Виталий Борисович непогоду воспринял спокойно, хотя про себя отметил, что пришла она как-то подозрительно внезапно. Про синоптиков и всяких там астрологов говорить не будем. Бог им судья. Хотя и Всевышний опростоволосился. Виталий Борисович, пусть человек городской, с корнями, что называется, из цивилизации, так и он знал признаки непогоды. Душно, парит, зеваешь с утра, и в сон клонит - жди грозы. Ласточки низко летают, муравьи пропали (хотя где их в городе взять?) - вновь жди грозы. А тут светло, тепло и туч никаких! Ни одной, самой завалящейся тучки на небе! А ударило как! - Фуражка на голове подпрыгнула! Минуту спустя - в нос самогоном! Такая сивуха, что огурчика вмиг захотелось. Ну, а потом...
Виталий Борисович - атеист, и религиозные чувства верующих уважал. Желает человек веровать, испытывает внутренний позыв - пусть верует. От веры еще никому плохо не было, если это действительно проверенная, утвержденная в веках наука. А он не веровал - некогда, постоянно на службе, где свой устав, порядки и правила. Организация серьезная и предполагает, что и работники в ней серьезные. Возникла потребность иного характера, родились сомнения? - Пиши рапорт и веруй себе на здоровье...
... Мимо участкового пронеслось,...память у него прекрасная, особенно на лица. Для участкового, будет вам известно, это непременное условие - фамилию забудь, как маму с папой звали - забудь, а лица всегда держи при себе! Посторонних, прежде никогда незнакомых граждан - помни!
Мимо пронесся Колька- Кастет! Находящийся в федеральном розыске бандит и злодей! Вот только пролетел он как-то странно - по воздуху! Глаза огнем горят, и морда от ненависти перекошена. Этого подонка Виталий Борисович лично не знал, но слава о нем гремела на всю округу. Сущий дьявол! И поймать его никак не могли, а фотографии устали обновлять - сколько их не вывешивали и только где не размещали!
Без всяких сомнений, это был Колька! Собственной персоной!
Бросился Виталий Борисович в погоню, то есть подтянул галифе и уверено зашагал в направлении, в котором исчез злодей - за угол. Ага! А вот еще один признак! - В грязи темной лужи валялась реклама - огромный деревянный щит. " Доставка грузов. По городу, области и России. Качественно, надежно, пенсионерам скидки". Далее более мелким шрифтом предоставлялся прейскурант услуг. На контейнеры от трех до пяти тонн - скидки от ста до трехсот рублей. На двадцать четыре тонны - от пятисот рублей.
Виталий Борисович, конечно, в подробности оказываемых услуг вникать не стал, это так, что говорится, для информации. Да и где ему найти груз на двадцать четыре тонны? Ему и на три тонны не найти. На пенсию он также не собирался, поэтому не обратил должного внимания на рекламу. А обратил на иной, достойный оперативного поиска факт. Щит валялся в луже! Еще с утра красовался на стене, а сейчас в луже!
Повернул за другой угол дома - тут этих углов не перечесть - подворотня, место подозрительное и опасное.
А это что?
Это был морг, еще более неприятное заведение, но необходимое для общества.
Морги обычно располагаются при медицинских учреждениях, порой при больницах. Решение, казалось бы, не гуманное, вызывающее у тех, кто хворает и желает пойти на поправку, далеко не радужные и совсем неоптимистические мысли. Но удобно, и в целях экономии бюджетных средств, да и самим работникам. Что называется, клиент всегда под рукой - бензина никакого, положили, если диагноз не подтвердился, на каталку и вечерком выкатили, да и родственникам удобно. Принес передачу родственник, апельсинов свежих купил, творожка по пятнадцать девяносто или книжку почитать, а ему, больному, уже не до книжки - отчитал свое бедняга. В школе нужно было читать! Спустился в подвальчик, прошел по коридорчику, там в журнал глянули и пошли вместе с посетителем искать привязанную к ноге бирку...
Морг представлял собой самостоятельное здание - деревянный барак, где складывали усопших, кому не повезло и в жизни и после смерти. Есть такая категория горемык, когда злодейка-судьба продолжает веселиться. Вроде уже и не до смеха, испустил дух раб божий и даже представился членам почетного суда, а его не берут. На небеса - то забрали, а на земле не желают отпускать - нет у него ни родни, ни знакомых. Ничего нет, ни имени, ни звания, и тело уже давно ему не принадлежит. Внесли в опись, номер присвоили, бирку картонную на большой палец ноги повесили и ждут указания.
Перед дверью такого сиротского заведения и оказался Виталий Борисович. Оперативный нюх подсказывал - именно здесь мог найти себе приют и убежище Колька Кастет. Нет для него места слаще и покойней.
Напомним, Виталий Борисович - атеист, и добавим - при исполнении. Пистолет системы Макарова на боку с полным боевым комплектом. Галифе, сапоги яловые, на голове фуражка славного комбината швейной фабрики Министерства Обороны. Чего большего желать? Каких еще полномочий, когда он итак уполномоченный!
Ан - нет! Предательски выступила испарина, но не от ходьбы, от волнения.
Споткнулся о невидимую преграду, и возникло желание перевести дух. Потому что там за дверью другие духи... с другими полномочиями.
Заходит. Темно, сыро и покойно. Не спокойно, а именно покойно - порядок в морге лучше, чем в армии. А дисциплина какая?
- Сюда проходите, сюда.
