Бродянский Владимир Янович : другие произведения.

Страшнее Бога зверя нет

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

Владимир Бродянский

  
  

Страшнее Бога

зверя нет

В.Я.Бродянский

Страшнее Бога зверя нет

издание второе

исправленное и дополненное

  

Санкт-Петербург

2010

   УДК 141.4
   ББК 86.7
   Б 88

  
  
   Бродянский В.Я.
   Б 88 Страшнее Бога зверя нет. - СПб., 2010 - 250 с.
  
   ББК 86.7
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Все права на публикацию данной книги принадлежат ее автору В.Я.Бродянскому. Любое использование материала данной книги, полностью или частично, за исключением цитат, без разрешения правообладателя запрещается.

No В.Я.Бродянский, 2010

   0x08 graphic
Примечание
  
   Здесь хочу выразить глубочайшую благодарность Людмиле Анатольевне Бродянской за ту посильную, но неоценимую помощь в работе над книгой, которая была ею оказана, несмотря на необходимость преодоления препятствий субъективного характера.
  
   А также слова признательности и благодарности Алексею Александровичу Сухотину, подтолкнувшему меня к написанию автобиографической части и сделавшему ряд ценных замечаний, учтенных мной при подготовке текста; Лидии Петровне Сухотиной, Маргарите Мироновне Шкловской, внесших ряд поправок и корректив, принятых мной к сведению.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic
  
  
  
  
   0x08 graphic

0x08 graphic
0x08 graphic

Предисловие

   Для ясного понимания Читателем положений второй части этой книги полагаю необходимым ознакомиться с ней в той последовательности, в которой она написана, а именно: сначала - часть 1. Дыша и не дыша. Не только себе любимому посвящает автор эти строки; затем - часть 2. Страшнее Бога зверя нет. Странные записки без приличия.

   Автор
   0x08 graphic

0x08 graphic
0x08 graphic

Часть 1

Дыша и

не дыша

0x08 graphic

   0x08 graphic

0x08 graphic
Не только себе любимому

посвящает автор эти строки

   Начало, если, конечно, это можно считать началом, было нетривиальным. 10 мая 1945 года в газете "Советская Сибирь" на первой полосе крупным планом, как и положено, красовалась фотография "Отца всех времен и народов", а с обратной стороны газетного листа, на просвет, где-то в области державных усов и уст - фотография моей мамы, которая держала на руках спеленатого младенца, то есть меня. Ниже был текст. Заголовок гласил: "Он родился в день Победы!"
   Справа был приказ Верховного главнокомандующего командующему морскими силами, слева - приказ Верховного главнокомандующего командующему сухопутных войск. В общем, компания подходящая.
   В заметке, в частности, выделялись такие слова: "С молоком матери привью я тебе любовь к нашей Великой Родине!" И, надо сказать, мама выполнила свое обещание. Привила. С юных лет и по сию пору все безобразные болезни моей многострадальной Родины я воспринимаю как свои.
   В этой связи вспоминается невероятная история выпуска одного спектакля, которая превратилась в захватывающий драматический сюжет с непредсказуемыми крутыми виражами возле каждого идеологического столба, когда судьба моя только и успевала крикнуть: "А сейчас держись!"
   Итак, конец зимы 1972 года. Выпуск в Народном театре города Лодейное поле спектакля по пьесе М.Булгакова "Иван Васильевич", которая постановочно необычайно тяжела и сложна даже для профессионального театра. А тут - народный, где строительство и "машины времени", и мгновенно сменяющих совдеповский интерьер царских палат, осуществляли сами актеры. Постановка эта вымотала нас всех.
   Но вскоре выяснилось, что трудились мы зря, так как кассир Дворца культуры отговаривала зрителей от посещения нашего спектакля (мол, дрянь!), переманивая их на гастролеров, с продажи билетов которых она получала проценты. Возник скандал. А поскольку директора Дворца культуры и заведующего городским отделом культуры эта ситуация не озаботила, я законфликтовал с ними - взорвался, уволился и в сопровождении актеров Народного театра явился с кляузой к начальнику Управления культуры Леноблисполкома. Мы требовали, не более и не менее, как снять с должностей нерадивых руководителей и кассира.
   Да-а, разгневанные глупые маленькие дети. С нами так себя и повели - грозно пообещав наказать виновных, стали со всей возможной обходительностью уговаривать меня вернуться и доработать хотя бы до смотра (еще три месяца), так как для номенклатуры наш театр на смотре был необходим. На него делали ставку и уже отметили галочкой в нужном месте. Короче, уломали меня.
   Я вернулся в Лодейное поле, и растерянный завотделом культуры, которого я собирался увольнять, был вынужден снова принять меня на работу. Затем я взял отпуск и на две недели "свинтил" в Крым. Отключиться от всего. Ранняя весна, отдыхающих еще нет, но зато уже есть горные крокусы волшебной красоты. Вобщем, отключился.
   А на обратном пути, в Московской театральной библиотеке, озабоченный поисками пьесы к смотру, я с изумлением обнаружил пьесу В. Войновича "Хочу быть честным", по счастливому ведомственному недосмотру и разгильдяйству, не изъятую в этот крутой "антисоветский" период жизни ее автора, когда его собирались репрессивно выдворять из страны. Я читал пьесу и уже видел спектакль: голая, раздетая сцена - строительная площадка. Главный герой, прораб Самохин, погибает в конце спектакля. Ретроспективой идет суд. Все персонажи, виноватые в смерти Самохина, в начале выходят из зрительного зала и находятся на сцене до конца спектакля, как бы проигрывая весь сюжет еще раз, пытаются изменить ход событий - снять с себя вину и выйти сухими из воды.
   О постановке трудно рассказывать, тем более многие сцены я сразу увидел в деталях. Спектакль зажегся во мне и стремительно разгорался. И хотя сюжет тривиальный, правда, без "советского хеппи-энда", но наполнение этого сюжета никак не вписывалось в рамки привычного социалистического реализма. Это была голая правда. Драматическая и злая. Правда без рефлексии - вот так мы и живем.
   - Да ведь это кто же такое пропустит? - скептически ухмылялся некто невидимый, непонятно откуда взявшийся.
   - Да ведь пьеса-то с легальной библиотечной полки. И лит* имеет. Ведь не самиздат же! - завелся я.
   - Ну, ну... - было мне ответом.
   - Ну, и помалкивай, - грубо завершил я этот короткий диспут непонятно с кем.
   И действительно, по-первости, вроде бы, все пошло гладко. Директор Ленинградского областного Дома народного творчества (отвечавший за все народные театры в Ленобласти), не ведавший о ситуации с Войновичем и не читавший пьесы, обрадовался:
   ___________________________________________
  
   *так называемый ГЛАВЛИТ (или Горлит) -- главное управление по делам литературы и издательств - в реальности цензура.
  
   "Бродянский! О строителях! Ну, молодец! Замечательно!"
   "Ну, конечно, молодец, но что-то ты запоешь потом", - невесело подумал я.
   Пьеса взорвала всех актеров Народного театра: "И это мы произнесем со сцены? Сегодня? Невероятно!"
   Конечно, это была радость рабов, которые совсем ненадолго, по недосмотру, остались без оков. Всего и делов-то. И все же это был глоток свободы.
   Сразу, "пока не началось...", была распечатана пьеса, начались репетиции и строительство декораций.
   У задней голой кирпичной стены сцены должны были стоять натуральные строительные леса, которые строительные организации Лодейного поля нам предоставить не смогли. И тогда мы частично разобрали леса у здания горбольницы, находившиеся в аварийном состоянии, в связи с чем уже несколько лет к ним никто не прикасался. Мы, находясь на высоте нескольких этажей, вынимали секции из-под себя, и на канатах опускали вниз. Так материализовался один из элементов оформления спектакля.
   Мы не просто горели - светились во тьме. У всех повырастали крылья, и на репетиции не приходили, а прилетали, а после еще подолгу порхали и парили над спящим городком, размахивая текстом пьесы. "Ах, Войнович, Войнович!" - витало в воздухе.
   - Ой, допорхаетесь. Вот подстрелит кто-нибудь "бдящий в ночи!"
   - Нет, нет, нет, нет! Не боимся, не боимся никого и ничего!
   - Ну, поглядим, поглядим, - хрипловато шелестел кто-то невидимый.
   "Ну, вот и началось..."
   Завотделом культуры, наверное, первый раз в жизни решил самолично прочитать пьесу, и хотя он был недавно переброшен с сельского хозяйства, но откровенную крамолу не мог не учуять. Далее пьеса легла на стол инструктора лодейнопольского горкома партии, и закончила она свое хождение по мукам в кабинете второго секретаря (первый был в командировке), который сурово молвил сакраментальное "нельзя", с чувством глубокого морального удовлетворения переданное мне завотделом культуры.
   Но я уже был на коне, и шашка играла в моих руках: "Ну, нет, ребята, не так все просто! Мы еще посмотрим кто кого!"
   Я позвонил в Ленинград директору Дома народного творчества: "Юрий Иванович, тут нам вставляют палки в колеса, мстят за недавний конфликт. Мы уже репетируем вовсю, декорации строим, и вдруг нам говорят: "нет!" До смотра осталось два месяца. Даже профессиональные театры не пекут спектакли с такой скоростью, так что ничего другого мы уже сделать не успеем. Да я и не собираюсь. А посему, пожалуйста, пусть кто-нибудь побеседует с лодейнопольскими партийными верхами. Лучше с Первым секретарем. Зачем же на культуру асфальтовым катком? Я думаю, он должен это понять".
   Ждать пришлось недолго. Через день завотделом культуры, директор Дворца культуры и я были приглашены на беседу к Первому секретарю, вернувшемуся из командировки. Трудно внятно передать содержание этой краткой беседы. Мои "коллеги" не проронили ни слова, а наш диалог с Первым напоминал разговор глухого с немым. Тон его был мягок и не категоричен. И, вообще, он напоминал этакого барашка ("На мосточке, утром рано, повстречались два барана..."). Да, он был мягок, но настойчив. Это был стиль:
   - Я вижу, товарищ не понимает, - как бы мягко намекал он.
   - Да-да, товарищ совсем ничего не понимает, - как бы наивно отвечал я (кстати, даже в комсомоле не побывал).
   - Понимаете, - журчал он, - пьеса, может быть, неплохая, но она о строительстве, а у нас в городе строительство в настоящее время не ведется. Вот в Киришах ее было бы поставить в самый раз. Там много строят.
   - Но дело в том, - тупо упирался я рогом, - что пьеса не о строительстве, а о высокой принципиальности рабочего человека. Если хотите - социалистической принципиальности. По-моему, тема и идея пьесы достойны серьезного внимания, - и т.д, и т.п.
   - Да-а... Товарищ действительно ничего не понимает", - было "написано" у него на лбу.
   Но я уже чувствовал, что он почему-то не готов произнести директивное "нельзя".
   - В конце концов, ведь будет сдача спектакля комиссии, и можно будет внести нужные коррективы и поправки, - не унимался я, постукивая копытцем и вертя коротким хвостиком.
   И, наконец, поняв, что добровольно я не сдамся, он нехотя произнес: "Ну, хорошо, посмотрим. А пока я попрошу Вас - не надо больше звонков из Ленинграда с обвинениями, что мы здесь культуру душим".
   Ага, сработало - ликовал я.
   "Ну, конечно, конечно!" - горячо заверял я его, пряча в потайной карман накладные рога и копытца.
   "Ну, интриган!!! - воскликнул я с восторгом сам себе про себя, распустив крылья, и выпорхнув из раскрытого окна кабинета Первого секретаря, примчался к находившимся в напряженном ожидании актерам театра. И выдохнув все вместе, мы гаркнули: "Ха!", - и заорали что-то нечленораздельное.
   Работа над этим спектаклем напоминала абсолютно свободный полет со всеми немыслимыми фигурами высшего пилотажа. Непроизносимое не просто произносилось со сцены, нет, оно вырывалось из горла каждого участника спектакля на свободу и, улетая в пустой зрительный зал, долго витало там в поисках зрителя.
   Было уже абсолютно ясно, что "Это" никто не пропустит, но сам факт, что мы репетируем, произносим и делаем "Это" казался невероятным.
   "Приглашайте на сдачу всех, кого только сможете. Пусть хоть кто-то увидит и услышит "Это", - сказал я.
   Вот и сдача. Из Ленинграда приехали, как они уверяли, защищать меня от нападок местных властей, пять человек: директор и методист Дома народного творчества; режиссер театра им. Ленинского Комсомола (наши шефы); представитель института Культуры; методист Дома художественной самодеятельности. У меня была к ним только одна просьба: "Если спектакль не понравится, то любая злая критика, но если же наоборот, то прошу вас, скажите об этом, упредив местных руководителей и начальников. Они, наверняка, прислушаются к мнению представителей культурной столицы. Это может решить судьбу спектакля". И каждый из славной пятерки, не моргнув глазом, уверял: "Володя, не волнуйся, конечно, все сделаю". "Да это навряд", - думал я, лелея слабую надежду на чудо.
   И вот свершилось. Мы сыграли и сказали "Это".
   Немногочисленные зрители долго аплодируют стоя. Но сцена пуста. Главный герой, сгорбившись, и тяжело шаркая рабочими резиновыми сапогами, ушел умирать в длинный карман сцены. Остальные участники спектакля, вначале вышедшие из зала, ушли обратно, как бы говоря зрителю: "Мы - это вы". Я сижу за порталом, где по ходу спектакля напевал под гитару рефреном песню Окуджавы
  

Работа есть работа,

Работа есть всегда.

Хватило б только пота

На все мои года.

Шагаю еле-еле,

вершок за пять минут.

Ну как дойти до цели,

Когда ботинки жмут.

Расплата за ошибки -

ведь это тоже труд.

Хватило бы улыбки

Когда под ребра бьют.

