Борисова Алина Александровна : другие произведения.

Пикник под соснами

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:


    - И что же мне делать, защитник невинных дев? Или может, ты мне, Лариса, подскажешь? - поймав мой взгляд, он впервые обращается прямо ко мне. Я вздрагиваю и прячу лицо на груди у Лоу. - Я уже даже в собственный дом боюсь возвращаться, чтоб лишний раз тебя не пугать.
    - Правда? - продолжает насмешничать Лоу. - А я вот другую историю слышал. Что-то там про разбитую вдребезги машину и затянувшийся пикник под соснами. В о-очень душевной компании.
    - Лоурэл! - почти что рык.
    - Нет? Под елками? Вечно я их путаю, - меня ноги от страха почти не держат, а он развлекается, словно сам Дракос в него вселился! - Ну прости, ты же знаешь: ботаника - не мое.
    "По ту сторону Бездны", глава 8.
    Вбоквел ко второй части "ВДГ" История начинается сразу после спасения Ларисы из стада и перемещения ее в дом Анхена.


   Алина Борисова
   Пикник под соснами.
  

***

   Не помня себя и еще хуже осознавая окружающее, он мчался прочь, прочь... Огонь струился по его жилам - почти неуправляемый, почти не контролируемый, жаждущий вырваться, жаждущий поглотить все - его, мир... Он задыхался от боли. Он, давно забывший сам смысл этого слова, задыхался. От боли. Дичайшей боли, что рвала его сердце. Что дробила его мозг при малейшей попытке вспомнить.
   Ее глаза. Ее огромные, безумные глаза... он опоздал. Он приехал, нашел, покарал, спас. И опоздал. Навсегда, навеки. Ему осталось ее тело. Ее безумие. Возможность всегда быть рядом. Где-то рядом. Хранить. Беречь. Заботиться. О том, что осталось. Обо всем, что осталось. От его беспутной, невозможной девчонки. Его Лариски. Про которую он думал, что она сможет. Одна единственная сможет... А ее больше нет, нет, нет... Потому что он - не спас. Потому что никогда и никого он не мог спасти. Он мог карать и миловать. Создавать и уничтожать. Города. Страны. Легенды. Он был всемогущим, словно царь. Словно бог. Он и был - царем и богом. Вот только самых дорогих - спасти не мог. Никогда. Никого...
   Он так радовался, когда нашел ее. Верил, что она сможет быть с ним. Недолго, всего лишь всю свою жизнь, но ведь всю жизнь. Ему не придется отказываться от нее. Не придется день за днем заглядывать в ее глаза, ища в них признаки начинающегося безумия и считать дни, боясь ошибиться, сколько еще он может позволить себе пробыть рядом с той, что согрела его замерзшую душу, прежде чем разбить ей сердце, отказавшись от нее навсегда.
   Только боги жестоки. Боги всегда жестоки. И то чудесное генетическое отклонение, которое позволяло ей быть с ним - всегда, не опасаясь за рассудок, не позволяло ей быть с ним, и этот рассудок калечило. Он так привык быть желанным. Обожаемым. Незаменимым. Вот только ей - был не нужен. Ей нужна была его помощь, его покровительство, а сам он - был не нужен. Никогда. Был противен. Только противен. И еще больше противен оттого, что физическое влечение она побороть была не в силах. И ведь он мог бы, он ведь мог бы, но не стал, так хотелось, чтоб она любила его, не вожделела, но любила его... а она не могла, слишком уж явно видела то, что они сами себе давным-давно простили...
   И вот теперь она его. До конца его, навеки. Но что ему делать, если ее больше нет, и это только его вина? И когда он ошибся сильнее: когда прогнал ее, решив, что без него ей будет лучше, или когда промедлил, убедив себя, что угрозы для жизни нет, пара дней ничего не решит, а он приедет, и со всем разберется?
   Разобрался. И что ему делать теперь, когда ничего не осталось? Когда совсем ничего не осталось?
   Он гнал и гнал машину. Как ее гнать, если предел ее скорости 300? Надо было брать сверхзвуковой. Не теперь - тогда. И он бы успел. И плевать, что военный, и для людей - не существует, и летать над ними не должен. Он авэнэ или зачем? Кто посмел бы его ослушаться? Спрыгнул бы. Над Новоградом. А в небе гул - так чего не бывает. Глупо показалось. Так глупо нарушать все законы и нестись на военной машине ради той, что его ненавидит...
   Облака застилали обзор. Облака застилали все, но он знал, чувствовал, видел - он сейчас над Бездной. Не задумываясь, не выбирая, он летел туда - в свою сказочную страну. Где он был мудрым, любимым и нужным. Где он привык гордиться каждым камнем мостовой, словно делом собственных рук, и где каждый встречный до конца дней своих гордился тем, что однажды встретил его.
   Вот только теперь - они предали его. Все до единого предали. Он их создал. Он позволил им жить. Он учил их добру, любви и самопожертвованию. А они уничтожили свое самое прекрасное создание. И скольких еще. Ему нужна была одна она, но скольких еще - они осудили, сгубили, сломали. Ради желания выслужиться, ради материальной выгоды, из мести, из лести... Он был готов уничтожить их всех, от президента до последнего чиновника. Устроить им глубокий траур и массовые перевыборы во все возможные органы и инстанции. Показательные порки и развешивание на фонарных столбах всех, в чьей работе будут выявлены хоть малейшие нарушения... превышения...
   Нет, надо взять себя в руки. Успокоиться. Успокоиться. Как?! Как, если ему хочется одного - жечь, уничтожать, смотреть, как карточными домиками схлопываются не то, что дома, кварталы.
   В Новоград он не полетел. Повезло президенту. Пока живет. Пусть живут. Все. Пока. Потому что у него просто нет сил. Больше нет сил - карать. В чем смысл карать, если это все равно никого не спасает? А ему хотелось покоя. Так хотелось. Покоя. Любви. Веры. В него. Что он хороший и сильный. И все сможет. И со всем справится.
   Он кружил и кружил над городом. Светлогорск. Ну конечно, он прилетел в Светлогорск. Здесь был его дом, его настоящий дом, он привык жить здесь, среди людей. Они были нелепые, странные, иные. И для большинства его соплеменников они были пищей. Просто пищей. А он видел в них эльвинов. Тех давних, позабытых всеми эльвинов, которым еще не надо было убивать, чтобы жить.
   Он пролетел над домом. И раз, и другой. Дом был пуст, его там никто не ждал. Здесь когда-то ждала его дева, с глазами, вмещавшими небосвод. Та, что умела любить. Что умела дарить покой...
   А ведь она еще есть. Еще жива. Неужели он не может взглянуть на нее еще один, последний раз? Неужели он погубит ее, если еще хоть раз спросит, как у нее дела? Еще хоть раз положит голову ей на колени и ощутит нежность ее трепетных пальцев? А потом он уйдет, ему просто надо убедиться, что у нее все хорошо. Что хотя бы у нее - все хорошо.
   Ее дом он нашел легко, хоть был здесь всего однажды, когда покупал ей квартиру. Даже смотрела ее она без него. Делала ремонт, покупала мебель - все без него. Он бы хотел, но это была ее жизнь, вся ее будущая жизнь, в которой ему места не было. Совсем. А значит, ничего в этой жизни и не должно было о нем напоминать.
   А теперь он пришел. Не выдержал, нарушил все свои запреты и пришел. Но, стоя под закрытой дверью, понимал, что пришел напрасно. Квартира была пуста. Она хранила ее вещи. Хранила ее запах. Только ее, она так никого и не завела. Смеялась, что заведет себе трех любовников. И четырех мужей. Выпишет из дома сестру с братом. Пригласит подруг. А жила одна. Весь этот год прожила одна. Он чувствовал это так явственно, словно весь год смотрел ей в замочную скважину, а не ощущал сейчас, стоя под дверью, ее запах, остатки давно выплеснутых эмоций. И запустение. Ее не было дома уже несколько дней. Немного, совсем немного, но он опять опоздал. Разминулся.
   Какое-то время он стоял, собираясь с мыслями, пытаясь сообразить, что теперь - отступиться? Или искать ее? А если искать, то где? Куда она могла уехать? Зачем? Лето. Отпуск. Каникулы. А впрочем, какие каникулы, она ведь выпускница. Ну да, и у них должен был уже пройти выпускной. Она уехала домой. Она должна была уехать домой, повидать родных, показать диплом. Вот только он не знал, где ее дом.
   Но это уже не проблема.
   Четверть часа спустя он уверенно шел полупустыми коридорами университета, собирая на себя не просто восторженные, но прямо-таки ошарашенные взгляды всех встречных. Ах, да, он ведь так и не переоделся. Официальный костюм - не то, в чем следовало бы появляться за Бездной. Надо бы снять хотя бы халею. А впрочем, сойдет и так. Если он сейчас начнет пытаться расстегивать все эти пуговички, то просто оборвет, и хорошо, если не с клочьями ткани.
   Ева была на месте. Хоть кто-то в этом безумном мире всегда был на месте. Правда, не одна, у нее были какие-то люди. Не из сотрудников, он их не знал. Что-то очень хотели. И, судя по слегка утомленному виду Евы, хотели уже давно.
   - Я могу решить проблему быстрее? - поинтересовался вместо приветствия.
   Посетители вздрогнули и чуть побледнели, по губам Евы скользнула улыбка.
   - Очень просят принять их сына без экзаменов, светлейший куратор, - за что он любил эту женщину, она всегда и все понимала с полувзгляда и таким как есть, не тратя времени на лишние слова и мысли. Пришел нежданно - значит надо, не поздоровался - спешит, наряд нечеловеческий - так вампир, еще и в отпуске, удобней ему так, должно быть.
   А ему опять захотелось убивать. Еще и здесь! Мало того, что в его стране, еще и в его университете!
   - Ева, дай мне воды, - надо успокоиться. Так было всегда. У всех. Обязательно найдутся те, кто не хочет честно. Вода не имела вкуса, но способна была остудить. Надо сдержаться. Не напугать. Вразумить. Или спалить всех к дракосу, чтоб не отвлекали.
   Они смотрели, как он пьет. Он пытался вспомнить слова. Правильных слов не находилось.
   - Просто пойдите вон, - произнес, наконец, со вздохом. - Фамилию сына, полагаю, вы сообщить успели. За тем, чтоб экзамены он сдавал на общих основаниях, прослежу лично.
   Следить он, понятно, не собирался, но вряд ли они решат ему не поверить. Люди ушли.
   - У тебя что-то случилось? - Ева подошла совсем близко, и он обнял ее. Она была ниже его на голову. Чуть располнела с годами, но, впрочем, не сильно, действительно чуть. Было бы даже странно, если бы та, что привыкла держать под контролем всё и всегда, позволила чего-то лишнего собственной фигуре.
   - Настолько плохо выгляжу? - он отпустил ее, и она взглянула ему прямо в глаза - своим внимательным, цепким взглядом.
   - Чудовищно, - вынесла свой вердикт. - Чем мне тебе помочь?
   - Найди мне адрес родителей Инги. Он должен был где-то остаться. В архивах. В отделе кадров. Она указывала его при поступлении, - он присел на ближайший стул. Ева найдет. Хоть в адресном столе, хоть в бюро находок. А сам он не в состоянии сейчас общаться с людьми. Просто не в состоянии. - И налей мне еще воды, - он все же вспомнил это слово, - пожалуйста.
   Она налила.
   - Может, лучше крови?
   - Нет, ничего не надо. Просто найди мне адрес.
   Она никогда его не любила. Ни единого дня, даже в юности. Особенно в юности.  Впрочем, в этом была своя прелесть, он никогда не боялся разрушить ей разум, ее эгоистичность делала ее менее уязвимой. Нет, она преклонялась, уважала, вожделела. Не его лично. Вампира в нем. Гордилась своим статусом, своей избранностью. И никогда не давала ему повода быть недовольным. Она исполняла все. Всегда. Ее не смущали никакие нюансы. Она виртуозно прогибалась под любые ситуации и обстоятельства. И при этом всегда оставалась собой. Маленькой расчетливой карьеристкой. А он откровенно ей восхищался.
