Болото мертвых
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
Аннотация: произведение относится к миру Конана-варвара, но надеюсь, мало похоже на остальной фан-фикшен на тему. события развиваются еще до рождения самого Конана, на его родине, в загадочной и мрачной Киммерии. молодой кузнец Ниал не хотел быть прославленным воином, не искал славы. он хотел лишь жить и трудиться на своей земле. но некогда он остался должен месяц службы старому druie, и вот пришла пора отдавать этот долг. Ниал должен остановить черного колдуна, мечтающего о возвращении в мир Старых Богов, Отродий Крома, которые некогда правили Землей, утопая в жертвенной крови.
|
Пролог.
За тысячу лет до настоящего.
Каррах шел по снежной крупе босыми ногами. Он был почти обнажен, ледяной ветер, налетающий с нагорий хлестал его тело, прикрытое лишь узкой полосой набедренной повязки. Но из-за выпитого зелья и из-за невероятного напряжения нервов, он почти не обращал внимания на холод.
Зима еще не вступила в свои права, вчера была ночь Самайна, но в холодном, неприветливом краю на северо-востоке Киммерии уже шел снег, и схватывались льдом озерца и реки.
Каррах шел еле различимой тропой, минуя уродливые каменные изваяния, в которых только пристальный взгляд мог бы найти знакомые черты. И то были не черты людей. Он спустился с холма, миновал небольшую рощу и увидел черное дымящееся пятно болота.
На берегу его ждали две дюжины друи. Они были облачены в церемониальныеодежды.
В руке старейшего Каррах увидел серп. Вскоре этот серп перережет его горло.
Каррах был молод - только тридцать лет, и полон сил. Он был могучим воином, возможно, самым грозным во всей Киммерии.
Три месяца назад жена родила ему сына.
Каррах очень хотел жить.
Но сейчас он умрет.
Его не вели в оковах, его не стерегли.
Каррах дал слово и должен был уйти добровольно.
Нельзя сказать, что бы он не испытывал желания убежать.
Убежать прочь с земель ротаи, а возможно и вовсе из Киммерии, отправиться на юг, прожить еще десять или двадцать лет.
Вера северян внушала им, что после славной смерти они попадут в Валхаллу, чертог павших воинов.
Угрюмая вера киммерийцев не несла им даже этого утешения.
Впереди Карраха, согласно вере его предков, ждало лишь бесконечное бесцельное блуждание в тумане и мгле.
Эта краткая жизнь - все, что у него есть!
Каррах не хотел умирать.
Все естество молодого, здорового, сильного мужчины, жаждало жить.
Но Каррах смело шел к болоту, к друи с серпом в руке.
Потому что кроме него жить рвался и тот, другой, которому друи открыли врата в этот мир, впустив в его тело Карраха. С каждым днем Каррах слабел, а тот, кто пришел в его тело, рос и набирался сил.
И он говорил с Каррахом. Нашептывал ему страшные и сладкие мысли.
О жизни. О силе и власти. О бессмертии.
И только невероятными усилиями воли Каррах гнал от себя этот голос, шепчущий из тьмы на неведомом языке, который воин странным образом понимал.
Три луны, что были даны ему, истекли.
Тот, кто пришел в тело Карраха, выполнил свою часть сделки и теперь настала очередь Карраха платить. Его алая, горячая кровь прольется для утоления вечного голода мертвых и других, иных, тех, что были раньше.
Неловко передвигая коченеющими ногами, Каррах ступил на примятую, жухлую траву.
Все слова, что должны были прозвучать, уже прозвучали. Никто не говорил с обреченным.
Несколько друи тихо читали заклинания на запретном языке. Теперь что-то в их речи было понятно для Карраха. Тот, кто жил в нем, научил его этому языку.
Свистящий шепот древнего усилился, Каррах мотнул головой, стараясь изгнать его, но - тщетно.
Каррах уже умирал.
В крови его растворялся яд от выпитого дурмана. Тело все хуже слушалось его. Боли не было, а ужас смерти и грядущего мрачного посмертия уже опустошили его душу, оставив только отупение и смутное желание, что бы все, наконец, закончилось.
Но Каррах не просто умирал.
В мощном теле воина становилось все меньше Карраха и все больше потустороннего пришельца. Он рвался наружу, рвался обрести власть над плотью Карраха.
Каррах встал на колени. Тело еще слушалось его, хотя пришелец из пустоты и побеждал смертного.
- Тебе, владыка грома и молний.
В воздух взвились несколько тяжелых палиц и обрушились на тело Карраха, ломая кости, дробя мышцы, выворачивая суставы. Боль была огромной, страшной, но при этом как будто чужой. Это была уже не боль Карраха, а того существа, что пришло на его место.
Воин будто со стороны наблюдал за своей казнью.
- Тебе, владыка земли и лесов.
На горле Карраха затянули петлю, перекрывая дорогу воздуху.
Будь руки его целы, не будь плечи и ребра разбиты ударами дубин, Каррах, или тот, кто занял его место, рванулся бы, сбрасывая с себя своих палачей, но сейчас он мог только бессильно хрипеть. Кровь в голове стучала кузнечным молотом, сосуды в глазах и носу лопались, кровь пошла даже из десен. Умирать так был мучительно, невероятно мучительно, но вот в воздух взвился серп.
- Тебе, владыка могильных курганов, повелитель мертвых.
Кровь хлынула из перерезанного горла фонтаном высотой в три фута, залив руки и лица стоявшим близко друи.
Кровь истекала из смертельной раны на взбитую ногами смесь грязи, снега и травы.
Каррах уже не чувствовал своего тела, агонии, боли. Но какая-то часть его сознания продолжала жить.
Умирая, он наконец-то понял, что впереди его ждут не чертога героев и даже не серые равнины, а нечто намного более ужасное.
А еще он почувствовал, как из-за спины древнего, что занял его тело, встает кто-то иной, старше, гораздо старше. И злее. И безумнее.
