Аннотация: Пожалуй, единственная вещь о Великой Отечественной войне, которую я посмел написать (ранние вещи не в счет). Можно было бы ее на конкурс "Время и судьбы", но она слишком... спорная.
Друг пришел без предупреждения. Конечно, он знал, где я живу, как же не знать, когда мы столько лет знакомы.
- Привет. Могу зайти?
Он нисколько не изменился за все эти годы. А сколько мы не виделись? Лет пять или десять. С того момента, когда последний раз навсегда поругались. Нет, после было дело, как-то сидели в кафе, отмечали день рождения. Его или мой, не велика разница. Помню, потом пошли к нему домой, и там как следует напились крепкой дряни, так что на утро, по морозцу голова прояснилась быстро. Я в тот день добрался до работы чуть позже обычного, и мне в буфете не досталось бутербродов.
- Ну чего молчишь, я пошел тогда, ладно.
- Стой!
Он встал и всей своей позой изобразил обиду. Он умел так обижаться: картинно, изящно и каждый раз насовсем. Кривил усмешку, вздергивал нос, чуть-чуть горбинкой, и морщил высокий лоб. Потом косился взглядом в сторону обиды и смеялся:
- Стою. Мне так тут и стоять?
- Да ты что, проходи, конечно.
Он шумно пересек порог дома.
Варя выглянула из кухни на шум, стрельнула вопросом в него, потом по мне, поймала взгляд и приложила палец к губам.
- Кто это? - тихо спросил Макс.
- Тише-тише, - предостерег я старого друга, - Анюту разбудишь. А это Варя, моя жена. Ты же по-моему видел её.
- Да? - опять картинно изумился Макс, - Ну ты совсем погряз, я вижу.
Ключи во внутреннем кармане стукнули стекло.
- Ну, начинается, - притворно обозлился я и принял в руки узкую бутылку, - Это что?
- Шнапс, дружище. Настоящий шнапс, геноссе. Будем пьянствовать, или как?
- Я-я, - я тут же ответил согласием, - Варя что-нибудь нам приготовит.
Варя выглянула снова, и на этот раз смотрела дольше.
- А кроме пельменей нет ничего, там дождь, я с малой не ходила.
- Ну и ладно, - широко улыбнулся Макс, - Пельмени тоже гут.
Варя обдумала его слова, даже губу закусила. Когда-то я рассказывал ей о Максе, но это было давно. Оказывается, не забыла. Кто он ей на взгляд? Белобрысый, ростом под два метра, худощавый и нервный тип, помешанный на том, что его предки родом из Фатерлянда, где девушек величают фройляйн.
У Вари внешность простенькая, так и не скажешь, что два высших. Пунктик Макса ей трудно понять, но такта хватает не смотреть слишком строго. Сама-то обычная русская девушка, две косички, мятый фартук, носик острый, бровки, глазки чернички. Временно мать-домоседка. Извелась, пока длится это "временно".
А в душе гостеприимная хозяйка.
Он позавидовал, и я это понял сразу. Но он пришел не за завистью, хотя и ждал чего-то в этом роде. Знал - такие как я, простые и плоские на вид могут пойти далеко, были бы рельсы. А где рельсы там и попутчица, обычно добрая и терпеливая.
- Повезло тебе, геноссе, - хмыкнул Макс из коридора. Я в это время расставлял на кухне стулья, а Варя пробралась к плите и застучала посудой, - Повезло, - очень тихо повторил гость.
- А у тебя как? - спросил я без задней мысли, но в ответ Макс замолчал таким тоном, что Варя поспешно сказала:
- Закипит минут через пять, я пока Аньку проведаю.
Исчезла в полутьме коридора. Макс протер подошвы берцев и наконец протиснулся в кухню.
- Хорошо у тебя, уютно. Это ничего, Варя твоя того этого, не обиделась?
Я вспомнил его дом, в котором бывал не раз и не два, вспомнил его маму, всегда растерянную и притворно строгую к сыну, но так трогательно участливую в гостях. Впрочем, я давно гостем не был. Но это было очень-очень давно, и мне теперь трудно вспомнить в деталях, как она шептала мне об умнице Максе, по-своему несчастном, одиноком человеке, талантливом и добром. А разве бывают на свете другие сыновья? Ну, мне-то откуда знать, у меня дочка, та ещё шкодница, только держись.