Голос. Человеческий и тоже спокойный.
Комнатушка, наверно, приемная. В любом учреждении обязательно должна существовать приемная.
А зеленый он какой! И почему на нем белый халат? Ждет.
- Это... участковый я. Виталий Борисович, вот документ, если сомневаетесь.
- Что же, похож, но в жизни вы, товарищ участковый, лучше. Не возражаете, если я вас товарищем? Сейчас в товарищах не желают ходить, устали, видно, за восемьдесят лет. Обижаются, а некоторые хамят, так и шутят, какой я тебе товарищ?
И никакой он не зеленый, а скорей, серый, но обходительный и внимательный.
- А вы кто?
- Я-то?
- Да, вы-то, - кивнул головой Виталий Борисович, привыкая к полумраку, царящему в комнатушке.
- Так работаю здесь, за старшего, получается, и приемщик и секретарь, а должность называется управляющий делами. А какими делами - понятно. К чему лишний раз напоминать и население беспокоить? Павел Сергеевич я. А фамилия Душный.
Виталий Борисович снял фуражку.
- А я Шумный.
- Простите, не понял?
- Фамилия, говорю, у меня Шумный.
- Правда? Вот забавно! Шумный и Душный встретились в морге! Простите, я без всякой задней мысли, просто, ну вы понимаете... Один постоянно, вот и напарник у меня, молодой, а болезненный. Извините, юморист я никакой, и обстановка, чтобы шутить, не позволяет, а удержаться не могу! Вот и говорю напарнику: тебя ко мне определили в самый раз. Болезненный с виду, а кашлять научишься. Через неделю кашлять начал! А я продолжаю: к врачу сходи, может, у тебя бронхи гнилые. Сходил - и в самом деле гнилые!
А этот Душный действительно душный - дышать нечем!
- К нам по службе или с личной инициативой?
- По делу.
Павел Сергеевич замотал, как лошадь в стойле, головой.
- Простите, кто же к нам с личной инициативой? Глупо, совершенно глупо с моей стороны задавать столь неуместный вопрос. Знаете, разучился вести беседу с приличным человеком. Привезут, выгрузят и скорей, скорей на свежий воздух. Ты посиди минутку со стариком, внимания окажи, я и чаю могу предложить. А как приятно горячего чайку! В самый раз, у нас с этим строго! И не только ради буквы закона! Инструкция нужна, без инструкции невозможно в любом серьезном заведении. У нас строго! И зимой и летом - температура постоянная! Поэтому и свежо. Чувствуете, как свежо? А вы не стесняйтесь, почувствуйте. Думаете, не свежо? Без привычки это, воздуха не хватает. Воздух нам запрещен категорически! Воздух даже опасен! Вреден он в больших количествах. И не только для покойников, он и людям вреден.
Виталий Борисович слушал бред, который говорил сидящий напротив старого стола такой же старый призрак Павел Сергеевич. Неизвестно отчего, однако участковый не собирался прерывать странный монолог хранителя еще не погребенных тел, упрятанных, вероятно, где-то в утробе темного подвала. Определенно, Павел Сергеевич был сумасшедшим. Только не законченным, с ярко выраженным набором характерных признаков, а тихим и обходительным. И с ума он сошел также медленно и добровольно. Каждый день, выполняя по одному крохотному шажку, удалялся все дальше и дальше от человечества. И если прежде, много лет назад мертвяки и покойники воспринимались как биологический материал, в котором на смену одним процессам пришли другие, то постепенно и незаметно к Павлу Сергеевичу также пришли. - Странные и пугающие открытия, которые, впрочем, он никогда не собирался кому-либо предъявлять.
- Уважаемый, - неожиданно для себя произнес участковый.
Почему уважаемый? - Виталий Борисович и сам не знал, произнес и произнес.
- К вам в контору никто из подозрительных личностей не заходил?
Павел Сергеевич по достоинству оценил обращение, которое, как известно, утратило истинный смысл давно - давно. Так давно, что и вспомнить ныне живущим невозможно.
- Простите, а не могли бы вы конкретизировать ваш вопрос?
Виталий Борисович растерялся.
Как еще конкретней спросить? Задать иначе вопрос можно. Например, спросить: Кольку Кастета не видели? Но так не спрашивают! Методика оперативно-розыскной деятельности такие вопросы исключает.
- Подозрительных в том смысле, что вызывают они подозрение, - уточнил участковый.
Павел Сергеевич ответил не сразу.
- Дело в том, - начал он, - что многие подозрительные. Вот и вы, простите великодушно, тоже подозрительный.
- Я?
- Не сердитесь. От чая отказались, молчите всю беседу. А ведь это вы ко мне пришли, а не я к вам. Пусть в форме и с документами. Справки не просите, интересуетесь вот, как меня зовут. От экскурсии также отказались.
- Какой экскурсии?
- По моргу! Это же уникальный шанс. Не каждому предоставляется возможность побродить и посмотреть. В музей ходят? - Ходят! А чем музей лучше морга? Там кости, и тут кости, там история и тут история. Там билетик нужно покупать, я готов бесплатно, на общественных началах.
Идиот!
- Настаивать я не могу, но и упускать предоставленный вам судьбой шанс глупо! Когда еще соберетесь? Подумайте. А меня не затруднит. Почту за честь, а гид я вполне компетентный. Каждого покойничка по запаху чувствую.
Нет, этот Павел Сергеевич не идиот. Он псих! Больной он!