   Мне неудобно выходить оттуда, пока все не уйдут из зала. Да и неохота. Наконец зал пустеет. Я остаюсь один, и в наступившей тишине слышу, как по коридору вдоль зала мечется завотделом культуры с криками: "Где Бродянский?! Где он?!" В этом крике "жажда крови". "Ну что же, конечно, он ведь должен отомстить за поруганную честь советской номенклатуры", - рассуждаю я, - а может предложить ему вызвать меня на дуэль?
   Сам-то я не хочу. Самому мне сейчас спокойно и легко сидеть здесь одному и думать разные глупости, потому что мы вышли "на площадь" и сказали, и сыграли "Это", а теперь хоть трава не расти.
   Ну, что же, дорогой мой завотделом культуры города Лодейное поле, я иду к тебе, вот он я, бери меня голыми руками. Я готов к ответу.
   Он молодец. Постарался. Подготовился. Откуда-то нагнал в комиссию человек двадцать стариков с орденскими колодками. Воевать, так воевать. Правильно. Так и надо. А что? С контрой иначе нельзя. Хорошо бы еще каждому по трехлинейке выдать.
   А что же наш славный горком? Что-то не видно ни Первого секретаря, ни Второго (который, по слухам, грозился обязательно прийти). И только вполне заштатный инструктор - крупная немолодая женщина - представляла горпартконтроль. Правда, была она в каком-то странном состоянии. Взволнована что ли?
   Ей то, как "тяжелой артиллерии", и предложил завотделом культуры нанести первый решительный удар по врагу. А уж потом и к "отделке".
   Но его план неожиданно потерпел фиаско, так как дама сия вдруг возразила, твердо заявив, что негоже ей, как партийному представителю, первой высказывать свое мнение о делах культуры. Она, мол, не специалист. Вон ведь сидят профессионалы. Пусть их и выскажутся. И опять какое-то странное волнение, не по делу, послышалось мне в ее голосе.
   "Да-а, во дает! Неожиданный поворот. Ну, что же "защитники" мои - вперед! Вам теперь и карты в руки", - подумал я.
   Наш главный распорядитель "эшафота" почуяв что-то неладное, немного растерялся: "Не понял? Чей-то тут не то? Ну да ничего - не мытьем, так катаньем: давай, культурная столица - не подкачай! По команде три - руби ему башку!" Все это "бегущей строкой", отражалось на его пока еще оживленном лице, в предвкушении зрелища моего падения, ну и, видимо, полной аннигиляции в дальнейшем. И падение началось.
   Вся моя "защита" под смешными, надуманными предлогами (как то: непосредственное начальство - неудобно; шефы - неудобно, и так далее и тому подобное), передавали первое слово друг другу, не произнеся ничего. После очередного отказа повисала тяжелая неловкая пауза. И у меня появилось чувство, что я падаю в какой-то бездонный колодец. С каждым отказом и с каждой паузой - все глубже и глубже.
  

"А молчальники вышли в начальники,

Потому что молчание - золото.

Промолчи - попадешь в первачи.

Промолчи! Промолчи! Промолчи!"

  
   Но чудо все-таки произошло. Когда пятый "защитник" "умыл руки", моя судьба, легонько ткнув меня локотком под ребро, прошипела: "Не дрейфь! Счас все сделаем!"
   И тут неожиданно встала наш заштатный инструктор горкома партии - я, наконец, хочу назвать ее имя - Галина Александровна Иванова, женщина, как я уже сказал, немолодая, и по всему опытный работник идеологического фронта. Явно волнуясь, голосом, дрожавшим от негодования и презрения, она произнесла: "Я вижу, что специалисты и профессионалы в области культуры будут до завтра сидеть и решать, кому из них начать! Ну что же, если никто не может, тогда начну я! Спектакль мне очень понравился, замечательный спектакль!.." Позднее выяснилось, что она, как многие, и не только женщины, плакала на спектакле. Вот откуда было это странное волнение.
   Дальше - смутно. Помню только, что "защитники мои" вслед за не перерезавшей, а "в клочья порвавшей ленточку молчания" Галиной Александровной, взахлеб и наперебой, начали "закатывать" спектакль, актеров и меня в елей.
   Да, ребята, вот так-то.
   На моего кровожадного стража было жалко смотреть. На его лице блуждала странная растерянная улыбка: "А так все шло, так все было хорошо..." ("Все шло по плану, но немного наспех...") Вот и повеселились. "Не тронулся бы он умом от такого потрясения. Да нет. Он и не такое выдержит, старая закалка. А что он теперь скажет своим орденоносцам? Ну, да придумает что-нибудь. Наверное".
   "А может все-таки дуэль?" - развеселился я, расправив крылья, пробив потолок Дворца культуры, прихватив с собой хохочущую Галину Александровну, как выяснилось неожиданно, тоже крылатую, и всех своих доморощенных актеров, взвился ввысь.
   "Куда, куда? К голубым небесам. А куда же еще?"
   Но долго болтаться там нам не пришлось. Вскоре стали набегать тучки, хотя грозой еще не пахло.
   Директор Дома народного творчества, трезво оценив ситуацию, понял, что появление спектакля в таком виде в Ленинграде на смотре, может стоить ему "кресла". Он начал названивать мне и сначала в мягкой форме - намекать, но постепенно все более и более настойчиво требовать поправок и купюр. Когда ему стало ясно, что со мной не договориться, к нам был командирован на два дня режиссер театра им. Ленинского Комсомола для "причесывания" "Этого". Но поскольку актеры, шкурой своей зная, что они играют, слушать его не хотели и в упор не видели, то, будучи человеком, как бы интеллигентным (интеллигент не взялся бы за это), он договорился со мной, что я "подумаю" о предложенных им купюрах и изменениях. Это меня ни к чему не обязывало, поскольку никаких обещаний я не давал. Но таким образом "мавр сделал свое дело..." и все остались при своем.
   И, конечно же, на смотре мы сыграли "Это" в полный рост. Без поправок и купюр. В конце-то концов - "Хочу быть честным!" Ну, хоть один раз в жизни можно себе это позволить?!
   "Как дети. Ну, право, малые дети", - с грустным умилением сокрушалась моя судьба.
   Битком набитый зал Дома художественной самодеятельности встал. Овация была долгая. "Они все тоже хотят быть честными, но кто-то или что-то им мешает", - думал я, выходя на поклоны, и глядя со сцены в их заплаканные горящие глаза. "Совсем как дети. Ну, право дети", - звучало в моей голове, в то время как начальник Управления культуры бежала из зала со сжатыми кулаками, восклицая: "Я так этого не оставлю!" Но "поезд уже ушел". Это стало маханием кулаками "после драки". Решение двенадцати членов жюри - диплом 1 степени.
   Когда, будучи в Москве в гостях у Войновича, я рассказал ему о спектакле, он воскликнул: "Это невероятно! Но если бы я не держал в руках эти фотографии и афиши, то просто не поверил бы, что такое возможно в наше время".
   А режиссер театра им. Ленинского Комсомола в приватной беседе риторически заметил: "Вы еще совсем молодой человек. Откуда у Вас столько ненависти к этой власти?"
   "Не к власти, - возразил я, - ко лжи!"
  
  

О, как мы любим лицемерить

И забываем без труда

То, что мы в детстве ближе к смерти,

Чем в наши зрелые года...

О. Мандельштам

   Однако вернемся к новорожденному, чья так "победно" начавшаяся биография чуть было тут же и не оборвалась, так как в аптеке маме вместо укропной водички "от животика" ошибочно выдали нашатырный спирт. От влитой в меня чайной ложки этого спирта я заорал, пуская пузыри, и стал синим, но был отпоен материнским молоком. Врач детской поликлиники был удивлен моей живучестью, так как пищевод должен был "сгореть". "Ишь вы, еще чего! Прямо так уж и "сгореть"? Скажете тоже...", - заявила моя судьба, спасая меня "волшебным напитком" из маминой груди. Ободренный таким исходом дела, я продолжал карабкаться по назначенному мне древу жизни.
   Мои отец и мать, Ян Соломонович Бродянский и Галина Владимировна (Гавсеевна) Подольская, состояли во втором браке. Первого маминого мужа, бывшего адъютантом Котовского, звали Семен (Шулим) Бердичевский. Прожила она с ним в браке очень недолго. Родилась девочка, которую назвали Людмила. Она была старше меня на девятнадцать лет. Я не встречал человека более незащищенного и доверчивого, но и как следствие - ранимого тоже. Всю мою сознательную жизнь нас связывала особая душевная близость. Милочка, как звали ее домашние, готова была придти на помощь всегда.
   Первого маминого мужа я видел один раз в жизни, когда в начале 50-х годов, он, прошедший сталинские лагеря, пришел к нам в гости, чтобы повидаться со своей двадцатипятилетней дочерью. И, надо сказать, что этот бритоголовый, высокорослый, одетый во френч человек из какого-то другого, неведомого мне, маленькому мальчишке, мира произвел на меня очень сильное впечатление, которое осталось в памяти на всю жизнь.
   Первая жена отца, Маруся Зельмовна Фукс, с которой к тому времени он уже много лет был в разводе, умерла во время войны. От этого брака осталось трое детей. Сын и две дочери. Младшая папина дочь, моя сводная сестра Галя, которая была старше меня на 8 лет, во время войны оказалась в детском доме в Сибири.
  

- "Есть женщины в русских селеньях..."

- Как будто в не-русских их нет!..

(Из разговора)

