С Василием Ситниковым приключился крайне забавный случай. Зимой дело было перед Рождеством. Снега навалило, как и положено - с утра на улицу не выйти. Толкнул дверь - не открывается. Еще раз толкнул, а она как стояла на месте, так и осталась стоять. Ребятня балует, решил Василий. Пацаны - всегда пацаны, двести лет назад или триста - любят озорничать. Дверь палкой подперли снаружи - все же праздник ожидается, а им невтерпеж.
Другой какой мужчина рассердился бы непременно - выругался бы, слово грязное молвил, а наш Василий улыбнулся - взял и еще разок толкнул дверь уже плечом. А та скрипнула и отворилась - совсем немного, обозначив крохотную щелку. Глядит Василий - нет никакой палки, и жерди никакой, - снег кругом, а куда денешься? Ночью, видно, навалило, пока он спал. И все же Василию пришлось выругаться - не сильно, а просто выразить таким образом, охватившие его чувства. Глупая ситуация - из дому не выйти! Если только окно высадить - именно так он и поступил. Забрался по скрипучей лестнице на чердак, где больно ударился головой о стропила. Кстати, не в первый раз - место там какое-то заколдованное. Он и тряпочку повесил, чтобы не забыть. А тут как вспомнишь - темно кругом, и мысли все о другом. Отжал слегка досочку, за ней другую и высунул голову. Хорошо! Морозец утренний вмиг разбудил Василия, умыл ветерком колючим и за шиворот прыгнул - тоже, видно, озорник, балуется.
Если влезла голова, влезет и все остальное, - вспомнил Василий и, не задумываясь, протиснулся дальше. Протиснулся и тут же застрял. То есть голова и плечи оказались на свежем воздухе, а, зад, простите, остался там, где он и был - на чердаке.
- Ничего не понимаю, - растерялся Василий, - у меня что, попа шире плеч?
Напомним в двух словах об особенностях мужской фигуры - самое проблематичное с точки зрения объема место у мужчин, конечно, живот, который начинает расти, когда рост других важных органов заканчивается. Живот растет незаметно, и даже коварно. Утром он может быть меньше, а вечером больше, что также вводит в заблуждение и лишает бдительности его хозяина. Поэтому ситуацию, в которой оказался Ситников, ко всему прочему можно назвать еще и внезапной.
Итак, висит Василий между небом и землей и думает, как ему поступить. Кричать - глупо. Никто его не обижает, опасность для жизни также отсутствует, пожара не предвидится, а какими еще могут причины, чтобы здоровенный мужик звал на помощь? Подышал Василий, сил набрался и как... рванет! И застрял еще больше. Если прежде можно было свободно вращать головой и следить за окружающим ландшафтом, так сейчас кроме снега и стены собственной избы что-либо еще разглядеть невозможно.
- Василий, - вдруг услышал он, - ты чего там, парень, делаешь?
- Снег решил почистить, - честно признался Ситников.
- Снег? На крыше?
- Какая крыша! Это ты... Степан?
- Нет, это не Степан, да и что твоему Степану в такую рань приспичило?
- Коля?
- А вот и не Коля, - хихикнул голосок.
- Мишка! - обрадовался Василий, - слушай, Мишка, выручай! Дверь ночью снегом занесло, вот я и решил сигануть через чердак. Голова и плечи влезли, а задница застряла.
- Булдаков это, Максим Петрович Булдаков, - сообщил голосок и вновь хихикнул.
Плохо, очень плохо, чудовищно плохо!
Максима Петровича Булдакова, в народе прозванного Замухрышка, Василий видел пару дней назад. Он его не только видел, но и выдал увесистый, и не к чему не обязывающий пинок под зад. Василий даже не знал, что Максима зовут Петровичем.
- Выручай, дружок, у меня надежда только на тебя, - грустно произнес Василий, чувствуя беспомощность своего положения.
- Максим Петрович, - напомнил откуда-то снизу и справа Булдаков.
- Выручай, Максим Петрович, - исправился Василий.
- Значит, решил снег почистить?
- Ага. Навалило, как видишь, снега, дверь дергал, дергал, а потом через чердак решил.
- Застрял?
- Застрял, Максим Петрович, самым позорным образом застрял.
- Основательно?
- Дыхнуть невозможно, ты меня, Максим Петрович, подтолкни слегка, а уж дальше я как-нибудь сам.
- Подтолкнуть, говоришь?
- Да - подтолкни, любезный.
А как я тебя подтолкну, если ты дверь изнутри закрыл?
- Неужели, закрыл? - похолодел Василий. - Быть того не может!
- А лопата? Где мне лопату взять? К твоей двери и не подойти, гляди - сколько снега, утонуть можно! Да тут только чтобы к двери подобраться, час уйдет.
Василий выругался.
- Чего?
- Да так - ничего, это я про себя, мол, придурок законченный, ума нет. Максим Петрович, ты на меня обиды-то не держи...
В морозном воздухе запахло паленным - вероятно, Булдаков закурил цигарку.