Карраху привязали к рукам и ногам тяжелые камни, бросили его в болото и он еще успел втянуть в легкие мутной воды, прежде чем сердце его остановилось окончательно, и тень воина отлетела в уготованную ей преисподнюю.
Медленно опустилось его тело на дно, в илистый полумрак, и легло рядом с другими такими же телами. Если бы нашелся в мире глаз, способный окинуть взором дно древнего болота, то он увидел бы десятки тел. Одни из них побурели и почернели, обретя цвет опаленного на костре дерева, другие выглядели так, словно умерли только что.
У одних были перерезаны глотки, в других свернуты шеи, у третьих пронзены сердца.
Они лежали и смотрели пустыми, остановившимся глазами в вечность.
В доме Каннахта-Кузнеца.
Старый Каннахт обозначал место удара небольшим молотком и внимательно следил за тем, что бы раскаленная заготовка не успела остыть. Огромный Ниал следуя указаниям тестя бил тяжелым двуручным молотом. Под его ударами скрученные прутья плющились, превращаясь в сплошную полосу металла, заготовку для длинного меча.
Это был особый заказ, который Каннахту сделал сам Бридэ, военный вождь Озерного Края, и кузнец намеревался поднести ему настоящий шедевр.
Ниал еще только год учился у тестя, но Каннахт видел, сколь талантлив его ученик.
Ниал был не просто трудолюбив, не просто упорен в своем желании постигнуть тайны кузнечного дела. Нет, могучий Ниал чувствовал металл, неважно, сталь или бронзу, золото или железо.
Со временем он, несомненно, превзойдет меня - думал Каннахт, но мысль была светлая, лишенная сожалений. Дети и должны превосходить родителей.
Закончив работать, родичи пошли к большой бочке, смыть с лица сажу, пот и окалину. На них были одинаковые фартуки из кожи и рубахи из грубой ткани.
Ниал, фыркая, умылся и принялся сушить и расчесывать пятерней свою короткую, но густую черную бороду. Он улыбался, работа, особенно сложная, требующая особого мастерства и внимания, всегда доставляла ему радость.
- Завтра должны закончить. - заговорил наконец, молотобоец.
- Лучше не спешить, сынок.
Ниал хохотнул.
- Что ты все время чествуешь меня сыном, не сын я тебе, а муж твоей дочери!
- А это почти одно и то же. Боги не дали мне сыновей, но послали тебя. Ты учишься моему ремеслу, ты унаследуешь мой дом и мое дело, кто же ты мне еще, как не сын?
Ниал не стал возражать. Последнее старик болел все сильнее и часто думал о смерти.
Каннахт с трудом поднялся на ноги. Еще год назад он ходил, опираясь лишь на один костыль, а сейчас ему уже нужны были два.
Давно, больше двадцати лет назад неуемный искатель приключений и славы, Каннахт был искалечен, сорвался в пропасть вместе с лошадью, и ноги его были раздроблены. Бесчувственного, его нашли и принесли в свою деревню люди из львиного племени. Сначала, поняв, что никогда больше не сможет ни сражаться, ни даже нормально ходить, Каннахт впал в тяжелую тоску и хотел добровольно умереть, но от самоубийства его спасло чувство между ним и дочерью вождя клана, юной Бернас.
Сородичи смеялись над Бернас потому что она выбрала в мужья чужеземца, да еще и калеку, но очень скоро насмешки их прекратились.
В своих странствиях Каннахт забирался порой до самого Офира, перепробовал множество занятий, все больше нанимался охранником к толстосумам, которые всякого человека с севера почитали за грозного, непобедимого бойца. Каннахт и был таким, но так же он был великим искусником в кузнечном деле. В южных городах он много времени проводил с ремесленниками, ювелирами, златокузнецами, изготовителями клинков и доспехов.
Только начав ходить, Каннахт тут же попросился в подмастерья к местному кузнецу.
А потом из его рук стали выходить такие изделия, что за них давали порой цену целого стада овец, а иногда и быка.
Работы было столько, что Каннахт дневал и ночевал в кузне, и для выполнения простой, повседневной работы пришлось ему нанимать подмастерий. Сам же мастер священнодействовал то над невиданными мечами под две руки, то редкого изящества гребнями, то церемониальными оплечьями, то шлемами, что выдерживали любые удары.
Казалось, Каннахт счастлив своей новой жизни, но жена и близкие друзья знали, что каждую весну охватывает мастера невыносимая тоска по прошлому, по странствиям, когда у него не было ни дома, ни семьи, ни даже защиты своего клана, но зато весь мир принадлежал ему.
Тогда остывала печь, лежали брошенными заготовки и зря заказчики стучали в ворота дома кузнеца.
Каннахт, тяжело опираясь на костыль, взбирался на вершину ближайшего холма, и глядя на угрюмый, но исполненный суровой красоты и величия пейзаж, вспоминал прошлое и тосковал о несбывшемся. Жена в такие дни не подходила к нему, не старалась увести домой. Бернас была мудрой женщиной, и понимала, что полюбила в Каннахте именно его неуемный дух, его своенравность.
Пожалуй, вернись к нему здоровье, Каннахт и не бросил бы ее с дочерью, но вздумай она хоть что-то сказать поперек ему таким вот весенним вечером, Каннахт сбежал бы, в чем есть и на больных ногах.
Когда Каннахт начал стареть и ноги стали подводить его все сильнее, он уже не взбирался на гору, а лишь выходил за пределы деревни, подальше от низкого вала и дубовых ворот, в ближайший лес.
Туда дочь таскала ему еду и фляги с пивом. Напившись пива, Каннахт начинал петь на неведомых языках, говорил много и сбивчиво.
Потом он возвращался и принимался за работу.
Шли годы.
Боги не дали Каннахту и Бернас многих детей. У них родилась лишь одна девочка, красавица Мэв с синими глазами Бернас и упрямым, порой вздорным нравом Каннахта.
