Девушка в халате уступила мне место и тут же уселась на коленки. Стуча зубами я отхлебнул чаю.
- Как? Полегче? - поинтересовалась она.
- Угу, - я положил руку ей на ножку.
Ножка сразу покрылась колючими мурашками. Девушка прижалась ко мне плотнее.
- Дядь Вов, а отпусти Радика. Нам еще в институт сегодня.
- Радика?
- Аха. Он в ванной, - не удержавшись она рассмеялась. Девушка в тельняшке тоже прыснула в ладошку.
-Все страньше и страньше, - пробормотал я, вставая со стула.- Пошли отпускать.
Меня качнуло. Староват я уже так фестивалить. Помнится, тогда, когда Леха заехал по дороге в Луганск, мы с ним тоже назюзюкались в тину, но утром все же были как огурцы. Почти как огурцы.
ТОГДА
Ласковый августовский вечер словно бы присел рядом, ненавязчиво растворяя окрестности. Луна протянула дорожку по глади озера и с лёгким плеском подбегала по ней прямо к нашим ногам. Из кафе, расположенном на противоположном берегу, доносились звуки саксофона. С озера подул лёгкий ветерок, разогнав комаров ,и стало совсем хорошо. Медвежонок курил, глядя вдаль. Он только что озвучил что едет в Луганск и собирался с мыслями.
У меня зазвонил телефон.
- Что делаешь? - голос Риты отдавал пьяной хрипотцой.
- Друг приехал.
- А мы вот с девочками пиво пьем. Хотели тебя позвать.
- Не надо мне тут никаких друзей! - услышал я далекий истеричный голос.
- Мы и не собираемся. Успокой мамзель. Не виделись с ним давно. Поговорить хотим.
- А, ну ладно тогда.
- Подруга? - Медвежонок потянулся за бутылкой.
- Герл френдс.
- В чем разница?
- Подруга - это та, которая спросит ужинал ли я. А герл френдс вспомнит обо мне только тогда, когда у них с девочками кончится пиво.
Мимо, оживленно переговариваясь, прошли два кавказца. У одного на спине красовался имперский герб, у второго на груди надпись "РОССИЯ".
- Знаешь? - Леха задумчиво проводил их взглядом,- Я до тебя почти две недели ехал. Плюс два дня на Байкале. Захотелось так. Миллион раз проезжал мимо и ни разу не был. Так вот. Столько российской атрибутики только они носят. Что-то все таки случилось.
- Случилось. У нас как-то Пугачев случился. Смотрел новости? Соседний район. А до этого Вольск. Тоже рядышком. А в других областях Кондопога. И еще, так подозреваю, масса мест, про которые промолчали. А весной случился Крым. В отличие от нас они не рефлексировали в самобичевании все эти годы. Мудрый подход. Предки святые и нечего ковыряться в их могилках. Наверное им было противно. Ну, как нам с опустившимся соседом. Жил такой красивый, здоровый, хозяйство крепкое. Хочется быть похожим на него, даже если и молчишь из гордости. А потом он начал чудить. Развалил двор. Поселил в доме всякий сброд. Ходит и выпрашивает в морду себе. Так вот. Сосед очухался. Когда я узнал, что Чечены поехали воевать за нас... Не знаю...Стоя лучше, чем раком... Через Ростов поедешь? Там маршрутки прямо до Луганска гоняют.
РОСТОВ-НА-ДОНУ
Ростовский автовокзал поразил меня обилием украинцев. Женщины с детьми. Семьи, увешанные сумками. Но в основном мужики. Множество взрослых здоровых мужиков. Сновали таксисты, набиравшие народ, желающий ехать в Луганск. Таких почти не было. Несколько бородатых осетин в камуфляже смотрели на эту суету в стороне. Пожилая тетка с отрешенным лицом потерянно ходила от одной толпы к другой, наклонив голову и внимательно прислушиваясь. Стоило мне ответить на телефонный звонок, она тут же устремилась ко мне.