- Что ты там про обиду говорил? - минуту спустя уточнил он.
- Говорю, не держи на меня обиды... без всякого злого умысла получилось.
- А-а-а! Это как ты мне под зад дал? Кстати, я так и не понял, может , объяснишься?
- Максим Петрович, - Василий глотнул порыв холодного ветра и едва не поперхнулся, - не было никакой причины, и обиды не было - с дуру я.
- Как с дуру? Чего-то я не понимаю. Дать под зад без каких-либо на то веских оснований? Потехи, что ли, ради?
- Именно, настроение прекрасное было.
- Интересно! А я и не знал, что тумаки раздают под прекрасное настроение. Занятно. А если бы у тебя скверное настроение было, что тогда?
- Ухо.
- Что, ухо?
- Ухо, кажется, начинает замерзать, - подсказал Василий, - правое.
- Правое? Без уха плохо, без уха внешний вид уже не тот, и вопросы у людей возникают. Наш народ страшно как любопытный. А тут молодой, ухо отсутствует - не инвалид, но близко к этому. А ты вот что, ты рукой-то разотри, да не жалей себя, от души старайся, чтобы слезы пошли.
- Не могу я, Максим Петрович, никак не могу, ни рукой ни ногой, - и Василий почувствовал, как по лицу побежала слеза.
- Ты паниковать-то брось! Подумаешь, ухо у него замерзло! Вот сейчас докурю и будем думать, что с тобой делать.
- Христа ради!
- А господь тут при чем? - удивился снизу Булдаков. - Он же тебя не просил в дырку лезть! Да и сам ты взрослый мужчина - неужели не видно: не влезешь! А тебе, Василий, честно скажу - сюда и я не влезу. Никто не влезет!
- Они мне знак подали, а я, дурак, не понял.
- Знак? Какой еще знак?
- Головой о балку ударился!
- Ты? - уточнил Булдаков.
- Ага. Как на чердак-то залез, сразу головой.
- Думаешь, знак?
- А что же еще? Думаю - знак, Петрович, ты уже покурил?
- Сейчас... при курении спешить не полагается - вредно старики говорят. Курить нужно с чувством и с толком. Вот ты думаешь, я сижу и цигаркой балуюсь. А я, может, прикидываю, как тебя лучше спасти. Хотя, честно скажу, первая мысль была мимо пройти. А затем любопытство во мне взыграло. Чего, думаю, Василий, в такую рань делает? А ты, выходит, погибаешь медленной и мучительной смертью. Не порядок. Знак, говоришь, был? А ты и внимания не обратил. Пусть будет по-твоему, пусть был знак, однако напрашивается другой вопрос. А почему ты? Почему не Мишка или Колька? Грехи, стало быть, за тобой водятся. Небольшие, но грехи. И посылает тебе апостол Петр гонца в моем лице. Я же никуда идти не собирался! Сижу себе и сижу - дел у меня срочных, чтобы в такую рань, никаких. На улице морозно и темно...
- Ухо, - прошептал Василий.
- Не перебивай! Нормальный цвет у твоего уха... нетерпеливый больно. Так вот, сижу я и слышу, как мне кто-то говорит. Сходи-ка, говорит, Максим, пройдись по улице. А какого рожна мне на улице делать? Я что - улицы не видел? Однако накидываю полушубок и толкаю дверь.
- Не открывается.
- Почему не открывается? Это у тебя не открывается. Как бы я на улице оказался, если бы она не открылась? Нелогично. Иду, снежок утюжу и думаю: померещилось или и в самом деле со мной кто-то беседовал. А если беседовал - к чему бы это? А тут ты - погибаешь медленной и мучительной смертью. Со всем согласен, и с твоими грехами, и со своими, но почему именно я!
- Не понял, - произнес Василий.
- И я не понял! Почему именно я должен тебя спасти? Говоришь, с дуру пнул, потехи ради, а синяк, знаешь, какой? Жалко, не можешь, ты парень, глянуть на мой синяк. Задница, хоть место и второстепенное, однако чувствительное и обидчивое. По правде говоря, Василий, я на тебя обиды не держу и готов забыть досадное недоразумение. Да и пнул ты меня как? Молча! Словом грубым не обмолвился, ничего не сказал - как хочешь, так и понимай! К вечеру забыл, а утром, как встал, тут и вспомнил, и напомнил мне никто иной, как моя задница - говорю же, ужасно впечатлительное место. И что мне, прикажешь, после этого делать?
- Христа ради, Максим Петрович... - прошептал Василий.
- Ну хорошо, спасу я тебя - окажу любезность, так ты завтра забудешь! Хуже того - вновь пнешь меня под зад.
- Кольку позови.
- Ага! Дурака нашел! Колька ко мне еще хуже тебя относится.
- Тогда Мишку.
- Чтобы вы потом мне вдвоем бока наломали? Знаешь, Василий, не такой я законченный идиот, чтобы с Мишкой связываться! Его же вся деревня сторонится, собаки и те обходят, а к тому же он вчера был в гостях.
