Дракула ощущал, как тело пронизывается со всех сторон губительным светом. Лучи впивались в каждый кусочек сгорающего туловища и стирали жизнь безжалостным пламенем. Он кричал в агонии - все чувства, обостренные до предела, взорвались атомной бомбой, разрывающей как снаружи, так и изнутри. "Неужели... Это и есть смерть? Так они себя чувствовали?" Страданиям не было конца, Дракулу будто макнули в коктейль из всех кругов ада и закрыли крышку. Но, словно нетерпеливый ребенок, кто-то взял миксер и с треском костей взбил содержимое бокала, смотал сознание игрока и порвал его на части. Вспышка - всё кончилось.
Вы погибли. Ваш убийца: Хранитель.
Вы потеряли основной уровень. Текущий основной уровень: 59 Из-за проклятья кармы прогресс Вашего уровня дуэлянта понизился. Текущий уровень дуэлянта: 12 Осталось убить разумных существ до 13 уровня: 436
Почему-то эти слова с болью застыли перед померкшим взором Дракулы. Четыреста тридцать шесть. Ещё столько невинных существ должно прочувствовать то же, что и он. Стереться из существования, раствориться в воздухе, и оставить после себя едва заметную прибавку к атрибутам. Но...
"Может, ещё не поздно опустить его до нуля?"
Начало ноября выдалось особенно промерзлым в этом году, несмотря на истерию синоптиков по поводу глобального потепления. Ветер непрерывно свистел в ушах, бросал всё более щедрые горсти белоснежной крупы и угрожал погрести под собой небольшой городок уже к Новому году. Был слышен гул допотопных снегоуборочных машин, но никто уже не возлагал на них особой надежды. Они, скорее всего, работали в автономном режиме, чтобы сэкономить топливо. Влад кутался в поношенное пальто, его серая фигура едва ли выделялась в заснеженном ландшафте унылой провинции. Кучерявый юноша не знал, куда деть коченеющие руки, и просто растирал их по мере движения. Под ногами блестели ошметки грязного снега. Шаги давались с трудом, будто эта липкая и промерзлая масса угрожала засосать нерадивого путника. В такую температуру легко пожалеть об отсутствии шапки, перчаток, и, конечно же, дорогого термобелья. Единственным спасением Влада стал шарф, напоминавший бывалую мишень в тире. Тем не менее, он практически не помогал в борьбе с холодом, и пареньку ничего не оставалось, кроме как прижать усталое лицо к груди и хоть как-то согреть покрасневшее горло. Подобный способ защиты не предполагал возможности смотреть по сторонам, впрочем, Влад не многое терял. По мере продвижения по вечерним улицам, единственную особенность архитектуры представляли яркие светодиодные лампы. Гнутые, как корни дерева, и установленные вразнобой, словно памятник неквалифицированному труду. Здания напоминали скопления звуковых колонок, но где-то всё ещё возвышались устаревшие дымоскребы. Они скрипели под собственным весом и жалобно требовали экстренного ремонта, запланированного ещё на прошлое десятилетие. Одинокие площадки полуразоренных кафе давно занесло снегом, но и сквозь заледеневшие стекла внутренних помещений едва ли можно было углядеть хоть одну живую душу. Проезжая часть почти не отличалась от пешеходной, правда, разделять их и не требовалось: машины нынче встречались реже самолетов. Влад давно не смотрел на небо, и не видел в этом смысла. Во-первых, это потребовало бы оторвать подбородок от груди и подставить многострадальное горло безжалостной стихии. Во-вторых, вряд ли бы он увидел что-то кроме скопившихся заслонов из чёрного, сухого дыма. Ну и, в конце концов, когда-то юноша уже имел возможность взглянуть вверх. С тех пор него не было ни единой причины считать, что с тех пор 'там' что-то изменилось. Гораздо более насущными являлись проблемы с витавшим в воздухе смрадом и осточертевшим смогом. Их предполагалось пережидать на работе или хотя бы дома. Именно поэтому Владу не попался ни один подобный ему неудачник за всё время скитаний. - Двенадцать тысяч триста два, двенадцать тысяч триста три, - юноша сипло отсчитывал количество шагов от магазина до дома, хотя сам вряд ли бы смог объяснить, зачем. Можно сказать, он просто пытался заснуть и не просыпаться. Или наоборот, разнообразить путешествие, чтобы отогнать заползающие в глаза наваждения? - Двенадцать тысяч триста четыре... Во внутреннем кармане пальто Влад держал драгоценный сверток, который и стоил всего этого похода. Впрочем, чуть ближе к телу, было ещё одно отделение со множеством потерявших свой щедрый хруст купюр. Хранить их дома слишком небезопасно, риск ограбления очень велик. Конечно, окрепший и закаленный физическим трудом девятнадцатилетний паренек мог дать отпор незваным гостям одиноким стулом или, на крайний случай, мольбертом. Но он не хотел сесть в тюрьму. - Мжчина, мжчина! - хриплым, прокуренным голосом донеслось до Влада откуда-то из-под картонки в одном из злосчастных переходов. Груда мусора оказалась человеком в деловом костюме, на груди мятого пиджака даже сохранился бедж с плохо различимым именем и профессией, как-то связанной с финансами. Какой-то старик, давно за пенсионным