- Он жалуется! - нехорошо усмехнулся старый архивариус. - Мальчик мой, Иуда меньше получил серебреников за поцелуй Христа. Куда же тебе тягаться с его рвением!
- Если бы бургомистр только узнал, что происходит за стенами этого дома, - возразил я.
- Бургомистр? - перебил меня старик. Он стоял передо мной, загораживая проход в дом. В просторном домашнем халате, подпоясанным витым шнуром с кистями, он стоял так, как могла бы стоять гора; и что-то нечеловеческое, дикое, древнее проскальзывало в его облике. - Ты угрожаешь мне? - не спросил - посмеялся он. - Напрасно. Я не боюсь ничего уже много лет: с тех самых пор, как выпил описанный Плинием напиток, настоянный на голове дракона и пене коня, только что победившего в скачках. Тот отвар сделал меня непобедимым. А ты говоришь мне - бургомистр! Чтобы ты знал, мальчишка, бургомистр лижет мои руки, ведь всем, чего он достиг, он обязан мне.
- Господин архивариус, я вовсе не достоин слышать подобные признания, - тут же возразил я. - Вы говорите невероятные вещи, а все, чего я желаю - это немного больше денег за свои труды.
- Я в тебе не ошибся, - ответил он тогда, как будто совсем невпопад и даже бессмысленно, а я поспешил проскользнуть мимо него в дом, и уйти в свою каморку на чердаке.
Я служил у старого архивариуса что-то около трех лет, но недолго заблуждался по поводу пребывания его в здравом уме. Уже на седьмой день работы в доме старика, я был приглашен им в библиотеку, украшенную картами мира, глобусами, старыми золотыми птичьими клетками с запертыми в них Mimus polyglottos - многоголосыми пересмешниками, способными передразнивать двадцать разных видов птиц. Помню, я прошел через бесшумную стеклянную дверь по шелковому восточному ковру, смягчившему мои шаги, в полутемный зал с огромными, от пола до потолка, книжными полками.
- Дальше, молодой человек, вот сюда, - говорил мне старик и, отдернув со стены гобелен, указал на потайную дверь. - Сюда, - повторил он.
Три темных лестничных пролета вели в затемненный подвал, заставленный колбами, ретортами и восковыми фигурами красивых девушек, сделанных в человеческий рост.
- Я большой самодур, - улыбался архивариус, демонстрируя свои владения, - и развлекаю себя игрой в красоту. А что может быть прекраснее, чем блеск золота и юные девицы? Не обращай внимания, в старости мы все немного сходим с ума. Твоя же задача, мой мальчик, будет заключаться в том, чтобы два раза в неделю по утрам брать у меня ключи от потайной двери, спускаться в подземную мастерскую и чистить тряпками, пропитанными серебряным раствором, грязную посуду, да смахивать пыль с моих восковых фигур. Но не смей касаться их лиц, - сразу же предупредил меня старик, - воск в тех местах особо нежен и ты можешь повредить его.
- Да, господин архивариус, - чинно отвечал я и выполнял все приказы старика, получая в награду серебро.
Время шло, мне и в голову не приходило нарушать простые запреты архивариуса. Но однажды, убираясь в очередной раз в мастерской и поражаясь красоте лиц восковых фигур, никогда не познающих признаков смерти и разложения, я случайно тыльной стороной ладони задел рот одной из кукол, и тут же в смятение отдернул руку: мне показалось, будто горячее дыхание жизни пробилось сквозь плотно сжатые губы. И в ту же секунду из застывших глаз красавицы выкатились две прозрачные слезы.
- Я расплавил воск на лице, - догадался я и поспешно отошел от фигур.
Архивариус, кажется, не заметил происшедшего. По крайней мере, он не высказал мне слов упрека, и я продолжал служить в его доме, как ни в чем небывало, и в скором времени сам позабыл о случившейся неприятности, пока один случай не напомнил мне о ней. Дело произошло несколькими месяцами позже, однажды вечером. Я смахивал пыль с каминной полки в гостиной, когда в зеркале ампирного золота мне померещилось отразившееся домино тканей. Я выпрямился и обернулся, и увидел юношу, проникшего в дом через открытое окно. Он был бледен, как мог бы быть бледен обреченный на смерть узник, уже принявший поцелуй каиафа на лицо, и протягивал ко мне руки.