А жили они очень бедно. Так бедно, что я боялся открывать у них холодильник, если случайно заходил надолго. Прямо по анекдоту - мышь могла бы повесится, но мне никогда не забыть дня рождения, где лучшим блюдом был салат из тертой моркови, а на горячее сосиски с самым дешевым кетчупом. Я в те времена тоже перебивался копейками, но не выдержал и побежал в магазин, а по дороге подумал, что за чушь? Лучше взять ещё одну водку, так будет вернее. С ней и тоска до слез не очень горькая. Зачем напоминать ему и матери, что не всем легко найти работу?
- Варя умница, - растерянно ответил я, когда молчанка затянулась, - Ну так, что у тебя-то рассказывай?
- Ну, надо это, разлить что ли, геноссе, - с наигранным высокомерием заметил Макс. Посмеялись.
Пока я возился с технологическим чудом по имени штопор, Макс драил рюмки салфеткой, а когда полез в сервант за третьей, я предостерег:
- Не, не надо. Она же кормит ещё.
- Понимаю, - как-то потускнел Макс и с новым усердием взялся за протирку стекла.
После второй заметно потеплело внутри, да и мы друг к другу как-то оттаяли, словно не было пропасти лет, когда не виделись, не знались. Варя заглянула на минуту, насыпала пельмени, строго посмотрела на пьянство и заявила:
- Дальше, мальчики, сами. А то расселись, к плите не протиснуться. Не меленькие. Воду с пельменей лучше сразу слейте.
Взяла на полке томик Олди с моей закладкой и удалилась в детскую.
- О как, - философски протянул Макс и разлил по третьей, - Моя бы послала за такие посиделки.
- Вы же вроде вместе не живете? - надо осторожнее, но я и раньше всего не знал. Из Макса пока не захочет, тисками не вытащишь правду, а о жене он правду не любил говорить.
И на этот раз отмахнулся.
- Стало быть, развелись, но все равно иногда тянет переспать?
Макс замер от услышанных слов, и я подумал, а вдруг сейчас встанет и уйдет. Не хорошо получилось, но третья рюмка распустила тормоза. Конечно, без закуски-то. Ах да, пельмени.
Гость медленно вздохнул и посмотрел на меня, но как-то мимо, бессильно.
Пока я обжигался над мойкой, он ответил:
- Ты прав, но давай не будем об этом. А у тебя, как я погляжу, все отлично. Одомашнили, как покемона. А, да что с тобой говорить, ты всегда был подкаблучником. Удивляюсь, как ты все это терпишь?
- Что терплю, Макс?
- Ну там кастрюли, пеленки, муси-пуси, романтика всякая. Кошмар.
- А у вас с Аленой будто не было? То-то ты грустный такой, или я не прав?
- Ну, черт с тобой, прав не прав, какая разница. Да и как тут жить, денег ни гроша, кругом сплошное безобразие. Денег нужно море, если детей содержать, так вообще беда.
Ага, у него все сводится к деньгам. Но дело не в этом. Знал я ту дуреху-Алену, она была готова хоть на танке, хоть под танки, лишь бы этот идиот был рядом. И её в чем-то можно понять. Женщины ценят, если мужчина всегда выбрит и одет с иголочки, отглажен и так далее. Это у Макса врожденное. Вот и сейчас посмотреть - не поймешь, то ли новый плащ, то ли тот же, что и десять лет назад. Да и ботинки. Ни там, ни там - ни пылинки ни пятнышка.
- Вообще-то я пришел к тебе по делу, - он поменял тон речи очень резко. Друг - не друг, брат не брат, а кто его знает, чего ему надо.
- Выкладывай.
- Помощь нужна твоя. Очень.
- А я понял. Ты ведь иначе не приходишь.
- Ты тоже.
- У меня семья, понимаешь, дочка.
- Который год слышу твои отмазки. Вы сколько женаты? То-то и оно. Слушай, замнем,?
- Ладно.
Выпили и зажевали пельменным жаром. Макс закашлялся от пара, наклонился к столу, и воротник демисезонного плаща сместился, приоткрыл борт пиджака.
На темной ткани блеснул серебром древний символ.
- Макс, у тебя все нормально?
- Да? - не то ответил, не то спросил друг, - Нормально. А, ты про знак. Ну подумаешь, знак, его почти никто не знает. Пацифик, блин. Это же не свастика.
