноша эта была вовсе не для его детских плеч, он взвалил ее не задумываясь и делал все от него зависящее, чтобы позаботиться о сестре и отце.
Танаджара вывели из шалаша, но чтобы он поужинал, дочери пришлось кормить его с ложечки. Ратни кусала губы, уговаривая отца открыть рот, проглотить суп, а потухший взгляд портного в это время бесцельно блуждал по ветвям и лицам, ни на чем не задерживаясь и ничего не видя. Это был высокий темноволосый мужчина, с правильными чертами лица и небольшой смоляно-черной бородкой, в которой блестели редкие седые нити. Сгорбленные плечи и трясущиеся губы портили впечатление, но Витиму показалось, что некогда этот человек был сильным, очень сильным и очень гордым - вообще-то, подобные люди редко бывают портными, чаще воинами. Но именно таких, твердых, словно сталь, которых никогда и никому не удается согнуть, слишком тяжелый удар однажды ломает как тоненький прутик.
Эту ночь они провели рядом с шалашом Танаджара. Витим знал, что ему приснятся сожранные туманом мертвецы - много мертвецов - но не думал, что во сне мертвецы эти под безмолвный крик разинутых ртов, волоча за собой шлейфы изжелта-зеленой мглы, будут колоннами маршировать из залитого тьмой подвала обыкновенного портного из Переправы.
Не он один пробуждался в эту ночь от собственного крика. Морозный воздух, перемешанный с чадом тлеющих поленьев, был наполнен воплями, стонами и рыданиями. Многие, не в силах выдерживать кошмары сновидений, даже не пытались спать, бродя вокруг лагеря скорбными тенями или неподвижно сидя у костра словно окаменевшие от горя фенийцы из очень старой, языческой еще легенды, привезенной из-за Дадрийского моря, о разрушении города Фения. По преданию фенийцы заключили договор с силами Тьмы, за что им дарованы были несметные богатства и удача во всех начинаниях, но платить за это они должны были вечно: они должны были кормить жившего в подземельях демона своими детьми - а демон требовал пищи каждый день. Однажды фенийцы не выдержали и решили убить демона, и это им удалось. Тогда разгневанная Тьма обрушила на Фению страшные беды: болезни, голод, ураганы, полчища крыс и тараканов, ибо Тьма не желала гибели своих рабов - она желала вечного служения себе. И отчаявшиеся фенийцы обратились за помощью к Свету. Однако всем известно: Свет не способен спасти того, кто продал Тьме душу. Он может лишь прекратить страдания несчастных, но и то только если они раскаялись в совершенных преступлениях.
Легенда гласит, что холмы в тех местах, где стояла блистательная Фения, уставлены странными камнями, удивительно похожими на стоящих или сидящих людей...
В чем же провинились жители Переправы, невольно спрашивал себя Витим. И хуторяне Аггра. Кто провинился за всех них?
Что это за новая, неведомая доселе напасть, и когда она нанесет следующий удар?
Утром жители Переправы возвращались в свой погубленный, а теперь еще и разоренный город. Это возвращение должно было стать траурной процессией, но стало прорывом в захваченную врагами крепость: Переправа уже была во власти мародеров, слетевшихся со всех окрестностей, словно стервятники на падаль. Тут и там вспыхивали стычки, когда хозяева в собственном доме заставали грабителей, пытались отбить свое имущество. Уже раздавался звон стали, лилась кровь. Люди вновь убивали друг друга.
Танаджара-портного дочь и сын вели под руки. Их маленькая процессия могла не бояться разбойников: четверо мужчин с мечами в руках были неплохой силой в городе, где мародеры шастали по одному, не желая делиться награбленным. Даже Тмаль извлек из своей котомки тонкий изогнутый меч - отличное оружие, как определил Витим с первого взгляда, хотя характерная для степняков форма клинка была ему непривычной. Однако держал Тмаль меч так, что привычка к обращению с ним не вызывала сомнений.
