Рисовал он хорошо, подробно и внятно поясняя каждую линию рисунка. Мы были впятером в комнатке. Стулья поставлены в круг. Доктор сидел напротив Бируты, мамы Маркуса. Бирута все время молчала, и он стал обращаться к ее маме, бабушке Маркуса, которая все время кивала и сморкалась в платок, зажатый в кулаке. Чуть в сторонке сидела медсестра. - Вот это левый желудочек. Видите, он меньше правого. Но это еще не все, - он сделал многозначительную паузу. Я люблю, когда доктора говорят четко, не очень быстро, и делают паузы, чтобы я могла все перевести своим клиентам про их больные головы, спины, желудки и разные другие проблемы со здоровьем. У этого доктора прекрасное оксбриджское произношение, и говорил понятно и медленно, прямо мечта переводчика. Но в этот раз мне хотелось, чтобы доктор говорил быстро, длинно и неразборчиво. А он продолжал рисовать очередной дефект сердца маленького литовского мальчика и водил карандашом-указкой по рисунку. - Вам понятно? - уточнял он каждый момент. Бирута, маленькая русоволосая девчушка, не больше восемнадцати на вид, сидела не шевелясь, с отрешенным лицом и молча, кивала на вопросы доктора.
- Так он же всю неделю был здоровым. Ведь это только на седьмой день случилось. Как же это? И сестричка приходила к нам, и все было хорошо. И вдруг... - сказала бабушка. - Смотрите на этот рисунок, - врач снова взял ручку-указку, - В утробе сердце плода работает немного по-другому. Оно тоже работает как насос, но по-другому. "Не дай Бог оказаться его пациентом, но если уж случится, то доктор должен быть именно таким", - подумалось мне. Я поймала себя на мысли, что при переводе старалась копировать даже его интонацию и жесты. Пересказывала про дополнительный клапан, который качает кровь, пока плод в утробе матери и продолжает так работать ровно неделю после рождения, про то, как этот клапан потом атрофируется и вся работа совершается как раз тем единственным клапаном, который у маленького Маркуса не раскрылся полностью. А Маркус, первенец Бируты, лежал в это время в своей кроватке среди двадцати других новорожденных в отделении интенсивной терапии. Сегодня ему исполнилось две недели. Множество разных трубок подведены к его тельцу. Его живот сильно вздут и болит, ведь сердце Маркуса плохо работает и уже целую неделю не обеспечивает остальные органы кислородом и другим необходим питанием, как раз с той самой минуты, когда дополнительный клапан отработал свое и умер. И Маркус тоже стал умирать. Там, в соседней комнате за дверями умный, добрый доктор объяснял его маме и бабушке, что возможно сделать в этом случае. А возможностей не так уж и много.
Потом позвали доктора, который отвечает за живот. Тот сказал, что он и его команда стараются сделать все от них зависящее, но пока ничего обнадеживающего. Потом ушел и все какое-то время молчали. - В лучшем случае, будет достаточно провести только коронарное шунтирование, - не очень уверенно произнес доктор-кардиолог. - Если сердце не будет справляться, то будем делать операцию. Он еще раз описал им все, что они планируют делать. - Ну что, хотя мы и не можем точно сказать, когда начнем делать операцию, все будет зависеть, когда будет лучше с животом, но пока здесь переводчик, я хотел бы, чтобы вы подписали форму согласия, - он посмотрел на маму Маркуса. Когда доктор описывал все возможные риски в ходе операции и послеоперационные осложнения, бабушка опять заплакала. А, когда сказал, что одним из рисков может быть повреждение артерии на ноге, куда будет вставляться катетер, и со словами "вот такой толщины катетер" показал толстый стержень шариковой ручки, то заплакала и мама. Операцию планировали на следующую неделю. - Мы закажем вам переводчика в следующий раз в день операции. В случае, если вы захотите что-то узнать или спросить до того, мы организуем вам перевод по телефону, - доктор встал, пожал всем руки и пошел в отделение, к другим больным детям. - Всего вам доброго и вашему малышу, - уходя, я мечтала, чтобы в следующий раз вызвали кого-нибудь другого, или чтобы у меня было занято именно то время, когда будет операция. Прошло четыре дня. Я закончила перевод в другом госпитале, включила мобильник и прослушала сообщение. Меня просили позвонить в агентство по поводу срочного перевода. Через два часа я снова увидела Бируту. Она сидела, сгорбившись на стуле рядом с кроваткой своего сына. "Умер?", но нет, ручки и крохотные пальчики шевелились. Подошел доктор. Уже из другой смены. Сел напротив Бируты. Говорил долго. О проблемах с сердцем Маркуса, с животом, про то, почему они так и не могут делать операцию. - Вы сейчас здесь одна? - вдруг спросил он. Бирута кивнула. - Ваш муж знает, что с ребенком? - Знает. - Что думает об этом? - Он нас бросил, на другой уже женился, - выдавила из себя Бирута. - Простите. Я не стал бы спрашивать, если бы знал. А ваша мама здесь? - Нет, она уже уехала домой, в Литву. Там ведь еще дети, в школу ходят. И огород. Я уже догадывалась, о чем пойдет речь. У нас в агентстве недавно был тренинг "Как доносить до клиента плохие новости". "Вот и практика", - грустно вздохнула я. Доктор не знал, как приступить. - Вы знаете, очень трудно, когда в такой непростой ситуации говоришь на разных языках, через переводчика, - начал он.- И вы все время молчите. Если бы вы меня спрашивали о чем-нибудь, мне было бы гораздо легче вести этот разговор. Я перевела Бируте. Но в ответ снова молчание. - Мы все еще не знаем, сможем ли мы оперировать вашего сына. Его состояние не позволяет нам делать операцию, слишком большой риск. И без операции тоже нельзя долго. Получается замкнутый круг. Когда я перевела, Бирута кивнула и взглянула на кроватку с сыном. Врач прокашлялся и продолжал: - Вполне возможно, что мы не сможем сделать операцию в ближайшую неделю. Сейчас жизнедеятельность вашего сына поддерживается с помощью аппарата. Такие случаи бывают, к сожалению, в нашей практике. Мы не всесильны, мы не волшебники. Но только родители вправе решить, когда наступает такой момент, что лучший выход - это отключение аппарата. Вы понимаете меня? Бирута снова кивнула. "Бедная девочка". Ей придётся решать, когда остановить сердце своему первенцу! Что ей сказать?.. я не знала. На помощь пришла медсестричка. Она втолковывала Бируте, что ее могут перевести через пару дней в другую гостиницу для родственников. Та комната в госпитале, где она живет сейчас, предназначается для экстренных случаев и там останавливаются только на два-три дня. - Вас никто не выселяет, не думайте так, просто перемещают в другое место, - она пихала в безжизненные руки Бируты карту, где кружочком обозначена гостиница госпиталя, - А вот вам еще ваучеры, вы ведь уже получали такие. Это всем кормящим мамочкам дают здесь в госпитале по три пятьдесят в день, - улыбаясь, добавила она. Слёзы! Наконец-то, потекли долгожданные слёзы! Она всхлипывала все громче и громче и никак не могла остановиться. Я подошла к ней и погладила ее по голове, по худеньким вздрагивающим плечикам. - Поплачь, девочка, поплачь. Тебе это нужно!