Ночью опять приснился Генка. На этот раз он сидел на нашем холме у берега и ел абрикосы из кепки. Мы частенько переплывали реку и залезали в старые сады, где гигантский орех, покорёженная абрикоса, черешни, несколько яблонь и слива-венгерка приносили свои плоды для никого. Точно как те слезы у Битлов, cried for no one. Кто жил здесь когда-то - неизвестно, от дома остались только заросшие травой бугорки, но сад был жив, и щедро одаривал нас. Так как, после пересечения реки, из одежды были только плавки - складывать абрикосы было некуда. Поэтому Генка плыл в папиной кепке - аэродроме. Выглядело смешно. Потом мы садились на этот самый холм и наслаждались плодами трудов тех, кого уже нет. Здесь, по меньшей мере. Совесть моя молчаливо соглашалась, что воровством не назовешь.
Во сне, когда закончились абрикосы, Генка смастерил бумажный самолетик и запустил его по ветру. Белый треугольничек по пологой дуге опустился к воде, но у обрыва взметнулся вверх , и полетел на юг, к излучине. На этом месте я проснулся.
Стараясь не кряхтеть, слез с кровати. Потопал на кухню и сделал себе кофе. Сел с чашкой у окна и стал смотреть, как загорается рассвет. Небо было странно бесцветным, на востоке расширялась ярко синяя полоса. Ни облачка, снова будет жара. Хорошая жара августа, сквозь которую проглядывает прохлада осени.
Из комнаты притопала жена, завернувшись в одеяло и села рядом. Я обнял её за плечи.
- Ты чего? - пробормотала, посмотрев на часы. Она всегда просыпается, когда я встаю.
Я любовался её ухом, проглядывающим из под локона и молчал.
Опять Генка приснился? Она отняла мою чашку, и завозилась, устраиваясь поудобнее.
Да. Я хочу поехать на реку, на наше старое место.
А что ты там забыл?
Не знаю пока. Ты едешь?
Сейчас? Ты даешь! Мне надо хоть бы полчаса на сборы.
- Собирайся, чего сидеть. Но не спеши, делай все в удовольствие.
Не спешить - это стало моим лозунгом в последнее время. Когда меня подгоняет кто-либо, или я сам себя тороплю - жизнь становится плоской. Она уходить сквозь пальцы, как вода в песок. Спешишь - и день прошел, месяца нет, год прожит. И снова будет зима. Но и зиму то не ощутить, если суетишься.
Оказалось, что в семь утра все кафе города ещё спят. Покрутившись по центральным улочкам, я утвердился в гипотезу, что здесь эти места не служат несерьезному делу утреннего кофепития, уважающее себя кафе - это вечером под спиртное и тяжелую еду. Когда мы поворачивали с Шевченко направо у универмага - я заметил нашего бывшего завуча. Он горделиво плыла в сторону Никольской церкви.
- Мама говорит, - заметила жена, что Анжела теперь большой авторитет у батюшки, советы дает. Перекрасилась
Я хмыкнул. Завуч наша была известна своей беспощадной борьбой с религиозными элементами в рядах школьников. Под стенами этой самой церкви она самолично водила комсомольский патруль в ночь Крестного хода, дабы высмотреть учеников нашей школы. Потом таковым бывало несладко, унижать она любила и умела. Наша бедная скромная баптистка Василюк и девочка, поющая в католическом хоре - они были постоянными объектами для педагогических "наездов" и "острот". Кавычки потому, что смешно не было.
- Откуда такие люди, - спросил я жену, неспешно ведя машину вниз к крепости и , по инерции, высматривая открытую дверь кафе. - Они всегда на плаву. Унижают и давят тех, кто слабее, и безо всякого стыда и неловкости, лижут туфли тем, кто наверху. Смотри, - я разошелся, просыпаясь и увлекаясь разговором, - все политики в принципе таковы. И большая часть их электората. А кто не такой - того выбрасывают на помойку сами же избиратели. Он не гибкий, не успевает прогнуться под новые веяния. Помнишь старую начальницу в ЖЭКе? А как изменила тон паспортистка, когда узнала, что за нас просил сам Николай Иванович? Моментально я превратился из убогого просителя в родного брата. Бежала за мной до двери, умоляя взять назад бутылку коньяку. Это поведение - плод советской системы? Усатый товарищ вывел новую породу людей, которая крайне успешно существует, позабыв само понятие "честь"? Вооружившись цинизмом и релятивистским отношением к Истине, они топчут и высмеивают всякого непохожего, пресмыкаясь перед всяким начальником, будь то райком, внутренние органы или, теперь вот, властный директор фирмы? Откуда они все взялись?