Как только она начала ходить, родители поняли, что добронравной жены и матери из Мэв не выйдет, и она либо сложит голову, связавшись с лихими людьми, либо сыщет великую славу, став одной из тех, кого называли "Дочери Морриган".
О крепкую спину Мэв обломали немало прутьев, но толку не было, девочка не хотела жить как девочки, не хотела учиться женским ремеслам, а хотела учиться драться, охотиться и владеть оружием. Каннахт, скрепя сердце, разрешил Мэв бегать, метать копья и лазать по скалы вместе с мальчишками.
Суровая жизнь в Киммерии не давала много времени на детские игры, люди рано взрослели и выбирали свой путь в жизни. Мэв же до пятнадцати лет жила в отцовском доме, не собираясь замуж и не находя себе никакого ремесла.
Столь зажиточный человек как Каннахт легко мог прокормить дочь, тем более что она подолгу пропадала на охоте, а потом возвращалась, принося по дюжине куропаток и диких уток.
Но вопросы о том, что же станется с дочерью дальше, угнетали мастера, который начал сдавать, терять силу в руках и ходил со все большим трудом.
В душе Каннахт догадывался, что Мэв унаследовала от него неумный дух и тягу к странствованиям, и однажды просто сбежит из дома, как и он когда-то, тридцать лет назад, сбежал за упавшей звездой, которая, наконец, привела его на берега теплого южного моря, где он познал великую радость и великую скорбь.
Так и получилось.
Мэв ушла с "Дочерями Морриган", с которыми встретилась на ежегодном торжище, куда отец взял ее с собой. На словах Каннахт собирался подыскать дочери жениха среди собравшихся со всей Киммерии молодых воинов. В душе же он понимал, что, привезя Мэв в становище, где говорили на десятках наречий выходцы из самых разных кланов, он лишь подтолкнет ее тягу к новой, неизвестной жизни.
Мэв сбежала.
Вернулась она через три года, повзрослевшая, посуровевшая, с несколькими только что зажившими шрамами.
Но вернулась не одна, с ней был Ниал.
Сирота откуда-то с крайнего Запада, там, где начинаются пиктские земли, Ниал был самым сильным человеком, которого видел Каннахт за свою бурную жизнь. Сила его была огромна, но тем более странно было, что он не слишком стремился применять ее против людей. Ниал не был трусом, не был безвольным человеком и любой, кто оскорбил бы его или угрожал ему, рисковал отведать удара тяжелой палицей, которую Ниал предпочитал всякому оружию. Много рук, ног и ребер сломала эта палица, потому что дерзкие юнцы, охочие до драки, считали своим долгом задирать великана.
Но воинская слава как будто не прельщала Ниала.
Раньше он охотно работал на ферме, возился с животными, строил дома.
Он не искал себе места ни в дружинах клановых вождей, ни в воинских братствах-фианах. Кажется, он был одним из тех, кто хочет просто жить на своей земле и трудиться.
С Мэв Ниал познакомился, когда избил до смерти троих людей проклятого Черного Гилла, что захватывал людей в рабство и продавал их в Гиперборею. Молодчики Гилла подкараулили Мэв, когда она одна возвращалась домой, уже расставшись с Дочерями Морриган, в которых глубоко разочаровалась.
Они сумели схватить Мэв и, сломив ее сопротивление, уже заковали девушку в цепи, когда на них набросился Ниал. Это был тот день, когда великан пожалел о своем миролюбии, потому что мечом или топором он уложил работорговцев, потратив на каждого по одному удару, а с палицей ему пришлось попотеть, пока искалеченные противники утратили способность сражаться.
Всему в мире есть предел, настал предел и добродушию Ниала, и разглядев, что в цепи они заковали редкой красоты девушку, он не пощадил их, а продолжал бить, пока все трое не превратились в содрогающиеся от ударов груды смятой, изуродованной плоти.
Голыми руками разорвав оковы на пленнице, Ниал привел избитую и чуть не плакавшую от унижения Мэв в ближайшее село, где девушку наконец-то освободили от металлических браслетов на руках.
Ниалу было все равно куда идти, он как раз расстался с последним хозяином, у которого трудился погонщиком скота. Он был еще молод, но жизнь сироты, кочующего с места на место в поисках работы и крова над головой, успела наскучить ему.
Веселый и прямодушный, он отличался от мечтательной и вечно хмурой Мэв, но может быть потому они и сошлись так легко и быстро.
Едва вернувшись под крышу отчего дома, Мэв вышла замуж за своего спасителя, и Ниал стал учеником Каннахта, заменив тому сына, которого кузнец так и не дождался.
Мэв с Ниалом жили душа в душу, и уже скоро она должна была родить первенца.
Кузница Каннахта располагалась вдали от большинства домов, у самой крепостной стены, во избежание пожаров. Путь до дома занял у родичей немало времени - Каннахт с трудом ковылял на своих искалеченных ногах, а Ниалу приходилось придерживать свой шаг.
Наконец они добрались до приземистого каменного дома, с пологой четырехскатной крышей, крытой дерном. Снаружи здание было неказистым и чуть ли не сливалось с землей, но любой, кто ступал на порог, увидел бы зажиточность живущего здесь семейства.
На низкой, грубо и прочно сколоченной скамье перед домом сидел, сложив руки на коленях, высокий седовласый мужчина с длинной бородой, завитой во множество косиц и высоко обритым лбом. Оставшиеся волосы были длинны и спадали на жилистую шею. Лицо человека было уже старым, изрытым морщинами, но осанка оставалась прямой. Одеяние его было грязно-белого цвета, из некрашенного холста. Оружия при госте не было, что было бы странным в стране враждующих кланов, если бы прическа и одеяние не указывали на друи, представителя жреческого сообщества.
- Здравствуй, Ниал. - поднялся и как будто слегка поклонился седовласый друи. - Здравствуй и ты, Каннахт Кузнец.
Ниал помрачнел лицом как грозовая туча и безо всякого почтения буркнул в ответ что-то невнятное.