- Ну, так как? Есть спирт, но вам я его не предлагаю. Вы на службе, а милиция на службе не пьет, или, - тут Павел Сергеевич впервые показал свои редкие зеленые зубы, при этом слегка прыснув от смеха, - или уже пьет?
- Смотреть? На кого? - На покойников!
Виталий Борисович едва узнал свой голос.
- А вот это вопрос спорный! Противоречивый вопрос, - произнес управляющий делами, - все зависит от посетителя. Желает посетитель увидеть покойника - увидит. Желает иной образ, тоже не возбраняется. У меня посетитель был - женщина. Молодая, симпатичная, хотя молодые они все симпатичные. Пришла, а у нас выгрузка, оформление, бумаги, бирки, номерки. Объяснил, чаю предложил. Сидит, ждет и волнуется.
Представляете, волнуется! Если честно, я к ней проникся сразу. Вида, конечно, не показывает, но я-то чувствую! А потом заплакала и принялась его целовать! Вот вам и покойник! Кто же будет покойника обнимать и целовать?! А она - женщина целует! Поэтому, не менее уважаемый Виталий Борисович, можно не только смотреть, как вы изволили сказать, но и чувства свои проявлять.
- Родственник?
- Любимый! Самый дорогой человек на свете! А уж противный какой! Месяц лежал, распух, посинел, пятнами пошел, а она - женщина целует! А затем, - Павел Сергеевич смахнул слезинку, - и меня поцеловала. По-товарищески, правда, но душевно и волнительно. И так мне приятно стало! И за себя и за женщину и за ее любимого.
Виталий Борисович прокашлялся и надел фуражку.
- За час управимся?
- Управимся! Еще как управимся! - оживился Павел Сергеевич, - вы только пальтишко набросьте. Холодно в подвале, как зимой, а я-то привычный.
Пальтишко - вполне приличный пуховик, с внушительным набором карманов и заклепок достался управляющему делами по случаю...от покойника.
Bad luck is dogging him around - что в переводе означает "не повезет, так с детства "
Мыло. Обычный квадратный кирпичик - в руках не удержишь, так и норовит выскользнуть и упасть в самое неподходящее место, на пол и вообще под раковину. Семен Поликарпович едва успел подумать, как мыло выпрыгнуло, словно живое существо, проявив строптивый характер.
С кем не бывает? Скользкое, - решил Семен Поликарпович и полез под раковину.
А мыло дождалось, пока человек согнется, руку протянет, и вновь прыгнуло, однако на этот раз уже под ванную.
Выругался Семен Поликарпович, сказал нелитературное слово, выразил свое отношение к мылу и тут же ударился, но уже головой. Больно! И вновь слово неприличное бросил. И не понять - имеет оно отношение к мылу или выражает душевное состояние?
Ну и что?
Да ничего! Экая невидаль - мало упало! Закатилось под ванную.
Может, и так.
Только мыло - это никакое вовсе и не мыло! Из чего прежде добывали столь нужный в хозяйстве инвентарь?
Из кошек добывали, из собак производили. Не знали? Забыли?
Семен Поликарпович ненавидел и тех и других. Кошки противные, а собаки еще хуже. К чему они? Животные неразумные, гадят, плодятся, а толку от них?
Вытер полотенцем руки, потрогал ушибленное место и глянул на мыло, то есть на кошку.
Спал он удовлетворительно, без сновидений и храпа - как лег на правый бок, поджал ноги к животу, так и проснулся. Все в прошлом - и рыбалка, и пережитый ужас, впереди новый трудовой день. А за ним другой, третий... хорошо! Сейчас встанет, зарядку выполнит, примет водные процедуры. Свежие носочки наденет, рубашку, а поверх галстучек в мелкую искорку. Отличный галстук! Подходит под любую рубашку.
А тут головой треснулся! А затем, как за стол сел - уронил бутерброд! Всем известно, как подает бутерброд - уже не съешь, только выбросить. Выбросил. Другой сделал и пожадничал. Маслица мазнул от души. А масло тоже склизкое! Еще какое склизкое! Палец порезал. Хотя нож-то тупой! Невозможно порезаться таким ножом! - А он порезался! Сука! Рубашка в крови и галстук в крови! И сам он, Семен Поликарпович, как свинья, в крови! Время тикает, стрелки на часах двигает, а у Семена Поликарповича режим - каждая минутка на учете.
На улицу выскочил взволнованный, бинтом окровавленным мирных граждан пугает. Это в понедельник-то с утра! Спешат людишки по своим личным и общественным делам - в транспорт лезут, чтобы на работу попасть и занять место за столом или у станка или на вахте или где там они трудятся? Желают влиться в единый производственный процесс, бросить свои силы на умножение валового продукта, а заодно деньжат подзаработать.
А тут гражданин кровью перемазанный портит им настроение, создает опасность перепачкаться! Если ты в крови, пускай даже в своей, к чему в общественный транспорт лезть - поезжай на такси или частника останови! Бросают на Семена Поликарповича осуждающие взгляды граждане - товарищи. А что бедняге делать? Как поступить? Сунуть в карман чумазый палец? - Так он туда не влезет! Засунуть еще можно, а как вытащить? А кровь не только портит картину городской жизни, кровь имеет тенденцию издавать запах! Вот только чего? Жизни или смерти? Известно, что в ней находится множество полезных элементов - всех и не перечислишь. Анализы-то сдавали, наверно? Вот там все эти элементы и обозначены. А случается, и лишние, вредные для здоровья появляются. И каждый элементик - и вредный и полезный воняет!