- Умоляю, - простонал он, - скажите, что она еще жива.
- Кто? - поразился я, глядя на него сквозь ворсинки метелки, которую держал в руках, но юноша не успел дать ответ: в комнату вошел архивариус.
- Бог мой! - воскликнул старик, как только увидел странного гостя, и кинулся к нему, словно к старому другу. - Вы так бледны! Присядьте же! - взял он его за руки и, повернувшись ко мне, добавил: - Мальчик мой, немедленно принеси сюда склянку духов из кабинета. Открой ее и поставь рядом с юношей. Ему не помешает сейчас бодрящий аромат.
Я выполнил, что мне приказали, и удалился к себе. День клонился к закату.
В ту ночь мне плохо спалось. Луна светила очень ярко. Я маялся под оранжевым светом на кровати, размышляя о поразительном юноше и старике-архивариусе, и, наконец, когда понял, что заснуть так и не смогу, спустился на кухню выпить воды. Проходя мимо стеклянных дверей библиотеки, я заметил, что гобелен на стене отодвинут и тайная дверь приоткрыта. Любопытство взяло верх и, пытаясь ступать беззвучно, я, похожий на тень ночного грабителя, пробрался к двери. Мне показалось, что в мастерской разговаривают двое и кто-то даже рыдает, но спуститься ниже я не посмел, и вернулся к себе в мансарду.
Утро пробудило перезвоном колоколов. Кажется, была суббота. Через отцветающий последними цветами сад под низким неприветливым осенним небом четыре сгорбленных старика несли на плечах черный гроб. В гробу под прозрачным крепом лежал юноша, тот самый, что вечером вошел в дом архивариуса. Я увидел его сквозь колышущийся тюль, узором напоминающий хитросплетение смертельной сети паука, и тут же, перепрыгнув через подоконник в желтую крапиву, росшую под окном, догнал мрачных стариков.
- Умер от приступа, - протянул мне один из них цветок черной розы, когда я попытался выяснить, что же произошло.
- От приступа? - поразился я и словно бы во сне передо мной вновь повторилась вчерашняя сцена, во время которой старик-архивариус велел мне оставить на столике рядом с креслом, в котором сидел его молодой гость, открытый пузырек с духами. Словно сама смерть вела в тот момент моей рукой! Не могло ли так случиться, что какой-нибудь летучий яд хранился в той злополучной склянке?
В задумчивости вернулся я в дом: смутное чувство тревоги мучило меня с тех пор, как я проводил до ворот похоронную процессию. Мне вдруг показалось: привычный мир изменился. Знакомые звуки и запахи дома окружили меня чередой признаков захлопывающейся ловушки, но к ним прибавилось что-то еще, что-то неуловимое, бестелесное, что словно стремилось о чем-то известить, предупредить, о каких-то неимоверных изменениях, возможно, самой сути существования вещей и порядка.
- Это был мерзкий поступок, - произнес я тогда, как показалось мне мысленно, но, видимо, вслух, потому что архивариус, стоявший в тот момент возле меня, немедленно спросил:
- Ты чем-то не доволен?
- Вы платите мало, - нашелся я, что соврать, но про себя отметил: - Архивариус в своем сером шлафроке сегодня похож на ядовитого паука, развесившего по всему дому сети-тюли из предопределений, и вот уже юный мотылек сцапан капканом.
В тот день я решил бежать от безумного старика. Не говоря ему ни слова и даже не требуя денег за последнюю неделю службы, я сразу же направился в свою комнатку под крышей и принялся собирать вещи. Но раньше, чем я захлопнул сундук, в котором хранились все мои немногочисленные пожитки, в дверях мансарды, словно злой дух, возник сам архивариус. Я вздрогнул, когда он неожиданно окликнул меня из-за спины, и, обернувшись, увидел, как побледнел от страха мой двойник в зеркале рядом с дверью - настолько архивариус в тот момент был похож на разгневанного демона необратимости, в печах подземной мастерской которого плавятся сработанные шлаки бытия, и быть может, еще ниже, в потайной темнице томятся пленники, чьими телами, а то и душами, растапливается адская печь призывающей на службу тьмы.
- Ты бел словно невинная лилия. Что-то случилось? - заметил архивариус, внимательно вглядываясь в мое лицо, будто бы пытаясь по движению мимических морщин на нем вычислить ход мыслей.