   А вот друзьями... друзьями они стали уже позже. Много позже, когда опыт прожитых лет уже не позволял ей смотреть на него исключительно снизу вверх. Когда она сумела разглядеть в нем личность, а не просто "вампира, который сделал ее звездой". А впрочем, она всегда была доброй. Умной, честной, внимательной. Преданной. Он ведь не так уж многого в них искал, в этих девочках, что он брал не просто на работу - в душу. Он ведь даже не искал их любви, ему достаточно было их преклонения, вожделения, обожания... А любила его одна... Одна единственная за много-много лет. А впрочем... возможно, он просто кого-то забыл... или что-то не разглядел. Ведь далеко не каждой он рвался заглядывать в сердце.
   - Вот адрес, - перед ним лег листок со столь желанным набором букв и цифр. Название городишки не о чем ему не говорило. Впрочем, он всегда знал, что это редкостная дыра. Но заложенная в машину карта позволит ему проложить маршрут с точностью до дома, а если понадобится - то и до любой комнаты этого дома. Скоро он будет на месте.
   К ее дому он даже не подлетал - падал. Падал с небес ослепительно-алой кометой, вызывая восторженно-испуганные возгласы обывателей. Дом был небольшой и совершенно деревенский. Кажется, при стремительном приземлении он обрушил какой-то плетень и придавил пару шнырявших по двору кур, но, выходя из машины, он даже не оглянулся. Все это не важно, ущерб он им потом возместит - хоть деньгами, хоть курями, хоть своими руками этот плетень им обратно восстановит. Сейчас ему нужна была Инга. Только Инга.
   Стремительно рванув на себя дверь, он ворвался в дом и...пошатнулся, пытаясь задержать дыхание. От ударившего в нос чудовищного смрада его замутило. В доме шла развеселая разнузданная пьянка. Сдвинутые столы. Стулья, табуретки, лавки. Народу - хотелось сказать "вся улица", но, судя по размеру местных улиц, - три. Судя по непереносимой отвратности аромата, рекой лилась здесь даже не водка - самогон, причем припаршивейшего качества. Еще здесь вовсю лилась песня, а впрочем, петь они тоже не умели. Кто-то уже дремал, кто-то уже ругался, но драка еще не началась.
   Наверное, он видел вещи и отвратительнее. Зловоние сотен гниющих трупов нестерпимей стократ. Но там это было бедствие. Трагедия, которую всеми силами пытались прекратить. А здесь... всё это стадо человекообразных устроило это добровольно! Для наслаждения! И чтоб им всем обпиться и передохнуть, но где-то здесь была Инга, его Инга! Его прекрасная, хрустально-чистая девочка, а они пытаются сделать из нее... воспитать по своему образу и подобию... вот такое же животное, как то, что смотрит сейчас на него, разинув пасть и тыча в его сторону грязным пальцем.
   Он чувствовал, как волна холодной, всепоглощающей ненависти поднимается из самых глубин его естества, грозя уничтожить весь этот вертеп со всем его гнусным содержимым. Видел, как его ненависть прокатывается по ним, мешая дышать. Видел, как бледнеют лица, распахиваются глаза и смолкают звуки. Вот теперь они заметили его все.
   Но еще прежде, чем он успел открыть рот и приговорить их всех - окончательно и бесповоротно, в оглушающе звенящей тишине опрокинулся стул, и он расслышал почти беззвучное, потрясенное, неверящее:
   - Анхен.
   И вот она уже бежит к нему - легкая, воздушная, прекрасная.
   - Анхен, - повторяет она, - Анхен, - и бросается ему на шею, смеясь и плача, а он прижимает ее к себе, осторожно, словно самое дорогое, что доверила ему жизнь. И чувствует, что его отпускает.
   И с трудом подавляет рвотные спазмы. Она пьяна. Его светлая девочка пьяна, от нее разит перегаром так, что у него даже глаза начинают слезиться. Продолжая прижимать ее к себе, он осторожно поворачивает ее голову, чтоб она выдыхала в сторону. Не на него. Она понимает. Она чувствует, что он почти не дышит.
   - Ты прости, - шепчет ему Инга, - прости, я же не знала... я же не думала... я же считала, что уже никогда... - слезы текут по его лицу, а он может только обнимать, только гладить ее по голове. Инга. Его Инга. Он ведь тоже думал, что никогда...
   - Это ведь в мою честь праздник, - продолжала объяснять его девочка, словно чувствовала себя виноватой за то, что он застал ее в таком виде. - Что я диплом получила, стала врачом. Для них это важно, правда. Понимаешь, у нас в семье никого нет с высшим образованием, я первая. Для них это гордость. Они мной гордятся, и вот... Так просто принято, это такой обычай... Ну ты же сам мне говорил, что чужие обычаи надо уважать, даже если они неприятны.
   Он вздохнул, обхватил обеими руками ее голову и поцеловал свою Ингу в губы. В ее прекрасные, нежные, податливые губы. И чуть не задохнулся от омерзительно зловония ее дыханья. Стерпел.
   - Это сойдет за уважение чужих традиций? - поинтересовался у нее, улыбнувшись. - Или ты меня еще заставишь рюмку выпить?
   - А что будет, если выпьешь? - Инга тоже улыбается, и не отпускает рук. Все держится за него, словно боится, что он исчезнет.
   - Тошнить буду, солнышко. Долго и некрасиво. Может, все же не надо?
   - Не надо, - соглашается его счастье. - Ты... ты ко мне? За мной? Я могу для тебя что-то сделать?
   - Просто побудь со мной, Инга, - просит он. - Ну, хотя бы до вечера. Я соскучился.
   Ее глаза загораются счастьем.
   - Конечно, - взволнованно шепчет она. - Конечно, ты же знаешь. Хоть всю жизнь.
   Он целует ее в лоб и ведет к выходу.
   - Инга? - раздается из-за стола чей-то неуверенный возглас. И тут он вспоминает о них. О них обо всех, протрезвевших с перепугу и взирающих сейчас в гробовом молчании на него и Ингу.
   - Она вернется, - бросает он чуть свысока. И продолжает с легким презрением в голосе, - чуть позже, когда в этом доме станет возможным дышать. И если к тому моменту здесь появятся разумные люди, она непременно меня с ними познакомит, - пауза. Оглядел их всех, завороженно внимающих каждому его слову. И добавил, - а животным я не представляюсь.
   Они вышли на воздух, и он наконец-то смог вздохнуть полной грудью.
   - Ты не возражаешь, если мы улетим отсюда куда подальше? - интересуется он у своей девы, жадно разглядывая ее при дневном свете.
   - Нет, конечно не возражаю, - она улыбается ему в ответ шальной от счастья улыбкой, а у него сердце удар пропускает. Как она прекрасна. Как она всегда была прекрасна - его Душа, его Светозарная Дева. А она совсем не изменилась. Взгляд, улыбка, прическа. Даже это платье он помнил. Вот только пьяная. Светоч, его Инга - и пьяная! Как такое вообще возможно? Она пыталась держаться, вот только аура ее сейчас была - лучше вообще не видеть, настолько чуждые, болезненные оттенки, да эмоции хлестали вихрем, сменяясь от беспредельного счастья до тягчайшего сожаления, она стыдилась, что он увидел ее такой, да еще идти ей было сложно, ноги заплетались. И он подхватил ее на руки, прижал к себе, вдыхая аромат ее волос, ее кожи, почти неотделимые от алкогольного смрада, которым, казалось, пропиталась уже она вся.
   Да что ж за чудовищный сегодня день! Боги все дают и все отнимают. Даже ее, пресветлую, и ту замарали какой-то дрянью. Но он не откажется. Он никогда и ни от чего не откажется. Что его - то золото, а боги пусть катятся в Бездну!
   - Это ничего, - шепчет он своей Инге, - это все ничего. Я любую тебя люблю, ты же знаешь.
   Он сажает ее в машину, и они скрываются в облаках, оставляя на память о себе сломанный забор да пару суповых наборов.
   Инга держит его за руку. Двумя руками, словно одной не удержать, он вырвется, испарится. Гладит его кисть дрожащими тонкими пальчиками, но участок обнаженной кожи слишком мал, и она отстегивает ему запонку и скользит вверх по руке, заставляя его дышать чаще. Ее касания слишком легки, слишком неуловимы. Ему тоже этого слишком мало!
   Он выпускает рычаг управления, тянется к ней и отстегивает пряжку ремня безопасности.
   - Перебирайся ко мне на колени, - просит ее чуть осипшим голосом, наплевав на все правила, включая собственные. И уже через пару секунд ощущает ее всем телом. Задирает подол ее платья, ведет руками по атласной коже ее ног, скользнув под трусики, сжимает упругие ягодицы. Как он скучал! Неужели прошел уже год?
   Она чуть стонет под его ласками, запускает пальцы в его спутанные волосы, тянется губами к губам. Он с готовностью отвечает, но поцелуй превращается в пытку: зловоние перегара дерет ему глотку, наслаждение вытесняют рвотные позывы. Он целует. Посасывает ее губы, сплетается языками. Инга тает от удовольствия. Ей хорошо. А ему... А ему - как всегда, его сладость всегда оборачивалась горечью, победа - поражением, удача - проклятием. Удивляться ли, что нектар блаженства обернулся ядом в тот самый миг, когда был так нужен?
   Его руки скользят по ее спине, ее тело все так же податливо под его пальцами, она льнет к нему, трется, не скрывая желания, а на нем слишком много одежды. Он размыкает поцелуй, напоследок невесомо коснувшись еще раз ее губ. Смотрит в ее глаза - прекрасные, словно небо и затуманенные сейчас, словно небо вокруг, - от страсти, от алкоголя - ему все равно, ее глаза все равно прекрасны! Кладет ее руки на мелкие черные пуговички и просит:
   - Расстегни их.
   Ее пальцы скользят шаловливыми змейками вокруг его пуговиц, обводят узоры золотого шитья.
   - Ты такой красивый сегодня, - шепчут ему ее губы, - такой нарядный. Никогда не видела тебя... таким!
   - Нарядным? - он улыбается. Он не может не улыбаться, когда она смотрит на него - так. Ее взгляд, ее улыбка всегда заставляли его улыбаться, забывать все печали, тревоги, проблемы - с первой встречи и до последней, всегда. Всегда.
   - Сказочным, - она ему отвечает, но он знает, что это вопрос.
   - Это официальный наряд. Демонстрирует принадлежность к роду, статус и много чего еще, - он поясняет, не отрывая взгляда от ее лица. Словно пьет ее облик, и не может напиться. - Надо было кое-кому кое-что напомнить.
   - Напомнил?
   - О, да! - он и не пытается скрыть горечь этой фразы. - Всем все напомнил, всех покарал, всех победил... И все потерял... Вот скажи мне, так разве бывает? Победителям полагается приз, а что у меня? Только боль, безумие, да маленькая пьяная Инга. Я ж даже любить тебя не смогу, солнышко ты мое!.. А халею все равно мне сними, я сам не справлюсь, руки с утра трясутся.
   Она расстегивает. Бесконечное множество этих гнусных пуговиц, и голова ее склоняется все ниже, и волосы падают на лицо. Инга сдувает их, не задумываясь, а он вновь судорожно задерживает дыхание, но упрямо улыбается и поправляет ей пряди рукой.
   Его девочки. Одна светлая. Другая темная. Одна любит, другая ненавидит. Одна хотела бы прожить с ним всю жизнь, но не может. Другая может, вот только не хочет. Не хотела. А теперь его дом остался единственным местом на земле, где она сможет хотя бы существовать. Хотя бы существовать. Он мечтал не об этом.
   Наконец, халея расстегнута, и он спускает ее с плеч и, не глядя бросает назад. Инга целует его шею. Он все гладит ее - руки, спину, волосы. Он давно уже бросил управление, машина летит сама. Куда? Ему безразлично. Вокруг облака, и ничего не разглядеть, но их обоих это даже устраивает. Что они не видели в этом небе? Можно подняться выше, и им откроется сияющая голубизна небес, а облака будут стелиться под ними, словно бескрайняя снежная равнина. Можно спуститься ниже, и реальность обернется пасмурным днем с проплывающими под ними людскими поселениями. Они множество раз летали вместе и так, и эдак, Инга обожала летать, но его она обожала куда сильнее, и сейчас ей было все равно - как, куда и зачем. Ей нужен был Анхен. Только Анхен.
   Ее платье слишком закрыто, но его руки давно уже нащупали молнию в боковом шве, и его пальцы ласкают ее грудь, сжимая, оглаживая, теребя. Зачем, о, зачем он так дразнит ее, если сам сказал, что все равно не сможет быть с ней? И она точно знает, что действительно не сможет, он не выносит алкоголь, совершенно, а в ее крови сейчас его столько плещется! И ведь подумать только, она выпила впервые в жизни. С Анхеном она не могла, а до Анхена слишком маленькая была, ей и не наливали. А после Анхена... а не было ничего после Анхена, она заставляла себя не быть: не думать, не чувствовать. Загружала себя все дни напролет - работа, учеба. Каждый день, без выходных. Чтоб хватало сил лишь доползти до кровати. Чтоб даже на сны - сил уже не было. А сегодня - она хоронила свою любовь. Все пили за ее диплом, а она - за то, что ушло и не вернется.
   А он - вот вдруг взял и вернулся. Да, всего на один день, но чудо свершилось, он о ней вспомнил и вернулся. И ей все равно - почему, зачем, и как больно будет, когда он вновь уйдет. Главное - что сейчас он здесь, с ней, и она может обнимать его, целовать, трогать. Вот только - почему сегодня? Почему не вчера или не на три дня позже? Почему он пришел в тот единственный день, когда она не сможет поделиться с ним своей кровью, а значит - и плотью? Ведь не было ничего, что она хотела бы сейчас более страстно.
   - Давай снимем это, - хрипло шепнул ей Анхен, и она согласно кивнула, действительно, платье только мешало. Пара судорожных жестов - и оно тоже летит назад, а она наконец-то может ощутить его ласку всем своим телом. Инга привстает на коленях, тянется к нему, опираясь на его плечи, и его губы касаются ее обнаженной груди.
   Лифчик Инга не носила. Почти никогда, не было особой надобности. Грудь у нее была совсем небольшая, девичья. Будучи подростком, она много переживала из-за этого, и до последнего надеялась, что все еще вырастет, запаздывает просто. А потом... а потом она встретила Анхена, и он так целовал эту, так никогда и не выросшую грудь, так искренне говорил ей, что он любит ее - Ингу, со всеми теми частями тела, что к ней прилагаются, и тело ее уже потому само совершенство, что принадлежит ей - самой прекрасной на свете девочке, что она поверила и перестала расстраиваться. Она - такая, и он любит ее такой, и если кто-то из людей будет настолько глупее вампира, что не разглядит в ней красавицу - то что за дело ей будет до того ущербного человека?
   А сейчас он вновь, как когда-то, любил ее, и движения его языка на ее сосках обдавали ее жаром, и мучительно хотелось большего, и рука его уже скользнула под ткань единственного оставшегося на ней предмета одежды.
   Он ласкал ее. Жадно, неистово. Чувствовал, как она горит и плавится в его руках, и не мог насытиться. Ее стоны, его имя, срывающееся с ее губ, расходящиеся от нее неистовые волны желания распаляли его, притупляя аромат ее испорченной крови. Он слишком по ней скучал. Слишком ее хотел. Она слишком нужна была ему сейчас, измученному, отчаявшемуся. Так хотелось забыться в ней, раствориться...
   Предупреждающий перезвон заставил вздрогнуть даже его, Инга и вовсе испуганно к нему прижалась.
   - Что это?
   - Летим на препятствие. Надо менять курс, а то разобьемся, - придерживая ее одной рукой, он потянулся к приборам.
   И опустил руку, так ничего и не сделав. В Бездну. Все в Бездну. Его жизнь - бессмыслица, погоня за иллюзиями, и только. Его прекрасные девы - не более чем бабочки, которым он способен лишь оторвать их прекрасные крылья. Как бы сильно ни любил. Хуже. Чем сильнее любил - тем неизбежней нес гибель. Боль, мучения, безумие. Прекратить. Просто ничего не сделать - и прекратить. Навсегда, одним ударом. Он прижал к себе Ингу, крепко-крепко. Уйти из этого мира с ней. Забрав самое ценное. Она обвила его шею руками и еще успела оглянуться. Серый скальный выступ, уже отчетливо видимый сквозь расходящиеся облака, стремительно приближался. Еще миг, и...
   Их выкинуло вверх. Секунду спустя в десятке метров под ними прекрасная алая машина встретилась со скалой. Удар, хлопок, и бесформенная куча искореженного метала беспомощно падает вниз, вниз, вниз. Задевая за выступы, подпрыгивая, переворачиваясь, еще больше сминаясь.
   Они молча провожают ее взглядами.
   - Анх-хен, - даже это слово далось ей с трудом. Сердце колотилось, как безумное. Она была готова к тому, что с ним ее ждет смерть. Давно готова и давно согласна. И, наверное, там, в кабине, она испугаться не успела, но вот сейчас... ей стало страшно. Всего на какой-то миг, а потом страх сменился сожалением, что она не умерла, потому что умереть счастливой в его объятьях было проще, чем жить дальше без него. Она уже пробовала - целый год, каждый день заставляла себя жить, потому, что он так хотел, он об этом ее просил. А теперь... теперь будет еще сложнее. Но пока - пока ее день с ним еще не закончен, она ведь все еще в его объятьях. - Анхен, - повторила она и расплакалась.
   - Тише, тише, солнышко, все хорошо. В этих машинах мощнейшая система экстренной эвакуации, нам ничего не грозило. В них при всем желании не разобьешься, - он начал спускаться. Инга совсем раздета, как только ее отпустит стресс, она почувствует холод.
   А вот ему не дано. Ни жары, ни холода, ни смерти. Он бы не разбился. Самое поганое - он бы даже не разбился. Ну, покалечился бы, переломал кучу костей, провалялся в коме не один день, но ведь выжил бы. Это у Инги не было шансов. И где-то там, вдали, на вершине одной из башен, потеряла бы все свои шансы девочка с бездной во взоре. Это было малодушие, секундная слабость, которую он и позволил-то себе, лишь потому, что знал, он ничем не рискует. И даже машину - не жаль. Потому что на миг ему все же удалось почувствовать, что он в ней остался - и разбился. Пропустить через себя этот удар, представить, как пробивается его череп, крушатся кости. Как вся его прошлая жизнь - яркая и изуродованная - летит в пропасть.
   Это был лишь миг его слабости, и он прошел, и теперь время быть сильным. Они плавно опустились вниз, на самое дно небольшой горной долины, густо поросшей соснами. Лишь в ее середине, вдоль реки, тяжелые кроны размыкались, открывая небо. Там, на берегу он и выпустил, наконец, свою драгоценную ношу. Снял рубаху (порадовавшись, что не успел снять ее раньше), укутал в нее Ингу. Его девочка все же замерзла, пока они спускались, и одной рубашкой ей было не согреться.
   Он зажег для нее огонь, бросив оземь частичку своей силы. И, пока она любовалась на это чудо - огонь, горящий на сырой земле, - пошел собирать дрова для настоящего костра.
   Она все еще дрожала. Даже у огня. Сжалась в комочек, обхватив свои хрупкие плечи, и дрожала крупной дрожью, не в силах согреться. Он притащил из леса два длинных, давно засохших ствола, и теперь ломал их руками, бросая в огонь дрова и превращая его из магического в физический. Заставил Ингу пересесть с земли на подготовленное для нее бревнышко. Только тут заметил, что она еще и босая.
   - А туфли твои - в машине остались или в воздухе слетели? - туфли он ей отыщет, это не страшно.
   - В доме, - она смущается.
   - Что? - ох, Светоч, он ее еще и босую увел?
   - Ну... они новые были, терли... я их под столом и скинула. А потом ты пришел и... ну... в общем... вот.
   - Инга... - он встает на колени у нее за спиной, прижимает ее к себе, маленькую, дрожащую. - Ну прости дурака. Не заметил. День у меня сегодня совсем безумный - все, что только можно, не так делаю, - он поцеловал ее в шею, хотел разок коротко, а вышло долго. И не разок. И это уже не шея была, а губы.
   И тошнота подкатила к горлу так резко, что пришлось отстраниться. Отвернулся. Сглотнул, пережидая. Ничего. Он привыкнет, ничего. И не к такому привыкал.
   - Будет еще одним поводом больше носить тебя на руках, - заставил себя улыбнуться. И прижался к ней, уткнувшись носом ей в спину. Лаская руками ей грудь, скользя по животу. И почувствовал, что она плачет.
   - Ина? Солнышко мое ясное, ну что ты? - он присел с ней рядом, пересадил ее к себе на колени, прижал к груди. - Ничего страшного не случилось, я с тобой. Сейчас согреешься, пойдем с тобой смотреть, что от машины осталось. Платьице твое заберем. Проверим, есть ли связь и можно ли сюда вызвать другую машину. Достанем мягкий матрас, подушки, чтоб нам было уютней ждать, когда она прилетит. Ты ведь не торопишься?
   Инга машет головой, все еще всхлипывая.
   - Будем с тобой смотреть на огонь, и ты мне расскажешь, как жила без меня, что видела, что делала. Ведь расскажешь?
   Она кивает, судорожно вздыхая.
   - А плакать больше не будешь, верно?
   - Буду! - она отталкивает его, пытается оттолкнуть, ведь он не отпускает, и плачет, уже не сдерживаясь, в голос.
   - Ина! Ина, Инечка, не надо, хватит. Все хорошо. Все будет хорошо, вот увидишь.
   - Нет! Нет, пусти меня, не надо, я же вижу! Я вижу, чувствую - тебе противно! Тебе противно, тебя тошнит! Ты даже дышать нормально не можешь!
   - Зато прекрасно могу не дышать, - он по-прежнему прижимает ее к себе, не давая отстраниться. Целует ее заплаканные глаза, слизывает дорожки слез... И тут же понимает, что зря. Сильно зря. Чуть отстраняет от себя Ингу и сплевывает в огонь. Уже не скрываясь. - Ну прости, - печально улыбается, глядя в ее расстроенное лицо. - Физиология. Ну не совмещаются вампиры с алкоголем, ну что ж поделать? Сам виноват, все время хочется тебя целовать, а надо просто держать за ручку. А знаешь, - он поймал эту маленькую, дрожащую сейчас ручку, и бережно сжал в своей, - мне даже пальцев твоих на моей ладони и то не хватало.
   - Правда? - она чуть успокаивается, но вспоминает. - А как же... Лариса?
   - Лариса... Лариса, Ингуш, никогда не жаждала оставлять свои пальцы в моей руке, - он попытался отговориться пустыми фразами, но чуть задремавшая было боль вновь резанула со страшной силой. И он говорит то, что важно. То единственное, что было сейчас важно. - Я погубил ее, Инга. Я ее погубил. - Сказать это вслух оказалось еще больнее, чем просто об этом думать, но остановиться он уже не мог. - Я все сделал не так, Ина. Я все, что только можно, сделал не так. И погубил. Навсегда, безвозвратно. Ее больше нет, Ина. Ее больше нет...
   - Как она умерла? - Ингины глаза широко открыты, ее руки лежат на его плечах. Она не любопытствует. Она не обвиняет. Просто берет его боль себе. Хотя бы часть.
   - Она не умерла. Сошла с ума.
   - Но как же... ты же говорил... она же не может...
   - Мы вампиры, Ина. Те, кто никогда не сдается, - он усмехается. Горькой такой усмешкой. - Раз не действуют традиционные методы, подойдут любые другие...
   - Ты мне расскажешь?
