Было прекрасное летнее утро. Сказочно красивый восход солнца жидким золотом залил небольшую ложбинку между холмами. Солнечные лучи пронзив шевелящиеся под легоньким ветерком ветви, рисовали на почве таинственную игру теней. На ветвях редко растущих кудрявых берёз прилетевшие невесть откуда пичужки устроили пискливую возню. Что они там не поделили, Глеб не мог разобрать. Лёжа на спине он слегка повернув голову подставил щеку солнцу. Здесь, в Зоне, такое утро редкий подарок судьбы, и Глеб наслаждался каждой секундой случайного блаженства. Слава богу, боль уже часа два пропала. Правда, одновременно с болью пропало и ощущение своего тела, но это в данной ситуации было не самой худшей альтернативой. Глеб умирал. Умирал долго и мучительно. Он был совершенно уверен, что пропавшая боль значит скорую смерть а не выздоровление. Просто организм устал посылать в мозг бесполезные сигналы о повреждениях. Голова слегка кружилась от потери крови, а одеревеневшее тело уже фактически умерло и было абсолютно бесчувственным. Только мысли, зрение и слух были остры и ясны. Краем глаза Глеб мог различить лежащую неподалёку тёмную тушу убитой им в ночной схватке химеры. Тварь совершенно нежданно прыгнув из засады, одним ударом располосовала ему грудь и живот, и фактически убила его, прежде чем сама скончалась от выпущенного в упор полного магазина калаша. Ставшее совершенно бесполезным, оружие валялось в грязи. Умирающий парень уже примирился с мыслью о том, что скоро ему предстоит путешествие, в которое отправляется каждый рождённый на свет и не возвращается никто. Себя было не жаль. Сам виноват, зачем в Зону попёрся, дурак? Но мама...
Бедная, замученная жизнью мама. Мужа потеряла ещё в первой чеченской, когда отец Глеба спасаясь от голодной безработицы пошёл контрактником в армию. Приехав через месяц в отпуск, куда был послан за какие-то заслуги перед начальством, отец привёз в дом давно не виданных гостей - сытость и смех. Тогда и видел Глеб маму искренне смеяться в последний раз. Но отпуск кончился и папа уехал, что-бы никогда не вернуться. Никто так ничего толком и не смог сказать о его смерти, никто не мог объяснить - где и зачем он погиб. Быть сиротой в то время было очень не просто, но Глеб вырос, и быстро научился затыкать ехидно щерящиеся морды кулаками. По сути своей он был добрым, но вынужден был тщательно скрывать этот свой недостаток, и всю теплоту души изливал на единственного человека перед которым не было нужды притворяться - на свою маму. Эта любовь и повела его в Зону. Он хотел не славы и богатства для самого себя, а только достатка и спокойной старости для мамы. Собрав скудную снарягу и выкопав спрятанный отцом АК-74, он с двумя подобными себе "баловнями судьбы", отдав последние гроши прапору на блоке, проник в Зону.
Этому уже почти четыре дня. "Друзья" бросили его на произвол судьбы в первой же передряге и трусливо слиняли, оставив Глеба одного против трёх небритых бандюков. Бой был коротким. Глеб, уходя от погони, вилял между деревьями, изредка отстреливаясь короткими очередями. В один такой момент, пальнув с бедра в мелькнувшую тень он свалил одного из разбойников. Попал он практически случайно, но бандосы сочли этот выстрел признаком боевой сноровки, и матерясь отступили.
А потом была ночь и химера. И смерть, которая неслышимыми шагами приблизилась и уже стояла в головах смертного ложа. Глеб попробовал вспомнить хоть что- нибудь приятное из своей бесцветной и такой короткой жизни, но вспоминать было практически нечего. Серые будни, серые трущобы, кровь и боль, скучная и скудная пища - вот всё что ему преподнесла судьба, даже на первую любовь поскупилась. Единственное имеющееся в наличии теплое чувство всплыло из глубины души в последний миг его жизни, и поэтому когда смерь наконец наклонилась над ним, у нее было лицо Мамы. Не та покрытая морщинами серая маска, которая опухнет от слёз получив известие о его смерти, а лицо мамы молодой и улыбающейся, с лёгким загаром и озорными синими глазами, какой он видел её двадцать лет тому назад, совсем маленьким мальчиком. Глеб протянул искалеченную руку пытаясь прикоснуться к ускользающему образу, и подобно тысячам забытых и бесполезно погибших ему подобных, чьи скелеты став частью пейзажа, тихонько догнивают повсюду в Зоне, вместе с душой выдохнул своё последнее слово:
- Мама!