Выпрыгнул, наконец, Семен Поликарпович из автобуса и держит перед собой свой палец. Палец - это условно. Никакого пальца не видать, скорее кровавый и странный предмет. Глянул и ужаснулся! Не годится в таком виде на службе появляться! Автобус - черт с ним, ни одного знакомого он там не встретил. Повонял, повонял и выпрыгнул. А служба - второй дом, и пугать коллег неразумно. Ты же с ними пять дней в неделю одиннадцать месяцев в году. Чаще, чем с любимой супругой и детишками! Зачем вонять? - Вонять в своем, пускай и втором доме, не только неразумно, но и глупо!
Шумный Виталий Борисович чувствовал себя несколько неуверенно, а причиной столь нехарактерного состояния участкового был костюм. Обыкновенный гражданский костюм, который скрывал от посторонних взоров его принадлежность к известному ведомству. Есть такой методический прием, когда возникает производственная необходимость скрыть от всех факт, кем ты в действительности являешься. Данный прием, как это неудивительно, решает одним махом массу полезных задач. Во-первых, никто не знает, кто ты таков и какого черта сюда приперся. Это, конечно, главное, хотя иногда поражаешься, насколько ограничена мысль чиновника. Для милиции форму придумали, и для врача придумали, для пожарника, железнодорожника, военнослужащего, а про остальных забыли! А чем, спрашивается, они хуже? Внесли меньший вклад в социалистическое строительство? Меньше положили здоровья на алтарь отечества? Форма нужна для каждого! Сколько профессий - столько необходимо придумать и униформ! Но это к слову.
Сидит Виталий Борисович в штатском. На стуле сидит и ждет. Нет, скажу я вам, более тяжелого испытания, чем ждать. Потому что ждать можно долго, вечно, но так и не дождаться! Ужас! Только вдумайтесь! Сел, заждался и....умер.
Именно такая ужасная мысль и пришла в голову участковому. Бедный Виталий Борисович! Он подзабыл, что существует огромное количество профессий, где должностные инструкции требуют только одного. Верно! - Ждать! Правда, чего конкретно - не указано.
Сидит Виталий Борисович не просто так, и тем более, в штатском. Понятно, что ждет, но вот кого - не знает! Смотрит внимательно. Может, и этот, а, может, и другой. Как тут разберешь - который этот, а который другой?
Стрелку на штанине поправил - острая! Едва не обрезался, костюм-то новый, и штаны новые и дальше смотрит. А мимо люди бегут, один за одним. Женщины бегут и мужчины бегут - торопятся. На женщин Виталию Борисовичу можно было не смотреть, не должны они его интересовать в данный ответственный момент. А как не посмотреть? Мужчина, если он и в самом деле мужчина, пусть и участковый, все равно будет смотреть. Всегда! И на службе и в засаде, а все потому, что они - женщины, а мужчины - мужчины. Виталию Борисовичу нужен был мужчина, и сидел товарищ Шумный на вахте. Вахта - это место, где в любом учреждении проходит граница, отделяющая простых граждан от сотрудников. Как ты эту границу пересек, так тут же превращаешься в сотрудника и себе больше не принадлежишь. Вливаешься в трудовой коллектив и приступаешь к обязанностям - несешь в закрома родины свой потенциал.
Виталий Борисович вздрогнул. Мысленно и незаметно. Оперативное чутье подсказывало - дождался!
Вам, вероятно, приходилось наблюдать захватывающие триллеры, где главный герой вступает в смертельную схватку с противником. Оба достойны друг друга. Оба в совершенстве владеют древними и поэтому секретными приемами китайских монахов вести смертельный бой. Обучались в Таиланде или еще где-нибудь у старого дедушки.
Виталий Борисович ни в каком Таиланде отродясь не был, ни о каком ву-шу или кун-фу слыхом не слыхивал, с дедушкой дружбу не водил, а тут еще и пистолет в кабинете забыл.
Однако известно с детства, успех любого дела - внезапность! Взвился ввысь участковый, оттолкнувшись от поверхности пола, правой ногой. Правая нога у Виталия Борисовича толчковая, вот он и не стал себе изменять, нарушать безусловные рефлексы, а заодно, решив себя то ли взбодрить, то ли противника напугать, издал крик отчаянный и едва сам не испугался - здорово получилось!
Но и противник времени даром не терял. Профессионал! - пронеслась мысль в голове у Виталия Борисовича, и сам он пронесся... мимо цели, и больно шлепнулся наземь.
Сколько раз представлял он, как вступает в схватку, бросается на злодея, рискуя жизнью.
Только бы успеть! Только бы гад не выстрелил!
А Семен Поликарпович и не собирался стрелять. Из чего, прикажете, стрелять, когда под рукой не только огнестрельного, так и холодного оружия нет!
- Вам помочь? - говорит Семен Поликарпович, обращаясь к неизвестному мужчине. Поскользнулся, видно, болезненный на гладкой плитке и упал. Перед самым носом упал, едва не задев его ногой.
Другие товарищи- коллеги подбежали. Многие участие проявили, спрашивают, мол, не убился? Сам дойдешь или скорую вызывать?
Виталий Борисович - волю в кулак, боль пересилил и говорит шепотом - сдавайся! Дом окружен! Наши люди кругом, не уйти тебе на этот раз!
Семен Поликарпович ничего не понимает.