- Сынок, дай позвонить, Христа ради. Дочке скажу что внуки в России. Все нормально.
Она говор слушала, догадался я, протягивая ей телефон.
- Дорого,- заметил стоящий рядом со мной парень из Лисичанска.- Щас она наговорит у тебя. А правда, что у вас на наши республики деньги собирали?
- Там, где я работаю, по дневному окладу отдали. Про других не скажу.
- Меня бомбили! Дом мой бомбили! - высокий дядька с седым клоком волос на черной голове наседал на старичка в пиджаке.- Я мать вот этими руками выкопал из развалин! Вот этими вот руками!
Старичок уперся ему в грудь палочкой.
- Не надо тут жалобить меня! Бомбили его. А какого хрена ты не с автоматом? Куда бежишь? Мы в Крыму как один встали! Все соседи вышли с палками. В каждом дворе вышли. Армия! А ты удрал. Лучше бы тебя забомбили.
- А ты к кому в Крым едешь? - поинтересовался у меня беженец из Лисичанска.
- К девушке. Познакомились по инету. Пригласила в гости.
- Повеселиться она хочет,- парень смотрел на меня с сожалением. Как на конченного лоха.- Попьет, покушает за твой счет.
- Тебе-то что за печаль? Ты мне лучше скажи - Ты голосовал за Россию?
- Голосовал, конечно. Все мы голосовали. Думали как в Крыму будет. Придете и все сделаете.
Женский голос объявил посадку до Симферополя. Россиян было мало. Меньше четверти. Остальные - беженцы. Женщины, дети и мужчины. Много высоких, крепких, широкоплечих, красивых мужчин. Они ехали к морю, втянув головы в плечи. А за их спиной след в след шла война. Шла безжалостно, давя оставленную, осиротевшую, брошенную землю.
ТОГДА
- Знаешь, - сообщил я Медвежонку,- беженцы, все как один, уверяли меня, что за республики воюют только наркоманы, бичи и алкаши.
- Тогда мне точно туда,- захохотал Леха и ,задрав штанину, постучал пальцем по протезу ступни.- Сольюсь с маргиналами.
ПРОТЕЗ
- Твое время наблюдать,- я откинулся на спину, вытянувшись. Крупные звезды были совсем рядом.
- Нэг, а есть стихи про это? Красивые чтобы. Никогда не читал, а сейчас хочется. Ты все время с книжками. Вспомни чего-нибудь.
- Не помню я ничего.
Я посмотрел на звезды и вдруг в памяти всплыло. Не то песня, не то стих.
Услышанное или прочитанное когда- то и забытое, как не соответствующее реальност
Я ухожу вослед не знавшим, что значит слово "страх"
О, не с тобой ли все пропавшие, погибшие в горах.
Что обрели покой там, где пляшут ветры под твоей рукой.
На грани ясного утра.
Господином горных Дорог назовут тебя, облака
Кружат стаей перед грозой.
Наша кровь уходит в песок, позабудь ее, и она
Прорастет тугою лозой.
Я хотел остаться с тобой,
Мы уже успели посметь.
Пахнет снегом, прозрачная боль-
То ли даль, то ли высь, то ли смерть...
(Мельница)
- То ли даль, то ли смерть, - повторил Медвежонок. - Так и напишут. Даже лучше еще.
Он громко испортил воздух.
- Точно. Особенно распишут, как ты срал на все ущелье.
- Не... Про это не напишут.
- Че это?
- Ну, герои - они не пукают.
Мне стало смешно.
- Хули ты ржешь? - Леха засопел.
- Ога. Герой такой - Медвежонок.
- А че, нет что ли?
- Никто о нас не напишет. Мы отступаем. Из Европы. Из бывших республик. Из Чечни. Отступаем в крови и соплях. И то, что нас не добивают- это не наша заслуга. Это спасибо дедам, отцам и старшим братьям. Это они внушили всем уважение. Они. Не мы. Я дома хотел солдатам воды в термоса набрать из колонки. Налетели бабульки, божьи одуванчики. Это наша колонка, - кричат.- Плати, вор военный. Не дали. Внукам своим воды не дали! Офицеры форму стесняются носить везде, кроме как на службе. Че молчишь? Или у вас не так? То- то же.