- А то я не знаю! Ты мне только лапшу не уши не вешай, что это руна "йир", символ тиса или тисового лука.
- И не собирался. Но это не то, что ты думаешь.
- Макс, ты что? Ты решил застрелиться из своего любимого Вальтера? Ты пришел проститься?
Мой друг с лицом германской масти ответил таким растерянным взглядом, что я едва не выронил ложку. Напряженно помолчал, потом вдруг рассмеялся.
- Ты брось мне свои шуточки, - он пригрозил пальцем и пожевал пельмень с таким видом, словно в жизни не ел еды вкуснее.
- Перевернутый Algiz или Toten-Rune, высекали на могильных плитах солдат Вермахта, ставили в документах как помету о дате смерти. Это ты верно вспомнил, - он снова оттянул ткань и провел пальцем вдоль линий, - В знаке можно увидеть человека, ногами вверх, руки в стороны и вниз, как у ныряльщика. Помнишь фильм "Код Давинчи"? Там в начале мелькнул этот знак. Пожалуй, самый правдивый кадр из фильма.
- Макс, я знаю, про руну. Ты скажи мне, что она делает у тебя над сердцем?
Он пожевал губу несколько долгих секунд. Взгляд его скользил по клетчатым узорам на клеенке. Решился:
- Я нашел деда. Место, где он погиб. Он же был летчик, помнишь? Летал с Глюнцом, с Бэром. А до аса не успел долетать. Сбили его тут под Москвой в сорок первом.
Макс покрутил в пальцах нож, провел по острию ногтем и чему-то усмехнулся. Пусть соберется с духом, решил я в помощь другу. Меж тем он медленно катал по дну стекла остаток шнапса.
- Поможешь? - спросил он неожиданно.
- Чем?
- Искать, где его сбили! Я читал отрывок из доклада, это где-то здесь, в пойме Москвы-реки. Тогда над златоглавой небо кипело от свинца и пламени, на базу возвращались один из пяти, сам понимаешь.
- Он бомбил?
- Нет, прикрывал звено на шустром сто девятом.
- Мессер?
Макс кивнул.
- Ты предлагаешь копать мне, что ли?
- Да ты хоть знаешь с какого конца лопату-то держать, интеллигенция компьютерного века? Только мышкой и умеете в экране тыкать.
- Знаешь, не надо вот этого.
- Ладно, не обижайся, - он хлопнул меня по плечу, но как-то очень сдержанно, словно с испугом. А раньше был куда фамильярнее, - Никто копать тебя не просит. У меня есть надежные ребята, они и откопать и закопать могут. Шутка. Студенты-археологи, любители арийской эстетики. Пока они лопатой грунт разбрасывают, ты постоишь на стреме у дороги, чтобы менты там или ещё какая братия не приближалась. У тебя тут в районе скинхеды не водятся?
- Бог миловал, с роду не было!
- Уже хорошо. А то ни я, ни мои товарищи этих отморозков на дух не переносим. Уроды. Давай, друг выпьем за то, чтобы эта панковская шваль перепилась по подвалам и не лезла туда, куда умом не годится.
- Знаешь, Макс, а ведь тебя кто другой тоже запросто скинхедом назовет. Если прислушается.
- Так, опять ты за старое, - он шумно вздохнул, - Геноссе, не ужели ты до сих пор не понял, как я отношусь к нацизму? Гитлер был подонком и сволочью, но он сумел объединить страну и заразить всех своей безумной идеей. Хотел сделать страну сверх-державой, сыграл на позорной памяти о Первой Мировой. Был бы поумнее, как древние римляне, не загубили бы миллионы людей, не было бы Холокоста, даже может войны бы не было. Хотя с Союзом не знаю. Последний Русский Император всем насолил. Ему-то пулю в лоб, а людям потом век расхлебывать.
- Так ты согласен? Спасибо, друг, - он долил поровну, - Копать будем завтра. Я своим отзвоню, чтобы утром подъехали. А вот эту сейчас допьем и пойдем за добавкой.
Умница Варя кое-как разместила в кухне раскладушку, выдала гостю белье и даже сделала вид, будто перегар её совсем не стесняет. Поздней ночью кое-как дотащила меня до кровати и оставила храпеть под боком.
На утро следующего дня, субботы, я смутно вспомнил, кто я есть по небритому образу в зеркале. А Макс тем временем пил крепкий черный кофе на балконе и медленно курил свой "Житан". Такое впечатление, что он успел проспаться, ванную принять и выбрить щеки до блеска.