   Зимой 1944/45 года, когда мои родители находились в эвакуации в Новосибирске, именно моя мать отправилась в детдом, чтобы забрать оттуда Галю.
   Но самое примечательное в этой истории то, что мама была беременна. И, как можно уже догадаться, беременна мной. Стояли сибирские морозы, путь был неблизкий, многие километры маме пришлось пройти пешком. Боясь "растрясти" живот, был 5-6-й месяц беременности, она не решалась сесть в сани, на которых везли Галю. И в довершении ко всему эскорт состоял из вполне реальных волков. Со слов мамы и самой Гали я знаю, что поездка оказалась очень нелегкой. Этот поступок, требовавший большого человеческого мужества, поразил всех родных и знакомых.
   После войны наша семья вернулась в Ленинград, куда, двух месяцев от роду, воздушным путем, в качестве особо ценного груза, находящегося в надежных маминых руках, я и был доставлен на постоянное место жительства.
   Тут надо добавить, что судьба ответственно отнеслась к выбору родителей для меня. Отец был человеком веселым, остроумным и очень добрым, но нетерпимым ко лжи и фальши. И, я бы сказал, жестко справедливым.
   Будучи малограмотным, еще до революции имел кожевенные склады в г. Юзовка (позднее Сталино и затем Донецк), которые после НЭПа у него отобрали и превратили в тюрьму, куда его же потом и посадили. А поскольку предпринимательская жилка, не дававшая отцу покоя, никак не сочеталась с экономической политикой страны, то после каждой новой "авантюры" отца снова сажали. Когда мама приехала ко мне на спектакль в Лодейное Поле, она вспомнила, что с этой самой площади у вокзала отправлялась к отцу на свидание, в очередной раз отбывавшему срок в лагере за свое "предпринимательство".
   Мама же была человеком высокообразованным, тонким и обаятельным, красавицей, обладавшей артистическим талантом (в молодости она год проучилась в театральной студии Ю. Завадского, которую оставила в связи с первым замужеством и рождением дочери). А также доброй и щедрой, готовой всегда придти на помощь попавшему в беду.
   Мне же, несмотря на мягкий характер, судьба даровала целеустремленность, позднее переросшую в максимализм. Хорошо помню такой эпизод. Лет в шесть я получил в подарок коньки-снегурки с ботинками. Но на ботинках они не держались. Я надевал валенки, привязывал к ним веревками снегурки, затягивая веревки карандашами. Жили мы на пятом этаже в доме без лифта, напротив Александровского парка или, как тогда он назывался, Парка им. Ленина. На прикрученных к валенкам коньках я многократно пытался спуститься с пятого этажа по лестнице и дойти до катка в парке, примерно еще метров триста. Задача была неразрешима, поскольку то веревки рвались, то карандаши ломались, а то коньки съезжали набок. Но я упрямо, раз за разом, повторял свою затею. Это продолжалось не один день. В конце концов, я достиг цели: дошел на коньках до катка и в течение нескольких минут, до того, как система креплений развалилась в очередной раз, успел прокатиться в состоянии, так сказать, полного морального удовлетворения.
   Или вот еще. В детстве во время поездок в трамваях, троллейбусах, автобусах чувствовал себя неловко, если я садился, а кто-то стоял, независимо от возраста. И вопрос был решен просто - с той поры я никогда не сажусь в городском транспорте и в битвах за посадочные места не участвую.
   Из ярких примеров стремления к абсолюту назову еще один. Мой сводный брат Миша (который был старше меня на двадцать лет и жил со своей семьей отдельно от нас) начал коллекционировать спичечные этикетки. Я, узнав об этом, решил сделать ему подарок. В течение месяца или двух в летние каникулы, мне было тогда 11 лет, я целеустремленно собирал крышки от спичечных коробков, которые во множестве валялись повсюду, поскольку зажигалок в то время почти не существовало. Собранное таким образом "сокровище" в количестве 400 - 500 крышечек с этикетками я с гордостью преподнес моему брату. Но он даже не взглянул на них, а в ответ достал огромные альбомы с разложенными в них десятками тысяч новых, не наклеенных на спичечные коробки этикеток. Не только советских, но и многих стран мира. Некоторые из них были миниатюрными шедеврами. Особенно впечатляли японские, отпечатанные как цветные репродукции отличного качества, сериями по шестьдесят штук: "Виды вулкана Фудзияма" (репродукции с картин известного японского художника Хокусаи, выставку работ которого впервые привезли в Советский Союз лет через десять после того, как произошло мое знакомство с его живописью таким неожиданным образом), "Театр Кабуки", "Маски", "Лошади", "Гейши". Они представляли собой целую картинную галерею японского традиционного и современного искусства.
   Но запоминались и замечательной красоты советские, так называемые "подарочные", наборы, глянцевые, как бы покрытые лаком: "Ансамбль "Березка", "Советский балет", "Дымковские игрушки", а также довоенные и даже дореволюционные этикетки. Этот поразительный, многообразный новый мир сразу захватил меня, и я не замедлил в него окунуться.
   В то время во Дворце им. Горького существовали две секции филуменистов (коллекционеров этикеток): взрослая и детская. Через некоторое время захватившее меня коллекционирование достигло такого размаха, что я, единственный из несовершеннолетних, получил разрешение на посещение взрослой секции.
   Число корреспондентов за границей, с которыми я обменивался этикетками, достигло пятидесяти человек. Мою коллекцию показали по телевидению в передаче о школе, где я учился.
   Но учеба пошла по-боку. Меня "песочили" в школьных стенгазетах. Конечно, это не могло кончиться добром. И, к счастью, я просто физически перестал справляться с тем потоком этикеток, который на меня обрушился, заслонив от меня остальную жизнь. В какой-то момент это превратилось в некую пеструю, разноликую, неохватную массу информации, которая жила уже своей самостоятельной жизнью, и от которой надо было спасаться. И поняв или даже, скорее, почувствовав, что "нельзя объять необъятное", я благополучно выбрался из этих наркотических объятий.
   А что же учеба?
   В седьмом классе средней школы, когда я писал сочинение по теме "Молодогвардейцы", то вдруг почувствовал, что мне стыдно писать про этих погибших ребят, моих ровесников, заезженными, казенными словами, книжными штампами. Своих слов я тоже не нашел. Сочинение так и осталось ненаписанным.
   С этого момента я практически перестал учиться. Из техникума, в который меня "водворили" после 7-го класса, "выдворился" еще до окончания первого семестра. И хотя мне было только 15 лет, но материальное положение семьи обязало начать рабочую жизнь.
   "По блату" я был пристроен в слесарную мастерскую по оборудованию вагонов Московского вокзала. Среди разнообразных работ, входивших в мои обязанности, хочу упомянуть об одной, связанной с так называемым разоборудованием вагонов. А именно - отвинчиванием металлических прутков, на которых держались верхние занавески. Прутки же в свою очередь крепились на трех гигантских шурупах (видимо, из опасения кражи занавесок), утопленных в глубокой нише. Многие из этих шурупов-великанов приходилось выворачивать и выдергивать из тела вагона часами, стоя на полусогнутых ногах с вывернутой шеей и уткнувшись головой в оконное стекло. Этот вид деятельности замечательно тренировал силу воли и выносливость, а целеустремленности мне было не занимать. Затем таким образом вывернутые и выдранные прутки отправлялись в никелировку, что тоже входило в мои обязанности. Гальванический цех находился на расстоянии примерно километра от мастерской. Носил я их связками по несколько десятков на правом плече. Продолжалось это в течение года. С тех пор одно мое плечо на всю жизнь стало шире другого.
   Спустя год, по маминой протекции, я был принят на "легкую" работу - учеником на телефонную станцию при фабрике "Ленсукно". Но не тут-то было, так как основной моей обязанностью стала прокладка телефонных трасс, как в помещениях фабрики, так и снаружи зданий. И надо сказать, что прутки с шурупами "могли отдыхать", так как трассы эти прокладывались при следующих сопутствующих обстоятельствах: зимой, часто на морозе, доходившем до -30® С, мне приходилось, пользуясь зубилом и молотком (шел 1961 год, и инструментально-техническое оснащение находилось на допотопном уровне), выдалбливать отверстия для крепежа кабеля в старинной неподдающейся кладке здания, стоя на верхней ступеньке приставной лестницы. Размаха для сильного удара не было, и я, коченея, часами выбивал пылинки из этих на совесть сложенных стен. Но существовал и другой вариант - прокладка кабеля в цехах. Трудно сказать, что было "слаще", поскольку красильный цех первое время я пробегал стремглав, зажав нос: от испарений и запахов едких кислот с непривычки перехватывало дыхание. Вот в этом-то цеху, под самым потолком, обливаясь потом (вместо -30® С на улице, здесь были все +60® С), мне приходилось прокладывать телефонную линию. И в отличие от неподдающейся наружной кладки, легкий удар по десятисантиметровому слою истлевшей штукатурки превращал ее в облако пыли, которое и вдыхалось мной, в дополнение ко всем остальным запахам и испарениям. В общем, такое понятие, как "Сизифов труд" точнее всего охарактеризует этот "легкий" вид моей деятельности на фабрике "Ленсукно".
   Учеба продолжалась теперь в вечерней школе или, как она еще называлась, в школе рабочей молодежи. Обучение в ней проходило для меня чисто номинально. Количество пропусков было больше, чем посещений.
   Дело в том, что я с головой окунулся в чтение только-только появившихся в СССР после падения "железного занавеса" произведений западных авторов. Таких, как Э. Хемингуэй, Г. Белль, Э.-М. Ремарк, У. Фолкнер и других. Эта новая волна захлестнула меня с головой. Я читал ночи напролет, вплоть до сердечного приступа, который приключился со мной после прочтения романа Хемингуэя "Прощай, оружие".
   Бессонная ночь и рабочий день выматывали меня, и я чувствовал необходимость хоть "на минутку" прилечь с тем, чтобы мама разбудила меня к началу занятий в школе, но по ходу моего краткого отдыха эта побудка передвигалась ко второму уроку, потом к третьему, а иногда уроки просто проходили мимо. И уж, конечно, никаких домашних заданий я не выполнял.
   Эти годы моей учебы прошли, как в тумане. Думаю, что аттестат я получил только благодаря "разнарядке" и доброму ко мне отношению многих учителей.
   Несмотря на то, что меня уже давно манила своей романтикой профессия геолога, аттестат и знания, полученные в вечерней школе, исключали даже возможность попытки поступления в Горный институт. Театр стал той альтернативой, с которой судьба связала меня на долгие годы.
   Из студии Ленинградского ТЮЗа, в то время руководимой З. Коргодским, меня отчислили после первого семестра с формулировкой "профнепригоден", поскольку я был совершенно неорганизован и не смог вписаться в жесткую школу актерского тренинга, построенную Корогодским. Но полученный урок не прошел даром. Результатом явилась неуемная творческая активность, проявившаяся при последующем обучении в студии Московского ТЮЗа, где я успевал показать на одном занятии по актерскому мастерству столько этюдов и отрывков, сколько большинство моих сокурсников представляли за целый семестр. Так как при первоначальном показе этюды и отрывки режиссировались самостоятельно, к концу учебного года у педагогов сформировалось стойкое убеждение относительно моих режиссерских способностей. Посему мне было настоятельно рекомендовано идти на режиссерский факультет, что я и осуществил, поступив на заочное отделение факультета режиссуры народных театров Театрального училища им. Щукина, в чем несомненно была заслуга, разглядевшего мой творческий потенциал, замечательного педагога и режиссера А.М. Паламишева, чья неудержимая "антисоветская" творческая фантазия дошла до того, что в 1972 году в дипломном спектакле нашего курса по пьесе В. Маяковского "Клоп", из учебных столов был построен "Мавзолей", с трибуны которого выступали абсолютно узнаваемые "отцы города", а "двое в штатском" осуществляли эхо Красной площади. Затем из "Мавзолея", из-под красного кумача (которым он был завешен), появлялся и сам "клоп" - Присыпкин.
   Подобным образом был решен весь спектакль. На нем присутствовала и аплодировала нам Лиля Брик. Сыграли мы это дважды в учебном театре училища.
   Фантастика! Не то слово.
   И никого не посадили. Но Паламишев уже отсидел "свое", а мы, заочники - сыграли и разлетелись по своим городам и весям.
   Мой характер определил выбор факультета (режиссура именно народных театров), так как я не был готов в качестве укротителя входить в клетку с хищными зверями. Иначе говоря, окунаться в атмосферу интриг большинства профессиональных театров того времени.
   Здесь хочу заметить, что эффект "высовывания" являлся неотъемлемой частью моей натуры всю сознательную жизнь. Этому способствовала такая гремучая смесь, как необычайная мягкость и оголтелый максимализм, устремления рафинированного идеализма накрепко переплетенного с внятным ощущением земли под ногами, "мамин сын" и дворовый, уличный мальчишка. Особенно это "высовывание" стало заметным в театральный период моей жизни. Окончив Щукинское училище, я в течение 10 лет работал режиссером взрослых и детских народных театров и студий.
   В этот период я стал особенно пристально, как бы по отечески, гласно и негласно, опекаем специфической организацией под названием КГБ. Полагаю, что сам по себе я не являлся исключением в нескончаемом ряду "неблагонадежных", обеспечивающих работой это вип-подразделение нашего замечательного государства, где на главную трибуну годами выходило первое лицо в состоянии уместном для нахождения в доме инвалидов-хроников, а не у руля страны-колосса. Но никто из полномочных (а прочим, если что, рот затыкали) даже помыслить, не то, что произнести, не мог: "А король-то голый!" Хотя сам король умолял неоднократно: "Да ведь голый я, голый! Ох, нехорошо-то как! Ну, отпустите! Да отпустите же!!!" "Нет-нет, - говорят, - отец родной, костюмчик в самый раз, сидит как влитой. Да и вообще, не дури, не дури! Между нами-то говоря, а кто, кто не голый?" Ну, да ладно... Теперь-то чего уж... Извиняюсь, отвлекся.
   Ну, так вот: я был не просто я, а работал с коллективами, где озвучивал свою гражданскую и человеческую позицию и взгляды, явно не совпадающие с идеологией государства и общества в целом, не шепотом и не в полголоса. Не говоря уже о песнях Галича, которые орались под гитару постоянно и где нипоподя, вплоть до магнитофонной пленки, напетой по просьбе комиссара студенческого стройотряда, во время концертной поездки. Друзья в диссидентских кругах дополняли картину.
   В коллективах всегда были люди, с которыми время от времени органы проводили профилактические беседы. Были и "внедренные", этакие "подсадные утки". Это было "написано у них на лбу", и они постоянно, к месту и не к месту, заводили разговоры на скользкие темы.
   Но, несмотря на это, я относился к ним так же, как к остальным студийцам. Не мне было их судить. У каждого свой счет с совестью.
   Был, в частности, даже гласный осведомитель, который, как позднее выяснилось, пытался разрушить ту особую атмосферу отношений, в которой жила студия. Это происходило за моей спиной. Ну, а в ГБ его постоянно приглашали на беседы. Хорошо помню, как, с его слов, на одной из таких встреч его, якобы, спросили: "Как Вы думаете, к чему клонит Бродянский - это деурбанизация или маоизм?"
   И хотя творческая, так сказать, эстетическая сторона нашей деятельности, была, по общему признанию (и зрителей, и высокой критики, в частности таких театральных деятелей как Т.В. Питкевич, Ю.А. Смирнов-Несвицкий, режиссеров Л.Е. Хейфеца, А.М. Паламишева, критиков Л.Л. Рудницкого, Родиной и многих других), на самом высоком уровне, но "доброжелатели" из художественно-театральной тусовки называли нас "масонской ложей". Да, жизнь студий - и взрослой и детской - не вписывалась ни в какие рамки.
   Руководителей культучреждений, в которых я работал, регулярно посещали "люди в штатском" на предмет присмотра за деятельностью Бродянского. К санкциям (к увольнению, например) не понуждали, но, как бы "случайно, невзначай", это доводилось до моего сведения: мол, "улыбайтесь - за вами следят".
   Любопытный факт. Заведующая детским отделом Дворца культуры им. Кирова (в прошлом ворошиловский стрелок - она показывала мне фотографии), державшая в страхе весь детский отдел (около ста педагогов), командовавшая своими подчиненными в крайне жесткой громкоголосной (как ворошиловскими стрелками - пусть культурный, но ведь фронт же), чтобы не сказать грубой и скандальной манере, со мной была неизменно крайне обходительна и подчеркнуто вежлива. Мне в этом виделось (или мерещилось) уважение к идейному врагу, которого так "заботливо опекают" высшие специнстанции.
   А когда детская театральная студия "МИФ", которой я руководил, заняла на смотре 1 место, показав сразу три спектакля: "Тили-тили тесто" Р. Каца, "Питер Пэн" Дж. Барри, и "Жил-был тимуровец Лаптев" А. Хмелика, покоривших и комиссию и зрителей, фотография моя была водружена на Доску Почета. Но через несколько дней куда-то исчезла, что меня немало позабавило. Ну, конечно, на Доску Почета - это уже "перебор".
   - Совсем бдительность утратили!
   - Извините, не доглядели!
   Но вот наша завотделом, наш ворошиловский стрелок, выглядит растерянно и несколько испуганно после премьеры спектакля "Жил-был тимуровец Лаптев", где первоклассник Петров, который крутит интригу дележа миллиона, по завещанию доставшегося пионерам, в числе прочего "кромешного", произносит сакраментальное: "Да ладно, чего там - у кого деньги, у того и власть".
   "Какой-то он у Вас очень страшный", - почему-то неловко, конфузясь, произносит моя начальница. "Слабовата в тонкостях идеологии - все-таки детский отдел. Робеет. Да, это Вам не "41-й, рыбья холера", ворошиловские стрелки. Займем оборону", - сгруппировался я.
   "Страшно? Да, страшновато. Так это - мы, а это - наши дети. Наше зерцало, так сказать. И я полагаю, что не пугаться надо, а задуматься над тем, как живем. Хотя можно испугаться и побежать. Но от себя далеко не убежишь. Да вот и дети опять же не дают, - ну и т.д. и т.п. - Да ведь и пьеса, в конце концов, лит имеет. Ну, а "из песни слова не выкинешь".
   Вот и поиграли в идеологический кроссворд - буковка туда, буковка сюда. Убедил или переговорил? Смирилась, проглотила.
   Хотя, признаться, пьесы остроумнее и злее на тему нашей "социалки" я не встречал, где, в частности, старушка Пружанская, один из главных персонажей, сокрушается: "Ах, зачем я не умерла с первым залпом Авроры?!" Видимо, тот, кто литовал пьесу, просто сильно смеялся. Да-а. вот вам и детская пьеска.
  

И бродят по Кузнецкому мосту

в обнимку два человека - Ленин и Троцкий.

У одного на голове соломенная шляпа,

а у другого в руках константинопольская удочка.

И один все спрашивает, спрашивает.

А другой все кружит, кружит..."

(О. Мандельштам "Четвертая проза")

   И тут к слову вспоминается удивительный, чтобы не сказать фантастический, по своей пророческой значимости эпизод. Опять же - город Лодейное поле, 1971 год.
   После репетиций мы подолгу вели идеологические споры с отслужившим армию Сашей Межовым. И вот как-то, далеко заполночь, остановившись почему-то перед горкомом партии, мы толковали каждый о своем. Вдруг, неожиданно рассмеявшись, видимо, от невероятности неизвестно откуда взявшейся, озарившей меня мысли и какого-то чувства ясности и легкости, я, наверное, не произнес, а "молвил": "А знаешь, Саша, попомни эти мои слова. Пройдет много тридцать лет, и в учебниках по Всемирной истории петитом будет пятьдесят строк, что существовало такое тоталитарное государство, СССР. И все".
   Саша онемел. Да и было от чего. Откуда я взял это в 1971 году? Все непоколебимо. На тысячелетия. Вот уж, правда - уму непостижимо. Не знаю, помнит ли Саша этот незатейливый пассаж нашей ночной беседы.
  

И все ведь выполнено в срок,

Хотя поболе будет строк.

Уж больно напахано...

   Но, то ли органы наши славные работали шаляй-валяй, а, попросту говоря, хреново. (Посудите сами, идеологически вопиющие спектакли: "Целый вечер как проклятые" М. Розовского, "Жил-был тимуровец Лаптев" А. Хмелика, и уж дальше некуда - "Хочу быть честным" В. Войновича, - спектакль был мной поставлен в Народном театре города Лодейное поле в 1972 году, а спохватились мои "опекуны" только через год, когда я уже работал в Народном театре ЛГУ. Да и то, только потому, и после того, как я в подробностях рассказал о постановке двум не в меру любознательным студийцам. Ну и работа! Ну и бдительность! Так ведь и революцию просра..., извините, проморгать можно. Так ведь и проморгали!). То ли не переступил я какую-то черту - не вывел что ли свои студии на площадь с антисоветскими лозунгами? И где же она была, эта моя черта?
   Но дальше "опеки" дело не пошло и до драматической, репрессивной, развязки не дошло в связи с тем, что я оставил свою вполне успешную театральную деятельность, купив дом на глухом хуторе Новгородской области, с женой и двумя маленькими детьми покинул Северную столицу.
   Тут надо пояснить, что в русле этических исканий и построения взаимоотношений с жизнью большого города у меня давно созрела мысль о создании деревенской общины из участников старшей студии - своего микромира в жестком социуме тоталитарного государства (идея, конечно, схоластическая, идеалистическая, напоминающая коммунистическую и напрочь игнорирующая эгоистическую сущность природы человека, а потому утопическая и абсурдная).
   К тому же, со временем я стал понимать, что Искусство во всех его жанрах и многообразных проявлениях является просто "приправой" к нашему "пирогу жизни", или, если угодно, "десертом на третье", который никогда не заменит "первое" и "второе", также, как и сам "пирог". И не сможет повлиять на ход всего "пищеварительного" процесса нашей жизни в каждом индивидуальном конкретно взятом случае. Иначе говоря, никакие страсти и трагедии, разворачивающиеся на сцене, на экране, на полотне и так далее, в сопереживании которых мы искренне участвуем, не заставят нас после бурных аплодисментов отказаться от похода в "Буфет", иными словами, как ни в чем не бывало, вернуться на "круги своя" к искусственно прерванной жизни. Этот "феномен" нашей духовной мимикрии, конформизма всегда поражал и удручал меня.
   Я полагаю, что Искусство не является "благом", а напротив, становится бессмысленным, беспричинным тормошением, а в ряде случаев и побудителем к совершению человеком поступков, не заложенных в его индивидуальной природе, в естественном ходе его жизни, в его судьбе, о которых он в дальнейшем, возможно, будет сожалеть. Так, например, воодушевившись просмотренным спектаклем, фильмом и тому подобным, человек лезет на баррикаду, а утром, опаздывая на работу, раздраженно бубнит: "Ну, дурак! Ну, куда меня понесло! Да чтобы я еще раз! Да никогда в жизни!"
   Думаю, что мы должны взбираться только на ту высоту, на которую можем подняться сами, без посторонней помощи. А оттуда, куда нас втащат "за волосы" или даже приведут "под белы рученьки", мы сверзнемся непременно. И если не расшибемся насмерть, то, по крайней мере, сильно ушибемся.
   В своем роде, но то же самое, относится, по моему мнению, к воспитательно-педагогическому процессу. Когда внутренние причины и побуждения именно такого, а не иного поведения ребенка, человека остаются "тайной за семью печатями", сокрытой от "Учителя", педагога, воспитателя, родителя. Но "ничтоже сумняшеся" мы стремимся изменить, перестроить внешнюю канву поведения воспитуемого. Однако скрытые от нас внутренние причины, задавленные воспитательным процессом, в дальнейшем непременно дадут о себе знать с еще большей остротой.*
   Таким образом, вышеназванные мотивы стали основанием к прекращению моей режиссерско-педагогической деятельности.
   И, несмотря на выказываемую готовность участников старшей студии к таким серьезным переменам в образе жизни, пришло ясное понимание того, что это моя, а не их судьба, моя жизнь. И нельзя никого тащить за собой.
  