- Я приболел, господин, - соврал я, опуская глаза. - Быть может, вы позволите отдохнуть мне пару часов?
- Отдыхай хоть весь день, - разрешил старик и улыбнулся при этом сладкой улыбкой авгура. Он сделал несколько шагов по направлению ко мне, и мне захотелось отступить, но отступать было некуда - за мной были только деревянная кровать и каменная стена. Старик меж тем достал из кармана халата бусы красного камня, похожего на застывшие капельки крови. - Я бы хотел наградить тебя за отличную службу, - сказал он мне и прежде, чем я успел возразить или хотя бы что-то ответить, застегнул украшение на моей шее. Холодными и тяжелыми, но в тоже время живыми мне показались те камни, а архивариус улыбнулся очередной улыбкой лжеца. - Теперь отдыхай, коль сможешь, - прошептал он мне в самое ухо и неспешно покинул комнату.
- Чудо, что он не заметил собираемого сундука, - только и успел подумать я, но как только дверь закрылась за стариком, я кинулся к зеркалу, желая сорвать с себя проклятый подарок. Мне мерещилось, будто какой-то третий голос внутри меня подсказывает, словно читает псалом, что подобный подарок не принесет добра, и что этот же голос на каждое слово старика твердит - фальшь, ложь, вранье. Но сколько бы я не вертел бусы перед зеркалом, а застежки так и не нашел. Тогда я попытался разрезать бусы ножом, но нить оказалась прочнее, чем сталь, и мои попытки освободиться не увенчались успехом.
- Времени нет, - подумал я и, оставив бусы на шее, вернулся к вещам и задуманному побегу, но стоило мне только коснуться собранного ящика, как неведомая невидимая сила сдавила мне горло. Я схватился за подарок архивариуса (а мне казалось в тот момент, что именно он душит меня), но моих сил не хватило, чтобы ослабить сжимающиеся бусы. Я задыхался, воздуха не хватало, ноги подкашивались, и я упал на колени, в глазах потемнело. Тогда же, бросив прощальный взгляд в зеркало, мне привиделось невероятная вещь: будто шею мою вместо нитки бус обвивала красная ящерка. Я вскрикнул и потерял сознание толи от страха, а толи от недостатка воздуха, и очнулся только через час. Голова раскалывалась от боли, но уйти из дома теперь мне было страшно.
Вечером того же дня я рискнул просить архивариуса самого снять его бусы. За окнами стемнело, и я разжигал огонь в масляных лампах, висящих под потолком библиотеки.
- Ты желаешь обидеть меня? - спросил архивариус в ответ, отвлекаясь от книг, над которыми он сидел, и я не осмелился дать утвердительный ответ. Тогда продолжил говорить сам старик, явно почувствовавший мое малодушие. Он сказал: - Ты все еще бледен, мой мальчик, должно быть от бессонницы, мучающей тебя. Этой ночью я слышал, как ты бродил по дому и приближался к двери в мастерскую. Бедняжка, я представляю, как тяжело страдать от подобной болезни в твоем возрасте. Я где-то читал, что она способна вызывать галлюцинации и другие фантазии, столь вредные юному мозгу. А потому я решил помочь тебе и приготовил снотворной отвар из трав. Ты выпьешь его сегодня и забудешь про бродяжничество под луной.
- Благодарю вас, господин архивариус, - вновь не посмел я спорить, потому что в этот самый момент почувствовал (или мне показалось, что я почувствовал), как бусы на мне шевельнулись холодным телом красной ящерицы.
Этой ночью я действительно не бродил по дому, но и не заснул сразу, как обещал старик. Напротив, я погрузился в странное состояние ни сна, ни яви, и как будто бы бредил собственными мыслями. Желтый насмехающийся лик луны светил в открытое окно, мешая заснуть, и ее свет лежал на кровати невесомым одеялом, прочно укрывающим сознание от царства Морфея. Но когда я попытался встать, чтобы запахнуть занавески, то вдруг обнаружил, что больше не владею своим телом, оно не подчинялось мне - я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
- Всему виной луна, с которой связана зыбкость наших чувств и неуверенность в себе, - отчего-то равнодушно подумал я, словно уже и мой ум подчиняла себе та же неведомая сила апатии. - Когда ее скроют тучи, я больше не буду так страдать. И возможно даже то, что архивариус прав: я начинаю бредить от мучительной бессонницы.