- А я верю, что армию снова начнут уважать. И нас оценят. Всех нас, - Медвежонок упрямо шмыгнул носом.
- И я верю. Но не нас. Вспомни, где ты официально. Новосиб или Бузулук? Почему? Потому что списать проще. Это не отряд. А так несчастный случай в командировке. Ну, пришлют один гроб в Саратов, другой в Читу. Кто это свяжет? Правильно, никто. И не будет воплей никаких, что есть еще генералы, которые думают о какой-то стратегии. Это же грех сейчас думать о стратегии. В газетах четко написано. Генералы воруют и строят дачи. А если кто еще помимо этого вспомнил о Родине и переживает о талибане - на пенсию его. Че, он не такой как все? А про нас если и узнают, то напишут - придурки. Два придурка - Вовка-Негодяй и Леха-Медвежонок. Потому как нелепо это сейчас. Из тех, кто закончил со мной школу, в армию пошло только пятеро, из окончивших универ - двое. Семеро из тридцати мужиков. Остальные косили всеми силами. И у всех оправдание. Нахрен надо. Вот когда враги к нам придут, то тогда мы ого-го. Вот только я не хочу, что бы они пришли. Но попробуй сказать. Оборжут. Не сложат они про нас стихов. Не обольщайся.
Леха молчал и я уже пожалел о сказанном. Если уж кому и негатива, то точно не ему.
- Дурак ты, - наконец отозвался он. - А сам не стал длинную спичку тянуть.
- И короткую не стал. Стоял и ждал что кто-то сделает это за меня. И домой и жопа в шоколаде. А когда никто ее не дернул, ненавидел всех.
Я повернулся на бок, положив руку под голову.
- Спать будешь? -удивился Медвежонок.
- Нет, блять. Стихи про тебя сочинять.
Лежать было не очень удобно. Э-эх, оказаться бы сейчас дома. Обнять жену рукой и ногой. Прижать покрепче. Ткнуться носом в шею, вдыхая такой знакомый родной аромат. Неожиданно я поймал себя на том, что глажу теплый, покрытый черной, блестящей в свете звезд, коркой камень. Уснуть. Уснуть так надежно, как можно уснуть только дома. А утром веселым позвонком в мой сон ворвется дочка. Ей, конечно же, скажут что папа спит - он устал. Его нельзя будить. И она послушно повторит: - Папа спит, он устал.
Но оставшись наедине, тут же окажется на мне, и хитро дыша в ухо, спросит: - Пап, ты спишь?
И не поверив молчанию, сосредоточенно сопя, будет открывать мне глаз. И тогда я щелкну зубами. Будто бы хочу укусить. И радостно захихикав, она начнет водить пальчиком мне уже по губам, требуя продолжения игры. И будет смотреть лукаво. А глазенки у нее карие. С отражением тысячи звезд. Они так близко.
Очередь из РПК вырвала меня из сонных грез. Перекатившись, я схватил автомат и стал стрелять в темноту, стряхивая остатки сна. Взлетела осветительная ракета, озарив тропу и груды камней. Медвежонок менял магазин, а я, по-прежнему никого не заметив, стрелял наугад.
- Отставить, - рядом лег Каранов.
- Говори,- приказал он Медвежонку.
- Вошкался там кто-то. Среди камней, товарищ майор.
- Покажи.
- Вон там, - Леха вытянул руку, указывая в темноту, и сразу же получил звонкую оплеуху от командира.
- Цель! Обезьяна!
Спохватившись, Медвежонок быстро сменил позицию и, поменяв рожок, выстрелил трассерами в сторону скопления камней. Тут же над этим местом повисла светилка, выпущенная майором. Он долго смотрел сквозь оптический прицел и наконец опустил СВД.
