Вот уже третью ночь Петрова Евгения Павловича мучила бессонница. Нельзя сказать, что его одолевали думы, или, скажем, мучила неразделённая любовь. Всё было просто и банально. Обыкновенный запой и, как констатировал сам больной, а по профессии он был врач, с ним происходило маниакально-депрессивное состояние. Так посмотреть со стороны, вроде, целыми днями в кровати и глаза закрыты. Иногда приходит забытьё, но ненадолго. Выпьет два-три стакана и отключается, но хмель проходит и приходит страх. Необъяснимый, жуткий, липкий страх, когда хочется закричать и забиться в самый тёмный угол. Накрыться одеялом с головой и, раскачиваясь из стороны в сторону, повторять одно и то же: "Ой ёй ёй". Если разобраться - ничего страшного не произошло. Из всех неприятностей только пропитые деньги и загаженная квартира. Ну, с любовницей поругался, ну, пациентов не принял. Последнее время Палыч работал врачом наркологом и выводил алкашей из запоя путём кодировки. Кодировка была несильной, как у появившихся в последнее время "целителей". Те, в основном, воздействовали психотропными препаратами и сильным гипнозом. А Женя просто делал укол никотиновой кислоты, вызывая у пациента определённую реакцию, а для особо одарённых ещё и внутривенно хлористый кальций. Всё это сопровождалось страшными угрозами о неминуемой кончине в случае употребления спиртного и демонстрацией фотографий больных в момент белой горячки. Женина супруга, тоже врач по профессии, пила с мужем на равных и, не выдержав, в конце концов, очутилась в психоневрологическом интернате с диагнозом "Синдром Корсакова". Это заболевание было из семейства шизофрении, когда пациент переставал узнавать близких, не понимал, что и сколько он ест, и вообще вёл себя так, как будто постоянно находился в состоянии белой горячки. И так до конца. Вернуться из него было невозможно. Оставлять жену дома было просто опасно, а ухаживать за ней не представлялось возможным из-за работы и своих собственных запоев. В один день, навещая супругу, он захватил с собой фотоаппарат и с разрешения администрации нащёлкал целую плёнку людей, если их можно было назвать людьми, находящимся в кризисном состоянии. Это впечатляло. Пациенты Палыча, новые русские бизнесмены, с другими он, естественно, не работал, после красноречивых снимков и уколов, от которых поднимался жар, как будто ты получил клизму с кипятком, впадали в такой страх, что выпить сто грамм их уже не мог заставить никто. Проходив трезвыми два-три месяца и заработав денег, они брали отпуск и опять появлялись у Петрова, серьёзно умоляя снять "подшивку" и дать расслабиться. Женя делал опять укол никотинки и с важным видом давал разрешение на пьянство. Не зная как благодарить доктора, счастливые бизнесмены осыпали того деньгами и радостно уходили в запой на недельку-две. Но здоровье и дело требовали трезвого образа жизни, и они опять появлялись у Палыча, умоляя доктора очередного сеанса устрашения.
