Аннотация: Ещё одна дорожная (или почти дорожная) история, на этот раз, из окрестностей Иркутска.
С детства Лёха был смазливым пареньком, как мама говорила, кровь с молоком. И если кто смотрел со стороны, наверняка думал - растёт девчачья погибель. Раза три-четыре Лёха целовался в старших классах, но о том, чтобы всерьёз встречаться мыслей не было. Так продолжалось до десятого класса. В тот год Лёха нечаянно и крепко влюбился в девчонку Зою из параллельного, стал её до дому провожать. Но не учёл серьёзного момента. У девчонки был ухажёр, крепкий и молодцеватый парень из одиннадцатого 'Б'. Кончилось тем, что Лёху крепко побили и отвадили ходить по пустырю возле Зойкиного дома. C тех пор у всех Лёха слыл побитым тюфяком и неудачником.
Так бы Лёхе и горевать до скончания века, но жизнь взяла своё, схватила Лёху под руку и кинула в обжитое, проверенное русло. Он поступил в институт. Студент на первом курсе всё равно, что первоклассник - вроде бы из ниоткуда, с чистой биографией и репутацией, кем хочешь, тем и становись. Как говорится, все дороги хороши, выбирай на вкус. Лёхина фотография в студенческом билете удалась со стопроцентной достоверностью. С неё на мир смотрел серьёзный замкнутый подросток с правильным, красивым лицом. Он не спешил сходиться с новыми людьми, и был по-своему доволен тем, что думают о нём девчонки однокурсницы: напыщенный самовлюблённый задавала, и, должно быть, девок много перепортил, а местными брезгует.
Лёха знал, что думают о нём. Он снисходительно похмыкивал на взгляды и смешки. И представлял, как всё изменится когда-нибудь однажды. Как встретится ему одна прекрасная, единственная. И тогда уж точно всё случится как по книгам или как в кино. Ребятам однокурсникам было до лампочки, что думают девчонки. Обузой в коллективе Лёха не был, а то, что держался сам по себе, одиночкой, всех устраивало.
Аня появилась в жизни Лёхи неожиданно и быстро. Дело было на субботней дискотеке в общежитии. В первый час там было как обычно. Лёха с приятелями выпил по пиву, покурил, а когда ребята вернулись в зал под свет-музыку китайского бум-бокса, там же оказались гости из другого института. Дюжина парней и столько же девчонок. Все были немного навеселе, моментально перезнакомились, и Лёха оказался в тесном танце с высокой, длинноволосой девицей. Наверное, косметики на ней было не меньше, чем одежды. Танцу это не мешало. В календаре висели майские деньки, вот-вот должна была нагрянуть сессия, и девушки как будто соревновались, у кого тоньше топик и короче миниюбка.
- Ты чё такой стрёмный?
- Ага, - сказал растроганный Лёха, - давно не танцевал вот так.
- С девчонкой что ли?
Лёха уловил подвох в её вопросе, промолчал, и обнял Аню крепче. Она прижалась к нему в ответ, а после дискотеки поцеловала его в щёку и они обменялись телефонами. Аня сказала, что бы он ей не звонил, сама позвонит, когда придёт время. Родители дают на телефон немного денег.
- Так вроде входящие бесплатно, - нахмурился Лёха.
- Для кого как, - сверкнула блёстками на веках Аня и звонко рассмеялась, - У меня особый тарифный план.
В тот же вечер Лёха напился, а на утро решил, что если вот это и есть долгожданное счастье, то какое-то оно странное. День за днём он уговаривал себя не думать о горячих Аниных руках и о глубоком вырезе на светлом топике. И всё-таки считал по числам дни, и жил не мыслями, а сколько дней до следующего экзамена, а скоро ли пройдёт неделя, и что будет после.