Я совершенно разбушевался, потрясая в праведном гневе поднятой правой рукой.
Моя умная жена грустно улыбнулась.
- Из нас они взялись, изнутри. Почему ты решил, что мы лучше?
- Ну, мы живем по-другому.
- Это, отчасти, правда. Но живем мы так, потому что Бог миловал. Дал в детстве почитать правильные книги, достойных родителей, друзей. Удержал от выбора - жизнь или холуйство. А такие вот - они были всегда, я думаю. Стояли у Креста и плевались.
Мы выехали из города по Быстрицкой дороге. Слева заблестела река, в открытые окна машины заплыл роскошный запах лугов. Я остановился на пригорке и вышел. Потянулся и сказал.
Жаль, что кофе не попили. Я рано встал, мне мало одной чашки. Да и то пере-половиненой домочадцами.
- И что б вы все тут без меня делали? - засмеялась супруга и достала из сумки термос и чашки.
- Ты как это? Когда?
Она опять молча улыбнулась.
Я оперся на капот, взял кофе и стал блаженно осматривать окрестности.
- Если верить умным книжкам, - на том холме был лагерь польской тяжелой кавалерии, они спешили на помощь под Пятку, да не успели. Постояли здесь, почесали репу и ушли на Любар. Тысяча мужчин в железных кирасах, копья у седла и крылья за спиной. "Панцерны", элита польского войска того времени., скрестившая копья с турками, с немцами, сечевыми казаками. Хвастуны, драчуны и выпивохи. Кто теперь знает их имена, кто помнит их? Разве это вот безмятежное место, но и в этом сомневаюсь я теперь. " И место его не помнит о нем".
- Я вижу, кофе подействовал
- И кофе, любовь моя, и август, и ты.
Я хочу кататься по этим же дорогам, у меня есть железный конь, который пришел на смену их лошадкам. Как ты думаешь, взяли бы меня в гусары?
- Иногда, - сказала жена, устраиваясь на переднем сидении, - мне кажется, что только туда тебя и взяли бы.
Она потянулась и поцеловала меня в щеку.
-Х-ха! - рявкнул я, и пустил машинку галопом по корявой бетонке.
Несколько минут ехали молча. Когда дорога перевалила через холм и стала спускаться к реке, я посмотрел на обочину и икнул. В сотне метров от нас стоял тот самый блондинистый витязь с бородой. На этот раз в бежевых вельветках и белой футболке.
- Подберем? Мой голос, по-видимому, звучал потеряно, потому что жена съязвила:
- Чего паникуем, гусар? Конечно, подберем, раз голосует.
Я- гусар новичок. Ещё не обвыкся. И страшновато.
Витязь сиял улыбкой, словно рекламируя зубную пасту. В футболке он казался ещё больше. Он радушно нас приветствовал, и сразу разлегся на заднем сидении.
- Простите за бесцеремонность - но потолок не дает головы разогнуть.
Чего там, - сказал я, нам совершенно не мешает. А Вы штангист, гребец или культурист, откройте тайну?
- Нет, засмеялся бородач. Я не спортсмен. Оно все как-то само получается.
- Хорошо у Вас получается. У меня вся сила в живот уходит.
Он вежливо хихикнул. Жена молчала.
Куда едем на этот раз, свет очей.
- О, тут буквально сто метров, я о другом хочу попросить.
Через сто метров тут только орешник растет, если я правильно помню, - проворчал я, а просьба в чем? Отвезти куда?
- Нет, наоборот. Остановите вот здесь. Я прошу Вас не ехать вперед некоторое время.
Мне это все не понравилось.
- Что за тайны, я Вас умоляю.
Какие тут тайны, смотрите сами.
Я посмотрел налево, куда указывала здоровенная рука, поросшая выгоревшими волосками. Прямо на холм, наш с Генкой холм.
