Мелания пробиралась сквозь заросли, продиралась между сплетенными ветвями, обрывала тонкие, но удивительно тугие лианы, которые словно сговорились не пропускать ее. Колючие иглы каких-то невиданных хвой цеплялись за платье, царапали лицо и шею, корни так и норовили неожиданно вылезти из земли, чтобы она споткнулась. Несколько раз Мелания падала на влажную, жирную почву, но упрямо вскакивала и пускалась дальше так быстро, как это позволяло переплетение густых джунглей. Нельзя, нельзя недооценивать Неодима. Один раз он уже нанес удар в спину, когда его посчитали преданным другом. Она не имеет права совершить еще одну ошибку, посчитав его мертвым.
Княжна потеряла счет времени; ей казалось, что уже целую вечность она сражается с непокорными джунглями, хотя прошло всего полчаса, когда она выбралась на небольшую поляну, устланную густой, мягкой изумрудной травой и мелкими цветами. В нагретых солнцем венчиках копошились никем не потревоженные пчелы, порхали крупные голубые стрекозы.
Мятежный колдун лежал в тени дерева на спине, раскинув руки и запрокинув голову. Он производил впечатление если не мертвого, то по меньшей мере находящегося без сознания, а Мелания неожиданно оробела. Если он только притворяется, говорила она себе, то эффект внезапности будет за ним. Но что же делать? Глупо стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу. Она машинально оправила испачканную юбку, отвела от глаз спутанные волосы.
-Неодим? - тихо позвала княжна, но голос почему-то испуганно сорвался. Он не умер, подумала она. Такие мерзавцы не умирают слишком просто.
Мелания сделала осторожный шаг, другой, на всякий случай плетя заклинание. Колдун не шевелился. Она присела возле распростертого на земле тела. Но чтобы пощупать пульс, надо развести руки, а значит, выпустить заклинательную нить.
Колдовать без помощи рук, служивших обычно как бы проводниками магической энергии, возможно, но это требует значительно больших затрат сил и внутренней концентрации. Именно этим всегда пользовались для поимки мага: если связать его, вывернув кисти назад, он становится почти беспомощен. При этом, разумеется, нельзя давать ему времени собраться и сконцентрироваться.
Во всяком случае, он тоже не сможет ударить сразу, попыталась успокоить себя Мелания, оглянувшись на безвольно покоившиеся в траве руки колдуна. Ее пальцы коснулись шеи Неодима, нащупывая артерию.
И в этот момент он перестал притворяться. Молниеносный рывок - и княжна не успела опомниться, как оказалась лежащей на спине, плотно прижатой к траве тяжелым телом ненавистного врага, с заведенными за голову руками. Пытаясь обезопасить себя от волшебства, она совсем не приняла во внимание его физическую силу и ловкость.
Тяжело дыша, оба с невыразимой ненавистью смотрели друг другу в глаза.
-Засомневалась, значит, - прошипел Неодим, бессознательно стискивая тонкие запястья, но прекрасная княжна даже не дрогнула. - Пришла добить! А как же вы ловко придумали с электричеством, - он старательно произнес сложное слово, - где мне сообразить. Если б не Рома, висел бы на заборе, как петух на вертеле! Как это в вашем духе, славные Владиславичи, найти инструмент для грязной работы. Человек, или медная проволока - какая разница! Лишь бы вам не марать своих белых, тонких ручек.
-Отпусти! - Мелания рванулась, но проще, наверное, было бы выбраться из-под горного оползня. - Что тебе нужно? У меня нет Средоточия. Отпусти или убей сразу, только избавь от новых жалоб на свои обиды.
-Вот как! - насмешливо протянул Неодим, но глаза его недобро сузились. - Тебе недосуг меня выслушать, высокородная госпожа? А у меня, вот ведь незадача, прорва свободного времени!
Несмотря на крайне незавидное свое положение, Мелания попыталась успокоиться. В конце концов, она Владиславна, попадавшая и не в такие переделки. Почему же сейчас сердце отказывается подчиняться хозяйке, так и норовя выскочить из груди? Почему ладони стали горячими и влажными, почему так прерывисто дыхание, а грудь дрожит и бурно вздымается, словно ей тесно в монашеском платье? От страха, от унижения, от быстрого бега, от неожиданности, от ненависти... Она могла бы перечислить еще сотню причин. И во все безоговорочно поверить.
-Неодим, - она попыталась сказать это твердо и холодно, но вышло скорее жалобно, - клянусь, я не знаю, чем мы с отцом и братом тебя так обидели. Когда ты сбежал, разграбив княжескую сокровищницу, мы были уверены, что рвешься к власти, решился на мятеж из черной зависти, и вычеркнули из своей жизни предателя. Но это было потом! А раньше ты был нам почти родственником, почти членом семьи.
