Борисанов Геннадий Геннадиевич : другие произведения.

Золото Потоцких (1-9)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:

  
  1
  
  Март 1805 г.,
  г. Тульчин, Подольской губернии,
  дворец графа Станислава Феликса Потоцкого.
  
  
  
  - Папа, расскажи еще одну сказку! - София умоляюще посмотрела на отца, усевшись на подушках своей постели.
  
  - Мы разбудим Ольгу, - ответил Станислав Потоцкий, сидя на стуле между двух детских кроватей. - Смотри как она хорошо заснула от моих сказок.
  
  - Папа, она просто младше, и еще не все понимает. Папочка, ну еще одну, самую последнюю и я тоже усну, обязательно усну.
  
  - Ладно, - Потоцкий вздохнул, - есть у меня одна сказка которую я уже давно хотел тебе рассказать, но все не было случая. Ну так вот, слушай, жил был один граф...-
  
  - Граф, как ты, папа? - оживленно поинтересовалась София .
  
  - Да, граф как и я, и было у этого графа в жизни много друзей и еще больше врагов. И когда стал наш граф немолод, враги его только приумножились, а друзья - кто отвернулся, а кто и просто предал его. И даже многие из близких тоже предали его. А вот богатств и владений у графа всегда было очень, очень много и поэтому вокруг него крутились всякие мерзкие людишки.
  
  - Папа, а мерзкие людишки, это кто?
  
  - Ну это те кто всегда хотел присвоить себе чего-то из богатств графа. А у графа нашего было много детей и всех он любил, и конечно же хотел что бы это им, его детям, а не каким-то проходимцам, достались его богатства. И хоть много детей было у нашего графа, больше всего души он ни чаял в двух своих младших дочерях, и были они совсем еще маленькие...
  
  - Как мы с Ольгой?
  
  - Да совсем как вы с Ольгой, одна постарше, как ты, четырех лет от роду, ну а младшей не было еще и трех лет. И вот собрался их отец, этот наш граф, съездить да и погостить в дальних заморских странах, и не знал он когда вернется, и сказал он старшей из двух дочерей...
  
  - То есть Софии, папа?
  
  - Ну, да, Софии получается. - Потоцкий положил свою руку на руку дочери. - Так вот и сказал он ей - как уеду я, дочка моя любимая, в дальние края, станут все в доме нашем ссориться и драться из-за моих богатств, но кое что они не найдут. Долго будут искать, но так и не найдут. И это кое что не так уж мало будет. Но ты не беспокойся, сказал наш граф своей дочке, когда вырастишь, и найдешь себе жениха, любимая моя девочка и объявят во всем честном мире о вашей свадьбе, так вот ровно за месяц до свадьбы, где бы она не проходила, даже если не в нашем дворце, будь, дочка, здесь и придет к тебе в тот день еврей по имени Шварц и узнаешь тогда где искать сокровища. И найдешь ты их, и поделишь их поровну с сестрой своей младшей и будете счастливо жить поживать. А до тех пор просил наш граф дочку свою любимую не говорить никому имя это - Шварц.
  
  София тихо опустилась с подушек прямо под одеяло.
  
  - Это грустная сказка, папа.
  
  - Почему же грустная? Сестры выросли и стали прекрасными принцессами и к ним пришел Шварц.
  
  - И они нашли сокровища? - спросила София
  
  - Конечно - улыбнулся Потоцкий.
  
  - Ну а их отец, граф, он вернулся из дальних стран?
  
  Граф Потоцкий сжал руку дочери.
  
  - А этого я не знаю, но сказка не об этом. Ладно, София, пора уже спать, а то мы сейчас с тобой своими сказками разбудим Ольгу. Я лучше сейчас няньку пришлю.
  
  Граф встал, наклонился на Софией и нежно поцеловал ее.
  
  - Спокойной ночи, дочка.
  
  Когда граф уже был у двери, София спросила:
  
  - Папа, а разве у этого графа, как у тебя, не было совсем маленького сыночка, Болеслава?
  
  Потоцкий повернулся к дочери.
  
  - Нет, София, у этого графа не было никого сына Болеслава, зато был внук Болеслав, к сожалению. И да, вот еще что - если Шварц не придет, надо будет просто выкопать папу...-
  
  - Выкопать? Откуда?
  
  Но граф уже вышел из детской спальни и тихо закрыл за собой дверь.
  
  
  
  2
  
  Май 1817 г.,
  Царское Село,
  Екатерининский парк.
  
  - Вот такую сказку рассказал мне отец, - София Потоцкая остановилась на берегу пруда и повернулась к своему собеседнику, Александру Пушкину. - А на следующий день он застрелился.
  
  - Застрелился? Почему? - спросил Александр.
  
  - Мне было тогда всего четыре года и я еще ничего не понимала. А причин для самоубийства у него было много. Мой отец поляк и сперва он был большим противником Российской Империи, но затем он неожиданно присягнул на верность Екатерине II. Конечно в этом была доля корысти, ведь после того как Подолия перешла во владение Российской короны, отец сохранил все свои владения на ее территории, в отличии от многих других польских дворян. Поляки же не простили ему предательства, но и русские не забыли что когда то он был их противником. К концу жизни у отца практически не было друзей, лишь одни враги и завистники.
  
  - Да неприятное положение дел, - сказал Пушкин. - Но стреляться, из-за этого?
  
  - А это и не было главной причиной, - ответила София, после того как молодые люди повернули от пруда и побрели назад к Екатерининскому дворцу. - Я совсем недавно узнала в чем дело. Отец был уже не молод, ему было тогда 63 года и моя мать, тоже София, была его третьей женой. Она гречанка, София Главоне в девичестве, ее первым мужем был Юзеф Витт, польский генерал-лейтенант. Отец же влюбился в мать с первого взгляда, а затем выкупил у Витта за два миллиона злотых. Он безумно любил ее, но к концу его жизни вокруг него постоянно витали слухи и сплетни что его последняя жена была подослана ему Императрицей Екатериной, у которой та состояла на службе, с одной лишь целью - переманить отца на российскую сторону перед разделом Польши. В этом наверно есть доля правды, так как после того как отец, еще не разведясь со своей второй женой, Жозефиной Мнишек, стал жить с матерью, Екатерина действительно подарила ей дворец в Петербурге, на Английской набережной. Там мы сейчас с сестрой Ольгой и поселились, месяц назад нас матушка перевезла из Тульчина в Петербург для того чтобы представить нас столичному свету.
  
  - Ну и как вам столица? - спросил Пушкин.
  
  - Очень нравиться. Столько интересных людей вокруг, не то что в провинции. Но я так и не закончила свой рассказ про отца - последней каплей что толкнула его к самоубийству было его подозрение что у матери был роман с его сыном Юрием от прежнего брака. А последний из детей отца, мой младший брат Болеслав, ему тогда не было и двух месяцев, отец просто стал думать что это его внук, а не сын. Я не знаю правда это или нет, но отец застрелился. Похоронен он кстати здесь в Петербурге, на Васильевском острове, как генерал русской службы. А после его смерти действительно вся родня стала драться из-за его наследства. Но нам с Ольгой было не до этого, мы просто были очень маленькими. Как и Болеслав, и другой мой брат, Александр, которому тогда было семь лет. Но у меня кроме них еще много родных и сводных братьев и сестер, которые уже были взрослыми людьми к тому времени. и каждый из которых хотел получить долю побольше.
  
  - Ну а этот Шварц, что должен прийти, - Пушкин вопросительно взглянул на Софию, - почему именно еврей?
  
  - Ну так у нас в Тульчине в основном одни евреи и живут, - ответила Потоцкая. - Это маленький городок, на польском - местечко, или штетл как сами евреи называют свои поселения. Ну а у нас, у Потоцких, там большой дворец, который построил отец. Конечно же не такой огромный и шикарный как Екатерининский дворец, но тоже красивый, просторный и у нас там тоже большой парк с прудами и мостами. Ну а евреи всегда служили у отца на разных должностях, в основном управляя его крепостными. Это обычная практика для поляков, они всегда предпочитали не иметь дело на прямую с крепостными, а поручали это евреям, за что казаки и гайдамаки всегда в случае восстаний и бунтов в первую очередь резали евреев, а уж потом поляков.
  
  - Знаете, София, - произнес Александр, - я бы не советовал вам рассказывать эту историю молодым людям, здесь в Петербурге, а то они станут больше интересоваться этими загадочными сокровищами, нежели вами лично и вашей красотой. Я кстати знаю откуда вы унаследовали эту красу, так как сегодня имел честь видеть вашу матушку. Да, я понимаю вашего отца который заплатил за эту красоту два миллиона злотых. К сожалению у меня нет таких денег и наверное никогда не будет. В следующем месяце мне исполняется восемнадцать, а затем почти сразу же у нас день выпуска в Лицее. Все будет шикарно и помпезно, сам Император Александр будет присутствовать на выпуске. Ну а дальше что? Должность коллежского секретаря и годовое жалование 700 рублей. Какие уж тут миллионы.
  
  - Ну зачем же так расстраиваться, Александр, - София улыбнулась. - Я слышала вы очень талантливы и говорят что можете стать русским Байроном.
  