- Как вижу, ты не рад видеть старого друга Талисина. - с укором сказал друи.
- Радость моя не имеет значения. Если ты просишь крова и пищи, обращайся к Каннахту, он главный в этом доме.
Выцветшие от возраста, цепкие и все еще зоркие серо-голубые глаза друи перебегали с одного родича на другого.
- Что скажешь, Каннахт? - спросил он у кузнеца.
Мастер несколько растерялся, потому что едва ли не впервые увидел угрюмое недовольство на лице Ниала. Но сам он не имел ничего против друи Талисина и вообще всего жреческого круга, к тому же чтил законы гостеприимства.
- Ты гость в моем доме, друи, и можешь оставаться им столько, сколько пожелаешь.
- О, благодарю тебя Каннахт. Можешь увериться, я не злоупотреблю твоим гостеприимством.
В дверях появилась Мэв. Несмотря на беременность, двигалась она еще достаточно ловко. В левой руке женщина держала обезглавленную птицу, а в правой короткий тяжелый нож.
- Вода в котле уже закипает. - сказала она, как нечто само собой разумеющееся.
Каннахт хотел, было выговорить дочери за то, что она зарезал курицу, не спросив его, но мысленно махнул рукой. Гостей надо встречать с мясом на столе, а самой Мэв надо есть больше мяса, что бы ее ребенок родился сильным. И вообще ругаться с женщиной, что три года кочевала с Дочерями Морриган из-за курицы было бы глупо. Годы смягчили, а не ожесточили нрав Каннахта, который в молодые годы был горяч и вздорен, как необъезженный степной конь.
Бернас была сегодня в гостях у сестры, с которой они занимались ткачеством, и потому Мэв верховодила на кухне и в кладовой.
- Да будет благословен твой дом, добрая женщина. Да будет благословен твой ребенок. - торжественно сказал Талисин, а Ниал при этих словах дернулся, как будто схватился за раскаленный металл.
Все три мужчины вошли в дом.
Талисин Красноречивый рассказывает.
Над очагом висел большой котел, в котором бурлила закипающая вода.
Мэв поставила мужчинам на стол кувшин с пивом и миску с сухарями, что бы скрасить им время, пока мясная похлебка сварится.
В ожидании ужина Талисин развлекал хозяев историями из своей богатой странствиями жизни. Он не хвастал подвигами или необычными приключениями, больше рассказывал забавные случаи, которые приключались с ним у различных вождей, каждого из которых друи не забывал снабдить меткой, иногда обидной характеристикой. Кто-то оказывался свиреп и скудоумен как кабан, кто-то коварен подобно горному льву. Друи пользовались неприкосновенностью по всей стране, говорили, что они могут пройти даже по полю боя и ни один меч не коснется их. Но платой за такой статус было вечное бродяжничество, запрет иметь семью и имущество. Друи становились люди особенные, которым интерес к древним тайнам и путям богов заменял остальные интересы.
Так же друи занимались множеством дел, от врачевания до исполнения старинных песен. Кто-то из них слыл как искусный лекарь, кто-то как Талисин считался непревзойденным сказителем. Послушать известного сказителя собирались целые поселки, а приютить его под своей крышей было большой честью.
Мэв, конечно, знала все это и оттого не могла понять, почему Ниал так угрюм. Наверное, решила молодая женщина, муж мой из тех суеверов, что боятся друи и предпочитают не сталкиваться с ними даже в дороге. Каннахт напротив, словно расцвел в обществе гостя.
- И так, что же привело тебя в наши края, Талисин? - спросил Ниал, неожиданно грубо прервав излияния гостя.
Каннахт недоуменно посмотрел на зятя. Он хотел, было одернуть Ниала, который нарушил все обычаи и заговорил о деле прежде, чем накормил гостя из своего котла. Но друи как будто не обиделся на такое поведение молотобойца.
- Что ж, я отвечу тебе Ниал. Я пришел за своим долгом.
- Я так и думал, друи.
- Судя по всему ты не рад этому.
- Моя радость не имеет значения, друи. Я человек чести и верну тебе твой долг.
- Не хотелось бы разлучать тебя с семьей, Ниал, и верь мне, если бы у меня был выбор, то я забыл бы о твоем обете. Но грядут темные времена, и мне понадобится твоя сила и твой меч.
- Сдается мне, в Киммерией времена всегда темные. - хмыкнула Мэв, дерзко вмешавшись в мужской разговор. - А о тебе, муж мой, я не знаю чего-то важного. Что за страшная тайна в твоем прошлом, Ниал?
- Никакой тайны, тем более страшной мы не скрываем. - ответил Талисин. - Когда-то я исцелил твоего мужа от тяжелой раны, которую все сочли смертельной. В благодарность он поклялся год служить мне.
- Но ты не взял с него долг сразу и пришел через несколько лет. Так, друи?
- На самом деле не совсем. Ниал отслужил мне одиннадцать лун и остался должен лишь одну.
- Ловко ты держишь людей на крючке, друи.
-Я наслышан о тебе, Мэв, и теперь вижу что все это правда.
- И что же ты обо мне слышал?
-Что язык у тебя острее твоего копья.
Мэв улыбнулась. Она поставила котел в углубление в середине стола и раздала мужчинам глубокие тарелки и ложки. В богатом доме Каннахта вся эта утварь была металлической, из мягкого олова. У Талисина ложка была своя, он выловил ее откуда-то из котомки.
Ели хозяева и гость молча, но когда котел опустел, а кружки с пивом снова наполнились, Талисин наконец-то заговорил о причинах своего визита.
- Не знаю только, предназначена ли эта история для женских ушей. - усомнился друи.
- Моя жена вырвала знамя из рук Аргайла сына Домангарда, а самого Аргайла выбила из седла. Думаю, что какая-то история о прошлых временах не повредит ей.