возрастом ещё прошлой поправки. Его горящее алкоголем, изнуренное лицо вызывало смесь жалости и отвращения. - У вас нет рботы? Пжалуйста, я могу рботать! У меня сорок джва года опыта... Безработный вцепился в штанину Влада и неистовым натиском оторвал приличных размеров кусок дешевой ткани. Даже это не помешало потрепанному старику продолжать молить прохожего о невероятном. Юноша стиснул зубы и одернул ногу, чем отправил просителя в скопившийся под ботинками наплыв помоев и снега. - На стройку сходи, дубина, - пробурчал Влад недовольно и ускорил шаг, - там ставка два бакса в час. - Но я ведь экжперт по коммер... Влад уже не слышал, так как скрылся за поворотом. Теперь он то и дело поглядывал на свои брюки и ранее не отличавшиеся особой ухоженностью, а сейчас и вовсе пришедшие в полную негодность. Ему хотелось выругаться в голос, поскольку инцидент привёл в движение круговорот дыр в природе: либо она есть на брюках, либо в бюджете. - Надо будет попросить Веру подшить... Дорога вышла на финишную прямую. Глаза юноши слезились, он слегка хромал от долгого пути. Ноющая спина снова пульсировала неприятными порывами. Горло засохло и знобило, будто кто-то рассыпал внутри песок. Хотелось как можно быстрее дойти до дома и сбежать от надоевшего свиста ветра да машинного гула. Вот из смога выплыла знакомая стройплощадка. На ней в последнее время подрабатывал Влад, и недавно вынес около восьмидесяти долларов за день - случайно нашел в грязи банкноту с гордо выгравированной на ней алой пятидесяткой. Сегодня же было принято решение взять выходной из-за чрезвычайного события, происходящего в рутинной жизни Влада раз в году. Впрочем, в отсутствие самого трудолюбивого работника стройка не стояла. Двухметровые, стройные и быстрые роботы метались от одного паллета к другому, с невообразимой скоростью укладывали материалы, проводили монтажные работы без единой ошибки и в целом радовали глаз людей, набранных по минимальной квоте живого персонала. Сразу становилось понятно, откуда пошло выражение "машинная точность". У Влада не было ни времени, ни желания наблюдать за этим промышленном чудом, десять лет назад поразившим умы предпринимателей. Экономика в те годы сначала получила невероятное ускорение, и тут же чуть не потерпела крах из-за процента безработицы, подскочившего до критических значений. На сегодняшний день парочка реформ кое-как удерживала рвущуюся по швам ситуацию и позволяла хотя бы двум семьям из трёх иметь постоянный источник заработка. Короткий участок пути пролегал через трущобы. Многослойные наложения бесчисленных косых домиков напоминали прогнивший торт. Грязный дымок валил из худощавых труб, соперничавших со спутниковыми антеннами, тянущимися к солнцу как увядающие растения. Из пухлых пластиковых окон светил ярко-желтый свет, приглушаемый жиденькими занавесками. Иногда людские силуэты выделялись на ткани, но большинство жителей предпочитало сидеть на улице и вести светские беседы на приземленных лавочках-ступеньках, несмотря на недоброжелательный мороз. Несколько смуглых мужчин прохлаждалось на земляных порожках и неуверенно попивало оздоровительную смесь ежевичного сока с хмельными хлопьями. Рядом с такими собраниями пахло дешевыми духами и застарелым потом. Где-то за гаражами от самодельной колонки исходил отвратительный набор блеющих звуков с хлюпающей, тошнотворной мелодией. Пожалуй, единственной положительной стороной этого места являлось наличие огромного количества граффити, цветущих на грязных стенах словно лишайник. Иногда даже можно было невольно поразиться красоте отдельных работ, несомненно, имевших свою ценность и часто представлявших какую-то остросоциальную сатиру. Влад неуверенно пробирался сквозь негустые кустарники и обходил стороной группы бранящихся обывателей. В его сердце всегда горела тревога и страх в подобные моменты, будто любой из них мог резко подскочить и наброситься на худощавую фигурку чужака. Юноша крепко прижал к груди сверток, как самое ценное, что у него было, не считая бумажника. Он шагал аккуратно, боясь задеть одну из бутылок или попасться на чьи-то любопытные глаза. Приходилось постоянно красться, как крыса. И именно загнанной крысой чувствовал себя Влад, будто делал что-то гадкое, запретное, нарушавшее устав и обычаи приличных людей. Праздник не оказался испорчен лишними конфликтами, и у Влада получилось вынырнуть из этой зловещей клоаки. Дальше было легко добраться до относительно благополучного района, до дома, напоминавшего одну ячейку из гигантских сот. Крошащихся, железобетонных сот. Парень оттолкнул ногой железную дверь, поскольку не хотел измазать ладонь о толстый слой жидкой ржавчины, и тихонько шмыгнул внутрь чтобы не разбудить Барбариску - жирного, как монитор середины двадцатого века и лохматого, как молодая пихта, пса. Животное любило развалиться у теплой батареи и лежать так сутками, но обладало настолько чутким слухом вкупе с невероятной сонливостью, что кусало жильцов за ноги, не выходя