Но луна продолжала светить и когда кукушка в саду отмерила время за полночь, я услышал, как к воротам дома подъехал экипаж. Послышались шаги, скрипнула дверь, я услышал старческий хриплый голос архивариуса, но слов не разобрал, ему ответил озорной женский смех, и опять шаги.
- Они идут в библиотеку, - догадался я. - Но должно быть я все же сплю, а иначе откуда в этом доме женщина? Старик безумен, но не похотлив, - так думал я, закрывая глаза, и действительно заснул. И все оставшееся до утра время мне снилась бурная ламентация, доносившаяся из-под щели в мастерскую. Там кто-то даже не плакал, а вопил, возможно, умоляя о пощаде или спасении. И еще мне снилось, что как только ущербная луна спряталась за темные грозовые тучи, приблизившееся к городу, красные бусы на моей шее превратились в холодную ящерку, уползшую в окно гулять под дождем по темному тихому саду.
Утром, спускаясь в подземную мастерскую, чтобы, как обычно, прибраться там, я спросил архивариуса о полуночных посетителях.
- Ночью мне привезли еще одну восковую фигуру, - подтвердил старик, кивая в сторону одной из них. - Самую красивую из всех. Люди даже говорят, что эта статуя так хороша, что ее полюбил один странствующий рыцарь и поклялся в верности ей.
- Какая глупость - влюбиться в статую, - не поверил я, а вслух произнес: - Я слышал женский смех.
Но архивариус сочувственно покачал головой:
- Ты бредишь, мой мальчик, лекарства не помогают. Где бы ты видел, чтобы куклы смеялись?
- Но я видел, как куклы плачут, - пробормотал я в ответ, вглядываясь в неподвижное лицо новой красавицы. В тот момент больше всего на свете мне хотелось приложить ладонь к ее губам, чтобы понять: горячи ли они, полны ли того же жара жизни, что я почувствовал в самый первый раз, случайно коснувшись лица одной из восковых фигур. Но архивариус так пристально наблюдал за мной, что я поспешно смахнул метелкой пыль с пышных бархатных нарядов куклы и отошел прочь.
Вечером я отказался принять снотворное, приготовленное для меня стариком. Он не стал спорить, вместо этого схватил меня за запястье с такой силой, что я невольно поразился тому, откуда столько мощи взялось в скрюченном старостью архивариусе. Насильно он открыл мне рот, словно я был беспомощным котенком в руках жестокого мальчишки, и влил в меня снадобье.
- Теперь ступай к себе спать! - велел он, отпуская меня, и под смех пересмешников, запертых в золотых клетках, я послушно удалился наверх.
С тех пор мое служение в доме безумного архивариуса изменилось. И хотя ни слова не было произнесено, но все было ясно и без лишних слов - странная, темная, безрадостная жизнь началась для меня - из слуги я превратился в раба. И пускай я по-прежнему каждую неделю получал свою зарплату серебром, но мне негде было тратить те деньги - я не покидал пределов дома и сада. Наподобие восковых фигур, что хранились в подземной мастерской старика, я стал пленником этих стен и этого глухого забора. Только в отличие от кукол, я еще сохранил способность двигаться и говорить, но лишь днем, до заката, покуда за мной следила красная ящерка волшебных бус, а ночью, одурманенный зельем старика, я становился бездвижным камнем на своей кровати, и бредил кошмарами от заката до восхода. Иногда в такие ночи, когда собственная простыня казалась мне призрачным злым духом, напущенным на меня архивариусом, я размышлял о смерти, но, пробуждаясь утром и вновь чувствуя холод красных камней на шее, я понимал, что и умереть не смогу без разрешения старика.
Так продолжалась около трех лет, пока однажды в летние сумерки, до восхода солнца, за забором дома не остановился незнакомец. Выходя во двор, отворить ворота, я еще видел над деревьями клубы пара и слышал натужный скрип шатунов того паровоза, что высадил путника на городской станции. Так же нетерпеливо стучал в скрипучую дверь сам незнакомец, закутанный, не смотря на стоявшую даже по ночам июльскую жару, в чернейший плащ вороньего пера с глубоким капюшоном, скрывающим его лицо. Возможно именно из-за черных одежд, а возможно потому, что я не видел его лица, но незнакомец привиделся мне восставшим из земли трупом чародея, должным развеяться в пыль с первым криком петуха.