- Я не сомневаюсь в отваге доблестной Мэв, я много слышал о Мэв-воительнице. Но то, что я хочу поведать, на самом деле страшнее мечей и копий. Мэв носит дитя, надо ли беременной женщине слышать имена старых богов? Это может повредить будущему ребенка. Есть вещи, которые опасно даже говорить и слышать. Вот почему друи ничего нельзя записывать.
- И все же я думаю рискнуть. - сказала Мэв. - Я хочу знать, что угрожает моему мужу и всем нам.
- Пусть остается. - согласился Каннахт. - Но все же не называй их настоящими именами.
- Хорошо. Это история восходит ко временам, когда наши предки еще поклонялись Отродьям Крома и приносили им жертвы. Вы знаете об этих временах?
И тут уже настал черед и Каннахта и Мэв помрачнеть вместе с Ниалом.
- Только сказки, страшные сказки. - сказала Мэв. - Я посвященная Морриган, но даже в шатрах своего сестринства мы не говорили о временах, когда Отродьям приносили кровь и плоть.
- Я начну свой рассказ издалека, потому что такова привычка друи и потому что история эта уходит в очень далекое прошлое.
. Наши соседи с юга считают нас варварами и говорят, что мы как народ еще не повзрослели. На самом деле мы старше и асиров и ваниров и хайборейцев. Мы древний народ. Не всегда мы носили имя киммерийцев, но нашу кровь и наши обычаи мы пронесли через тысячелетия. Я иногда думаю, что наше современное пребывание в этих горах всего лишь остановка на великом пути нашего рода и наши потомки еще увидят славные дни. Но в нашей истории были и темные пятна. Вы ведь слышали о Темных Веках?
Все присутствующие согласно закивали.
- Во всех легендах и песнях о темных веках есть враги, иные, другие, нелюди, пожиратели плоти. Сейчас, если живописцу надо изобразить иных из того времени, он рисует их с рыжими волосами, потому что ваниры - рыжеволосы, а других врагов он не представляет. Но, правда - намного страшнее. Иные, пожиратели плоти, люди крови - они были того же рода, что и киммерийские герои легендарных времен, которые сражались с ними. После катастрофы, столь страшной, что она совершенно разрушила нашу прежнюю родину и сломала весь уклад жизни, наши предки стали вырождаться. Они скатились чуть ли не до животного состояния. Они забыли законы человеческого общежития. Преступления, которые они совершали друг против друга и своих соседей невозможно даже описать. Мы все видели в жизни жестокость и коварство, но то, до чего доходили зверолюды - много раз страшнее. У них выросли шесть и клыки. Они забыли искусство обработки металлов, и даже огонь не умели добывать. Они жили в пещерах, спали вповалку на грязных шкурах, почти не умели говорить. Это были страшные и отвратительные существа, но они сохраняли всегда присущую нашему роду отвагу и свирепость. Что еще надо знать о Темных Века? То, что они прошли. Все-таки наш род некогда на заре времени был избран богами для великих деяний. А быть может, сказки не лгут и в нас самих течет кровь богов. Потому что наши предки сумели вырваться из мглы. Каким-то чудом некоторые з них сохраняли толику разума, человечности, чести и достоинства. Поколение за поколение, век за веком они раздували этот слабо тлевший огонек в своих душах.
Их становилось все больше, в каждом поколении. Это были те, кто предпочитал грязной и дикой жизни зверолюдей человеческую жизнь, полную труда, страданий и опасностей, но исполненную смысла, которого жизнь животных не имеет. Быть диким легко. Всегда есть соблазн отдаться на волю темных порывов души. Те, кто жил в пещерах, рвал клыками глотки сородичам, спаривался со всеми самками вокруг, эти зверолюды, они не ведали того, что гнетет людей. Сомнений, страха смерти, мыслей о своем месте в мире. Звери счастливы, а зверолюды - счастливы втройне. Чтобы порвать с такой жизнью нужна была железная воля, и она у наших предков была в избытке. Воля - вот что отличает киммерийцев от всех остальных народов. Иногда она превращается в тупое упрямство, иногда в одержимость, есть люди, которые принесли свою жизнь в жертву своей же воле. Но мы не умеем сдаваться и отступать, такова уж наша натура. Одной лишь силой воли, без вмешательства божественных сил, наши предки подняли себя из тьмы дикости и вырождения на новые высоты. Но... - Талисин замолчал, обводя притихших собеседников взглядом.
- Но были и другие, верно? - спросила Мэв.
- Да, конечно, храбрая Мэв, были и другие. Были зверолюды, которым зловоние их пещер и скотская жизнь в них были дороги настолько, что они не пошли за сородичами, избравшими путь к свету. Это они стали зловещими великанами-людоедами из сказок, это они чудовища, которыми уже тысячелетия пугают детей. Их перебили, и память о тех войнах сохранилась в песнях, в волшебных сказках. Но наряду со зверолюдами были и люди с черными сердцами, люди вроде Гилладдабха, которые вспомнили огонь и секреты стали, научились говорить членораздельно и скакать на лошадях. Но жестокостью они даже превышали зверолюдов, они не отказались от людоедства и других привычек пещерных выродков. Только они были много опаснее, чем зверолюды, которые полагались лишь на мощь клыков и мышц. Нет, у них были мечи и топоры, доспехи и шлемы ничуть не уступающие оружию наших предков. Но было и еще кое-что. Они заключили договор со Старыми Богами. С богами Тьмы и Хаоса. В обмен на человеческие сердца, которые они подносили Старым Богам, те даровали пожирателям плоти колдовские силы. Пожиратели могли напускать туман и холод, могли повелевать животными и даже трупами, пока кровь не остыла в членах мертвых. С таким врагом наши предки не могли справиться. Одного мужества мало что бы противостоять и тяжелым секирам пожирателей и магии Древних. И тогда наши предки пошли к Отродьям.
Талисин сделал большой глоток, что бы прочистить горло.
