Утренние лучи нагрели рыжие волосы, раскинутые по подушке запутанной сетью. 1 января в больнице. Оля лежала на койке не помня, как же она здесь оказалась. Руки, ноги целы. Боли нигде нет- бодрость. В комнату вошла её мама, -"Оленька, ты лежи, лежи", - "А чт..", - голос был очень хриплый и низкий, как если мумия очнувшись от сна тысячелетий попыталась произнести своё имя. "Ничего, мы сейчас домой поедем", - Оля увидела в отражении двери себя с неестественной для неё лёгкой улыбкой- тело что-то знало, но не говорило. Оно было необычайно лёгким и податливым, всякий запах, особенно духов матушки бодрил, белое постельное умиляло грубыми узорами смятости- всё её существо пыталось закидать ослабленную память сладкой ватой, намеренно упуская нечто важное.
Машина ехала по дороге, длящейся до самих ворот Горного, конечно, это было преувеличение, но в голове у Оли всё приобрело вид романтического наброска, свойственного для определенного типа закрытых подростков, с той лишь разницей, что ей хотелось выразить это, петь об этом, но на внешнем уровне, внутри же была пустота лампочки, заполненной дымом интриги.
Дома было уютно. Оля всё здесь узнавала- вспоминала на ходу,- "книжный шкаф, кровать, мишка, конфеты", - каждая вещь отзывалась лёгким воспоминанием из прошлого различной удалённости. От этого внутренняя напряжённость только нарастала, сообразно с силой улыбки в зеркале- почти маниакальной. "Где мама?!" В однушке было пусто. И тут новое открытие- она не помнит, как доехала сюда. Монотонное хождение из стороны в сторону по старому ковру подняло вверх мелкие пылинки заблестевшие на солнце. Всякая вещь подвергалась осмотру, хотя бы и беглому, но говорили мало, может быть и не правду.
Стресс изматывал как паразит, требуя больше еды для носителя. На кухне не было ничего, кроме кренделей. На минуту Оля застыла, как будто воспоминание завертелось у неё шурупом в голове. Тревога сменилась одержимостью, девушка скрипела горлом крик, проливая слезы с широко открытыми глазами,- "Она повесилась! Она повесилась! Она повесилась! ", - заюлил чужой, противный писклявый голос в голове, кромсая всякую мыслю, что пытается его сменить. Оля открыла окно от жара взявшего её тело- она горела изнутри и пот шёл с неё, как влага уходит с мяса при готовке. "Так жарко, так плохо", - всё больше и больше бледное тело выпячивалось торсом из окна, потом она встала на подоконник и почти всем телом вылезла на улицу. "Хорошо, хорошо", - потихоньку приходя в себя, её тело начало расслабляться и судорога схватившая всякую мышцу начала ослабевать, но именно в этот момент кисть расслабилась и Оля, уносимая на руках ветра в неведомое место за пределы боли, разбилась о гололёд у подъезда.