- Здесь ли живет господин архивариус? - спросил он, как только я вышел к нему и приветствовал.
- Вы не ошиблись, - отозвался я, - но господин архивариус сейчас занят.
- В таком случае, я подождал бы того времени, когда достопочтенный архивариус освободится и примет меня, - уверено произнес он, собираясь пройти за ворота, но, видя, что я сомневаюсь, добавил: - Если нет возражений.
- Не самая мудрая мысль, - равнодушно произнес я в ответ, но отговаривать незнакомца не стал и велел ему следовать за мной.
Мы углубились в сад, поросший гигантскими липами, лебедой и крапивой, когда незнакомец, шагающий чуть позади меня, спросил:
- Ты ученик господина архивариуса?
- Я работаю в доме господина архивариуса слугой.
- Хм... Если ты служишь здесь, то не особо усердствуешь. Я смотрю: сад, по которому мы идем, совершенно запущен. Был бы я садовником в таком саду, то посыпал бы каждый день дорожки свежим песком, посадил бы перед домом шарообразные магнолии и примулы-первоцветы, а на газон пустил бы гулять белых павлинов и карликовых петухов.
- Дом большой, я убираю его один и не успеваю со всем справляться, - ответил я этому заносчивому незнакомцу, но он заметил:
- Я вижу только один этаж и небольшую мансарду.
Я промолчал в ответ, но уже чувствовал в тот момент, что безупречный заведенный стариком-архивариусом мрачный порядок жизни этого дома был нарушен появившимся путником. Как ветер перемен ворвался он в самое сердце тайны старого дома. И единственное, чего я не мог предугадать - к горю ли или к радости будут такие перемены.
- Господин архивариус велел не беспокоить его до самого вечера. Когда же он освободится, как мне стоит представить вас? - спросил я незнакомца, пропуская в вычурно-роскошную гостиную, единственное место в доме, куда старик пускал немногочисленных гостей. Прежде чем ответить незнакомец огляделся, словно опасался обнаружить в полутьме между кушеткой и столом засаду, королевских охотников, стоявших с ружьями на изготовку. Он подошел к окнам распахнуть плотные занавески, и только после этого скинул с себя плащ. Солнце в этот момент поднялось, и его лучи, пробившиеся сквозь плотную листву и корявые сучки сада, не развеяли в прах фигуру незнакомца. Неподвластный чарам утра, он так и остался стоять передо мной, с перекинутой через плечо портупеей и пристегнутым к ней массивным револьвером. Его лицо, освещенное теперь желтым светом, показалось мне чересчур суровым для того возраста, который я приписал путнику. 'Чтобы с ним не случилось ранее, но он был слишком молод для тех событий, что пережил в прошлом', - подумалось мне, а незнакомец произнес, глядя на меня безразлично:
- Представьте меня как рыцаря Айвенго, убийцу драконов.
Настало мое время для удивления.
- Безумцами полнится мир, - подумал я, откланиваясь, но, уже уходя, неожиданно для самого себя, вдруг обернулся к нему и сказал: - Господин рыцарь, если вдруг вечером я оставлю рядом с вами открытый пузырек с духами, то лучше закройте его или отсядьте прочь.
Айвенго не ответил, но, уходя, как показалось мне, я оставил его своими словами в глубокой задумчивости.
Вечером я встречал архивариуса на пороге двери потайной комнаты вестями о рыцаре Айвенго.
- Вы не давали никаких распоряжений по поводу внезапных гостей, и я оставил его в гостиной, - сказал я ему, протягивая свежий халат и напудренный парик.
- Ты все сделал хорошо, - отозвался старик. - Так как ты назвал его?
- Айвенго, рыцарь, убивающий драконов.
- Как интересно, - улыбнулся архивариус улыбкой, какую я еще ни разу не видел на его старческом лице - улыбкой неподдельного веселья, и таким жестом заставил меня еще раз увидеть признаки грядущих перемен. - Но ты знаешь, что делать, мой мальчик, возьми поднос, поставь на него вина и пузырек с духами, и когда я позвоню в колокольчик поднеси все нашему гостю. Прояви гостеприимство. И не будь так хмур, ты нагоняешь тоску!