Аня позвонила через девять дней и предложила встретиться, погулять где-нибудь в центре, глянуть киношку, пройтись по набережной, а что дальше, будет видно. Дальше поцелуев дело не пошло ни в этот раз, ни в следующий. Любое действие, предпринятое Лёхой для развития их отношений, Аня моментально пресекала. Не так он представлял себе 'ту самую' любовь, сердился на себя и на неё, за то, что всё у них не так, как у людей. Да и не вовремя. Из-за свиданий с Аней Лёха едва не завалил экзамены, два раза приходил на пересдачу, и еле-еле одолел третий курс. Сессия прошла, настало время летней практики. Лёха уже внутренне готовился к разлуке месяца на полтора, но получилось всё наоборот. Им практику назначили в одном и том же месте, в Академгородке, там и продолжились их невнятные отношения. Свободное время Аня проводила по-разному, то со своими однокурсниками, то с ребятами из Лёхиного института, а иногда среди совсем незнакомых людей. Она ни с кем особо не сближалась, так что многие были уверены - он её парень. Но Лёху Аня держала на комсомольском расстоянии. Так продолжалось почти два месяца, до окончания практики.
Отметить это радостное летнее событие собрались за городом, на даче Лёхиного однокурсника. Звали его Леонид Степнов, для своих - Лес. Были они с Лёхой близкими приятелями, чуть ли не друзьями. Тот же колоритный, привлекательный типаж и внешность бабских любимчиков. Но вот в отличие от Лёхи Лес реально пользовался успехом у девиц, и пользовался этим без малейших угрызений совести. Он по характеру был парень не простой, и многие предпочитали с ним не враждовать - себе дороже. Некоторые зубоскалили, мол, 'с такими друзьями враги не нужны'. Однажды они с Лёхой чуть не подрались по пустяку - не поделили спиннинг с японской катушкой. На следующий день Лес пришёл мириться с пивом. С того-то самого момента дружба между ними и пошла.
Конечно, Лес был в курсе отношений Лёхи с Аней, но ни разу с ним не говорил на эту тему, уважал личные тайны. А на вечеринке по случаю окончания практики, за шашлыком и винцом намекнул, что для Лёхи с Аней он в любое время предоставит личные апартаменты - комнату на чердаке. Конечно, не отель, зато интимно.
- Спасибо, Лес, - смутился Лёха.
- Да не за что старик, - Лес подмигнул другу и похлопал по плечу.
Лес попусту заботится, сердито думал Лёха. Аня хохотала в окружении подружек, танцевала в тесной дискотеке с магнитолой под рябинами, поглядывала не него своим игривым взглядом, и дальше поцелуйчиков урывками, как обычно, дело не шло. Глубокой ночью она отправилась спать в отведенную девичью комнату, в компанию таких же девчонок-одиночек. Несколько парочек по очереди разбрелись кто куда, и Лёха остался один.
Ему не спалось, он так и просидел пол ночи под вино и сигареты, и в конце концов твёрдо решил, с него хватит. Надо будет завтра же уехать домой, напроситься через предков куда-нибудь подальше, к родственникам в деревню, и ну её, эту Аню, пусть найдёт себе кого-нибудь, и крутит им, как ей вздумается.
- Ты тут не скис, заяц?
Вопрос прозвучал из-за спины, и Лёха не успел обернулся, чтобы сказать Ане в лицо все свои мысли. Она обвила его шею руками, а потом любым словам помешал поцелуй. Всё происходило как во сне. Аня настойчиво потянула за собой, и вскоре они вместе оказались у подножья чердачной лестницы.
- А там открыто? - насторожился Лёха.
Аня улыбнулась и показала ключик на тесёмке.
