Сколько их было? А сколько еще будет? Вздох получился тяжелым - день не заладился с утра. Одно большое огорчение, а спал Тимофей вполне - как лег, так и проснулся. На боку лежал, а рука под головой. Бабка давно встала - он слышал. Тимофей всегда слышит, как она встает. Эх, - говорит Соровский и тоже встает - нужно жить дальше.
Алик и Света еще спят - они молодожены, поженились недавно, свадьбу сыграли - гуляли в столовой на Гороховой. Нормально получилось, весело и от души. Алик - на себя не похожий - в костюме и галстуке. Да пошел он, - говорит молодой жене, а Светка молодец - в угол его приперла и галстук узлом завязала. Сама выбирала, в район ездила, ну Алик и сдался - хрен с ним, с галстуком, и согласился. Так весь вечер в галстуке и просидел. Один раз, правда, снял - когда драться ходил. А потом ему дядя Коля хитрым каким-то, новым узлом повязал. Светка Алику в это время нос держала. Кровищи было! Вся рубаха в крови и скатерть в крови - ее потом девчонки на другую сторону вывернули. Никто и внимания не обратил.
Гена Ничаев объясняет Кокачеву. Мол, только раз в жизни бывает первая свадьба. Вторая, конечно, тоже бывает, и третья, но это уже не то. Это уже дежа вю. А денег нет, какие, к черту, деньги, если на них и подарка, чтобы перед людьми выйти и сказать вслух при всем честном народе. Их же на свадьбу пригласили. Алик пришел и говорит. Все, говорит, третьего числа прошу вас, как людей, в торжественной обстановке. Будут только свои, посидим, водки выпьем. Короче, не опаздывайте.
Понятно, что Гришу Аристархова похоронить едва успели, а тут сразу свадьба на носу. В жизни, между прочим, так всегда и бывает. Алик со Светкой полгода готовились, а Гриша и вовсе не готовился - взял и повесился. Какие могут быть претензии? Он же не мог, скажем, на свадьбе у ребят прежде отгулять, а уж потом повеситься. Ясно, что у родственников горе, да и близким людям тоже не сладко. Кто же будет радоваться, когда человек в петлю лезет? Саша Кокачев потом Геннадию и говорит - они как раз за столом рядом сидели. Смотри, - говорит Саша, - а публика одна и та же. Что на похоронах, что на свадьбе. Ну они и выпили - на свадьбе, к слову сказать, пьют не меньше.
Дядя Коля на свадьбу не собирался - что ему там делать? Ребят поздравить? - Подойди - поздравь, кто мешает? Он же не сват и не брат - какое его дело, кто на ком женится? Поэтому за праздничным столом ветеринар сидел с краю - табурет ему поставили. А что? Табурета не жалко, и водки не жалко. А потом и вовсе говорят - давай, Николай, скажи что-нибудь доброе. А он и сказал, не долго думая - от чистого сердца. Светка ничего не поняла - молодая еще. Да и кто для нее дядя Коля? Возражений никаких - желаешь слушать - слушай, а не желаешь, салатика в тарелку положи - какие проблемы?
Тестя Алика после свадьбы два дня за руку водили в туалет. Жена водила. Она сказала, что бог-то все видит. Может быть, и так. Семен Гаврилович для особо пьющих гостей приготовил свою водку - покрепче, на этиловом спирте, которую сам случайно и выпил. Ночью у него из глаз пошел гной, думал, ослепнет - не ослеп.
Два слова о Саше Кокачеве. Большие губы. Когда у женщины губы большие, это даже и неплохо. А Саша не женщина, сестренки - нет, и брата нет, - в семье он один. Так уж получилось, а он и не спрашивал. Глупо подобный вопрос отцу с матерью задавать. Какое твое дело? Когда Саше бляхой ухо оторвало... бляха - это застежка на ремне у солдат. Там еще обычно большая звезда. И на втором году службы иногда в нее свинец наплавляют, чтобы, если что, за себя постоять. Ударили Сашу звездой - он же пацан и думать не думал, что так получится, а потом неожиданно все вышло. Солдаты в траве сидели, а Саша на велосипеде мимо проезжал - спешил куда-то, сейчас и не вспомнить куда именно. Гена потом с Кокачевым стал дружить, а прежде и вовсе не замечал. Ничаеву солдаты отбили пах. Их в армии учат - как и куда полагается бить. Гена болел три дня - он тогда и в самом деле не курил, а эти, видно, курили. Солдатам всегда курева не хватает. У них - у солдат, все счастье - покурить.
