Сказка пятая, в которой Веня и его подлость вступают в схватку, а затем в сговор
На рассвете, когда бабушка, отчаявшись поймать отпущенного на утренний моцион Веню, ушла досыпать в Дом, Тузик и Чита застали спасителя обезьянки гордо восседавшим на верхней ступеньке высокого крылечка. Ласковые лучи восходящего солнца мягко очерчивали его точёную мордочку, заботливо передаваемую из поколения в поколение под неусыпным оком ревнителей породы. Вениамин накатался по мокрой от серебряной росы траве, затем смачно извалялся в землице на капустной грядке и теперь неподвижно сидел на крыльце с видом значительным и ужасным. Издевательства над бабушкой, скачущей за ним с грядки на грядку, и приведённая в беспорядок шерсть открывали счёт подлостям нового дня.
Заслышав шаги, пёс флегматично повернул голову и уставился на новоприбывших томными карими глазами.
-- А! -- сказал он, спокойно отвернулся и вновь стал созерцать багровеющий горизонт.
Манеры собаки оставляли желать ему всяческих неблагополучий, но Чита была обезьянкой воспитанной и благодарной, поэтому, ничуть не смущаясь холодного приёма, она вышла в поле видимости Вени и начала специально подготовленную горячую речь:
-- Дорогой Вениамин! Вчера ты спас меня от верной гибели! Я не знаю, как отблагодарить тебя за мое спасение! -- тут Веня неприятно хмыкнул, но промолчал, а Чита неловко продолжала: -- Если бы не твоя быстрая реакция там, у забора, мой друг Тотошка...
Веня ухмыльнулся ещё громче и неприятнее, отчего обезьянка окончательно смутилась. Какое-то время она ещё шевелила губами недосказанные заученные фразы, испуская нечленораздельные звуки, но и эти жалкие попытки вскоре иссякли вместе с потерянным мужеством.
Поняв ее замешательство, Тузик вышел вперед и с достоинством подвел итог путанному монологу Читы:
-- Моя подруга хочет выразить тебе свою благодарность за вчерашнее спасение. Но когда тебе спасают жизнь, признательность сложно измерить и, тем более, выразить словами. Мы хотели бы тебе рассказать, что случилось с нашим другом Тотошкой, потому что теперь ты имеешь право быть посвящённым в эту печальную историю, также мы можем познакомить тебя с Садом, раз ты здесь новенький.
Получив от Читы лёгкий, но ощутимый толчок локтем, Тузик вздохнул и грустно добавил:
-- Ну и, конечно, мы хотим предложить тебе стать нашим другом, если ты не против.
Тут Вениамин повернулся и печально уставился на своих потенциальных друзей.
-- К сожалению, -- ответил он, выждав долгую паузу и строго нахмурившись, -- ничто из сказанного вами меня не заинтересовало. -- Повернулся и зашагал к закрытой двери Дома, волоча хвост и оставляя грязные следы на полу.
-- То есть как это не заинтересовало?! -- закричала Чита, преграждая ему путь. -- Да если бы ты знал, с чем столкнулся вчера, защищая меня! После твоего прекрасного поступка мы не можем бросить тебя в неведении, потому что.... Да потому что это просто-напросто опасно!
-- Ну и что вы сообщите мне такого, чего не знаю я? Посмотрим, -- Веня стал загибать пальцы на своих рыжих перепончатых лапах. -- Во-первых, на территории этого Дома все игрушки оживают, а животные начинают говорить, но действует Волшебство не дальше Сада, обнесённого оградой. Во-вторых, -- ещё один загнутый когтистый палец, -- в вашего Тотошку вселилось Зло, и теперь оно разгуливает, где хочет и норовит укокошить своих бывших друзей.
Чита и Тузик стояли, остолбенев, с раскрытыми ртами.
-- Хорошо, -- пробурчал удивлённый Ту, Вениамин не нравился ему всё больше и больше. -- Допустим, о Волшебных Законах этого места, ты мог догадаться и сам, исходя из собственного опыта. Но на чердаке тебя с нами определённо не было, как же ты узнал про случившееся с Тотошкой? Отвечай! -- потребовал он.
-- Тоже мне секрет! -- фыркнула вредная такса. -- Да от него Злом несёт за версту. Я, в отличие от некоторых...