из вечной спячки. Влад прошёл вперёд по душному проему на цыпочках, рывком запрыгнул на лестницу и преодолел сразу несколько ступенек. Барбариска порывисто зарычал и задрыгал задними лапами на одном месте, словно в погоне, но запутался в собственных конечностях и жалобно заскулил, упустив добычу. Юноша на секунду повелся на эти прискорбные звуки и уже намеревался вернуться обратно, чтобы скормить чудовищу хотя бы свою голень, но передумал и продолжил подъем. Один серый пролет не отличался от другого, и велик был шанс пропустить свой этаж из-за отсутствия ориентиров. Впрочем, Влад уже давно отметил маленькие детали, которые помогали не заблудиться в этом адовом коридоре. Например, на квартирах, начиная с двадцать пятой, кончилась краска. Их двери светили более бледным оттенком, чем ярко-зеленые "элитные" первые две дюжины. На пятом этаже ступеньки были на сантиметр выше, чем надо, и именно здесь чаще всего слышалась брань оступившихся обывателей. Влад знал, что кто-то сорвал номерок с восьмидесятой квартиры и вывел на двери красным мелом "здесь был керпич". Здесь надо свернуть. Далее, изрядно устав от бесконечного восхождения, попасть на внутреннюю площадку, оставить два отпечатка грязи на замызганном коврике и проникнуть в свое пристанище с гордой цифрой 'восемьдесят восемь'. Дом дохнул на него родным запахом старого лимона (он не мог найти более дешевую краску на рынке) и ароматом кофесодержащего напитка. Он впопыхах был оставлен греться в чайнике утром. Влад протёр покрытые сажей носы ботинок рукавом и поставил их сохнуть у двери. Пальто снимать не стал - здесь было лишь на пару градусов теплее, чем на улице. В углу стояло две побледневших полоски отопления. Юноша разгрёб тряпки у недавно крашеной в жёлтый стены и нашел розетку. Вилка с проводом от древнего вентилятора из позапрошлой эпохи вошла в отверстие, и винты, направленные на батарею, своими ритмичными движениями стали разносить крупицы тепла по всему дому. Влад отложил драгоценный сверток на пол, удовлетворенно потер ладони, дыхнул в них, закашлялся, как астматик, и повязал шарф плотнее к горлу. - Электричество недешево обойдется, - его лицо слегка омрачилось, - надо отказаться на сегодня от кофе. Раньше Влад закупал газ, но после нового экологического налога он стал дороже чистой энергии, хотя, казалось бы, куда ещё? - Надо пересчитать... Юноша сунул обмороженные пальцы внутрь пальто и вцепился в бумажник, как утопленник держится за спасателя. Он трепетал, не совсем осознавая, от ужаса или предвкушения, но раскрыл его, после чего стал медленно проговаривать цифры вслух. Влад постоянно сбивался из-за волнения, но сошелся на восемнадцати тысячах долларов. - Ладно... Прорвемся. Осталось ещё немного. Он утешал себя этими словами, поскольку понимал, что ему придётся работать до конца жизни, чтобы довести сумму до шестизначной. Правда, никто не собирался давать обычному разнорабочему так много времени. К тому же, Влад боялся, что ещё несколько дней на стройке окончательно добьют спину и навсегда закроют ему доступ как минимум к половине доступных вакансий. Кошелек исчез в кармане, и парень повернулся боком, чтобы протиснуться по коридору и войти в кухню-каморку. Там, у единственного окна, в стенном углублении, стоял крепкий мольберт из сосны с большим холстом метр на метр. Пока что Влад к нему не очень стремился. На пыльной тумбочке, вбитой в центр комнаты, стоял гламурно-розовый чайник (между прочим, доставшийся аж за половину от рыночной стоимости!) со вмятиной от удара. Парень тут же подхватил миниатюрную чашку с кофесодержащим напитком. В коричневой жиже отразилось небритое лицо Влада, с ярко-выраженными гладкими славянскими чертами. Пепельные непослушные копны скрывали голубые глаза со странным дефектом. Кто-то будто закапал пипетку с чернилами в светлую радужку юноши ещё в младенчестве. Остальные детали, кроме чудом вышедшего из многих передряг прямого носа, не заслуживали упоминания. - Прямо с обложки журнала сошел, - горько усмехнулся Влад и опрокинул в себя ледяной кофесодержащий напиток. Горло вновь обожгло, холод прошелся до желудка, перевернул все внутренности и ударил в голову странной, жгучей силой. Сине-черные глаза инстинктивно зажмурились, а изо рта с паром вырвалось дрожащее "ухх". - Садоводческого журнала, секция "овощи". Сначала посмеявшись от собственной шутки, а затем погрустнев, Влад положил отозвавшуюся мягким стуком чашку на место и сориентировался. Он считал забавным, что вся кухня разделена на девять частей, будто для игры в крестики-нолики. Каждый столь необходимый для выживания предмет занимал ровно одну из клеток. Так в одном углу стоял холодильник-гроб, в другом немытая плита, с тянущимися от неё пучками проводов и труб. Третий был пуст, а в четвертом - мольберт. Влад подошел к нему, минуя раковину и переполненное мусорное ведро с торчащими оттуда пластиковыми тарелками со следами вареной крупы. Юношей тут же овладело негодование. - Как мне могло прийти ТАКОЕ в голову? - раздраженно воскликнул Влад, стирая слезу с грубой щеки. Он видел картину каждый день, но не переставал сокрушаться, будто это снимало с него ответственность за получившееся "безобразие". - Самой дорогой, мать мою, краской. На мягком белоснежном холсте кисть оставила красные следы в причудливой манере слабого сюрреализма. Из изрубленных ладоней стекали густые капли крови, вливающиеся и переходящие в огромный букет из сотни роз. Цветки казались будто вырванными с корнем, но в то же время создавали пышное алое поле, распустившееся прямо в воздухе. На толстых лепестках пестрела роса, оставляя сладкий и притягательный блеск, который всегда пробуждал голод во Владе, стоило ему раз в месяц расчехлить кисть. Состриженные с ярких, всё ещё красных, стеблей, шипы дождем падали к низу картины и строились в густой лес, уходивший за горизонт. Теплые оттенки картины должны были внушать покой, но почему-то работали в обратную сторону и дергали за незримые нити безмятежности, как кот играется с елочными игрушками пока не опрокинет бедное растение, сорвавшись в неопределенный момент. Верно, говорят, зелёный цвет полезен для психики. Но тяжело найти что-то более противоположное зеленому, чем красный. Трудно было смотреть слишком долго, но и не хотелось отрывать глаза от яркой и словно двигающейся композиции. - Какой бре-е-е-д, - протянул Влад и потянулся к палитре с единственным цветом. - Надо доделать фон и забыть об этом непотребстве, как о страшном сне. Он плюнул в засохшую алую краску и растеребил её пальцем, та обмякла. Влад облизнул покрасневший палец, как любопытный ребенок, и ощутил слабый, нежный и чуть щиплющий вкус вишни на языке. Художник в очередной раз убедился, что у него получилось купить натуральную краску, а не синтезированную дрянь, от одного взгляда на которую покрываешься сыпью. По окончании трапезы юноша слегка воспрянул духом и извлёк из-за мольберта одну тоненькую, будто ветку, кисточку. Небольшие, но уверенные и острые мазки забегали по холсту. Свет единственного окна, нависшего над Владом, словно вдохновлял его на работу. Не будь здесь по счастливой случайности этого небольшого, но живого кусочка солнца, кто знает, когда полотно наконец было бы закончено. Оно прозябало уже два года, и было начато в не самый лучший период жизни Влада. Нельзя сказать, что положение с тех пор улучшилось. Просто в один момент юноша достиг совершеннолетия и перестал получать пособие как сирота. Выделенные на хобби часы стали уходить на новую подработку. Поначалу монотонная штриховка не вызывала ничего, кроме боли в правой руке, но с каждой прочерченной линией с сердца ремесленника кто-то сбрасывал увесистый камень. В пальцах проснулась бодрость, юноша широко раскрыл глаза, отбросил сонливость и погрузился в труд с головой. Невероятный творческий порыв захлестнул художника и смыл с него прилипшую грязь обыденности. Затухший разум встрепенулся, душа взорвалась эмоциями. Да, основные детали были завершены. Едва ли Влад мог направить высвободившиеся вдохновение во что-то, кроме игнорируемого им ранее фона, но с каждой секундой юноша ощущал, как плотина внутри него рушится под яростным потоком. Спустя минуту вся эта мощь вырвалась наружу, его затрясло, кисть сама ушла с недоделанного фона. Стала вычерчивать невообразимые детали, заливать картину сочной краской, проводить всё новые и новые грани светотени и взбивать контраст в невероятном сочетании. Всё нутро, вся подноготная жизни выплескивались на холст, как из шланга. Марая его до неузнаваемости, проецировала мысли, не сходящие с языка. В благоговении Влад уже не мог остановиться, тело не слушалось, а вело собственную жизнь и вибрировало от переполняющей энергии. Легкие Влада перехватило, он перестал дышать, а глаза забыли, как моргать. Кисть хрустела в руках, угрожала надломиться от напряжения, однако продолжала служить трансформатором горящей души в казавшийся бесконечным порыв краски. И уже в самом конце, когда получившие волю чувства стали затухать, раздался слабый треск и на серый пол упало два небольших куска древесины. - Вот и всё, ребята, - Влад очнулся, развёл руками и сокрушенно посмотрел на остатки кисточки, смешавшиеся с пылью на бетоне. Адреналин судорогой стучал по телу, упирался в тупик и слегка затухал с каждым мгновением. Веки Влада ещё немного дергались, но он обхватил себя руками и попытался успокоиться. Правая ладонь будто прошла ампутацию и посылала сигналы фантомной боли, а отвыкшие от искреннего труда пальцы онемели. Горячий пот затекал в глаза, в ужасе осматривающие результаты буйства. - Что я вообще натворил... Художник в неверии замотал головой, попытался заходить кругами. Ударился лбом о стену, чуть не упал, вцепился в волосы и обошел мольберт сзади. Краска настолько сильно впиталась в холст, что была видна с обратной стороны, и от того, что видел Влад, ему хотелось плакать. Вид на собственную высвободившуюся душу привёл его в отчаяние, было плевать, стала ли картина лучше