- Да, господин архивариус, - по-прежнему безрадостно ответил я, прежде чем удалиться на кухню за смертельным набором, и когда с подносом в руках я оказался у дверей в гостиную, старик-архивариус уже разговаривал там с гостем.
- Так это вы странствующий рыцарь Айвенго, у которого дракон похитил его возлюбленную? - с усмешкой снисхождения полюбопытствовал он. - Я слышал о вас. Герой, что обещал убить чудовище. К сожалению, я мало чего знаю об этих мифических существах. Только то, что некогда прочел в научном труде Геснера.
- Я расскажу вам немного, если вы желаете, - тут же откликнулся Айвенго.
- Будьте любезны, потешьте мое любопытство, - придвинул к нему кресло старик и предложил сигарету и огня, и рыцарь, раскурив сигарету, заговорил:
- Ни для кого не секрет, что дракон являет собой воплощение сил зла. Еще Святой Иоанн упоминал о нем в 'Откровении', называя самим дьяволом. И Сигурд и Святой Георгий совершили свои подвиги, умертвив дракона. Как воплощение двух стихий - земной и воздушной о нем вспоминает Юнг и добавляет, что дракон не боится никого и ничего. Что для него страх Паскаля перед божественной бездной? Или ужас перед грехом Августина? Только пустые слова! Его не пугает ничто. И ничто не волнует его, кроме богатства и юных красавиц. Многие драконы алхимики, ищущие секрет философского камня, который они желают использовать для изготовления золота. Но пока им открывается секрет только красной составляющей философского камня, той, что ближе всего к ним по огненной сущности. Они настолько хитры, что могут казаться славными. Но не обманывайтесь: перед собственным желанием утоления жестокости их не остановит ни одна крайность. Те, что овладели алхимией, умеют принимать человеческий облик. По следам одного из них, я как раз и дошел до городских стен.
- Право же, что вы несете! - поразился архивариус. - Откуда в нашем городе взяться алхимику? Бургомистр никогда бы не допустил подобного служения магии во вверенном ему городе, где набожны даже одинокие бродяги, целующие ступени храма!
- Ох уж этот ваш бургомистр! - раздосадовано хлопнул в ладоши рыцарь. - Я раздавил бы его как надоедливого комара!
- За что же? - удивлено вздернул бровями архивариус.
- Я скажу вам за что! За то, что он продал душу сатане, не иначе. За деньги и власть. Ведь ни один человек, коль в нем есть хоть самая малая толика благоразумия и порядочности, не придет к дракону просить о помощи. Первый же шаг за порог колдовского дома изобличает в человеке негодяя!
- Вы очень суровы, господин рыцарь. Порой людей на преступление ведет не жажда наживы, а собственное отчаяние и страх. Впрочем, о чем это я? - покачал головой старик. - Почему же вы не отправились прямо к бургомистру, коль так уверены в своей правоте?
- Я был у него, - кивнул рыцарь. - Но лжец обозвал меня безумцем и велел гнать со двора. Я бы мог, конечно, силой справиться с его стражей, но я давал клятву рыцаря, что от моей руки не будут страдать невинные люди, и потому подчинился приказу бургомистра. Но поверьте, если бы не эта условность, я своим кулаком, без всякого оружия, выбил бы из бургомистра всю правду о драконе!
- Но чего же вы желаете от меня? - поразился в ответ старик.
- Вы городской архивариус, мудрый человек, и в вашем распоряжении огромная библиотека, где собраны записи обо всех жителях этого города, - объяснил рыцарь. - Быть может, где-то в этих книгах вам попадались странные заметки, наводящие на мысли об алхимике?
- Мне стоит подумать, - отозвался тогда старик и, повернув голову в мою сторону, позвонил в колокольчик. Тотчас я подошел к гостю с подносом в руках.
- Вино, господин Айвенго, и духи для ароматизации воздуха, - пояснил я, ставя на тумбу рядом с креслом рыцаря кубок прозрачного напитка и открывая таинственный пузырек.
- Благодарю за вино, - сказал Айвенго и, выхватив из моих рук хрустальную крышечку, вновь закупорил склянку. - Но вдыхать я предпочитаю свежий воздух вашего чудесного сада, - улыбнулся он мне и старику, и архивариус плотно сжал губы. Нечто гневное, мрачное померещилось мне в этот миг в его облике, но он уже вновь дружелюбно говорил с Айвенго.