-Лжешь, - процедил колдун. - Кому как не тебе знать! О нет, я не сомневаюсь, ты действительно так считаешь. И это еще одна ваша подленькая черта: как удобно верить в то, что тебе выгодно. Нет никого правдивее решившего солгать князя. Или княжны.
Мелания опустила ресницы, дрожащие от непролитых слез. От слез, на которые и права-то она не имеет. Никогда не имела.
Неодим как завороженный наблюдал за сменой выражений на этом всегда таком высокомерном, ослепительно, недосягаемо красивом лице.
-Отпусти, - глухо проговорила княжна. - Я ненавижу тебя.
-Но не более чем я тебя! - яростно выкрикнул колдун. А потом вдруг наклонился и впился губами в ее губы.
Мелания всхлипнула.
Магистр Аверьян не успел добежать даже до соседнего островка, ибо на берегу озера объявилось еще одно действующее лицо, сразу потребовавшее всеобщего внимания.
-Очень мило и трогательно выглядит вся эта мышиная возня, если следить за ней сквозь Зеркало, - произнес дребезжащий старческий голос. - Я мог бы подождать, пока досточтимый коллега тоже исчезнет из поля зрения, но тогда моя задача чересчур упрощается. Все равно, что отобрать леденец у младенца, даже скучно.
Уперев острый, словно наконечник копья, конец посоха в тростниковый куст, магистр Прохор откровенно потешался над врагами. Его длинные белоснежные волосы жидкими прядями висели вдоль морщинистого лица, узловатые пальцы с кривыми ногтями покоились на резном навершии посоха, длинное одеяние из беленого домотканого полотна развевалось на посвежевшем ветру. И хотя согбенная годами старческая фигура не производила устрашающего впечатления, что-то в горевших зловещим торжеством черных глазах говорило о том, что старик - противник пострашнее Неодима.
-Ваша беспечность просто умиляет, - продолжал он ухмыляться, открывая на всеобщее обозрение редкие желтые зубы. - Я могу еще понять горячность юной княжны, но ты-то, магистр, глава Ордена! Гоняться по лесу за мальчишкой, словно ты не старше его.
-Прохор! - магистр Аверьян холодно смотрел на него, легко поигрывая тяжелым мечом. - После восьмилетнего отсиживания за спиной Неодима, ты все-таки намерен вмешаться не в свое дело? Так не болтай языком попусту. Если пришла охота драться, я с удовольствием удовлетворю тебя. Раз и навсегда.
-Ты, оказывается, умеешь кусаться, магистр? - Прохор зашелся кашляющим смехом. - А я думал, ты только машешь мечом.
-Вам себя не жалко? - вдруг неожиданно для себя сказала Наташа. Почему-то она не испугалась. - Вам бы у печки сидеть, да артрит с подагрой лелеять, а вы - драться...
Прохор покосился на девушку, и рассмеялся еще громче.
-Нет, ну какая нынче молодежь пошла непочтительная! Не переживай за меня, детка, я уж как-нибудь больше тебя проживу. Три тысячи лет - совсем не предел! Хе-хе-хе!
Еще один долгожитель! Магистр Аверьян почувствовал, что от всего этого начинает свирепеть.
-А ведь он правду говорит, - шепнула Наташе Цинтия. - Между прочим, это мой младший брат. Единокровный. Правда, он тоже не подозревает о нашем родстве. Как обычно, люди заняты лишь собой.
-Что же нам делать? - вздрогнула та.
-Что мы можем сделать? Надеюсь, магистр и Павел задержат его до возвращения Мелании. Или до появления ко-го-нибудь еще.
-Ты уверена, что они не смогут его победить?
-Уверена. Магистр, хоть и силен, - обыкновенный человек. А Павел - Павел вообще не умеет обращаться с той мощью, что держит в руках...
-Да, я понимаю... Но ведь ты можешь помочь.
-Помогу, конечно, - Цинтия вздохнула. - Но не рассчитывай на это слишком сильно. Этот спор - спор между людьми. Наследниками Средоточия. И я имею право вмешиваться лишь настолько, насколько требуется для соблюдения правил честного боя, понимаешь? А мои личные симпатии или антипатии - только мои трудности. В данном случае неравенство сил налицо: отсутствует теперешний владелец Центра магии. Это Всеслав, его могла бы заменить Мелания, но никак не магистр Аверьян, который не имеет ни прав, ни претензий на Средоточие. Поэтому до ее появления я могу поддержать одну из сторон... по своему усмотрению. Но не выиграть битву вместо нее.
-Интересно, кто придумал такие правила? - недовольно буркнула Наташа. - Все у вас, колдунов, не как у людей.
-Неправда, - обиделась Цинтия. - У колдунов-людей правила - только те, что им диктует их собственная совесть. Но не требуй слишком многого от меня, не рожденной на воле, а созданной, чтобы служить!