- Ну и что? Я тоже был.
- Так это вы плетень сломали? А то я смотрю, кто же так набезобразничал? Жерди по дороге валяются - не проехать, не пройти!
- Спорили мы вчера, - признался Василий, - вроде как дискутировали.
- Понимаю, аргументов не хватило. И о чем, интересно, вы спорили?
- Петрович, давай потом поговорим,... в туалет я хочу, сил нет терпеть...
Булдаков с понимаем кивнул.
- Вот и у меня так же. В самый неподходящий момент приспичит, тут на днях... в четверг, если не ошибаюсь, или погоди, когда из области приезжали? В среду! А тогда, значит, в среду. Собрание у нас, когда было? Тебя не было? Напрасно, я тебе скажу, совершенно напрасно. Обстоятельный докладчик попался - говорит и говорит, говорит и говорит. Я в первых рядах сидел. Думаю, встану - тут же место займут. Терплю. Пять минут терплю, десять, и представляешь - расхотелось! Про международное положение он классно объяснил, кстати, твой Мишка задал ему вопрос. От кого угодно ожидал, но чтобы Мишка! И, знаешь, о чем он спросил?
- Петрович, я уже больше не могу, - взмолился Василий.
- Это тебе только кажется. Я тут читал про человеческие возможности. Могу тебя утешить - они безграничные. Без еды и воды человек может свободно обойтись трое суток, главное, - меньше двигаться. А если есть желание четверо суток преодолеть, тогда не рекомендуется говорить.
- Петрович, ты не понял, я в туалет хочу.
- Это ты меня, Василий, не понял. Человеческие возможности и в самом деле безграничные. Ты постарайся отвлечься, перенеси внимание на какой-нибудь другой предмет. Не получается? А ты не сдавайся! Дай себе установку - я все могу!
Василий так и поступил - послал мысль в нужном направлении.
- Слушай! - неожиданно встрепенулся Булдаков, - а что если мы с тобой проведем эксперимент? Парень ты крепкий... сколько уже на морозе сидишь? Давай все же попробуем. Ты только представь, а вдруг и в самом деле получится?
- Что получится? - прохрипел Василий
- Рекорд! Занесут тебя в книгу... как ее?
- Гиннесса?
- Во, во! Гиннесса! Диплом дадут, а, может, и по телевизору покажут! Эх, Василий, завидую я тебе! Такой удивительный шанс!
- В туалет я хочу, Максим Петрович, очень хочу.
- Погоди, ты в туалет когда последний раз ходил?
- Не помню.
- А ты вспомни. Память-то напряги, неужели после вчерашнего отшибло? Ты, дурья голова, не понимаешь, что одновременно можешь пойти сразу на два рекорда. Один точно - международный, потому как у них в рубахах по морозу не ходят, а второй - еще как знать? Вспомни, убедительно тебя прошу, я даже название твоему рекорду придумал - "Экстремальное воздержание при минусовых температурах". Звучит неплохо. Про установку не забывай, постоянно себе напоминай. Так и говори: я все могу!
- Я все могу, - прошептал Василий.
- Уверенней!
- Я все могу, - повторил Василий.
- Уже лучше. Давай вместе.
- Я все могу, - произнесли оба.
Однако в следующую минуту раздался какой-то новый и непонятный звук.
Булдаков задрал голову и прислушался. Звук повторился.
- Я все могу, - прохрипел Василий и неожиданно... выпал из окна чердака. Вполне удачно и без каких-либо вредных для организма последствий - еще одна загадка для ученых. Еще через минуту в сугроб упала доска, с торчащими ржавыми гвоздями.
- Напрасно, - сокрушался Булдаков, помогая бедняге подняться, - и чего ты добился? Рожей-то в снег может каждый дурак, а вот чтобы на рекорд, чтобы силу воли проверить... делать-то что собираешься?
- Я-то?
- Да, ты-то?
- Перекурю для начала. Сигареткой, Петрович, не угостишь?
- А как же! - засуетился Булдаков, - обязательно покурим! Такое дело! И я вместе с тобой покурю. Эка, как у тебя ловко получилось. Скажу честно - не ожидал!
- Главное, Петрович, поверить в свои силы.
- Помогло?
- Еще как помогло!
Покурили, наблюдая, как всходит солнце - круглый и мало аппетитный блин. Деревня просыпалась - стройные и явно сонные дымки медленно полезли на небосвод. Где-то забрехала собака, где-то звякнуло пустое ведро.
- Ну, так я пойду? - Булдаков стряхнул с шапки снег и вопросительно посмотрел на Василия.
- Да, да, - как-то растерянно ответил тот и проверил мочку уха.
- Не замерзло?
- Похоже, не замерзло.
- Ну, так я пойду, - повторил Булдаков и повернулся.
Секунду - другую Василий размышлял, после чего плюнул на снег и отвесил тумака - пнул Максима Петровича ногой под зад. Пнул просто так - без каких-либо на то веских оснований, потехи ради. Настроение было прекрасное.