Поезд остановился в глухом лесу - монорельс завалило снегом. За окном, затянутым зимним кельтским узором, угрюмо покачивались на ветру лапы реликтовых елей. Машинист объявил, что стоять нам долго, пока не расчистят пути. До ближайшей станции - километров сорок по глубокому снегу.
Мы с Женькой выбрались в тамбур покурить и застали там пожилого охотника в полушубке. В ногах - лайка. На плече - ружье. Из-под меховой шапки торчат редкие колючки волос. Лицо - вырезанный из щербатого камня лик языческого бога.
- Мир уже не тот, - произнес сивой дед, забивая в люльку понюшку табака, - и зима - одно название... - он ловко чиркнул спичкой, повертел её в узловатых пальцах и приложил к чубуку, смачно прикуривая.
Табачный дым мигом окутал фигуру деда, словно хотел спрятать его от наших пытливых взглядов.
- На моем веку, - продолжил дед, - случались такие зимы лютые, что дома сугробом закладывало по самые стрехи. А мороза стояли - э-ге! - зверье забирали в дом. Спали с собаками. Куры неслись на печи. И если ненастье кого застало в твоем доме, так гость оставался на неделю, а то и на две. Потому как на дворе - холод и смерть. Да, холод и смерть...
...В тусклом свете лучин трапезничали. Вслед за чугунком с картошкой на столе появилась сковорода с яичницей на шкварках. Салат брали прямо из миски, не рассусоливая по тарелкам. Самогон же чинно разливали по килишкам, но пили безо всяких слов, не охотно. Собака скулила под столом, в неё утыкали ноги - все одно теплее. В сенцах хрумкала сеном коза, отбивая копытом одну ей ведомую мелодию. Кошка наблюдала за всеми сверху, с центровой балки, посверкивая желтыми глазами.
- Прибирай стол, хозяйка, - сказал Василь Волык, - будем играть!
Вера расторопно убрала посуду и протерла стол ветошью. Микола Аскевич сидел прямо - военную выправку не пропьешь - и подкручивал усы. Два года уж как потерял жену. Молодая, красивая, девка пропала в самый июльский жар. С тех пор из него слова не вытянешь. А если и скажет что, так всегда коротко. И по делу. Микола вынул из-за пазухи колоду и молча бросил на стол.
- На что играем, хлопцы? - спросил Петр.
Петр - игрок азартный. Он один со всей деревни по выходным ездил в город. Имел там булочную и наемных работников. Играл с большими людьми. Говорил, что проиграть в такой компании невозможно. Связи дорогого стоят.
- А давайте так, - сказал Василь, - Проигравший идет на заимку к Рукавухе. За табаком!
- Акститесь, бесы! - запричитала Вера, - Восемь верст по метелице! И на что вам тот табак? Вон, на печи висит...
Стали смеяться. Да так, что проснулись на печи куры.
- Шкура на вас горит, ироды! - Вера взялась за ухват, - Василя не пущу волков кормить!
- Так садись с нами, Вера! Будешь ему тузов подкидывать из рукава!
Играли до самой ночи. В перерывах Василь заваривал чай в фарфоровом заварнике, и ставил на стол корзинку с баранками, а Петр пел под гитару баллады. На двор выходили всего раз, после чего долго отогревали замерзшие руки у еще жаркой печи. Вера улеглась на топчан как была - в платье. Прикрылась двумя одеялами и забылась тревожным, беспокойным сном.
Доиграли молча. Микола Аскевич сбросил карты и первый раз за вечер сказал:
Микола оделся и вышел во двор. Мороз вцепился колючей лапой в лицо, ветер погнал его по пухляку через широкое поле, где бесились снежные вихры, и тянулась под ногами белесая патока зимы.
На утро Микола не пришел. Блины ели в тягостном молчаньи, запивая козьим молоком, и только Вера зло поглядывала на мужиков, но говорить ничего не стала. Боялась сглазить.
Пурга утихла на следующий день. И, хоть стоял крепкий мороз, Василь запряг кобылу и вместе с Петром отправился на заимку к Рукавухе. Ехали широким полем, где человек через минуту становится букашкой, жуком на огромном выбеленном холсте, а через пять - превращается в точку, но движется, несут его сани, и лошадь, припадая временами на брюхо, тянет его к самому краю холста, к темной полоске леса.
К обеду добрались до заимки. Старуху и впрямь замело. Виднелась из-под снега одна стреха да труба. Над хатой стелился цыганским рукавом дым. За два часа мужики откопали ганок, отворили смерзлую дверь, но, кроме Рукавухи, в заимке никого не нашли.
Старуха угостила табаком и вынесла горячего меда.
- Расскажи, мать, где Миколу искать. Пропал хлопец. К тебе отправился ночью, да не дошел, видать.
- Крестовый валет, червовая дама и три карты помладше, кажись.
- Нельзя ему ходить было, - тихо сказала Рукавуха. - Не вернется он. Можете не искать. С такой картой не возвращаются. Ушел он не ко мне, а возлюбленную свою искать, червовую даму. Был бы король на руках - нашел бы её Микола, а валету - скитаться вечно по земле, по следам своей милой. И не найти никогда. А теперь - ступайте, окаянные.
Охотник кашлянул, выбил пепел из люльки и вышел из поезда. Лайка шла следом, вынюхивая что-то в снегу. Мы с Женькой озадаченно переглянулись и вернулись в вагон, растирая замерзшие руки.
- Сыграем в антонимы? - спросил Женька.
- Что-то не хочется... - ответил я.
Через час пришел локомотив и расчистил монорельс. Поезд тронулся, неторопливо набирая скорость. Я подышал на стекло и протер его кулаком. В прорехе мелькали деревья. Мы проехали несколько станций, за окном лес сменился равниной, и на мгновение мне показалось, что где-то там, вдалеке, идет человек в шинели, закрываясь от ветра высоким воротником. Крестовый валет, что вечно идет по следам червовой дамы. Я отогнал видение и больше не смотрел в окно.