Рядом было приблизительно в пяти-семи шагах, штиль и волны по инерции накатывались на песчаный берег. Мои ноги были в песке, я сидел прямо на нем, чувствуя, что он забивается в мой анус (уже неприятно зудевший). Чувствовать себя Робинзоном Крузо довольно приятно, но неприятна эта действительность: нет одежды, нет еды и питья, только песок, солнце и соленая вода.
Я пошел искать пятницу, минуя среду и четверг. Пройдя берегом метров двести, я нашел то, что искал. Она лежала на полотенце, подставив ультрафиолетовым лучам свое несовершенное тело. Коже отблескивала в глаза, сосцы торчали, глаза закрыты, волосы растрепались.
Прекрасный день, сказал я, присаживаясь рядом. Отвали, придурок, ответила она, ты мне солнце загородил. Я подвинулся. Глаз она не открыла и замолчала.
Вдали шумел водопад, но я его не слышал. Передо мной лежала голая Пятница, а в метре было море. Мечта и только. Меня Лаей зовут, а тебя? Пришлось ответить, что я Серж-Андрон. Да, так родители назвали, нет, не шучу.
Мы просидели до вечера, сумерки обнимали нас, становилось прохладно. Она сказала, что живет недалеко, может, зайду, спросила. Я согласился и зашел, даже слишком далеко зашел. Палатка двуместная, но жила она одна. Приехала отдыхать и загорать, весь год работала, а теперь тратит. Денег много, вот они в платочек завернуты, чтобы не отсырели. (Я про себя подумал, как они отсыреют, если солнце печет, скорее сгорят.)
На ужин был брикет быстрых макарон и вялые сырые сосиски. Спасибо, а она говорит, что его никуда не сунешь, и я сунул, а высунуть забыл, так и родила она, наверное, потому что беременной я ее не помню.
Утром ее в палатке не оказалось, я нашел ее на том же месте где и встретил, она там полотенце оставляла, чтоб тело обтереть от соли и воды. Я пришел, она меня не узнала, и мне пришлось в кусты бежать, чтобы не стыдно было. А в кустах понял, что сосиски в сыром виде могут быть опасны, особенно если они вялые. А здесь до меня кто-то уже был, ровные кучки, словно из песка замки и башенки, и мухи жужжат.
Из кустов я выбрался, когда солнце уже покидало зенит, и я подумал, что в Питере футбол был на днях, в которых я потерялся. Но дело не в этом, а в том, что... Но дело не в этом... дело не в не в этом, а в том, что... а в том в том, что что...
Короче говоря это был солнечный удар, или кто-то глухо двинул мне справа или слева, я почувствовал в ногах слабость и упал. Упал в темноту и все...
Очнулся я, не помню как, помню только, что вокруг тишина и никого, только море и песок. И был вечер.
И хотелось пить, и есть хотелось, а еще тепла и ласки, в общем, все как обычно. И я пошел искать то, что хотелось: пить и есть, а еще тепла и ласки.
Но найти мне суждено было только гальку, которая сменила песок своим большим телом. Галина была очаровательна в своей полноте, большие груди свисали до пупа, ягодицы были покрыты апельсиновой коркой в несколько слоев, коротко постриженные волосы на голове резко контрастировали с густой растительностью ниже большого в складках животика. От нее мерзко пахло: изо рта и из-под мышек, а еще она постоянно пускала газы.
Но вся ее уродливость сверх меры окупалась ее добротой: она меня покормила и напоила чаем из термоса, подвинулась, и я потерял себя в складках ее кожи, груди, во всей массе ее тела. Мне было тепло и нежно, а Галя захотела любви. Пришлось попотеть, чтобы добраться до ее гнездышка, с меня сошло сто семьдесят потов прежде, чем я смог удовлетворить ее похоть.