На холме сидел подросток и ел сливы из кепки. Это был Генка, даже та самая румынская клетчатая рубашка с оторванным рукавом. Я схватился за ручку двери, чтобы выбежать из машины, но здоровяк положил ладонь на кнопку запирания двери и попросил:
- Не надо, прошу Вас.
- Но...
- Нет, этого делать никак нельзя. Просто смотрите.
Ноги мои и так не пошли бы. Спину залил холодный пот и я обмяк на сидении. Чистый гусар.
Много разных мыслей атаковали мою голову одновременно. Я скосил глаза на жену - успеет ли выпрыгнуть, если это все подстроено злоумышленниками?
Но жена преспокойно и с любопытством рассматривала реку, холмик и пацана со сливами.
- Это и есть ваше с Генкой место?
- Да, - буркнул я. И это и есть Генка, что самое для меня странное.
Жена посмотрела на меня очень серьезно.
В таком случае это очень странно, - только и сказала она, и преспокойно стала наблюдать, сложив руки на коленях.
- Вы не волнуйтесь, - дружелюбно сказал громила, убирая руку с моей двери и откидываясь на сиденье. Просто смотрите, это важно.
Я вздохнул и стал смотреть на Генку. Он смотрел в "сторону моря", как мы говорили тогда, и не обращал на нас внимания, хотя машина стояла метрах в пятидесяти от него.
Правой рукой Генка вынимал сливу из кепки, ловко обтирал её о рукав и раскусывал пополам. Косточку зажимал в пальцах и стрелял её вверх по дуге. Пролетев несколько метров она плюхалась в воду и мне казалось, что я слышу эти плески.
Потом из-за сосен выплыл корабль. Я опять икнул. Это был небольшой бриг с черным корпусом и развитым рангоутом. Паруса убраны, только небольшой кливер и обнайтованая бизань приводили кораблик в движение. На палубе деловито сновал матросы в черных брюках и тельняшках, без головных уборов. Корабль подошел к самому берегу, очень настоящий корабль, даже потёки ржавчины от якорной цепи видны мне были явственно. Я впервые видел парусник так близко.
Генка невозмутимо встал, поправил рубаху и засунул кепку за пояс. Обтерев ладнони, он запрыгнул на палубу прямо с обрыва берега. Корабль медленно отваливать, Генка перешел на корму и посмотрел прямо на меня. Открыв дверь, я вышел и встал у машины. Великан почтительно стал рядом со мной, но он мог бы не волноваться- я бы уже ни за что не добежал. Корабль стал носом на юго-запад, "к морю". Генка вдруг улыбнулся и помахал мен рукой, потом закатал рукава и полез на реи вместе с матросами. Белые полотнища наполнились теплым и неторопливым августовским ветром, бриг уходил за сосны. Я медленно пошел к холму, жена догнала меня и шла рядом, великан - чуть сбоку. Подойдя к холму, я сел. На том месте, где сидел Генка лежал кусок газеты "Труд", на нем - несколько десятков огромных слив- венгерок. Тех самых, с другого берега реки. Я взял в руку сливу, посмотрел через реку, и комок сдавил мне горло. Сердце билось, трепыхаясь за решетками ребер, я сидел и смотрел, как мачты исчезают за колеблющимися соснами.
Через некоторое время здоровяк сел рядом.
-Вы позволите? - он взял слыву, съел её с аппетитом и стрельнул косточкой в воду. Я тоже взял одну и пустил косточку по дуге. Она шлепнулась в реку и тут же вокруг засуетились невидимые рыбешки, беспокоя поверхность воды. Вкуса сливы я не разобрал.
- Зачем все это - спросил я здоровяка?
- То мне неведомо, - кротко ответил он. Потом попрощался, взял несколько слив и пошел по бетонке в сторону заброшенной воинской части.
Жанна подошла сзади и положила мне руки на плечи.
- Здесь славно, сказала она, спасибо что решил меня сюда привезти. И корабль великолепный.
- У меня будет лучше, в свое время, - я откинулся на траву и стал смотреть в облака. - В сущности - бриг - это плод Генкиного увлечения романтикой морских бродяг. У меня будет стаксельная шхуна с низким черным корпусом, когда она возьмет ветер - мычты наклонятся, корпус накренится, и мы будем видеть под ногами воду, бегущую у подветренного борта. Вот это будет зрелище!