Переправа началась, когда солнце уже взошло, хотя изначально все хотели завершить еще до наступления утра. Причина была проста до невозможности - без понтонеров довольно сложно пересечь реку, которая простреливается врагом в любой точке дальше середины. Поэтому все восемь взводов подкрепления торчали на северном берегу час за часом вместо того чтобы отправляться на южный.
С каждой минутой напряжение, окутавшее солдат, все росло и росло, опасно приближаясь к точке кипения, за которой, как известно, начинается паника. И у этого тоже были свои причины - главная из них заключалась в том, что из десяти солдат девять войну видели только в фильмах и пропагандистских роликах. Часть бойцов развлекалась швырянием камешков в воду, часть безучастно сидела на земле (некоторые из них активно клацали зубами), а наиболее смелые осматривали две "баржи", которым предстояло играть роль средств транспортировки. Впрочем, баржами эти лодки с брезентовым верхом можно было назвать только из уважения к старости (на одной из них даже мотор был прикручен какими-то веревками и держался на честном слове).
Офицеры находились в стороне, собравшись тесным кругом вокруг одного из грузовиков со снаряжением. Ни одному из них не было больше двадцати. Пятерым еле-еле стукнуло шестнадцать, когда их выдрали из военных училищ столицы, протащили через экспресс-курсы подготовки и закинули в действующую армию, "героически" откатывающуюся на север. Теперь они с опаской озирались через плечо, глядя на тот, южный, берег, откуда явственно доносились звуки перестрелки.
Вообще-то, война застала Зенорийскую империю врасплох. Когда войска Южной Федерации перешли в мощное наступление на всей протяженности границы, имперское командование смогло этому противопоставить только лобовые контрудары, приведшие к катастрофическим потерям в личном составе. Именно благодаря неудачам первых дней недоучившиеся курсанты оказались на фронте.
Фронт удалось стабилизировать только спустя три месяца, в июне 237 года по имперскому календарю. К этому моменту федеральные войска уже вышли к Ревене - крупнейшей реке Зенории. Она пересекает две трети территории империи с востока на запад, в конечном счете впадая в Великое озеро Кархан. Имея ширину в среднем около двухсот метров, она стала своеобразной демаркационной линией между противоборствующими армиями: имперцы на северном берегу, федералы - на южном. За редким исключением. В районе Бриджпорта, крупнейшего речного порта на Ревене, оборону на южной стороне заняла 19-я пехотная дивизия под командованием генерал-майора Ходжа. Туда-то и отправлялись подкрепления, ожидавшие переправы ранним утром 16-го июля 237 года.
Каждый из молодых офицеров по несколько раз успел промотать у себя в голове слова о важности плацдарма на той стороне. Хотя на самом деле стратегическая ценность обороны Бриджпорта близилась к нулю. Попросту начальник имперского Генерального Штаба Бернард Маккалох отказывался признать поражение и вывести войска с плацдарма, постоянно посылая на убой все новые и новые части.
Понтонеры прибыли в шестом часу утра - несколько грузовиков вынырнули из предрассветного тумана и припарковались у самого пирса. Вылезшие их них хмурые солдаты в брезентовых плащах (эту операцию им приходилось проделывать почти каждый день) принялись собирать понтоны, сочувственно поглядывая на бойцов подкрепления.
За час они собрали три понтона в дополнение к уже имеющимся даум лодкам. К тому моменту напряжение среди солдат уже достигло своего пика. Некоторые нетерпеливо пытались подогнать понтонеров крепким словцом, на что те угрюмо отбрехивались. Их командир, пожилой майор в помятом кителе, неизменно отвечал:
-Не торопитесь, парни, подохнуть всегда успеете!
В ответ на это самые задиристые из бойцов, стремящиеся отвлечься от гнетущего чувства безысходности, предлагали майору подохнуть самому, и все начиналось сначала.
Так или иначе, к семи часам утра все было готово. Все три понтона спустили на воду, к ним присоединились две лодки, и солдаты начали грузиться, набиваясь на плавсредства как сельди в бочку. Последними загрузились лейтенанты.
Роберту Уокеру повезло по сравнению с другими офицерами. По крайней мере, так ему показалось. Его взвод в полном составе загрузился на одну из "барж", ему самому удалось усесться на прибитую к борту доску, изображавшую скамью. Теперь он сидел, прижимая к себе карабин системы "Крюгер" (согласно новому уставу, офицеры пехотных частей должны были иметь при себе стрелковое оружие на случай боестолкновения), и поглядывая на понтоны, бойцы на которых старались отойти подальше от края. Те из них, кто оказался зажат сослуживцами, покрывали товарищей отборным матом, разносившимся над водой и заставлявшим ветеранов-понтонеров морщиться - создавалось полное ощущение того, что перебранку слышит даже противник, хотя в действительности это являлось полным бредом.
Первую половину пути проделали относительно спокойно. Конечно, нервозность, сквозившая в поведении солдат, никуда не делась и даже усилилась, но теперь солдаты ничего не могли с этим поделать, целиком и полностью вверив свою жизнь понтонерам. Некоторые сидели, уставившись в днище, некоторые цеплялись за винтовки как за последнюю надежду, а часть вертела головами по сторонам и перекидывалась ничего не значащими фразами.