   - Не знаю. Не смогу. Не уверен, - он отворачивается, ссаживает ее с колен, встает.
   - Тебе станет легче, Нэри, - она очень редко называла его так. Единственная из людей, кому он вообще это позволил. Единственная, кто был ему настолько близок, что он позволил.
   - А тебе?
   - А я люблю тебя. И если я могу хотя бы этим... Я ведь знаю, ты приехал... Ты хотел, а я... Я отравила собственную кровь, и теперь... Я даже не смогу... Мне даже нечем с тобой поделиться...
   - Поделись со мной улыбкой, Инечка, - он садится у ее ног и обнимает ее колени. - Я ни у кого больше такой не встречал.
   А она нежно гладит и перебирает его волосы, и он чувствует, как часто пальцы ее застревают в его спутанных прядях. Он все-таки рассказывает. Все - ей. Потому что - кому еще? Кто еще в целом свете станет выслушивать его сбивчивые признания и не крутить у виска - столько терзаний из-за никчемной человечки?
   Инга слушает. Задает вопросы, уточняет. Но не осуждает. Ни единого мига, ни доли мгновения. Он смотрит в ее глаза, и видит свет. Только свет. И ему даже кажется, что становится теплее. Хотя - откуда ему знать, тепло - это как? Он это просто придумал, потому что где-то внутри у него стало чуточку меньше дрожать.
   Он давно уже молчит. И лишь тишина плывет над ними, густая, словно облака. И ее руки все так же легко перебирают его волосы. Набухшие облака вот-вот прольются дождем, и он был бы не против, он уже почти предвкушал равнодушные монотонные удары первых капель, и стремительные ручьи, струящиеся по лицу, волосам, одежде. Смывающие горечь, боль, усталость...
   С него. А его маленькая Инга совсем замерзнет. Слишком хрупкая. Слишком ранимая. Человек. Нелепое слово. А сколько всего вмещает. Наслаждения. Боли. Жизни. Смерти.
   - Надо взглянуть, что у нас с машиной, Ингуш, - он решительно поднялся. - Пойдешь со мной, или лучше подождешь в тепле?
   - С тобой, - она вскакивает за ним слишком резко, ее заносит. Но он подхватывает, прежде чем она успевает обжечься. Привычно берет свою девочку на руки и взлетает.
   Машина... несомненно потеряла право на свое гордое имя. Теперь это просто искореженные обломки. Задняя дверца отлетела. Водительская выгнулась так, что вряд ли когда откроется. Днище, потеряв пару слоев амортизирующей обшивки, беззастенчиво пялится в небеса. Всевозможные ошметки засыпают окрестные камни насколько хватает взгляда.
   Камни. Бурелом. И река осталась в стороне. Но в случае дождя укрыться в машине, пожалуй, можно. Посадив Ингу на один из валунов, он пытается пробраться внутрь. Часть ящиков вылетела, крепления не удержали. Зато в первом же из них он находит матрас. И, кажется, без повреждений. С его постоянными перелетами по стране вещь необходимая. Ночевать в машине доводилось часто, а спать на жестком полу он не любил. Что ж, подойдет и теперь. Правда тут расстилать его негде, сильный уклон, да и камни, придется вернуться к костру. Дальше... что-то разбилось, разлилось, разлетелось... Какие-то бумаги. Что это? Проекты освоения мертвых земель у Бездны? В бездну. Он за это больше не отвечает, пусть пишут сами. Новые... Фрагменты обшивки салона, обрывки осветительных нитей... В этом салоне отныне лишь естественное освещение. Халея. Да что с ней станется? Пара пятен. Высушим. А вот куда залетело Ингино платье? Среди искореженных обломков нашел не сразу. Да и то, что нашел, платьем было еще меньше, чем его бывшая машина - транспортным средством. Изорвано в смерть. Видно, зацепилось за что-то, да тяжелые ящики потянули... Изорвано, залито, испачкано. Ладно, есть халея. Ткань достаточно плотная, должна быть теплой.
   Жаль, пледа у него никакого нет. Да и запасной одежды в машине он не возит. А ведь раньше всегда возил, мало ли что? Лет десять назад. Или пятнадцать. А потом? Как-то бросил, а вот теперь бы сгодилась. Ага, и пара женских туфель, случайно кем-нибудь позабытых. Но как-то не забывали.
   Но это все детали. Что со связью? Пробиться к приборам не удавалось. Все перекорежило так, что пришлось выломать спинку собственного кресла. В ограниченном пространстве - далеко не с первой попытки. И напрасно. Вся передняя панель разбита в труху. Тут даже чинить уже было нечего. Что ж.
   Выбрался. Вернулся к светлой своей девочке. Она сидела на камне, обхватив руками обтянутые алой рубахой коленки. Рубаха была широкая и длинная, и вот так, прижав коленки к груди, она умещалась под ней вся. Рубаха хранила его запах, и, прижавшись носом к коленям, она тихонько вдыхала его, полуприкрыв веки, привычно отделяя до боли родные нотки от множества других запахов и ароматов. Вокруг пахло хвоей, сыростью, какими-то техническими жидкостями, пролившимися среди обломков машины. А Анхен... Анхен всегда пах для нее небом, солнцем, бьющим в глаза, жаром раскаленного камина. Или это небо пахло Анхеном. Ведь в тот, самый первый их день, он подарил ей именно небо.
   Нет, строго говоря, это не была их первая встреча. Во время самой первой она и разглядеть-то его не успела. Он промелькнул перед ее растерянным взором ирреальным видением, материализовавшись лишь стопкой бумаг, которые она подписала, не глядя, да набором кратких инструкций, которые ей затем долго и подробно объясняла декан. А вот потом, два долгих месяца спустя, они пришел к ней специально - знакомиться. Дождался у выхода с секретарских курсов, извинился за то, что был так тороплив и невнимателен в их первую встречу, и сказал, что с него за это подарок. Любой, на выбор. А она, глядя на него снизу вверх восторженно-испуганными глазами и обмирая от собственной смелости, попросила - небо. Взлететь в небо, высоко-высоко, как дано лишь вампирам.
   А он не посмеялся. Он посадил ее в свою сказочно-алую машину и взлетел. И увез ее в горы, подальше от посторонних взглядов. А там долго кружил, крепко прижимая к своему сильному телу. Уже без машины. Только он, она и небо.
   А вот соседки по общаге, когда она рассказывала им об этом, смеялись, называя наивной деревенской дурочкой. Говорили, надо было просить колье с бриллиантами. А лучше квартиру. А не ютиться в одной комнате с тремя соседками.
   Инга вздыхает. Квартира у нее теперь есть, хоть она так никогда о ней и не попросила. Но что ей делать, если небо по-прежнему пахнет Анхеном, а у нее больше нет крыльев, чтоб туда подняться? Как ей жить в одном городе с ним, зная, что никогда?.. И алая машина, с которой все начиналось, теперь лежит перед ней грудой искореженных обломков. И Анхен смотрит на нее своими пронзительными карими глазами, последний раз, самый последний из всех возможных, а у нее даже нет для него малюсенькой капельки крови. Ни единой капли неотравленной крови.
   Она дрожит, пытаясь сильнее обхватить колени.
   - Одевай, - он протягивает ей халею. - Будет теплее.
   Она послушно одевает эту странную вампирскую одежду, слишком похожую на женское платье. Одеяние ей и широко, и длинно, а он смотрит на нее таким странным взглядом, и она никак не может понять его значение. Спутанные черные пряди небрежно спадают на его обнаженную грудь. И ей хочется провести по этой груди пальцами, прижаться губами. Но она понимает, что ему это будет тяжело.
   - А мое платье? - робко интересуется она. Надо вернуть ему его одежду, его обнаженный торс вызывает слишком много несбыточных желаний.
   - А платье сказало, что надо иметь совесть, ты его уже третий год носишь. Ушло на заслуженный отдых.
   - Совсем? - она как-то сникла. Ведь платье тоже хранило память о нем. И, судя по его реплике, он ее в этом платье - помнил.
   - А императорская халея тебе уже не наряд? - изобразил праведное возмущение. - Да если б Владыка увидал тебя в таком виде - он бы схлопотал остановку сердца, несовместимую с дальнейшим пребыванием в столь высокой должности.
   - Не пожалела б, - неожиданно злобно бросила Инга. И тут же испуганно прикрыла рот ладошкой, - прости.
   - Я не слышал, - он отнял ее ладонь ото рта и принялся целовать. Сначала саму ладошку, потом каждый пальчик. Она не забыла и не простила. Маленькая девочка, которой положено обожать вампиров. Всех. А она упрямо любила только его одного. Но он ведь тоже ничего не забыл.
   - А Кардэниса я убил, - прошептал он почти беззвучно. - Я тебе уже сказал?
   Она испуганно машет головой.
   - Но ты говорил, пока он в фаворе...
   - Я говорил, что фавор не вечен. А память у меня долгая.
   - А тебе ничего не будет? - нет, ее не смутил факт убийства, она боится лишь за него. Любимого. Единственного. Что еще может быть важно?
   - Нет, - горько улыбается он. - Не сегодня. Меня и так лишили должности, куда уж дальше? Да и пусть сначала докажут.
   - Не докажут? - вопрошает взволнованным шепотом.
   - Нет, мое солнышко. Не докажут.
   Они возвращаются к костру, он надувает для нее матрас. Ингу явно клонит в сон, на бревнышке ей долго не высидеть. Вновь бросает взгляд на небо. Дождь все же будет. Интересно, далеко их отнесло от жилья? Он ведь даже и не следил. Но за пару часов он, наверное, долетит. Вот только стоит ли им спешить? Да и дождь того гляди начнется.
   В любом случае, он хотел побыть с Ингой. Ни люди, ни вампиры его сейчас не интересовали. Они останутся. Переждут дождь в его разбитой машине. А вечером... В крайнем случае - утром, он вернет Ингу домой. Да ему и самому надо - домой, его там ждут... Кого он обманывает, никто его не ждет. Он и прежде-то был ей не нужен, а сейчас... Она же его даже не узнала. Все, что ей теперь нужно - это еда и крыша над головой. А это и слуги обеспечат, он распорядился.
   Решительно тряхнул головой и вновь отправился к машине. Надо выкинуть из нее все лишнее и перетащить поближе к огню. И по возможности расправить корпус, чтоб внутри стало чуть просторнее. Конечно, походный шатер подошел бы им сейчас куда больше искореженной машины, но вот уж чего он никогда с собой не возил...
   Вытянуть машину оказалось непросто, она плотно застряла между камней. Дальше мешали деревья, пришлось поднимать над кронами. И когда он добрался, наконец, до Инги, то чувствовал уже разве что усталость.
   А она спала, разомлев у огня, человеческая девочка в одежде императорского дома Эльвинорэла, кощунство и святотатство в одном лице. А он смотрел на нее - и не чувствовал раскаянья. Главное, что его маленькой девочке тепло.
   Подбросил поленьев в огонь, сполоснулся в реке и прилег рядом. Думал, просто подождать, пока она проснется. Но уснул сам.
   А разбудил их все-таки дождь. Он бы не стал открывать глаза из-за такой мелочи, но Инга зашевелилась, пытаясь спрятаться от вездесущих капель, и он помог ей перебраться в машину. Матрас, когда-то идеально совпадавший по размерам с багажным отсеком, теперь вошел в покореженное пространство с трудом, нелепо выгибаясь и топорщась по краям. Закрыть дыру на месте отлетевшей задней двери было нечем, оттуда тянуло промозглой сыростью, но, если ветер не переменится, потоп им не грозит.
   А впрочем, можно сделать и проще. Брошенная оземь сила выросла стеной огня, перегородившей вход. И дождь остался где-то вовне, а воздух сразу стал значительно суше.
   - А мы не сгорим? - Инга прижималась к нему испуганной птичкой, глядя на его огонь расширенными от изумления глазами.