У Геннадия ума явно недостаточно. Но парень он правильный, да и женишься на любимой один раз.
Завод - большой. Строили всем Союзом. В пяти километрах - плиты железобетонные, их возить удобно. Гена, помнится, сказал, что это будущее. Саша возразил - сомнения у него возникли. Завод - хорошо, однако кто на нем работать будет? А жить - где? Никак невозможно и негде, если только на заводе. Завод должен был производить четыре миллиона шприцев то ли в квартал, то ли еще как - в газете писали. Вырубили в лесу несколько гектаров и плиты поставили - мертвый город.
Спор про меж них возник. Гена говорит, мол, нас на свадьбу пригласили? Пригласили. Рукавиц у парней, правда, не было - была трасса и крышки чугунные. В трассу планировалось сливать нечистоты - все же четыре миллиона. А Саша телевизор иногда смотрит, вот и увидел, как нужно деньги зарабатывать.
Стоит Кокачев и вдаль глядит - смотрит на мертвый город. А город и в самом деле словно мертвец - выпучил пустые глазницы. Ужас. Саша стоит и молчит, а Гена рядом сидит и тоже молчит - думает, видно, о чем-то о своем. Город, хотя и мертвый, но большой. Жить тут да жить - детишек растить, с собачкой поутру гулять. Или без собачки выйти, чтобы все еще спали. Кругом воздух лесной и Русью пахнет - богатая у нас страна, великая. Голова кругом, пчелы летят по своим пчелиным делам или другие полезные насекомые.
- Пошли, - говорит Гена, - машина приехала. И они пошли. Сдали затем, отвезли куда следует. Контора серьезная - как в банке. Если ты человек серьезный - без вопросов. Деньги заплатили наличными.
У Сережи Ковалева отец - обходчик. Гурий Максимильянович парня своего за всю жизнь пальцем не тронул - вот откуда и талант. Хотя, если с другой стороны посмотреть, напрашивается вопрос - а почему? Ребенок, он и есть ребенок. Вечером Ковалев старший сапог снимает - Сережа уже спит. Гурий второй сапог снимает - оба вонючие. За стол присел уже без сапог. Поел, как полагается за день, рыгнул, икнул и вновь на сына смотрит, впрочем, без интереса - телевизора тогда у Гурия не было. Фонарь горит на станции - хорошо. Прежде и он не горел. И что? Хорошо не было? Да, это в его-то годы, думает обходчик, сопля, а уже грамота и деловое предложение.
Гурий как бы сам с собой размышляет - так ему проще - когда сам с собой. Смотрит на своего Сергуню, который, как бы его кровинка. Хотя кровинка сильно сказано - другое какое-то слово было, но смысл именно такой. Когда Гурий Любу мял, ни о какой кровинке он не думал. Мял себе и мял. А Люба по-женски вздыхает и как-то душевно его поцеловала - Гурий и не понял, хотя трезвый был. И Любу он чтобы пальцем - ни-ни, а ведь мужик, и на работе товарищи уважают.
- Эх, - говорит Тимофей, - слепые они, как есть слепые. Ждут все чего-то. А немец тот был настоящий. В форме и упитанный больно. Чтобы в то время, чтобы такой упитанный - не найдешь. Хотя лицом обыкновенный человек. Тимофей видел, как немца в штаб повели. Штаб - землянка, но тепло. Печь - бочка ржавая греет. Событие великое - немца поймали. Заблудился немец в лесу. А тут наши - бородатые, сердитые - трое их было, все с ружьями. Батюшка главный. К нему на хутор люди какие-то пришли. Оказалось, партизаны. Корову не тронули, а вот мешок с зерном забрали. Потом немцы пришли - партизан искали. Корову не тронули, но молоко пили.
Батюшка ночь молился - Тимофей видел. Поклоны клал и с Богом разговаривал. Он у него, как в избу зайдешь, по правую руку в красном углу стоял. Тимофей утром выходит - все в порядке: солнце над головой, шмели гудят и небо синее. Нет там войны, словно живут они по своим законам - чудно. Лес рядом стоит и тоже мирный. Ну как тут обманешься? Тимофей уже взрослым был - как-то рано он повзрослел. Вчера пацан несмышленый, а сегодня уже парень, если не мужик. Нет войны, тишина есть - залюбуешься. Тимофей любуется - сидит на корточках и глядит.
Как прежде люди жили? - спрашивает Гена - он, дурак, оказывается любознательный. Какое тебе дело - как они жили, если их уже и нет давно - сгинули они. Все что осталось - железная дорога и надпись, выложенная красным кирпичом. Здание-то серое, а надпись красная, чтобы из окна поезда глянуть и сразу понять, что за станцию проехали. Гена и другой вопрос хотел было задать, однако воздержался - не поймет его Сашка, к чему спрашивать?
Нечеловечески трудно, - сказал дядя Коля, - сохранить себя во времена падения культуры. В Библии есть миф, - продолжает ветеринар, - доступный каждому. Вот только не каждый мозгами своими шевелит. Нужно покаяться. Взять и покаяться - в силы себе найти, вроде как представить распятие. Символ, конечно, но распятие необходимо, иначе и воскрешения не будет. Переосмыслить требуется пройденный тобой путь. А если пути не было? Если ты никуда не уезжал? Если вот тут и сидел всю свою жизнь?
Может, и прав Генка - рано ему, однако, думает - молодец. Они тоже никогда себя гениями не считали - Пахом Серба, Епифан Премудрый или Сергий Радонежский. Думать - думали, а чтобы творцами или пророками - пустое это все. Человек агрессивный ни есть человек враждебный. Агрессия - как ты себя ведешь, а гнев - эмоции. И во всем лежит противоречие.
Вот тебе и ветеринар, - думает Генка, - конечно, если повернулся к тебе мир задом, что ты в нем увидишь? Зад и увидишь. А если мир еще и портки скинул? Чья здесь патология? Мира или того, кто вынужден на зад смотреть - и не день или два. Нечеловечески трудно... верно сказано, и далеко не каждый в себе силы найдет, чтобы не озлобиться.
Говорить на другие темы Саша Кокачев не желал. Кто добровольно согласиться признать себя психически пораженным? Враждебность и есть патология. Еще одна глупость. Это мир патологически враждебен.
- Пошли, - говорит Саша приятелю, - водки выпьем. Вчера пили? Ну и что - сегодня выпьем. Мне про Алису нравится. Помнишь? Ну, которая в соседнем доме живет. Я как первый раз услыхал, думаю - ничего себе! У меня мурашки забегали. А голос какой? Ночью разбуди - слушать готов. Всего-то и нужно тристо евро.
У Кокачева с головой совсем худо - он все еще мечтает отправиться на концерт группы "Smokie". Алиса, что живет по соседству, - это и есть "Smokie". Гена приятеля не понимает. Купи кассету и слушай, сколько душа пожелает, но ехать зачем и к тому же в Стокгольм?
Любе накануне снится сон - тревожный. Под утро было дело - ну когда ей голубь приснился. Что есть голубь? Вновь символ. Для прогрессивной общественности - понятно. Мир и счастье. А для другой - непрогрессивной - тоже символ, но какой? Душа. Побежала Люба к бабке Тимофея, рассказывает, просит помочь. А как поможешь? Бабка знает - старая она, чтобы врать. Отказать проще всего, а если ошибка? Это же столь индивидуально, и верить порой и вовсе не следует. Любка, дура, деньги сует. Со всем с ума сошла. Глаза воспаленные, в глазах тревога - у женщин всегда так. На то они и женщины, чтобы чуть что - на мокром месте. Ну что тут делать! Ни одна беда, так другая - наказание какое-то. Бабка Любе сначала говорит - отвяжись, а затем себя, видно, вспомнила - пожалела. Всколыхнулось у нее что-то в сердце, а прожила, дай бог каждому. Нечему там уже колыхаться - отколыхалось в свое время. Чего, спрашивается, говорить о том, чего нет? Бабка на Любу кричит - дура! У тебя голова на что? Да как ты могла! Люба - в слезы.