- Варвара с деткой ушла на прогулку.
- Ага, ну это разумно, - я сморщился от привкуса во рту и опасливо сплюнул с балкона.
Макс сделал вид, что не заметил. Смотрел в стену дома напротив так, словно сейчас на свете нет вещи важнее
- Макс?
- Угу.
- Когда пойдем-то? - Варя многое потерпит, но мне будет стыдно, если сейчас вернемся к неоконченному делу и снова напьемся.
- Умойся и пойдем, ребята уже ждут, - он кивнул на темную "Ниву" возле подъезда.
- Хм, - я пожал плечами и уже сделал шаг в сторону ванной.
- Девчонки у тебя классные, - выдал Макс с какой-то тихой болью в голосе, - Что доченька, что мутер ейная. Завидую. Правда, ты молодец. Я бы так не смог, наверное.
Я молчал.
- Слушай, а твой дед ведь тоже погиб тут в сорок первом, да?
- Ну нет, Макс, не прямо тут, а на севере. Пехота.
- Ясно.
Он о чем-то сощурился вдаль, облизал губы и шмыгнул носом.
- Ну все, давай собирайся, мне перед ребятами неудобно.
Мы вышли в сырую прохладу мартовского утра, дыханьем разбросали пар и в несколько шагов подошли к машине.
Трое парней, как один в черных плащах и с аккуратными стрижками коротко представились, но смотрели мимо меня, всё больше на Макса. У одного в блестящем черном мешке я угадал лопату.
- Пойдем пешком, тут ведь не далеко?
Я кивнул и пошел первым.
Вообще-то мне было как-то не по себе. Однажды я видел подобную группу серьезных ребят, а позже узнал, что это была знаменитая команда байкеров с Хирургом во главе. Спокойные и аккуратные до неприличия. Ребята пили кефир и даже не курили. А что происходит, когда они садятся в седла своих железных коней, они ведь становятся другими людьми? Возможно.
Взглянул исподтишка на молодцов в плащах и представил, как каждый из них вытаскивает из-за спины фуражку, передвигает портупею так, чтобы была видна кобура, и я слышу отрывистую речь германских офицеров.
- Всё, ребят, я думаю тут надо искать. На металл прибор взяли?
- Так точно, Макс, - а я-то ждал "Я воль".
- Ну начинайте, а мы с приятелем постоим у дороги.
Ребята расторопно принялись за инструменты. Плащи повесили на ветки, остались в черных джинсах и свитерах, надели тонкие перчатки, точно хирурги, а что было дальше я не видел. Мы ушли за поворот лесной дороги, и только теперь Макс нервно закурил.
Он выпускал в небо дым и так тяжело молчал, что я не посмел оборвать тишину по своей воле.
- Скажи, - наконец он выдавил слово, - Скажи, а ты ведь также хотел, чтобы все по правилам, по дисциплине, и даже на вешалке в шкафу темно-серая форма со свастикой.
- Ну ладно, не гони, - ответил я не слишком уверенно.
- Хотел, я знаю, - Макс аккуратно затушил сигарету в переносную пепельницу, и тут же закурил по новой, - Все хотели, все мальчишки бредили Максом Отто фон Штирлицем. И если играли в войну, то редко становились красными. Скажешь, не прав?
- Макс, не знаю. Это было давно, мы уже давно не мальчишки. К чему все это?
Он стоял лицом в профиль и думал в пространство. Каждая черточка лица напряжена, как струна, как грань клинка. Я смотрел и пытался понять, какая внутренняя мука заставляет его так терзаться? Ну, пришел к другу в пятницу вечером, ну, вломился с выпивкой да ещё поднял ни свет не заря, помоги, мол, найти где сбили деда. Спросил согласия и получил его. Не велика услуга, постоять рядом и подождать пока другие грунт перекапывают. Для старого-то друга. Или стыдится, что Варю стеснил?
- Скажи мне, друг, - Макс прервал мои догадки, - А тебе не противно, что я вот стою, говорю с тобой о том, как прекрасна эстетика фашистской Германии? Вот тут на земле, на которой погиб твой дед, отстоял Москву, какой-то хмырь в опрятном плаще ищет кости нацистского гада?