Тут, хоть нам и неприятно констатировать, но Веня позволил себе откровенное хамство и заявил:
- Я не какой-нибудь плюшевый пёс, а настоящая охотничья собака, и мой нюх ничем не проведёшь.
-- Может быть, ты тогда поведаешь нам, как спасти Тотошку от приключившейся с ним напасти, господин Всезнайка?! Или подскажешь, почему он спокойненько бегает за оградой без всяких для него пагубных последствий?! -- завопил в конец обозлённый Тузик.
Он, конечно, знал, что не является настоящей собакой, но очень не любил, когда ему об этом напоминали, тем более в столь нелицеприятной форме.
-- Ха! -- пролаял Веня. -- Легко! И я очень надеюсь, что после вы перестанете беспокоить меня своим бесполезным присутствием. Зло никогда не признаёт никаких границ и законов, только добро придумывает для себя заборы, решётки и ограничения, поэтому-то одержимый пёс может беспрепятственно покидать Волшебный Сад, чего вам как раз не советую. А если вы хотите вылечить своего Тотошку от одержимости, то нужно его отловить, вспороть брюхо, и Зло погибнет при ясном свете дня. Ну, по крайней мере, это случится вероятнее всего.
-- Но ведь если мы вспорем Тотошке брюхо, его вряд ли получится спасти! -- вскричала в ужасе Чита.
-- Что ж поделать? -- пожал плечами Веня. -- Он умрёт хорошей собакой без злобной начинки. И есть приятный бонус: попытки убить тебя, милая обезьянка, в любом случае прекратятся.
-- Да что с ним разговаривать! -- с отвращением сказал Ту. -- А мы ему ещё дружбу предлагали...
Заслышав последнюю фразу, уже трусивший восвояси Веня обернулся, казалось, вся скорбь Вселенной отразилась в его глазах, а голос предательски дрогнул:
-- Третья вещь, которую я хотел сказать вам, мои несостоявшиеся друзья, заключается в том, что я не стану вашим другом просто потому, что я подл и ничего не могу с этим поделать.
Оставшуюся часть дня Тузик и Чита провели в жарких спорах. Они горячились, размахивали руками и настолько забылись, что чуть не упустили из виду Иту, подошедшую к ним совсем близко в поисках Вени. Как только опасность миновала, разъярённый Ту вскочил на лапы и продолжил выговаривать Чите низким шёпотом:
-- Да пойми ты! Ну спас он тебя! Так что ж из того? Может, ему просто было нечем больше заняться! Более отвратительного, напыщенного, самовлюблённого болвана я в жизни своей, отродясь, не встречал! Он поставил целью собственного существования делать людям гадости, а про нас, игрушек, я и вообще молчу. Ты посмотри, как бабушка с ним носится: "Венечка! Венечка! Скушай яичко, скушай косточку!". Кормит по часам, как в санатории. И чем он ей отплатил? Написал на кровать! А Ита? Да она ему даже зубы чистит, а он ей, здрасте, пожалуйста, изжевал новые кожаные ботинки и выплюнул! Красивые, между прочим! Сам видел, как она огорчилась. Нам радоваться надо, что он не захотел с нами дружить, а твоя вера в хорошее, которое зарыто в этой зловредной собаке очень-очень глубоко и ждёт, пока мы его откопаем, просто смехотворна.
-- Я не отрицаю, что он ведёт себя очень невоспитанно, а порой несносно. Но в каждом живом существе обязательно есть доброта. -- Кричала в ответ непослушная Чита. -- Посмотри ему в глаза, он мучается от совершённых им гадких поступков и совсем не рад содеянному. Он не знает, что толкает его на все эти подлости. Вот в этом-то и есть наш долг -- помочь ему разобраться. Конечно, ты можешь забыть, что он спас меня вчера, но я этого никогда не забуду. Пожалуйста, помоги мне Ту. Ведь если мне не поможешь ты, то кто тогда?
Увидев, что сказанное нисколечко не действует на собеседника, Чита, истощив аргументы, пустила в ход вечное женское оружие -- слёзы.
"Действительно, -- угрюмо подумал Тузик, -- зачем девчонкам вообще вступать в дискуссию, если, проиграв в споре, они начинают использовать запрещённые приёмы? Вот уж дудки! Со мной этот номер не пройдёт!.."