Скульптор, который из района приезжал и на Тимофея смотрел, с бородой был, а сам еще молодой. У них - творческих личностей - вечно какая-то борода под носом. Не усы, а именно борода. Тимофей еще подумал - к чему ему борода? С ней же хлопот не оберешься - раз в неделю подстригать нужно. А к чему борода, если подстригать? Логики никакой. Тимофей, видать, скульптору не пришелся по душе - невзрачный он какой-то и говорить не умеет. И правильно Соровский поступил, что костюм не надел - они с бабкой минут пятнадцать ругались. Она говорит - надень, а Тимофей молчит. Бабка ему вновь - ты слышишь? А Соровский, знай себе, молчит и не надел. Да и кто он такой - этот скульптор - чтобы перед ним в костюме? А скульптор потом, когда уже в автобусе сидел, карандашом что-то чирикал - на него пассажиры смотрели и думали - чего он там чирикает? Можно только представить, как бы поразился Тимофей. Скульптор, оказывается, еще и художником был - только он Соровского больно как-то странно нарисовал. Он его вообще не рисовал - Тимофей у него был без лица, одни лишь глаза. Странный какой-то скульптор - проехать сто верст, чтобы нарисовать глаза. К чему они вообще - у памятников глаз не бывает.
Говорят, родителей не выбирают, выбирают жену или друга. У Светы подруг - Оля одна. Она с ней вместе за столом сидела. Завидовать - не завидовала, придет время, и она найдет, или он сам придет, или они где-нибудь встретятся. Как в книжках пишут - не все же обман и грезы вздорные. Спросить, конечно, можно - народ на свадьбе сам себя слушает - гул стоит ужасный и дышать нечем. Ты его любишь? - спрашивает наконец Оля - она к тому времени уже слегка опьянела. И Светка опьянела - на лице написано. Чего? - отвечает Света, - Алика что ли? А чего его любить? Это он пускай теперь меня любит. У нас же брак. Штамп показать? Завтра покажу, - и смеется - кто-то из гостей упал. Споткнулся, а может, и толкнули - на свадьбе всегда места не хватает.
К чему Оля задала столь глупый вопрос? Она же современная девушка, а тут не удержалась, но зависти не было. Любопытство было.
Михаил Алексеевич, читая "Психологию обучения неродному языку", ждал от книги значительно больше. Однако прочитал всего лишь первую главу и бросил. Прошел на кухню и выпил рюмку водки - мазь, что ему прописали, воняла ужасно. Спектр действия оказался обширным - Алику, к слову сказать, тоже помогло, ни следа или иного видимого признака, хорошая мазь - в Индии делают.
Дядя Коля напротив - книгой проникся, завладела она его вниманием, что и понятно - ветеринар водку не пил. А пил он обыкновенный чай. Сухарик замочит и сосет, пока весь не высосет и, конечно, читает. Хотя спорных мест много. Взять, к примеру, сновидения. Период отдыха, пишут. Верно, можно согласиться, отдыхает разум, есть такое дело. Сон - как состояние сознания, позволяющее поддерживать связь с внутренним миром. Проще говоря, обработка ранее полученной информации. Тоже можно согласиться, тем более что это только гипотеза. Сновидения как механизм психологической защиты - а вот это уже интересно. Получается, что человек сам себя и защищает, но уже во сне. Хотя ближе всего ветеринару пришелся другой постулат - сон как канал обмена между бессознательным и сознанием.
Любе, помнится, приснилась голубка. А чтобы она не улетела, Люба ей крылья подрезала, чем и навлекла на себя гнев бабки - супруги Тимофея Соровского. Как только она на бедную женщину не кричала. И что? Сережа в шахту упал, как со школы-то шел, так и упал. И всего лишь два ребра, а думал: умрет - шахта глубокая. И умер бы. Пять километров от поселка, мертвый город - какие еще могут быть шансы?
Ветеринар голову чешет и сухарь сосет - сновидения обеспечивают психологический комфорт, снимая возникшую в течение дня напряженность. Бред какой-то. Голубка Любе приснилась, а она ей крылья и еще неизвестно чем. А кабы не подрезала? Улетела бы голубка и Сергуня ее неглядный, кровинушка с Гурием единственная, улетел. Вот вам и ответ, господа Фрейд с Хартманом. А бабка Любе слезы вытерла и говорит: ступай-ка ты домой, девка, и сиди - жди. А чего ждать - не сказала. Откуда ей знать?
