Ранняя сырая весна; пригородный парк; за голыми, чуть тронутыми зеленой красочкой, берёзами виднеется железнодорожная станция. По асфальтовой тропинке идут двое мужчин: одного возраста, похожие лицами, одинакового роста, в схожих - серых, до пят - пальто. Один из них в очках - это, пожалуй, единственное различие.
- Когда защита? - Спрашивает тот, что в очках.
- Тридцатого.
- Готов?
- Да... как тебе сказать. - Мужчина резко шагает в сторону, прыгает через плешку снега, наклоняется за желтеньким цветочком. - Может быть ты вместо меня? - Он возвращается, передаёт цветок очкарику.
- Хорошо. - Очкарик молчит, держит паузу. - Только если ты мне объяснишь.
- Объясню что?
- Зачем тебе это... это всё.
- А ты ещё не понял? Ты - проба, черновой вариант. Получится - хорошо, не получится - у меня будет возможность исправить. Понял?
- Понял, товарищ завтрашний кандидат наук. - Опять пауза. - А тебе не страшно? Не боязно? - Очкарик глядит на приятеля. - Что привыкнешь ждать своей второй очереди, что не сможешь вернуться?
- Исключено.
- Хорошо. Я... рад твоей уверенности.
В восемьдесят седьмом детском саду идёт завтрак: за низенькими столами малышня дружно стучит ложками. В дверях появляется тётя Дуся, повар, умиляется, смахивает блаженную слезинку и возвращается на кухню. Сегодня фирменное блюдо - манная каша со сливами.
- Саня! - один малец пригибается к столу, возбужденно шепчет приятелю. - Саня! Скворец! давай вместо меня? А? Слопаешь?
Санька Скворцов задумывается, поправляет очки и молча грабастает себе вторую тарелку.
Через пять минут заведующая громко спрашивает: "Все съели?", и дети кричат в ответ "Да!" и трясут над головами пустыми тарелками.
Жаркий полдень, пыльное вытоптанное поле, две дворовые команды рубятся в футбол. Счёт два-два; до конца минут пятнадцать (должны начаться мультики по телеку), оба форварда устали и злы, как собаки: на кону новенький кожаный мяч. В синих воротах стоит Толя Рублёв, он ёрзает, нервничает и бегает из угла в угол. Наконец, не выдерживает:
- Санька! Скворцов!.. Скворец! постой за меня! Ну мне надо! - Толик показывает на живот.
Саня Скворцов задумывается, поправляет очки и молча становится в ворота. Рублев пулей скрывается в кустах.
Красные неожиданно прорывают оборону, нападающий выходит прямиком к синим воротам, бьет... Скворцов прыгает и, падая, чудом перехватывает верную банку. Смятые очки валяются у штанги.
Теплый, прозрачный октябрь, в скверике у школы сидит Толя Рублёв, он болтает ногами - оранжевые листья веером разлетаются по сторонам. На крыльце школы появляется Скворцов, Толя вскакивает, машет ему рукой.
- Слышь, Скворец, тут такое дело... - Начинает, Толя, когда Скворцов садится. - Я тут Ленке Семёновой свидание назначил... может ты за меня?
Сашка Скворцов задумывается, поправляет очки и молча кивает.
- Молоток! - Толя сияет лицом, подхватывает портфель друга. - Занесу к тебе домой, - поясняет: - Ну может тебе придётся Ленкин нести.
В тридцать восьмой средней школе идут выпускные экзамены; младшие классы распустили по домам, бледные мамы испугано мечутся с завтраком-обедом, завуч строга и неприступна, как сфинкс.
- Скворец, чего у тебя с алгеброй?
- Выучил. А ты?
- Я тоже... А русский?
- Знаю. Дома вечером сочинение писал.
- ?
- Так, для тренировки.
- Уверен?
- Ага.
- Может ты за меня сдашь? Я-то выучил, но...
Толя Скворцов задумывается, поправляет очки:
- Хорошо, Толя. Мы же друзья.
Беготня по приёмным комиссиям; ксерокопии документов, толчея у высоких дверей, проходные баллы, конкурс, специальности, перспективы...
- Саня, ты куда собираешься?
- Я в медицинский. А ты?
- Я в политехнический... хотел, но там знаешь какой конкурс! Отец советует в пед...
- А сам-то ты куда хочешь?
- Да не знаю я... Слушай Скворец, бросай ты свой мед... всю жизнь с пробирками? давай вместо меня в политех. Там перспектива: полупроводники, высокие температуры, период полураспада... В тридцать ты кандидат наук, в пятьдесят - доктор. А?
Александр Скворцов задумывается, поправляет очки, пробор, молча кивает.
"Таганка" приехала с гастролями, поставила "Гамлета"; в театре собралась вся городская интеллигенция. В антракте, в буфете Анатолий Рублёв (с девушкой) встретил Александра Скворцова (с девушкой). Выпили шампанского, поболтали... пропустили ещё по бокалу.
- Дамы, вы пока прогуляйтесь, - игриво подмигнул девчонкам Рублёв, - мне с Сашей поговорить нужно. О серьёзном. - Он сделал строгие глаза.
Девушки упорхнули.
- Я тут жениться собрался...
- Сомневаешься? - Скворцов понимающе кивнул.
- Сомневаюсь.
- Хочешь, чтоб я?
- Хочу.
- А вдруг не выйдет? Не заладится?
- Да получится! Лиза девушка видная, красивая. Родители хорошие. Есть где жить...
- Почему тогда сам не хочешь?
- Да хочу я. Хочу, только... сомневаюсь.
Саша Скворцов задумывается, поправляет очки, засовывает руки в задние карманы джинсов:
- Хорошо. Я попробую за тебя.
Юбилей.