Принимал Петров дома, нелегально. Налогов не платил и никаких лицензий не брал. Советский врач - это вам не хухры-мухры! Это даже не профессия, это состояние души. Вообще, советская медицина - явление особенное. Такого в мире больше нет. Только советский врач может лечить все заболевания, начиная от поноса и заканчивая принятием родов. Вот взять, к примеру, американских "айболитов", ну, лохи, да и только! Специализируются по одному заболеванию или органу. Если лечит он правое ухо, то всю жизнь будет правое лечить и заглянуть в левое у него не допросишься. А наш не только оба уха с закрытыми глазами продиагностирует, но ещё и найдёт у вас заболевание в носу, горле и двенадцатиперстной кишке одновременно. Сделает страшное лицо и посоветует срочно найти денег, чтобы купить дорогое зарубежное лекарство, которое единственное способно вернуть вам здоровье, причём, купить его можно только в одной аптеке или у него. Если у него - то это в строжайшем секрете, если в аптеке - то опять же, по его рекомендации. Ну, ясно, фармацевты в долгу у врача не останутся и свой процент пришлют. Но это лирика. Советский врач силён внушением, а не знанием строения человеческого организма. Вся советская медицина, а другой у нас пока нет и, наверное, долго ещё не будет, базируется на этой практике. Сначала поставить диагноз и убедить тебя, что ты болен, а потом внушить, что началось выздоровление - и дело в шляпе. Если человек не поверил и не поправился - твои проблемы, помирай и не приставай больше. Главное - внешний вид врача, обязательно неразборчивый почерк, чтобы ты, не дай Бог, прочитал тот бред, который написан в карточке или выписке - и всё. Ты доктор. Да, прошу прощения у читателя, самое главное - медицинское образование. Особенно первый медицинский институт города Ленинграда, а теперь Санкт-Петербурга, который удостоился закончить великий врач, а по совместительству бард, или наоборот. Но это уже не важно. Ведь лечить, как мы говорили, можно словом, а уж песней - тем более. Палыч как раз и закончил первый медицинский и, в основном, лечил словом. Но это было давно, в те счастливые времена бурного роста социалистического строя, когда слово деньги вслух в медицинских учреждениях не произносилось, и никто не предлагал вам купить за пять рублей бахилы, чтобы вообще войти в поликлинику или больницу. Во времена развитого социализма пятнадцать рублей украдкой совали в карман акушерке за мальчика и почему-то двадцать пять за девочку при выписке счастливой мамы из родильного дома. Традиция, а как далеко пошла и докатилась до нашего капиталистического, нового общества. В те далёкие годы хорошо грели руки врачи дерматовенерологи, урологи и гинекологи. Болеть венерическими заболеваниями в самой счастливой стране было опасно, и большинство в КВД не обращалось, а лечилось нелегально. Наш герой не брезговал и этим. Хоть по специальности он был кардиолог, Палыч умудрялся лечить гонорею, сифилис и трихомонаду в домашних условиях, также облапошивая пациентов, но уже не фотографиями, а микроскопом, украденным с очередного места работы, которых за свою практику он сменил кучу. В одной трудовой книжке места для записи не осталось, и у Жени появилась вторая. Просто собрания сочинений нелёгкого трудового пути советского врача. Прямо на кухне (а вёл свои нелегальные приёмы Палыч там) он брал анализы крови и выделений, и моментально взглянув в окуляр микроскопа, ставил диагноз. Объявив сумму и получив гонорар, он делал уколы сильнейших антибиотиков и, в основном, заглушал болезнь. Опять же, вера больного в такого гения, плюс уколы, очень часто приводили к положительному результату, и болезнь отпускала. Но советский врач любил выпить, причём, выпить так, как не пьёт медицинский работник ни в одной стране мира. Курс в институте подобрался подходящий и уже на третьем году обучения, у многих будущих светил медицины прослеживались признаки хронического алкоголизма. К концу пятого курса один студент повесился, а четверо были отчислены за систематическое появление на лекциях в бессознательном состоянии. Женя закончил нормально и получил хорошее распределение в Молдавию, но уклад жизни в этой республике предполагал расписываться за медицинскую помощь домашним вином. Селяне, правда, к вину прибавляли и мясо с сыром, но это уже была закуска, и Палыч запил основательно. Через пять лет, вернувшись в Ленинград, Петров уже без стакана не мог смотреть на окружающий мир. Для постоянных застолий требовались деньги, а на Родине с бутылками домашнего вина никто не ходил, и Палыч бросился делать деньги на всём, вплоть до наркотиков. В те светлые времена нарко-график ещё не работал, и основную долю на рынок наркотических препаратов поставляли советские врачи, периодически расхищая медикаменты из аптек по мету работы. Но, как говорится, не долго музыка играла. И Петров загремел за решётку. На зоне он, правда, устроился в "больничку" и отсидел неплохо, но пятно в биографии осталось. И найти приличную работу было практически невозможно. Кое-как устроившись на скорую помощь в области, а потом в молодёжный центр в один из центральных районов Питера, Палыч дожил до революции девяносто первого года. Народ в новом обществе стал располагать большими деньгами, имея за плечами груз вседозволенности в отношении пьянства. Новые отношения не располагали такой вольностью, и новые русские в среднем процентном отношении были вынуждены пользоваться услугами вот таких Палычей, которые в какой-то степени тормозили их запои. Вот обо всём этом лежал и думал на грязном белье, уже третий день не раздеваясь, не умываясь и не бреясь, человек, давший сорок с лишним лет назад клятву Советского врача.