В доме портного оказались двое. Все самое ценное уже было украдено раньше, но на долю этих тоже кое-что могло достаться: Танаджар неплохо вел дела. Мародеры шарили по полкам, сметая медную посуду, запихивали в мешки меха, сгребали хорошую одежду и постель. Увидев вооруженных людей, грабитель выпустил мешок, но вытянуть оружие не успел.
Самым рассерженным из всей группы оказался Тмаль, именно он с яростным криком прыгнул вперед и проткнул негодяя так молниеносно, что тот вряд ли успел сообразить, что уже мертв. Тяжело дыша, степняк вырвал клинок из тела, и мародер молча повалился на пол, заливая кровью узорчатый ковер. В это время Шехре-Ала промчался на второй этаж, откуда тут же донесся шум схватки. Но когда Витим поднялся следом, работы ему уже не нашлось: вор валялся на пороге чьей-то спальни, а довольный таврит вытирал меч о его кафтан - красивый, шитый золотом кафтан, вероятно, только что выуженный из сундука.
-У вас найдутся доски? Молоток, гвозди? - спросил Витим у Ботогара, спустившись вниз. - Необходимо заколотить окна, хотя бы первого этажа, и укрепить двери. Теперь вам придется жить словно в осаде.
Мальчик взглянул исподлобья:
-А вы что же - намереваетесь поселиться у нас?
-Мы можем уйти в мой дом, - обиженно сказал Тмаль, - но, по-моему, сейчас лучше держаться вместе.
-Не говори глупостей, Ботогар, - одернула брата Ратни. - Конечно, они останутся у нас.
-Я не возражаю насчет Тмаля, но мы не знаем этих людей... - заспорил тот.
-Я знаю их, - отрезал Тмаль. - И если они уйдут, уйду и я!
Витим вздохнул. Ботогар был совершенно прав, и глупо ему возражать. Это Тмаль с Ратни слишком наивны. Вряд ли небольшая помощь может считаться поводом для безграничного доверия.
-Если бы мы хотели что-нибудь украсть, мы выбрали бы для этого более простой способ, - мягко вмешался Вуэр. Природная морянская вежливость снова восторжествовала. - Нам нужно только переждать где-то несколько дней, пока не восстановится судоходство, но если это вам в тягость, мы немедленно уйдем.
Ботогар насупился, не желая уступать. Все же он был еще почти ребенком, и ребенком весьма упрямым. Внимательно присмотрелся к Вуэру, впервые заметив странность его облика:
-А это еще что за урод?
-Ботогар, как тебе не стыдно!
-Меня зовут Вуэр. Я морянин, - любезно пояснил тот.
-Ну раз морянин, то это меняет дело, - язвительно ответил мальчик. - Оставайтесь, все равно никто здесь не желает прислушиваться к голосу разума.
Ботогар задрал нос и отправился помогать сестре устраивать отца.
-Надо бы убрать трупы, - заметил Вуэр. - Пошли, Шехре-Ала.
-Да, разумеется, иду. Я уже давно не рыл могилы, вспомнить охота...
Витим и Тмаль взялись заколачивать выбитые окна, в которых свистел ледяной ветер, Ратни и Ботогар начали прибирать в доме. Вскоре в печи запылали дрова и, наконец потеплело. Однако готовить обед было практически не из чего - если, конечно, не считать пресловутых кожаных ремней. Но их есть пока еще никому не хотелось.
-Ратни, может быть, в подвале найдутся еще доски? - крикнул Тмаль, критически разглядывая обломок табурета, никак не подходящий по размеру к дыре в двери.
-Не знаю, - девушка втащила залитый кровью ковер, бросила его на пол и устало вытерла пот со лба. - Вряд ли. У отца в подвале своя мастерская, он нас никогда не пускал туда, говорил, там ядовитые краски для тканей.