  
  
   *Я понимаю, что оба эти положения - "о действенной силе искусства" и "о последствиях воспитательно-педагогического процесса" - требуют серьезных исследований. Но поскольку я не ставлю перед собой такую задачу, то в сжатом, декларативном виде освещаю здесь мое видение этих понятий.
  

"Один переезд - это два пожара".

(Фольклор)

   Не знаю, как со шкалой пожаров, но думаю, что на этом переезде ее зашкаливало, а уж Гиннес точно "мог отдыхать".
   Для этого было несколько объективных специфических причин, связанных с особенностями местной топографии (или географии), а, проще говоря, почва - суглинок.
   На пути следования из Ленинграда, километрах в тридцати от моего хутора, протекала река Мста. Доступная переправа в теплое время года - паром. Но дальше следовал крутой подъем, который мог одолеть только гусеничный трактор, да и то не в любую погоду (как-то дождливой осенью он завяз на этом подъеме, и спасал его такой же железный "брат"), или сверхпроходимый грузовик с тремя ведущими мостами, какового не имелось в наличии в местной "сельхозтехнике". Ее директору был дан приказ председателем совхоза, к которому я теперь стал приписан, предоставить мне транспорт для переезда (возможно, это должны были быть танки или военные вездеходы).
   Так вот, весь путь далее после Мсты пролегал по местности, непроходимой для обычного грузового транспорта. Только в сильные морозы, когда дорожная грязь и лужи промерзали, а лед на реке мог выдержать груженую машину, переезд становился реальностью.
   Потеряв несколько драгоценных дней, пока стояли "сибирские" морозы, в отчаянных и безуспешных попытках поймать директора сельхозтехники (из-за удаленности от Ленинграда - двести километров - я мог находиться на этой станции всего несколько послеобеденных часов, так как надо было успеть к последней электричке, которая отправлялась в город), я, наконец, вышел на него. Вернее, мы совпали.
   - На месте машин нет. Если хочешь, поезжай в Ленинград, там у мясокомбината после разгрузки стоят три грузовика, обратно все равно порожняк, вот их и забирай.
   Это прозвучало как бред.
   - Да я окажусь там в час ночи. А если их нет на месте?
   - Они там, там, - уверенно заявил он, - вот тебе путевки до Оксочь, счастливого пути.
   Оксочи - деревня на станции в 10 километрах от моего хутора, но тогда я не обратил на это внимания. Было не до того, но как выяснилось позднее - напрасно.
   И действительно, когда ночью я добрался до означенного мясокомбината, только две сиротливые трехтонки и одна пятитонка представляли собой весь грузовой транспорт окрест, водители коих радостно засуетились, предвкушая неожиданную халтуру. "Спасибо" за нее, по моим смутным представлениям, должно было материализоваться неким количеством пол-литров, часть из которых была востребована и употреблена, как только мы загрузились и отъехали подальше от города, когда опасность попасть в лапы ГАИ миновала.
  

"Свой путь земной пройдя до середины

Я оказался в сумрачном лесу".

(Данте "Божественная комедия")

   Была ночь, деревья потрескивали от сорокоградусного мороза. Представление только начиналось. Итак, три грузовика, основательно забитые барахлом (стройматериалы, громоздкая мебель, специально приобретенная для большого дома, необъятные запасы консервов, библиотека и другой домашний скарб, были в количествах необходимых для многолетней обороны и блокады, и не предполагавших в ближайшие 50 - 100 лет доставки на хутор чего-либо более или менее значительного), благополучно по толстому льду преодолев речку Мсту, безуспешно пытались подняться по дорожке, вьющейся по крутому откосу практически над обрывом. Сопровождающие - мои приятели, оказавшие неоценимую помощь в переезде: Володя Потапов, Игорь Гарин, Женя Пупков и я, вышли из машин, водители которых с открытой дверцей (чтобы успеть выпрыгнуть, если машина "уйдет" с обрыва), раз за разом штурмовали подъем и, скользя, съезжали обратно. Порванные звенья докрасна раскаленных цепей, которыми были обмотаны дымящиеся буксующие колеса, со свистом реальных пуль, улетали, к счастью, мимо нас во мглу ночи, в небытие.
   Глубочайшее отчаянье от полной моей беспомощности, какой-то нереальности и безумия происходящего, поглотило меня. Еще сегодня днем, несколько часов назад, был Ленинград и мирная жизнь. И вдруг "фронт, передовая". И это было первое отчаяние в непрерывной череде отчаяний последующих суток.
   Я не помню, как долго продолжался штурм, но они одолели этот подъем. Как? А вот так!
   Глубокой ночью дорога привела нас к станции Веребье, где, с трудом обнаруженный, заспанный дежурный сообщил, что вроде бы дороги дальше нет, так как все занесено снегом.
   Во тьме безлюдного промерзшего пространства мы стали метаться туда-сюда в поисках несуществующей дороги (при этом трижды перегружая полностью один из грузовиков, так как на нем стоял буфет, который не проходил под низким железнодорожным мостом, оказавшемся на нашем пути).
   Буфет? Какой буфет?!! Дороги дальше нет!!! Все бросить и застрелиться!..
   Но мы нашли, в конце концов, эту мифическую дорогу, вернее, тракторную колею, по которой, окрыленные успехом, ринулись дальше, но "недолго музыка играла, недолго фраер танцевал". Через несколько километров средний грузовик, промахнувшись мимо колеи, въехал в глубокий снег и там застрял, преградив путь замыкающей машине.
   Я мысленно попрощался со скарбом, который был на этих грузовиках. Ночь, лесная глушь, лютый мороз - хорошо бы вообще остаться в живых.
   Облепив кабину переднего грузовичка, околевая от встречного потока ледяного воздуха, мы помчались неведомо куда. И вскоре стало казаться, что кроме нас никого больше нет на свете - мы остались одни в этом заледенелом мире. Да черный лес, да снег, да звезды. А мчимся мы прямехонько в такую же ледяную преисподнюю.
   И все-таки через некоторое время мы достигли человеческого жилья. Это был Дом инвалидов-хроников - Ушинка. Однако разбуженные среди ночи, перепуганные инвалиды, двери нам не открыли. Наши жалобные увещевания - мол, замерзаем, - не помогли. И правда, а вдруг разбойники. Переговоры окончились полным провалом. Но, неожиданно, нашим пристанищем стала кочегарка, в которой было почему-то еще холоднее, чем снаружи, и где находилась совсем остывшая зашлакованная печь, которую мы с трудом вычистили и затопили, таким образом, вероятно, спасли систему отопления дома инвалидов от размораживания, поскольку все это время два мертвецки пьяных кочегара спали беспробудно.
   Утром, договорившись с трактористом, и раздобыв в столовой два бидона с кипятком для слитых радиаторов, удалось выдернуть застрявшую машину трактором, и наш многострадальный "обоз", как ни в чем не бывало, двинулся дальше.
   По прибытии на станцию Оксочи выяснилось, что трактор с тракторными санями и сверхпроходимый грузовик с тремя ведущими мостами (не выезжавший за пределы местности), которым было велено сопровождать наш "обоз", не дождались нас и послав все на .., укатили по своим делам, хотя и в нужном нам направлении. Но звонок председателя совхоза, по телефону собирающего информацию о нашем продвижении, вернул "эскорт" в Оксочи.
   Они вернулись разъяренные, произнося все, что произносит простой русский человек в подобных случаях. Мера "спасибо" за такой "подвиг", по их мнению, должна была быть безгранична. А их было семеро, не похмеленных после "вчерашнего" мужиков: тракторист, шофер и бригада, разместившаяся на тракторных санях.
   Надо сказать, что к переезду наш семейный бюджет исчерпался - оставалось рублей пятьдесят. "НЗ" водки состоял из четырех бутылок (еще четыре были употреблены обозными водилами с нашей помощью за прошедшие сутки). Сухое вино, имевшееся в количествах, котировалось как простая вода. Однако выхода не было, и я раздавал, хотя и в туманных выражениях, пустые обещания.
   Но от Оксочь, до коих и были выписаны путевки, что не отпечаталось в моем сознании (а зря!), водители обоза начали "вытанцовывать", ведя себя странно, и, видимо, ожидая "мзды" (о чем я догадался, к сожалению, слишком поздно), но ничего не говоря. Вместо этого они через каждые 10-15 метров стали съезжать с колеи и зарываться в снег, откуда их вытаскивал трактор и трехмостовый сверхпроходимый, но при этом "почему-то" мои обозные водилы стали все время разворачивать передние колеса своих грузовиков поперек колеи, как бы тормозя, сопротивляясь движению. Это был явный саботаж. И причина была прозрачная, но я находился в том состоянии, о котором говорят: "Совсем глупый, да?", и не мог взять в толк очевидное.
   Вобщем, "танцы" эти кончились тем, что при очередном выдергивании у пятитонного грузовика был вырван бампер, и его не за что стало дергать. Он замер.
   Глухой лес. Вторая ночь вторых суток. С прошлой ночи моя голова раскалывалась от боли. Да пропади все пропадом!!!
   Но "пропадом" почему-то не пропадало не только "все", но даже и малая часть этого "всего". А напротив, этого "всего" с каждым часом и с каждой минутой становилось все больше и больше. Хотя казалось бы, ну, куда же еще больше-то?
   - Может все-таки уже хватит? А?
   - Нет-нет, вот тебе еще... немножко.., - похохатывал мой злой рок, заговорщицки кому-то подмигивая.
   - Ну, уж спасибо, спасибо.., - еле шевелил я заледенелыми губами, покрывшимися такой коркой, которая сходила с них почти месяц.
  

"...Просклоняв существительных рой,

Он единственный спрягает глагол..."

(туристская песня)

   Уже в который раз наши сопровождающие собирались отправляться восвояси: "хватит" и "глагол", "шабаш" и "глагол", "вертаемся домой" и "глагол".
   Я же, окончательно цепенея от этих угроз, бормотал что-то невнятное, раздавая какие-то эфемерные посулы, так как понимал, что это игра на "повышение ставок". Хотя они-то не знают и не догадываются, что никакие такие "ставки" повысить невозможно за отсутствием таковых.
   Но вот, с матом перематом, перегрузили все с замершей пятитонки на тракторные сани и довезли, наконец, эту часть вещей до моего хутора Малое Кленово, до моего дома.
   Не может быть! Я не верил глазам своим!
   Вещи занесли в дом, и (очень важный момент, возможно, спасший мне жизнь) Володя Потапов остался растапливать русскую печь.
   Второй грузовичок замер зарывшись в снег по самые "некуда", недотянув три километра до хутора. Вещи с него, после очередного матерного урагана и моих пустых посулов, тоже были перегружены на тракторные сани.
   И тут произошло следующее. Примерно в километре от хутора нас встретил встревоженный Володя Потапов с сообщением, что печь он растопил, но поскольку в трубе, как он думает, образовалась ледяная пробка, весь дым валит в дом.
   Мы подъехали к дому. Все окна и двери были раскрыты, но он был полон дыма. Вновь беленая печь стала черной.
   Я лег на пол, подполз к печи и уткнулся носом в крышку, но вьюшку не обнаружил. Мой истопник снял крышку в трубе, а вьюшку не заметил. Я вынул ее и печь стала топиться не в дом, а в трубу.
   Но главное в этом эпизоде было совсем другое. Володя, встретив нас на дороге, не влез на сани, где устроилась на вещах вся наша теплая компания, а пошел сзади и наткнулся на единственную потерянную вещь - коробку с мягкой детской обувью, в которой также находилось водочное "НЗ", четыре бутылки.
   Из сотни других коробок мы потеряли именно ее. Это был мой злой рок. Я узнал его - вот почему он похохатывал.
   Конечно, четыре бутылки - это курам на смех, но страшно подумать, что сделали бы со мной мужики, если бы оказалось, что водки нет вообще.
   Однако моя судьба тоже не дремала: "Не тут-то было, накося - выкуси!", - развязно заявила она растерявшемуся злому року, окатив его презрением, грубо отпихнула в сторону и не дала Володе Потапову обнаружить вьюшку в трубе, поэтому он вышел к нам навстречу, шел за санями и нашел потерю.
   На стол было выставлено немереное количество консервов, сыров, сухого вина, но водки - только четыре бутылки, и денег - только пятьдесят рублей.
   Пусть воображение Читателя яркими мазками дорисует картину финала этой эпопеи.
   Добавлю только, что хотя позднее все было возмещено сполна, но слава "хитрого еврея, который нае... наших мужиков", быстро разнеслась окрест, и понадобилось немало времени и сил, чтобы мнение изменилось.
   Этот переезд стал прелюдией или интермедией к деревенскому периоду моей жизни, в который смерть раз с десяток, помахивая своей косой, заглядывала мне в глаза своими пустыми глазницами, и только благодаря моей судьбе, которая всегда была начеку и в нужный момент деликатно, но настойчиво теснила костлявую, я не пал в этой неравной битве за деревенскую жизнь.
   Такое количество раз остро возникающее желание незамедлительной смерти, как при этом безумном переезде, сравнимо только с несчетным количеством аналогичных желаний при переходе с незначительной высоты 2600 метров на высоту 3400 метров, но без акклиматизации и с грузом тридцать килограммов во время восхождения в Гималаях двадцать пять лет спустя.
   Так называемая "горная болезнь" давила, сплющивала, разрывала на части, и невозможно было сделать еще один шаг. Но то, что привело меня на эту тропу, заставляло идти дальше. Позднее я мрачно шутил, сообщая, что на протяжении нескольких десятков километров находится около сотни могил, и на каждом надгробии надпись: "Здесь похоронен Володя Бродянский".
   Конечно, тут страдал не я один, но туристы, как правило, были акклиматизированы и не несли свой груз сами, а нанимали портеров - носильщиков, которые здесь жили и работали, и высотных перепадов не замечали.
   Но иногда на тропе стояла и безутешно плакала какая-нибудь отставшая туристка. Носильщики с вещами и ее группа ушли "вперед и вверх", а она, раздавленная горной болезнью, идти дальше не может. И что теперь делать - неизвестно.
   Так я познакомился с болгаркой из Брюсселя Миленой Стояновой. Она стояла на тропе, склонив голову, и с невыразимым страданием на лице глотала слезы. Рядом, с небольшой поклажей, в позе ожидания с безучастным видом, находился ее носильщик.
   Мне стало щемящее жалко эту страдающую женщину. Я остановился и произнес несколько ободряющих слов, насколько позволял мой английский. Она через силу улыбнулась и, выяснив, что я из России, заговорила почти на чистом русском, который хорошо выучила еще в школе. Оказалось, что уже много лет она живет и работает в Брюсселе. В этот день ей исполнилось тридцать пять лет. Я подарил ей яблоко и угостил своим хлебом.
   С момента нашей встречи то, что ее давило - исчезло, и она совершенно пришла в себя. Я же, передвигаясь быстро и легко, несмотря на мой груз, с этой встречи отяжелел, и горная болезнь начала входить в свои права.
   В конце дня мы снова встретились в местечке Намчебазар (высота 3400 метров). Милена была свежа и бодра, я же, совершенно раздавленный, разрушенный и уничтоженный горной болезнью, еле переставлял ноги, потерял голос и мог только шипеть, причем, очень медленно.
   Я думаю, что эта встреча в начале перехода и явилась для меня тем гипотетическим скоплением могил Володи Бродянского.
   В последующие дни мы несколько раз пересекались на разных высотах, так как тропа одна. Подружились. Позднее Милена дважды прилетала ко мне в гости в Петербург.
   Однако спустимся с гор на землю - вернемся в деревню. Итак, "последние из могикан", жители крошечной деревеньки Кленово, которая находилась в километре от хутора Малое Кленово, где я обосновался с семьей, поначалу смеялись над моим "высовыванием". В особенности это касалось моей зимней работы подменным на скотном дворе, где находились сто телят, четыре лошади, и штат которого состоял из пяти человек. А именно: двух телятниц, которые три раза в день, в шесть утра, в полдень и в шесть часов вечера вычищали навоз, задавали корм каждая своей группе в пятьдесят телят; возчика навоза, который на лошади, запряженной в сани, вывозил весь навоз на поля и там его разбрасывал; а также ночного сторожа и слесаря-электромеханика, обслуживающего электро-оборудование и автопоилки.
   В мои обязанности входило поочередно подменять всю эту команду на выходные и праздничные дни, а также на периоды запоев, которые могли продолжаться не одну неделю. Случалось, что приходилось работать почти целыми сутками, подменяя по несколько человек, а иногда и всех сразу, только на короткое время забегая домой, чтобы перекусить. Был месяц, когда в моем рабочем табеле оказалось больше тридцати одного трудодня, и главный бухгалтер совхоза, заявив, что больше тридцати одного дня в месяце не бывает, отказалась оплатить сверхурочное время.
   При первых посещениях телятника, так сказать, знакомстве с этим заведением, я выскакивал из него, едва успев войти, задыхаясь от аммиачных испарений. При этом вместо сорока-пятидесяти минут, за которые телятницы выполняли свою работу, у меня она занимала четыре часа. Правда, работал я чисто. И бригадирша Надежда Сергеевна, откровенно посмеиваясь, замечала мне: "Что же ты так чисто выскребаешь, Володька? Прямо как стол, все равно ведь снова насерут".
   Но лиха беда начало! И мое освоение деревенских работ, крестьянских профессий происходило стремительно. Наряду с тем, что вскоре вписался в привычный рабочий график телятниц, я также научился вырубать из цельного бревна поильные корыта, выполнять все работы, связанные с лошадьми, пахать, сеять, метать и стоговать сено, капитально ремонтировать трактор, а также плести лапти и корзины. Не говоря уже о том, что провел к своему хутору километровую электролинию в 13 столбов и соорудил огромную баню 5х5, перебранную из дворовых строений, при постройке которой разрубил себе лодыжку (как я шутил: "Вот вам двести грамм с косточкой"). Только чудом я тогда не потерял ногу, да и вообще остался в живых, так как только через неделю смог добраться до врача, проскакав с разрубленной, но уже заживающей ногой на кобыле Люське десять километров до станции, а оттуда на электричке до райцентра. Хирург, молоденькая девочка, очень удивилась - на мне все зажило "как на собаке" и медицинского вмешательства не потребовалось. А еще через неделю, прихрамывая, мне уже пришлось "танцевать" на стогах в роли верхового, то есть укладывать стога.
   По этим причинам смех вскоре прекратился.
   И наряду со словами: "Да ты что, Волога, тут давно никто так не работает", - прозвучало и вовсе невероятное, оскорбительно- комплиментарное, произнесенное последним мастеровым мужиком в этой деревне, подшучивающим время от времени над моим еврейством: "Да нет, Волога, я тебя явреем не считаю, какой ты яврей. Ты - мужик!" Несмотря на глупость заскорузлого деревенского антисемитизма, оценка "мужик" из уст этого человека выражала самую суть моей тогдашней жизни. И надо сказать, что время от времени, к случаю, я достаю эти слова и предъявляю их, как медаль, сообщая о том, что я "простой деревенский мужик".
   Вспоминается такой забавный эпизод из жизни "простого деревенского мужика". По семейным обстоятельствам на короткий период времени (несколько недель) мы с моим сыном Петей, неполных трех лет, остались хозяйствовать на нашем хуторе вдвоем. Но так как сына нельзя было оставлять в доме одного, то на часы моей работы в телятнике, я, становясь на лыжи, а Петю устраивая в рюкзаке за спиной, отвозил в деревню, в дом Стуколовых. Но тут поначалу возникла смешная проблема.
   Я посадил в доме Петю в рюкзак. А поскольку мой маленький сын в огромном рюкзаке "болтался", надел я его только со стола и вышел во двор. "Обними меня за шею и крепко держись", - велел я Петьке. Но, когда, пытаясь надеть и закрепить лыжи, я нагнулся, сын, выскользнув из рюкзака, съехал через мою голову на снег.Тогда я присел на корточки, но рюкзак с сыном перевесил, и мы оба повалились назад. Пытаясь надеть рюкзак уже после того, как лыжи были закреплены, я потерял равновесие, и мы завалились набок. Пришлось вынести из дома табуретку, на нее поставить Петю в рюкзаке и только тогда, с возвышения, рюкзак оказался водружен за спину. Но на этом эпопея не закончилась. По дороге в деревню случилась небольшая горка, а так как ехали мы в полной темноте, то в какой-то момент, скатываясь с горки, я, потеряв накатанную лыжню, въехал в сугроб. И поскольку при этом произошло естественное резкое торможение, то Петька, перелетев через мою голову, воткнулся в снег вверх ногами. Откуда я его моментально выдернул, но, конечно, уже испуганного и ревущего. Остальная часть пути была пройдена с сыном на руках и лыжами под мышкой. С тех пор прошло почти тридцать лет, но мы с ним, смеясь, иногда вспоминаем этот эпизод из нашего деревенского прошлого.
   И еще об одной существенной особенности хуторского быта. Поскольку магазин находился на станции, в десяти километрах бездорожья, мне пришлось научиться самому печь хлеб в русской печи, что сыграло очень важную роль в моей дальнейшей жизни.
   Этот крестьянский период продолжался два года.
   Но у судьбы были свои планы, и она подготовила новый резкий поворот в моей жизни. Мама оказалась у меня на руках после инсульта, а неготовность жены к продолжению жизни в деревне вызвала серьезные семейные коллизии, которые привели к необходимости возвратиться к городской жизни, как я тогда думал - ненадолго. Но в скором времени моя матушка сломала шейку бедра и оказалась прикованной к постели на долгие годы. В результате полного разрыва отношений и развода с женой, с ней осталась дочка Маша, а сын Петя, неполных пяти лет, стал жить со мной. Таким образом, моя мать и маленький сын стали составлять область моих домашних забот.
   Во-первых, я не собирался возвращаться к творческой деятельности, поскольку расстался с ней по принципиальным соображениям. Во-вторых, мне нужна была простая работа с ненормированным рабочим днем. Я стал дворником.
   "Еврей - дворник" - во времена моей юности это словосочетание с антисемитским подтекстом имело хождение как "самый короткий анекдот". Но, видимо, я выпал или выломился не только из этого анекдота. А "еврей - крестьянин", "еврей-грузчик"? Ну, просто сериал с продолжением! И тут, к слову - "Впервые вижу еврея-крестьянина", - предварительно извинившись за бестактность, сообщил мне председатель Мало-Вишерского исполкома, который должен был подписать разрешение на покупку деревенского дома. "Да просто им сильно не повезло во Второй мировой войне. И крестьянам и не крестьянам, - заметил я, - не слышали такое слово - Холокост?* Правда, и жили они тогда в других краях..." Собеседник мой несколько смутился.
   Но вернемся к "дворнику". В клинике неврозов, где началась моя дворницкая "карьера", через некоторое время я стал совмещать ее с работой садовника в больничном саду. Поскольку на поддержание штанов этой зарплаты все равно не хватало, вскоре появились еще две территории. Итого, их стало четыре. Работал я добросовестно, и начальство, зная мою
   семейную ситуацию, шло мне навстречу в построении рабочего графика.
   После утренних домашних хлопот мы с моим сыном, так как я не являлся сторонником
   детсадовского воспитания, заступали на "трудовую вахту". Таким образом, Петя целый день гулял на свежем воздухе. А иногда, по желанию, брался за метлу или лопату. Надо сказать, что вскоре он научился довольно лихо орудовать и тем, и другим.
  
  
   _____________________________
   *Холоко?ст -- систематическое преследование и истребление немецкими нацистами и коллаборационистами из других стран миллионов жертв нацизма: почти трети еврейского народа и многочисленных представителей других меньшинств (Википедия).
   При такой нагрузке мой рабочий день не имел временных границ, но в его регламент жестко и неукоснительно вписывалось все, что касалось забот о матери и сыне.
   И трудиться приходилось столь интенсивно, что, закалившись за годы нахождения на этом поприще, зимой я нередко боролся со снегом и льдом при температуре до -20® будучи голым по пояс, чем, конечно же, вызывал удивление и недоумение прохожих. Но так как мне становилось жарко, то просто не хотелось работать в мокрой одежде.
   И хотя я не считал, что судьба нагрузила меня чем-то неподъемным, у окружающих складывалось другое мнение. Так, две сестры-старушки - старые девы, жившие в квартире напротив, по-соседски часто заходили к нам и пристально наблюдали за всем происходившим в нашей семье. В результате этих наблюдений, обойдя весь дом и собрав подписи, они явились к нам с сообщением о том, что хотят выдвинуть меня в депутаты.
   "Вот так номер! Ну, просто народный избранник. Да, только карьеры "власть предержащих" мне в жизни еще и не хватало", - подумал я.
   Тем не менее, я был искренне тронут этой неожиданной высокой оценкой моих повседневных забот, но, поблагодарив, пояснил, что не готов к такой ответственной деятельности.
   Распорядок жизни нашего неполного семейства в эти годы был четко спланирован и отработан. На все лето, договорившись о подмене на моих рабочих участках и организовав уход и присмотр за матушкой, я с сыном уезжал на наш хутор. Там все свободное время мы заготавливали лесные и огородные припасы в огромном количестве, так необходимые для ведения нашего непростого городского домашнего хозяйства.
   Тут вспоминается такой эпизод из нашей с сыном - ему тогда было 8 лет - деревенской жизни. Сидя на грядках, "по уши" в земле, мы вели разговор о том, что человек может добиться всего. Вернее, это я утверждал, что всего - был бы стимул. А Петька сомневался:
   - Что значит всего? Ну, вот ты можешь стать Первым? - имея в виду Первого секретаря ЦК КПСС, выложил мой сын козырного туза.
   - Первым нет: возраст не позволит, уже поздно начинать. А в Политбюро еще можно попробовать, - не растерялся я и выложил сразу всех королей, - вопрос лишь в том, что это не про меня. Ни первым и ни сто первым. Любая власть меня пугает и отвращает.
   Ну, и пошло-поехало. В общем, "ликбез по этике".
   Но через некоторое время этот диспут имел неожиданное продолжение, когда мы с сыном пришли по ягоды на болото. А поскольку я был в сапогах-"заколенниках", то и ягоды собирал, стоя на коленях. Но вскоре я заметил, что Петька пристально смотрит на меня.
   - Ты чего, сын? - удивился я.
   - Я думаю... - отозвался он.
   - О чем? - недоумевал я.
   - Я думаю, что Первым тебе уже точно не стать.
   Это прозвучало как приговор.
   - Это почему же? - возмутился я.
   - А Первый на коленках по болоту ползать не будет, - Петька был категоричен и непреклонен.
   Я расхохотался.
   - Ты убедил меня, - сдался я, и мы продолжили наше нехитрое занятие.
   Видимо, кто-то "наверху" услыхал мои слова о власти, вот и появилось искушение - в депутаты. Но - увы.
   Такое существование продолжалось 8 лет.
  
  

Не хлебом "едимым" жив человек.

