Находит ли это понятие хоть какой-нибудь отклик в душе номада, выплавленного в советско-российском межэтническом "плавильном котле"?
Для того номада, который успел в детстве и юношестве впитать в себя образ малой родины - той вполне конкретной местности, в которой испокон веков жили его предки, где он родился и вырос, Родина (с большой буквы) обычно наполняется обликом именно этого родного ему по своему происхождению места. При слове "Родина" его внутреннему взору представляются красочные виды малой родины, на которые накладывается палитра некой общегосударственной символичности. Когда такие люди говорят о своём возвращении с чужбины на Родину, они понимают сей акт, опять же, вполне определённо - как приезд на место начала своей земной жизни, на то место, где ещё живёт кто-то из родственников, друзей или давнишних знакомых, на место, где их помнят хотя бы некоторые из местных жителей. Памятование же о Роде человека людьми, в долгую живущими в родовых для Рода этого человека местах, необычайно важна для него с точки зрения становления, развития и сохранения его личностных качеств. И, как бы несовременно и нелепо подобное ни выглядело в среде номадов, это природное свойство человеческой натуры относится к сущностным явлениям личности любого индивида, не утратившего своего исконного естества. Только потерявшее свою истинную природу существо, бывшее раньше полноценным человеком, пусть даже оно и продолжает нынче существовать в человекоподобном обличье, может быть равнодушно к тому, что о его родовых корнях помнят жители данной местности.
Вот и для советского номада, ставшим подобным существом во втором или последующих поколениях, чувство Родины или вообще отсутствует, или приобрело исключительно умозрительный характер. Умозрительность чувства Родины формируется у него на основе шаблонно-официозных государственных атрибутов страны его происхождения. Гимн, герб, флаг, набор определённых символов и памятников культуры, некие кодексы законопослушного гражданина - из этих и подобных им атрибутов государственности и состоит его чувство Родины.
Конечно же, такой номад, перемещаясь по стране, видит различные города, узнаёт что-то о жизни людей и природных особенностях посещаемых им регионов, имеет массу знакомых, с которыми легко устанавливает контакты и также легко забывает их при перемене места своего обитания или предмета своей деятельности. В общем же и целом, всё виденное и прочувствованное им за время кочевья по городам и весям неким неявным образом подпитывает его чувство Родины. Но такая подпитка носит второстепенный характер, поскольку стоит в одном ряду с её подобием при его перемещениях по другим странам. Для него полученные там впечатления по эмоциональности и степени полученного им наслаждения могут быть даже намного значимее ощущений от территориальных перемещений в стране его происхождения, что напрямую вызывает угнетение его чувства Родины.
Наиболее же сильным фактором превращения этно-национального номада в полноценного планетарного кочевника является уничтожение государственных атрибутов страны, которые были неотъемлемыми элементами процесса становления его личности. Тем самым у таких людей на сознательном или бессознательном уровне одномоментно отсекается их идентификационная соотнесённость со своей формальной Родиной. И если у человека, за душой которого - родовые места его рождения, детства, юности, а то и всей жизни, чувство Родины зиждется на личностном представлении о малой родине, то у кочевника, с момента рождения лишённого какого-либо опыта оседлого образа жизни на родовых местах, после ликвидации формальных символов государства, на территории которого поначалу кочует этот номад, от чувства Родины не остаётся ничего, кроме каких-то отзвуков ностальгии по эфемерным детским ощущениям. Большинство подобных кочевников с обкраденной душой без всяких сожалений патриотического плана распространяют ареал своего кочевья на весь мир, поскольку отсутствие родовых корней активно подталкивает их на постоянные перемещения с места на место по аналогии с растением пустынь перекати-поле.
Именно подобную экзекуцию претерпели советские номады при уничтожении СССР: в какой бы из новых стран СНГ ни оказался в тот момент советский человек - росчерком пера в Беловежском соглашении он мгновенно был лишён чувства Родины. Это чувство сохранилось только у советских номадов в первом поколении, поскольку у этой группы людей в полном объёме наличествует память о местах своего взросления, о местах, где их предки вели оседлый образ жизни. И хотя во взрослом возрасте они были принуждены стать кочевниками, связь со своей малой родиной у них не прерывалась, пусть и умозрительно, в течение всей их жизни. Правда, этот факт вовсе не означает, что у их детей - номадов во втором поколении - может быть сформировано полноценное чувство Родины. Такое было бы возможно только при возврате номада к оседлому образу жизни в своих родовых местах, где могли бы вырасти его дети, впитав в себя традиции предков и живительную силу родной земли. Только при таком раскладе у его детей будут проявлены родовые корни, на чём, собственно, испокон веков и зиждилось чувство Родины русских людей.
При этом номаду, уразумевшему всю гибельность для его потомков кочевого образа жизни и решившему вернуться к исконному укладу жизни, важно не опоздать с этим решением по возврату на жительство в родовые места, так как время в данном вопросе работает против него. Чем дольше его дети будут находиться в номадической среде, которая нацелена на ускоренное формирование из любого человека, подпавшего под её чары, стопроцентного кочевника, тем меньше остаётся шансов, что у них проявятся родовые корни. Если основой личности ребёнка де-факто стали ценности кочевого образа жизни, то он уже вряд ли способен воспринять заветы своих предков, а при посещении малой родины своих родителей их родовые традиции останутся, скорей всего, чуждыми его номадическому мировоззрению. В подобных случаях молодое поколение стремится побыстрее возвратиться в нескончаемый поток кочевья, при первой же возможности без всякого сожаления покидая своих родственников, не желающих расставаться с оседлой жизнью своих родовых мест.
Однако следует особо остановиться на неимоверных душевных муках тех советских номадов во втором и последующих поколениях, которых обрекли на кочевье помимо их воли и которые по своему внутреннему миропониманию не могут смириться со своим неотвратимым номадическим роком. Эти люди, осознав свою обречённость на непрестанное кочевье, которое угнетает их физически и морально, всеми силами стремятся разыскать родовые места своих предков, найти своих родственников, хотя и понимают, что это, в сущности, уже чужие им люди, с большинством из которых они ни разу не виделись ранее, по причине чего найти точки соприкосновения с их жизненными устремлениями уже вряд ли удастся. Подобные поиски и уж тем более попытки поселиться в родовых местах среди кровных родственников, которые ранее и не подозревали о наличии у них ещё каких-то родичей, наверняка чуждых для них по духу и интересам людей, часто заканчиваются душевной травмой и окончательным пониманием безвозвратности потери своих родовых корней.
Таким образом, чувство Родины для большинства советских номадов - не более чем иллюзия, в целом антагонистичная понятию патриотизма. Однако при всём при этом нужно воздать должное тем из них, кому всё же удаётся проявить в себе родовую силу предков, сподвигающую их к укоренению пусть даже и на новых местах, где их никто не знает, а также нет никого из их родни. На подобное подвижничество, равно как и на сохранение незыблемой укоренённости в своих родовых местах, способны только люди с неимоверной силой воли и всепоглощающей целеустремлённостью, но именно такие крепкие духом сыны и дочери Отечества только и смогут сохранить Землю Русскую для грядущих русских.