Он цедил мне в лицо каждое слово, и после каждого менялся в лице. Не то боль, не то ненависть, не то что-то ещё исказили черты его лица изнутри, а дыхание медленным паром текло по прохладе, словно неживое.
- Молчишь, - он нервно хмыкнул и со злостью затушил сигарету, - А я так не могу. Я же не зверь, я же против войны! Мне нравится порядок и форма, мне хочется все по уставу и с немецкой педантичностью. Но майн Гот, геноссе, разве я имею право это делать?
- Ты ещё скажи, что вчера думал иначе.
- И скажу, - Макс выпучил глаза с таким пафосом, что я попятился, - Скажу тебе, друг. Я пришел к тебе и каждую минуту мучался вопросом, имею ли я право так поступать? Прийти к другу и попросить об очень личном одолжении, это во-первых. А во-вторых, прийти к человеку, чей дед жизнь положил на войне с моим дедом. Война была полвека тому назад, и вроде надо бы забыть, что враждовали, а, надо, как думаешь?
- Надо, - я отозвался неуверенно.
- Ты не прогнал меня, спасибо. Но разве ничего не стоит лозунг "Никто не забыт, ничто не забыто"? Или это все в прошлом, как галстуки пионерские? Знаешь, друг, на твоем месте я бы никогда так не поступил. Есть вещи, важнее дружбы, и то все больше на словах она была, эта наша дружба. Но я увидел твою Варю с дочкой и подумал, что не погибни твой дед тогда в изрубленных осколками окопах, не сбей моего деда меткий зенитчик, как знать, был бы на свете ты сам и жена твоя и дочь красавица? Что молчишь, а? Пошли.
- Куда?
- Ты меня так и не понял. Друг, да скажи ты мне там, на кухне, нет, Макс, я пойду с тобой при одном условии: помоги мне найти и моего деда, хотя бы сходим вместе на место, где он погиб. Братскую могилу для солдат сообразим. Но ты не сказал. Боюсь представить, даже не подумал об этом. Почему?
Громкий вопрос оставил меня в растерянности. Макс подождал минуту, но я не нашелся, как ответить. Мог бы время потянуть, промямлить что-нибудь такое, а там и мысли подберутся. Не выйдет, это я понял сразу. Макс меня знает, слишком хорошо знает, да и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, я не готов к ответу.
- Нет, ты как хочешь, а и я так не могу, - произнес Макс, - Пойдем я скажу своим олухам, чтобы к чертовой матери валили отсюда, и дело с концом.
- Постой, постой, Макс, ты чего? - кое-как я собрался с растерянными мыслями, - Война давно кончилась, твой дед приказы выполнял, как и мой.
Он замер и снова закурил. Молчал минут пять, и все это время ветер трогал сиротливые ветви деревьев, тихо звенел проводами над трассой, а где-то за спиной автомобильный шум напоминал о том, что рядом живой город.
- Мне стыдно, дружище. За себя было стыдно, когда шел к тебе, но я шел к тебе как к другу, хотел говорить с тобой на равных. Ждал, что ты скажешь - я не стану откапывать врага-нациста, и знаешь, я бы сказал, твоё право, прости, что пришел. Но сейчас мне стыдно за тебя. За то, что ты такой рохля и тряпка. Ты ведь даже не можешь напрячь свои тупые мозги и подумать, а что же такое мы с Максом делаем? Не преступление ли это перед памятью, перед Родиной?
- Кто бы говорил, - бессильным шепотом я выдавил никчемный аргумент.
- А тут не моя Родина, - Макс махнул рукой на запад, - Мой Фатерлянд там, меня не ждет, я ему нахрен не сдался. Но эта земля - твоя! Почему ты позволяешь таким как я делать на ней, что захочется?
- Ты все воспринимаешь слишком остро, Макс, - я побледнел и замер в ступоре, не в силах подобрать слова для спора. Мне действительно нечего было сказать.
Он вернулся к друзьям. Что-то прокричал, я точно не расслышал. Видел рассерженные лица, но ребята не посмели перечить, хорошая выучка, железная дисциплина. Таких бы в дело - горы свернут, а если надо вернут те же горы на место.
Пошли прочь, а он отстал на несколько шагов и подошел попрощаться.
- Подумай, вот тебе вопрос на память. Что сказал бы твой дед, будь он жив?
- Подумаю, Макс.
- Теперь прощай. И забудь все, что тут было. Если сможешь.