- Простите меня, любезный рыцарь, я ненадолго оставлю вас. Мой слуга болен бессонницей. Доктора прописали ему лекарства, но слуга столь безграмотен, что не откапает в стакан с водой без моей помощи и десяти капель. Я напою его и вернусь к вам, - пообещал он, вставая и направляясь ко мне, и, уже уводя меня из гостиной, прошептал в мое ухо: - Как раз вовремя, солнце почти село и саламандра - красное воплощение философского камня, кристаллизованная мной из энергии солнечных лучей, скоро утратит силу. Ты ведь не думал, что я забуду о тебе?
- Вы обманули меня, - вознегодовал я в ответ. - Сказали, что выпили отвар, делающий вас непобедимым, но на самом деле вы дракон!
- Ты очень некстати поумнел, мой хороший мальчик, - прошипел словно змея в ответ архивариус. - Некстати для тебя, но мы побеседуем об этом позже, а сейчас ты примешь свое снадобье и отправишься спать, оставив меня самого разбираться с нашим странствующим рыцарем. 'Все заканчивается встречей влюбленных', - сказал однажды Шекспир и Айвенго поразится сегодня гениальности этих строк. Там внизу, в моей мастерской его ожидает настоящий сюрприз, от которого сердце славного рыцаря разобьется на сотни осколков даже без битвы с драконом.
- Так ваши куклы..., - ахнул я.
- Все верно, - подтвердил мою догадку архивариус, и на его лице проступили, как две маски-близнецы, жадность и алчность, - юные девицы, цветущей красоты, превращенные мной в музей восковых фигур.
- Нет! - попытался вырваться и закричать я, но ящерка саламандры сдавила горло красными когтями, и крик обернулся хрипом. - Тот, кому легче отправиться за избранницей в ад, чем разлюбить ее, отлично видит, как за вашим напускным дружелюбием возникает тень Иуды! Вам больше никого не обмануть! Взгляните в зеркало, никто уже не примет вас за благонамеренного архивариуса, потому что на вашем лице все ясней проступает печать Каина!
- Нелепые надежды! - рассмеялся старик. - Чем еще теперь ты бредешь, будто не знаешь, что твои слова о цели и справедливости навсегда останутся только словами и больше ничем! Будь это иначе, я был бы уже проклят, но я прожил дольше, чем сам Мафусаил. - И я качнул головой:
- Нет. Я верю: в мире есть какие-то физические законы, не позволяющие расправлять крылья теням Люцифера и обретать плотность вещества воздушным замкам. Это законы, выведенные математиками, и быть может именно они доказывают существование Бога, потому как, в более широком понимании, добро - это есть не безграничность зла, а Бог и есть добро. - И архивариус ударил меня.
- Мы поговорим об этом завтра над остывающим трупом рыцаря, - разгневанной черной кошкой старой деревенской ведьмы прошипел он, когда я упал на пол, и я ужаснулся тому, как внезапно в сморщенном старике проступила драконья сущность. А он продолжил шипеть на меня: - поговорим перед тем, как ты узнаешь, что на свете существует большее мучение, чем смерть. Теперь же иди спать и пусть тебе приснится храм, где мудрецы Содома расскажут, что они учат детей искусству убивать, обманывать, грабить, отравлять, лгать, предавать, обижать стариков и развращать юных. Каждый дракон знает, где стоит этот храм - в городе Каина. - И он подтолкнул меня в сторону лестницы, ведущей на чердак, а красная ящерка потянула наверх.
В ту ночь я спал крепко. Крепче, чем в любую другую ночь, но даже во сне я продолжал чувствовать переполнявшее меня волнение. Мне снилось, будто мрак марширует армией ночей, и за пределами дома нет ничего, кроме этих марша и тьмы. Мир исчез, и мое безликое присутствие было уже несущественно и только мои боль и страх еще существовали где-то в глубинах неизбежности, названной людьми судьбой. И там в самой ее толще стоял золотой трон, на котором сидел дракон, подчинивший меня, и только восход принес мне освобождение от его плена и минуту покоя. Но и это счастливое мгновение рассыпалось по комнате секундами, как только я вспомнил, что может ожидать меня на первом этаже дома. С сердцем, полным страха, спустился я в библиотеку и увидел Айвенго, встречающего у распахнутых окон рассвет. Рука сама дернулась к шее и как только пальцы коснулись бус, нить порвалась, и камни со звоном осыпались на пол. Проклятая саламандра умерла! Айвенго обернулся на звук падающих камней.