Почему он должен сдаваться неизвестном мужчине, который сам не в состоянии стоять на ногах? А потом никуда он уходить не планировал! Он же только что пришел! Рабочий день вот- вот начнется! Очень странная ситуация! И не многовато ли событий для первого дня трудовой недели?
А тут и Никифор Степанович объявился.
- Ну что, - интересуется, - встретили Голубцова?
Голубцов - это Семен Поликарпович. Простите, запамятовали представить его, как полагается. Да и знал его отлично Никифор Степанович, не один годок знал, поэтому всегда по имени-отчеству. Супруга ихняя мужа только по имени - Семен и Семен, поэтому еще раз простите, оплошность небольшая вышла.
- Какой Голубцов? - кряхтит Виталий Борисович и медленно поднимается с пола.
- Как какой? У нас Голубцов один. Может, в другом трудовом коллективе Голубцов много, а у нас только Семен Поликарпович. Вы же его спрашивали? Семена Поликарповича?
- Так это Голубцов? - переспросил участковый и проверил состояние опорной ноги.
- Самый что ни на есть настоящий Голубцов, - заверил Никифор Степанович, и, вероятно, чтобы окончательно снять вопрос, обратился к собравшимся, - не так ли, товарищи?
- Голубцов, - закивали головами товарищи, - не сомневайтесь, он и сам может подтвердить.
Семен Поликарпович явно растерялся.
Сначала ему предлагают сдаться. А затем требуют подтвердить, что он действительно Голубцов!
- Да! - говорит Семен Поликарпович, - я Голубцов. И всю свою сознательную жизнь был Голубцовым. И папа у меня Голубцов, и мама Голубцова, а вот вы кто такой?
- Это, - отвечает Никифор Степанович, - товарищ Шумный, из органов они.
Шума и вправду много!
- Не задел? - более миролюбиво интересуется участковый, обращаясь к Семену Поликарповичу, - прием-то этот опасный, в прыжке выполняется и называется он боковой удар ребром стопы с разворота. Разворот-то у меня получился и в сектор вы попали.
- Какой сектор?
- Атаки, - уже совсем мирно, объяснил Виталий Борисович.
- Так вы меня атаковали?
Участковый смутился.
- Не вас я атаковал. Кольку - Кастета! Если не знаешь, вылитый Колька- Кастет! Бандит и уголовник. В розыске он, федеральном круглосуточном розыске, поэтому, граждане, если увидите их, - тут участковый махнул головой на Семена Поликарповича, - сразу в милицию. Задерживать собственными силами не советую, представляет угрозу!
Граждане с опаской глянули на Голубцова, вероятно, запоминая особенности внешности преступника.
Ну и денек! Оказывается, у него есть двойник! Но почему обязательно уголовник? Почему не актер, писатель знаменитый или, на плохой конец, депутат? Ладно, не Государственной, хотя бы городской Думы!
- Очень похожи, - повторил Виталий Борисович, поднимаясь вместе с Голубцовым по лестнице. - А еще руку газеткой прикрыли. Это же бандитский прием! Чтобы пистолета не видно было! Прикрыл газеткой и никаких проблем. Наоборот подумают, идет образованный товарищ, с прессой знакомится, события изучает.
- Палец порезал.
- И газеткой прикрыли? Понимаю. Ошибка вышла. Вот тебе и оперативная наука!
Все сходится: и внешность и приемы бандитские. У вас же сегодня зарплата?
- Аванс.
- Все равно деньги! - продолжил рассуждать Виталий Борисович. - Еще один повод для злоумышленника! А увернулись вы как? Это же редкий прием - ребром стопы с разворота! Не каждый, я вам скажу, увернется! А вы увернулись! Колька- Кастет и тот бы не увернулся!
- Я не уворачивался, - признался Семен Поликарпович, - шнурок у меня развязался на ботинке.
- Вовремя он у вас развязался. Лежать вам сейчас, товарищ Голубцов, в реанимации, или вообще в морге. Этого злодея можно не жалеть, установка имеется - будет оказывать сопротивление, разрешается на поражение.
Ничего себе перспективы! Реанимация или морг!
Все?
Нет, не все!
- Вот что, - говорит Виталий Борисович, - пришел я к вам, как понимаете, по делу. Вы же с Никифором Степановичем на выходных на рыбалке были.
- Были.
- С ними я уже побеседовал и показания снял. А теперь сниму с вас. Пройдемте.
Маразм крепчает
Журнальчик выглядел непривлекательно - потрепанный, замусоленный и годиться он мог в приятели такой же убогой и невзрачной личности. Павел Сергеевич как-то подзабыл, что внешность часто является определяющим фактором в отношениях между людьми. Сам он выглядел не лучше - мелкий, сморщенный и тусклый. Лицо серое, зубы зеленые, уши длинные, особенно мочки. Возможно, благодаря необъяснимым старческим процессам, что набирают силу с возрастом, возможно - привычке тормошить и оттягивать уши, в которых, кстати, было полным полно седых волос. Волосам в ушах нравилось - росли они постоянно и буйно, а попытки их удалить так и оставались попыткой, на смену ликвидированному волоску тут же вырастали два, если не три.