или хуже. Он испытывал невероятное отвращение к самому себе и к тому, о чем думал изо дня в день. За вязкой и беспросветной рутиной он будто забыл, каково это, жить. Картина закончена, он снова умер. Влад развернулся к окну, на худом стекле отпечаталось грязноватое дыхание мороза. Неприглядные линии проходили по узкому прямоугольнику, словно их начертил озорник углем. Запах, пробивавшийся через трещинки, вполне соответствовал. Юноша попытался вздохнуть полной грудью, легкие сковало цепями, он закашлялся с жалким хрипом и согнулся в половину. Не успев угомонить разбушевавшийся организм и всё ещё сдерживая внутренние порывы, Влад прильнул к ледяному, крохотному иллюминатору, как делает это несправедливо осужденный преступник. Сквозь запотевшее стекло открывался абсолютный вид на промышленный городок. Смог слегка разошелся, и взору предстали сотни и сотни неуклюжих домиков из трущоб. Они росли в чёрной земле, как заполненные гноем наросты, сильный ветер качал неустойчивые конструкции. Они будто пенились и угрожали лопнуть с минуты на минуту. И рядом пустые улицы, пустые машины, пустой снег, всё - как насмешка, как паразит. Стоило халупам уйти за горизонт, взгляд натыкался на гигантские, геометрически верные фабрики, вулканом изрыгающие клубы яда. Даже отсюда слышался рык механизмов, как впившиеся в плоть челюсти, и никогда не затихал, гремел посмертно, словно последняя в жизни буря. Заводы размером с горы, но эти опухоли не рушились со временем. Лишь разрастались, им не было числа, Влад знал, город тянется на мили вперёд, и ни один человек не смог бы пересечь в здравом уме его черту. Но за чертой разлагается ещё один заплесневелый труп, за ним ещё, ещё. Вся планета - могильник, кладбище, источник заразы, и дым его распространяет, и дым будет клубиться, потому что дешевый, и будет дешевым, пока... - Пока не рухнет небо. Влад в отчаянии взглянул вверх, и вместо лазурного полотна узрел жирный ковер, сотканный из тысяч клочков смога. Мужчина тяжело вздохнул, попытался зажмуриться, чтобы хоть как-то отвести глаза, но лишь услышал хруст в ушах. Его кулак насквозь пробил окно, осколки ножами впились в грубые пальцы. Несколько багровых капель неохотно скатилось на пол. Тогда Владислав улыбнулся, что-то прошептал про себя и подошел к лицевой стороне холста. Грязным ногтем он выдавил на палец немного крови и прочертил на картине дату. Немного постояв на месте и подрожав от ворвавшегося внутрь холода, Владислав проигнорировал свои недавние убеждения, хотя сейчас они казались ему будто и не своими, и налил ещё одну чашку кофесодержащего напитка. Кипяченая жидкость со слабым оттенком вкуса приятно наполнила горло и уколола язык. Синеглазый сел на стул у тумбочки, предварительно взяв с него ноутбук и положив на твердую поверхность. - Времени не очень много, нужно ещё успеть... Сегодня пройдусь быстренько. Чудо техники представляло две серых сомкнутых плитки раскрывавшихся в любую сторону и светившихся в любой точке соприкосновения с кожей. Лэптоп мог показаться слегка устаревшим, но был на десяток планок выше того, что мог позволить Владислав. И каждый раз, когда он садился за него работать, одно воспоминание больно стучало в сердце. Года три назад, летом, ещё подростком, ему срочно потребовалось зайти в магазин за вареной крупой. Погода тогда радовала малолетнего путника, пособие иногда платили, и настроение болталось на верхних границах воображаемой шкалы. Жаркие лучи солнца врезались в кожу, и много людей суетилось на ветхих и пыльных улицах. Чтобы идти под тенью, Влад увязался за каким-то студентом в легкой, белой кофточке и контрастной чёрной сумкой под мышкой. Этот парень, помимо того, что являлся неплохим укрытием от беспощадного светила, излучал вокруг себя непонятный позитив. Всё из-за разговора по смартфону со своей, похоже, близкой подругой.. За несколько минут Влад узнал кучу подробностей из жизни студента. В это воскресенье он планировал навестить одинокую маму, познакомить её с девушкой. Потом они могли бы втроем сходить вместе в кино, или остаться на ужин и поесть фирменное жаркое, которое мама не готовила ещё с тех пор, как на завале в шахте погиб отец. Как отдельный сюрприз паренек преподнес и факт того, что успешно сдал экзамены в медицинском ВУЗе (между прочим, один из всей группы) и уже готовится устраиваться в больницу своей мечты. Там он, по его словам, "изменит мир к лучшему" и "спасет как можно больше достойных людей". Так они вдвоем шли несколько минут, пока из-за угла не выплыла тощая фигура с потерянным взглядом и не врезалась в студента. Тот споткнулся, ремень сумки скользнул с плеча, и она со шлепком впечаталась в лужу вместе с упущенным из рук смартфоном. Студент знатно выругался на странного незнакомца и толкнул его, угрожая судом, мировой справедливостью и как минимум парочкой Богов. Нарушитель спокойствия молча впитывал поток брани, покачиваясь на нетвердых ногах, но в какой-то момент его глаза сверкнули, и в следующую секунду