Едва утреннее небо начало сереть рассветной свежестью, Аня оттолкнула его и стала нащупывать впотьмах свою одежду. Они не разговаривали, не задавали друг другу вопросов, 'что дальше'. Лёха пребывал в полуобморочном состоянии, не мог понять, холодно ему или жарко, он только чувствовал, как ему было хорошо, и как хотелось бы продолжить это снова, если не сейчас, то как-нибудь попозже. Что чувствовала Аня, он не знал, не понимал, да и, наверное, ему тогда было всё равно. Она не смотрела Лёхе в глаза, а ему было достаточно тех мгновений, которые он помнил. В те мгновения, когда они были особенно близки, в её глазах блестело отражение лунного света.
Лёха чувствовал, произошло что-то важное. Он знал, теперь их отношения иные, в них появилось что-то большее, что-то должно, просто обязано измениться в поведении Ани.
Едва компания собралась ото сна, рассредоточилась по месту пикника и потихоньку завела вчерашнее веселье, Лёха понял, что ошибся. Ани продолжала с ним вести себя так, будто ничего не случилось.
Лес нашёл его в комнате, где Лёха нервно и бестолково упаковывал рюкзак. Собирать было особо нечего, но он спешил, срывался, путался в застёжках. Лес нахмурился и несколько минут молчал.
- Что? - огрызнулся Лёха.
Лес точно в издёвке над Лёхой покрутил на пальце белую тесёмку с чердачным ключом. Нахмурился, шумно вздохнул, убрал ключ в карман и закурил, а потом заявил:
- Это всё чушь, ерунда и ребячество. Собирайся, я через пять минут тоже поеду.
- Не понял. Это же твоя дача.
- Наша. Сеструха через полчаса подъедет, звонила на мобилку. Она тут разрулит этот бардак и всех разгонит, а нам с тобой важнее разрулить твой бардак.
- В каком смысле?
- Ты знаешь, в каком. Сейчас я буду говорить тебе всякие вещи, но ты не спеши кидаться с кулаками, а лучше послушай. Лады?
Лёха неохотно кивнул.
- Я тебя старше на три года, и кое-что не только в жизни, но и в бабах смыслю. Не лыбься ты так, я серьёзно. Ты не такой как я, и это, блин не знаю, хорошо или плохо, факт. Я, кстати, по Шлолхову выпускное сочинение писал, а ты?
- По Шекспиру.
- Романтик, ёлкин корень. О том и речь, короче, ты из породы женатиков. Ну, знаешь, из тех, кому не в падлу все эти кастрюли да пелёнки.
- С чего это ты вздумал?
- Да ты погоди, послушай, не перебивай. Сдалась тебе эта коза драная, Анька. Лёха, тебе другая баба нужна, нормальная, обычная баба, а не эта длинноногая стерлядь.
- Как это ты за меня решаешь?
- Блин, ничего я не решаю, а просто хочу, чтобы ты на мир посмотрел. Поехали со мной в тайгу, ёлкин корень, прямо сейчас. Праки все сдали, а у меня друзья есть, у них там экспедиция вот-вот начнётся.
- Чего я, в тайге, по-твоему, не был?
- Видать, не был, - пожал плечами Лес и длинно затянулся новой сигаретой.
Через пятнадцать минут они уже стояли на платформе. Оба с рюкзаками и в штормовках, Лес прихватил бывалую двухместную палатку и два флакона Дэты. Об остальном, сказал, не беспокоиться. Начальник экспедиции - свой человек, без тушёнки в лесу не оставит.
- Слушай, Лес, я вот, правда, никак не пойму, - начал Лёха, после того, как они загрузились в электричку.
- С чего это я встрял в твои отношения с Аней? - догадался Лес, - Во-первых, ты мне друг, а во-вторых, она себя со всеми так ведёт.
- И с тобой?
- Иди ты лесом, - отшутился Степнов, и друзья от души посмеялись.
До нужной станции, посёлка Танхой, добирались больше суток. Денег с собой было немного, и студенты, где было возможно, ехали зайцами.
- Расскажи-ка, а чего они тебя с собою в экспедицию позвали, и вообще, кто такие? - спросил Лёха, пока они сидели в придорожном кафе и пили ароматный чай с чебрецом. Лес вытащил из рюкзака потёртую флягу, подлил в стаканы с чаем душистого рома.