. Везут, стало быть, древесину на подводе, - начинает Тимофей, - прежде древесина елкой называлась, а как сучкорез поработал, уже, получается, древесина. Везут зимой. Летом тоже возили, но летом худо - гнус. Слишком он - это гнус кровожадный - до крови большой охотник. Бабка Тимофею кричит: чего? Она вновь щи Тимофею готовила. Уж не знаем, как она готовила, однако в результате вкусно. Древесина, - кричит бабке своей Соровский, - еще живет. Пахнет жизнью - ни за что не спутаешь. У Тимофея с памятью что-то произошло, когда - не помнит. Сядет, вот как сейчас, и древесину свою везет, в мыслях, конечно. Дур дом какой-то. Его пионеры спрашивают, расскажите о своих героических подвигах, и за что вам от Родины медаль вручили. Тимофей глазами хлопает и молчит - нечего ему сказать. А почему тогда медаль?
Немец сидит на корточках и в котелок смотрит - жрать хочет. А Тимофей на немца смотрит - интересно ему. Чего, спрашивается, его в лес понесло? Отец из штаба выходит - фуфайку просушить вынес. По сторонам глядит - куда бы ее повесить, и вешает на дерево. Тимофею немца жалко, и он разрешает ему веточкой в котелке помешать - пища там. Немца уже давно ищут - на хутор приходили. А партизаны не приходили - опасно. А чтобы сразиться - силы не равные.
Сережа Ковалев пионером никогда не было. И в почетном карауле не стоял, и макулатуру не собирал, и что значит "торжественная линейка", не знает. Сережа принадлежит уже к другому - нынешнему поколению. До школы добирается через мертвый город - так ближе, хотя сначала было страшно. Если бы Сережа родился лет на десять раньше, возможно, он с ребятами играл бы в мертвом городе в войну.
Был пятый день - размазанный, как муха на стекле. С лета, видно, залетела, а бабка муху и прихлопнула. Она с ними живо - бац и нет мухи - пятно мокрое. Часы идут, брякают, Тимофей их не покупал. Он даже не знает, откуда часы взялись. Судья - холодный и беспристрастный - стрелки двигает. Ему нужны две стрелки, слава богу, не опаздывают. Мать, - говорит Тимофей, - газету-то купила? Не было газет, - отвечают ему, - не привезли. О чем они думают, - вновь спрашивает неизвестного кого Соровский. Действительно, о чем они думают?
Алик ветеринару жалуется. Неделя не прошла, уже устал. Веришь ли? Ей все не так. Почему помазок не сполоснул? А что его споласкивать? Я же завтра вновь бриться буду и послезавтра - мужики по утрам бреются. Я тебе, Коля, вот что скажу - жениться, что заново родиться.
Классно получилось. Алик сам себе не поверил, ну чтобы со смыслом и к тому же в рифму. А говорят: бога нет. Хотя нынче многие поверили. По сторонам оглянулись - что за дела? Верить не во что! А по природе своей человек слаб, и чтобы обрести силу - требуется вера. Типа энергетического заряда. Как проводок от телефона в розетку, когда тот умирает - пищит слабым голосом. Ты его в розетку бац и ждешь - час или два, смотря какой телефон.
Алик прежде возражал. Ерунда, говорит. Если у меня сил не хватает, я - борща, можно вчерашнего. Вчерашний даже и лучше. На плитку поставишь и как свежий. Потом, конечно, сметаны ложку и обязательно чеснока, чтобы пошел здоровый запах. Сидишь, жрешь и понимаешь - а жить-то и в самом деле хорошо. И прощаешь многое. А если найдется еще и бутылка пива, тут уже появляется оптимизм. Материалист ты, - говорит ветеринар, - у тебя всем брюхо правит. Брюхо набить может любой дурак. Тут, извини меня, никакого ума не требуется.
Вновь дискуссия. А начали с чего? Одна мысль на другую наезжает. Разрушены логические связи, смысловое единство отсутствует, а беседа протекает душевная. И главное, - оба друг друга прекрасно понимают. Ветеринар борщ также уважает. Борщ, к слову сказать, можно смело есть четыре дня. У нас нынче какой по счету? На пятый день лучше воздержаться. Отравиться - не отравишься, однако вкус получается уже иной. Хотя если под пиво...