Поэтому с утра я убежал раньше, чем Галя открыла глаза. Я бежал, а ветер бился в мою грудь, так что я падал. Падал на песок. Падал на песок. Падал на песок. Я поднимался на ноги. Поднимался на ноги и бежал. Я бежал, а ветер бился в мою грудь, так что я падал. Так продолжалось довольно долго.
А потом я наткнулся на Гурьева, я с ним уже встречался несколько раз и несколько дней назад этот раз был последним. (После нашей последней встречи и начал я свой рассказ.) Гурьев курил, а я бросил к тому моменту как уже несколько дней, то есть после нашей последней встречи я не курил. Он протянул мне сигарету, я принял, для храбрости изобразив улыбку. Это его обезоружило. Он тогда сразу предложил выпить. Мне совершенно нечем было крыть, и я взял. Потом еще одну, и он сунул мне целый паровоз, если бы я играл мизер. А так вышло, что так вышло.
Гурьев сказал, что вечером будет вечеринка, соберутся все. И я приду, пообещал я, наверно зря. Не зря, сказал Гурьев (он умел читать мои мысли), будет весело.
И вот вечером.
Веселого не было, в основном все были на веселе. Когда я спросил Гурьева, где Веселый, он ответил, что тот рыбу ловит, хочет уху сварить. Мне тоже захотелось ухи.
Несколько парней играли на барабанах, ба-ра-ба-ни-ли-ру-ка-ми-вба-ра-ба-ны. Галька плясала на гладкокожей гальке, ее телеса взлетали к вылупившимся звездочкам, парившим в темном пространстве неба, ее телеса опускались до самой гальки, покрывавшей весь пляж. Лая пела тонким голосом что-то напоминающее песню. Звучало это так:
Ту-ту-туу-туту-ту-ту-туу-туту.
Или так:
Ра-ра-пам-парам-ра-ра-пам-парам.
Все зависело от нот, а нот она знала три с половиной: до реми, после фасоль, и всегда си, но никогда ля-ля.
Костер горел, бросая свет на непристойности, которыми занимался Гурьев и Урал с Машей. Урал двигался в такт мелодии Лаи, Маша постанывала под ним, как барабан, а Гурьев мастурбировал и курил толстую сигару, которую ему подарил Фидель Кастро. Я посмотрел на это все и решил выпить чего-нибудь.
И тут совершенно кстати появился Фидель и протянул мне свою крепкую сигару, но я сказал, что в рот не беру. Тогда он предложил выпить, а я согласно кивнул, а когда выпили, то кивал я уже вполне гласно. Уснул я один, свернувшись калачиком, а проснулся в массе Галины. Это было неприятно, потому что я задыхался.
Пляж был пуст. Но был густо усеян мусором после вчерашней ночной вечеринки. Я брел бесцельно, закрыв глаза.
Споткнулся и упал. Как во сне, споткнулся и упал, потому что глаза мои закрыты были. Открыл глаза, проснулся и понял, что спал на самом деле. Увидел широко открытыми глазами перед собой красавицу, протянул к ней руки, а она нежно прошептала, мол, Венера, но только без рук. Руки я одернул.
Весьма приятно было осознавать, что море рядом.
Рядом было приблизительно в пяти-семи шагах, штиль и волны по инерции накатывались на песчаный берег. Мои ноги были в песке, я сидел прямо на нем, чувствуя, что он забивается в мой анус (уже неприятно зудевший). Чувствовать себя Робинзоном Крузо довольно приятно, но неприятна эта действительность: нет одежды, нет еды и питья, только песок, солнце и соленая вода.
Я посмотрел через плечо на Венеру, она спала, я посмотрел на море, оно было, я посмотрел на свой, там тоже было, но что-то лишнее, вроде триппер или не триппер, но точно не вши, потому что эти паразиты кусались уже давно.
Пошел я искать пятницу, минуя среду и четверг. Но пройдя берегом метров двести, я не нашел ничего и никого. Лежало полотенце.
Прекрасный день, сказал я, присаживаясь рядом. Вдали шумел водопад, но я его не слышал. Передо мной было море. Мечта и только.