Бессонница. Бессоонниицаа-а-а. Бесконечность в пустоте. Кажется, что время замирает и, липкой пленкой обволакивает все тело. Пленка жаркая и влажная, как не странно - знобит. Трясет, как в лихорадке. Мысли скачут, бредовые мысли, фиолетово-коричневые. Буратино пьёт горячий воск зеленоватого цвета и ржет, словно конь, булькая в стакан. Звуки плывут, неравномерные, хаотично переплетающиеся, то утихают, то рвут перепонки. Собака где-то вдали скулит с жалким и злым подвыванием. Так выл когда-то отец от жуткой трехдневной зубной боли, перемешанной с хмурым опьяненением. Он всегда верил, что водка лечит боль. А Она, гадюка, наслаждалась его страданиями, вместе с Болью. Две твари глумились над ним с садистской радостью, сладко расплывались в экстазе. А он выл, как собака.
Стена приятно холодила, но недолго. Удобная и приятная прохлада быстро вызывала озноб и нервировала не менее чем жар влажного одеяла, потная вязкость, которая отпустила минуту назад. Может ли быть жарко и холодно одновременно? Может. Может быть. В этой полудреме или бреду. Скорее в бреду. Открыть глаза? Пробовал. Повернуться на бок? На какой? От перемены сторон тела результат нулевой. Замирал. Пугает бездвижимость. Не знаю чем, но пугает. Грубо и бесцеремонно, как в детстве. Бездвижимость - ощущение чего-то неживого. Хуже того, пахнет смертью. А что пахнет хуже смерти? СМЕРТЬ и СМЕРДЬ - близняшки. Очаровательная парочка! Что это я о смерти то? А жизни то здесь нет. Не-е-ет! Этот сон-бред не из жизни. Ни из этой, ни из какой другой. Это СМЕРДЬ!
Стрела летит прямо в глаза. В оба глаза - одна стрела. Летит медленно, плывет в замедленной съемке. Чуть ей осталось. Хорош монтаж, ничего не скажешь. Мастерский монтаж. Аж жуть берет. Берет в кулак мужицкий, грязный и крепкий и жмет. Жмет так, что аж брызжет сквозь стиснутые пальцы. Мозг мой брызжет, воет от боли и страха. Скулы сводит, скрип зубов возвращает к действительности. Вот уж представил, так представил! Прочь, ФАНТАЗИЯ МОЯ! Отпусти...
Спать хочется умом, а телу пофигу. Кровь, чуя адреналин, играет в жилах, бьет в мозг, тревожа нейронные узлы. Они гудят, как пчелиные ульи перед грозой, разрывая мозги в клочья.
Ма-ма-а-а! Хочется позвать маму. Мамочку родненькую мою. Ма-а-м! Не слышит. Ха, услышит! Как же, услышит, я и сам себя не слышу. Оглох, что ли? Сквозь рваные перепонки летит крик и теряется где то там - снаружи нотами и буквами... Ма-ма-а-а! Не слышит. Не слышу. А Буратино все равно. Гадёныш! Сколько раз я его выручал... Не помню где и в чем, но выручал сопляка, тащил по жизни, Кормил и лелеял, словно родного жалел. А он!.. Гадёныш!..
Бессонница, она жадная и ненасытная. Не отпустит, пока не выдоит всего тебя. Пока не кончит. Пока мокрой, грязной тряпкой себя не почувствуешь. Пока не скорчишься раненой собакой, слабо всхлипывая и трясясь от усталости и бессилия. Отпустит вроде чуть, но плеснет опять едкой гадостью в душу, страхом дыхнёт, злобой.... Как кошка с мышкой поиграет. Ласково вроде бы, но больно и страшно.
Бессонница. Ни таблеток не боится она, ни микстур. Сильная тварь и беспощадная.