Казимир Афанасьевич Гурию сапоги все же принес, а вот пассатижи не принес. Все вполне логично. У него сапог - носить-не сносить, и все казенные, получается дармовые. У Ковалева слесарного инструмента некуда девать, и тоже дармовой. Выгодный обмен. Никто никому ничего не должен. Гурий у Казимира ходит в оперативных источниках - он ему хотел как-то на день защитника отечества одеколон подарить. А потом решил: почему, спрашивается, он должен дарить? Участковому, к примеру, никто никогда ничего не дарил. Чтобы от сердца. Он же их всех каждый день защищает, а случается, и по ночам защищает. Они спят, а он куда-то в ночь, а то и зимой.
Казимира Афанасьевича понять можно - непростая у него работа. Да и знает его каждая собака. Алик участкового жандармом обозвал, за глаза, правда, хотя Казимиру уже на следующий день донесли люди с гражданской позицией. Живут-то они здесь - в Уницкой дистанции пути, но позиция у них гражданская. Кстати сказать, прежде, то есть не сейчас, за подобную критику выносили административное предупреждение.
Участковый рукой махнул - добрый он мужик. Если по сути дела, он и есть жандарм. Не пожарник - точно. Да и чтобы в лингвистике копаться, не вникал особенно Казимир Афанасьевич. Случалось, еще и не так называли - произнести страшно.
Лучшая конспирация - отсутствие конспирации. Когда Казимир инструктировал обходчика, он ему сказал: смотри, Гурий, в оба глаза. Ковалев высморкался и поглядел, куда бы соплю пристроить - она у него к пальцу прилипла. А что, - отвечает Гурий, - я всегда смотрю, чего мне не смотреть? На третьем километре стояли - грязи там! На третьем километре сцепку производят, а это, получается, минут сорок. Товарняки или цистерны с мазутом - все в дерьме. Казимир Афанасьевич сапоги потом о траву чистил - отошел в сторону леса и кричит обходчику: момент больно напряженный. Я тебе по секрету скажу, операция идет по всей стране, поэтому еще раз предупреждаю - смотри в оба.
Прав Казимир Афанасьевич: никогда не знаешь, где слабое звено. Да и человеческая психика не подвластна логическому обсуждению. Юнг, к примеру, рассматривал структуру личности как состоящую из трех компонентов: сознание - Эго -"Я", бессознательное - "ОНО", и коллективное бессознательное. Так вот, по мнению дяди Коли, - здесь он с Юнгом солидарен - вселенная представляет собой интегральную и единую сеть взаимопроникающих миров, поэтому при определенных обстоятельствах человек в состоянии восстановить свою тождественность с космической сетью и пережить любой аспект ее существования. Проще говоря, данным обстоятельством объясняется телепатия, предвидение будущего и прочие аномальные способности.
Гурий руку вытер о штаны и пошел, как ему велели, смотреть в оба. Заглянет, куда следует, молоточком своим стукнет. Хороший звук - правильный, и дальше идет.
"Шизоидный тип характеризуется оторванностью от внешнего мира, отсутствием внутренней последовательности во всей психике. Шизоид игнорирует то, что не соответствует его представлениям. Они холодны и ужасно ранимы". Боже мой, - говорит ветеринар, - так это обо мне! "У шизода своя логика, и это сказывается на его мышлении. И вместе с тем мышление у них носят индивидуальный, часто оригинальный характер". От прочитанной последней фразы, впрочем, ветеринару легче не стало. Чай он уже давно выпил, сухарь - высосал.
Вскоре прошел скорый - его слышали все, кто желал услышать. А кто не хотел - не слышали. Света и Алик точно не слышали - не нужен им скорый, молодожены они. Люди куда-то ехали. Много людей - целый эшелон. Билетов, говорили, купить невозможно. А дорогие какие.
Соровский лег на спину, вроде, ближе к богу. А через минуту перевернулся на бок. Бабка рядом лежала. Тимофей в темноте нашел ее руку - теплая. Шершавая, грубая, но родная. Еще одна ночь, подумал Соровский и что-то где-то у себя почесал.
Было тепло и знакомо. Холодно будет под утро, а до него еще дожить надо.