   В конце концов, появилось стойкое ощущение, что душа моя после долгих лет спячки, наконец, проснулась и требует поступков, так как все то, что я делаю, не выходит за рамки обычных житейских забот. Это чувство и привело меня в ожоговое отделение при детской больнице N1 в Ленинграде.
   Дело в том, что в течение многих лет меня не оставляли воспоминания о трагической судьбе шестилетнего мальчика по имени Юра, попавшего в кипящую промоину, получившего ожог не совместимый с жизнью, и в течение двух месяцев мучительно угасавшего в ожоговой реанимации.
   До этого я видел его мельком один раз в гостях у моих друзей, но жуткая история эта никогда не выходила и не выходит из моей души и моего сознания. Я, зная от друзей подробности этих двух страшных месяцев, навсегда остался жить с чувством, что должен был что-то сделать, но ничем не смог ему помочь. Я ничем не помог этому маленькому мальчику Юре.
   Спустя много лет после этой ужасной истории у меня появилось непонятное, неотвязное чувство, что если я окажусь в ожоговой реанимации, то детям, которые туда попали, станет легче. При этом, конечно, совершенно не представляя, в каком качестве я могу там находиться.
   Эти мысли и чувства побудили меня позвонить Александру Ивановичу Григорьеву, в то время заведующему детским ожоговым отделением, и сообщить ему о своем желании работать у него. В ответ прозвучало:
   - Спасибо, но штат у нас укомплектован и свободных вакансий нет.
   - Да, я понимаю, но я хотел бы работать бесплатно, волонтером, - уточнил я.
   - Ваш ребенок лежит у нас на отделении? - предположил он.
   - Нет.
   - Так в чем же дело? - недоуменно произнес мой собеседник.
   - Да, видите ли, внутренняя необходимость. Так сказать, потребность души, - теряя надежду, промямлил я.
   - А сколько Вам лет? - был задан вопрос, по моему моложавому голосу предположивший юношеские искания.
   - Сорок четыре.
   - Хорошо, приезжайте, - после некоторой паузы произнес мой собеседник.
   Я думаю, ему стало просто любопытно взглянуть на меня. Но, убедившись, что я обычный, без странностей, цивильный человек, Григорьев, для начала, провел меня по палатам и перевязочным отделения, а также по ожоговой реанимации. Выходя из очередной палаты или перевязочной, он все время задавал один и тот же вопрос: "Ну, как?", видимо, предполагая мой шок от увиденного. "Нормально", - отвечал я, не понимая вопроса и чувствуя себя уже не посторонним зрителем, а всей душой участвующим в оказании помощи этим детям.
   Но состоялся еще совет сестер больницы, на котором меня с пристрастием выспрашивали, какова подлинная цель моего появления, предполагая, что я, как бывший творческий работник, имею тайное намерение написать сценарий или книгу о жизни детской болницы. Однако моя искренность убедила их, что тут нет никакого подвоха. В любом случае, как много раз в жизни до этого и после, произошло чудо. Так как, кроме факта отсутствия у меня медицинского образования, больница, в особенности детская, это такое место, где не желательны посторонние глаза и уши.
   Но случилось то, что случилось. На меня надели белый халат и шапочку, и я начал работать как медсестра в гнойной перевязочной на перевязках, которые проходили три раза в неделю.
   Мои опасения на предмет реакции коллектива на появление такого странного коллеги не подтвердились. Я с самого начала ощущал готовность помочь мне в освоении новой профессии. С другой стороны, многолетний уход за матушкой (да и вообще, всю жизнь я был склонен лечить кого-нибудь), а также десятилетний опыт работы в детских театральных студиях и воспитание собственных детей, довольно легко позволяли находить контакт с больными малышами и осваивать все тонкости и премудрости этого дела. Через пару недель я мог делать перевязку самостоятельно. И вскоре некоторые дети стали проситься на перевязку ко мне. "К Янычу", - говорили они, как с легкой руки заведующего стали называть меня на отделении. Видимо, за этим стояло нечто нематериальное, что не хочется формулировать.
   Но что же реанимация? Конечно, идиллические фантазии сменились ясным пониманием рабочей реальности. Тем не менее, по прошествии некоторого времени, меня стали зачастую вызывать в это особое место. И вот по какой причине. Реанимационные перевязки всегда проходят под общим наркозом, что является серьезным ударом по находящемуся в тяжелом состоянии организму ребенка, поэтому время наркоза необходимо сокращать насколько возможно. И это нередко зависит от количества рук, участвующих в перевязке. Я же представлял собой так называемые "внештатные" руки, и меня, при необходимости, можно было задействовать в этой процедуре. Вот так совершилось и это невозможное, притом, что никто из медперсонала реанимации не знал и не догадывался, что я не врач. А дальше произошло вот что.
   Как-то, возвращаясь со своей дворницкой работы, которая, хотя и в сокращенном объеме, продолжала существовать и кормить меня и мою семью, я увидел на стенде газету со статьей писателя В. Амлинского, в то время председателя Детского фонда, который, наряду с другими нашими бедами и проблемами, писал о необходимости социально-психологической реабилитации онкологических детей. В силу особенностей протекания заболевания, эти дети от момента постановки диагноза до возможного трагического конца (а это могли быть годы и годы), чаще всего становились отторгнутыми от общества вообще, и от детского общества в частности. Амлинский писал, о том, что должны быть созданы организации, которые смогут социально реабилитировать этих детей, и что для этого необходимы творческие люди.
   Сразу возникла мысль: "Если не я, то кто сделает это?" Все творческие люди заняты своим творчеством. Творческая же сторона моей жизни осталась тихо лежать в забвении на печи, а ведь я могу собрать немало таких детей в театральную студию и круто поменять весь психологический настрой их существования.
   Надо сказать, что мысли и чувства мои по этому поводу были очень противоречивы. С одной стороны, во мне все противилось возможности возвращения к воспитательно-педагогической деятельности. С другой же, была часть души, которая и слушать не хотела никаких доводов и отговорок: "Ты должен! Кто, если не ты?" - со спокойной уверенностью произносила она. Если на ожоговое отделение я летел, как на крыльях, то это решение далось очень тяжело - "через не могу". Но я "наступил" на себя и сделал выбор.
   С этой целью я решил отправиться в Онкологический центр Ленинграда и Ленинградской области, находящийся в п. Песочный. Но, когда я поделился своей идеей и намерениями с заведующим ожоговым отделением, он живо отреагировал: "Зачем в Песочный, Яныч, тремя этажами выше, на восьмом, отделение гематологии. Там дети, о которых ты говоришь. Их диагноз - острый лейкоз. Пойдем, я отведу тебя туда".
   Мою идею заведующая отделением гематологии приняла на "ура". В результате, через диспансер, я собрал адреса и телефоны тех семей, где находились дети, получившие этот страшный диагноз. Частично по телефону, частично письменно их родители были приглашены на собрание. Конечно же, откликнулись не все. Многие "опустили руки", пребывая в тяжелой апатии.
   "Понимаю, - сказал я собравшимся, - что предлагаю вам совсем не то, о чем бы вы мечтали. Но хотя никому из нас срок не отмерен, мы все, при этом, живем полной жизнью. И я считаю, что ваши дети, у которых ремиссия (период благоприятного протекания болезни) может длиться многие годы, должны жить такой же полноценной жизнью. А также, обещаю вам, если мы узнаем, что в какой-то точке земного шара появилось лекарство или что-то, что может вылечить вашего ребенка - в кратчайший срок мы отправимся туда со спектаклем, какие бы преграды не пришлось преодолеть".
   Сейчас уже не помню, что я еще говорил на том собрании. Но, поскольку у меня опять появилось это странное волнующее ощущение, что, придя к этим детям, я остановлю беду, нависшую над ними, то, видимо, часть родителей почувствовала мою уверенность и дала согласие на участие в этой затее.
   Примечательно, что в поисках помещения для занятий я обращался в несколько культучреждений, к людям, хорошо знавшим меня по предыдущей режиссерско-педагогической деятельности и неоднократно ранее приглашавшим на работу. Но тут, узнав с каким коллективом я собираюсь к ним придти (причем работать бесплатно), они категорически отказывались брать на себя какую-либо ответственность. В результате приют мы нашли в Обществе Милосердия, в то время находившемся под патронажем замечательного писателя и благородного человека Даниила Гранина. Нас приняли с распростертыми объятиями.
   Характерен такой эпизод. Тогдашний 1-й секретарь обкома партии Соловьев, при посещении и знакомстве с жизнью и работой Общества, побывал и на моем занятии с детьми. На следующий день он позвонил секретарю Общества и сказал, что находится под таким впечатлением от увиденного на занятии, что не спал всю ночь. Далее он задал вопрос: "Чем нужно помочь?" Когда этот вопрос переадресовали мне, я ответил: "Нам нужен крошечный камерный театр". Через несколько дней появилось самое высокое городское начальство по строительству. "Значит так! Строить будем, как собственную дачу" - жестко сообщило начальство. Не понимая причин такой ультимативности, один из подрядчиков недоуменно произнес: "Да у меня и дачи-то никакой нет..." Надо сказать, что строительство велось именно так, как было заявлено - то есть, ответственно.
   Но тут, на смену либералу с человеческим лицом Соловьеву, пришел новый 1-й секретарь с совсем другим лицом. Он тоже посетил Общество Милосердия - для галочки. Этого человека никакие дети не интересовали - ни больные, ни здоровые. Строительство театра прекратилось навсегда.
   Хотя это все лишь эпизоды взаимоотношений с внешней средой. Внутри нашей студии жизнь кипела. Кроме больных детей, тут, конечно, находились и их родители, зачастую братья и сестры. Сюда ходили и мои дети. Жизнь студии состояла не только из спектаклей, капустников, театральных занятий, репетиций, но также из общих дней рождения, поездок за город, катания на лошадях. Это был некий микромир, который жил своей жизнью.
   Поскольку студию посещали дети, начиная с пяти лет и до шестнадцати - они не могли заниматься все вместе. И малышей "повела" Ирина Николаевна Димура - тонкий, внимательный, талантливый педагог и психолог, которая категорически заявила о своем желании и готовности участвовать в этой непростой затее. Помимо занятий оказывающая неоценимую помощь в жизни студии. Принявшая, как свои, ее радости и горести, прикипевшая к детям, и, в силу особенностей своего характера, ставшая душевным доктором для их родителей.
   Возникает вопрос - как в двадцать четыре часа могли уместиться все мои домашние заботы, работа в ожоговом отделении, детская студия, а также дворницкие работы, которые, правда, пришлось сократить с четырех до двух? Однако в этот период жизни я отчетливо понял, что если ты делаешь то, что должен, но не для себя любимого, то время растягивается, и ты успеваешь сделать все, что нужно. И это притом, что, хотя занятия в студии проходили два раза в неделю, все остальное мое свободное время тоже посвящалось вопросам и проблемам, связанным с жизнью студии.
   Тут надо сказать вот о чем. У большинства родителей, получивших этот трагический диагноз, опускались руки, и они просто жили в ожидании неизбежного конца. Но некоторые папы и мамы пытались бороться с этой обреченностью. Они обращали свой взор на нетрадиционные методы лечения, а, поскольку я стал "паровозом", который так или иначе оказался во главе этого странного "состава", то меня стали сводить то с одними, то с другими "нетрадиционниками", или, как у нас их попросту называют, экстрасенсами. Мое отношение к наличию особых (сверхъестественных) возможностей у людей совпадало с моим отношением к существованию высших сил - есть, и на здоровье. И меня лично ни то, ни другое никогда не интересовало. Но тут была другая ситуация.
   По "наводке" родителей я стал общаться с некоторыми из "нетрадиционных" и даже проверил на себе методику так называемого "кассетного лечения". Интересовало меня только одно: работали они с острым лейкозом, и есть ли у них какая-либо статистика по этому заболеванию? Но никто ничего действительно серьезного и ответственного предложить не мог. Помимо того, что двое, работавших в паре, заявили, что я поддерживаю детей в студии на восемьдесят процентов своей энергетикой. На что я сообщил, что и сам это знаю, хотя никакого понятия о том, что такое энергетика не имел. Но полагал, что, по сути, речь идет о том внутреннем душевном состоянии, с которым я пришел как на ожоговое отделение, так и к этим детям.
   Но тут произошло нечто неожиданное. Ко мне попала информация о том, что МВД СССР в скором времени проводит в Ялте 1-й Всесоюзный семинар-конференцию нетрадиционных методов лечения, а документы для проверки надо подавать в Москву за месяц до начала семинара. Я заметался. Во-первых, времени оставалось очень мало. Во-вторых, справедливо полагал, что с моей идеологически неблагонадежной репутацией МВД меня не пропустит. Но тут пришло новое сообщение о том, что проводит этот семинар не МВД, а Госкомспорт СССР, а также получил номер контактного телефона отдела, занимающегося этим мероприятием.
   Я позвонил в Москву. Женский голос спросил: "Каким видом нетрадиционной медицины я занимаюсь?" Реакция на объяснение, кто я и чем занимаюсь, оказалась неожиданной. Женщина сообщила, что они примут меня бесплатно, хотя стоимость участия в этом недельном семинаре-конференции была значительной. И вот, спустя короткое время, я, как Степа Лиходеев в "Мастере и Маргарите", совершенно неожиданно оказался в Ялте. На это первое официально разрешенное мероприятие такого рода собралось со всего Союза, а также из-за границы (Индии, Польши), около пятисот человек самого разного толка и звания. Наряду с психологами, психотерапевтами, массажистами, сюда приехали колдуны, экстрасенсы, белые и черные маги, шаманы и другие. Я оказался единственным, не имеющим никакого отношения к этим профессиям и занятиям, у кого был свой интерес и кто преследовал другие цели.
   Поскольку в плотном общении многие участники семинара довольно быстро узнали причину моего приезда, я почти сразу ощутил к себе особое внимание и отношение - как бы стал опекаем. Тут произошло то, что, наверное, неизбежно должно было произойти, что уготовила судьба. Мне невольно пришлось "нырнуть" в этот бурный информационный поток нетрадиционных знаний, методик и практик, налету усваивая многое из преподанного. Я стал ясно чувствовать и осознавать, что у меня открылись новые способности нематериального свойства: лечить, целить, а точнее, сокращать или прекращать страдания.
   Вернувшись домой, я, прежде всего, начал снимать боль у детей на перевязках. Затем перелечил весь медперсонал ожогового отделения, избавив их от всяких мелких хворей и недомоганий. Попутно проводя диагностику, указывающую на "хворающий" орган. Несмотря на нетрадиционные методы, результаты не оставляли сомнений в реальности происходящего. Они оказались столь убедительными, что вскоре появились "ходоки", и что совсем неожиданно, несколько раз обращались врачи с других отделений.
   Наряду с несомненными успехами росло чувство ответственности за происходящее. Появился целый ряд вопросов, на которые необходимо было ответить, и основные это: что такое боль, болезнь, куда они уходят и откуда берется то, что приходит взамен? К кому переходят эти страдания, или, иначе говоря, кто за это расплачивается?
   Стремительно перебрав ряд методик, я пришел к новым знаниям и пониманию безусловной очевидности работы этого незатейливого, но идеального механизма, который именуется законом сохранения энергии.