Журнальчик Павел Сергеевич любил, никогда его не забывал и подумывал обернуть каким-нибудь листочком бумаги, вроде, как для сохранности. А журнальчик характер проявил и скинул обложку. Павел Сергеевич не дурак, понял, улыбнулся: не хочешь - как хочешь. Страничку чистую открыл, зашевелил губами - прочитал, что он прежде написал. Головой кивнул, одобрил - толково написано, занятно. Ручку взял - шариковую. Открутил колпачок, стержень достал и на свет посмотрел. Есть еще запас, можно дальше писать и принялся дуть. Вдохнет, задержит дыхание на пару секунд, а затем и выдохнет - активизирует засохшие чернила. Сам научился! Выбросить стерженек можно всегда, никогда не поздно. Желаешь сегодня, желаешь завтра, а он, Павел Сергеевич, не собирался выбрасывать и ни завтра и ни послезавтра. Стерженек как покойник, вроде никому дела до него нет - жизненных признаков не подает, высох весь, а если вдохнуть?
Что писал в своем журнале Павел Сергеевич - тайна. Никому неизвестная тайна, покрытая мраком. А уж если кто-нибудь перевернул бы страничку, бросил бы равнодушный взгляд - тут бы и прикипел!
Павел Сергеевич не писал. Павел Сергеевич думал! А если более конкретно и доступно сказать - размышлял. Только размышлял он не в голове, а на бумаге. Как родилась столь неординарная идея - не помнил. И в этом лежал ключ к разгадке, а заодно и к тайне.
И разговаривал он с самими собой на бумаге, потому что на всем белом свете не нашлось никого, кто был бы готов выслушать старика. На всем белом свете! Шесть миллиардов! И ни души!
А говорить-то надо! Его же господь одарил удивительной и чарующей способностью - говорить. Ни одна другая, сотворенная на земле и над землей, в океанах и морях, в горах и лесах тварь не имеет возможности произнести, напомнить содержанием и отправить в полет слово! Твое! Личное! Слово!
Чудеса, - говорил Павел Сергеевич, - если мне даровали такую удивительную возможность, как же я проигнорирую дар божий? Я же нанесу оскорбление!
Журнальчик нашел, а затем и ручку.
Принялся писать, то есть беседовать с самим собой, а заодно и с покойниками. Сколько их у него? - Это уже в другом журнале. Строго, по страничкам, по колонкам, согласно инвентарных номеров. Павел Сергеевич к ним так и обращался. Говорит: ну, что любезный, номер пятнадцатый опять тебя не опознали? И слушает. А пятнадцатый номер молчит, переживает, действительно, не опознали. Вторую неделю не могут опознать! Не переживай, - поддерживает Павел Сергеевич, - время еще есть, может, и опознают. А если все же не опознают, я тебе имя придумаю. Мне не жалко. Имен я знаю много и разных. По отчеству, конечно, называть тебя не буду. У меня с памятью последнее время проблемы, имя-то запомню, а вот отчество, сложно мне всех вас в голове держать - накладно.
Проходит день, другой - не опознали, не спешат. У живых, как известно, много дел, это тебе не покойник, у которого одно занятие - лежать.
Открывает журнал Павел Сергеевич. Не журнальчик, а журнал, рабочий с описью и говорит: ну, что, Саша, не пришли к тебе? - Молчание. Значит, не Саша.
- Возможно, Сережа, завтра придут. - Вновь молчание. - Близко к сердцу, Гена, не принимай.
И едва произнес эти слова Павел Сергеевич, как ветерком потянуло. Едва - едва, но потянуло.
- А я Павел Сергеевич, - продолжил управляющий делами, - вот и познакомились, Гена, или лучше Геннадий?
Зябко стало, даже холодно. Ветерок колючий за шиворот залез. Или Гена разошелся, не может сдержать нахлынувших чувств?
- Не обижают тебя старожилы?
Старожилы существуют всегда и везде. Вот и у Павла Сергеевича обитала пара старожил - уже потемневших от времени покойников. Как их звали - не знал никто, в том числе и управляющий делами. Очень странная парочка, характерные, отказавшиеся идти на любой контакт. Павел Сергеевич по простоте душевной начал было с ними общаться, поддержать пытался, слово доброе сказать, а получил насморк. Понял - не желают номер шестой и седьмой с ним беседовать. Ну и ладно, было бы предложение сделано.
Затем открыл свой любимый журнальчик. Глаза закрыл, сосредоточился, вспомнил, где остановился накануне, по - стариковски хихикнул и принялся читать...
Одно дело написать, другое переложить на бумагу, о чем тебе говорит совершенно посторонний, прежде незнакомый человек. Виталий Борисович прочитал - вернее, перечитал и ужаснулся. Ничего не понять! Когда он записывал показания гражданина Голубцова, все казалось логичным и последовательным. Вопрос - ответ, еще один вопрос и еще один ответ. А тут? - Какой-то бессмысленный бред!
Нет, это был не бред! Это был самородок! Нетронутый минерал народного творчества, записанный слово в слово, вот только не хватало живой интонации, а без нее текст сопротивлялся, не желая выстраиваться в хоть какую-то понятную форму.
Как же я эти показания приобщу к делу? - Именно данное обстоятельство волновало участкового. Переписать и немедленно, так чтобы понятно было всем. И ему и начальству.
Виталий Борисович не помнил, когда в последний раз сидел за домашним столом и что- либо творил. На работе - иная обстановка, и пишется там легко и быстро. А писать нужно сегодня, сейчас. Как он завтра пойдет на доклад, что покажет?
Кофейку организую для поднятия тонуса. Кофей он в любом серьезном деле главный помощник, мысль активизирует, разгоняет порой так, что и не угонишься за мыслью-то.