Когда Ту и Чита вновь нашли Веню, последний дремал в тени Дома, удобно растянувшись на брюшке и смешно разбросав в стороны задние пушистые лапы.
-- Чего вам? -- спросил он, не открывая глаза, как только игрушки подошли ближе.
-- Венечка, -- ласковый голосом начала Чита, подбираясь поближе, -- я уверена, что ты очень устал от собственных подлостей, но одному тебе с ними не справиться. Подумай вот о чём: скоро ты с Итой уедешь отсюда и уже не сможешь ни с кем поговорить о том, что тебя тревожит. Давай, мы тебе поможем, дорогой друг.
Веня недоверчиво смотрел и мигал глазами. Он не привык, чтобы кто-то вот так спокойно снес его отвратительное отношение и в ответ, не моргнув глазом, причислил к кругу своих друзей, поэтому он просто не знал, как реагировать. Скажем так: он был крайне обескуражен. Прислушался к голосу подлости, но подлость молчала. Тогда он нерешительно сказал стоявшей перед ним доброй обезьянке, смотревшей лучисто и преданно:
-- Поверь мне, Чита, я не хочу делать гадости, но что-то внутри меня всё время зовёт и тянет совершить новую подлость, и этот зов прекращается лишь тогда, когда я сделаю нечто неприятное, и то ненадолго. Мне самому стыдно огорчать своих близких -- тех, кто меня любит, но подлость -- часть моей собачьей натуры. Ах, знала бы ты, как иногда мне бывает одиноко, ведь у меня совсем нет друзей.
-- Я! Я буду твоим другом! -- самозабвенно воскликнула Чита.
-- Возможно, будешь, но недолго. Даже твоя доброта не выдержит моих выходок. Пройдёт совсем немного времени, и ты переметнёшься в стан ненавидящих меня, а таких, поверь, немало.
По мнению Тузика Вениамин перегибал палку с театральным эффектом и упивался жалостью к себе, более того, Ту с каждым днём открывались все новые знания из газет, журналов, услышанных разговоров, а знания, как известно, несут скорбь, поэтому он тяготел к существам весёлым и жизнерадостным, как плюс к минусу. Собственной грусти, а местами уныния, ему и самому хватало в избытке. Поэтому всё печальное в Вене казалось ему фальшивым, а Читина затея --бесполезной. Ну, не изобретено в мире ещё такого лекарства, чтобы вылечить подлость! Да и не болезнь это вовсе. Он возмущённо фыркал, но молчал. А Чита, между тем, продолжала разговор с Веней.
-- Давай разберём все случаи, которые произошли с тобой недавно. Я уверена, мы найдём много воспоминаний, когда ты не ответил подлостью на сделанное тебе добро, -- сказала она с видом знатока правильного поведения. -- Например, вчера я стала свидетелем, как Ита полчаса расчесывала тебя специальной собачьей щёткой да так, что шерсть заискрилась на солнце, а ты благодарно лизал ей руки.
-- Да, -- угрюмо буркнула такса. -- А потом я побежал на грядку с морковкой и повалил половину ботвы, почесывая спину. Гадить Ите я стараюсь поменьше, чтобы не истощить ее терпение. Так ведь и на улице можно оказаться. А это не входит в мои планы. Поэтому пришлось оторваться на бабушкиной морковке.
Чита призадумалась, но через пару секунд встрепенулась и с улыбкой сказала:
-- А недавно ты играл за баней с Улей. Не отпирайся -- я видела.
-- В руке у нее было печенье, которое я под видом игры отобрал, съел, а потом убежал.
-- А как насчёт зализывания пораненного мамой пальца?
-- Сначала полизал, а потом тяпнул прямо за больное место.
-- А игры с бабушкиным котом? Его ты никогда не кусаешь, а ведь многие собаки запросто убивают кошек.
-- Ха! Если я его убью, мне некого будет каждый раз гнать от Дома до бани. Разве можно лишить себя подобной веселухи?! Пусть поживёт и помучается.
-- Да что же это такое! -- не выдержала Чита. -- Неужели с тобой, бедненьким, всё настолько серьезно?
Веня торжествовал.
-- А я о чём говорил тебе с самого начала? Мне ничто не поможет! -- сказал он почти с гордостью и развернулся пойти прочь.