- Доброе утро, слуга дракона, - сказал он мне. - Твой хозяин оказался сильнее меня. Быть может, кто-то другой сумеет убить его, но не я. После того, как дракону не удалось отравить меня, мы бились с ним как и положено - ночью, за городом, на каменной горе, под тенью звезд. У него было три головы, если тебе это интересно, и две из них я срубил
- Но почему не три? Он сбежал? - ужаснулся я.
- Нет, ему бы подобное не удалось, - ответил Айвенго. - Он был неимоверно силен и множество раз мне казалось, что победа останется за ним. А он, словно чувствуя мою слабость, предлагал мне сдаться и обещал сохранить жизнь и одарить золотом, но, сжав зубы и шепча никому неслышные слова, я продолжал бой. В какой-то момент я так устал, что казалось, будто тело сделалось совсем чужим, и руки и ноги двигались сами по себе, как механизмы, а в последние минуты боя мне уже чудилось, что я стою прямо в аду, но я превозмог боль и усталость и, совершив невероятный по ловкости и силе выпад, срубил сразу две его головы! Но когда я занес меч над последней головой, дракон вновь заговорил. Он пообещал мне вернуть любимую. И я отпустил его.
- Он обманул вас! - прошептал я в отчаянье. - Вы получите восковую куклу!
- Искушение было слишком велико, - печально улыбнулся Айвенго. - Дракон оказался сильнее меня.
- Он не сильнее вас, - покачал головой я тогда. - Только коварней.
- Я - глупец. Разве не знал я, что за каждым словом дракона скрывается ложь?
- Не вините себя, - возразил я. - Разуму сложно сопротивляться сердцу, когда то молит о пощаде. Вы поступили достойно, и никто не посмеет назвать вас глупцом! Но взгляните, рыцарь Айвенго, те камни, что вы видите разбросанными по полу: еще вчера вечером, когда я подносил вам отравленные духи, они были ящерицей саламандрой, заставлявшей меня служить дракону, а сейчас колдовство разрушено. Быть может, дракон все же мертв? Он умер от ран, нанесенных вами?
- Ты добрый юноша, - ответил на это Айвенго. - Служение дракону не изменило тебя, и ты пытаешься оправдать меня и ободрить. Но не стоит, я не герой. Как и большинство людей, стоя на краю бездны, я слышу призывный голос пустоты и боюсь сделать решающий шаг по направлению к ней. Люди не драконы и боятся высоты, но не тех пространств, что она открывает перед взором, а секундного безумия, способного овладеть сознанием и оторвать ногу от крепкой почвы, бросив навстречу падению, единственному моменту, способному собрать воедино все совершенные и несовершенные поступки. Там дальше смерть. Этой ночью у меня закружилась голова, и я упал с собственной горы, разбив сердце пополам. Теперь моя дорога раздроблена, но пусть люди запомнят меня именно таким - рыцарем без сердца. Я достоин только этого, раз поддался хоть на миг собственным надеждам! А что же касается тебя, то коль ты свободен теперь, то собирай свои вещи и уходи.
- Я так и поступлю, - пообещал я.
Я покинул пустой дом архивариуса на закате, когда Айвенго уже ушел. Впервые за три года, я шел по городу. Немного денег и сумка с вещами - вот и все, что я забрал из своей тюрьмы. На центральной площади мое внимание привлекла толпа народа, собравшаяся перед церковью. Я подошел к зевакам, узнать, что происходит.
- Хоронят молодого рыцаря, - ответили мне.
- Как? - воскликнул я, не поверив словам, и протиснувшись сквозь толпу, вбежал в церковь. Неразлучные запах ладана и смерти устремились мне навстречу, кто-то попытался ухватить за рукав, но я пробился к самому гробу и чуть не закричал, увидев в нем Айвенго.
- Как? - повторил я. - Как такое возможно, ведь еще на рассвете мы говорили с ним?
- Вы ошибаетесь, молодой человек, - отозвался священник, стоявший позади меня с молитвенником в сложенных ладонях. - Его нашли ночью мертвым за городом.