   - Нет, моя маленькая. Будет просто теплее. И светлее, - прежде он не демонстрировал ей столь явно своей силы. Как-то не было ни повода, ни желания. Она знала, что он любит огонь, знала, что может почти мгновенно разжечь любой костер, но вот так, стеной ровного синего пламени... Настоящее чудо. В их бесконечно невозможную встречу за гранью всех прощаний. Ту, которой и быть-то не могло. Но случилась.
   А она о нем так многого не знала. Вот этот огонь, горящий прямо из лужи, наряд, который он назвал императорским... Но это детали, она знала больше, она знала его. Его душу. А за отпущенные им пять лет прожить все его восемьсот нереально, она никогда и не пыталась. Он не любил рассказывать, она не настаивала. Она понимала, что та его жизнь, за Бездной, она совсем другая, человеческому разуму недоступная. Ей было достаточно той, что они вели здесь.
   Она прижимается к нему слишком крепко, чувствуя щекой капли на его коже. Не удерживается, слизывает ближайшую языком. Он вздыхает чуть глубже. Но не отстраняется, и она продолжает. Скользит языком по его ключицам, целует в шею, гладит его широкие плечи дрожащими от сдерживаемой страсти пальчиками. Он со вздохом откидывается назад, зарываясь пальцами в ее волосы, позволяя ей скользить губами по его груди, целовать, дразнить, прикасаться. Она по-прежнему сводит его с ума - ее пальцы, ее губы, ее желание. Даже запах алкоголя, безжалостно сплетенный с ее запахом, уже не мешает. Почти не мешает, он почти притерпелся.
   Ее губы спускаются все ниже, целуя заметно напрягшийся живот. Язык, дразня, скользит вокруг пупка и проводит влажную дорожку вниз, к самому поясу его брюк. Ее пальцы уже нашли на них застежку. Он заставил себя шевельнуться, перехватывая инициативу, пока не стало слишком поздно. Он и так уже с трудом справлялся с собственным возбуждением. Еще немного - и он уже просто не сможет ее оттолкнуть.
   Впрочем, не смог и теперь. Только переложил ее руки себе на плечи, только впился губами в ее нежные губы. А дальше... Золотое шитье халеи царапало ему грудь, а ему хотелось ощущать лишь ее нежную кожу... Его желание сбылось, но ее участившееся дыхание стало слишком глубоким, и он развернул ее спиной к себе, прежде, чем успел сообразить, что он делает. Брюки... мешали когда-то раньше, сейчас уже нет, уже ничего не мешает... Мозг почти не работает, лишь последняя мысль там отчаянно бьется: он сможет. Он обязательно, всенепременно сможет. Ведь когда-то он был эльвином, и любил своих женщин, многих - многих женщин, но никого из них не кусал. Не кусал. Не кусал.
   Он впивается зубами в собственную руку, сжимает челюсти до боли, но организм не обманешь. Он чует иной запах. Он жаждет иной крови.
   Он срывается. Он даже не помнит этого мига, когда зубы вошли в ее вену. И сколько судорожных, жадных глотков он успел уже сделать, тоже едва ли осознает. Просто в какой-то момент горло перехватывает так, что невозможно даже вздохнуть, зубы возвращаются в свое изначальное состояние, а желудок скручивает спазм.
   И волна горячей, отвратительно пахнущей крови, выливается из его горла, запачкав Инге плечо. В глазах пляшут черные точки, желудок разрывает от боли, сердце колотится, как сумасшедшее, он задыхается. Последним усилием воли, практически наощупь, он выбирается наружу, под дождь, который и не думал прекращаться, и его снова рвет. Долго, тяжело, безобразно, выворачивая внутренности. Но это не помогает, яд успел всосаться в кровь. Он отчаянно пытается сделать вздох, но уже не может, дыхание парализовано. Тело тоже отказывается слушаться. Он неловко заваливается на мокрую от дождя землю. Сердце, сделав последний, отчаянный рывок, замирает. Как глупо. Ни разу в жизни он не позволял себе подобной глупости, и вот... Инга. Он даже не успел взглянуть, что он сделал с Ингой...
   А Инга... Инга сумела подняться не сразу. Какое-то время она обессиленно лежала на залитом кровью матрасе, оглушенная, потерянная. Почти... все почти сбылось. И оставался, казалось, лишь миг до ослепительного, вселенского счастья... Но он отстранился... ушел. Впервые ушел, не позволив ей испытать то острейшее наслаждение, равного которому ей не мог дать никто, ни вампир, ни мальчишка. Наслаждения, за которое она платила черным провалом беспамятства, и готова была платить. Но он ушел, не вынеся вкуса ее отравленной крови. Ни наслаждения, ни беспамятства. Только в ушах все шумит, и тупо ноют виски, и глаза... лучше держать закрытыми. И, если не шевелиться, то скоро все пройдет. Непременно. Вот только очень хочется пить.
   Тянуло сыростью. Медленно, через силу, она чуть повернула голову и скосила глаза на вход. Его волшебный огонь более не горел, и холод вновь проникал в разбитый остов некогда прекрасной машины. Все было некогда прекрасным. Некогда. Не сейчас. Она заметила кровь. На матрасе, потом и на плече. Испугалась, что рана не закрылась. Раны от укусов обычно заживали быстро. Через сутки уже и следа не найти. Какой-то фермент в вампирской слюне. А уж кровотечений и вовсе... Но, может, алкоголь в крови помешал этому ферменту подействовать, и она теперь попросту истечет кровью? Бесполезной отравленной кровью, которая Анхену более не нужна.
   Не нужна. Ненужная. Бесполезная, словно эта разбитая машина. Спустя несколько мучительно-горьких минут она все же нашла в себе силы ощупать рану. Нет, крови не было, там все затянулось, как и всегда. А это... Сообразила не сразу. Его просто стошнило. Его тошнит от нее, ее крови, ее запаха... Лучше бы им не встречаться, не видеться больше, она бы хоть в памяти его осталась красивой, а теперь... вспоминая о ней теперь, он будет вздрагивать от омерзения... Почти не задумываясь, она пошарила вокруг, нащупала какую-то тряпку, стерла кровь с плеча, попыталась оттереть матрас. Бесполезно. Уже впиталось. Уже собралась выкинуть тряпку вон, и только тут поняла, что держит в руках. Обрывок собственного платья.
   Горько. Как горько все кончилось. И кружится голова, напрасно она встала, каждое движение отдавалось болью в висках. И холод. Он обступал все сильнее. Надо найти в себе силы, и одеться. Но из одежды есть только его вещи. Да, он отдал их ей, но это было до того, как...
   Растерянно взглянула в сторону входа. Куда он ушел? Вернется ль? И что делать теперь ей? Мозг не сразу сумел осознать неправильность открывшейся взору картины. Залитое дождем кострище. Пара бревен, с которых стекают тяжелые капли, кучка наломанных Анхеном дров, которые так и не успели бросить в костер. И тело. Неподвижно лежащее ничком тело, полускрытое дровами. Черные волосы в грязной луже, неестественно выгнувшаяся рука.
   - Анхен! - она в ужасе бросается к нему, позабыв о собственной слабости, о всех глупостях, что успела понапридумать, - Анхен!
   Он лежит неподвижно, лицом в огромной луже, и в этой луже тоже кровь, кровь... Она пытается перевернуть его хотя бы на бок, но мокрое тяжелое тело скользит, вырываясь из слабых пальцев. Она плачет, и пытается снова и снова. На бок. Чтобы он мог дышать. Чтобы не захлебнулся. Его тело кажется ей ледяным. И никак не получается прощупать пульс.
   Нет, это просто нервы, так не бывает. Он же вампир. Он могучий, непобедимый, бессмертный вампир. Он же не мог, просто не мог умереть от глотка отравленной крови. Или мог? Ведь недаром он всегда так не одобрял алкоголь.
   Искусственное дыхание. Непрямой массаж сердца. Да, она умеет и знает, но точно ли это поможет ему? Не человек, вампир, и, возможно, другое сердце. Да и дыхание... Ее дыхание сейчас - это не то, что способно его спасти. Но другого нет, и она делает, делает, делает... Хоть что-нибудь. Хоть что-то, и, быть может, он все же очнется. Он же вампир, он же сильный, он сможет...
   - Ина... - ей это показалось, или она услышала? Замерла, опасаясь вздохнуть, до боли всматриваясь в его бледные губы.
   - Ина...
   Она плачет и смеется, обессиленно падает ему на грудь, и теперь уже отчетливо слышит - он дышит. Он дышит, сердце бьется, а значит, все будет хорошо.
   - Ина... - ему хватает сил лишь опустить руку ей на спину. Хотел погладить, прижать... а уже не вышло. Жива. Он не успел ее погубить, она сумела встать... без медикаментозной помощи. Он не погасил небесный свет ее глаз. Жива.
   А дождь прошел. И даже солнце, наконец, показалось. Вот только оно совсем не высоко, того гляди исчезнет за горами, и длинные тени крадутся все ближе.
   - Оденься, Ина... Надо вытереться и одеться... Будет холодно, - говорить выходит с трудом. Его голос похож на шорох песка в пустыне. И надо быть вампиром, чтобы расслышать. Она не вампир. Она пытается читать по губам.
   - Анхен... Ты ведь поправишься, Анхен? Все ведь пройдет? - жизнь возвращается к нему медленно, слишком медленно. Но разве она знает, как должно быть? Вампиры практически бессмертны, практически неуязвимы, это знает каждый. Но как быстро их организм способен справится с любой проблемой? Людей этому не учат. Даже на медицинском.
   - Да... Не сразу, но поправлюсь... - его губы чуть дрогнули, пытаясь изобразить улыбку. Его улыбка умела успокаивать лучше всяких слов. Он знал и пользовался, но сейчас... Улыбка не получилась, ей показалось, губы дрогнули от боли. - Когда оденешься, поищи мне лекарство... Синяя коробочка, в ней ампулы... Без надписей, просто черная вязь... Узоры...
   - Да... Да, конечно, сейчас... сейчас, - слабость, отступившая от страха за него, вновь вернулась, навалилась на плечи с утроенной силой. И уже головы не поднять. А уж идти... Глаза закрываются сами.
   - Ина...
   Она идет. Она же врач, она сильнее собственной слабости. Одевает его рубаху и это странное черное платье, название которого она уже забыла. Платье слишком длинно, полы будут тащиться по грязи. И она завязывает узлом каждое из четырех полотнищ, из которых состоит его несшитая юбка. Ногам холоднее, но зато не испачкается. Долго ищет
   коробочку с лекарством. Часть ящиков заклинило, да еще и вдавило один в другой, перекорежив, проломив дно. Открыть удалось лишь из упрямства и безысходности с самой последней из всех последних попыток. Синяя коробочка... наверно, это была она. Множество витиеватых черных узоров на размокшей бумаге и мелкие осколки стекла... Да, это были ампулы. Но они раздавлены, все до единой. Лекарство вытекло... впиталось, смешалось... лекарства нет...
   Какое-то время она отчаянно перебирает содержимое других ящиков, вдруг были еще, другие, старые, завалились, а он и забыл... Нет, ничего похожего. Зато попадается пустой пластиковый контейнер. Непонятно, что хранилось в нем раньше, но для воды подойдет. Хотя бы воды, раз уж больше совсем ничего... Горло сполоснуть, а может, и внутрь. При отравлении надо много пить, но это людям, а ему... ему, наверно, лучше крови, но крови нет, кроме той, что его и отравила...
   Пошатываясь, она добирается до реки. Поскальзывается на мокрых камнях, падает коленками в воду. Испуганно осматривается. Нет, не поранилась. Ее текущая кровь была бы ему сейчас худшим раздражителем из всех возможных. И лишь теперь вспоминает, что и сама умирает от жажды, и долго пьет ледяную воду, будучи не в силах остановиться. От холода сводит зубы, начинает саднить горло. Она споласкивает контейнер и набирает воды ему.
   Он лежит все там же, в той же позе, глаза закрыты, дыхания почти незаметно.
   - Анхен! - она пугается, что ему опять хуже, но он отзывается, его ресницы чуть вздрагивают, он открывает глаза. - Я принесла тебе воды. Попьешь?