Роберт внимательно разглядывал соседний понтон, благо плавсредства шли, оставляя между собой по двадцать метров свободного пространства. На понтоне разместилось сразу два взвода, их командиры тихо разговаривали, стоя на передней части. Невысокий и темноволосый лейтенант Уолтер Хотринг, отчаянно жестикулируя, что-то говорил лейтенанту Кэтрин Финч, которая улыбалась, глядя на доски под ногами. Солдаты за их спинами сбились в кучки, некоторые, в основном, сержанты, курили с деланым равнодушием глядя на приближающийся южный берег.
За этим понтоном шел еще один, также набитый бойцами под завязку, еще дальше воды разрезала лодка, на носу которой разместился седоусый командир понтонеров. Третий понтон шел за спиной Уокера и разглядеть его он не мог, однако оттуда постоянно доносились хохот и ругань - там шли два взвода, переполненных записными шутниками и балагурами. "Хорошо хоть на гармони не играют, и на том спасибо" - раздраженно подумал Роберт, на мгновение оглянувшись через плечо. Гармонь и правда имелась, один из офицеров, Сесил Кейн, слыл отличным исполнителем, но даже у него хватало благоразумия не начинать то, что офицеры в учебке называли в лучшем случае "цирком с конями".
До берега оставалось еще полторы сотни метров, и Роберт позволил себе чуть-чуть успокоиться. В конце концов, середина пройдена, и беспокоиться явно не о...
Додумать он уже не успел. В десятке метров от борта, между ней и понтоном с шутниками, с оглушительным грохотом встал фонтан воды. Второй вырос перед носом другой лодки, окатив майора с ног до головы. Сзади линии плавсредств появилось еще два фонтана, затем еще и еще.
Обстановка изменилась кардинально, причем явно не в лучшую сторону. Многие повскакивали со своих мест, кто-то начал орать, все еще сохранявшиеся крохи дисциплины улетучились как дым. Обстрел теперь шел бесперерывно, бойцов ежесекундно окатывало водой. Уокер тоже чувствовал на своей коже жгучие капли воды, для июльской подозрительно холодной. Несколькими окриками ему удалось успокоить ближайших к нему солдат, на лодке прекратилась паника, и он мог теперь здраво оценить ситуацию.
Командир понтонеров отчаянно махал руками, по-видимому приказывая понтонам и лодкам увеличить дистанцию между друг другом. Плавсредства медленно расходились веером, по-прежнему продвигаясь к берегу. Там уже начали суетиться солдаты, некоторые что-то кричали и махали руками. В общем, царил тот самый бардак, характерный для артобстрела.
У самого Уокера сердце ушло в пятки, хотя сам он вряд ли бы себе в этом признался. На самом деле, это было его боевым крещением - до этого в боевых действиях он не участвовал. Поэтому, он чувствовал как минимум неуверенность, а как максимум, откровенный страх, при свистящем звуке летящих снарядов.
Однако вовсе не этот звук заставил его внезапно похолодеть. Внезапно он услышал подозрительно ровное жужжание, напоминающее звуки, издаваемые пчелами (хотя какие пчелы посреди реки?). Он резко вскинул голову и увидел в небе две приближающиеся черные точки.
-Воздушная тревога! - Отчаянно закричал Уокер, пытаясь предупредить солдат на соседних понтонах.
Хотринг молниеносно вскинул карабин, а затем повернулся и повторил оклик Уокера. Кэтрин тем временем приказывала солдатам изготовиться к стрельбе. Зашевелились и бойцы на понтоне шутников, правда слишком поздно.
Пулемет летящего впереди истребителя угрожающе застрекотал. Фонтанчики от пуль появились слева и справа от понтона, затем очередь ударила по солдатам. Кто-то жутко закричал, люди на понтоне неуклюже поввлились друг на друга и в воду, а самолет, угрожающе грохоча двигателями, ушел на второй заход. Хотринг и бойцы с его понтона открыли по нему ружейный огонь, но все без толку.
Уокер, пытающийся выцелить истребитель из карабина, краем глаза видел, что на покореженнном понтоне лейтенант Кейн, угловатый подросток с резкими чертами лица, пытается восстановить порядок, видел, что второй самолет спикировал вниз, и от его днища отделилась черная точка. Он что-то закричал туда, пытаясь предупредить, но среди криков солдат Кейн не мог его услышать.
Бомба ударила в середину понтона, взметнув вверх фонтаны щепок и крови. Почти все, кто стоял близко к центру были убиты или тяжело ранены. Роберт увидел, как Кейн падает в воду, схватившись за живот, как солдаты прыгают в реку, пытаясь отплыть от этой жуткой каши из дерева и мяса. Его вырвало за борт, и волосами на затылке он почувствовал, как пикировщик проходит в десятке метров над водой, неуязвимый для выстрелов.
На берегу наконец-то очнулись зенитки. Но оба самолета уже сделали все, что хотели. Теперь они быстро уходили на юг, теряясь в облаках. Первый бой был окончен.
Те несколько минут, что были позже, для Кейна промелькнули как в тумане. Он помнил, как инстинктивно помогал вытащить из воды уцелевших, как в ушах стоял даже не крик, а вой, и как перед глазами стояли люди, разобранные на части как детские куклы.
Когда лодки ткнулись в песок южного берега, и солдаты с облегчением повалили на сушу, он упал на колени, и его вырвало еще раз. Каким-то чудом он сумел встать на ноги и оглянуться на северный берег. Теперь он оказался таким далеким, словно бы и не триста метров, а три мили отделяли его от отряда. Затем он с ужасом осознал, что прошло всего полчаса. Полчаса назад для них для всех началась война.