  - Даже у Байрона нет миллионов, моя дорогая София. И это в Англии, в стране свободного духа. Ну а в России вряд ли кто ни будь сможет кормиться стихосложением.
  
  - Да черт с ними с деньгами, Александр. Вы посмотрите, уже поздно, а как еще светло!
  
  - Ах, вы же совсем недавно приехали в Петербург, София. Через месяц вообще будет светло по ночам. Сие явление именуется белые ночи. Я когда переехал из Москвы в Царское Село, тоже сперва дивился. В Москве же нету белых ночей.
  
  - И у нас в Тульчине летние ночи темные. А прошлым летом мы с матушкой были в Крыму, так там ночи вообще темны как смоль.
  
  - А вы знаете, София, если говорить о Крыме, где я очень хотел бы побывать, то та первая история что вы мне сегодня рассказали, про эту женщину из вашего рода, Марию Потоцкую, которая попала в плен к Крымскому хану и погибла там, так вот это сказание мне куда больше понравилась чем история про вашего батюшку и загадочного Шварца. Эта история о несчастной польской княжне, это же по настоящему прекрасная легенда, легенда о Бахчисарайском фонтане, этом фонтане слез. Эта история полна настоящих чувств, настоящей любви, ревности и печали, и там нет ни каких миллионов. Я так хотел бы увидеть этот фонтан, постоять рядом с ним и может попытаться изложить эту трагедию в стихах.
  
  - Ну что ж, дело за вами, Пушкин. Я буду рада прочесть сие произведение. Ну а сейчас давайте двинемся к главным воротам. Экипаж матушки уже должно быть ждет меня. Да и вам пора возвращаться в Лицей.
  
  
  
  3
  
  Август 1821 г.,
  Цыганский табор
  В окрестностях Кишинева.
  
  
  
  - Вина, еще вина! - воскликнул Пушкин, восседая на ковре расстеленном у входа в огромный, пестрый шатер. - Плесните мне вина в бокал!
  
  - Сколько же надо вина, чтоб прогнать твою печаль, Саша? - спросила молодая цыганка Земфира, наполняя бокал своему гостю.
  
  - Эх, ромалы, - Пушкин обвел взглядом всех пятерых цыган, что вместе с Земфирой составили ему компанию в его утренней трапезе под еще не набравшим полуденной силы солнцем Бессарабии, - сегодня такой день, мои друзья. Сегодня, именно в этот час, она идет под венец со своим горячо возлюбленным женихом, генерал-адъютантом Павлом Киселевым, героем войны с Наполеоном. Венчание уже должно быть началось, в городе Одессе, в присутствии свидетелей градоначальника графа Ланжерона и генерал-майора Михаила Орлова. А я в это время сижу и пью вино здесь, командированный, а попросту сосланный за вольнодумство, в Коллегию иностранных дел в городе Кишиневе.
  
  - Саша, поверь мне, забудешь ты скоро эту Софию, - Земфира положила свою руку на бедро Пушкина. - Я же вижу, не одну ты ее любишь. И вижу я что еще не одна у тебя будет, много женщин вокруг тебя вижу, Саша, поверь цыганке.
  
  Пушкин залпом опустошил свой бокал, затем позволив цыганке вновь его наполнить, продолжил свой рассказ.
  
  - Два года она жила в Петербурге, два года я добивался ее любви. Но она была ко мне холодна. А потом она встретила на балу этого Киселева. А кто такой он, этот херов герой, я вот про него как написал:
  
  На генерала Киселева
  Не положу своих надежд
  Он очень мил, о том ни слова,
  Он враг коварства и невежд.
  
  За шумным, медленным обедом
  Я рад сидеть его соседом,
  До ночи слушать рад его.
  Но он придворный: обещанья
  Ему не стоят ничего.
  
  - Это ты из ревности, Саша, такие стихи пишешь, - произнесла Земфира и пригубила свой бокал. - Ревность не хорошее чувство, Саша.
  
  - Это не ревность, Земфира, - Пушкин возмутился. - Да, он очаровал молодую девицу рассказами о своих подвигах в 12-ом году. Тоже мне гроза Наполеона. А я, я плакал когда Бонапарт три месяца назад скончался на острове Святой Елены. Наполеон был во истину великим человеком, в отличии от всех этих царских вельмож, этих мелких жополизов. А Наполеон, он... вот как я о нем сказал:
  
  Да будет омрачен позором
  Тот малодушный, кто в сей день
  Безумным возмутит укором
  Его развенчанную тень!
  Хвала! он русскому народу
  Высокий жребий указал
  И миру вечную свободу
  Из мрака ссылки завещал.
  
  Пушкин поднял бокал и выкрикнул:
  
  - За Наполеона, ромалы, за дух свободы!
  
  - За цыганскую свободу, Саша! - выкрикнул один из ромал и вся компания чокнулась бокалами.
  
  - Друзья мои, я обязательно напишу о вас поэму, - Пушкин заявил оживленно, - хорошую, красивую поэму о цыганской вольной жизни. И про тебя напишу, Земфира. Я много чего должен написать. И про Бахчисарайский фонтан, как я обещал Софии. А я ведь уже видел этот фонтан, я побывал в Крыму прошлым летом. Через два года после того как София рассказала мне эту легенду, она вернулась домой в Тульчин. А еще через год меня, вольнодумца, сослали на южные окраины империи. Но ссылка дала мне возможность увидеть Кавказ и Крым, и конечно же знаменитый фонтан. Я обязательно посвящу поэму о фонтане Софии. И поэму о цыганах я тоже ей посвящу, потому что именно с вами, моими вольными друзьями, я сейчас убиваю свою печаль о несбывшейся любви. Ну а Киселев, этот царский прихвостень, он знаете что умудрился: после того как София Потоцкая уехала в Тульчин, он убедил императора назначить его начальником штаба второй армии. И знаете где этот штаб располагается? Да, в Тульчине! Во дворце покойного графа Потоцкого! У графа в Тульчине было два дворца - большой и малый. Так вот малый дворец он передал российской армии под штаб и казармы еще во времена великого Суворова, когда тот со своими войсками целых два года готовился в Тульчине к взятию Измаила. Так вот как он все разложил, этот наш герой - его будущая жена живет в одном дворце, а в соседнем, бывшем владении ее папеньки, он заседает во главе войска.
  
  Очередной бокал вина был страстно поглощен разгоряченным поэтом.
  
  - Я приезжал из Кишинева в Тульчин. Первый раз в феврале сего года, под предлогом встречи со своим знакомым полковником Пестелем, который служит в штабе у Киселева. Я встречался с Софией, я был в гостях у Потоцких, я еще надеялся что все может быть по другому. Но уже в апреле до Кишинева дошла новость что объявлено о свадьбе Софии Потоцкой и генерала Киселева, которая должна состояться в августе, в Одессе. Приглашено все дворянство юга России, а в свидетелях будет мой друг Михаил Орлов. И тогда, месяц назад, я в тайне от всех снова посетил Тульчин. Я пытался переубедить Софию, но тщетно. И знаете, что самое смешное?
  
  - Что, дорогой Саша? - Земфира провела рукой по плечу Пушкина.
  
  - А то что я видел Шварца. Он пришел. Я всегда думал что это лишь выдумка, басня, легенда, сказка. А он действительно пришел, пришел к Потоцким. Но вот только случилось это непредвиденное, это ужасное, это...-
  
  - Саша, да забудь ты их всех, этих твоих дворян, - Земфира произнесла, нежно обняв Пушкина. - Ты же наш, ты настоящий вольный цыган. Ты уже почти месяц живешь у нас в таборе, а все не можешь забыть эту свою полячку. Солнце уже припекает, пойдем лучше в шатер. Дай мне наградить тебя настоящими цыганскими ласками. Поверь мне, сегодня ты забудешь всех этих Потоцких, Киселевых и Шварцей. Сегодня для тебя будет только Земфира.
  
  
  
  4
  
  Сентябрь 1874 г.,
  Монте-Карло,
  Казино "Beaux Arts".
  
  
  
  - Cinq, rouge, - объявил крупье.
  
  - Пять, красное. Поздравляю вас Мадам Киселефф! - граф Юрий Груздинский обратился к своей соседке за игорным столом.
  
  - Помилуйте, Юрий Мячеславович, - ответила его спутница, откинувшись на спинку своей инвалидной коляски, - разве это выигрыш, десять тысяч франков! И перестаньте называть меня Мадам Киселефф. Поверьте, мне куда больше нравиться как зовет меня ваш сын - бабушка Софа. Или же на худой конец госпожа Киселева.
  
  - Ну бабушкой я вас, графиня, называть не буду, а уж лучше просто Софья Станиславовна. Будете играть еще, госпожа Киселева?
  
  - Нет, я лучше составлю компанию вашему сыну. Он наверное уже там заскучал. Жан, поменяй фишки и закажи мне коньяку, а Володеньке лимонаду. А ты, Игнатий, откати меня на летнюю площадку, - София Станиславовна Киселева распорядилась своей прислуге.
  
  - Ну, а я, графиня, с вашего позволения сделаю еще несколько ставок, - произнес граф Груздинский. - Ну а вы тем временем развлеките немного Володю.
  