   Он пытается приподнять голову, но бессильно откидывается назад.
   - Позже. Поставь. Сначала лекарство.
   - Лекарства нет, Анхен. Я нашла коробку, но ампулы... они разбились. Все.
   Стон сдержать не удается, глаза закрываются сами. Ну почему он не проверил? Как он мог? И ведь знал же, что на алкоголь у него реакция нестандартная. Тяжелейшая аллергия, другим вампирам и не снилось. Понадеялся... Или настолько хотел умереть? Ему казалось, что разбив машину, свое стремление к самоубийству он удовлетворил. Показалось.
   Вздрагивает, ощутив прикосновение мокрой ткани к своему лицу. Инга аккуратно протирает его широким рукавом своей (теперь уже своей) рубахи.
   - Может, все же попробуешь выпить воды?
   Он чуть кивает, и она приподнимает ему голову и помогает напиться. Он пьет медленно и неловко, даже глотает с заметным усилием. И его вновь тошнит, спазм за спазмом, даже когда воды уже не остается.
   - Это ничего, - шепчет он ей. И отключается.
   А она вновь протирает ему лицо рукавами рубахи, убирает со лба слипшиеся черные пряди. Какие страшные круги залегли у него под глазами. Надо бы перенести его в машину, но она понимает, что ей не справиться. Значит, надо снова вытащить из машины матрас и перекатить на него Анхена. Это должно быть не очень сложно. Перевернуть же его у нее получилось, а это почти то же самое. Не может же он лежать на мокрой земле.
   Он приходит в себя уже в сумерках, ощущая рядом дрожащий комочек.
   - Ина...
   Она проводит дрожащими пальцами ему по щеке. Он чувствует ее холод. Плохо. Как же все плохо, надо зажечь хотя бы огонь. Пытается сесть и едва опять не теряет сознание. Испарина. Сердцебиение. Вот о чем он думал? В глуши, без лекарств, без глотка свежей крови... Нет, он-то выберется. Это будет долго, мучительно, но ведь и не такое бывало. Вот только Инга. Надо как-то вытянуть Ингу. Ведь он в ответе за свою девочку. Что бы ни было. Он в ответе.
   - Помоги мне.
   Она тянется, готовая его поддержать. Он лишь качает головой.
   - Надо развести огонь. Поставь дрова. Красиво, как я учил. И найди в машине сухую бумагу, я не смогу сейчас... - его колотило так, что он был не уверен, что подожжет и бумагу. Но перстень Рода все еще у него на пальце, с ним должно получиться... хотя бы искру. Ведь спичек в машине, понятно, нет.
   Костер разгорается. Где-то через полчаса мучений. И Инга тянет к огню свои озябшие ладошки. Ее худенькая фигурка, черным силуэтом выступающая на фоне красновато-оранжевых отсветов, кажется ему сейчас особо хрупкой и беззащитной.
   - Ина, - ему нравилось звать ее так. Нравилось слышать, как звучит это коротенькое имя. Нравилось видеть, как вспыхивают ее глаза, когда он называет ее так - коротко и интимно. Но сейчас ему было нечем ее порадовать. - Я не смогу вернуть тебя сегодня домой, - помолчал. Она лишь кивнула. Это она догадалась. Вот только все еще хуже. Куда хуже. - И завтра, видимо, тоже, - про послезавтра он пока промолчит, она и так напугана его самочувствием. - В таком состоянии мне не взлететь, Ина. Прости. Я украл тебя с праздника и мне нечего предложить взамен. Наш праздник не удался.
   - Мой праздник - это ты, ты же знаешь. И если вместо одного дня у меня будет два...
   - У нас нет еды, Ина. Совсем, никакой. Сколько ты сможешь продержаться без еды?
   - Человек может прожить без еды неделю, я читала, если есть вода, а воды у нас много...
   А сколько может продержаться без еды вампир, ослабленный болезнью? Точно знающий, что ему ни восстановить своих сил, ни взлететь без глотка свежей крови не выйдет? Ведь у него еды тоже нет... Но будет. Через пару дней, когда ее кровь вновь станет чистой и ароматной. Через пару дней, когда он начнет с ума сходить от голода и бессилия, от возможности протянуть руку и взять. От понимания, что она отдаст. С радостью, не задумываясь, ведь это поможет ему излечиться. А он... а он точно знает, что измученный, обескровленный болезнью, он не сможет остановиться, и если возьмет - то все. Инга. Пресветлая его девочка. Неужели он погубил и ее?
   Тихий стон прорывается сквозь сжатые зубы. Она понимает по-своему и спешит утешить:
   - Анхен, мы же в лесу, здесь наверняка есть грибы, ягоды. Совсем без еды я не останусь, что-нибудь непременно найдется, ты не волнуйся. Лучше скажи, что нужно тебе?
   - Сон. Время... И чудо, Инга. Маленькое такое чудо.
   Вышедший к их костру охотник. Или грибник, он не привередлив. Опустившаяся с небес вампирская машина тоже неплохо. Но чуда, конечно же, не случается.
   И весь следующий день он бессилен встать. И не в силах помочь ей - ничем, если только советом. Она появлялась и исчезала. Спускалась к реке, чтоб набрать для него воды. Ходила в лес, чтобы принести еще дров. Говорила, что нашла заросли малины, но он не верил. Не чувствовал запаха, да и не растет здесь малина. Это только в сказках в любом лесу под каждым кустом - грибы, и на каждом - ягоды. Они не в сказке. Совсем.
   А его разъедал алкогольный яд. Его организм боролся, но был не в силах избавиться от него. Нужен растворитель. Если не лекарство - то хотя бы кровь. Чистая человеческая кровь. Он видел ее во сне. Он грезил ей наяву в те короткие моменты, когда приходил в себя. Ему нужна была кровь.
   Очнулся от того, что она с разбегу ткнулась в него всем телом. Перепуганная, дрожащая.
   - Ты чего? - от резкого толчка у него опять заломило виски.
   - З-змея. Там. Я чуть не наступила.
   - Укусила?
   - Н-нет, просто... рядом. Я ей почти на хвост. Ногой, - дрожа, она пыталась вжаться в него, словно он мог спасти от всего на свете. И отчаянно поджимала босые пятки. Змей Инга всегда боялась панически. До ужаса, до безумия. Все понимала, и все равно боялась.
   А ведь он обещал носить ее, босоногую, на руках. А сам не в силах даже подняться на ноги. И время. Он почти слышал, как шуршит, убегая, отпущенное Инге время. С каждым часом ее кровь чище, а его жажда сильнее. Яд высушивает, выжигает, губит. Блокирует его магию, туманит разум, отнимает волю.
   - Мы с тобой умрем? - спросила его ночью Инга, дрожа от холода и глядя в далекое, усеянное звездами небо. Голодная, ослабевшая. Напуганная его беспомощностью, отсутствием явных улучшений. Днем она еще держалась, но страхи всегда выползают ночью.
   - Обязательно, - не стал спорить он. - Вот только на внуков твоих для начала посмотрим - а потом и умрем. Ты обещала меня познакомить, помнишь?
   Она улыбнулась. Из вежливости, она и прежде слабо представляла собственных внуков. Потому как не могла себе представить того, от кого ей захотелось бы иметь детей. Кроме несбыточного, конечно. Кроме несбыточного.
   Она заснула почти под утро, доверчиво прижимаясь к нему всем телом, вдыхая его родной и любимый запах. И ей снилось, что все вернулось, и ей снова всего восемнадцать, и впереди у них долгие пять совместных лет. Целая жизнь. С ним.
   А ему снилась кровь. Ручьи, реки, водопады свежей чистой крови. Ему снилось, что вены его пересохли и сжались, и эти потоки питательной крови просто не могут проникнуть в них. Не могут очистить, избавить... Ему так нужна была кровь...
   Он проснулся с рассветом, в испарине, с единственной мыслью, стучащей в больных висках: немедленно. Он должен выпить немедленно. Глотнуть. Хоть глоток, хоть каплю. Прямо сейчас, иначе ему не взлететь. Он никогда больше не сможет летать, он навсегда останется инвалидом, если вот прямо сейчас, тотчас... А Инга спала, доверчиво прижимаясь...
   Он оттолкнулся от нее рывком, падая назад, откатываясь прочь. Сел, стараясь унять сердцебиение. От столь резких движений виски ломило, перед глазами все кружилось. Он пытался успокоиться. Убедить себя, что ничего страшного с ним без крови не случится. Он выпьет. Он обязательно выпьет. Просто потом и не ее.
   Он даже сумел дойти до воды. Долго умывался, а потом и пил эту безвкусную жидкость. В голове чуть прояснилось, жажда крови временно отступила. Временно. Он не сомневался. Дальше будет все только хуже. Хотя физические силы понемногу, но прибывали.
   Он вернулся к костру полчаса спустя, весь мокрый после осторожного, но весьма неуклюжего купания, с парой толстых, отвратительного вида жаб, зажатых в руке. Не малина, конечно. И даже не рыба. Но он слышал, что их тоже как-то едят.
   Свой нож он нашел воткнутым в бревнышко возле костра. Видно, Инга брала вчера, когда ходила в лес. Развел огонь и, присев на бревнышко, начал задумчиво резать жабу. И что из этого годится в пищу?
   Ингу разбудил запах мяса. Жарящегося на углях, истекающего соком в эти шипящие угли. Мяса, которого здесь и сейчас быть не могло.
   - С добрым утром, - Анхен сидел напротив, все еще очень бледный, но сидел! Не шатаясь, уверенно и спокойно. С ясным взглядом, с легкой улыбкой. Влажные после купания волосы аккуратно расчесаны, и стекающие с них капли чертят тонкие дорожки по атласной коже. А перед ним, на потрескивающих угольках жарились нанизанные на палочки кусочки мяса.
   - Тебе лучше?
   - Лучше, моя хорошая. Грибов и ягод я не нашел, но завтрак все-таки будет. Смотри сама, насколько они должны быть прожарены, может, уже и готово.
   Стремительно приблизившись, она порывисто обнимает его. И чувствует, как он вздрагивает. Инга растерянно отстраняется, смотрит внимательней. И только тут замечает и общую скованность позы, и легкий тремор рук.
   - Анхен? Может, тебе лучше еще полежать?
   - Нет, солнышко, нам надо идти. Боюсь, здесь не слишком близко до ближайшего поселка.
   - Идти? - она понимает не сразу.
   - Мне нужно лекарство, Инга. Яд без него не вывести. А пока он в организме - я почти не владею собственным телом, - признает он горькую правду. - Яд разъедает мою суть, блокирует способности. Мне не взлететь в таком состоянии. Я хуже слышу сейчас. Довольно плохо вижу. Медленней реагирую.
   О том, что обоняние, напротив, обострилось, говорить не стал. Обострилось оно однобоко. Он чувствовал кровь. Только кровь. И почти задыхался от этого запаха. Он хотел пить. Больше всего на свете он хотел пить. Ему нужна была кровь, ее кровь, другой он не чувствовал на километры вокруг. И только боги знают, чего ему стоило сидеть и вести беседу.
   Яд убивал в нем эльвина. Не только физически. Даже думать, как эльвин, становилось все труднее. А вот вампир в нем - страшное создание жестокого солнца - все настойчивей требовал своей дани, все полнее овладевал сознанием.
   - Пока я могу хотя бы идти - нам надо двигаться. Поэтому кушай - и будем собираться.
   Она не заставила себя упрашивать. Мясо было готово. Не соленое, конечно, но вполне съедобное. Вот только не понять, что за мясо: кролик, курица? А, впрочем, откуда? Ну, тогда куропатка?
   - Анхен, а что за мясо? Кого ты поймал?
   - Это можно есть?
   - Да, конечно, мне просто любопытно...
   - Тогда ешь и не любопытствуй. А то вдруг окажется, что это та самая змея, что вчера тебя обижала...
   - Но это же не змея? - она даже палочку с мясом от себя отстранила, настороженно рассматривая нанизанные кусочки.