Яркое тропическое солнце клонилось к закату. По маленькой поляне протянулись длинные колышущиеся тени. Опаливший землю жар спал, уступив место нежной предвечерней прохладе.
Колдун Неодим, приподнявшись на локте, неотрывно смотрел на лицо Мелании: румянец, разлившийся по точеные скулам, лежащие полукругом под закрытыми глазами темные ресницы, полуоткрытые влажные губы. Упругие завитки иссиня-черных волос, рассыпавшихся по траве, щекотали его плечо.
-Зачем ты это сделал? - вдруг тихо спросила Мелания, не шевельнувшись.
-Что? - Неодим вздрогнул. - Я убью тебя, княжна, если ты снова заговоришь о своей ненависти!
-Нет, - она засмеялась. - Это было бы крайне непоследовательно с моей стороны. Я о другом. Зачем ты бежал из Червонгорода ночью, как преступник, зачем все эти годы преследовал нас и изо всех сил чинил препоны всем нашим начинаниям? Почему, - она на мгновение запнулась, - заставил возненавидеть себя? Я хочу сказать, ты же не можешь не понимать, что долго не удержишь Средоточие, созданное из крови Владиславичей. А оставаясь во дворце ты мог добиться много большего, чем в Гранитном замке.
Неодим откинулся на спину, по губам пробежала грустная улыбка, словно он думал совсем о другом, но усилием заставил себя говорить.
-Чего, например? Стать доверенным советником Всеслава?
-А что в этом плохого? - Мелания приподнялась, попытавшись заглянуть ему в глаза, но Неодим упорно разглядывал облака. Зато прикосновение тонкой руки к груди заставило его вздрогнуть. - Роль доверенного советника ненамного ниже князя. Я не верю, что ты на самом деле желаешь сидеть на троне в пурпурной мантии!
-Можно, скажем, быть княжеским военачальником, - продолжал Неодим, словно не слышал слов Мелании. - Муштровать солдат до полного отупения - чудесное занятие для слишком бурного воображения. Но можно убедить миролюбивого Всеслава развязать войну. И с почетом сложить голову где-нибудь в Ледяных пустынях, представляя угасающим разумом утешительную картинку о том, как уронит слезу княжна Мелания над могильной плитой. Или вот еще, можно бросить военную карьеру и служить тайным письмоносцем, которого князь будет изредка посылать к своей сестре и ее мужу, предлагая совместные политические интриги. Тогда прекрасная Мелания будет с радостной улыбкой привечать усталого и голодного слугу, лично проведет на кухню и погрозит пальчиком осердившемуся ревнивцу-мужу. А то еще можно углубиться в изучение трактатов Теории Магической Силы в надежде сменить через пару десятилетий магистра Аверьяна на посту главы Ордена. Поселиться в подземелье червонгородского дворца и зарыться в манускрипты, питаться книжной пылью, совершенствуя знания. Знаешь, из всех возможных путей этот мне ближе всего. Потому что дает возможность забыться и никогда больше не видеть княжну Меланию!
Неодим резко сел, сжав плечи княжны, и встряхнул так, что ее голова запрокинулась.
-А я не верю, что ты не знала о безумной влюбленности твоего незнатного друга. Что я должен был сделать, чтобы ты изволила обратить на меня свой придирчивый взор? Сочинять сонеты, выращивать розы, петь под окном серенады? Я всего этого не умею. А вплавленную в камень звезду для освещения твоих покоев ты приняла как огарок свечи...
Мелания прерывисто вздохнула. Где-то внутри все затрепетало, откликнувшись на силу его страсти, и от собственной смелости, от смелости, с которой она впервые в жизни позволила себе осознать свои чувства и даже наслаждаться ими, у нее закружилась голова. Это было так странно, так непривычно, что казалось почти неестественным. Мелания изумлялась себе. Она всю жизнь так старательно вытравливала из себя все ростки теплоты, всю чувственность, что была отпущена ей природой, что была уверена - это удалось. Никогда человек не сможет скрывать самого себя, как бы не стремился. Никогда тебя не будут видеть куском льда, если ты... действительно не будешь им. Так она полагала. Оказалось, все это было лишь туманом, завесой, причем настолько хрупкой, что ее унес первый же порыв ветра. Однако сейчас Мелании было все равно. Сначала испугавшись такой резкой перемены, она внезапно обнаружила, что все, что прежде составляло ее жизнь, просто не имеет теперь никакого значения. Было немного жаль, но только потерянного в пустой суете времени.
-Неодим, - пролепетала Мелания, - не мог же ты думать, будто мне позволят любить тебя! Да я до сих пор не замужем лишь потому, что отец умер раньше, чем решил, союз с каким из Пограничных Герцогств для Княжества выгоднее всего. Он желал бы иметь десяток дочерей, чтобы заключить их браки с каждым неженатым герцогом или наследником титула, но была только я... Ты можешь считать, что тебя предали, но отец скорее убил бы меня, чем позволил даже помыслить о безродном приемыше-маге. И не сверкай так глазами, я не желаю больше лицемерить, и ты не смей. Меня же воспитывали не женщиной, а разменной монетой! И я прекрасно это понимала. Но что мне оставалось делать, кроме как гордо вздернуть подбородок и напустить ледяного высокомерия во взгляд, делая вид, что все так и должно быть?