- Вы спросите меня, почему об этом никто не знает, почему сохранились только сказки о великанах с волчьими головами? Я отвечу вам - потому что наши предки решили забыть. Есть правда хуже всякой лжи, и есть знание хуже всякого неведения. Вещи, что творились на заре времен, настолько ужасны, что о них лучше не знать. Потому что знание - это сила. Знание дает власть. Знание одного только имени Старого Бога может позволить призвать его. Поэтому нам, друи запрещено что-либо записывать из сокровенных знаний. Иногда я думаю, что лучше было бы, если бы мы тоже перестали передавать свое тайное знание, и оно кануло во мглу забвения. Наши предки в мудрости своей решили, пусть хоть кто-то, хоть бы избранные, связанные клятвой, все же помнит о битве на заре времен. Но впрочем, я отвлекся от моего рассказа. И так, наши предки пошли к Отродьям. Вы знаете, Кром суровый бог, равнодушный к молитвам и не требующий жертв. Раз сотворив мир и людей, он вдохнул в человека искру разума и оставил его наедине с опасностями и тяготами этого мира. Но столь же равнодушен он и к своим детям. Раз породив Младших Богов, старик Кром не вмешивался в их дела. А Младшие, не обладающие и сотой долей могущества своего вечного Отца, спустились к людям на землю. Им-то поклонение, молитвы и жертвоприношения пришлись по вкусу. И наши предки тоже заключили договор, подобный тому, который был у пожирателей плоти с их темными богами. Только вместо принесения в жертву пленных врагов, древние киммерийцы стали дарить своим покровителям еще живых воинов. Такой человек становился посвященным того бога, которого избирал. Его тело становилось вместилищем этого бога. Он обретал силу сотни воинов, становился неуязвим для любого оружия, и магия была бессильна против него. Но этот герой мог жить лишь две луны. На самом деле он мог бы существовать и дальше, но с каждым днем бог занимал все больше места в его душе. Через три луны от воина не осталось бы ничего и в мир в его обличье пришел бы Младший Бог. Поэтому избранный убивал себя и отдавался в руки жрецов прежде, чем Младший Бог превозмогал его. Жрецы-Друи, мои далекие предшественники подвергали его "казни трех смертей", а тело бросали в болото. Если же воин решал уйти сам, он должен был сделать это так, что бы его тела не нашли и что бы даже сил Бога не сумела поднять его из могилы в виде нежити.
Что случилось бы, если избранный отказался умирать в отведенный ему срок? К счастью такого никогда не случалось. А вот возвращения нежити случались и последствия были ужасны! Я скажу вам то немногое, что знаю о Младших Богах. Боги ненавидят людей, они завидуют тому, что мы смертны и тому, что мы живем в настоящем мире. Больше всего они мечтают воплотиться здесь, что бы ощутить настоящую жизнь. Они бесконечно стары, но их разум подобен разуму малых детей. Если Младший Бог обретет плоть, мир содрогнется. Когда наши предки одолели пожирателей плоти, они прервали свой договор с Младшими. Тысячу лет ни один воин в Киммерии не становился посвященным какого-либо Бога. История помнит даже имя последнего, кто ушел от "трех смертей". То был некто Каррах, великий герой, который и в обычном своем облике совершил множество подвигов. Став вместилищем Младшего Бога он помог выиграть последнюю битву с пожирателями, взять их твердыню в горах. А потом его убили тремя смертями и бросили тело в болото, потому что посвященных запрещено было хоронить с почестями. Даже после смерти они оставались игрушками Младших Богов.
- Зачем же ты рассказываешь нам то, что по твоим же словам должно быть забыто?
- Все, что я поведал вам, лишь предыстория, предыстория моей великой ошибки и моего преступления, которое я невольно совершил. Три года назад, как раз после того, я расстался с тобой, Ниал, я взял на службу себе молодого воина из племени ротай. Имя его Сидмон. Сидмон сам вызвался служить мне. Моя вина, что я не заметил черноты его помыслов. Сначала он был лишь моим спутником, но потом попросил учить его. Я в своей жизни не оставил сына и не посвятил в ряды друи ни одного человека и видимо в тайне от самого себя сожалел об этом. Лучше бы все оставалось как прежде! Но велеречивый Сидмон сумел уговорить меня учить его. Он был старательным учеником, схватывал, будто на лету. Однако, перенимая мои знания, он отказывался перенимать мои убеждения. Однажды я застал его за тем, что он выбивал на камне руну, означающую "чуму"! Я тогда задал ему страшную трепку, но все же в слепоте своей отнес его поступок к неразумному усердию, а не к злому умыслу. Воистину говорят, на всякого мудреца довольно простоты и я, считавший себя прозорливцем, пригрел на груди сущего дракона в человеческом обличье. Две луны назад мой ученик, которого я хотел представить Кругу Друи, предал меня. Он вырезал у себя на груди руны, которые составили имя Младшего Бога, самого жестокого и алчного из них. Он стал одержим этим Богом. Пока его тело это тело смертного, но время уходит. Сидмон не убил меня из презрения ко мне, он оставил меня в живых, что бы я мучился осознанием того, что совершил. Он поскакал на Восток, куда-то в страну болот, где правят люди волка, хелвирблайнд. Он ищет то самое болото, в котором лежат умерщвлённые посвященные былых времен. Он хочет поднять их, и у него достанет сил это сделать. Если он сделает это, в мир придут сотни немертвых, которые тысячи лет провели вместе с Младшими Богами. Я не могу пойти с этим к риагам, они убьют меня. Я не могу пойти с этим в Круг Друи, они сначала проклянут меня, а потом казнят. И я принял бы смерть с радостью, потому что заслужил ее, но я хочу сначала остановить Сидмона. На это у меня еще целая луна.
Талисин закончил свой рассказ, но Каннахт, Мэв и Ниал продолжали молча сидеть за столом, все еще впечатленные услышанным.
- Я верю, что все мной рассказанное не выйдет из стен этого дома. - сказал друи.
- Конечно, конечно.... - растерянно ответил Ниал.