- Не могли они так близко, ничего не рванув. Спать пиздуй, соколиный глаз. А то так мы к утру без боезапаса останемся.
- Бля буду, там кто то шарился, - объявил ложащийся рядом Медвежонок.
- Верю. Только не жмись ко мне.
- Возбудился, извращуга?
- Придурок.
Леха довольно заржал и повернулся ко мне спиной. Спина у него была теплая, а меж тем сильно похолодало. Трещали, не то остывая, не то перемещаясь, камни.
- Ебаная таджикия, - стучал зубами Медвежонок. - Это же охуеть можно.
С первыми лучами рассвета Каранов сходил на тропу. Вернувшись, он кинул на грудь Медвежонку перестрелянную напополам гадюку.
- Держи своего моджахеда. Надо же! Змеюку в ночи углядеть. Орел! Тот, который болел. Ну, вахмурки. Разминайте кружева и уходим. Мы свою задачу выполнили.
Медвежонок откинул обрубок в сторону: - Э-эх, сожрать бы ее щас.
Я молча потягивался. Восторг и ощущение бессмертия переполняли меня. Живой! Утро - и я живой. Иначе быть не могло. И чего это я ночью. Правда, подмешивалось что- то еще, ощущение чего-то несделанного. Мои чувства сформулировал Медвежонок.
- Странно, - заметил он, разглядывая мою ссадину на лбу. - И радостно и как будто вместо великого пучок редиски подсунули.
- Дома Дильке своей расскажешь. Она тебе этот пучок в жопу засунет, - я заметил, что нос у Лехи содран до мяса.
- Не, не засунет, - он отвел глаза, - я сильнее. И беременная она. Не хрен ей знать про редиски.
- Бегом марш, - скомандовал Каранов.
Бля! Вернусь домой - никогда не буду бегать. Только гордым шагом.
Мы бежали и не знали, что все это зря. Что мы не спасли никого. Что духи все-таки прошли. Прошли мимо заставы таджиков. Более сотни людей с ишаками, увешенные оружием. А те сидели тихо, боясь пошевелиться. Не дай бог обратят внимание. Не дай бог ,бой. На ровном месте у наших не было ни одного шанса. И все-таки они дрались. Россыпи гильз, воронки, пятна крови, труп осла. Отрезанная Севина голова на груде камней. Жужжат мухи. Каранов стоит враз осунувшийся и серый. Желваки ходят ходуном. Страшно быть командиром, потерявшим свой отряд. Возле моих ног корчится Медвежонок. Его тошнит.
- Надо их похоронить, - слова доносящиеся из меня, как чужие, обдирают горло.
Я озираюсь. Мне кажется, что непременно где-то рядом должна быть лопата. Леха вскакивает, утирая губы рукавом.
- Стоять! - крик Каранова страшен, но уже поздно. Взрыв кидает меня на задницу. Прямо передо мной катается Медвежонок. Из места, где у него была ступня, фонтанами бьет кровь. Я почти физически ощущаю его боль. Но я целый!
Господи, я целый. А ведь мог бы так же. Но я целый. Обосраный, но с руками и ногами. Господи, спасибо. Как хорошо быть целым. Как радостно быть целым.
Резкий удар опрокинул меня набок.
- Хули ты, жаба, раскорячилась. Держи его, - лицо майора перекошено. Придя в себя, я держу Медвежонка, пока он колет ему укол, перетягивает жгутом.
- Поднимай, - и я послушно поднимаю тело, предварительно закинув Лехино РПК за спину. Он весь трепыхается, руки, скользкие от крови, вцепились в друга намертво, приклад бьет под коленку.
- Товарищ майор. Не туда.
- Нас услышали и они вернутся, да и казахи должны же уже объявиться наконец и сесть им на хвоста. Тут нам хана. Назад, живее.
Я равнодушно бегу назад. Между мной и смертью нет больше никого. И скоро она будет смотреть мне в глаза.
Но мне все равно. А ведь еще вчера, мы были почти дома.