Колдун прижал Меланию к себе, и она благодарно спрятала лицо у него на груди.
-Тебе не следовало так надменно отворачиваться от меня. Ведь ты могла точно так же объяснить все и тогда. Возможно, я бы понял и смирился.
Мелания рассмеялась.
-Ты - и смирился? Тогда ты не тот Неодим, которого я знаю. Ты бы просто выкрал меня из дворца вместо княжеских сокровищ... а может, вместе с ними. Не спорю, такой исход снился мне каждую ночь до твоего побега, но я не из тех, кто поддается минутной слабости. По крайней мере, тогда я так думала...
-Это-то и потрясло до глубины души, - задумчиво проговорил Неодим. - Я двенадцать лет прожил в княжеском дворце, и ни разу мне не дали повода подумать, что относятся иначе, чем к любимому сыну или брату. Но стоило сделать шаг за пределы установленных границ - и мне тут же указали на мое место. Двенадцать долгих лет отдавать тепло, заботиться, радоваться успехам, искренне сопереживать неудачам - и любить не больше, чем дворового пса! Дело не в том, что я претендую на любовь князя, нашедшего однажды в монастырском приходе удивительно способного к магии грязного и оборванного мальчишку, или на любовь законных наследников князя. Но убеждать в этой любви лишь для того, чтобы однажды лишить всего! Такое жестокое лицемерие - и абсолютно без всякой выгоды, просто так, на всякий случай. Если б однажды я не возжелал того, что мне не принадлежит, я бы до конца дней своих был уверен в безоглядной привязанности благодетеля, и не было бы у князя слуги вернее и преданнее. Ну и что мне было терять? Мой мир держался на иллюзии, на расточаемом с холодной расчетливостью тепле, которого на самом деле никогда не было. В двадцать два года трудно оценивать вещи справедливо, тогда мне казалось, что из каждой вашей благородной черты сочится презрение, что улыбки превращаются в глумливые гримасы, и, разумеется, что такую обиду невозможно простить. Теперь я, конечно, не стал бы воспринимать все так серьезно. Выходит, меня таки любили... в той степени, в какой любили вообще кого бы то ни было. Бесчувственность - это беда того, кем она овладевает, очень тяжело жить, когда ничего и никого ты по-настоящему не ценишь. Я уже успел это понять.
Мелания тонко улыбнулась:
-Теперь ты понимаешь, что дело вовсе не в тебе. На самом деле тебе еще повезло. Ты ощутил эту перемену много старше, чем я и Всеслав, нам очень рано дали понять, что мы - рабы своего высокородного происхождения, и если у тебя был шанс на побег, то у нас не было и этого. Мы выживали своими путями: принимая и покоряясь. Я иногда думаю: а успел ли отец сломать Всеслава, сотворить его по своему образу и подобию? Брат, конечно, не такой, он действительно любит меня. Но вот задумается ли он прежде, чем отдать кому-то мою руку?
Неодим чуть прикрыл глаза.
-И ты подчинишься решению брата?
Мелания звонко рассмеялась и, запустив руки в светло-русые волосы, больно дернула за прядь.
-Ты действительно так думаешь? - крикнула она, а потом добавила серьезно. - Не могу представить себе, что остаток моей жизни будет похож на последние годы.
-И все же.
-Я не верю, что ты не заметил безумной влюбленности несчастной княжны! Что мне следует сделать, спеть серенаду? - передразнила Мелания.
Неодим расхохотался, а княжна вдруг посерьезнела, на высоком смуглом лбу залегла тревожная морщинка.
-Но, кажется, мы с тобой забыли кое о чем важном. Итак, что намерен теперь делать ты? Заварив такую кашу, боюсь, ее так просто не расхлебаешь, ты организовал настоящее противостояние Владиславичам, в которое включились сотни, если не тысячи человек. И я хочу спросить: что дальше?
Неодим ответил не сразу. Закинув руки за голову, он улегся на спину и задумался.