Организовал. Выпил и принялся писать.
До часа ночи писал.
Перечитал и ...ужаснулся еще больше!
Плюнул, мысленно, конечно. Кто же дома у себя плевать будет? Голову почесал - голова действительно чесалась. Вероятно, от нервного напряжения и досады. Имеется у головы необъяснимая науке особенность создавать зуд, казалось бы, на ровном месте.
Носки снял, затем спортивные штаны. Посидел минут пять на кровати. Понюхал носки - еще ничего, сгодятся. Стирать-то Виталию Борисовичу приходилось самостоятельно и не где-то, а в тазике, обыкновенном эмалированном тазике. Жил участковый бобылем, поэтому и заботиться за собой ему приходилось самостоятельно. Готовить, убирать, стирать, ходить в магазин - все хлопоты лежали на нем. А этот Голубцов ухоженный, избалованный женским вниманием - тут и к попу не ходи, издалека видать. Кожа гладкая, лицо без морщинок, а руки? - Никогда в руках тряпки не держали! Пальчики длинные, артистичные, карандашик вертит - ему Виталию Борисович ни в жизнь не научиться! Вертит себе и вертит, как жонглер в цирке. Аномальное явление, говорит. Виталий Борисович - а можно поточней? Смеется! Дьявол, если поточней!
Вас такой ответ устраивает? - Виталия Борисовича все устраивает, он мужчина неприхотливый. Дьявол, так дьявол, из песни слова не выбросишь. А почему дьявол? Какие доказательства? - Не поймать вам его никогда! Вот и все доказательства! И вновь смеется.
- Не поймать? - произнес вслух уполномоченный и посмотрел на свой впалый живот. Несерьезный живот. Для его возраста совсем несерьезный! Не несет он никакого достоинства. Не чувствуется в нем, что жизнь удалась.
- Не поймать? Мы еще поглядим!
Все серьезные преступники всегда с дьяволом либо дружбу водят, либо в приятелях ходят. Не для красного словца сказано, смысл в этом кроется, страшный, необъяснимый для всех смысл!
И что ему так везет на чертовщину? С какой стати липнет она к нему, как шалава на пьяного матроса!
На дьявола этот говнюк не похож, слабоват будет, слишком мелкая фигура. Бревна стащил, да рыбаков напугал. Мелковато! Для серьезного разбойника несерьезно.
А Колька - Кастет был! Он его рожу из тысяч узнает. Глянул злобно, мол, тебе еще чего надо, и за угол! А этот Голубцов похож, словно братья близнецы.
Любители чая
Понедельник день тяжелый, и не в последнюю очередь по простой, банальной причине - многие начинания задумываются именно на первый день трудовой недели. Не стал он исключением и для Лешего, хотя лохматый демон и представления не имел, что время, оказывается, можно поместить в какие-то, пускай условные, рамки.
Осерчал супостат на весь белый и темный свет. Потерял над собой контроль - что творил, как безобразничал - не помнит. Просека в лесу и перевернутый у бабки чан - еще полбеды. Форсаж - штука серьезная, тут уж начинают действовать совсем иные физические законы. Пока летел, все бока себе отбил - из одной воздушной ямы в другую, а скорость сбросить - не догадался! Да и как ее сбросишь? Сам превратился в скорость - один свирепый вихрь. В пригороде фонарных столбов повалил - не перечесть, с десяток козочек до смерти перепугал, а одну забросил на крышу сарая, правда, и сам не заметил как. Помоек много перевернул, но это уже в городе, щит избирательный сорвал с кандидатом в мэры. Прекрасный, следует отметить, был кандидат - как живой! А как улыбался! Выбил леший ему все зубы и рубаху порвал до пупа. Кандидат в мэры на плакате, чтобы казаться ближе к избирателю, был в рубахе и улыбался настолько широко, насколько ему позволил художник. В иные времена светила бы хулигану политическая статья за подобные безобразия, а так... оживилась предвыборная кампания. Кандидат, узнав о случившемся, и минуты не сомневался. Дурака нашли! Плакат автогеном закрепили, прошлись на совесть, а они - ураган! Рубаху новую надел, срочно организовал штаб единомышленников, задачу поставил - мочить всех подряд и отбыл вечерним поездом в Москву за поддержкой. Прокурор с утра репу чешет - сразу две жалобы! И от кандидата за причиненный моральный ущерб и от его оппонента - за клевету и попытку опорочить честь и достоинство.
Леший, конечно, личность аполитичная, ни в каких блоках, организациях и фондах не состоял, да и в городе ему бывать не приходилось. Заметался бедняга, ориентацию потерял, что называется, сбился с дороги. Рванул наугад и попал в старый город. Теснота, улочки - двум машинам не разойтись, а кругом - асфальт и бетон. Моргнул пару раз своим единственным глазом... и влетел в распахнутые двери. Моргнул еще, и двери захлопнулись...
- Шайтан! Чтоб тебя!
Парень в кепке принялся тереть глаза и злобно сплюнул на землю. Появившийся из ниоткуда сильный порыв ветра бросил в лицо горсть пыли и песка.
- Ты скоро? Давай, поехали, - раздался из кабины не менее недовольный голос.
- Да как я поеду, если ничего не вижу!
- А так и поезжай, по памяти.
- Глянь-ка, Леха, чего там у меня? - парень в кепке на ощупь забрался за руль автомобиля и повернулся к своему товарищу.
Глаз был большой, значительно больших размеров, чем рассчитывал увидеть Леха. А еще злой и красный. Он принялся бурить дырку в мозгу Лехи, а затем неожиданно спросил.
Ну, что? Глаза никогда не видел, сволочь?
Леха опешил. Вопрос он точно услышал, но прозвучал он как-то странно - молча! И задал его не Ренат. У Рената свой, едва заметный восточный говорок, тягучий и мягкий, а тут явно чужой голос. Да если Ренат и выругается, смешно у него получается, ни в жизнь не обидишься, скорее, улыбнешься.
- Ну?
- Глаз, как глаз, только красный больно, - с некоторой опаской ответил Леха. Говорить о том, что глаз еще и злой, он не решился.
- Машину вести сможешь?
Ренат принялся отчаянно моргать.
- Веко верхнее натяни и к носу, - дал совет Леха, неожиданно для себя вспомнив уроки из детства.
- Ладно, - Ренат уже включил передачу и тронулся с места, - если чего, подскажешь.
- Правильно, не увидим, так услышим, - поддержал его Леха и заржал, довольный своей шуткой.
Если Ренат унаследовал черты своих древних предков - покорителей бескрайних степей и равнин, то Леха получил в наследство совсем неожиданное богатство. Голос, походка и внешность достались ему, вероятно, от тех самых скакунов, на которых потомки Рената и отправились в поход. Леха не смеялся, а именно ржал, как молодой, полный энергии и здоровья жеребец. Физиономией обладал такой же выразительной: зубы, ноздри - все носило характерные черты, и фамилия у него была подходящая - кавалерийская. Оба - молодые крепкие парни, не обремененные временем, семейными заботами, когда жизнь удивительно прекрасна в своем многообразии, касается это мелких радостей или таких же мелких проблем. Замечательная пора, и мир вокруг замечательный, полный надежд и ожиданий, как дальняя дорога, в которую собираешься с легким сердцем и с приятным предвкушением чуда.
Дорога - совсем не дорога, хотя и асфальт. Изъеденная временем и зимней стужей, сдобренная матом водителей не одного поколения, не волновала. Она вела, как ведут за руку несмышленое дитя, которое не понимает, куда его ведут и зачем. Так же и Ринат с Лехой - такие же дети, тряслись по ухабам, подпрыгивая на колдобинах и глазея по сторонам, хотя окружающий ландшафт был им до боли знаком и изучен. Ничего нового в нем нет и быть не могло. Однако парни продолжали смотреть.
- До обеда управимся?
- А куда денемся! Жмуриков Павлу Сергеевичу сдадим и покалымить немного успеем.
Леха улыбнулся. Нормальная работенка досталось, и напарник у него что надо. Без слов все понимает, только намекни. Человек, что собака, ко всему привыкнет. Вот и он, Леха, привык. Характер закалил, хотя немногим друзьям поведал, чем он занимается. А что? Покойники тоже люди. Сегодня живой, а завтра уже жмурик. Неизбежный процесс вечного движения! Странный этот мужик Павел Сергеевич. Аккуратней, говорит, несите. Леха не понял, то есть решил, чтобы не оступиться. А Павел Сергеевич вновь - да не тряси ты его так. Кого? - Покойника? Одежда где, спрашивает. В прошлый раз рубаху оставили, так это не его рубаха. Идиот! Какая, спрашивается, разница?
- Ренат, ты этого Павла Сергеевича давно знаешь?
- А что?
- Так - ничего. Просто спросил. Как думаешь, сколько ему лет?
- Сам-то спроси. Вот приедем, и спроси. Он мужчина хоть и странный, но обходительный - чаю мне предлагал.
- А ты?
- Что я? Кто в морге будет чаи распивать!
- На кладбище же пьют, - вдруг вспомнил Леха.
- Так это на кладбище! И пьют там не чай, а водку!
- А почему водку?
- Откуда я знаю! На кладбище принято пить водку... не шампанское же пить!
- Бабы шампанское любят, я знаю, - уверенно заявил Леха.
- Причем здесь бабы! Мы же о покойниках говорим.
Леха почесал нос.
- Это я так, к слову.
Спросить, почему на кладбище не принято пить шампанское, он не решился. Чего спрашивать, если и сам Рент не знает, а выглядеть дураком - глупо, пусть даже и товарищ.
- Ренат, а как считаешь, почему мужики раньше женщин умирают?
- Почему-почему, сам подумай, пошевели мозгами. Женщины всегда были крепче мужиков. Они только внешне слабый пол. Сила в них от природы заложена великая. Кто детей рожает? Вот ты - выноси в себе девять месяцем три килограмма! Сумку и ту устанешь носить, а здесь дитя и ночью и днем.
Леха попытался представить. Теоретически, конечно. Если он вдруг беременный, и в нем сидит неизвестное и непонятное существо. Первые месяцы еще ладно, перетерпеть можно, вроде, как пива выпил с десяток баночек. Подобный опыт имелся. Но не будешь же каждый день пить по десять банок девять месяцев!
- А рожать? - подсказал другую тему Ренат, - ты попробуй родить! По трое суток, бывает, рожают!
Леха и не пытался представить, как можно рожать трое суток! Он бы и сутки не выдержал!
- И все-таки странно.
Мысль у Лехи неожиданно обратилась совсем в иное направление - философское, а если точнее, научное.
- Кругом тайна, - продолжил Леха, - как появляется человек на свет - тайна, и как умирает тоже тайна.