- Геологи. У них тут тоже практика. Ходят по хребту Хамар-Дабан, месторождения ищут. Понятное дело, всё полезное давно до них нашли и разрабатывают. А они там так, типы следовых пород учитывают, почвенные карты рисуют.
- Угу, - кивнул Лёха, - Ты - почвовед, тебе с ними интересно, по приколу.
- Да, не, я им не в масть. Там оборудование донести, ещё куда не шло, а вообще, они сами по себе, я сам по себе. Так, тусуемся вместе. А ещё я гербарий собираю. С этим поможешь, лады?
- Лес, я не понял. Ты почвовед или ботаник?
- Я - энтомолог-приколист. Шучу. Хобби у меня такое тайное, понял?
- Странное хобби, - хмыкнул Лёха.
- Ну, это, знаешь ли, у каждого своё, - дёрнул бровью Лес и долил по стаканам из фляги.
В Танхой они приехали раньше срока. Экспедиция должна была прибыть дня через два или три. Лёха с Лесом вышли из электрички, вдохнули свежий, мокрый ветер с Байкала, и скоро совершенно позабыли институт и практику, а вместе с ними все городские заботы. Густые, синие волны с барашками бились о гальку недалеко от станции. Друзья поставили палатку прямо на берегу, под соснами. Пытались было искупаться, но вода оказалась холодной не по сезону, так что делать им было, в сущности, нечего. Они гуляли по посёлку вместе или порознь, а вечером сидели у палатки, жарили на ветках пойманную рыбу и болтали обо всём на свете.
Лёха давно так не выбирался на природу, год, а может быть и больше. Да и прежде были пикники с родителями или студенческая практика. Теперь всё было иначе. Он чувствовал себя физически оторванным от ясного, привычного ритма городской жизни. Здесь, в небольшом селении, казалось, время двигалось иначе, плавилось и растекалось по пространству под спокойным и тёплым солнцем летней тайги. Люди двигались и говорили по-другому, их голоса звучали чисто, сочно и легко, не то, что в городе. Помимо голосов людей звучали Байкал, тайга и тишина. Да что там голоса, все жесты, взгляды, позы у людей, казалось Лёхе, обрастали новыми, прежде невиданными смыслами. Однажды он шёл по сухой, неровной дороге вдоль заборов и домов, и ему встретилась девочка, лет четырёх или пяти. Она была одета в льняное платье с обесцвеченным солнцем узором, в чумазых руках несла куклу Барби с отвёрнутой назад головой, а на правой сандалии болтался незастёгнутый ремешок. Безымённая девочка стрельнула в Лёху взглядом, от которого прошибло, будто разрядом. Лёха видел этот взгляд у женщин, либо где-нибудь в кино, либо на улице, в кафе или на дискотеке. Так может смотреть взрослая, опытная женщина, которая осознаёт своё умение привлечь мужчину и привлекает, заманивает его. Взгляд алчущей женщины-охотницы. Лёха содрогнулся от мысли, что этот взгляд, эта манера охотницы может быть врождённой, неосознанной, изначально доступной. Что будет, если эта девочка сумеет осознать свой магнетизм, свои бесстыдные чары? А что, если она уже осознаёт и пользуется ими? Лёха нервно сглотнул, дошёл до перекрёстка и свернул на другую улицу.
В другом месте, на рынке, Лёха увидел старую, без счёта пожилую женщину в простом, тёмно-бесцветном одеянии. Он остановился и попробовал понять, кто она, эта женщина - православная или татарка? Одеяние могло быть просто старушечьим платьем или каким-то другим, экзотическим одеянием. Она смотрела на людей не по-старушечьи ясными голубыми глазами и разговаривала с каждым, кто оказывался рядом. И при этом не произносила ни слова. Говорили её чистые глаза, движения бровей, прикосновения тёплых, шершавых, ласковых пальцев. Старая женщина едва заметно вздыхала, её почти бесцветные, сухие губы всякому прохожему дарили то улыбку, то упрёк, то равнодушное презрение. Каждый её взгляд или вздох казался Лёхе полным древних языческих тайн. Старуха торговала разноцветными тувинскими сувенирами и сухими таежными травами.