По телевизору и в средствах массовой информации кричат, что немецкая зарплата врачей и учителей, просто-таки обрекает нацию на вымирание. Ну, почему же, как раньше, так и сейчас поступить в медицинский институт также сложно? Да потому...
-- Потому, что мы, врачи, имеем большую власть над людьми. Что у простого смертного есть важнее здоровья? Да ничего! Не даром пословица гласит: было бы здоровье, а остальное купим, - думал про себя Женя.
Он вылез из-под одеяла и, практически, на четвереньках пополз к холодильнику, где у него оставалась недопитая поллитровка. Трясущимися руками он с большим трудом достал бутылку и, разливая водку мимо стаканчика, с большим трудом наполнил ёмкость. Теперь оставалось главное, самое трудное: выпить и чтобы обратно не вернулось. Изучая налитый стакан, он судорожно прикидывал: чем бы закусить или запить. Это время раздумий уже вселяло надежду, что сейчас станет легче. Просто смотреть на водку, было своеобразным похмельем. (Хочу выпью, хочу - нет). Психотерапия, прямо как в его системе лечения людей. Но, сказать честно, иметь бутылку в запасе гораздо легче, чем не иметь. Палыч представил своё состояние, не окажись сейчас в холодильнике его спасительницы. Но об этом было лучше не думать, надо было как-то выпить. Выбрав наугад три вида закуски, он решил посчитать как в детской считалочке: "Эне, Бене, рики, факи...". На столе в грязном блюдечке лежал засохший, уже объеденный селёдочный хвост, половина очищенной луковицы и кусок рафинада. Выбрав луковицу, доктор, закрыв глаза, опрокинул в себя стакан палёной, дешёвой водки, которая отдавала резиной. Как ни пытался Палыч занюхать луком, ничего не выходило. Водка упрямо просилась назад. Пожевать немудрёную закуску тоже не получалось. Нёбо болело при любом контакте с пищей. Боль была невыносимой, граничащая с зубной. Сколько времени он не ел, Петро уже не понимал, но, судя по боли во рту, давненько. Внезапная тошнота подкатила к горлу и, не успев добежать до раковины, он опорожнил содержимое желудка на пол. Запах не переварившейся водки ударил в нос и Палыч чуть не задохнулся. С большим трудом, добравшись до ванной, он минут пять оглушал, пустую квартиру душераздирающими рвотными криками. Блевать было нечем, и кроме пены со сгустками крови из его рта ничего не выходило. Через полчаса, немного отдышавшись и придя в себя, Петров пошёл на вторую попытку опохмелки. Стиснув зубы и опять закрыв глаза, он стал цедить остатки водки. На этот раз решил запить водой, но второпях перепутал кран и наглотался горячей технической воды. Надрывные крики опять огласили квартиру врача. Всё повторилось сначала. Водка кончилась вместе с надеждой на кратковременный сон. Какие-то деньги ещё оставались, но дойти до магазина или просто вообще выйти на улицу, было невозможно. Во-первых, ноги просто не шли, а во-вторых, чувство страха было огромным. Любой посторонний шум, крик или визг тормозов могли привести к остановке сердца. Если бы Палыч смог удержать в себе грамм сто, было бы легче, но похмелиться не получилось и оставалось одно: лечь, накрыться с головой и умирать. Внезапно зазвонил телефон. Женя подскочил как ужаленный. Похоже, нервы сдали окончательно. Петров снимать трубку не стал, а закрыл уши руками и стал монотонно раскачиваться из стороны в сторону. Телефон продолжал звонить бесконечно. Наверное, какой-нибудь очередной бизнесмен решил завязать или попить. Петрова самого надо было спасать, и он трясущейся рукой выдернул телефонный шнур. Так прошло три дня. Ни есть, ни пить Палыч не мог. Все попытки положить что-нибудь в желудок приводили в туалет. Вид унитаза стал для него единственным олицетворением действительности. На третьи сутки он протрезвел окончательно. Зная на практике, что резко бросать нельзя, Петров кое-как умывшись и побрившись, наведя чисто символический порядок на кухне