  - Бабушка Софа, вы опять выиграли? - Володя Груздинский, мальчик десяти лет, приветствовал вопросом графиню, когда слуга Игнатий выкатил ее коляску на летнюю площадку ресторана.
  
  - Игнатий, иди пока погуляй, - графиня Киселева сказала слуге, когда тот подкатил коляску к столу за которым сидел младший Груздинский, и повернулась к мальчику. - Да, Володенька, опять выиграла. Не очень много, но выиграла.
  
  - И почему вам все время так везет, Софья Станиславовна? - с интересом спросил Володя. - Вот папе никогда не везет.
  
  - Ну вам с папой повезло в другом, - улыбнулась графиня. - У вас замечательная мать и жена.
  
  - Спасибо, Софья Станиславовна, - тихо ответил Володя .
  
  - Но бабушка Софа откроет тебе свой секрет, мой юный друг. Знаешь как говорят: "Не везет мне в картах, повезет в любви". Но у меня все наоборот. Везет в картах и рулетке. А еще говорят "Яблоко от яблони не далеко падает". А я вот далеко упала. Я совсем не похожа на своих родителей. Те меняли супругов как перчатки, от каждого брака у обоих было множество детей. А моя судьба это всю жизнь любить одного человека, любить несчастно и к старости лет не иметь ни детей, ни внуков. Вот поэтому бабушке Софе и везет в азартных предприятиях, а кому то в любви.
  
  - Аh, garcon, ici, s'il vous plait! - графиня подала знак официанту. - Володя, тебе я заказала лимонад, ну а сама отведаю немного конька. Ну так вот, что я говорила? А да, о любви и удачи. В своего мужа, Павла Дмитриевича Киселева, я влюбилась в семнадцать лет, с первого взгляда, на балу в нашем доме на Английской набережной. А ведь за мной тогда ухаживал весь Петербург. И сам Пушкин добивался моей благосклонности. С ним я тоже познакомилась на балу, у них в Лицее. В первый же день он просил о встрече. И матушка привезла меня погулять в Царское Село, где мы с ним имели прогулку и беседу в парке Екатерининского дворца. Но Пушкин мне никогда не был ни дорог, ни близок. Да он талант, гений, он был замечательный собеседник, но я полюбила другого. И вышла замуж двадцати лет отроду. Но уже на следующий год начались мои несчастия. В Берлине умерла моя маменька. В тот же год у нас родился сын, тоже Володенька, но он не прожил и двух лет и больше детей у нас не было. А вскоре я застала мужа в объятиях своей младшей сестры, Ольги. Она тогда жила с нами в одном дворце в Тульчине. Я вспомнила своего отца, поняло как ему было больно когда мать изменила ему с его сыном. Это двойная измена, когда два близких тебе человека предают тебя. Когда об этой измене узнал генерал Мордвинов, который служил в подчинении у моего мужа и тайно воздыхал о моей красоте, то он вызвал Киселева на дуэль, заступаясь за мою честь. Но генерал Киселев оказался лучшим стрелком и Мордвинов погиб. А Ольга поспешно вышла замуж за генерал-адъютанта Льва Нарышкина и съехала из дворца. Мне говорили что Пушкин всегда следил за делами в нашей семье, и то что все, что происходило у нас в доме, стало прообразом его "Евгения Онегина" . Вся эта дуэль Онегина с Ленским, эти две сестры, Татьяна и Ольга, мол Татьяна это я. Не знаю, Пушкина уже не спросишь, хотя я и вправду родилась в Татьянин день по православному календарю, но я всегда была католичкой. Но вот что Пушкин без меня никогда бы не написал, так это "Бахчисарайский фонтан". Эту историю я ему рассказала. Еще тогда, в нашу первую встречу в Царском Селе.
  
  - Ну, а вы, бабушка Софа, тогда развелись со своим мужем? - спросил Володя.
  
  - Если бы я развелась тогда, мне бы сейчас не везло в рулетку, Володенька. Нет, я продолжала его любить, но год от года мы становились все дальше и дальше друг от друга. Ну а в 30-ом году грянуло польское восстание и это было последней каплей, я всецело была на стороне поляков, а он был верный слуга российской короны. Его перевели на службу в Петербург, где он стал министром, а я уехала жить в Париж. Но мы не никогда разводились, мы всегда оставались мужем и женой, хоть вместе мы уже никогда больше не жили. Даже тогда когда его назначили послом в Париж. Мы жили в одном городе, но не вместе. А я так и не нашла себе мужчину кто бы смог заставить меня забыть эту мою любовь, любовь с первого взгляда и на всю оставшеюся жизнь. А вместо мужчин, здесь в Европе я нашла себе другое развлечение - карты и рулетку. Я даже открыла свое казино в Германии, в Бад Хомбурге. Представляешь, даже если я там проигрывалась, проигрыш доставался мне. Вот так за собственным карточным столом я потихоньку и состарилась. А в казино ко мне много разного народу приезжало. Федор Достоевский частенько у меня проигрывался. А потом взял и изобразил меня "бабушкой" в своем "Игроке". Ну а два года назад, здесь же во Франции, мой муж Павел Киселев скончался. И для меня как будто что то оборвалось, что очень важное, что то, что до этого всегда давало мне силы. И у меня случился удар, после которого я не могу ходить. Я закрыла свое казино, я потеряла интерес к жизни, я поняла что угасаю. Спасибо твоему отцу, моему старому знакомому, что он иногда пытается вернуть старуху к жизни. Вот и сейчас взял меня с собой в свою поездку на Лазурный берег. А ведь сейчас здесь самое лучшее время, бархатный сезон. Эх, сколько мне осталось этих сезонов?
  
  - Да ладно, бабушка Софа, - махнул рукой младший Груздинский, - много еще Бархатных сезонов у вас будет.
  
  - Сколько бы ни было, есть одна вещь которую я хочу побыстрей тебе рассказать, Володенька, - графиня попробовала коньяку и посмотрела мальчику в глаза. - Ты не забыл как я тебе вчера рассказывала о той сказке, что перед смертью поведал мне отец?
  
  - Нет, не забыл, - Володя помотал головой.
  
  - Так вот, это не сказка, а быль, - графиня понизила голос. - Так получилось что ты второй человек кому я это рассказываю. Первый был Пушкин, не знаю почему, но я рассказала ему. Он вообще умел вытягивать из людей истории. А я даже мужу об этом никогда не говорила. И представляешь этот еврей Шварц на самом деле пришел.
  
  - За месяц до свадьбы, как обещал ваш отец?
  
  - Да, ровно за месяц, 25 июля 1821 года.-
  
  - И вы были у себя во дворце?
  
  - Да, а мой жених, генерал Киселев, был уже в Одессе, делал приготовления к свадьбе. Так вот, неожиданно утром того дня к нам в Тульчин из Кишинева приехал Пушкин. Он явился во мне, имел со мной горячую беседу, пытался отговорить меня от свадьбы и в это время в зал вошел кто то из прислуги и сказал что меня хочет видеть какой-то Шварц. Я если честно и забыла уже про него. Я вся была в ожидании скорой свадьбы. Слуга сказал, что Шварц ждет меня в парке, у главных ворот. Я вышла и увидела его. Он шел ко дворцу, по алее от главных ворот. Настоящий хасид, с пейсами, бородой и в шляпе. Я пошла ему на встречу, но вдруг раздался выстрел. Никто даже не понял откуда стреляли, из кустов, или с крыши, или еще откуда. И Шварц упал. Я испугалась, но все же подбежала к нему. Но он уже был мертв. Обыскали весь парк, но убийцу так и не нашли. Я попыталась побыстрее все забыть, впереди была свадьба. Павлу потом, уже в Одессе сказала, что застрелили какого то еврея у нас в парке. Просто какое-то недоразумение. А он особо и не интересовался. Сказал, евреем больше, евреем меньше, ничего не меняет.
  
  - Да, странная история, бабушка Софа, - Володя задумчиво покачал головой.
  
  - Странная и ужасная. Ведь кто-то же знал за чем ко мне шел этот еврей. Знал и не хотел что бы он до меня дошел. Я даже одно время подозревала Пушкина, он же все знал.
  
  - А сам Пушкин, он что делал в это время? - спросил мальчик.
  
  - Он был у нас, в гостином зале. Когда прозвучал выстрел, он как и все, выскочил наружу. Он выглядел ужасно, весь бледный, его трясло. Он не задержался у нас, сказал что уезжает назад в Кишинев. Как мне потом сказали, он целый месяц жил у цыган, до самой моей свадьбы.
  
  - Бабушка Софа, так может быть это Пушкин и стрелял, или же нанял убийцу?
  
  Графиня покачала головой.
  
  - Нет, Володенька, нет. Пушкин был горяч, это правда, и мог сгоряча много чего натворить. Но это было хладнокровное, хорошо спланированное убийство.
  
  - И что ж теперь, Софья Станиславовна, эти сокровища, их ни как не найти?
  
  - Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, Володя. Может их уже кто и нашел, а может и нет. Уже потом, много лет спустя, я вспомнила последние слова отца, слова о том, что если Шварц не придет, его, папеньку надо будет выкопать.
  
  - И что это означает? - Володя удивленно посмотрел на графиню.
  