Юбилей это... это вам юбилей. Пятьдесят лет! Возраст! Самый возраст чтоб оглянуться назад, приложить ладонь ко лбу, разглядывая упущенное; потом посмотреть вперёд, в перспективу. И силёнка ещё не вся вышла, а опыта уж через край, и от ударов судьбы научился увёртываться.
Собрались все: знакомые, нужные люди, ученики, родственники... Серьёзное это дело - юбилей.
Скворцов и Рублёв праздновали свои "полтинники" одновременно, сдвинули несколько дней календарной разницы к ближайшим выходным, заказали платиновый зал в Арагви и загудели на полную.
- Широко гуляют! - В восхищении позавидовал сторож ресторана, когда грянул приглашенный оркестр (жена, Лизонька постаралась). - Умеют жить!
Часам к девяти Бережницкий(!) ангажировал Клару Шнитке и танцевал с ней лезгинку, гусарски вскакивая на стул и срываясь на одно колено.
Скворец подхватил Тольку Рублёва под локоть, утащил на балкон, смотреть на звёзды.
Подышали-покурили, повздыхали. У обоих звёзды горели в глазах.
- Счастлив? - Спросил Скворцов.
- Я? - Удивился Толя (Анатолий Иванович Рублёв). - Откуда я знаю? Я тебя, - он нажал на это "тебя", - хочу спросить: ты счастлив?
- Очень. - Сашка (Александр Саныч Скворцов) поднял руки к небу, прокричал звёздам: - Я очень-очень, безумно счастлив!
- Значит мне пора.
- Что пора? - Удивился Скворец.
- Пора жить самому. Начисто. Набело. Самому есть кашу, стоять на воротах, жениться... Жить набело. Спасибо тебе за черновик, справился, но теперь уж я сам.
И завертелось всё новым кругом, наново: каша-мяч-ворота-Ленка-свидания-экзамены-Лиза-кандидатская-юбилей... что там ещё было? Всё наново. Набело.
Встретились случайно. Лоснящийся, респектабельный Анатолий Рублёв в дивном белом костюме зашел за какой-то мелочью в ЖЭК (жена Лизонька отдыхала на курорте, вот и пришлось самому), здесь же оказался неприметно-серый Скворцов, с какой-то своей надобностью.
- Как ты? - Скворец опустил глаза. - Как тебе моя жизнь?
- Ты хотел спросить как мне моя жизнь?
- Пусть будет твоя... Счастлив?
- Спрашиваешь или отвечаешь? - Рублёв чуть усмехнулся.
Неприятное услышалось Скворцову в этой усмешке; затрепетала в душе злая ревность:
- Когда защита докторской?
- Защита? - Рублёв опять усмехнулся. - Защита уже прошла. Да, представь себе. Защитился блестяще. Теперь прямая дорога в академию. Машину купил по такому случаю. А ты как?
- Так я справился? - Протянул, расставаясь, руку Скворцов.
- Знаешь... это неприятно, но, я думаю, будет честно сказать. У меня всё получается лучше. И на работе, и дома, и... Глубже, сильнее, искреннее. Нет-нет, ты не виноват, - Рублёв сжал протянутую руку, - ты всё делал, как мог, но... Честно говоря, у тебя получалось плохо.
- Ты прав. - Скворцов вытянул свою руку из рукопожатия. - Я делал, как мог. - Он пошел; сделал шагов пять-семь, когда, полуобернувшись, крикнул, уже не к кому не обращаясь: - Пусть сделает лучше, кто может!
Миновал после юбилея год, потом ещё один, ещё... потом счет пошел десятилетиями.
И вот уже Скворцов временами сомневается, а был ли он? этот юбилей и вообще он, Санька Скворцов? или первые пятьдесят лет, действительно, жил не он, а всего лишь черновик-набросок?
Позвонил Рублёв; договорились встретиться в пивной. Выпили по бокалу... по второму... всё смотрели друг на друга. Рассматривали.
- Как жизнь?
- Ничего.
- Счастлив?
- Ты уже спрашивал.
- В прошлый раз ты не ответил.
Анатолий устало покачал головой. - Знаешь же, что нет. А ты? - Спросил и неожиданно почувствовал, как затрепетало в ожидании сердце: "Вот сейчас скажет, что счастлив и что ты будешь делать? Даже если соврёт".
Но Скворцов не стал врать:
- Нет.
- Может, как раньше? - Не позволяя себе надеяться, спросил Рублёв.
- Давай. Что-то случилось?
- Да понимаешь, мотор шалит. - Анатолий постучал себя по груди. Как у Высоцкого: "Сердце путает ритмы свои и стучит с перебоями". Нужна операция, а врачи говорят шансы пятьдесят на пятьдесят.
Принесли вяленых карасей (оба любили к пиву) и тёмного пива (оба предпочитали тёмное).
- Ты хочешь, чтоб меня прооперировали вместо тебя? - Скворцов задумывается, поправляет очки. - Я согласен.
- Я бы сам, - Рублёв прячет своё облегчение в пивной пене. - Но боязно как-то.
Восторженно обнялись; разволновались; приняли валидол. Отпустило.
- Когда?
- Пятого.
Пятьдесят на пятьдесят незаметно превратились для Александра Скворцова в десять на девяносто и совсем не в его пользу. Оно и немудрено: болячку давно запустили, да и возраст не способствовал.
Через тридцать минут после начала операции Скворцов Александр Александрович отдал Богу душу.
- Послушай, зачем ты согласился?
Где-то очень-очень далеко луг смыкался с небом, деля бесконечное пространство на голубое и зелёное. Зазвенел в вышине соловей. И не ветерка. Санька Скворцов поковырял пальцем в носу, посмотрел на другого пацана, Тольку Рублёва и рассмеялся: