Денек удался на славу. Еще с вечера западный муссон разогнал мохнатые тучи, которые в спешном порядке ретировались, обнажив огромный темный кратер небосвода. Ночью высыпали звезды - неприлично яркие, они принялись перемигиваться, подсказывая, что грядущий день порадует и теплом и светом.
И он порадовал. Веня сидел на корточках и поглядывал, как в воде играется радуга - бензиновые пятна поражали многообразием красок, время от времени принимая и новый цвет, и новую форму. Хорошо, очень хорошо! Просто замечательно! Сколько раз он мечтал выйти на берег, скинуть обувку и прошлепать босыми ногами, чувствуя прохладу утренней росы. Потянул носом и зажмурился. А вдруг он спит? И все вокруг ничто иное как сон? Осторожно открыл один глаз, затем другой... нет, никакой это не сон, да и нога затекла. Она и прежде доставляла некоторые неудобства, особенно при ходьбе. Однако если сидишь, вполне сносно и, главное, - не болит, а сейчас привычно заныла - у Вени левая нога была короче правой на целых три сантиметра. Ничего удивительного - гармонически развитых, произведенных на свет белый по старинке людей в природе существовало крайне мало. Ему еще повезло. Подумаешь, какие-то три сантиметра! И где? На ноге. Вот, к примеру, в каком другом месте, тогда - да, тогда, если и не трагедия, так пожизненная мука и сплошные неудобства. Со временем, правда, научились справляться - пластическая и иная хирургия творила чудеса. Начали робко - носик подправить, морщинки убрать - и тебе в радость, и окружающим удовольствие. А разве не так? Куда приятней бросить взгляд на гладкое личико, прокатиться словно с горки, чем бороздить изъеденную морщинами физиономию. Однако, как всегда, женщинам этого явно недостаточно. Взялись за иные места, которые в сущности и делают женщину женщиной. И пошло - поехало. Что ни дама, так непременно пятый размер, носик аккуратный, а ноги - глаза расползаются, вроде уже невозможно длинней сделать - и делают же, черти, как-то! А вдруг и в самом деле черти делают? Или нет, согласно закона о демографии условные черти несут ответственность за моральный облик, за те пятьдесят процентов, которые и отстояли депутаты в ходе дебатов. Не может, говорят, человек будущего полностью состоять из одних положительных или отрицательных зарядов - теряется перспектива духовного роста. Хоть название другое, что ли, придумали бы, - усмехнулся Веня, - а то черти и ангелы. Фантазии никакой! Словно живем в двадцатом веке!
Дернулся поплавок.
Неужели поклевка? Но этого не может быть! А почему не может?
Поднял голову и замер.
Ветра, похоже, нет, ветер был ночью, а сейчас полный штиль, значит, все-таки поклевка. Какая поклевка? В этой гнилой луже! Ну и что? Всякое бывает. В прошлом году Елизар Матвеевич живого зайца видел. Приехал из отпуска возбужденный, слова сказать не может, рукой машет и все время повторяет, мол, видел, провалиться мне на месте, видел! Кого видел, спрашивают. Честное слово, отвечает, вот как тебя, серенький такой, ушки к спинке прижал и на меня смотрит! Кто смотрит? Как кто? Заяц!!! Как заяц? Елизар Матвеевич, а не наглотался ли ты случайно накануне пилюль для воображения? Какие зайцы! Ты чего, дорогой, несешь? Мужчине всего-навсего сто тридцать лет, а ведет себя как старик! А вдруг, подумал Веня, Елизар Матвеевич тоже из наших - из настоящих? Хотя все же, если бы он был из наших, должны быть морщинки, пусть одна или две, а тут лицо гладкое
и щеки румяные. Показалось, скорей всего - и с Елизаром Матвеевичем, а тому с зайцем, показалось. Рыба - совсем другое дело. Цивилизации она не боится и плавает, говорят, глубоко - настолько глубоко, что и представить сложно. А размножается она... как же она размножается-то? - Веня почесал голову. - Забыл! Читал, читал и забыл. А эти утверждают, что все прекрасно помнят. Только вдуматься - как можно помнить все? Голова у них обычных размеров, нисколько не больше, чем у нас, а все помнят! Ужас какой-то! Слова, запахи, чувства - все! А я забыл - пустяк какой-то - как рыба размножается. Однако уже через минуту Веня радостно завопил. Вспомнил! - завопил Веня, - и я вспомнил! На нерестилище рыба идет, вроде, как на родину. А что? Вдруг у этой рыбы, которую он сейчас ловит, здесь нерестилище когда-то было. И поступает рыбе сигнал - плыть в нерестилище и метать икру - создавать подрастающее поколение. Возможна такая ситуация? Теоретически, конечно. А почему бы и нет... в природе всякое случается. Два года назад, к примеру, сенсация произошла - Веня лично, собственными глазами в новостях наблюдал. Сколько сотен лет только и было вопросов - есть он или нет? Одни до хрипоты утверждали - есть! Другие с тем же упорство опровергали и кричали - нет! Дело хозяйское - спорить все равно нужно. Не по этому поводу, так по другому. А тут является и сам предмет спора. Пришел, говорит, сдаваться, нет у меня больше сил и терпения нет, и, главное, - нет территории, скрытных мест, а мутировать поздно, да и не с кем мне мутировать, не с вами же? Да и какая женщина за меня замуж пойдет? Чтобы от сердца, а не в корыстных побуждениях. Что я прежде мог ей предложить? Леса бескрайние и скалы отвесные, снега белоснежные и реки прозрачные. А сейчас? Последние десять лет в канализации маялся. Думал, появятся жабры - не появились. В общем, сдаюсь в целях научного эксперимента, да и жить, знаю, мне осталось не так и много - ничего не осталось. А вид у мужика представительный - ростом метра три, нестриженный, хотя и вонючий.
Поплавок еще раз дернулся, и вмиг пересохло во рту. Вытащить и посмотреть наживку? А вдруг пока Веня будет изучать наживку, там, в темной воде, плавает самая настоящая, живая рыба! Ждать! Только ждать!!! Два раза - еще ничего не значит. Первый раз - показалось, и второй раз могло показаться, а вот если третий...
Нашелся же снежный человек. Добровольно сдался, а почему не может последовать его примеру рыба? Плавала, плавала и устала - нет у нее больше сил глотать солярку с мазутом. Или наоборот во вкус вошла, аппетит разыгрался: нефтепродукт - это, прежде всего, энергия. Попробовала - да, воняет, неприятно, но только вначале, а потом почувствовала прилив активности, механизмы заработали - уже другие, на клеточном уровне. Спрашивается, какая разница, что потреблять? Эволюция. Куда от нее денешься?
Из всего трудового коллектива, кроме Вени, Порфирия Степановича Бурлакова и Николаева из хозяйственного отдела, все остальные сослуживцы представляли собой самых обыкновенных клонов. Совершенные до безобразия - не болеют, не стареют, не пьют и не курят. А что касается нравственной стороны развития, несмотря на равенство имеющихся у них положительных и отрицательных зарядов, действуют в точном соответствии с указом. Обычно указы доставляли в понедельник. Как придешь на службу и за стол сядешь - несут. К примеру, на этой неделе принесли на ознакомление очередной документ - как следует ходить. Веня, если честно признаться, несколько удивился. Прожил на свете не первый год и, оказывается, не знал, как следует ходить. Может, он все эти годы не так ходил? Наука же не стоит на месте, да и люди там собрались далеко не последние - цвет нации. Читает. Пометки для себя делает и не спешит - время позволяет. "Спину при ходьбе рекомендуется держать вертикально" - гласит наказ. Ну что ж¸ верно, меткое замечание, соглашается Веня, хотя тут же напрашивается вопрос: а как ее горизонтально держать? Попробовал - не получается. Ну да ладно, им там наверху видней. Дальше читает, в смысле, знакомится с указом. "Ноги перемещать попеременно, движение начинать либо с правой ноги, либо с левой, руки при этом желательно пускать в обратном направлении, в крайней случае, никуда не пускать. Смотри иллюстрацию на обороте". И главное, "при движении всегда придерживаться правой стороны, независимо от того, куда вы направляетесь - вперед или назад. В том случае, если вы никуда не направляетесь, желательно освободить трассу, приняв вправо по ходу движения, которое вы осуществляли накануне. При случайных столкновениях следует немедленно прекратить движение и первым попросить прощения. Варианты извинений указаны в приложении. Длина шага при перемещениях должна соответствовать формуле: корень квадратный роста тела, помноженный на вес тела плюс минус ускорение, вызванное свободным падением, но не более одного метра. Скорость перемещения в каждом случае индивидуальна, но не должна превышать пятнадцати километров в час".
Отмахать пятнадцать километров Веня, конечно, был не в состоянии - не позволял дефект ноги, но и указ он воспринял с пониманием - впредь и всегда придерживался правой стороны. И что удивительно, уже через неделю в обществе произошли разительные перемены. А если вспомнить, что указы поступали регулярно, то и жизнь постоянно менялась. Нельзя сказать, что именно данный документ не оставил Веню равнодушным. Другие, не менее, важные постановления, не только вносили коррективы в повседневную реальность, но и предвосхищали события. Все, что требовалось, - составить аргументированную бумагу и направить в Центр общественных инициатив. Рассматривали предложения достаточно скоро - уже через неделю приходило извещение, подтверждающее получение. А как там дальше - следите за указами. Да и следить не нужно, наготово в понедельник принесут, все, что требуется, - внимательно прочитать и принять к исполнению.
Про рыбалку Веня прочитал в одной древней книге. Прочитал и задумался, оказывается, на заре человечества каждый обеспечивал себя продуктами самостоятельно. Захотелось рыбки? Куда ты отправился? Не в магазин, а на речку и сидишь на берегу пока не поймаешь. Это уже потом торговля родилась, потому как каждый день рыбу есть - с ума сойти можно. А если у тебя речки под боком нет, а рыбки хочется? А еще больше хочется по утру встать, удочки собрать и отправиться встречать рассветы расписные и солнышко красное. Послушать, как звенит на зорьке тишина задумчивая, глянуть на синеву небесную, зацепиться взглядом за облака воздушные, а если повезет, то и вспорхнуть - пронестись птахой легкомысленной ввысь, оторваться от грешной и тягостной поверхности своего пребывания и задуматься. Всего лишь на мгновение, на секундочку окинуть окружающее тебя пространство и восхититься талантом создателя. И духом в мир войти, и союзом себя скрепить единым. Застыть в великом творчестве нерукотворном и наблюдать восторженно, как вращается под тобой земля - ковер божественный. И надобности нет, как и усилия, ни правой ногой, ни левой. И нет там вертикали - перешла она в горизонталь, длина шага - мысль космическая, корень квадратный из бесконечности - всесовершенной и премудрой, всеблагостной и вездесущей - дарованной каждому в равной мере.
И что же получается, - думает Веня, глядя на застывший поплавок, - если вся эта благодать доступна каждому, значит, и каждый доступен создателю? И знает он не только число рода человеческого - прошлого, настоящего и будущего. Ему подвластны и движения мысли, сердечные сокращения и помыслы. Число атомов - худых и хороших, - слов и дел - все они также чувственны, как чувственна природа - мир, в который мы пришли.
Умная книга, хотя и забытая, писанная, когда трава была еще зеленой, а небо синее, соль соленой, а люди множились, сохраняя и передавая из поколения в поколение ген особенный. Чтобы спустя тысячелетия позволить предку необразованному глянуть на мир иной - современный и для него непонятный. Глянуть глазами своего дальнего родственника, который и знать не знает, что несет в себе не только теплотворную субстанцию, но и все предшествующие поколения.
Чудно, - рассуждает Веня, - если у меня одна нога другой короче, так и родственник мой триста лет назад страдал от той же болезни? Он что, кроме этой напасти, не мог ничего лучшего мне передать? Почему, спрашивается, должен я за него хромать и сейчас? Операцию сделать? Ногу удлинить? Нынче никаких проблем - только заявку подай, а он не хочет. Никто кругом не хромает - он видел, - только Веня, слегка припадает на левую ногу и только когда спешит. За себя ему нисколько не обидно: напротив, он даже чувствует какую-то гордость. Хромой-то только Веня, все они - эти клоны совершенные - и ликом приятные, и статью привлекательные. Женщины - взгляд не отвести, мужчины - сама мужественность. Да только пустые они! Нет у них в генах тех дальних родственников, что порой заявляют о себе самым неожиданным образом. Прежде это называлось дежа-вю. Когда понимаешь, что ты уже чувствовал, видел и слышал, что именно - не важно. Солнце ли над головой, смех задушевный, усталость в теле или радость бесконечную. Не ты один маешься от жары, заливаешься от счастья слезами или вздыхаешь после дальней дороги. Сначала вздохнет тот, другой, из прошлого, а ты повторишь его вздох, не успеешь пожаловаться - а за тебя уже произнесли - они тоже утомились, прошли-то сколько? А с больной ногой? И получается, что одна и та же нога ковыляла что триста лет назад, что сейчас. Кому более тяжко - тебе или ей?
А вдруг мой прадед промыслом занимался рыбным? В моря ходил отважно, воевал со стихией и сети забрасывал, как Христос - мученик из Назарета. Пришлось, бедняге, скорбность бытия познать во всей ее красе. И его касалось как бы бесчисленными руками своими солнце, сообщаясь со всеми телами, проникая в них, проходя насквозь, согревая и поддерживая. И старик мой вытирал излишки влаги, а вместе с ней и соль, сочившуюся с морщинистого лба. Род человеческий - древо единое, а он - ветвь высохшая. И куда тянется корень? И что бежит, какие соки питают его? Хорошие либо плохие? Нога-то болит - ноет, зараза, стало быть, где-то там - еще дальше в темном прошлом и причина лежит, а вместе с ней и грех. Значит, не устоял, то ли по неразумению, то ли от соблазна. Лучше по неразумению, кара прежняя, яд живет долго и отравляет медленно - сердце сопротивляется.
Поплавок вновь дернулся, кажется, в третий раз. Другая рыба подошла и тоже третья, две первых не умней были - сытые они, хотя и любопытные. Надо ждать, - думает Веня, - пусть, сволочь, заглотнет, иначе не справиться мне с ней - упущу. А если увижу рыбу и упущу - совсем плохо станется. Нельзя мне промашки допустить, для меня это вызов, а уж потом рыба. И мечтать мне нельзя - позволить пылкому воображению взять верх. А мысль скользит - летит впереди Вени, он же ее отпустил, вот она и обрела самостоятельность. Предстает мысль в образе нарядном и вполне правдивом, как того Веня и желал. Тянет он рыбу - большую скользкую тварь с помутневшими глазами, и начинает с ней сражаться. Задыхается от возбуждения, по берегу катается и не может поверить в чудо. Не рыбу он поймал - ухватился за хвост фортуну! Веня теперь знаменит! Он суперзвезда!!! Восторженные репортажи в прессе, выступления по кабелю. О нем пишут, его снимают, приглашают, восхищаются, боготворят. "Веня и рыба. Рыба и Веня". Прерывается заседание Организации Объединенных Наций и взволнованный председатель сообщает о великой радости поистине мирового масштаба. Информационные агентства с пометкой "срочно" спешат сообщить о небывалом событии. Веню приглашают в администрацию и дают понять, что ему светит орден за заслуги перед отечеством. Не исключается и возможность включения его в списки на присуждение Нобелевской премии.
Ну что тебе стоит, - говорит мысленно Веня, - прикуси наживку, а все остальное я сделаю самостоятельно - и вытащу, и общественность в известность поставлю. Есть мы тебя не будем, мы тебе памятник соорудим в полный рост или бюст сделаем. Цветы свежие принесем, и твоим именем назовем улицу. Однако поплавок безутешно замер и даже как-то съежился, словно оправдываясь в том, что надеждам не суждено сбыться.
Телефон зазвонил, как всегда не вовремя. Почему он его не выключил?
- Слушаю, - сказал Веня, не теряя, впрочем, присутствия духа и веру в лучшее.
- Вениамин Александрович, простите за беспокойство. Я вас не оторвал от важного дела?
Порфирий Степанович Бурлаков - удивительно беспардонная личность. На всем белом свете вы не найдете столь навязчивого человека. Как он себя любит! Как о себе заботится! Любовь к самому себе чувствуется во всем, даже в произношении и выборе слов - Бурлаков в них купается. Снимет портки, разбежится... но не прыгнет, а пальчиком попробует, а уж затем осторожно опустится. Нос свой длинный зажмет и окунется. А плавает как? В смысле, общается. Головенку гордо перед собой несет, а если нужно повернуться, минута уйдет, прежде чем он повернет свое любимое тело. Звонит Порфирий Степанович в самый неподходящий момент. Как это у него получается - загадка. Сказывали, однажды Бурлаков позвонил одному товарищу за минуту до его кончины Можно было, конечно, принять данный факт и вовсе не как факт, а как плод неразумного воображения, не знающего границ приличия. Однако утверждают, имелись свидетели - те, кто находился в этот судьбоносный момент рядом с покойником. Сам покойник, еще в полном здравии, сидел в кресле и умирать никоим образом не планировал. Вот тут Порфирий Степанович и звонит, и вновь по мобильному. Мобильный, это такая зараза, что никуда от него не денешься, если только выключить окончательно. И забыть, куда ты его положил. Хотя совершенно забывать также вредно - вдруг пожелают с тобой связаться люди близкие или находящиеся в родственных связях. А тут родственники сгруппировались возле покойного, ну чтобы его поддержать. Звонит Бурлаков настойчиво, а когда его соединили, говорит, мол, с вас триста рублей. Какие триста рублей? Как какие! Все уже давно решили, утвердили, извольте принести в понедельник триста рублей! Вам что, триста рублей жалко? Ничего не понимаю, какие триста рублей? - отвечает абонент. Как какие? На похороны товарища. Он, конечно, еще не знает, что мы собираем, но лучше заблаговременно. Вот тут товарищ и умер.
- Не оторвали, - говорит Веня, - вот если бы на работе вы ко мне обратились, Порфирий Степанович, тогда, может, и оторвали бы, а так у меня выходной.
- Ну и славно, - обрадовался Бурлаков, - люди все разные и откликаются нынче на инициативы крайне неохотно.
- Инициативы?
- Да, инициативы. Подписи собираем.
- Интересно, - заметил Веня, - и куда на этот раз?
- За мир во всем мире.
- А что их собирать, - поинтересовался Веня. - у нас, насколько я осведомлен, и так мир.
- Так-то оно так, - согласился Бурлаков, - однако развитие общественных отношений не исключает конфликты. Возьмем, к примеру, Ближний Восток.
- А что Ближний?
- Как что? Вот если бы он был Дальним Востоком, а то он Ближний, можно сказать, совсем рядом - десять минут полета. Штаны с рубашкой успеешь натянуть, а ботинки уже не знаю, вряд ли. Хотя, настаивать я не могу, если вы против мира во всем мире, дело хозяйское, никто вас насильно не принуждает. Акция добровольная и подписи, таким образом, получаются добровольные.
- Много собрали?
- Сейчас я вам скажу... отдел информатики выступил единым фронтом, в хозяйственном отделе, кроме Николаева, также все подписались.
- А что Николаев? - уточнил Веня.
- Иван Петрович в командировке, будет дня через три. Человек он сознательный и всегда с удовольствием поддерживает мирные инициативы.
- И я поддерживаю - подал голос Веня, - надо, значит, надо. Распишитесь там за меня, Порфирий Степанович.
- Расписаться - я распишусь, никаких проблем. А как быть с деньгами?
- Какими еще деньгами?
- Веня, - вздохнул Бурлаков, - до чего все-таки ты наивный! Мир он же средств требует! А так любой дурак может организовать мир во всем мире.
- И сколько требует мир во всем мире?
- Триста рублей.
Странная какая-то цифра. Аркадия Филипповича хоронили: срок контракта у него закончился - триста рублей. На новоселье Танюшке опять триста! На мир во всем мире и вновь триста. А вдруг Порфирий Степанович дальше трехсот считать не умеет? Спросить, что ли? Вот только как спросить? Он же был сотворен самым, что ни есть, примитивным образом и пороков человеческих унаследовал немеренно. И обижаться умеет, и смеяться громко. Глаза выпучит, рот откроет и уж потом произнесет что-либо несуразное. То ли гы-гы-гы, то ли га-га-га. В общем, неуправляемая реакция организма.
- Думаете, хватит? - сомневается Веня, - сумма несерьезная, что на триста рублей купишь? Был я тут на днях в продуктовом магазине, цены я вам скажу...
Порфирий Степанович кашлянул.
- Веня, причем здесь продуктовый магазин? Мы о чем с тобой говорим?
- О мире во всем мире.
- Именно! О мире! Вдумайся, это же инициатива, чтобы синее небо над головой, чтобы наши ребятишки с радостными и светлыми лицами... у тебя дети есть?
- У меня нет, - честно признался Веня, - у сестры есть. Но они мне как родные.
- Вот видишь! - обрадовался Бурлаков, - и у тебя будут. Поэтому нужно позаботиться сегодня, а то родится у тебя мальчик, а там, понимаешь, война идет.
- Где?
- Как где? В мире!
- На Ближнем Востоке триста лет идет и ничего - привыкли.
- Они - да, они привыкли, а нам зачем привыкать?
- Вопрос можно?
- Только короче, мне еще на третий этаж бежать, - сообщил Порфирий Степанович.
- А на третий-то зачем?
- Просили зайти.
- Вопрос мой такой, - начал Веня, еще не зная, каким образом сформулировать мысль, - мир же большой, можно сказать, огромный. В прежнее время, когда отсутствовали современные средства доставки, чтобы попасть из одной точки в другую требовалась неделя, если не две. Сядешь в поезд и едешь неделю - в окно смотришь, книжки читаешь и думаешь - что же это за мир такой, если нет ему конца и края?
- И чего? - спросил Бурлаков.
- Едешь и в окно поглядываешь. А там - за окном ландшафт - березки кудрявые, либо сосенки стройные, а бывает равнина или, того хуже, степь. Голо и грустно - взгляду не за что уцепиться, а все однако думаешь, а, может, кто-то за тебя думает, а ты наблюдаешь, как он думает. У нас же, Порфирий Степанович - гены. Только у вас - одни, а у меня другие. А если сказать иными словами, более доступно, сидит в каждом из нас не одна сотня потомков, понимаете?
- Так, так, так, - неожиданно заинтересовался Бурлаков, - вполне возможно, да и как невозможно, если все мы откуда-то произошли.
- Каждый - целый мир. И жил он тоже в мире, в смысле, что-то же его окружало, некая объективная реальность. Может, конечно, и не была она в полной степени объективной, все же подход-то имелся индивидуальный, для каждого свой. Поэтому получается, уже как бы два мира - тот, что внутри, и тот, что снаружи.
- А что, может быть, - согласился Бурлаков.
- Однако и тут кроется ошибка, - продолжил Веня, - они же не только у нас в генах остались - потомки-то наши. Это, так сказать, материальная составляющая, а как быть с душой? Душа-то нам не принадлежит. Ни нам, ни нашим потомкам - космосом она дана и в космос отправится.
- Отправится, - вновь согласился Порфирий Степанович.
- Так это еще один мир!
- Третий, что ли? - по-своему понял Бурлаков и тут же встрепенулся, - тогда будем собирать по девятьсот рублей.
- Порфирий Степанович! - излишне эмоционально воскликнул Веня, - три мира только в одном потомке, а сколько их было - нам знать не дано. Да и как узнать?
- И что же делать?
Веня тяжело вздохнул.
- Мир, как некая субстанция, никуда не денется, - после паузы продолжил он, - однако мир без перемен есть застой - плесень в банке. Развивается мир по своим законам и правилам. И мы его по мере возможности изменяем, а разве это не война? Сколько у нас в отделе старожилов? Раз, два и обчелся. А этим, другим, плевать, мир будет или война. Сдали они по триста рублей? Сдали. И по девятьсот сдадут - не сомневайтесь. Мне, если честно сказать, и девятьсот рублей жалко, и триста жалко. А потом, как было сказано? В добровольном порядке, а кто добровольно лишит себя кровно заработанных? С другой стороны, напрашивается вопрос - к чему собирать деньги? От них же все зло! Вспомните, как было замечательно, когда отменили деньги? Приходишь и берешь, все, что пожелаешь.
Порфирий Степанович пустил морщинку, вспоминая недалекое прошлое. Действительно, как было замечательно. В качестве эксперимента решили провести акцию, на месяц упразднив товаро-денежные отношения. За неделю опустели полки в магазинах - вывозили фурами. Бурлаков пожелал себе немного - новый диван, путевку в санаторий и остальное по мелочам. А потом глянул на вакханалию, что творилась кругом, и не удержался - сменил все, что можно сменить - зубы новые вставил и в круиз записался, правда, на следующий сезон и только во втором классе.
- Веня, а можно личный вопрос?
- Да ради бога! Я все равно в отпуске, - согласился Веня и на всякий случай дернул поплавок.
- Хотя можешь, конечно, и не отвечать.
- Почему бы и не ответить, - тотчас возразил Веня, - если вопрос и в самом деле личный, значит, касается он меня, моего внутреннего мира. И получается, что мой мир вам и вовсе не безразличен, стало быть, и я вам тоже не безразличен. Пусть даже и праздный интерес, поверхностный, все равно приятно, когда кто-то тобой интересуется.
- По нынешним временам, - начал Бурлаков, - триста рублей и вовсе не деньги. Сам говорил, ничего на них не купишь, а отдать жалко. Почему?
- Вот и вам, Порфирий Степанович, жалко.
- Если честно... жалко.
- А почему?
- Как почему? Сегодня они триста рублей, а завтра уже шестьсот - вот тебе и ответ. Но это ответ мой, а твой?
- По мне, Порфирий Петрович, и рубля жалко. Так жалко, что и объяснить себе не могу, хотя и пытаюсь. Возможно, от бедноты моих дальних родственников, а возможно, от скупости. Кто они были - нищие или богатые - не знаю. Но чувствую, от них все происходит. Не насладились они в полной степени достатком, а может, и вообще того - бедствовали, каждую копейку считали...
- Мои, вероятно, тоже бедствовали, - перебил Бурлаков, - фамилия-то мне какая досталась, чувствуешь? И денег всякий раз жалко. Интересно, Николаеву тоже жалко?
- Думаю, жалко, Иван Петрович из наших, из настоящих. И книгу он мне дал - нынче таких книг уже никто не читает.
- Хорошая?
- Изумительная! Настоящая бумажная книга, - воскликнул Веня, - а странички шуршат. Как ты ее тронешь, тут она тебе и ответит. Вздохнет и поведает историю или совет даст. Сидишь и читаешь, так долго, как захочешь. Можешь на диванчик прилечь, не возражает, терпеливо дожидаясь твоего интереса. Чудно, право. Я, если честно, и понять сначала не мог - хорошо или плохо? Чувствую, что-то не так, а что именно - не пойму. Мы же как привыкли? Слушать, а тут буковки в слова складываешь и скользишь, бежишь за автором - чего он там хотел сказать, какой мыслью поделиться? А мыслей и в самом деле рождается много - сам себе удивляешься и понимаешь, до чего умны были наши предки. А труда сколько? А старания? Только чтобы прочитать самостоятельно не день и не два требуется. А написать? Это же какой труд, а здоровья сколько? Сидишь неподвижно и по клавишам стучишь. Час стучишь, два, неделю, другую! Порфирий Степанович, это же пытка! Невозможно в одной позе и без движения! А они без движения, и чего ради? И ты без движения и не замечаешь каких-либо неудобств. Напротив, испытываешь удовольствие великое - пропадаешь для себя окончательно. Более того, себе и вовсе не принадлежишь. Растворился, а в чем, спрашивается? В чужих мыслях или фантазии буйной? И нет сил, как и желания, захватили тебя в плен, сдался добровольно на милость победителю. А победитель кто? Буковки!!! Обыкновенные буковки - выстроились они шеренгами, с фланга зашли и в тыл ударили. А ты и не заметил - глаза-то моргают, смотрят, да ничего не видят! Таинство происходит - волшебник заколдовал, накинул на тебя сети коварные - ты и не заметил. Схватил тебя за руку и повел, словно дитя неразумное. Вот, говорит, тропинка, я ее протоптал, а дальше сам шагай, не бойся, я всегда рядом, но мешать не буду. Иду, по сторонам оглядываюсь - любопытно все же. Как это можно? Да можно ли вообще? Из буковок отгрохать целый мир! Знаю, что декорации, вымысел и бутафория. Но и верить хочется, чудовищно интересно, а что там за косогором? Тропинка-то и в самом деле как живая - манит, окаянная, завлекает, как девушка - глазки плутовские и смеется, заливается колокольчиком. Ну как тут устоять? И речка уже блестит, заглядывает через ели мохнатые. Но заглядывает не менее коварно - приглашает посмотреть, оценить по достоинству. Еще один мир - водная фауна, а уж там рыба плавает. Почему, думаю, не попробовать? Вдруг и мне повезет? Только не в грезах моих, а наяву.
- Рыба? - спросил Порфирий Степанович.
- Рыба, - вздохнул Веня
Порфирий Степанович замолчал, вероятно, о чем-то соображая. А как сообразил, тут же и спросил - задал Вене вопрос.
- Ты что, рыбу ловишь?
- Ловлю, - отвечает Веня, - вот прямо сейчас и ловлю. Сижу уже который час и ловлю.
- Рыбу?
- Да, рыбу - настоящую, живую рыбу.
- Интересно, - с явным интересом заметил Бурлаков, - а как ты ее поймаешь?
- На червяка, Порфирий Степанович. Я его еще с вечера нашел - длинный такой червяк и шустрый. И что забавно, он прекрасно себя чувствует не только в дерьме.
- Фу! - сказал Бурлаков. - Ты что, его руками брал?
- А как его иначе возьмешь? Только руками. Признаюсь, возникло во мне некое чувство отвращения - червь, как сами понимаете, вызывает не самые положительные эмоции. Склизкий, во-первых, но и это не главное. Главное - ассоциации, а уж тут все зависит от вашей фантазии - куда мысль скакнет. У меня скакнула так, что и рыбачить расхотелось - на философию потянуло. Вот думаю, кем нам всем суждено стать. Ужас какой-то! А другая мысль подсказывает: а что, если я рыбу на Аркадия Филипповича ловить буду? Вдруг это некто иной, как сам Аркадий Филиппович? Его же утилизировали! Понимаете? По спине холодок пробежался, а в голове еще одна, уже другая мысль. Ну хорошо, поймаю я на Аркадия Филипповича рыбу, и что мне с ней делать? Съесть? Так я Аркадия Филипповича съем! А это химия!
- Веня, - говорит тут Бурлаков, - а чего ты рыбу ловить собрался? В магазин-то сходил бы, вот тебе и рыба, или... денег жалко?
- Рыбу, - отвечает Веня, - ловлю я по зову сердца, я же никогда прежде не ловил. С другой стороны, в магазине рыба не настоящая, искусственная она. А потом мне важен сам факт, а не рыба. Если я все же поймаю, это будет прямой вызов науке. Значит, она самостоятельно размножаться может, без ученых! Сколько же я народных средств сэкономлю! Порфирий Степанович, дорогой, ты только вдумайся! Ничего делать не надо - только позволить рыбе размножаться, а затем выловить, но в разумном количестве... а мира, Порфирий Степанович, никогда не будет.
- Как это? - удивился Бурлаков.
- Мир - гибель для человечества, тихий исход в некуда, несбыточная и наивная мечта.
- В книжке прочитал?
- В книжке, - признался Веня и в следующее мгновение издал радостный вопль.
А еще через секунду зазвенела натянутая серебристая нить, дернула и потащила за собой Веню. И все-таки она есть! Огромная живая рыба, которую он сейчас поймает! Еще немного, еще чуток...
Спустя два дня Бурлаков вновь собирал со всех сослуживцев по триста рублей, а Веня и в самом деле стал известной личностью - некролог о его гибели в пасти огромной хищной рыбы появился не только в местных, но и центральных электронных средствах массовой информации. По мнению ученых, был это какой-то страшный мутант, который не только умел плавать, но и летать. Как иначе объяснить тот факт, что оказался он в луже? А еще через неделю Порфирий Степанович принялся собирать подписи, чтобы изъять все книги бумажные - чтобы странички в руках не шуршали, чтобы не отравляли они мозг и не уносили каждого в мир грез и фантазий пакостных, чтобы здоровой была нация или, хотя бы малая ее часть.