-В общем, свернуть это противостояние, полагаю, будет проще, чем было развязать. Мои сторонники - изгои и недовольные, которые есть всегда и при любом государственном устройстве, и которым, в принципе, безразлична идея, за которой они пойдут в наступление. Они дуются на существующую власть, ропщут, но сидят тихо, пока не объявится сладкоречивый предводитель, который набьет им уши красивыми словами и безумными обещаниями райской жизни после всех битв и сражений. Так делаются все восстания, и предотвратить их возникновение невозможно, но можно не допустить взрыва, вовремя спустив пар. Помнится, я читал в любимых хрониках твоего отца: были случаи, когда разумный князь договаривался с предводителем мятежников либо подкупал его, и тогда он сам, добившись своей личной цели, терял интерес к продолжению смуты, которая, лишившись красноречия вождя, затихала сама собой. Меня можешь считать подкупленным, - колдун усмехнулся. - Но есть еще магистр Прохор, который весьма продолжительное время находился рядом со мной и теперь люди воспринимают его как еще одного вождя, быть может, всего на одну ступень ниже. А этот так просто не сдастся, и он хитер, очень хитер. Я догадываюсь, в ходе мятежа он преследует свои собственные цели, о которых далеко не все известно мне. Кроме того, он полностью осведомлен о моей... слабости, - Неодим чуть запнулся, глянув на Меланию, и сразу заговорил быстрее. - И он, не сомневаюсь, предпринял некоторые шаги, чтобы добиться авторитета среди моих людей, а также договориться с частью из них за моей спиной, опасаясь именно того, что произошло. Поэтому я бы предложил выход, который, возможно, и не полностью устроит тебя или твоего брата: предложить мятежниками милости. Подожди, не перебивай, - заторопился он, хотя Мелания и не собиралась возражать. - Понимаю, это не особенно отвечает гордости Владиславичей - награждать тех, кто вышел из повиновения - и можешь обвинять меня в пристрастности, но мне кажется, что здесь случай особый. Я допустил огромную ошибку, когда позволил магистру Прохору разделить со мной власть, и если не выбить почву у него из-под ног, смута может перерасти в настоящую войну. Видишь ли, долгое время я не осознавал его силы, которую он и не спешил демонстрировать. Однако когда Прохор в одиночку рассчитал заклинательный обряд для открытия межпространственных врат с нашими скудными силами... Ведь даже маги Ордена рассчитывали не менее чем вдвоем, я прав? Существу, обладающему такими знаниями и такими возможностями - что ему может быть за выгода от жалкого восстания с горсткой необученных крестьян в качестве войска? Я начал понимать опасность совсем недавно, но времени поразмыслить как следует не было, и я решил сначала добыть Средоточие, а потом уж думать, как быть. Но если Всеслав согласится помиловать бунтарей и, скажем, предоставить им место в регулярной армии Княжества или полноценное обучение магии в Обителях - кто что выберет - возможно, Прохор останется в одиночестве, и тогда справится с ним будет много легче.
На протяжении этой сумбурной, но страстной речи, Мелания сидела обхватив руками колени и напряженно слушала. Она могла бы привести множество доводов против полного прощения открытого мятежа, но одного не признать не смела: в таком случае вместе с бунтарями или, вернее, первым, следовало бы покарать вождя, а этого она в последнее время почему-то перестала желать... А во-вторых, от резкого неприятия плана Неодима ее удерживало по-прежнему, с каждым днем все сильнее не дающее покоя ощущение странной, чуждой и в то же время слишком близкой силы этого самого магистра Прохора, настолько знакомой, что казалась украденной у Владиславичей.
Холодная злость утраивала силы магистра Аверьяна, с которой он наносил удар за ударом, длинные мускулистые руки, казалось, не чувствовали ни усталости, ни тяжести клинка.
Прохор скрежетал зубами, но вынужден бы шаг за шагом отступать, довольно резво парируя все выпады своим посохом, с успехом заменявшим ему меч, но нанести ответный удар не успевал. На полированном дереве посоха не оставалось и следа соприкосновения с тяжелым, остро отточенным лезвием, выкованным вовсе не из простой стали. Резное навершие то ли из белоснежного камня, то ли из выбеленной солнцем кости, чуть светилось подрагивающим светом - накопленная в нем мощь ожидала последнего слова заклинания, чтобы вырваться из своего ложа и высвободить скрученную в тугую спираль разрушительную силу. Однако магистр Аверьян неплохо разбирался в использованном Прохором колдовстве, и знал, что даже сильному магу долго не удержать сжатый виток пространства. Если не дать колдуну времени нацелить заклинание, оно либо безвредно выплеснется в сторону, либо утечет по каплям и угаснет само собой.
Противники с каждой минутой удалялись от берега озера в сторону вытекающего из него потока, где долина ручья расширялась, превращаясь в высокий сухой луг, и колышущийся тростник ежеминутно угрожал скрыть их от глаз наблюдателей.
-Идемте, - Цинтия дернула Наташу за рукав. - Не стоит терять их из виду. Одна ошибка может дорого стоить магистру Аверьяну.
Следом поплелся и завороженный Рома, не в силах оторвать взгляд от захватывающего поединка.
-У тебя в руках Средоточие, - наставляла Павла девочка. - Используй его.
-Как?