в боку выпускника уже торчал нож. Парень хрипнул, выпучил глаза, рухнул на спину, тёмная кровь запачкала белоснежную кофту и стала скапливаться у земли. А незнакомец даже не забрал оружие, просто почесал следы от уколов на руке и пошел по тротуару. Влад всё это время стоял буквально в метре от происшествия, не в силах пошевелиться, и стоял даже когда на место приехала скорая с полицией, а ещё теплый труп увезли на неотложке. Прохожим было плевать на пацана, застывшего неморгающей статуей, и уж тем более никто не смотрел ему в глаза, в которых на повтор были пущены две секунды - именно столько потребовалось ножу, чтобы оборвать нить человеческой жизни. И уже когда солнечные лучи погасли в надвигающемся как цунами вечере, Влад вздрогнул и услышал тихие вибрации, исходящие от лужи, ставшей цвета сгнившей вишни от крови. Поборов отвращение, мальчик выудил оттуда мокрый смартфон и прижал к уху. Женский голос, вещавший из динамика, ободрился:
- Макс?! Макс, ты здесь, дурак? Я ничего не понимаю, куда ты пропал? Обычно прощаешься, а тут бросил смарт и будто плевать совсем. А потом я услышала сирену, а ты молчал всё это время, Мася, всё точно хорошо? Влад не знал, в какой момент ему стоило прервать этот словесный поток, и не мог прекратить слушать, как эта девушка, несколько часов висевшая на линии, теперь просто пыталась забить эфир нужной только ей и Максу информацией. Её голос трепетал и часто тух, будто от помех на линии. Она уже вернулась с учебы, переоделась и включила компьютер, они хотели вместе досмотреть их любимый сериал. Приготовила какао, как любил Макс, и, похоже, от нервов сделала это несколько раз, чтобы какао было теплым к его приходу. Были ещё какие-то подробности, но мозг Влада будто сознательно отстранился от этой информации, и только один, повторяющийся в истерике вопрос, достигал его разума: "...мы завтра ведь поедем к твоей маме? Да? Ничего не изменилось?.." - Простите, - тонкий голос мальчика просел, поскольку горло совсем пересохло. Язык с трудом находил остатки слюны, чтобы выдавить из себя окончание роковой фразы, - но Макс умер. И сбросил трубку. Влад не мог позволить себе слышать реакцию девушки. Он уже знал о Максе больше, чем должен был. О каком-то студенте, которого видел в первый и в последний раз в жизни, но... Подсознание до краёв было наполнено деталями незнакомой, совершенно чужой жизни. Макс не навестит маму, не вынудит её готовить жаркое, не выходившее с печи уже несколько лет. Не познакомит свою девушку с ней. Они станут будто двумя островками одного горя, не соединенного ничем. И не устроится он, единственный выпускник группы, в больницу. Не спасёт ни одну жизнь, не услышит ни единого слова благодарности от пациента после тяжелой операции. И не придёт сегодня к девушке домой. И не досмотрит с ней последний кусочек любимого сериала. А те четыре кружки какао, которые он бы обязательно выпил, вернувшись в тот день, останутся холодными. Владислав помотал головой и вцепился в края ноутбука, извлеченного в тот роковой день из оброненной сумки. Он не хотел больше выходить на связь с девушкой или с мамой Макса, и это было взаимно. С тех пор лэптоп служил ему как способ найти работу в интернете - те, кто в этом действительно нуждались, не владели подобными гаджетами, а потому конкуренция была сравнительно небольшой. Частенько Владислав брал задания по тестированию программ или игр, что разбавляло трудовые будни как холодная вода чай. "Абсолютный президент планирует снизить цены на топливо в этом году" Колонка новостей на стартовой таблице мигала елочной игрушкой, чем привлекла внимание Владислава. Он провел влажным пальцем по тачпаду и перешел по ссылке. "Предыдущая новость: Абсолютный президент подписал указ о разрешении экспериментов над людьми. Ожидается приток иностранных инвестиций? Следующая новость: Директор Перфекшн Редакшионирс нарушил квоту по приему живого персонала и заплатил штраф в 72 доллара.
Во вчерашней конференции глава правительства выказал желание направить экономику по курсу ухода с сырьевых рельс. Абсолютный президент обещает издать несколько указов к концу года и проконтролировать работу госорганов. Он прокомментировал своё решение так: <прикрепленная аудиозапись> - ...конечно, это, ммм, не дело, когда основной приток в, ммм, казну, нестабилен и может лопнуть, а нефтяные компании сами, ммм, задирают цены. А кому сейчас легко? В стране кризис, и они делают то, что поможет им, ммм, сохранить прибыль. В сложившемся положении нам остается только, ммм, затянуть пояса и дождаться изменений в, ммм, мировых тенденциях. Я проконсультировался с, ммм, так сказать, объективно настроенными людьми, и курс, который мы выбрали, обещает немедленный рост, ммм, начиная с января, ммм, следующего года. А там прогнозы и вовсе, ммм, чудесные. Так что я, ммм, честно не понимаю тех людей, которые думают, что это, ммм, быстрый процесс. Они, пожалуй, не совсем осознают, что движение государства - ммм, долгосрочное вложение...