   - Нет. Не змея. Но лишь потому, что я не уверен, что люди их едят, - он чуть улыбнулся. Улыбка вышла печальной, но - хотя бы вышла. - Охотник из меня сейчас не получится, Ингуш. Поэтому лучше просто кушай. Оно съедобно, а чье оно - что за печаль?
   С завтраком она закончила быстро, голод не позволил долго раздумывать. Мясо и мясо. Вот только жаль, что его так мало. Собираться тоже было недолго. Вся имеющаяся одежда на них. Нож Анхен уже припрятал. Контейнер, чтоб было куда набрать воду, да матрас для сна, его сдуть - и он маленький и легкий.
   - Погоди, Анхен, а зачем сдувать? - Инга перехватила его руку, уже потянувшуюся к клапану. - Мы же можем просто на нем поплыть. Как на плоту, он должен нас выдержать.
   - Плыть? - он бы и в здоровом состоянии не доверил себя воде, а уж сейчас... Случись что, он и взлететь не сможет. Взлететь. Пока это было столь же естественно, как дышать, он мог неделями не отрываться от земли. Но сейчас... подумать только, один рывок, пара глотков - и он может вновь подняться в небо. Всего несколько минут - и он сможет...
   - Это горная речка, Инга, она опасна, - он решительно отбросил лишние мысли, сосредоточившись на беседе. - Там дальше могут быть пороги, крутые повороты, острые камни. Мы не вырулим, Ингуш, мне просто не хватит сил. А если тебя приложит течением о камень... Лучше пешком, надежней.
   - А когда у тебя кончатся силы идти пешком? - она редко позволяла себе с ним спорить. Он старше, мудрее, он лучше знает жизнь. Но сейчас он себя переоценивает. Или пытается обмануть ее. Но она видит, насколько ему трудно. Даже просто сидеть, делая вид, что он полон сил. - Что я буду делать, когда ты упадешь и не сможешь встать? Я не смогу тебя поднять, ты же знаешь.
   - Будешь ждать, пока я отдохну. Даже если я упаду - я встану, Инга, ты не бойся. До людей мы с тобой доберемся. Просто будет сложно. И долго.
   Долго. Только бы она не поняла, как пугает его слово "долго". Как мало шансов оно оставляет ей.
   - А по реке будет быстрее, Анхен, ну пожалуйста! И легче, нас вода сама донесет. А если начнутся крутые пороги, мы просто пристанем и обойдем их. Ну это же проще, чем идти всю дорогу.
   Он лишь улыбнулся, слушая ее рассуждения. Что такое нестись на неуправляемом плоту навстречу порогам, она явно не представляла. И как мало там шансов "просто пристать" тоже. Но слово "быстрее" оказалось магическим. Она не могла этого знать, но больше всего на свете он боялся не успеть вывести ее к людям до того, как кровавое безумие полностью поглотит его разум.
   И он согласился на плот. Первое время напряженно всматривался вдаль, ожидая опасности. Но они плыли. Час, другой, третий. А потом острые камни все же пропороли вампирский матрас. Ингу ему удалось уберечь от столкновения с огромным подводным валуном практически чудом. Как и выгрести с ней на берег.
   Матрас он спасать не стал, чинить его возможности не было. Да и плавать он больше был не согласен. Даже за волшебное "быстрее".
   Дальше добирались пешком. Он нес ее на руках, босиком ей было не пройти, слишком велика опасность поранить ноги. А это не только боль для нее, это и открытая кровь для него, запах которой мог оказаться фатальным. Он и так почти задыхался.
   Он нес ее на руках, и ее горло все время было так близко, так недопустимо близко. Только перехватить поудобнее, только склониться над ней чуть ниже. И больше не нужно будет идти, шатаясь от усталости, огибать завалы, пробираться меж бесконечных камней, поскальзываться, оступаться. Один глоток - и он в небе, бесконечном, свободном небе, полный сил, энергии, могущества! Зачем он несет ее, задыхаясь от боли и желания? Это же кровь, просто кровь, пища!
   Нет, это Инга, беззвучно убеждал он себя, это моя Инга. Мой солнечный луч, дарованный небом. Мой свет в бесконечной тьме. Превозмогая подступающее безумие, заставлял себя вспоминать: вот она поворачивает голову и улыбается. И он сбивается с мысли, и уже не может вспомнить, на что он злился. И бесконечная синева небес в ее нежном взгляде дарует покой. И солнце зажигается в груди от ее улыбки.
   Она - Светозарная Дева, в ней нет крови, это мираж, твердит он себе, плотнее сжимая челюсти. И вспоминает, как она танцевала. И как переливались солнечными бликами золотые ленты в ее волосах. И как звенели колокольчики отзвуками ее беззаботного смеха. Она танцевала для него, он знал это, чувствовал. Для него одного среди бесконечной толпы...
   Она - только кровь, что бежит под его чуткими пальцами, отделенная от них лишь тоненьким слоем кожи. Так куда он несет ее через этот бесконечный лес? Зачем бережет? Его силы сгорают в этом бессмысленном кроссе, его способности никогда не вернуться, если немедленно не вывести яд. Он еще может, еще может вновь стать полноценным эльвином и подняться в небо. Взлететь над этим миром с его условностями, над этим лесом с его завалами. Что ему этот мир? Один глоток - и это он будет диктовать свою волю этой земле, а не земля ему. Один глоток - сейчас, немедленно, ведь завтра уже будет поздно. Нечего будет восстанавливать, не к чему стремиться, его способности навсегда сгорят, уничтоженные ядом изнутри и солнцем снаружи. И только кровь спасет. Кровь всегда спасала от проблем, даруя силу, легкость, свободу. Свободу под этим солнцем. Только кровь дает жизнь. Так во имя чего отказываться?
   Инга что-то ему говорила. Он не слушал. Не слышал. Кровь шумела в ушах. Кровь застилала взор. Он лишь прижимал ее к себе крепче, чтоб не заметила, что у него осталось уже только два зуба, острых, словно самые лучшие иглы, дарующих жизнь не хуже тех, через которые войдет в его вены лекарство...
   Он шел. Нет, они останавливались, отдыхали, спали. Кажется, в какой-то день он даже сумел поймать для нее рыбу. И ягоды она однажды тоже нашла. Но это ему запомнилось плохо. Как и то, сколько именно дней... Осталось в памяти лишь, как он шел, продираясь сквозь лес, спотыкаясь на камнях и корягах. Прижимал ее к груди и нес - вперед, вперед, вперед. Забывая, что он вообще несет, зачем, куда. Просто шел - из упрямства, из гордости. Он не вампир, он эльвин. Он дойдет. Он дойдет и донесет, а потом... все остальное потом, он вспомнит и разберется. А сейчас - надо идти, только идти, больше ничего не делать. Идти. И нести свою ношу. Она важна. Зачем-то, он не помнил. Но пить нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя, надо просто идти. Река знает дорогу, река выведет. Там, в конце, будет кровь. Много, много крови. А эту нельзя, никак нельзя. Почему-то...
   Наверное, он все же упал и, обессиленный, отключился. Или просто лег вечером спать, просто этого не запомнил, как не помнил подробности мелькавших мимо дней и мест. Слишком сильно устал. Самая страшная битва - та, что с самим собой. И кто победил? Понятно, что точно он, но вот только он в этой битве был - за кого? За какую, собственно, часть себя? Ему было уже безразлично.
   Рядом пахло кровью. Привычно, как и всегда в эти дни. Желанной, но недоступной кровью. Почему желанной? Почему недоступной? Вот она, бьется жилка под пальцами, бери да пей. Вот только зачем? Он уже не хотел. Ничего более не хотел.
   Чуть отодвинулся и закрыл глаза. Тьма играла на сомкнутых веках красноватыми всполохами. Силилась напомнить об огне и крови. Он не хотел вспоминать. Он не желал быть эльвином и не жаждал - вампиром. Хотелось просто погрузиться во тьму - до конца, без остатка...
   - Анхен! - Инга кричала и трясла его, - Анхен!
   Он не слышал. Он уже давно разучился понимать ее речь. Все было лишь шелестом трав да колыханием листвы. Где-то там, в вышине, сияло чужое безжалостное солнце. Он не мог его видеть, и даже не удавалось его почувствовать. Он просто помнил, где-то там, наверху, оно есть. Оно так долго жгло его жизнь, но больше никогда не будет иметь над ним власти. Уже скоро. Совсем.
   А Инга щупала пульс и снова не находила. Пыталась пробудить его сердце, но оно больше не отвечало. Яд победил. Яд все-таки его победил. Она не плакала. У нее не было сил и не было слез. Ей казалось, она давно это знала. Догадывалась, наблюдая, как из его глаз уходит узнавание. Осознание, понимание. Он просто шел, и меж бровей залегала упрямая складка, а взгляд стекленеющих глаз был направлен куда-то сквозь... Потом упал. И на этом - все.
   Отчаявшись дозваться его, она положила голову ему на грудь и прикрыла глаза. Значит, так. Что ж. Зато с ним. До конца, навсегда уже с ним. Где-то вдали лаяли собаки. Должно быть, деревня. Немного всего не дошли. Жаль. Возможно, она еще смогла бы туда добраться. Но к чему ей внуки, которых он никогда не увидит? Как ей жить, зная, что он умер из-за нее? Нет, она его девочка, она с ним. Теперь он уже не может ей запретить.
   Ей вспоминалось, как они танцевали. Где-то в небесах, и он говорил, что она похожа на лист, носимый ветром. И она парила среди ветров, легкая, невесомая. И его сильные руки держали ее. Порой отпускали, но всегда ловили. И вновь возносили в небеса... Но любой лист рано или поздно падает на землю. Она это знала. Не думала только, что он упадет чуть раньше...
   Он был уже далеко, когда ветер принес ему запах огня. И крови. Иной, чужой крови. Не той, что была под запретом. Это было чем-то важным... значимым. Это было то, к чему он шел... Он пришел?
   Он заставил себя очнуться. Продираясь сквозь тьму вечной ночи обратно к свету, он мучительно пытался вспомнить: зачем? Зачем он шел так долго и трудно? Куда? Нет, все же - зачем? Это было так важно, и он все же дошел... Так что он должен сделать теперь?
   Он лежал и слушал, как сердце толкает кровь. Маленькое, слабое. Не его. Но кровь послушно бежит, совершая привычный круговорот, а его шею щекочет чье-то дыхание. Прошла, наверное, целая вечность, пока он вспомнил, что кровь имеет имя. Инга. Его маленькая Инга.
   - Анхен? - почувствовала? Услышала? Не важно. Приподняв голову, она всматривалась в его лицо, замирая, следила как, вздрогнув, приподнимаются его веки. Смотрит. И даже, кажется, видит. - А у тебя сердце не билось, - пожаловалась ему. На него же.
   - Испугалась?.. Я же говорил - отлежусь...
   - Ты сможешь идти? - робкая надежда во взоре. Она слишком рано отчаялась, он же вампир. Ну, подумаешь, сердце.
   - Нет. Дальше ты одна.
   - Я тебя не оставлю!
   - Не оставишь. Спасешь. Там кровь... люди. Ты дойдешь. Найдешь телефон. Позвонишь Сериэнте. Объяснишь. Мне нужно лекарство. Я дождусь. Я просто идти не могу. Но дождусь.
   Она поверила. Закивала, коря себя за глупость. Давно надо было бежать в деревню. Вызвать вампиров, попросить людей помочь его донести...
   - Людям не говори. В таком виде вампира... видеть не стоит. Нельзя. Сэнту дождешься там. И будешь слушаться, как меня. Обещаешь?
   Кивнула. Поцеловала в холодную восковую щеку и поспешила прочь. Он смотрел, как она уходит. Как мелькают меж деревьев алые сполохи широких рукавов. Как солнце, прорываясь сквозь листву, заливает ее своим светом... Светозарная Дева уходила от него в сияющий свет. Вот и все, дальше не интересно...
   А ее путь оказался не так уж близок. И совсем не легок. Слабая от голода, босая, с израненными ногами, она с трудом добрела до ближайшей калитки и обессиленно осела на землю.