- Ну как, нагляделся, впечатлился? - спросил его Лес на третий день. С утра они собрались рано, свернули палатку и выдвинулись на позицию, к электричке, на которой должен был прибыть геологический отряд.
- Да-а-а, - выдохнул Лёха. Он смотрел куда-то, не то в себя, не то в какую-то точку пространства. И чувствовал себя, как будто где-то в мыслях заблудился.
- Ты погоди, сейчас только самая движуха начнётся, - Лес подмигнул и указал на двери электрички. Оттуда повалила пёстрая толпа геологических девчонок и ребят. Кто в чём - одетые крикливо по-спортивному на западный манер или скромнее, в зелёное, практичное, родное таёжное. Лес представил друга щуплому и загорелому парнишке в светлой афганке.
- Зачислим на довольствие и не обидим. По тайге ходил?
- Ну, так, - смутился Лёха, и впервые пожалел, что учится на престижной лабораторной кафедре.
- Не беда, - начальник экспедиции прищурился и улыбнулся в густые казачьи усы, - Следуй правилам леса, и всё получится. Леонида держись, с ним не пропадёшь.
Лёха увидел, как Степнов едва заметно покраснел.
- А если что, зови Сергея Палыча, это я. Ну всё, давайте, поближе ко мне, сейчас будем грузиться в вездеходы и поедем, - тут он неожиданно повысил голос, - Эй, народ, пожалуйста, внимание, объявляю задачу.
Через два часа они уже ехали в горы, а к вечеру остановились на привал с ночёвкой. Геологи быстро разбили лагерь, сразу было видно, в экспедицию собрался бывалый народ. Они легко и беззлобно подтрунивали друг над другом, Лёху с Лесом называли 'микроскопы'. Лес объяснил.
- Они так всех лабораторных называют, хотя и сами иногда разглядывают свои камушки в бинокуляры.
- Так ты же вроде тоже полевик, - заметил Лёха.
- А это, чтоб тебе, подшефному, обидно не было. Ты лучше, ёлкин корень, не болтай, гляди по сторонам. Это тебе не городские мымры, которые кроме гламурных журналов знать ничего не желают. Смотри, смотри. Не думай, что хочу тебе кого-нибудь сосватать, ты же знаешь, я такими глупостями не занимаюсь. Я только советую понять, что в этой жизни ценная руда, а что - сопутствующий шлак.
И Лёха смотрел. Девчонки были совершенно разного калибра, цвета и фасона. Загорелые, улыбчивые и проворные в хозяйстве. Можно было поручиться, каждая сумела бы не только поставить палатку, заготовить дров и сдать на знаменитый женский норматив пожарного и коневода. С каждой Лёха или Лес рискнули бы пойти не только в таёжный поход, но и в разведку. И только стоило взглянуть в любые добрые, задумчивые, строгие или смешливые девчоночьи глаза, мгновенно приходило понимание - тут нет простых и плоских дурочек, маминых и папиных избалованных любимиц. У каждой была своя полнокровная, возможно, непростая жизнь, она склоняла к вдумчивым словам и лёгким, свежим шуткам. Лёха неожиданно подумал, что любую из таких девчонок мало будет просто охмурить смазливым лицом. Чем мог бы, скажем, он привлечь любую из них, чем мог бы оказаться не просто полезен, а интересен?