Похожие новости:
Год назад Абсолютный президент недоволен ситуацией с ценой топлива
Восемь лет назад Абсолютный президент обещает снять страну с "топливной иглы""
Да уж, проблемы двадцать второго века. Владислав не имел достаточно времени чтобы читать статьи, переплетенный друг с другом толстой паутиной, способной запутать заблудшую душу на долгие часы бесполезной мозгонакачки. Он развернул в закладках простенький сайт с вакансиями, отключил уведомления о rookie-файлах, закрыл орущий рекламный баннер, отказался от подписки, от текстовой рассылки на почту, от аудио рассылки на почту, от видео рассылки на почту, случайно кликнул по пустому месту и перешел на страницу с продажей краски, выругался, вернулся обратно, зажал бледно-прозрачную кнопку "отсортировать по фильтрам" и выдохнул. Большинство мошенников тут же отбраковала система и перед Владиславом предстала всего одна страница с предложениями работы. Уперев голову в кулак, мужчина с видом античного философа пролистнул их, отправил своё "резюме" одной компании ориентированной на виртуальную реальность и со скрипом встал со стула. - Пожалуй, пора. Небольшие цифры "19:20" мерцали на экране ноутбука, и Владислав, порядочно зевнув до боли в челюсти, притворил крышку. Немного помассировав подбородок, он распахнул холодильник, едкий мороз которого даже не откликался в заледенелой комнате. Там подобрал тарелку с тремя мясными лепешками, наложенными друг на друга, как блинчики, ногой хлопнул по стальной двери и оставил поднос на тумбочке с чайником. В кармане пальто нашлось четырнадцать разноцветных свечей. Юноша тут же воткнул их в мягкий фарш, поджечь было нечем. Затем Владислав вышел в прихожую и подобрал с пола драгоценный сверток, вернулся на кухню и подтащил увесистый холст с мольберта, после чего облокотил его на холодильник. - И как всё это нести? Можно впихнуть сверток в карман, поднос отнести в руках, а холст перевезти на собственном горбу. Проблема заключалась в том, что коридор, соединяющей спальню и кухню, не позволял протолкнуться объекту шириной больше одного метра в проем, и его обязательно пришлось бы перевернуть, чтобы не поцарапать края. - Если она сейчас спит, можно отнести подарок по частям и уже потом поздравить. Владислав размышлял вслух, поскольку планирование связанных с сестрой занятий доставляло ему неимоверное удовольствие. Подобные небольшие умозаключения будто давали ему смысл продержаться ещё один день и помнить, что держит его в этом мире. Он словно уходил в ту, другую жизнь, где родители не бросили их, когда всё было хорошо, хотелось смотреть на небо, и мелками по дереву чертить всю свою небольшую, но такую любящую семью. И, стоило Владиславу вспомнить о сестре, том последнем, крохотном, уплывающем островке минувшего счастья, по душе проходила волна сладкого облегчения. Он кому-то нужен, и совершенно не для того, чтобы внести свою долю в ВВП. Толстая деревянная дверь стояла на входе в спальню Веры. Внутри было хоть немного тепло, но крайне душно, будто в бане, и сонливость новыми силами навалилась на Владислава. Убедившись, что закутанная в несколько одеял и лежащая на вогнутой подушке черноволосая девочка спит, её брат на цыпочках обогнул потрепанную, грубую постель, и поставил мясной торт на прикроватный столик. Решив не терять времени, Владислав подобрал пухлый шприц, отдающий запахом серебра, и вдавил в него несколько беспорядочно валяющихся мягких таблеток. Получившаяся жижа через иглу вошла в бледное и худое запястье Веры, и по прозрачным венам ручейком побежала струйка обезболивающего. - На всякий случай. Владислав совершил ещё один поход на кухню и уже готовился поздравлять Веру. Мятый сверток лежал в покрасневших руках, дожидаясь своего часа. Картина уже была поставлена ребром перед кроватью так, что была первым, что увидит девочка после пробуждения. Ну а мясной торт всё так же покоился на тумбочке, согреваясь в душном тепле. Синеглазый потормошил сестру за плечо, та подпрыгнула и чуть не ударилась о выпуклую деревянную спинку. - С Днём Рождения! - Владислав выдавил из себя самую яркую улыбку, которую мог. - Как спалось? - Нормально, до определенного момента. Вера поправила непослушные и взъерошенные копны угольных волос с чистого лица. Иногда старший брат поражался, как в подобных условиях мог распуститься столь прелестный цветок, хотя не без гордости припоминал себе, что всегда кормил её так, как не может себе позволить даже чиновник низшего ранга, и лечил только лучшими лекарствами. Её кожа, отдававшая аристократизмом эпохи возрождения, не блестела ни единым прыщиком, скулы совсем не выделялись и смещали всё внимание на завораживающие глаза. Их европеоидный разрез совершенно не нуждался в обводке и сильно контрастировал с бледностью румянца. Темная радужка прикрывалась уходящими волной к острому носу пышными ресницами, а завершали картину прямые, но утонувшие в вечной грусти брови. - А что это? Вера всмотрелась в установленную перед кроватью картину сквозь пелену утренней слепоты. Её неподдельный интерес обрадовал Владислава, и он, в преддверии следующего вопроса, начал разворачивать сверток в тайне от именинницы. - Тут сотня роз, - она пыталась остаться спокойной, но в слабом голосе появилась дрожь. Она выдержала нервную паузу, и пересчитала количество цветков снова. - Врачи снова... Или... Это же случайность, да? - Нет, нет, конечно нет, - выпалив это, старший брат тут же понял, как может воспринять эти слова смертельно больной человек и вложил в