   Ее подобрали. Занесли в дом, дали воды. Решили, что она заблудилась в лесу. Она не стала спорить, да, заблудилась. Уже несколько дней, как. И теперь о ней волнуются, а ей очень надо позвонить. Сильнее, чем отдохнуть или поесть. Еще немного без еды она потерпит. А позвонить - это срочно, очень.
   Телефон в деревне был. Всего один, в доме старосты. Но ее проводили. И разрешили сделать звонок. А она поняла, что телефона Сериэнты не помнит. Да и не знала никогда. Он был в ее телефонной книжке, там много разных телефонов было, но на память... А чей телефон она может вспомнить? Вампира или того, кто связан с вампирами... Вспомнился лишь телефон Гоэрэдитэса. Не личный, секретаря. Правда, сейчас лето. Но Гоэрэ - не Анхен. Во время приемных экзаменов он обычно в университете бывал.
   Секретарша у светлейшего куратора была новая, незнакомая. Но Инга умела правильно представляться. С Гоэрэдитэсом ее соединили. Он выслушал. Холодно поинтересовался, сколько времени прошло после отравления. Уточнил, когда Анхен последний раз пил кровь. И взбеленился:
   - Да ты что, сдурела?! Смерти его ждешь?! Он с тобою носился всегда, как с писаной торбой, а ты?! Крови для него пожалела? Жизни для любимого жалко? Так сильно любишь, да?!
   - Но он не просил, он сказал - нужно только лекарство, - Инга растерялась.
   - Не просил?! А ты царица какая, тебя еще и просить нужно? Может, на коленях поумолять? Не просил! Ты сама не знаешь, что вампиру для жизни кровь необходима? Всегда была маленькой эгоистичной дрянью, но сейчас - это просто верх непотребства! - возмущение выливалось из вампира тяжелыми грязевыми потоками и грозило заполнить собой всю землю. - Я сейчас вылетаю. А ты - немедленно беги к нему и пои его кровью! Потому что если с ним по твоей вине хоть что-то случится - ты даже представить себе не можешь, как долго и страшно я заставлю тебя умирать!
   В ухо забили короткие злые гудки. Она съежилась на стареньком стуле, не замечая, что по лицу потоками текут слезы. Гоэрэ всегда ее ненавидел, она это знала. С того самого первого дня, когда она не смогла... соответствовать занимаемой должности. И, будь у нее выбор, она позвонила бы кому угодно другому. Но выбора не было, а Анхену необходима была помощь... Анхен. Неужели ему нужна была ее кровь? Но почему он не взял? Не обмолвился и словом? Она бы дала, она и сейчас даст, если это позволит ему почувствовать себя лучше. Она...
   Ее не пустили. Да и не было у нее уже сил на дорогу обратно. Оставалось лишь ждать. Ждать и уговаривать себя, что он и сам не велел ей возвращаться. И людей не велел присылать. Правда, он просил позвать Сериэнту. Ну, она ведь сказала, а Гоэрэ свяжется с нею сам.
   Она собиралась дождаться прилета Гоэрэ. Показать дорогу. Убедиться, что с Анхеном все хорошо. Не дождалась. Проглотив немного еды, провалилась в сон, больше похожий на забытье. И проспала до самого вечера.
   А вечером в комнату, где ее уложили спать, пришел Анхен. В свежем костюме по человечьей моде, с собранными в строгий вампирский хвост волосами. Полный сил, здоровья и того особого вампирского обаяния, которое не перепутаешь ни с чем другим. Присел на краешек постели, смотрел, как она спит, и не решался будить. А вот Гоэрэдитэса сомнения не мучили.
   - Нам надо ехать, Анхенаридит, - заявил, появляясь на пороге. И замер, завороженно переводя взгляд с грязной обтрепанной халеи, висящей на спинке стула, на алую рубаху, оставшуюся на спящей.
   - Да ты... совсем из ума выжил? Церемониальный наряд императорского дома - на рабыню? На эту девчонку, что едва не стоила тебе жизни?
   - Однако ж не стоила. И, покуда я жив - изволь выбирать выражения, - глаза последнего авэнэ опасно сверкнули. - В машине меня подожди!
   Ушел. А Инга от шума проснулась.
   - Анхен!
   - Да, моя радость, - он улыбался. Тепло и нежно. И глаза его светились счастьем. - Все хорошо, ты молодец, ты меня спасла.
   - Я едва тебя не погубила. И потом... Ты почему не сказал, что тебе нужна была моя кровь?
   - С чего ты решила? Неужели Гоэрэ наслушалась? Забудь, он в жизни не разбирался в медицине, - он отмахнулся, легко, беззаботно. Словно и не было этого серого утра, когда он и сам поверил, что уже не спастись. - И, кстати, о медицине. Вставай, мое солнышко. Добрый дядя Гоэрэ рвется отвезти нас в больницу. Хочу, чтоб тебя врачи посмотрели.
   - Добрый дядя Гоэрэ рвется отвезти нас разве что в Бездну, да там и высадить, - позволила себе фыркнуть Инга. С добротой этого "дяди" она сегодня очередной раз ознакомилась.
   - Пока я жив, моя радость, он будет рваться делать лишь то, что я укажу. А жить я теперь собираюсь вечно. Так что - считай, не повезло Гоэрэ, - весело усмехнувшись, он легко подхватил ее на руки, снял со стула халею и направился к выходу.
   Гоэрэ задействовал Службу Крови, те привезли рабов и лекарство, вернув ему здоровье, силы, способности. Он уже связался с техпомощью, остатки его машины уберут, ведь, как известно, вампирские машины не падают и не разбиваются.
   Инга жива и невредима, а с последствиями истощения ей помогут справиться в больнице. И он не сомневался, что для его девочки там сделают все необходимое и даже больше. А он - он сумел, он остался эльвином, несмотря ни на что. Он выдержал. Он не сорвался. Ему было, чему улыбаться, выходя во двор, к ожидавшему его Гоэрэ.
   - Тебя желает немедленно видеть Владыка.
   - Соскучился? И недели не прошло, как встречались.
   - Издеваешься? Ты покидаешь его дом с грандиозным скандалом, пропадаешь без вести почти на неделю, все уже с ног сбились тебя разыскивая. А теперь возникаешь - полумертвый, в обстановке более чем возмутительной, - Гоэрэ неодобрительно оглядел накрытую императорской халеей Ингу на руках у авэнэ. - Ты собираешься везти ее за Бездну?
   - Не надейся. Мы завезем ее в больницу. Это по дороге.
   - Тебя ждет Владыка, Анхен, какая больница?
   - Светлогорская. Не спорь, ты только напрасно тратишь время, - авэнэ был непреклонен.
   Он даже сесть не пожелал рядом с Гоэрэ, расположился сзади, так и не выпустив девчонку из рук до самой больницы. Затем лично отнес в приготовленную для нее палату. Усадил на кровать. Вздохнул.
   - Мне действительно надо лететь, Ина. Владыка и без того на меня зол. Так что, чем быстрее он сможет обругать меня последними словами, тем лучше.
   - Да, конечно, лети, - она попыталась улыбнуться. Ее последняя вампирская сказка подошла к концу. Ну, хотя бы закончилась хорошо. - Твоя одежда...погоди, я сниму рубаху.
   - Сними, конечно. И оставь у себя. На память, - ему хотелось бы одарить ее чем-нибудь на прощание. Чем-нибудь ценным, значимым, важным. Вот только не было при нем сейчас ничего. И времени у него уже не было тоже. С Владыкой не шутят, а Гоэрэ вряд ли забудет упомянуть, как он сильно спешил. - Только не носи, а то видишь, Гоэрэдитэс как злится. Спрячь куда-нибудь в шкаф. Она не для этой страны.
   Кивнула. Взглянула на него отчаянно, пристально, пытаясь навеки запечатлеть в памяти того, кого и так не забыть. Его последний жест, последний взгляд, последний...
   - Ты меня не поцелуешь? - не удержалась. - Последний раз, самый-самый последний.
   Поцеловал. Медленно и очень-очень бережно, словно все еще боялся ей навредить. Заставил себя оторваться.
   - Надо лететь.
   Но улететь от нее навсегда вот так, после всего, что было... Нет, он еще должен встретиться с врачами, убедиться, что обследование серьезных проблем не выявило. Должен еще хоть раз встретиться с ней.
   - Давай так, моя радость. Я слетаю сейчас домой, разберусь с Владыкой, с делами. А потом вернусь к тебе. Должен же я подарить тебе хоть один нормальный вечер после всего, что тебе пришлось вынести.
   Она кивнула, не веря своему счастью. Он ушел, чтобы занять свое место в машине Гоэрэ. Владыка не любит ждать. Сильно не любит.
   - Надеюсь, тебе хватило ума сообщить Владыке, что я уже лечу, а не что я все еще не лечу? - поинтересовался, когда машина взяла курс на Илианэсэ.
   - Сообщил, - коротко кивнул Гоэрэ и перешел к тому, что сейчас волновало его куда больше. - Анхенаридит, я не могу не заметить, твои отношения с этой человечкой давно уже потеряли всякую видимость приличий. Ты развратил ее, избаловал. Она полностью забыла свой долг. Где это видано, вампир погибает от недостатка крови в организме, а она примеряет его наряды и требует, чтоб его спасал кто-то другой!
   - Она моя девочка, Гоэрэ, и делает то, что велел ей я.
   - Я не заметил, чтоб ты велел ей хоть что-нибудь разумное. Ты должен поставить ее на место, Анхен. А лучше - вообще убрать за Бездну. Какой пример она подает окружающим? Разгуливать в одеждах вампирского правящего дома, бросив авэнэ помирать в лесу, словно ненужный мусор! Убери ее, Анхен. Иначе это сделает кто-то другой.
   - Она моя, Гоэрэдитэс, постарайся это запомнить. Потому что ты даже представить себе не можешь, насколько страшно не повезет тому вампиру, по чьей вине моя девочка проронит хотя бы слезинку. Я уж не говорю о тех, кто тронет ее хоть пальцем, - развернувшись всем корпусом, он впился взглядом в старого моралиста. Глаза Гоэрэ опустил, но свое несогласие скрывать не стал.
   - Пару лет назад, - продолжил тогда авэнэ, - светлейший Кардэнис, пользуясь своим особым положением при Мудрейшем нашем Владыке, очень любил играть с ножом. И однажды он поиграл им слишком близко от моей секретарши. Я бы сказал - недопустимо близко. Тебе рассказать, в каком именно месте его более не светлого тела нашли не так давно этот нож? Или и сам в курсе, ты ж следишь за новостями?
   - Да как ты!.. - Гоэрэ аж захлебнулся от возмущения. - Я только что спас тебе жизнь! Бросил все свои дела и примчался, хотя видит Светоч, более идиотского способа покинуть этот мир ни один эльвин еще не выдумывал! И в благодарность ты угрожаешь мне? Угрожаешь?!
   - Ты спас жизнь последнему эвэнэ Эльвинорэла. И заодно - непутевому братишке мудрого Тинтарэдиса. Не мне, - на праведные вопли он не купился. - Вот только один момент, Гоэрэ. Ты - не Тинторэдис, ты просто когда-то давно ему служил. И поэтому прав поучать меня и направлять на путь истинный у тебя не больше, чем вон у той птички, что сейчас мимо пропорхнула. И потому - не дай тебе Светоч еще хоть раз попытаться. Я помню, что ты верой и правдой служил моему брату. Но лишь до тех пор, пока ты служишь мне. Служишь, а не умничаешь, улавливаешь разницу?
   Гоэрэ кивнул, не скрывая раздражения, и уставился в ветровое стекло. Авэнэ тоже не удостоил его более и взглядом. Впереди ждал Владыка, и беседа с ним точно не будет приятной. А он улыбался, вспоминая, как она уходила прочь - маленькая девочка в императорской халее, и солнце сияло короной в ее золотых волосах...
   ...
   Ну а Инга... Инга ждала. Много лет. Но он так и не вернулся.
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"