Лес подметил, будто прочёл его сомнения по взгляду, рассмеялся:
- Многие в тайге находят своё счастье. Зови, ищи, всё - без толку. Само находится. Я тебе не хвастаю, могу любую из них хоть завтра в постель затащить, а послезавтра она меня и не вспомнит. Мне такая ерунда совсем не по нутру. А так, вообще, - Лес поискал кого-то взглядом, нашёл и незаметно показал искомое Лёхе, - Ты вон к той парочке внимательнее приглядись, но не глазей они тут этого не любят.
- Да понял я, чего они не любят, - отшутился Лёха, а Лес отчего-то нахмурился и буркнул: 'ну, как знаешь'.
Парочка и правда была хоть куда. Дима с Ниной, если покрутить на языке, то Диманина получается. Была потеха тут не только на словах. Он - простоватый с виду паренёк, какой-то вроде бы излишне молчаливый и спокойный, с небольшими рыжими усами, как у главного геолога, разве что, немного покороче. А она - задорная и хулиганистая, вся в веснушках, фенечках, с замашками юной каратистки. В шутку, а иногда и всерьёз они устраивали потасовки. Дима неизменно легко и делано лениво отбивался, если в него летела палка или алюминиевая ложка, то чаще пролетала мимо цели. Незадачливая жертва артобстрела со смехом принимала извинения Нины. Однажды они умудрились опрокинуть палатку, и весь лагерь на привале оценил их баловство со смехом и свистом.
Надо было быть последним дураком, чтоб не понять - готовая парочка, не разлей вода. Но спали они порознь, он в палатке с пацанами, а она с подружками. А случалось на привалах и по-разному, бывало, спали на привалах вперемешку - по пять, по шесть человек в палатке, и не важно, парни там или девчонки. 'Ты с Мишкой спала? - Я спала. Ужас какой-то храпит, как паровоз. - А я вот с Васей спала вчера, он потом с утра ругался, мол, во сне локтями больно в него тыклась. Ну что за бред, скажи? Вот ты спала со мной? - Спала. - Я тебя локтями, разве тыкала?'
Лёха с Лесом разговор услышали нечаянно, а потом все вместе смеялись до упаду.
Всякое бывало в экспедиции, не было там только нарочитого интима для влюблённых парочек. Лёха поразмыслил и решил - хорошее правило. Меньше сплетен и завистливых вздохов.
Через неделю неожиданно полил тяжёлый, долгий дождь. Он продолжался с небольшими перерывами три дня, и все дороги под хребтом размыло вдрызг - неровные участки с колеёю превратились в дикую трясину. Все три дня стояли на привале безвылазно. Пили чай, а иногда и что покрепче, но немного. Лёха вдоволь наслушался песен Визбора, Высоцкого и Цоя. Таёжный мир, всё ощущение его сгустилось у Лёхи до небольшого, замкнутого царства возле экспедиционного костра. Мир пропитался звуками гитарных аккордов, уютным запахом густого дыма, чая на душистых травах, ароматами сосновых смол и туристических снастей. Весь мир звенел голосами и смехом счастливого, нескучного безделья.
На третий день снялись с привала. Но не успели проехали и километра, как им встретили в жиже бездорожья горемыку. 'Зил' застрял по самые двери, и без посторонней помощи имел все шансы остаться тут зимовать. Геологи не растерялись. На то и транспорт у геологов особый, проходимый. За несколько минут соединили 'Зил' и вездеход могучим металлическим тросом, и водитель гусеничного агрегата дал газ.
Тросс надёжно закрепили с обоих концов. Он оборвался где-то посередине. Хлёсткий удар со влажным хрустом метнулся над бездорожьем. И бессильные куски металла потонули в грязи. Не было ни крика, ни стона. Всё произошло мгновенно.
Нина упала.
Лицом вниз.
Скользкая, бесцветная грязь под ногами быстро краснела.