   Проще говоря, если ты кому-то даешь, значит, где-то берешь. Если берешь не у себя, а на стороне, без спроса, без согласия, без доброй воли дающего, то ты преступник, совершающий воровство, при этом прикрываясь сиюминутным зримым благом. Тот или те, у кого оно взято, обязательно "потребуют" вернуть все обратно. Но должник, конечно, не будет понимать, что свалившиеся на него болезни, страдания и неприятности связаны с полученным им ранее благом.
   Стало абсолютно ясно, что существует только один единственный путь: если ты хочешь помочь кому-то, значит, ты ему сострадаешь, то есть с ним страдаешь. Иначе говоря, чтобы помочь кому-то, за это надо пострадать - оплатить самому.
   Ты помогаешь, значит, ты платишь, но для этого надо иметь, чем платить. Если ты, имея одну буханку хлеба, отдашь ее пришедшему к тебе голодному, просящему о помощи, то сам умрешь с голоду. Вывод: надо иметь две буханки. А если пришли двое? Значит, надо иметь такое количество хлеба, которое не иссякнет, сколько бы голодных не обратилось к тебе за помощью. Но для этого нужно вместо телевизора, холодильника, автомобиля, дачи, яхты и так далее, на все заработанные тобой деньги купить хлеба. Этот пример, конечно, не корректный, но дело в том, что как у всей в мире валюты существует условный эквивалент - золото, так у всей информации в мире существует энергоинформационный эквивалент. Овладевший этим сокровенным "веществом" сможет прекратить любые страдания, изжить весь негатив. Прийти к этому знанию может человек, руководимый своей человеческой душой и совестью и совершающий поступки, основанием и стимулом для которых неизменно является сострадание и самопожертвование.
   Так сложилось, что многие положения этого повествования идут без комментариев, как бы голословные заявления, априори. Но так же, как невозможно объяснить на пальцах конструкцию и принцип работы телевизора, компьютера и других электронных приборов, так и я не имею возможности и не ставлю перед собой такую задачу, как знакомство читателя с большей частью знаний, приобретенных мною за двадцать лет на этом пути.
   Тем не менее, о двух основополагающих понятиях, которые определили и определяют мою дальнейшую жизнь, я хочу здесь сказать подробнее.
   Первое. Только прекратив существование этой формы жизни, можно остановить страдания, которыми она переполнена. Под этой формой жизни я подразумеваю не только все биологические формы, существовавшие и существующие на Земле, и их взаимодействие с Солнечной системой, но также всю информацию, нас окружающую (весь информационный поток, в котором мы находимся).
   Второе. Только разбираясь с собой, со своей жизнью, а значит, и с жизнями всех своих предков, продолжением которых она является, и, совершая конкретные поступки на этом пути, можно, оплатив, изжить весь негатив этой формы жизни и прекратить ее существование.
   Причем я понимаю, что это звучит как бред больного воображения. Тем не менее, более подробно об этом читатель сможет узнать далее - из "Записок".
   Но вернемся к жизни. Она пока продолжается. Хотя моя в тот период замерла. Я пришел к ясному пониманию того, что мысль, слово, движение, чувство каждого человека уходят в мир и там "работают", то есть имеют последствия. В зависимости от того, что стоит за человеком, последствия могут быть очень серьезными и разрушительными. Несколько месяцев я прожил в оцепенении, ни с кем не общаясь, почти не выходя из дома. Это был страх. Но не за себя. О своем здоровье я никогда не пекся. Опасаясь сознательно, а тем более бессознательно, нанести вред кому-нибудь, пытаясь освободиться от энергоинформационной зависимости, одновременно стараясь понять, где находятся мои долги, и, как и что нужно сделать, чтобы их изжить, оплатить, я расстался со всеми вещами, мне принадлежавшими, оставив одну смену одежды. Остальное выбросил или роздал. Все финансовые накопления также нашли своих новых хозяев. Последний рубль, правда, после некоторых колебаний, отдал нищему, сидевшему на углу Невского и Лиговки. Хлеб я смог купить, продав талончик на проезд в автобусе кому-то из знакомых. Я оказался в абсолютно пустой комнате. Даже снял электропроводку и пользовался только тем светом, который попадал в комнату из окна. Наверное, меня бы принимали за сумасшедшего, но я был вполне адекватен и без странного блеска в глазах.
   С того времени и по сию пору я сплю на полу в спальном мешке. Мое меню сократилось до трех составляющих: хлеба, яблок, отстоянной водопроводной воды. И таким оно оставалось довольно долго, даже во времена тяжелейших физических нагрузок - четыре года я работал грузчиком на квартирных перевозках, но об этом несколько позже.
   Через несколько месяцев я вышел из этого штопора, придя к пониманию и убедившись на опыте, что нужно сделать, чтобы избежать этих разрушительных последствий существования. Я это обозначаю словом "разобраться". Понятие "разбираться" связано со знанием и владением энергоинформационным эквивалентом, а также с использованием энергоинформационной методики, в основе которой находятся материальные и нематериальные действия и поступки, имеющие целью "оплату" и изживание существующего негатива.
   За эти месяцы определилась моя далекая цель или, как говорят на театре, моя сверхсверхзадача. С этого времени я "разбираюсь" со своей жизнью, а поскольку, кроме жизни моих предков, она, как и жизнь каждого человека, включает все, что имеет какое-либо название или обозначение, то такая "разборка" имеет многолетнюю перспективу.
   И в начале этого пути мне пришлось оказаться в стране Израиль, на земле, откуда вышли мои предки и где, в общей сложности, я пробыл долгих девять лет. Плюс три года, когда вырывался из объятий Святой земли, стремившейся разрушить меня и уничтожить, на побывку в Россию на несколько месяцев, на полгода, на год. Эти девять лет я называю "девятью годами строгого режима" (да простят мне заключенные). Но этого добровольного "заключения" требовали "разборки".
   Итак, в феврале 1992 года я оказался на "Земле обетованной" в качестве туриста и, не имея средств к существованию, практически сразу начал работать в крошечной пекарне, где трудились еще двое ребят, таких же туристов, как я. Находилась пекарня в г. Бат-Ям (район большого Тель-Авива).
   Командовал нами молодой араб по имени А?ид. Если сместить ударение на "и", то мы получим название царства мертвых в древнегреческой мифологии, а также слово "еврей" на российско-еврейском сленге. Через моих "коллег", поскольку я не знал ни слова на иврите, Аид поинтересовался: "Как твое имя?" - "Владимир", - произнес я как можно внятнее. Пристально взглянув на меня, он категорически заявил: "Нет, ты Иссу!"
   "Иссу, муку, муку неси! Иссу, воду, воду заливай!" - разносилось по пекарне. И любопытный факт - невзирая на мои настроения и намерения, "судьба" устроила так, что под этим именем я проработал в пекарне тридцать три дня, пока не получил гражданство и не переехал в Иерусалим.
   Я думаю, Читатель уже понял, что у меня достаточный стаж тяжелой физической работы. Но то, что происходило в этой маленькой пекаренке, вспоминается с ужасом, и не потому, что рабочий день продолжался 15 часов в нечеловеческом ритме, поскольку к семи утра весь заказанный хлеб должен был быть готов. Эмоциональная и психологическая составляющие - вот, что являлось отличительной особенностью этой работы. За несколько лет бригадирства Аид превратился в неврастеника. Так как платили за этот неимоверно тяжелый труд гроши, контингент его подопечных, несмотря на безработицу, сменялся с невероятной скоростью. Некоторые не выдерживали и одного дня. Это были туристы из самых разных стран, но почти все они не знали языка, что особенно осложняло рабочие отношения. За мои тридцать три дня сменилось немало претендентов на вакансии, включая тех двух ребят, которые пугали меня ужасами этой работы, когда я пришел устраиваться.
   При такой текучке кадров управлять и командовать этим "парадом" было безумно тяжело. Почти невозможно. "Новобранцы" вели себя, как слепые котята, а их "мамку" трясло от бешенства и бессилия одновременно. В пекарне стоял вой и стон. Куски теста летели во все стороны. Но никто не понимал, относится этот взрыв к неисправной работе какого-либо механизма или кто-то допустил какую-нибудь оплошность.
   Если учесть то, что я не знал ни слова на иврите и долгое время, благодаря происходящему безумию, не мог ничего усвоить и запомнить, то чувствовал себя просто, как в психиатрической больнице. И каждый раз после очередного взрыва думал - дотянуть бы до утра, а там расчет и за ворота. Но к утру напряжение в работе спадало, последний хлеб выходил из печи, начиналась уборка. Становилось абсолютно ясно, что ни за какие ворота я не уйду. В стране глухая безработица, туристам найти работу просто невозможно, и, кроме всего прочего, необходимо было возвратить деньги, взятые в долг у друзей на покупку билета. Меня никто не торопил, но я хотел вернуть их как можно скорее, да и просто нужно было на что-то жить.
   Надо добавить, что в обычное время Аид был симпатичным арабским парнем, хотя, как и большинство арабов, приязни к евреям не испытывал. Тем не менее, в короткие часы сна мы ютились с ним в одном складском помещении при пекарне. Он - на старом диванчике, я - на старых железных дверях от склада в своем спальнике. Несмотря на непростую рабочую ситуацию, у нас сложились вполне добрые человеческие взаимоотношения. Вероятно еще и потому, что я помог ему избавиться от двух мучавших его хворей. Одна - это постоянная боль в спине, другая - возникающее раз в две-три недели и изматывающее его так, что он становился желтым, желудочное недомогание. Мне удалось помочь ему с тем и другим. Он принял это с благодарностью, но спокойно и достойно. Я бы не сказал, что это отразилось на наших рабочих отношениях. Но, видимо, он все-таки привязался ко мне, да и просто за тридцать три дня я стал ценным работником в этой пекарне. Поэтому, узнав о моем уходе, он неподдельно расстроился и всячески уговаривал остаться. Но путь мой лежал дальше - в Иерусалим.
   Тут я хочу сделать национально-историческое отступление, состоящее в свою очередь из двух частей: событий давно минувших лет, столетий, даже тысячелетий и новейшей истории.
   Все народы, нации и племена находятся в той или иной степени в состоянии самоуважения, национальной или племенной гордости. Но только о единственном народе в мире, в книге, полученной из рук самых Высших сил, сказано, что он избран Богом. Книга эта - Тора, а народ этот - евреи, с непоколебимой гордостью несущие свою избранность через века. И вот, что из этого вышло.
   Еще в Средние века, в период образования больших еврейских общин во многих европейских государствах, возникала неординарная ситуация. К хозяину земли и жилья приходит чужестранец, инородец, еврей, с просьбой и говорит: "Я вижу у тебя много свободного места, разреши мне пожить здесь". "Живи", - не возражает хозяин. Но через некоторое время он начинает понимать, что его гость считает себя избранным, соответственно и ведет себя с ним, с хозяином, как с человеком второго сорта. Назревает конфликт. И хотя первоочередная причина, конечно, в извечной непримиримой борьбе и войне религий, но все это усугубляется еще тем, что гость постепенно начинает управлять значительной частью финансовых потоков в доме хозяина. А категорическая декларация и демонстрация избранности подливают масло в огонь и переполняют чашу гостеприимства. "Значит ты - избранный, а я - так себе!" - говорит хозяин, беря в руки дубину. И, уж если не война, так как противник безоружен, то просто убийство, а иначе говоря - погром. Наверное, вполне понять и оценить характер и степень психологического воздействия этого поведения "избранных" может только тот, кто много общался с религиозными (традиционными) евреями. В особенности с крайне религиозными, ортодоксами.
   Эта же избранность, но уже на витке новейшей истории, привела, по моему мнению, к трагедии Холокоста во Второй мировой войне.
   Избранность подразумевала: "Juden uber alles!" ("Евреи превыше всего", нем.). Но вот к власти пришли нацисты и объявили: "Deutschland uber alles!" ("Германия превыше всего!", нем.). Два "uber alles" не могли существовать одновременно. И те, у кого на пряжках было выбито "Gott mit uns!" ("С нами Бог!", нем.), стали уничтожать других божественных избранников. Эта божественная избранность, как божественное проклятие, веками преследует многострадальный народ. Так, на мой взгляд, выглядит историческая реальность.
   Но 29 ноября 1947 года ООН был принят план по разделу Палестины и образованию на английской подмандатной территории двух государств - еврейского и арабского.
   Необходимость создания еврейского государства, способного защитить свой народ и не допустить повторения Холокоста и других подобных трагедий, была очевидной, но при этом совершенно не было принято в расчет право арабского народа на самоопределение. К тому же, геополитическая проблема заключалась в том, что на землях Палестины столетиями жили вперемежку и арабы, и евреи. Примерно половина этой территории в то время никому не принадлежала, около 47% земли принадлежало арабам, примерно 6 % было во владении евреев.
   Палестинский Высший арабский совет и Лига арабских государств категорически отвергли план ООН по разделу Палестины, утверждая, что это решение нарушает права большинства населения страны, которое тогда состояло на 67% из не евреев. Они назвали решение ООН катастрофой.
   Начались многочисленные столкновения между нерегулярными еврейскими и арабскими формированиями. 14 мая 1948 года было провозглашено государство Израиль. А 15 мая 1948 года Лига арабских государств ввела войска в Палестину. Началась арабо-израильская война, которая получила в Израиле название "Война за независимость".
   Передел территорий для создания новых районов по национальному признаку обернулся подлинной трагедией для многих тысяч арабских семей, веками владевших наделами земли, на которых стояли их дома, росли оливковые сады, паслись овцы. И арабская семья не могла и не хотела понять, по какому праву новообразовавшаяся еврейская власть заставляет ее покидать свою землю. Несмотря на ужасы Холокоста, постигшие евреев во Второй мировой войне, их обращение с палестинскими арабами было жестоким и безжалостным. Евреи строили свое государство, и арабы оказались на пути к этой цели. Все здесь решала только сила. Разыгрывались трагедии. Как, например, история расстрела арабских крестьян из деревень Сатаф и Суба, изгнанных со своей земли, но пришедших собрать урожай оливок с принадлежавших им ранее садов. Как вырезанное и расстрелянное вместе с детьми, женщинами и стариками население деревень Дейр-Яссин (245 человек), Саса, Даумие, Илбун, Сафсаф, Джиш, Тантура,
   города Лидда (Лод)*.
   Конечно, это был не Холокост. Это был геноцид. Но не еврейский, а арабский.
   И понятно, что, выстраивая таким образом отношения с палестинскими арабами, Израиль нажил себе врагов на всем арабском Ближнем Востоке.
   Сможет ли государство защитить себя от новой катастрофы, несмотря на все выигранные им войны? Струна жизни Израиля все время натянута до предела.
   А тлеющие угли интифады (так на иврите, на арабском и на всех других языках именуется
   это противостояние, это сопротивление, эта война), не угасающие ни на час, время от времени вспыхивают с новой силой. Этот огонь, как
   эстафета, передается из поколения в поколение. И этому не видно конца.
   Лишь единственный раз за эти шестьдесят лет появилась серьезная надежда и даже уверенность в возможности перемирия. В 1992 году к власти пришел Ицхак Рабин, занявший пост премьер-министра Израиля. Министром
   иностранных дел был назначен Шимон Перес.
  