и в комнате, начал делать попытки добраться до магазина, чтобы купить что-нибудь выпить. Посчитав мятые купюры, доктор с ужасом осознал, что придётся пить левый дешёвый спирт. На водку, даже палёную, не хватало. Что-нибудь продать из вещей, было тоже нереально. Всё, что могло заинтересовать продавщицу в винном отделе, было уже пропито ещё во времена совместных запоев с женой. По сути дела, в квартире, кроме старой мебели и поломанного телевизора, ничего не осталось. Он ходил как тигр в клетке из комнаты на кухню и пытался что-нибудь найти, умом понимая, что это бесполезно. Но сидеть на одном месте Палыч не мог. Внутри, где-то в районе живота, поднимался страх и выходил, как бы, изо рта. Несколько минут наступала передышка, и опять начиналось всё сначала. Обливаясь холодным липким потом, Евгений Палыч прилёг на диван и закрыл глаза. Пережив очередной приступ, он услышал странный звук. Было ощущение, что в комнате кто-то очень тихо поёт. Петров с ужасом открыл глаза. Напротив, в кресле, сидела совершенно голая женщина. Она улыбалась како-то странной улыбкой и напевала тоскливую мелодию без слов. Пением, правда, это было сложно назвать. Скорее, это было какое-то завывание. Петров сморгнул и протёр глаза. Женщина никуда не пропала. Продолжая напевать, она встала с кресла и прошла в коридор. Через секунду она вернулась с бутылкой какой-то белой жидкости.
-- Брага, что ли? - мелькнула у врача слабая надежда.
Дама перестала выть и, с вызывающим бесстыдством, встала напротив Палыча.
-- Брага, брага, мой хороший. Выпьешь стаканчик, и всё пройдёт.
Взяв из стенки грязный стакан, она налила его до краёв.
-- А ты?
Палыч не знал, куда девать глаза. Нагота гостьи почему-то смущала. Работая врачом, он настолько привык к обнажённому женскому телу, что, по идее, удивить его было бы трудно. Но тут он растерялся.
-- Я выпью, ты не волнуйся. Тебе сейчас нужнее, - и она почти сунула стакан в рот обалдевшему доктору.
-- Только бы не стравило и прямо на неё, - подумал Женя и, сделав глубокий вдох и выдох, выпил содержимое стакана.
Теплота проникла в желудок и, кажется, возвращаться е собиралась. Через мгновение на лбу выступила испарина, и Палыч сообразил, что жить будет.
-- Я сейчас, - объявил он незнакомке и пошёл на кухню искать в помойном ведре окурок.
Выбрав парочку смачных "бычков" Петров прикурил от газовой плиты. Спичек в доме тоже не было. В голове прояснилось. Страх стал отпускать, но в голове засела навязчивая мысль:
-- Что это за голая баба? И как она появилась у меня в квартире?
Палыч отлично помнил, что от страха он не только отключил телефон, но и закрылся на все возможные замки и щеколды. Из комнаты донеслось:
-- Хороший мой, куда ты пропал? Иди сюда и выпей ещё! Сейчас это необходимо.
Не зная, что и делать, Женя инстинктивно пошёл на голос. В комнате уже сидело каких-то два мужика, которые пытались смотать кабель антенны телевизора.
-- Эй, куда? Зачем? Кто вы такие? - совсем обалдел Палыч.
Но мужики, оторвав провод от крепежей, открыли окно и, продолжая сматывать его в клубок, вышли на улицу.
-- Я же живу на пятом этаже, куда они? - совсем растерялся Палыч. - Разобьются же!
Он подбежал к окну и выглянул на улицу. За окном никого не было. Кабель пропал вместе с ними.
-- Что это было? - обратился он к незнакомке.
-- Выпей, я же тебе говорю и скорее! - она налила опять и протянула Петрову. Палыч выпил. Легчало прямо на глазах.
-- Зачем антенну украли? - переведя дыхание, задал он сразу вопрос.
-- Тебе сейчас вредно смотреть телевизор, - отрезала нагая.
-- Да он и не работает, - Петров не знал, в каком ключе продолжать разговор. - Кто ты такая?
Он сел в кресло напротив и попытался сосредоточиться.
-- Кто такая, кто такая? Галлюцинация простая, - пропела баба, срифмовав последнюю строчку.
-- А почему голая? - продолжал допрос с пристрастием врач-нарколог.