-Откуда мне знать? Это твое оружие, и прежде ты не стеснялся заставлять его работать. Подумай. А лучше - ощути. Чувства всегда сильнее, быстрее, надежнее мыслей.
-Подожди-ка, - Павел вдруг остановился. - Я как-то не сообразил раньше. Если мой мир совсем чужд миру Средоточия, то почему оно мне подчиняется? Оно что же, служит любому, кто до него дотянется?
-Разве это важно сейчас? - резко прервала, к его удивлению, Наташа. - Давай все вопросы зададим после победы.
Павел хмыкнул, но промолчал. Следя за движениями мечущихся по лугу противников, он машинально перемещал камешек между пальцами, устраивая поудобнее.
По быстроте и ловкости маги вполне стоили друг друга, преимущество любому могла дать только случайность, и она произошла. Отступая, магистр Прохор не заметил кочки и, споткнувшись, полетел на землю. Решив, что тут же умрет, нанес отчаянный удар посохом - и с навершия будто сорвалась бесплотная линза, провал в пространстве, в пределах которого искажались и предметы, и звуки, и свет. Магистр Аверьян не ожидал удара; подавшись за упавшим врагом, он не учел быстроту реакции загнанного в угол зверя.
Бесформенный сгусток пространства коснулся меча главы Ордена, тщетно попытавшегося отвести его удар в сторону, но лишь чуть замедлил движение, скользнув по сверкающему лезвию и оставив темный, словно изрытый оспинами след. Однако в этот самый миг с ладони Павла метнулся такой же сгусток, но гораздо меньше, размером с горошину. И то, что не удалось тяжелому материальному клинку, легко совершила крошечная, эфемерная искаженная реальность. Две линзы, большая и маленькая, бесшумно сшиблись почти у самой груди магистра Аверьяна, и, соединившись в одну, унеслись в лес. С оглушительным треском там рухнули около дюжины деревьев.
У магистра Прохора глаза полезли на лоб.
-Что? Магия Копирования Заклятий? Где вы взяли эту ученую обезьяну? Что ж, значит, я сам виноват, слишком явно показав то, что намерен использовать, - он пожал плечами. - Однако я посмотрю, как ты справишься с этим!
Воспользовавшись заминкой магистра Аверьяна, который, уворачиваясь от сгустка пространства, оказался слишком далеко от него, Прохор выкрикнул несколько непонятных слов, взмахнув посохом. Очевидно, это колдовство тоже было заготовлено заранее, потому что для его воплощения потребовалось слишком мало времени, чтобы разгадать и предотвратить. Навершие посоха очертило полукруг за спиной так и не давшего себе труда подняться старца - и Наташа в ужасе вскрикнула.
Сминая изумрудную траву покрытыми чешуей коленчатыми ногами, из зарослей выступили странные существа. Ростом они были с обычного человека, но много худее, казалось, твари состоят из одних только покрытых серой чешуйчатой кожей костей. Руки и ноги, если эти конечности можно так назвать, имели не по два, а по четыре длинных сустава не считая кистей и ступней с острыми когтями, которые могли сгибаться в самых неожиданных направлениях, что производило омерзительное впечатление, словно на них нападала целая орда сломанных кукол. Однако на своих переломанных конечностях существа передвигались с невероятной быстротой - не успели люди опомниться, как оказались в окружении служивших монстрам головами оскаленных черепов с длинными заостренными зубами и пустыми глазницами, которыми они почему-то видели не хуже, чем самыми зоркими глазами.
-Ах ты, скотина, - заревел магистр Аверьян, яростно бросаясь на Прохора. - Боишься драться сам, натравливаешь харлотов, тварей из иного мира? Как думаешь, если я пущу тебе кровь, не заинтересуются ли гадины тобой сильнее, а?
С ожесточенным лаем откуда-то сзади выскочил Пантелеймон, и, не послушав окрика хозяина, храбро ринулся на омерзительно пахнущих, насквозь пропитанных злобой тварей. Верный, но неосторожный пес оказался растерзан в мгновение ока. У Наташи вырвался запоздалый придушенный вскрик.
- А вот это уже не шутки, - прошептала Цинтия. - Кажется, теперь нам всем придется защищать свои жизни.
В руке девочки блеснул короткий и тонкий, казавшийся невесомым, словно солнечный луч, акинак. Наташа изумленно посмотрела на "калашников", материализовавшийся в ее руке.
-Не лупи очередями, - деловито посоветовала Цинтия, - это наводит панику и заставляет впустую расходовать боеприпас. Лучше стреляй одиночными, подпустив противника поближе, как это ни страшно. В тире хоть раз бывала?
Наташа ошеломленно кивнула и перебросила ремень автомата через плечо - оружие-то тяжеленькое.
-Ну а тебе чего? - крикнула Цинтия Роме. - Решай быстрей, чем будешь драться, пока тебя не сожрали!
Тот недоуменно покосился на девочку, но, видно, представил себе оружие своей мечты. Ибо в тощих руках парня появился короткий двухзарядный арбалет с оптическим прицелом и коротким широким клинком на конце, на манер штык-ножа, а за плечами - полный колчан тяжелых шестигранных стрелок из легированной вольфрамом стали.
-А я? - спросил Павел, когда восторженные вопли Ромы перешли в азартные звуки битвы.
-У тебя Средоточие, - напомнила Цинтия. - Поверь, это самое лучшее оружие.
Больше времени на разговоры не осталось. Давая время неопытным спутникам разобраться со своим оружием, девочка вылетела вперед. Легкий прыжок, быстрый взмах тонкой руки - и первый монстр с визгом валится оземь, из перерезанного горла хлещет темная кровь.
Это было странное и страшноватое зрелище - худенькая девочка, похожая на ангелочка в белом платье, с окровавленным клинком в руке. Наташа почувствовала, как к горлу подступает тошнота, хотя на лице Цинтии не отражалось никаких эмоций, словно она выполняла рутинную, скучную, но необходимую работу. "Она словно бы... картошку чистит! - подумала девушка. - Впрочем о чем это я, ей не десять лет, а три тысячи, она в своей жизни наяву видела куда больше крови и смертей, чем я по телевизору. И все же зря она избрала именно такой образ, образ маленькой девочки".
Наташа когда-то недурно стреляла из пневматической винтовки, но автомат Калашникова был для нее тяжеловат, кроме того, несмотря на предупреждение Цинтии, она слишком боялась наступавших тварей, чтобы спокойно прицеливаться. Ее пули по большей части пролетали мимо или несерьезно ранили врагов, которые, оглушительно визжа и зажимая костяными лапами раны, лишь сильнее бесновались и рвались в атаку.
Зато Рома показал себя отличным, хладнокровным стрелком. Опустившись на одно колено, он мерно вынимал дротики из колчана, спокойно заряжал арбалет и плавно спускал одну за другой обе тетивы. Хищно свистнув сквозь слои не успевавшего расступаться воздуха, стрелки почти без промаха впивались в тела чешуйчатых харлотов.
Цинтия и Павел прикрывали стрелков в ближнем бою: девочка стремительно и точно разила неосторожно приблизившихся тварей быстрыми, едва уловимыми движениями. Павел, немного подумав, изобразил нечто вроде руки Фредди Крюгера: из оснований пальцев сжатой в кулак правой руки выправились слабо светящиеся лучи, легко пронзавшие и сухую плотную шкуру, и кости, и черепа монстров, и лишь изредка невольно передергивался от мерзкого ощущения покрывавшей руку по локоть липкой зловонной крови.
Павел испытывал странное ощущение. Этот бой с невиданными существами, этот амулет, который повиновался, казалось, раньше, чем он успевал отдать приказ, способность создавать невозможное - все это не представлялось уже таким нереальным, как в первые дни владения Средоточием. Словно так и должно быть: чувство всесилия, быстрота, экономность движений и мыслей, угадывание следующего шага противника раньше, чем тот подумает о нем, и отражение единственным выпадом, стремительные ответные броски - всего один точный удар для каждого врага, мгновенно обрывающий его существование. Он опережал тварей, они не успевали за ним. И силы, все новые и новые, вливающиеся в тело и мозг по руке от Средоточия - он понимал, что мог бы сражаться без устали, без остановки день за днем, и ничто оказалось бы не в силах его остановить.
Цинтия с улыбкой покосилась на хладнокровно сражающегося парня. Что-то это мне напоминает, подумала она.
Даже такие неопытные вояки, которых представляли собой обитатели "погасшего" мира способны были бы защититься от вооруженных лишь агрессивностью неразумных тварей, не имевших особого понятия о самозащите, но главным преимуществом харлотов была не сила и злоба, а число. Рано или поздно люди всегда уставали под натиском неизменно свежих противников, слабели от полученных ран, даже не замеченных в пылу боя, и тогда быстрый коготь или зуб против отяжелевшей руки быстро решал дело.
Перезаряжая арбалет, Рома замешкался всего на секунду - и едва успел вспороть впалое чешуйчатое брюхо но-жом; по левому предплечью протянулись глубокие кровавые борозды. Цинтия метнулась к нему, отмахиваясь от наседающих харлотов за себя и за него, пока студент оправлялся от шока. Устыдившись защиты десятилетней девочки, Рома подскочил как ошпаренный, и несколькими точными выстрелами быстро расчистил ближайшую площадь. Оба могли перевести дух и оглядеться.