маленькую ладошку оцепеневшей сестры влажную и озябшую розу. - Это настоящее живое чудо, синтезированное в лаборатории. Практически не нуждается в воде, минералах, и даже свете. А в благоприятных условиях срок жизни достигает года! Так что у тебя пока что сто одна роза. Владислав подмигнул сестре, чем выудил у неё слабую улыбку. Вера потрепала розу за один из тусклых лепестков, как родитель послушного ребенка, и задумчиво сказала: - Сто один цветок на год. А потом - сотня. И всё? - Ну... Он не продумывал, что диалог зайдет так далеко. Вера была смышленым ребенком - она часто помогала ему в подсчетах прибыли на возможной работе, впрочем, не забывала лукавить и попросту отправлять брата туда, где были наилучшие условия труда. Но если у него получалось раскусить её план, Владислав все равно бросался в самое пекло ради нескольких долларов прибавки. И, пока Вера ещё могла ходить, что, впрочем, было ей строго запрещено, она прятала пропуск брата, когда тот спал, и на его же деньги заказывала ему же доставку горячей еды. А он, спустя час чертыханий, отдавал всю пищу ей. И это противостояние казалось бесконечным, они будто были друг другу злейшими врагами, но в тоже время желали только добра. Среди них даже разгорелся спортивный азарт, появлялись все новые и новые способы обмана и манипуляций, а потом Вера оказалась прикована к постели и её протесты ограничились голодной забастовкой. В общем, Владислав зря надеялся, что его сестра не решит поразмышлять насчёт символизма числа роз. Он даже начал жалеть, что несколько лет назад вообще задумал этот рисунок. - Хотя, один год, это тоже неплохо, - Вера говорила с хладнокровием преступника, заказывающего себе последний ужин. - Мне сегодня четырнадцать, и один год от них -- это почти семь процентов. Вот для столетнего семь процентов - семь лет. А для меня это уже половина жизни. Значит, и мои семь процентов для кого-то - половина жизни. Мне повезло. - Длина жизни точно не является показателем счастья. Но тебе не стоит волноваться, мы скоро наберем деньги на операцию. Соврав, Владислав сел поближе к сестре и почувствовал сильную резь в костяшках. Он шикнул, потер кулак и попытался извлечь стеклянные осколки под ошарашенный взгляд сестры. Вера перехватила жилистую кисть, что даже при лучшем раскладе не смогло бы её остановить, но Владислав замер и доверился сестре. - Магазин грабил? Не мог воспользоваться камнем? - именинница улыбнулась и извлекла из тумбочки небольшую аптечку. Весь необходимый набор первой помощи оказался вывален на мятое одеяло и Вера аккуратно обработала рану Владислава. Он стойко перенес все страдания и даже не поморщился, когда по пальцам потекло будто набитое иголками обеззараживающее средство. - А где спасибо? - Спасибо, - Владислав медленно сжимал кулак, обмотанный в серые бинты на подобии боксера. Он смотрел на жесткую ткань, будто не верил, что она могла вырасти на коже не по его воле. Словно очутился в другом мире, который не поддавался привычным законом - каждый сам за себя. - Знаешь, я всё ещё иногда скучаю о матери. - А я - нет, - её красивое лицо нахмурилось и скрылось под волосами. - Родители бросили нас при первом удобном случае и свалили во Францию строить "счастливую" жизнь. Впрочем, им не потребовался бы и лотерейный билет, чтобы сдать нас в детдом. Хватило бы одного факта моей болезни. Я не могу их любить, зная, на что они тебя обрекли. И себя - тоже... Вера умолкла и уставилась на картину, глазами обегая кровяные потоки, изливающиеся в букет роз. Владислав не позволил тёмным мыслям укрепиться в её голове и крепко обнял сестренку, как мать, встречающая сына с фронта. Она попыталась обхватить его спину руками и положила голову на плечо, утопив нос в серых волосах: - Правда... Помню, мы ходили всей семьей по парку, и папа даже оплатил несколько билетов на аттракционы. И ты мне отдал свои. А я тебе - свои. Мы прокатились на колесе обозрения, поднялись над дымом, и увидели небо. Многое я бы отдала, чтобы увидеть его ещё раз. - Я... Я обещаю тебе, - Владиславу пришлось долго держать эти слова внутри себя, перед тем как осмелиться их выговорить, - что когда я накоплю денег на операцию, мы сможем каждый день ходить в парк... - А ещё, - грусть мигом сошла с голоса Веры, она вывернулась из крепких, как лианы объятий, и достала из-под кровати мягкий радужный шарфик, повязав его прямо поверх старого и драного, в котором Владислав ходил в последнее время, - ты не сможешь продавать одежду, которую я шью для тебя! "Сотня долларов, не меньше", -подумал Владислав и тут же осекся, услышав окончание фразы. - Разумеется! Ну что, я оставляю тебя наедине с твоим тортом? - Ну уж нет. Тебе придётся как минимум съесть две трети этих великолепных котлет. - Я настаиваю! - А я - удваиваю! - Иду Ва-Банк! Если не съешь весь торт, останешься без обезболивающего! - Я... Хорошо. Вера опустила глаза и положила на колени поднос с мясным тортом, изрядно согревшимся за время беседы. Она набрала воздух в легкие и как слабый и работающий на последнем издыхании вентилятор выпустила прерывистый поток ветра на незажженные свечи. - Что ты загадала? - Владислав все ещё корил себя за необдуманные последние слова, но попытался разрядить ситуацию. - То же, что и обычно.
Владислав вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, после чего уперся о неё спиной и вздохнул. Он потер слипавшиеся глаза, выудил кошелек из пальто и снова пересчитал количество собранных денег. - Осталось ещё восемьдесят две тысячи.