Но тут Чита метнула ему прямо в спину убийственный аргумент, припасённый на крайний случай:
-- Ты спас меня. И даже если ты скажешь, что сделал это, потому что тебе было скучно, я, во-первых, тебе не поверю, а, во-вторых, спасти кому-то жизнь из скуки -- всё равно прекрасный поступок, в котором нет ни корысти, ни подлости. Ну? Что ты мне на это скажешь? Чем оправдаешь совершённое добро, а?
И снова Веня был обескуражен. Он подумал, пошевелил губами и нехотя проговорил, роняя булыжниками слова:
-- Твоя взяла. Будем общаться, -- и угрожающе добавил: -- Посмотрим, что из этого выйдет.
Так началась дружба Вени и Читы. Он мучительно пытался придумать для нее какую-нибудь страшную подлость в ответ на хорошее отношение, но, как ни старался, не мог. Причинить Чите огорчение оказалось задачей не из лёгких: имущества, которое Веня мог погрызть, обезьянка не имела никакого, грядок, которые можно было перерыть, не садила. Даже что-то слопать у нее под самым носом не доставляло радости, ибо она была отзывчивой и нежадной. Сладкую печеньку, которую она иногда откушивала в спокойствии Сиреневого Уголка, Чита, ни секунды не колеблясь, с лёгкостью жертвовала своему другу.
Веня отчаялся. Он спать перестал, есть перестал -- всё ломал голову над пакостью для Читы и пришёл к выводу, что ей способны навредить только две вещи: дырки на плюшевой шкурке от острых собачьих зубов (но он был подл, а не жесток, и кровавая расправа оставалась на крайний случай) и неприятности ее близким. Как только его осенила столь гениальная мысль, Вениамин сразу повеселел. К нему вернулся отменный аппетит и привычное присутствие духа. Не то, чтобы приятное, зато привычное.
Сначала он раскинулся с дохлым видом на бетонной дорожке, вывалив язык и пустив длинную дорожку слюны, но идея оказалась не самой блестящей. Во-первых, пока его увидела Чита, прошла немало времени, а лежать на твердом и терпеть неудобства дорогостоящую собаку никто не приучил. Во-вторых, над ртом начали кружить надоедливые мухи, что в общем-то добавляло правдивый штрих ко всей разыгранной сценке, но привносило весьма неприятные ощущения. Словом, выращенному в неге и комфорте Вениамину пять минут полной отдачи в распоряжение сельской природы показались сущим мучением. Тем более, Чита быстро раскусила тщательно продуманное издевательство и, представьте себе, восприняла его как шутку. Она долго хохотала, вспоминая свой первоначальный испуг, хлопала Веню по плечу и кричала, что без такого друга она бы целыми днями прозябала от скуки.
Тьма и отчаяние вновь накрыли Вениамина густым облаком печали. Он опять отказывался есть, во сне вздыхал, ворочался, терзался. Ита даже возила его в город к опытному старому ветеринару, но доктор тщательно осмотрел грустную собаку, смазал зелёнкой тяпнутый ею палец, покачал головой и сказал, что всё наладится. А наладится ли, Вениамин поручиться не мог.
И вдруг, когда он спрятался в кудрявых зелёных яблонях и, чуть не плача, грыз дарованную бабушкой сахарную косточку, из недр души подала голос доселе дремавшая подлость. После нескольких дней ее молчания Веня так успел соскучиться и отвыкнуть, что от неожиданности поперхнулся костью и долго давился, выпучив глаза на медленно ползущего мимо муравья. Букашку, очевидно, не обучали азам спасения собак, поэтому глупое насекомое беззаботно продолжало свой путь, пока на дорогу ему не вылетела обслюнявленная кость, извергнутая Веней из самого горла.
А подлость тем временем ликовала, захлебываясь злорадством, и шептала:
-- Что же ты сдался, друг? Ведь помимо самого себя ты можешь причинить неприятности кое-кому другому, весьма дорогому Чите.
Вениамин повернул голову и навел прицел сощуренных глаз на Тузика, неспешно шелестящего газетой в отдалении Сада. Учёный Ту торопливо поглощал пожелтевшие страницы. Он ещё не знал, что в недалеком будущем ему выпала честь послужить на благо возродившейся подлости одной идейной таксы.