  - Я тоже не сразу догадалась. А значит это то, что наверняка перед смертью отец мой проглотил какую то вещь, кусок золота, металла, чего угодно, что не тлеет, на чем есть знак, или слово, или еще что. То что укажет где надо искать. Я просто в этом уверенна, или же я не была рождена Потоцкой. Тело отца не вскрывали, причина смерти всем была понятна - выстрел в висок.
  
  - И где похоронен ваш отец?
  
  - В Петербурге. Но вот что интересно - его тело уже выкапывали.
  
  - Кто, зачем? - Володя выкрикнул. - Это наверно те люди, что убили Шварца.
  
  - Не пугайся, мой мальчик, все очень банально. В 1805 году в Петербурге не было католического кладбища и католиков хоронили вместе с православными, но 1856 году в столице открыли Выборгское Римско-католическое кладбище, куда католики и стали переносить прах своих родственников с других кладбищ. Так же поступили и с прахом моего папеньки, Станислава Феликса Потоцкого. Я в это время уже давно жила в Париже, и не присутствовала при перезахоронении. Но насколько я знаю гроб не вскрывали.
  
  - А вы, Софья Станиславовна, не пытались раскопать могилу?
  
  - Ну, что ты, Володенька, во первых я уже не молода для таких авантюр, а во вторых, я всегда боялась этого выстрела из неоткуда. То есть я всегда чувствовала, что если хоть как ни будь приближусь к этой тайне, просто снова раздастся выстрел, этот ужасный выстрел.
  
  - Вы думаете что убийца еще может быть жив, спустя пятьдесят с лишним лет?
  
  - Вот это именно то, о чем я хочу с тобой поделиться, Володенька. - графиня осмотрелась вокруг и перешла на шепот. - Когда ты вырастешь, мой мальчик, этого человека, что стрелял в Шварца уже точно не будет. А ты будешь здоровый, крепкий мужчина и если не сам, то ты всегда сможешь найти тех кто поможет тебе раскопать могилу покойного графа Потоцкого.
  
  - Но почему вы хотите, что бы именно я раскопал могилу вашего отца? - Володя Груздинский тоже перешел на шепот. - Почему вы хотите, что бы я нашел эти сокровища?
  
  - Потому что это польские сокровища, - на этот раз графиня ответила в полный голос. - А ты поляк, русский поданный, но поляк. И зовут тебя как моего сыночка, Владимир. И отец твой добр ко мне. А у меня ни детей, ни внуков. Так что обещай мне, старухе, обещай мне, Володя, что ты найдешь эти богатства. Обещаешь мне, сыночек? Обещай...
  
  
  
  5
  
  Октябрь 1929 г.,
  Киев,
  квартира В. Ю. Груздинского.
  
  
  
  Владимир Юрьевич Груздинский сидя за столом в своей гостиной, молча наблюдал как два человека в кожаных куртках и галифе медленно расхаживали по комнате.
  
  - Скромно живете, товарищ граф, - один из них, Василий Гринчук, обратился к хозяину квартиры.
  
  - Так все экспроприировала Советская власть, - ответил Груздинский, - еще десять лет назад.
  
  - Так уж и все? - ехидно спросил Петр Коровин, второй из гостей, так нежданно появившихся в доме Владимира Юрьевича.
  
  - Все, абсолютно все.
  
  - А мы с товарищем Коровиным предполагаем что не все, - заявил Гринчук, остановившись у окна.
  
  - И на чем же основываются ваши предположения? - спросил бывший граф.
  
  - А на том факте что вам надоело жить в Советской Украине, - громко произнес Гринчук, - и по нашим сведениям вы собираетесь эмигрировать в Париж. И не просто эмигрировать, а увезти с собой дочь и малолетнего внука.
  
  - Ну не совсем в Париж, а в Варшаву, - поправил Груздинский. - И какое это имеет отношение к моему, повторюсь, уже давно экспроприированному имуществу.
  
  - Извините, немного ошибся, - ухмыльнулся Гринчук, - не Париж, а Варшава. На историческую родину значит потянуло? Но сути дела это не меняет. Польша, как и Франция, является буржуазным государством, а что это означает, товарищ Груздинский?
  
  - Что? - Владимир Юрьевич удивленно посмотрел на Гринчука, который подошел вплотную к столу.
  
  - А означает это только одно, - Гринчук оперся обоими руками на стол, глядя в упор на пожилого хозяина квартиры, - всем нам известно что в буржуазном обществе, обществе выгоды и чистогана, очень трудно жить без денег. И только не пытайтесь мне тут доказывать, что вы собираетесь начинать жизнь за границей без единого гроша в кармане, и это с дочерью, без всякой определенной профессии и ее малолетним иждивенцем-ребенком. В эти сказки, предупреждаю вас, господин Груздинский, я никогда не поверю.
  
  - Я не понимаю, что вы от меня хотите? - Владимир Юрьевич возмущенно спросил.
  
  - А то, - в разговор вступил Петр Коровин, - что уезжая из страны, вы просто обязаны иметь при себе некоторое количество валюты, золотых украшений, фамильных драгоценностей и тому подобное. А все что мы хотим, это что бы вы просто поделились этим не хитрым скарбом с нами, двумя сотрудниками ОГПУ, которые в свою очередь могут посодействовать вам в беспрепятственном выезде из страны.
  
  - Вы понимаете, у меня действительно ничего нет, - Груздинский развел руками. - Я уже пожилой человек, я просто хочу сказать...-
  
  - Что ты хочешь сказать, сука дворянская? - заорал Гринчук. - Что ты просто хочешь уехать из страны где к власти пришло крестьянское быдло, такое как я. А то что все что у тебя в жизни было, досталось тебе трудом, потом и кровью этого быдла, это ты падаль польская, забыл? Пока вы, дворяне, графья да бароны, и прочая знать, до семнадцатого года веселились на балах, играли на фортепиано, учили французский, кушали осетров за ужином, ездили на воды в Европу подлечить свои больные от безделья почки, вся моя родня горбатила на вас в поле, от рассвета до заката, не зная вообще что такое отдых. Какие там балы, какое фортепиано, грамоте не было времени обучаться. И ты, сволочь дворянская, пан Груздинский, мне всегда будешь обязан, и дети твои будут обязаны моим детям, и внуки внукам моим. И не искупить тебе вины своей передо мной, во веки веков, потому как весь род мой, отец, дед, прадед, дед прадеда были в крепостном рабстве у таких же панов как и ты - у сволочей Потоцких, этих кровопийц украинского народа. И продавали эти Потоцкие моих предков как как скот, и секли их плетьми и розгами как скотину, если что то этим шляхтичам не нравилось, и на костях моих предков, на земле моих предков отгрохали они себе шикарные дворцы по всей Украине. И называли нас быдлом, сидя по вечерам в своих залах, попивая кофе под музыку Шопена. Нет, пан Груздинский, никогда вам со мной не рассчитаться, никогда.
  
  - Послушайте, я прошу вас, успокойтесь, - Груздинский смущенно замотал головой. - Я все понимаю, социальная справедливость, все это должно быть, я это только приветствую. Но вы поймите, я сейчас в таком же положении как и вы. У меня ничего нет, ни какого состояния, и я ни кого не эксплуатирую. Я не боролся с Советской властью, наша семья сразу же приняла новые условия, новые правила игры. И к тому же, мы, Грудзинские, никогда не были так богаты как Потоцкие, и называть нас кровопийцами кого либо народа, украинского, русского или польского, просто нелепо.
  
  - А нам известно, - произнес Коровин, усевшись в кресло в углу, - что батенька ваш имел дружбу со многими из рода Потоцких.
  
  - Да, он знал многих Потоцких, с некоторыми дружил. Например со старухой Потоцкой, Софией Потоцкой. Я тоже ее знал. Когда мне было десять лет я целый месяц провел с ней в Ницце и Монте-Карло. Подождите, подождите... - Груздинский немного задумался и затем продолжил, - да, вот она то мне тогда и рассказывала про какие то сокровища ее отца, Станислава Потоцкого, которые тот якобы где-то спрятал. И она еще говорила мне как их можно найти...
  
  - И как же? - Гринчук спросил, все так же в упор разглядывая Груздинского.
  
  - Понимаете, я этому не придал тогда значения, думал старуха просто придумывает сказки, хотя это может быть и правда...
  
  - Поточнее, гражданин Груздинский! - скомандовал Гринчук.
  
  - Дело в том, что отец ее застрелился, а перед этим, как она мне говорила, он якобы проглотил некий знак из золота, знак который указывает где искать сокровища. Но опять же повторяю, это все может быть выдумкой старухи. Тем не менее это единственное чем я могу вам помочь, если говорить о каких либо дворянских богатствах.
  
  - И где могила этого Потоцкого? - Гринчук продолжал допрос.
  
  - В Петербурге, Петрограде, то есть в Ленинграде. На Римско-католическом кладбище, в народе его называют польским. Я даже могу вам начертить схему где его могила, я бывал на этом кладбище, у нас там тоже родня похоронена. Когда я там был, еще до революции, я вспомнил старуху Потоцкую, и так, для интереса, отыскал могилу ее отца. Конечно же я не пытался ее раскапывать, но вы, сотрудники ОГПУ, я думаю вы можете это сделать. Давайте, я вам действительно нарисую схему...
  