Кто-то сдавленно кричал, звал Сергея Палыча, но в крике не было необходимости. Он оказался подле Нины в тот же миг, что и Дима. Оба что-то делали, и оба молчали. Не прошло и двух минут, как они оба встали с колен. Лёха не посмел смотреть им в лица, да, наверное, никто другой бы так же не посмел. Толпа отхлынула, дважды расступилась. В малом русле оказался Дима. Он стоял, смотрел перед собой, и видимо, пытался осознать, но не мог. Он сделал несколько безумных шагов, а потом бросился обратно в грязь, туда, где лежало тело девушки. По второму руслу глава экспедиции прошёл в кабину вездехода. Там уже расчехлили походную рацию.
В эту ночь горело несколько робких костров, не слышно было песен и вообще, любые голоса звучали приглушённо. Старались молчать и, наверное, каждый, как Лёха, ждал наступления утра.
А в семь часов прилетел вертолёт. Люди в милицейской форме долго разговаривали с руководителем экспедиции, вместе заполняли протокольные бумаги. Документы трещали и мялись на ветру под свистом лопастей, норовили вырваться из рук и улететь куда-нибудь, где будут никому не нужны.
Лес поманил к себе Лёху и прошептал:
- Ты, если хочешь, оставайся с ними, ну а пойду.
Он смотрел в лицо Лёхи напористо, зло, точно приготовился к бою или к вопросам, а может, к упрёкам. Но Лёха промолчал. Тогда Леонид сказал своё последнее слово:
- Прощай.
Лёха так и не понял, кем был Лес для участников экспедиции, случайным попутчиком или кем-то близким, своим. Оставалось лишь гадать, какими были отношения Леса и Нины. Не послужила ли её нелепая смерть причиной поспешного бегства Леонида Степнова. Как бы ни было на самом деле, Лёха в этом коллективе, а тем более, без Леса, не успел стать своим. Когда у людей общее горе, они невольно сторонятся тех, кому это горе не близко. Лёха попрощался с геологами сухо, деловито сказал всем 'до свидания' и улетел из тайги на том же вертолёте, в который погрузили тело Нины.
Студенческое лето кончилось по календарному закону. И жизнь должна была пойти своим чередом, но что-то разладилось.
- А ты какой-то не такой, - сказала Аня на первом осеннем свидании.
- Да всё нормально, ёлкин корень, - отозвался Лёха тоном, невольно подхваченным у Леса. Он обнял девушку, о близости с которой ещё недавно мечтал и терзался. Было чувство, и не было. В душе он ощущал раздвоенность, а в голову лезли прямые, беспощадные мысли. В последние дни лета Лёха больше думал не об Ане, а о девушке из экспедиции. Любил ли он её? Так задавался он вопросом, и не мог понять, о ком же, в сущности, вопрос. И можно ли любить, но не знать? Он никогда не знал ни Аню, ни её, а может, вовсе не любил. Ни ту, ни другую.
Любовь похожа на магнит, думал Лёха рядом с Аней. Каким-то чудом повернётся полюс, и всё сложится, а если повернётся как-нибудь иначе, ничего не поделать. Он даже не заметил, как всё изменилось. Аня перестала держать его на расстоянии, наоборот, она старалась быть к нему поближе, а однажды он услышал её слёзы и слова:
- Мне кажется, что я разбила прекрасную вазу.
Лёха только пожал плечами и не запомнил день, когда они расстались.
Лес остался его другом, близким человеком, с которым хочется поговорить и поделиться самым сокровенным. Лёха представлял, как задаёт ему вопросы или спрашивает дельного совета. Неоднократно в мыслях он хотел спросить, а Нина, кто она, и что же было между вами? Но Лёха никогда не стал бы говорить об этом первым. Лес уважал личные тайны, и друг отвечал ему тем же. Что стало с Лесом после, не известно. Поговаривали, будто он бросил институт, ушёл в тайгу и там заделался лесничим на дальнем кордоне. Наверное, там он и закончит собирать свой гербарий, с грустью думал Лёха и всей душой желал ему счастья.