- Быть может, вы и правы были, ни к чему мне твоя исповедь Талисин, ни к чему мне знать то, о чем ты рассказал. Проклятая моя гордыня! Гордыня и любопытство, вот уж воистину женские пороки. - выбранила себя Мэв. Она была храброй и отчаянной Мэв-воительницей, но, как и все женщины, оставалась суеверной и боялась потустороннего. Сейчас беременность усиливала ее страхи.
Молодая женщина встала.
- Если ты, муж мой, хочешь закончить свою службу у друи, я благословляю тебя на это и никогда, ни словом не попрекну...
Мэв осеклась на полуслове, лицо ее вдруг освятила счастливая улыбка, она приложила руку к животу.
- Ребенок шевелится. - сказала она совсем другим голосом.
Каннахт на правах главы семьи взял нить разговора в свои руки.
- И так Талисин, тебе нужна помощь моего зятя, что бы остановить твоего ученика-предателя?
- Все так. - кивнул друи.
- Я отпущу его с тобой. Управлюсь с работой и сам, раньше ведь как-то управлялся.
- Благодарю тебя, кузнец.
- А ты, Ниал. - повернулся Каннахт к угрюмо молчащему зятю. - Ты готов отправиться на службу друи? О благополучии своей жены не волнуйся, в родном доме ей ничего не грозит.
Ниал кивнул.
- Если дело столь важное, как ты говорил, друи, так отправляйтесь завтра же! Я скажу женщинам собрать вас в дорогу.
Талисин снова поблагодарил хозяина.
- Чем я могу отблагодарить тебя, Каннахт?
- Ты случайно не можешь подарить мне золотые ноги, какие один из твоих предков подарил риагу Руэдхри? Нет? Жаль, но я не слишком и рассчитывал. А впрочем, Талисин, погадай нам. С молодых лет я был суеверен и боялся друи, потому что думал, что если узнаю свой гейс, то он скоро сбудется. Потом я отринул всякое суеверие и стал думать, что вы просто пророчите нарочно невнятно и туманно, что бы ваши предсказания всегда сбывались. А теперь, когда я стар, отчего-то захотелось узнать, что же предрекали мне кости.
- Что ж, это можно исполнить. Дай мне немного времени, я скажу тебе твой гейс. Признаться, я не лучший прорицатель в нашем Кругу, но кое-что все-таки умею.
Дверь отворилась и вошла Бернас. При виде Талисина она вздрогнула и испуганно распахнула глаза. Лишь усилием воли взяв себя в руки, женщина поприветствовала гостя.
Потом, когда все в доме уже легли спать, Бернас долго-долго ворочалась на вдруг ставшим непривычно жестким, ложе и раз за разом вспоминала то, что услышала с утра от безумной Кайрис, которую встретила у порога. Кайрис раньше была совершенно нормальной женщиной, но ее в голову лягнула лошадь и после этого она, хотя и оправилась телесно, была не в себе. Большую часть времени Кайрис просто пребывала в бессмысленной апатии, но иногда падала с припадками и начинала что-то пророчить невнятно. Муж изгнал безумную из дома. Сородичи не желали жить в одном селении с Кайрис, и она поселилась в лесу, в чуть ли не в дупле (на самом деле между корней тысячелетнего дуба). Несчастная жила тем, что собирала в лесу, да подачками от самых сердобольных соплеменников. Была среди тех добросердечных и Бернас. Но вот сегодня, когда она передавала Кайрис завернутый в тряпицу каравай черного хлеба, Кайрис посмотрела на нее своими мутными, полуслепыми глазами и неожиданно четко сказала.
- Человек в белом принес смерть в твой дом, женщина. Человек в белом принесет дурные вести всему роду.
Бернас знала, что Кайрис не просто бредит, ее пророчества обычно сбывались, так своему бывшему мужу она напророчила стать чужим стягом, и в самом деле, Мабон был убит где-то на севере ванирами, которые содрали с воина кожу и размахивали ей как знаменем.
Но Бернас ничего не сказала ни мужу, ни дочери, ни зятю. Как и многие, она думала, что если о плохих предзнаменованиях не говорить, то они и не сбудутся и злая судьба обойдет того, кому предначертана.
Двое в пути.
Талисин полночи просидел у очага, бросая кости разговаривая то ли сам с собой, то ли с Богами.
Ниал тоже долго не мог заснуть, его одолевали мысли одна другой мрачнее. Очень ему не хотелось покидать ставший родным дом, беременную жену и отправляться в страну болот вместе с Талисином, которого молотобоец всегда побаивался нестыдным страхом человека, который чувствует себя неуютно при всяком упоминании колдовства. Наконец, сон сморил его.
Ниал проснулся последним. Женщины уже вовсю хлопотали по хозяйству, а Каннахт закончил прилаживать лезвие секиры к рукояти из ясеня. Это было страшное оружие, способное рассечь человека пополам, от плеча до бедра. Конечно, что бы нанести такой удар требовалась исключительная сила, которой Ниал как раз обладал.
- В этом походе тебе понадобится что-то поопаснее твоей обычной палки. - усмехнулся Каннахт, передавая Ниалу грозное оружие. - Она отныне твоя, это подарок.
Ниал благодарно принял оружие. Такая секира стоила немало, меньше чем длинный меч, но все равно, такой подарок свидетельствовал о богатстве и широкой душе дарителя.
Талисин, который, кажется, вообще не спал ночью, вдруг, безо всякой связи со всем ранее сказанным, изрек.
- Не становись перед королем, Каннахт-кузнец.
Каннахт рассмеялся, сначала сдержанно, а потом и в голос.
- О, Талисин, какой славный гейс! Видимо жить мне вечно, потому что нет у нас в Киммерии короля, а до ближайших земель, где короли водятся, мне никогда не добраться!
- Я лишь читаю то, что говорят кости. - развел руками Талисин, который, кажется, был даже рад, что предсказание вышло таким нелепым. Значит, он все же может ошибаться в гадании, а раз может ошибаться в одном, то может быть, не прав и в другом?