  - Ничего рисовать не надо! - выкрикнул Гринчук. - Завтра же поездом поедешь со мной и товарищем Коровиным в Ленинград и там все покажешь.
  
  - Но я не могу, я уже не молод, - Груздинский возмутился. - Я просто не могу.
  
  - А в Варшаву значит можешь, - Гринчук ухмыльнулся. - Так вот, ты, контра недобитая, поедешь с нами. И если ты нам тут сказки рассказывал и мы там ничего не найдем, не видать тебе, козел старый, твоей любимой Польши никогда.
  
  
  
  6
  
  Два дня спустя,
  Ленинград,
  Арсенальная улица.
  
  
  
  Трое мужчин шли быстрым шагом по засыпанной желтой листвой улице.
  
  - Вон, смотрите, костел уже виден, - Владимир Юрьевич Груздинский указал своим спутникам на готическое здании впереди по курсу. - Там и начинается Выборгское Римско-католическое кладбище. Станислав Потоцкий захоронен в метрах ста от костела.
  
  - Давай, живее, - ответил ему Коровин. - Сперва найдем могилу этого графа, а там уже на месте оценим обстановку и решим как поступить.
  
  Но подойдя к костелу, все трое с удивлением для себя увидели не ряды надгробий и крестов, а зияющее жерло строительного котлована, вокруг которого суетились рабочие, вооруженные кирками, лопатами и тележками.
  
  - Что это? - Гринчук вызывающее посмотрел на пожилого спутника, указывая рукой на котлован.
  
  - Я не понимаю, а где же захоронения? - Груздинский стоял с широко открытыми глазами, не веря увиденному.
  
  - Что ты не понимаешь? - выкрикнул Гринчук.
  
  - Погодите, погодите.., а вот, голубчик, постойте, - Груздинский обратился к проходящему мимо дворнику. - Вы не объясните что здесь происходит? Где захоронения?
  
  - А нигде, нету тут больше никаких захоронений, милок, - дворник остановился и снял с плеча метлу. - Завод здесь будет, чугунолитейный. Это для страны куда важнее будет всех этих старых могил. Но вы не расстраивайтесь, гражданин, это ж только малая часть кладбища. Вон там, за котлованом, еще много могил осталось. Но и там говорят скоро будут строит всякие нужные предприятия. Индустриализация страны.
  
  - Но вы понимаете что это такое? Это же вандализм!- возмущенно заявил Груздинский. - Вы хоть знаете сколько здесь человек захоронено?
  
  - От чего не знать, милок? - Дворник сплюнул на землю. - Все я знаю, я тут еще при старом режиме работал. Сорок тысяч могил на этом кладбище. Но только же здесь ни одного пролетария не захоронено, и ни одного крестьянина. А все сплошные дворянские могилы, да и надписи все не на русском. Поляки да немцы, в общем контрреволюционный элемент. А у вас здесь что, родственники были?
  
  - Да, родственники, - ответил Груздинский.
  
  - Но вы не отчаивайтесь, - дворник снова водрузил метлу на плечо. - Кости то вы конечно уже не найдете, а вот плиту надгробную еще можете. Вон видите, они все в кучу собраны. Я бы на вашем месте поторопился, а то говорят их скоро увезут на строительство нового памятника товарищу Ленину.
  
  - Какому на хер товарищу? - вскипел Гринчук.
  
  - Владимиру Ильичу, - дворник удивленно посмотрел на чекиста. - Для укрепления фундамента. А что хороший камень.-
  
  - Пшел вон! - Гринчук злобно оттолкнул дворника и сразу же схватил Груздинского за грудки и начал его трясти. - Ты знал, сволочь, ты все знал! Падла, ты знал что здесь строят этот чугунный завод и специально нас притащил сюда, что бы дать возможность дочке и ее недоноску смотаться за границу с золотишком. Ты все знал, сука!
  
  - Откуда я мог знать про планы вашей Советской власти что либо строить, здесь, в Ленинграде? Я, человек безвылазно живущий уже десять лет в маленькой киевской квартире.
  
  - Хорош нас за дураков держать! - заорал Гринчук, брызгая слюной прямо в лицо Груздинскому. - У вас, у контры, везде свои люди! Не всех вас еще перебили. Но ты то уж точно больше не принесешь вреда Советской власти. Сейчас ты у нас упокоишься прямо здесь, среди своих родичей. Петр, давай хватай его!
  
  Гринчук и Коровин схватили бывшего графа за руки и потащили его в сторону еще сохранившихся захоронений. Через несколько минут в глубине кладбища раздалось три глухих выстрела, но люди с лопатами, кирками и тележками не обратили на них никакого внимания.
  
  
  
  7
  
  Март 1944 г.,
  село Печера, Транснистрия
  (Румынская зона оккупации Украины),
  Концентрационный лагерь "Мертвая петля".
  
  
  
  - Лазарь Шварц - умер, январь 1942 года.
  
  - Песя Шварц - умерла, февраль 1942 года.
  
  - Моисей Шварц - февраль 1942 года.
  
  - Нисон Шварц - март 1942 года.
  
  - Лев Шварц - ноябрь 1943 года.
  
  - Фейга Шварц - январь 1943 года.
  
  - Шела Шварц - апрель 1942 года.
  
  - Ну вот и все ваши Шварцы, господин Коровин, - Оберштурмбанфюрер СС Александр Браун бросил на стол пачку личных дел заключенных лагеря по фамилии Шварц. - А еще говорят что румыны в своих лагерях относятся к евреям гораздо гуманней чем немцы. Вон сколько народу голодом заморили. Только один из Шварцей, Иосиф, остался жив, и тот бежал из лагеря три дня назад. А через неделю здесь будет Красная Армия. Что же вы батенька, Петр Николаевич, все это время молчали об этом золоте Потоцких и этих Шварцах, которые якобы могут что то о нем знать?
  
  - Да потому что не особенно я верил всем этим сказкам старика Груздинского, - ответил Штурмбанфюрер СС Коровин своему собеседнику, подойдя к окну кабинета, предоставленного им румынской администрацией лагеря для изучения архивов.
  
  - А сейчас значит поверили? - спросил Браун.
  
  - А я знаете ли не верил раньше что русские смогут погнать доблестные войска Вермахта назад к польской границе. А сейчас я не исключаю что они и до Берлина смогут дойти. И что вы мне тогда прикажете делать? Сдаться на милость победителю? Мне, бывшему сотруднику НКВД? Нет, если у меня есть, пусть и весьма призрачный, но все же шанс немного разбогатеть, я хочу использовать его, а потом, после вполне возможной победы большевиков, взять и осесть с моими деньгами в каком ни будь тихом уголке, к примеру в Швейцарии.
  
  - Да черт ас два вам сейчас удастся что либо найти, - Браун сел прямо на стол с разбросанной картотекой. - Во первых, этот Иосиф Шварц может вообще ничего не знать о том что было полтора века назад. И скорее всего так оно и есть, а то эти Шварцы давно бы уже, еще в прошлом веке, с золотишком перебрались куда ни будь в Америку, а не жили бы в пыльном местечке. Во вторых, где его, этого последнего из тульчинских Шварцей теперь искать?
  
  - Ну первым делом там где он раньше жил - в Тульчине. Это всего в семнадцати километрах от сюда.
  
  - А он что по вашему полный идиот, сидеть и ждать нас у себя дома. Да он наверняка уже где ни будь у партизан, которые совсем обнаглели чувствуя скорый возврат большевиков. И наша главная задача, кстати, Петр Николаевич, как офицеров Русской дивизии СС, уничтожение и истребление этих самых партизан, а не поиски мифических сокровищ под предлогом борьбы с неким отрядом повстанцев якобы готовящих атаку на сей лагерь. Я конечно тоже не против найти некие сокровища, но в отличии от вас, я не собираюсь драпать из Германии. Да я родился в России, мой родной язык русский, но Екатерина Великая позвала моих предков в эту страну не для того что бы их потомок потом услуживал жидо-большевикам. А вы, бывший чекист, услуживали им, и сейчас боитесь их мести.
  
  - Да, боюсь. И поэтому очень хочу что бы Великая Германия победила. И хочу быть гражданином Великой Германии, богатым гражданином, очень богатым, а не голодранцем в стране советов. Но я же вижу что уже пол Украины снова в руках большевиков. И вторая половина, где и лежат эти сокровища, тоже скоро будет у них. И рано или поздно все золото достанется им, этим самым жидо-большевикам, от которых я бежал в 41-ом. Рано или поздно, они все это и найдут, найдут в этой земле, которую нам скоро придется покинуть.
  
  - А вот это будет величайшей несправедливостью, - Оберштурмбанфюрер Браун встал со стола и тоже подошел к окну, из которого хорошо были видны параллельные ряды бараков лагеря. - Посмотрите Петр, все они, я имею ввиду всех, всех этих жидов в бараках, этих румын что охраняют эти бараки, этих хохлов живущих в селах вокруг лагеря, этих ляхов-панов закопавших чего там в эту землю, этих кацапов, как вы, все они, все считают эту землю своей. А ведь у нас, у немцев, задолго до вас всех, здесь было свое великое королевство - королевство готов, великое государство короля Германариха. Да, еще раньше здесь жили скифы и сарматы. Но где они? Их нет, а Германия есть. И Германия сражается. Петр вы знаете кто такой Германарих?-
  
  - Нет, не знаю, - Коровин помотал головой.
  
