Дуняша прижимала к груди с каждой минутой тяжелеющий сверток.
- Крошечка ты моя, погоди, потерпи маленько, сейчас уж скоро, - она с опаской смотрела на большие дома, широкие улицы... А вот и река... каменный, с узорчатой оградой, мост... Проехали по мосту, а где же остров-то? Кучер оглянулся:
- Ну, вот тебе остров Васильевский, а дальше-то куды?
- Так к барину, графу Василевскому, аль к Эрнесту Васильевичу, - Девушка растерянно смотрела по сторонам. Казалось, со всех сторон на нее надвигались страшными глазницами громады зданий.
- Сказывай, какая улица, тут все дома барские... - Ванька недавно работал на извозе, но чувствовал себя завсегдатаем.
- Так сказывал - на острове... а тут целый город...
Ванька смотрел на деревенскую, замотанную в шаль молодуху: "Едут, ничего не знают, а денежки-то небось припрятала"
- Все, девка, слазь - некогда мне с тобой лясы точить. Давай плати. - Он остановился на углу 8-й линии и Малого проспекта.
- Я же уже платила, - Дуняша достала припрятанный узелочек со своими девичьими сбережениями: добрый барин то на бусики, то на платочек даст, а она копила - хотела сапожки лаковые... вот как теперь пригодились! Отсчитала три копеечки, остальное спрятала на груди.
- То при посадке, а теперя на месте, - отвел жуликоватые глаза извозчик. Подсобил молодухе, обхватившей двумя руками младенца, слезть с повозки, подал ей узелок.
- Вон там будка городового, видишь: дядька в форме ходит - он те подскажет... а у тебя докУменты есть?
- Какие? ты что? ... мы погорели...
- Без документов он тебя в участок заберет! А ребенок-то чей?
- Говорю же тебе: погорельцы мы....
- Ой, девка, плохи твои дела: как пить дать заберут. - Ванька с чувством выполненного долга подтянул потуже кушак, забрался на облучок.- Прощавай! Но-о-о! Пошла, родимая...
Колеса уходящей повозки застучали по брусчатке. Дуняшка осталась стоять посреди улицы. Мелькали редкие прохожие, никто не здоровался...
Дуняша увидела, как дядька, которого извозчик назвал городовым, повернулся в ее сторону. Еще и правда заберет... отвернулась и двинулась прочь... подальше...
Неподалеку виднелись купола церкви. Скорее туда! Но устала, ноги не держат... Решила зайти во двор - передохнуть, однако дорогу ей преградил детина в кожаном фартуке:
- Ты к кому?
- Я барина ищу, Эрнеста Васильевича...
- Тут нет такого. Адрес знаешь?
- Нет... - из-под лакового козырька на нее смотрели добрые глаза.
- Темнает уже, где ночевать-то будешь?
- Не знаю... мне бы дите покормить ... в тепло, - у Дуняшки все поплыло перед глазами.
- Ой, девка, пойдем... - детина в фартуке поймал ее под локоть, - в каптерке переночуешь... У тебя деньги-то есть? Да ладно уж - нешто не люди мы? Иди за мной... - мужик двинулся в глубь двора, Дуняшка, пошатываясь от усталости, пошла следом.
- Давай, проходи, у меня тут кипяточек есть. Ребятенка-то успокой, титьку дай...
- Не кормлю я, мне всего шестнадцатый годок...
- Не боись, я тебя не трону, у меня дочка такая же дурочка, как ты... Меня Прохором кличут, а ты, чья будешь?
- Я, Дуняша, у графа Василевского в имении жила...
- У графа, говоришь?
- Ага. Сперва в комнатах помогала, потом вот нянькой, а теперь -не знаю... Куда мне? Усадьба сгорела... Я выскочила... дите схватила, тут вот молочко от кормилицы... - мысли у Дуняшки путались. - Нужно покормить же...- Она размочила в молоке припасенный хлебный мякиш, закрутила в тряпочку - младенец успокоился, посасывая хлеб.
- Меня граф сироткой подобрал, в дом пристроил. Мои-то мамка с тятькой угорели, а я в сенках спала - Господь уберег... Хороший барин: сам-то он по службе уехал, а сосед Эрнест Васильевич приезжал, навещал... он тут на острове живет... и где этот остров? На реку смотрела - не видела острова... Извозчик высадил: вот те остров, а где?
- А фамилия как у этого Эрнесту?
- Да я и не помню - не русская. Он тоже на службе, у него имение с нашим рядом...
- Так чего ты, дуреха, не туда, а в город-то подалась?
- Так там, это... Степка... он нехороший... лезет... боюсь... Ты меня не мучь, дяденька... Ох, и натоплено у тебя, душно...
- Да у тебя никак жар? - Прохор подошел, глянул на девушку: глаза затуманены, щеки горят, на лбу испарина.
- Нет-нет, дяденька Прохор, это я устала, а трясет меня, потому как я озябла... Хорошо, вот кофту и шаль успела схватить... Я тут для ребеночка сберегла - это карточка, хозяин прислал жене своей... Дяденька, ты меня не гони... у меня копеечки есть...
- Девка, а если у тебя заразная кака болезнь? Я работу не хочу терять, тебе в лазарет нужно...
- А дите? Как же малютка без меня? - Дуняша привычно пеленала младенца.
- А какой толк от тебя, если ты не кормишь? - Прохор задумался. Он посмотрел на красивую карточку, на богатое одеяльце ребенка. "Не врет, похоже, про графа..."
- Как, говоришь, графа величать?
- Сергей Александрович, фамилиё у них Василевский...
- А дите, значит, графское?
- Да-а, а ты чего удумал? - Девушка из последних сил рванулась к двери.
- Куды, дуреха, сказал же: не обижу тебя... Тебе в лазарет нужно, а ребенка, чтобы не помер с голода, пристроить надобно... Я что подумал: вот на карточке этой имя напишем и отдадим в приют, а как твой граф найдется, аль сам будет искать, то все и образуется.
- Ты что, дяденька - в приют? Нет, я из деревни потому ушла - полицай грозился в приют ребеночка отдать...
- Так ты что же? Украла дите? - Прохор сел на лавку. - Документы у тебя есть?
- И ты про документы... - Дуняша совсем обессилев, опустилась на приступок на пороге.
Прохор подошел, взял ребенка: на него смотрели, словно васильки в поле, глазки...
- Глазищи-то! Ты что-то совсем ослабела, едва на ногах стоишь... Он поднял ее, усадил на лавку.
- Как крещен младенец?
- Симочка, Серафима... барин? Вы? - Дуне вдруг послышался голос барина... Это его ласковая рука гладила ее по голове... - А мы вас искали... горим, горим... Симочка...
- Все ложись, на лавку, постелил тебе... Ох, в лазарет тебя надо...
Прохор уложил и младенца рядом, взял карточку. Он был грамотным, потому ценили его и назначили старшим. Здесь, в каптерке, был у него карандаш.
- Сейчас напишем, а завтра отправлю: тебя в лазарет, ребенка - в приют.
Девушка бредила: "Барин, вы возьмите... не трожь меня, Степка, ты гадкий, я барину пожалуюсь... горим!"
"Может, барин и отблагодарит, что приютил вас, горемычных... Бог даст, и мою дуреху - Евдокию - кто пожалеет, без крова не оставит... Где ты, дочка? Не уберег я тебя и мамку твою не уберег..." Прохор взял карандаш, карточку и старательно вывел: "Крещена Серафима Сергеевна Василiевская", хотел подписать: "дочка графа", но передумал: "А вдруг и не графская совсем дочка, осерчает" Он положил карточку на стол, загасил лампу и вышел из каптерки: "Утро вечера мудренее. А сейчас пора к воротам - служба". Дворник тихонько прикрыл за собой дверь.
Дуняшка проснулась от детского плача. "Где это я? Ах, да, Прохор ... в приют... нет-нет только не приют" Перепеленала ребенка, накормила остатками молока...
- Симочка, деточка, разве граф простит меня, что не уберегла тебя... Да как же в приют? Меня граф в приют не отдал, как же я его дите отдам... Здесь церковь недалеко, сегодня праздник... там Боженька о тебе позаботится... Вот я тебя умою, а это покров твоей матушки, тоже подарочек графа... Вот ты какая умница, Тиш-ш-ш... что же это ты такая тяжелая стала?... Ничего... Боженька тебя сбережет... - она выскользнула из каптерки. Во дворе никого, тишина... Ворота открыты... Небо уже посветлело, скоро и зорька... А вон и колокольню видать...
Дуня, пошатываясь, двинулась по пустынной улице. Временами казалось - земля уходит из-под ног... Она останавливалась, прислонившись к стене, потом шла дальше. Вот и церковная ограда, вдали монах подметает дорожки... "Увидит тебя, зорьку ясную, тише... тут лавочка... простите меня, Симочка... Сергей Александрович...". Дуня положила дитя на скамью и вышла за ограду... спряталась за столбик... заплакала деточка... Она увидела, как монах прислушивается к плачу... Хватаясь за ограду из последних сил, Дуняша отошла подальше, повернула в какой-то двор и упала. В сознании мелькнуло: "Теперь Боженька позаботится... мамочка... тятечка... родненький"
Прохор вернулся из булочной: "Как же это я ворота не запер? Кажись, тишина... Зорька занимается - хлеб разнесу по господским квартирам, покуда теплый, тогда пойду уж будить деваху... как она там?" Он разнес хлеб и пошел в каптерку; во дворе уже подметали, подъехала молочница. "Во-время"... Взял лишнюю крыночку молока: "Чем дите кормить будет... спит, не заботится..."
- Вот я вам тут молока и хлебушка припас, - Прохор зашел в каптерку. Пусто...
Подошел к столу. Там лежал пятачок, постель на лавке прибрана... "Ушла. Куда же тебя понесло, дуреха? Вот я, балбес старый! Запереть ее надо было, куда она больная-то ... И здесь не уберег"
Он хотел было рвануть к городовому... "Нет. Не можно. Скажет: почему не заявил, куда делись? Теперь уж помалкивать надобно - за такое по голове не погладят: больная, да еще дите краденое! Все! Забыть, как и не было ничего!.. Молоко зачем? Себе, что-то худо, вот в груди ..."
Прохор быстро убрал пастель.
"Хорошая видать девушка, "копеечки у меня есть" - целый пятак оставила. Точно - дите графское... Забыл, забыл, ничего не видал, не слыхал..." - положил пятак в карман, еще раз оглядел каптерку: нет ли каких следов.... Чисто. У ворот звякнул колокольчик: "Кого принесло? Может, Дуня вернулась?" Он поспешил к воротам.
* * *
- Захарыч, пойду звать городового. Глянь: то ли больная совсем, то ли мертвая...
- Молчи ты! Потом измытарят допросами... беги за извозчиком, и чтоб ни гу-гу...
Быстро пошарил по карманам кофты, нашел на груди лежащей девушки узелок с монетками: "Бедолага, тебе уже и не понадобятся". Взял пятак, остальное сунул в карман.
- Отвезешь в лазарет. У ней документов нет. Только молчи, что здесь нашли, скажи: на дороге подобрал... Пятак тебе даю! Слышь, что велено?
- Да, ладно... - извозчик взял монету. "Это ж ценный пятак, да с самого утра -подвезло!" - в Покровскую отвезти?
- Тебе говорю: подальше, подальше вези, а то в Управе насидишься... Давай, гони!
Извозчик хлестнул лошадей. "Учи ученого! Чай, не дурак, понимаю..." Он знал: в Мариинской, что на Литейном, принимали бедноту, а ему как раз по пути - на Выборгскую сторону": Там и конюшня, и барак для извозчиков.
Подъехав к лечебнице, растолкал больную:
- Слышь?! Ты как там? - в ответ послышался стон...
- Жива... Давай, слазь, вон в ту дверь иди...
Он поставил Дуняшу на ноги и легонько подтолкнул к входу в лечебницу. Девушка, пошатываясь, побрела... открыла дверь... Едва переступив через порог, рухнула без чувств.
На шум вышла дежурная:
- Анюта, беги за доктором и санитаров пришли. - Она склонилась над больной: жар. Проверила - документов нет. Вскоре подошли санитары, уложили легкую, как перышко, девушку на носилки.
Появился доктор.
- На тиф не похоже, - он достал трубку, послушал. - Вся грудь свистит - простыла сильно. Отнесите ее в третью палату... Откуда привезли?
- Сама пришла, одна. В дверях и упала... ни документов при ней, ничего...
- Если придет в себя - расспросите, да все запишите... Лед приготовьте, а ноги уксусом разотрите, чтобы жар сбить... Огнем горит...
- Что новенькая?
- Бредит в горячке, так в себя и не приходила...
- Поите ее водичкой, поите... Будем ждать, все в Божьей власти... Да батюшку разбудите - пора причастить страдалицу...
Отец Георгий вскочил с жесткого топчана, услышав стук в дверь, оправил рясу. Все поняв без слов по скорбному лицу санитарки, прихватил требник и отправился к болящей. Та металась в горячечном бреду, неразборчиво бормотала что-то... Тут ударил басовито большой колокол Спасо-Преображенского храма. Ему тут же отозвался с Фонтанки Пантелеймоновский собор. В Благовест включались все новые колокольные голоса близких к лечебнице церквей. Этот звон поплыл по всей округе, созывая прихожан к Заутрене. Отец Георгий знал каждый колокол - он служил при лечебнице уже не первый год.
Приняв причастие, девушка открыла глаза, встрепенувшись, вслушалась в колокольный хор... Взглянула на батюшку светлым взором и прошептала: "Простил Господь, уберег дите..."
Батюшка осенил ее крестом, пригладил упавшую на подушку голову:
- Совсем плоха...Пора читать на исход души...
Снова впав в беспамятство, бедняжка тихо отошла...
Дежурный лекарь записал в журнале: "Скончалась неизвестная девица в приемном покое от легочной простуды..."