-- Воплощение твоих потайных мыслей, - она встала и демонстративно начала показывать свои прелести. Потом поинтересовалась:
-- Вроде, всё, как тебе хотелось: и размер, и фигурка, а? - она прошлась, как на подиуме.
Палыч заискивающе улыбнулся и, потупив глаза, промямлил:
-- Да, есть на что посмотреть, а дальше-то что?
-- Дальше начинается самое интересное, - женщина подошла вплотную к врачу и прямо в лицо воткнула ему большую, упругую грудь. Возбуждённый сосок попал прямо в глаз. Женя зажмурился и, проглотив тягучую слюну, впился губами в шикарный бюст. От разгорячённой дамы пахло потом и серой. Неожиданно Петров ощутил сильнейшее возбуждение. Уже, наверное, лет двадцать он не испытывал ничего подобного. Честно говоря, на своей половой жизни Женя давно поставил большой жирный крест. Конечно, можно было обратиться за помощью к коллегам-урологам, но прекрасно зная методику и специфику лечения советских врачей, он этого не делал. По "дружбе" найдут неимоверное количество заболеваний, начиная от предстательной железы и заканчивая алкоголизмом. Выкачают последние деньги. Потом внушительно посоветуют бросить пить и курить. Вот главный фактор в лечении всех болезней. Не даром, начиная предварительный разговор с больным, порой даже не поднимая глаз от неимоверного количества бумаг у себя на столе, любой эскулап, не видя больного, задаёт первый вопрос: "Пьёте? Курите?" А потом, подняв наконец-то голову и с тоской оглядев клиента, замечает, что перед ним стоит, к примеру, восьмидесятилетняя бабушка, которая кроме кефира, да и то с пенсии, лет так сорок ничего спиртного и не нюхала, а уж табак, а, вернее, дым от него, она ежедневно вдыхает только на кухне своей коммунальной квартиры, усиленно пускаемый соседом, примерно таким же Палычем.
Женщина-любовница, а любовницей её можно было назвать с большой натяжкой, к сексу большого интереса не проявляла, и Петров устраивал её в этом состоянии. Чего она настойчиво добивалась - так это статуса жены. К чему эти фокусы - Женя не понимал. Подруга твёрдо боролась с пьянством Палыча. И сейчас, во время очередного запоя, обиделась окончательно и, надрывая связки, кричала в телефонную трубку:
-- Никогда, слышишь? Никогда не звони мне больше!
Буквально накануне запоя, она вручила Петрову приличную сумму и попросила купить на рынке курицу и овощей. Пожилая, одинокая соискательница семейного счастья, намеревалась удивить будущего мужа своими кулинарными достижениями и наконец-то поставить вопрос ребром: "Когда в ЗАГС?" Женя деньги взял, хоть после разрешения на пьянку одному бизнесмену деньги у него были, курицу купил и, как мы теперь знаем, основательно запил. Дня через два, когда собственные сбережения подошли к концу, он стал пропивать наличность, оставшуюся на помидоры и зелень. Подруга периодически перезванивала и настойчиво интересовалась, где же жених? Палыч первые дни ещё умудрялся трезвым голосом придумывать страшные истории, в которых он, типа МЧС спасал людей от инфарктов, запоев, принимал роды и накладывал гипс. Но через пару суток речь его стала бессвязной, закончить начатую мысль не получалось и "невеста", наконец-то сообразив, что будущий жених просто по-свински пьян, перешла к угрозам. Женя оправдываться перестал и понёс курицу к соседке. Уговорив пожилую старушку купить шикарную птицу за полцены, он моментально сгонял за бутылкой. Примерно так расстроилась свадьба. А теперь вся его плоть восстала. Петров почувствовал себя двадцатилетним студентом. Наступил решающий момент. Палыч стал расстёгивать брюки, но тут боковым зрением заметил акое0то движение в прихожей. Интуитивно повернув голову от бюста незнакомки, он увидел курицу. Ту самую курицу, которую он продал соседке. Птица была голая, как и эта женщина. Точнее сказать, ощипанная. Именно в таком виде, как и купил её Петров. Курица расхаживала по коридору, высоко поднимая голую ощипанную шею и каким-то человеческим голосом, как попугай, повторяла:
-- Никогда, слышишь? Никогда не звони мне больше!