  - Вот поэтому вы простой, банальный предатель. У вас не было идеалов когда вы служили большевикам, у вас их нет и сейчас, когда вы якобы служите Третьему Рейху. За что и за кого вы сражаетесь? Вы даже не знаете кто такой Германарих. Совсем не знаете истории, а хотите найти какие-то исторические сокровища...
  
  
  
  8
  
  Май 1981 г.,
  г. Тульчин
  Винницкой области УССР,
  Средняя школа ? 3 им. А.С. Пушкина.
  
  
  
  - Шварц, что это!? - Михаил Ефимович Магеровский, директор школы и по совместительству преподаватель русского языка и литературы, швырнул на учительский стол кошелек грязно-серого цвета.
  
  - Кошелек, - ответил Геня Шварц, стоя по другую сторону стола.
  
  - И что внутри? - грозно спросил учитель.
  
  - Фекалии, - произнес Геня.
  
  Весь "7 В" класс разразился хохотом.
  
  - Чьи фекалии, Шварц? - взревел Михаил Ефимович.
  
  - Неизвестного мне homo sapiens, - все с тем же спокойствием отвечал Геня.
  
  - Не умничай, Шварц! - негодовал директор школы. - Это не фекалии, это дерьмо, это мерзость которую ты туда положил, а затем оставлял этот кошелек на тротуаре возле школы, издеваясь над прохожими.-
  
  - Как же я над ними издевался? Я их что заставлял подымать чужой кошелек и лезть туда руками? Приличные граждане не трогают чужого.
  
  - И это ты, Шварц, рассуждаешь о приличии? После этого заявления на мое имя, - Михаил Ефимович потряс в воздухе листом бумаги. - Заявления от гражданки Симанюк, которую ты всю измазал содержимым этого кошелька.
  
  - Как это я ее измазал? - возмутился Шварц. - Ее измазала ее личная жадность и нечестность. Я сам видел как она подняла кошелек и спрятала его себе под юбку. А когда я подошел к ней и со слезами на глазах стал выспрашивать не находила ли она где то здесь кошелек, в котором лежало сто рублей, которые я обязательно должен передать маме, а не то отец убьет меня за потерю, эта ваша гражданка стала клясться и божиться, что ни какого кошелька она не находила. Разве это хорошо с ее стороны?
  
  - Шварц, не тебе рассуждать, что хорошо, а что плохо. Гражданка Симанюк требует принять строгие меры в отношении тебя. Я как директор школы еще приму решение, а сейчас, будь добр, вынеси эту гадость отсюда и немедленно возвращайся в класс.
  
  После того как Геня Шварц вернулся в класс и занял свое место за партой, Михаил Ефимович обратился к классу:
  
  - Как вы уже наверно знаете, ребята, в наш город приехала съемочная группа Одесской киностудии. Снимается исторический фильм о декабристах, а как вы все хорошо знаете, наш город в двадцатых годах прошлого столетия являлся центром - Южного общества- , тайной организации декабристов во главе с Павлом Пестелем. И у нас будут сниматься сцены приезда в Тульчин Александра Сергеевича Пушкина и его встречи с Пестелем.
  
  - Пушкин приезжал не к Пестелю, а к бабе, - раздался звонкий голос Гени Шварца. И снова весь "7 В" взорвался смехом.
  
  - Что ты несешь, Шварц? - закричал директор, заглушая всеобщий смех. -Какой еще бабе?-
  
  - Польской, - безмятежно ответил Геня.
  
  - От куда ты это взял, Шварц?
  
  - Мне дедушка рассказывал.
  
  - Шварц, Пушкин дружил со всеми декабристами и приезжая в наш город, великий поэт вместе со своим другом Пестелем размышлял как освободить народы России от царского гнета. При чем здесь какая-то польская баба? Александр Сергеевич, как и его друзья декабристы, искренне желал нашей родине лучшего будущего.
  
  - Чего же он тогда не вышел со своими друзьями на Сенатскую площадь? - вопросил Геня. - Сдрейфил ваш Пушкин, вот и все. А что бы придумать отмазку, выдумал историю про зайца который перебежал ему дорогу по пути в Петербург.
  
  - И это тебе тоже дедушка рассказал? - Михаил Ефимович Магеровский гневно взглянул на дерзкого ученика.
  
  - Да, дедушка, - Геня Шварц подтвердил догадку учителя. - А еще он мне говорил, что Пестель, в случае победы декабристов, собирался выселить из Российской империи два миллиона евреев. А вы говорите он думал о лучшем будущем для всех народов.
  
  - Твой дедушка слишком много знает, Геня, слишком много, - сурово произнес Михаил Ефимович.
  
  - Мой дедушка настоящий герой, - заявил Геня. - Он выжил в концлагере, совершил побег и потом вместе с Красной Армией дошел до Вены.
  
  - Зато ты у нас настоящий антигерой, Шварц. И более того - мы совсем не нуждаемся в твоих глупых, дилетантских комментариях, - заявил учитель Гене и затем обратился ко всему классу. - Я бы хотел продолжить тему киносъемок в нашем городе. Наша школа носит имя великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина и было решено привлечь учеников именно нашей школы для съемок в эпизодах. Завтра нашу школу посетят главный режиссер и его ассистенты, и выберут тех кто будет примет участие в съемках. Кто-то будет изображать крестьянских детей, кто-то детей дворян. О том кто именно и кого именно будет играть я ничего не могу сказать, это не в моей компетенции. Все решает главный режиссер. Одно могу сказать точно - наш самый умный товарищ, Геня Шварц, участия в съемках не примет.
  
  - Почему? - вскрикнул возмущенный Геня.
  
  - Потому что я так решил, - надменно ответил директор.
  
  - Вы же сами сказали что ничего не решаете...
  
  - Молчать, Шварц! - Михаил Ефимович что есть сил ударил указкой по столу. - Молчать!
  
  
  
  9
  
  Украина утопала в цвету. И маленький город Тульчин, превратившись в один большой цветущий сад, всем своим майским одеянием и ароматом пробуждал весеннюю радость во всех своих жителях. Лишь один человек, бесцельно бредущий вдоль улицы Ленина со школьным портфелем в руке, чувствовал себя не по сезону несчастным. Геня Шварц был серьезно расстроен сегодняшним решением директора школы. Нет, Геня никогда особенно не хотел сниматься в кино, он хотел сам снимать кино. И он его снимал. Будучи обладателем подаренной ему отцом 16-ти миллиметровой кинокамеры - Красногорск- , он был самым активным участником кино кружка при Доме Культуры имени композитора Леонтовича. Все снятые этой камерой немые, черно-белые короткометражки были настоящими шедеврами. По крайней мере так считали все друзья Гени, они же исполнители ролей в этих фильмах. Сам Геня Шварц был сценаристом, режиссером и оператором. Он же был и директором-администратором кинокартин, в смысле организации их просмотров на дому у друзей и родственников, с помощью своего же старенького кинопроектора. Но вся эта местечковая популярность не лишала Геню понимания того что он был всего лишь юным провинциальным любителем, живущим вдали от всех истинных профессионалов большого кино.
  
  Но вот оно чудо - в их маленький город решили приехать настоящие киношники из Одессы, режиссер Аркадий Бирман и его команда. Тот самый Бирман фильмы которого Геня обожал. И тут этот чертов Михаил Ефимович Магеровский с его вечной не любовью к Гене Шварцу. Конечно же Геня мог просто понаблюдать за Бирманом со стороны, стоя рядом со съемочной площадкой. Но стать частью съемочного процесса под руководством известного режиссера, вот чего желала и требовала вся сущность Гени. Не просто увидеть большого мастера, а прикоснуться к его творчеству. Решение же директора убивало не только все мечты и надежды, но и каким то странным образом рушило всю любовь и уважение Гени к одесскому режиссеру. И сейчас, проходя мимо Дома Культуры где располагался городской кино кружок, Геня чувствовал что в его родной город приехал вовсе не его кумир, а настоящий конкурент. Его, Гени, конкурент которого ему очень хотелось сделать глупым в глазах всего города. Конкурент которого хотелось обыграть.
  
  - Геня, постой! - раздался сзади голос Ромы Краевского, одноклассника и лучшего друга Шварца.
  
  - Ты куда идешь? - спросил Рома поравнявшись с Геней.
  
  - Так, никуда, - тихо ответил Шварц, даже не повернувшись к другу.
  
  - Ты что, обиделся что тебя не возьмут сниматься в этом фильме?
  
  - Да нет, ничего я не обиделся, - Геня продолжал смотреть куда-то вдаль.
  
  - Знаешь, я тогда тоже откажусь сниматься, даже если меня выберут, - заявил Рома. - Мы же друзья, правда, Геня? И все должны знать что я поддерживаю тебя.-
  
  Геня остановился и наконец посмотрел на друга.
  
  - Зачем? Если выберут, снимайся. На нашу дружбу это никак не повлияет.
  
  - Нет, Геня, давай мы лучше в этот день возьмем твою кинокамеру и снимем тот эпизод который ты давно уже хотел снять. С моим повешением.
  
  - Каким повешением? - непонимающе спросил Геня.
  
  - Ну та, твоя старая идея о том как я нахожу старинную карту, по ней отыскиваю старый дуб у развалин дворца Потоцких, где я выкапываю древний сундук, за мной в это время наблюдают разбойники, потом нападают на меня, открывают его, находят там только старые тряпки, затем со злости ставят меня на этот сундук, одевают петлю на шею, выбивают сундук из под моих ног и оставляют меня висеть на ветке дуба. Потом, когда они убегают, я достаю нож из кармана, режу веревку, падаю вниз, снова рою под дубом и нахожу там второй сундук, теперь уже с золотом. Ты что, уже все забыл, все что сам придумал? Мы же уже пробовали меня вешать, трюк удался, ремень под моими подмышками выдержал мой вес. Теперь надо снимать на пленку.
  
  - Подожди, подожди, Рома. Так, так, так, а ведь это идея, отличная идея. - оживился Геня. - Кажется я теперь знаю как обыграть Бирмана.-
  
  - Ну так что, значит будем снимать? - радостно спросил Рома, глядя на друга.
  
  - Да нет, Рома, снимать мы ничего не будем, - ответил Геня. - А вот разыграть хороший сценарий мы можем попробовать. Магеровский и Бирман еще попляшут у меня.
  
  - Ты о это о чем, Геня? - недоуменно спросил Рома.
  
  - Рома, ты действительно веришь что я могу стать настоящим режиссером, ну там поступить после школы во ВГИК и все такое?
  
  - Да, я верю в это, Геня, - прозвучал уверенный ответ Ромы Краевского.
  
  - Тогда, Рома, ты обязательно должен мне помочь. Кроме тебя просто не кому. Первое что мы должны сделать, это собрать необходимую информацию. Пункт первый - узнать где остановился исполнитель роли Пушкина. Пункт второй - где находиться костюм Пушкина. Пункт третий - место и время съемок любого эпизода с участием Пушкина. Затем нам надо будем достать сильное снотворное, выпросить у Олега Мазура ту голову от старого манекена, что валяется у него в сарае, и что очень важно - найти способ как завладеть костюмом Пушкина. Затем начнется второй этап - этап действий. Ну что, приступаем к делу прямо сейчас! К черту все домашние задания! Искусство превыше всего!
  
  Собрать информацию в маленьком городе было делом не сложным. Очень скоро друзьям стало известно что Михаил Разводов, исполнитель роли Пушкина, и Виктор Панкевич, он же Пестель, сняли пол хаты у бабки Галины Бабюк на улице Розы Люксембург. Все костюмы актеров хранились в комнате номер семь на втором этаже гостиницы - Подолянка- . Окно комнаты выходило на задний двор и под ним очень удачно росла огромная яблоня. Съемки фильма должны были начаться завтра утром, у дома-музея Пестеля, с эпизода приезда великого русского поэта к другу декабристу.
  
  В качестве снотворного был приобретен пузырек клофелина, голова манекена была выменяна на деревянный макет автомата Калашникова и уже в семь часов вечера того же дня Геня объявил о начале второго этапа операции.
  
  
  
  Актеры Михаил Разводов и Виктор Панкевич сидели за столом летней беседки в саду Галины Бабюк.
  
  - Правильно мы, Миша, поступили что поселились в этой хате с садом, - заявил Панкевич, наполняя оба стакана очередной порцией самогона прямо из литровой бутыли. - А то эта их местная гостиница, совсем какой-то кошмар. Комнаты маленькие, тараканы по стенам бегают, белье грязное. Не "Подолянка", а "подлянка" прямо какая то.
  
  - Ты прав, Витя, - отвечал Разводов, нарезая сало тонкими ломтиками. - Здесь, в тиши этого цветущего сада, на свежем воздухе, так хорошо и славно сидеть этим теплым вечером и наслаждаться этим прекрасным украинским самогоном. Нет, такого самогона ни в Москве, ни в Одессе никогда не найдешь. Ну давай еще по одной.
  
  Актеры подняли стаканы, чокнулись и залпом осушили их содержимое.
  
  - А я, Миша, - произнес Панкевич, дожевав бутерброд с салом, - предлагаю еще немного выпить и потом пойти прогуляться по Тульчину, найти на его вечерних улицах настоящих украинских девчат, таких что бы кровь с молоком, и пригласить их сюда. Ведь вправду на свете просто нету никого и ничего красивее украинских женщин.
  
  - Да, Виктор, и мы будем всю ночь сидеть с ними здесь и петь украинские песни. Нет, ты представить не можешь себе как я люблю украинские песни. Как они мелодичны! Ну вот эта на пример:
  
  Нiч яка мiсячна, зоряна, ясная!
  Видно, хоч голки збирай.
   Вийди, коханая, працею зморена,
   Хоч на хвилиночку в гай.
  
  - Но мы не только будем с ними петь красивые песни, - лицо Панкевича растянулось в хмельной улыбке.
  
  - И опять ты прав, Витя. Мы будем наслаждаться в этой беседке тишиной и красотой украинской ночи. Как это у Пушкина красиво сказано:
  
  Тиха украинская ночь.
  Прозрачно небо. Звезды блещут.
  Своей дремоты превозмочь
  Не хочет воздух. Чуть трепещут
  Сребристых тополей листы.
  Луна спокойно с высоты
  Над Белой Церковью сияет
  И пышных гетманов сады
  И старый замок озаряет.
  
  Пока Разводов самозабвенно цитировал Пушкина, Панкевич успел вновь наполнить стаканы самогоном. Разводов тут же схватил свой стакан, поднял его высоко над собой и произнес:
  
  - Давай выпьем за Украину, за ее прекрасные ночи и за великого певца красоты Пушкина!
  
  - Миша, да ты и дня не можешь без своего Пушкина, - сказал Панкевич, после того как поставил пустой стакан на стол. - Прямо совсем вжился в роль. Это что, установка Бирмана?
  
  - Да кто он такой, этот твой Бирман? - возмущенно выкрикнул Разводов. - Тоже мне Феллини. Витя, вот ты мне скажи, кого мы играем в этом фильме? Этого плакатного Пушкина и такого же картинного Пестеля. А ведь они были живые люди. И я живой актер. Да, я может быть не Смоктуновский, но я тоже хочу сыграть настоящего, живого Гамлета. Нашего русского Гамлета, то есть Пушкина. А он и был Гамлетом, а не тем прилизанным другом декабристов, каким Бирман пытается его показать. А я могу и хочу...
  
  Но тут пламенная речь исполнителя роли Пушкина была прервана бабкой Галиной, неожиданно появившийся у входа в беседку.
  
  - Пробачьтэ, але ж тут два хлопцi прийшли, бажают автографи у вас взяти.
  
  - Давай хлопцев сюда, - Панкевич сделал рукой приглашающий жест и повернулся к Разводову. - Видишь, Миша, как мы тут популярны, в этой украинской глубинке.
  
  Через мгновенье, сменив бабку Галину, у входа в беседку уже стояли Геня Шварц и Рома Краевский.
  
  - Ну пацаны, давайте на чем вам там подписаться надо, - сказал Панкевич.
  
  - Да мы бы хотели сперва сфотографироваться с вами, - ответил Геня. - Прямо здесь в саду, у цветущей яблони, на фоне заходящего солнца. А когда фотографии будут готовы, мы снова придем и вы подпишите их. Ведь так можно, правда?
  
  - Конечно можно, - заявил Михаил Разводов. - Мы поклонникам никогда не отказываем. Только кто нас щелкнет то?
  
  - Так мы бабу Галю сейчас и попросим всех нас четверых сфотографировать, - сказал Рома, снимая с плеча фотоаппарат "ФЭД".
  
  Попозировав вместе с ребятами в лучах заходящего солнца, актеры позволили бабке Галине сделать несколько снимков, затем попрощались с юными поклонниками и вернулись назад в беседку.
  
  - А ты, Миша, говоришь Пушкин у Бирмана не тот, - сказал Паскевич, продолжая уже привычное для него дело разливания самогона по стаканам. - Смотри как мы популярны даже с нашим плакатным Пушкиным и Пестелем. На кой тебе этот гамлетовский драматизм? Зачем тебе переплевывать Смоктуновского, когда народ тебя и так любит?
  
  - Витя, дорогой, это же провинция, глухая провинция. Что эти пацаны кроме нас с тобой могут здесь увидеть? Какую ни будь самодеятельность в их вшивом доме культуры. Да для них это счастье постоять рядом с любыми столичными актерами. Но я же, когда говорю о том как я хочу показать людям Пушкина, я имею ввиду в первую очередь московскую сцену, московскую публику. Ну на худой конец ленинградскую, киевскую, рижскую. А этих местечковых пацанов, да плевал я на них и на то как они видят Пушкина в моем исполнении...
  
  
  
  Через час, когда совсем стемнело, Геня и Рома стояли на заднем дворе гостиницы - Подолянка- под окном комнаты номер десять.
  
  - Здорово ты конечно, Геня, провернул это дело со снотворным, - Рома похвалил друга. - Они так ничего и не заметили, как ты в самогон им вылил почти весь пузырек. Думаешь они точно проспят начало съемок?
  
  - Должны проспать, - убедительно ответил Геня. - Им надо быть на площадке уже в восемь утра, вряд ли они к этому времени очухаются.
  
  - А снимки, эти в саду у бабы Гали, думаешь получаться? Света уже было маловато.
  
  - А они тебе нужны, эти снимки? - спросил Геня.
  
  - Да нет, не нужны, - Рома покачал головой
  
  - Мне тоже не нужны. Можешь выкинуть пленку. Хотя для истории лучше оставить. Геня Шварц и Рома Краевский вместе с Пушкиным и Пестелем. Звучит. Ладно давай о деле, я думаю что лезть наверх надо тебе, ты чуть-чуть похудее. Думаю сможешь пролезть через форточку. Нам очень повезло что она открыта.
  
  - Слушай, Геня, а как я смогу отыскать костюм Пушкина среди других костюмов?
  
  Геня неодобрительно вздохнул.
  
  - Рома, ты что не знаешь как одевался Пушкин. Никогда не видел как его изображают, в его вечном фраке, цилиндре и с тростью в руках? Кстати, не забудь цилиндр. Без него это будет не Пушкин. Трость можешь не брать, она нам не нужна. А насчет костюма, там скорее всего будет какая ни будь бирка с надписью вроде "Костюм Пушкина" или "Костюм Разводова". Так, фонарик у тебя?
  
  - Да, у меня.
  
  - Тогда не будем терять времени. Нам еще надо успеть к Нине Исаченко, что бы воспользоваться ее пишущей машинкой.
  
  - Так у твоего же дедушки есть пишущая машинка, - произнес Рома.
  
  - Не хочу я во все это впутывать деда, - ответил Геня и похлопал друга по плечу. - Ладно, давай залазь на дерево. Если что, я буду громко кашлять.
  
  
  
  В восемь утра следующего дня почти вся съемочная группа собралась у входа в дом-музей П. И. Пестеля, что находился на вершине холма с которого отлично просматривался весь город Тульчин. Технический персонал занимался подготовкой площадки для съемок эпизода приезда Пушкина в гости к Павлу Ивановичу Пестелю. И хотя на самом деле этот исторический визит поэта состоялся в феврале 1821 года, режиссер Аркадий Бирман решил что месяц май с его цветущими садами будет гораздо презентабельней для его кинокартины. Сам Бирман, прохаживаясь вдоль дома вместе главным оператором, обсуждал места установок кинокамер и все возможные ракурсы съемки.
  
  - Алексей Николаевич, надо постараться чтобы в кадр обязательно попал этот доминиканский костел, - главный режиссер указал на возвышающийся над городом купол католического храма, под сводами которого давно размещалась Тульчинская детско-юношеская спортивная школа. - Особенно я думаю в тот момент когда Пушкин будет выходить из экипажа.
  
  - Кстати, а где экипаж, Юлия Викторовна? - Аркадий Бирман обратился к своей ассистентке.
  
  - Да вон, подымается уже, - Юлия Викторовна указала рукой вниз в сторону подножия холма, где пегая лошадь тянула за собой фаэтон вдоль улицы Пестеля, что начиналась сразу же за улицей Пушкина.
  
  - А почему кобыла одна? - выкрикнул режиссер. - Юлия Викторовна, я же просил две лошади, или коня, мне все равно кого, главное что бы это была двойка.
  
  - Сейчас разберемся, Аркадий Борисович, - пробормотала ассистентка.
  
  - Да не сейчас, Юлия Викторовна, - гневно проревел Бирман, - а вчера надо было заказать у колхозников двух лошадей. Нет, я так не могу. Вы что первый день работаете? Так, а где у нас Разводов и Панкевич?
  
  - Не подошли еще, - Юлия Викторовна ответила уже совсем поникшим голосом.
  
  - Что значит не подошли?
  
  - Может быть проспали, Аркадий Борисович.
  
  - Ну так позвоните им!
  
  - Но они же хату без телефона сняли.
  
  Аркадий Бирман поднял руки и резко их опустил.
  
  - Я же говорил, что надо жить всем вместе, в одной гостинице, а не расползаться по частному сектору Тараканы им видите ли не нравятся. Мне они тоже не нравятся. Ну и что? Юлия Викторовна, делайте что хотите, но что бы Пушкин и Пестель у меня через полчаса стояли на площадке. В костюмах и гриме.
  
  - Я уже и не знаю как вам сказать, Аркадий Борисович, - дрожащим голосом произнесла ассистентка, - но Роза Михайловна, костюмер, не может найти костюм Пушкина.
  
  - Что значит не может? Моих сил уже нет на вас, мудаков от искусства!
  
  - Может Разводов его с собой на хату взял.
  
  - На кой хер он ему там сдался?
  
  - Порепетировать...
  
  - В преисподним пусть репетирует!
  
  Тут неожиданно на площадку на велосипеде "Орленок" вкатила девочка лет девяти и остановилась прямо между разъяренным режиссером и его бледной ассистенткой.
  
  - Извините, вы Аркадий Бирман? - спросила девочка.
  
  - Да, а собственно чем...
  
  - Вот возьмите, просили вам передать, - девочка вручила режиссеру конверт, развернула свой велосипед и укатила прочь.
  
  Аркадий Бирман отошел в сторону, разорвал конверт, извлек из него лист бумаги с машинописным текстом и начал читать послание:
  
  
  
  "Дорогой Аркадий Борисович,
  
  Годы съемок в кинофильмах и игры в театре под руководством многих известных режиссеров не дали мне столько, сколько я приобрел всего лишь за несколько дней общения с Вами. Главное что Вы смогли мне открыть, это Ваше, а теперь и мое понимание того как важно для актера прочувствовать характер своего героя, осознать всю его сущность и впитать в себя все его достоинства и недостатки. И я, тот кто вашею волею имел счастье приблизиться к тайнам души русского гения, просто не мог не осознать всю трагедию жизни Александра Сергеевича Пушкина. Великому русскому поэту было суждено погибнуть из-за любви к распутной жене, попросту говоря из-за банальной бытовухи. Но разве такова должна быть участь любимца России? Если уж и было суждено погибнуть певцу свободы и ненавистнику царизма, то почему не в борьбе за свободную Россию, за ее светлое будущее, за все то во что свято верили и за что боролись его друзья декабристы? Да, он бы уже никогда не написал многих своих гениальных произведений, таких как - Борис Годунов- и - Полтава- , выйди он на Сенатскую площадь 14 декабря 1825 года. А сколько бы он еще написал подобных шедевров, не пойди он стреляться с Дантесом 27 января 1837 года? Я не знаю. Но я знаю точно, что если бы гениальный русский поэт в тот великий день русской истории стоял бы рядом, плечом к плечу, с Павлом Ивановичем Пестелем, смело глядя судьбе в глаза, и так же смело глядел в ее глаза 27 июля 1826 года, стоя на Кронверке Петропавловской крепости, с петлей на шее, плечом к плечу со своими верными друзьями, то смерть бы его затмила бы смерть Иисуса...
  
  Я искренне вам благодарен за то счастье и наслаждение, которое Вы мне предоставили избрав меня тем человеком кому было суждено окунутся во всю глубину души Александра Сергеевича. И я милостиво прошу Вас не судить меня за тот выбор который я сделал, тот выбор что должен был сделан в декабре далекого 1825 года. И пусть спустя 156 лет свершится то, что должно было случиться волею истории. Пусть это свершится здесь, в саду этого старого дома, где в начале прошлого века великие Пушкин и Пестель мечтали о светлой, справедливой жизни всех народов России. Да здравствует Свободная Россия! Смерть самодержавию!
  
  Аркадий Борисович, Вы и в правду величайший режиссер. Спасибо Вам за все. Прощайте!
  
   Ваш верный ученик и искренний поклонник Вашего таланта.
  
   P.S. Ни какого зайца не было."
  
  
  
  - Что за бред? - прошептал Бирман, окончив чтение загадочного опуса.
  
  В это время в саду позади дома-музея раздались громкие возгласы:
  
  - Сюда, все сюда! Пушкин повесился! Разводов повесился!
  
  Бирман сразу же бросился за угол дома и через пару мгновений был в саду. Прямо перед ним, в метрах десяти от дома, под веткой яблоневого дерева висел человек облаченный в черный костюм Пушкина, с цилиндром на голове. Немного поодаль стояли несколько человек из съемочной команды, боясь подойти к висельнику. Наконец через несколько секунд оцепенения один из них сделал несколько шагов вперед и робко коснулся рукой тела. А еще через секунду раздался гомерический хохот:
  
  - Да это же чучело! Соломой набитое! Голова пластмассовая и бакенбарды плюшевые!
  
  Но тут сзади хохочущего осветителя раздался крик:
  
  - Бирману плохо! Врача! Врача! Вызовите скорую! Скорее же, человек ведь умирает!
  
   продолжение следует...
Оценка: 7.44*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"