Наташа, не успев расстрелять харлотов на расстоянии, внезапно обнаружила два оскаленных черепа прямо перед носом. Взвизгнув не хуже твари, она дала отчаянную очередь, разметавшую двумя десятками пуль кости и обрывки шкур на пять метров вокруг, но тут же поняла, что патроны закончились. Павел, казалось, превратился в смертельный, разящий вихрь, но не успевал кромсать рвущихся вперед дурниной гадин, их оказалось слишком много, и Наташа несколько минут вынуждена была слабо отбиваться от прорвавшегося к ней харлота прикладом, пока Цинтия, чуть освободившись, не швырнула ей новый магазин. Едва живая от страха и усталости, она продолжала отчаянно стрелять.
Именно такой застали эту сцену Неодим и Мелания.
-Стой, Прохор, перестань! - закричал колдун, ринувшись вниз с косогора.
Княжна отстала, но, обгоняя Неодима, к месту схватки понесся огненный шар, первое попавшееся, наспех сплетенное боевое заклятье. Ударившись о землю у самой кромки леса, откуда перли все новые ряды харлотов, шар рассыпался на языки пламени, тут же охватившего пять-шесть ближайших тварей.
Чертыхнувшись на бегу, Неодим бросил еще несколько таких шаров, но он прекрасно понимал, что это практически бесполезно. Если уж заклинание, вызвавшее существ иного мира, заработало, сражаться с харлотами - все равно, что вычерпывать море ложкой, их поток бесконечен. Гибелью сотни гадин можно лишь оттянуть свой конец, но не предотвратить его. Избавиться от харлотов можно только одним путем: найти дыру между мирами и заткнуть ее, а для этого требуется время. Где же взять это время, если обыкновенные люди, сражающиеся с кошмарными тварями уже едва шевелятся от усталости? Если заняться обшариванием пространства в поисках врат, они непременно погибнут.
Проклиная все на свете, и себя в первую очередь, Неодим выдернул прямо из воздуха длинный серебристый меч с рубином на конце рукояти, и ворвался в самую гущу тварей, молниеносно освободив весь берег реки. Ничему не удивляясь и ни о чем не спрашивая, изможденные люди инстинктивно отступили к нему. Только магистр Аверьян, казалось, не чувствует ни боли, ни усталости: не забывая отмахиваться от харлотов, он продолжал упрямо теснить Прохора, стараясь отрезать его от отвратительных союзников, действия которых он не смог бы больше направлять.
Прохор бесился, но глава Ордена не давал ему и минуты покоя, чтобы тот мог сотворить еще какое-нибудь колдовство. Измену же Неодима он воспринял как давно ожидаемое и закономерное зло.
-И это после всего, что я для него сделал! - крикнул он магистру Аверьяну. - Почему я никогда не сомневался, что этот парень так и не повзрослел? Впрочем, он уже выполнил свою задачу и больше мне не нужен.
Магистр рыкнул что-то о том, что на самом деле Неодим повзрослел лишь сейчас, а в глубоко запавших глазах зажегся огонек торжества учителя, наконец-то довольного своим учеником.
Мелания щедро орошала огнем давно уже переставший быть изумрудным луг, сжигая залитую кровью траву и серые чешуйчатые тела; Неодим стремительно размахивал мечом, добивая ускользнувших от пожара тварей, но было очевидно, что даже силы двух могущественных колдунов однажды иссякнут.
В колдовском пламени корчились зеленые листы, стройные стебли, тонкие лепестки. Мелании казалось, что умирает сама жизнь, и этот огонь, зажженный ее рукой, словно выжигал клеймо в ее душе. Занялись изогнутые стволы тропических деревьев, к небу, заслоняя солнце, полетели клубы неопрятного сизого дыма. Люди вторглись в спокойный, чистый мир, беззаветно даривший им свое тепло и красоту. Она не сомневалась, что эта ее встреча с Неодимом была не совсем случайной, вернее, не совсем случайным был ее исход. Нужно в полной мере ощутить свет, чтобы дотянуться до крошечного света в своем сердце, который они так упорно прятали и безжалостно истязали, что почти сумели погасить. А вот теперь этот истинный, бескорыстный свет мира грубо исторгнут, разрушен, попран людьми, которые даже не задумались, имеют ли они право на это.
Внезапно воздух над берегом ручья заколебался, словно нагретый огромным костром, а потом в центре аномалии вспыхнула жемчужно-белая звездочка. Да это же изнанка мировой ткани, чуть не вскрикнула Мелания.
Звездочка увеличивалась, вот ее края растянулись - и резко раздались в стороны, открывая окно, нет, целый темного цвета портал. Сквозь распахнувшиеся врата донесся цокот подкованных копыт по каменным плитам, звон доспехов - и вот через портал промчался первый всадник - высокий, черноволосый, закованный в вороненые латы с гербом Владиславичей.
-Всеслав! - с ликованием воскликнула Мелания.
А через врата на обгорелый луг уже спрыгивали новые и новые рыцари-маги, с победным кличем топча и рубя серых чешуйчатых харлотов.
![[]](/img/b/bondarewa_o_i/prawoperworodstwaglawa912/img_0319_1.jpg)