Плотно позавтракав, Ниал и Талисин собрали дорожные сумки. Талисин, привычный к бродячей жизни, легко обходился самым минимумом поклажи. Ниал тоже был неприхотлив, но ему надо было хорошо вооружиться. Кроме грозной секиры, Ниал взял короткий меч, который повесил на пояс, и кинжал. В сумке его лежали запасы твердого сыра, черствого хлеба, деревянная баклажка с смесью меда и ягод, но этой пищи хватит лишь на три-четыре дня. Дальше путникам придется обходиться охотой, рыбной ловлей и собиранием даров природы. Как к ним отнесутся племена, через чьи земли они будут проходить - вопрос сложный. В этом Ниал рассчитывал на магию звания друи. Во время прежних их скитаний они с Талисином не раз остались в живых лишь потому, что киммерийцы считали убийство друи подлым деянием, которое накладывает на совершившего его страшное проклятие. Но всегда был риск встретиться с изгоями, людьми без чести.
Собираясь, Ниал то и дело обменивался взглядами с Мэв. Ту терзали противоречивые чувства. Ей не хотелось разлучаться с супругом, но, кроме того, при виде сборов в дорогу, Мэв посетила та же тяга к странствиям, что когда-то вытолкнула ее из отчего дома. О, если бы не беременность, она бы тоже отправилась с Ниалом и Талисином на Восток! Ночевала бы под открытым небом, ловила холодных ручьях рыбу, куталась бы у походного костра в истертое одеяло...
Наконец, настала пора прощаться.
Киммерийские обычаи не приветствовали бурного проявления чувств, но сейчас Ниалу и Мэв было все равно, что могут сказать люди, они обнялись и поцеловались. По щеке Мэв скользнула предательская слеза.
- До встречи, Мэв. Я вернусь так скоро, что ты еще не успеешь соскучиться. - пошутил Ниал, но у самого его комок стоял в горле.
- Вернись живым, муж мой. ..
Мэв опять поцеловала Ниала. При виде такого теплого прощания смутился даже Талисин, которого трудно было чем-то пронять.
Ниал поклонился Бернас, пожал заскорузлую руку Каннахта и быстро-быстро зашагал прочь, не оборачиваясь.
Они с Талисином миновали ограду селения и через некоторое время поднялись на вершину холма, того самого, на котором в прошлые годы нес свой скорбный дозор печальный и пьяный Каннахт. Только тогда Ниал решил таки обернуться, что бы кинуть последний взгляд на селение, в котором он, сирота, обрел новый род.
- Расчувствовался ты что-то, Ниал-Силач. - проворчал Талисин. - Все понимаю, любовь, молодое сердце... Мэв в самом деле достойна такой любви. А все-таки, помнишь старое доброе время, когда мы с тобой бродили по землям тейрвов, и в каждом селении у тебя было по подруге?
- Это совсем другое. - фыркнул Ниал.
- Но дети от него родятся точно так же, как от великой любви. Думаю, не один живот округлился в селениях тейрвов, после того, как там прошел Ниал-Силач со своей палицей.
Ниал неуверенно улыбнулся.
- Вот, вижу знакомую улыбку на твоем лице, Ниал. А признайся, где-то в самой глубине души, ты ведь рад, что хоть на время, а снова стал бродягой? Можешь не лукавить со старым Талисином, который видел в жизни все, что только можно, и еще немного.
- Радость моя не имеет значения. Отныне это мой дом. Мы с Мэв обошли вокруг камня, и Каннахт принял меня в свой род. Мое место теперь здесь.
- Сейчас ты снова заговоришь о долге и чести.- Талисин неприкрыто подначивал спутника. - Но долг и честь, как ни важны они для мужчины, не дарят нам столь чистой радости, как свобода.
- Сдается мне, Талисин, что в своих рассказах о людях, которые выбрали сторону Тьмы, потому что она дарует свободу, ты кой-чего добавил от себя.
Разговаривая таким образом, путники оставляли за спиной милю за милей. Холмы становились все выше, пока не превратились в настоящие горы. Теперь тропы не переваливали прямо через возвышенности, а вились вдоль склонов. Становилось холоднее. Леса стали реже, а потом и вовсе остались внизу. Вокруг была только жесткая трава, привычная к холоду и пронизывающему ветру. Несколько раз из-под ног путников срывались вниз небольшие камни и с грохотом катились к подножию горы.
Ниал перестал узнавать местность. Так далеко он не выбирался, ни на охоту, ни на торжища в другие селения мебионлью. С непривычки он начал уставать, а старый Талисин шагал все так же резво.
- Разнежила тебя семейная жизнь, Ниал. - посмеивался старик. - Тяжел стал на ногу, скоро живот вырастишь.
- Ты лучше ответь мне, куда же мы так спешим, Талисин? Я, может быть, и стал тяжел на ногу, но вот определять стороны света по солнцу не разучился еще. Мы идем не на Восток, а будто бы забираем к югу.
- Все верно, у меня есть еще одно дельце к риагу Кумаллу.
- Столь важное, что поход на восток, дабы остановить сбежавшего безумца, который хочет пробудить армию нежити, можно и отложить?
- Ниал, Ниал. - покачал головой Талисин. - Пешком мы вовек не догоним Сидмона, даже если станем бежать день и ночь. Как-то я оказал Кумаллу одну услугу, и в ответ он пообещал мне все, что пожелаю.
- И ты по своей привычке не взыскал с него долг тут же, а оставил на будущее! - догадался Ниал.
- Всего день в моем обществе, а уже стал возвращать себе смекалку. - Талисин погладил бороду. - Все именно так. Я не потребую у Кумалла ни половину его земель, ни руку его дочери, она признаться, престрашная женщина со скверным характером. А вот пару лошадей он для меня пожалеть не должен.
- Я слышал, что Кумалл вместе с дружиной пошел войной на озерные кланы.
- Думаю, он уже вернулся с богатой добычей. Золото просто липнет к рукам Кумалла.