   ________________________________
  
   *Подробнее об этом в книге Шамира Исраэля "Сосна и олива".
  
   Их совместные усилия, направленные на прекращение непримиримого конфликта и жестокого противостояния, оценили как палестинские лидеры, так и подавляющее большинство простых палестинцев. Мирные инициативы И. Рабина и Ш. Переса получили мощный резонанс во многих странах. Они были удостоены Нобелевской премии мира. Но, конечно же, в Израиле существовали силы (и в первую очередь ортодоксы), которые совершенно не устраивал этот мирный процесс. 4 ноября 1995 года религиозные экстремисты застрелили Рабина во время его выступления в Тель-Авиве. На этом мирный процесс закончился. Опять началось жесткое противостояние и "закручивание гаек", которое продолжается до сих пор. Нет и нет - невозможно построить благополучие на несчастье, страданиях и трагедии других. Цель не оправдывает средства.
   К этому хочу добавить, что до приезда в Израиль, я пребывал в полном неведении о внутренней и внешнеполитической жизни этой страны, в самых общих чертах зная, что существует крошечное государство Израиль, окруженное врагами - арабскими странами, которые все время почему-то стремятся его уничтожить. Но, попав сюда, быстро прозрел, знакомясь с материалами по истории образования и становления этого государства. В сочувствии к драматической судьбе палестинских арабов остаюсь до сих пор.
   И тут, к слову. Как-то раз, я находился по свои делам на пустынной сельской грунтовке в окрестностях арабского города Иерихо. Да-да, того самого: закричали они, затрубили в трубы, и пали стены Иерихонские... Там сейчас, кстати, раскопали те самые (а может и не те) стены.
   Так вот, в окрестностях Иерихо ни евреям, ни туристам делать нечего. И уж, если что, то только на автомобиле. А посему, я, на своих двоих, представлял собой достопри-мечательность, которая и была замечена работавшим на поле недалеко от дороги рослым молодым арабом. Он характерно окликнул меня. Это звучало примерно так: "Алло!" Этот окрик мне не понравился и не показался достойным внимания. Я, не реагируя, шел себе дальше. Он крикнул громче, потом еще раз, и с каждым разом все агрессивнее. Поняв, наконец, что я так и уйду, он, взбешенный, догнал меня и, рыча что-то невнятное, преградил мне путь, устрашающе сверкая глазами. "Баатхала ассалям алейкум, хабиби" (баатхала - сначала, иврит; хабиби - дорогуша, араб.сленг), - спокойно произнес я.
   Гнева как не бывало. Он был совершенно сбит с толку и моим видом, и приветствием, и, тем более, сленгом.
   - Алейкум ассалям, - пробормотал он - Ты говоришь на арабском?
   - Швай, швай (чуть-чуть, араб.), - признался я и на этом практически исчерпал свой запас арабского.
   Но мой грозный незнакомец уже сменил без плавного перехода свое развязное, вызывающее "алло" на страстные призывы гостеприимства: пройти к нему в дом, перекусить и выпить кофе, но, к моему большому сожалению, это не входило в мои планы, хотя он был абсолютно искренен.
   После многократного "шукран" (спасибо, араб.) - и это уже было действительно последнее слово из моего арабского лексикона - держа руку на сердце, я оставил этого, так похожего на большого ребенка, арабского крестьянина в растерянности и недоумении на сельской дороге, вьющейся среди полей в окрестностях небольшого библейского городишки Иерихо. Он так и не понял, кто же я такой.
   А и в самом деле - кто я такой? А?
   Вскоре из-за поворота дороги появилась компания молодых (лет от 18 до 30) арабов - человек десять-двенадцать девушек и парней, с детьми.
   Мы поприветствовались, и они, с веселым любопытством, стали выспрашивать: кто я и что здесь делаю? Моя не совсем обычная внешность зачастую вызывала недоумение: кто такой? Кто это? Еврей? Араб?
   А может еврейский араб? Или арабский еврей? - на выбор.
   - Ани бен адам (я - человек, иврит), - они рассмеялись, - значит не инопланетянин.
   - Да, еврей я, еврей, - посмеиваясь, раскололся я, - а здесь гуляю и дышу воздухом. Воздух в окрестностях Иерихо очень хорош, - мы веселились сообща.
   Но тут один из самых молодых прервал это веселье и, подступив ко мне, "понес евреев по кочкам" - надо их сбросить в море за то, что они сделали с арабами, и всякое такое... Это были боль сердца и крик души - страстный и гневный. Однако я не ощутил страха в моем беззащитном положении, да и угрозы лично для себя не почувствовал. Хотя, как выяснилось, он состоял в организации "Хамас".
   Но тут вмешались остальные: " Понимаешь, израильские солдаты много били его, выбили зубы, поломали ребра, и он стал "хамас". Нас тоже били, но мы не "хамас"".
   Я ответил им и этому совсем еще юному парнишке, что все понимаю, и боль эта и в моем сердце.
   И это была чистая правда.
   "Ты можешь сфотографироваться с нами?" - в эту минуту они все были моими детьми, а их дети - моими внуками. Мы сфотографировались в обнимку и искренне, по-братски, обнялись на прощание.
   Это происходило в "розовый период" израильско-арабских отношений, до взрыва интифады. В последующие годы я не успел бы и глазом моргнуть, как был бы разорван в клочья.
   "Кто посеет ветер..." И мы сеем, и сеем без устали.
   И еще. Странное чувство, охватившее меня на крошечном древнем арабском кладбище, расположенном у Золотых ворот Старого города в Иерусалиме. Неожиданно комок встал в горле, и подступили слезы - я понял, что кто-то из моих далеких арабских предков лежит здесь...
   Поскольку свои проарабские настроения я не скрывал и открыто высказывал их как арабам, так и евреям, то в некоторые моменты жизни в Израиле ощущал, что Моссад (израильское КГБ) мои взгляды явно не одобряет, и я числюсь в списках неблагонадежных.
   В этой связи характерен такой эпизод. По своим причинам мне нужно было попасть на могилу Иосифа Прекрасного - библейское историческое лицо, возможно знакомое читателю по роману Т. Манна "Иосиф и его братья". Эта могила находилась в г. Шхем (Палестинская автономия) и, будучи еврейской святыней, являлась местом поклонения и паломничества религиозных евреев и туристов. Вокруг могилы располагалась крошечная израильская военная база, буквально триста квадратных метров. Сейчас ни могилы, ни базы не существует. Они сметены палестинцами с лица земли в один из взрывов интифады. Но, в то время, туда можно было попасть, только приехав специальным автобусом, предварительно пройдя проверку благонадежности на другой военной базе. Мне же предстояло добираться самостоятельно. Задача была не из легких, поскольку весь маршрут пролегал по территории арабской автономии, где во избежание конфликтов евреям запрещалось появляться и по которой, в общем-то, не ступала нога еврея.
   Сначала от Старого города в Иерусалиме на арабском такси вместе с другими пассажирами-палестинцами, недоуменно разглядывающими меня и пытающимися понять, кто я и куда направляюсь, я приехал в другой город палестинской автономии Рамаллу. Только оттуда, но из другой части города, опять же на арабском такси, мне предстояло попасть в город Шхем. Я проделал весь этот путь под такие же недоуменные и настороженные взгляды жителей Рамаллы и пассажиров второго такси. Но поскольку мне часто приходилось бывать в местах, где не ступала нога еврея, и много общаться с арабами, как в Иерусалиме, так и за его пределами, - в моем сердце было сочувствие, в глазах отсутствовал страх, в приветствии на арабском они всегда чувствовали уважение. Неизменно мне отвечали тем же. Но в Шхеме произошло следующее.
   Не дойдя метров ста до цели моего путешествия, я был задержан двумя солдатами палестинской заставы. Поскольку в первый момент я несколько растерялся и не произнес приветствия на арабском, не сразу определив национальную принадлежность внезапно появившихся передо мной солдат, это помешало возникновению доверительных отношений между нами. Меня не пугал арест, но я понимал, что в этом случае не доберусь до своей цели, и пошел на хитрость, а, точнее говоря, на обман - сделав вид, что не могу объяснить толком, кто я и откуда, лишь несколько раз произнеся "Joseph's tomb" - могила Иосифа (англ.). Надо сказать, что они разошлись во мнении, как со мной поступить. Один из них, рыжеволосый и краснолицый, напоминавший гарного украинского хлопца, как я понял, категорически требовал арестовать меня. Второй же, вполне арабского вида, по непонятным для меня причинам, также категорически настаивал на том, чтобы они отвели меня к израильской базе. В результате "хлопец" сдался. Наша с арабом взяла. Они подвели меня к воротам базы, окруженной высоким забором из колючей проволоки. Со стороны базы к "колючке" высыпали израильские солдаты, с любопытством разглядывая нашу теплую компанию. Да, такого здесь еще не видывали. Они быстро выяснили у меня, что я израильтянин. Это, понятно, вызвало взрыв возмущения моих палестинских стражей. Но тут возникла заминка. Один из израильских солдат, которому был передан мой внутренний израильский паспорт, несколько смущенно и уклончиво сообщил мне о том, что для входа на базу и посещения могилы необходимо разрешение раввина - главного смотрителя могилы. Через некоторое время солдат вернулся. Возвращая паспорт, не глядя на меня и запинаясь, он сообщил о том, что раввин не дал согласия на посещение. Остолбенели все: и по ту, и по эту сторону "колючки". Так как выходило, что израильтяне просто "сдали" меня палестинцам. И только один из израильских солдат, взорвавшись, стал кричать: "Что здесь происходит?! Нет! Что мы делаем?! Мы что, с ума сошли?! С кем мы его оставляем?! Нет! Мы впустим его! Впустим!" Но никто не шелохнулся. Ну, просто сюжет с Иосифом Прекрасным, которого братья продали аравитянам проходившего в Египет каравана. И мои остолбеневшие стражи ничего не сказали, когда я повернулся и, из тактических соображений, медленно стал удаляться от ворот базы, уже понимая, что, если мне удастся отсюда выбраться, то все-таки придется добраться до промежуточной военной базы. Но проблема заключалась в том, что я не помнил ее названия.
   Не зная как быть, я в замешательстве топтался на шоссе. В это время ко мне подошли трое палестинских старшеклассников, которые доброжелательно и участливо стали выяснять, чем они могут помочь. Ничего внятного произнести я не смог. Тогда они проводили меня к своим знакомым, работавшим поблизости в авторемонтной мастерской, сообщив им, что этому человеку нужна помощь, но они не понимают какая? Работники мастерской также приветливо встретили меня. Я объяснил, что хочу попасть на военную базу, название которой я забыл. В короткой беседе мы невольно коснулись темы израильско-палестинских отношений. Мое мнение по этому вопросу их немало удивило. А результатом беседы стало то, что они остановили проезжающее мимо арабское такси без пассажиров и категорически заявили водителю:
   - Этого человека отвезешь туда, куда он скажет!
   - Бесплатно? - недоуменно поинтересовался водитель.
   - Ты можешь заплатить? - обратились они ко мне.
   - Конечно, - ответил я.
   - Он заплатит, - подтвердили они.
   Мы сердечно распрощались. Я сел в такси и поехал туда, не знаю куда. Но, подъехав к окраине г. Шхема, водитель остановил такси у военного палестинского поста, сообщив дежурному офицеру, что он везет израильтянина, который не может объяснить, куда ему нужно. Офицер корректно попросил меня выйти из машины. "Ну вот, началось", - подумал я. Но он помахал рукой двум израильским молодым военным, стоявшим метрах в тридцати. Видимо, тут находилась израильская застава по ту сторону условной границы. "Тут ваш, заберите его!" - прокричал им палестинец. Я перешел невидимую черту. На вопрос: "Куда направляюсь?" - я ответил: "На могилу Иосифа". Проверив мои документы, они спокойно сообщили: "Через десять минут здесь проследует специальный автобус, который направляется именно туда. Мы подсадим тебя в него". Так все и произошло.
   Через короткое время автобус подъехал к воротам базы. Десяток солдат выстроил каре-коридор от дверей автобуса до ворот базы, пропуская немногочисленных пассажиров. В автобусе кроме меня приехали еще 3-4 человека. Каково же было изумление солдат, когда из дверей автобуса вышел я, спокойно проследовав к воротам базы. Никто не проронил ни звука. Да и что тут скажешь, ведь я прибыл как положено - на специальном автобусе. Убыл я с базы через 2-3 часа на нем же. Одна деталь. За время пребывания на базе у меня еще раз забирали "теудатзеут" (паспорт). Сейчас уже не вспомню, да и неважно, под каким предлогом. Если забыть о проверке на благонадежность, вся эта история выглядит, по крайней мере, фантастически. Или, если угодно, чудом. Но за последние двадцать лет я неоднократно попадал как бы чудесным невероятным образом в те места в разных точках земного шара, в которые мне нужно было попасть, хотя зачастую это и казалось невозможным.
   Но вернемся в Иерусалим, видимо, не случайно так ненавидимый прокуратором Иудеи Понтием Пилатом, куда, получив гражданство, я переехал из пекарни.
   По просьбе моей сокурсницы по Щукинскому училищу Аллы Радченко и ее мужа, тоже режиссера, Вадима Шрайбера, несколько месяцев назад прибывших в Израиль и снимавших трехкомнатную квартиру, я поселился у них в одной из комнат, разделив с ними арендную плату. Дело в том, что в отличие от Аллы, русской по национальности, но чувствовавшей себя в Иерусалиме спокойно, "как дома", рядом с христианскими святынями, Вадим же просто потерял всякий интерес к жизни. Просыпаясь в пять утра, он лежал и тихо плакал, вспоминая, что, сойдя с трапа самолета, первое о чем подумал: "Как я сюда попал?" Вадим впал в глубочайшую депрессию. Друзья предлагали ему творческую работу, о чем в то время приходилось только мечтать, но все, на что он смог пойти, находясь в этом состоянии, это возить тележки в супермаркете. Трагедия заключалась еще и в том, что Вадим с Аллой не могли уехать из Израиля раньше, чем через три года, пока не будет "прощена" так называемая "корзина" - материальная субсидия, которая предлагалась всем, получившим гражданство в Израиле, и которую я, как вы понимаете, не взял.
   Надо заметить, что эта корзина оборачивалась для многих ловушкой, в которую попадали новые репатрианты, когда даровые деньги заканчивались, и они оказывались без средств к существованию в чужой стране, а также без языка, без жилья и без работы, которую "днем с огнем" не сыщешь. Но и назад дороги нет. Раньше чем через три года, если ты не мог вернуть выплаченную тебе субсидию, выезд из страны закрыт.
   Здесь хочу упомянуть еще об одном немаловажном моменте, наложившем свой отпечаток на пребывание новых репатриантов на Святой земле. И в этой связи воспоминания из совсем далека, из детства.
   "Ну, скажи-скажи: "На горе Арарат растет сладкий виноград". Эту фразу зачем-то просили произнести меня трехлетнего дети старше на год-два, жившие со мной в одном доме на Лермонтовском проспекте.
   Понимая, что это какая-то игра, шалость, я, польщенный всеобщим вниманием, с готовностью произносил и повторял испрошенное, но поскольку вопреки их ожиданиям не картавил, то явно разочаровывал дворовую детвору. В какой-то момент я почувствовал подвох, так как начал понимать, что они смеются надо мной. Но я никак не мог взять в толк причину происходящего.
   А дело было в том, что шел 1948 год - образование государства Израиль, что, конечно, оживленно обсуждалось у нас в семье, и в частности, видимо, говорилось о том, что хорошо бы туда уехать. Во всяком случае, наслушавшись этих разговоров, я, выйдя во двор, как о факте, с гордостью сообщил изумленной детворе: "А мы уезжаем в Палестину!"
   Это было невероятно. В 1948 году за границу - это даже не на Луну. Это за пределы Солнечной системы.
   Они в свою очередь "потрясли" этой новостью свою родню. Реакция в виде "горы Арарат..." последовала незамедлительно (считается, что картавость, не выговаривание звука "р" является еврейской национальной речевой особенностью).
   Так мне впервые пришлось почувствовать, что я, почему-то, "другой" - не такой, как остальные девчонки и мальчишки с нашего двора. Хотя, что означает это "другой", и что причиной тому моя национальность, я узнал уже гораздо позже.
   Следующий эпизод, связанный с моим национальным отличием от большинства сверстников, относится к периоду короткого пребывания в техникуме, куда я был принят за взятку.
   Посреди занятия в аудиторию вошла женщина, работавшая в канцелярии, и громогласно, без обиняков, потребовала ответа на вопрос: "Еврей я или нет?" (якобы, есть неясность в моем личном деле).
   Я полагаю, что это был демарш в связи с моим "блатным" водворением в техникум. Видимо, так она решила выразить свое возмущение происходящим. Но социальная несправедливость и аморальность моего пребывания в техникуме еще не тревожили мои мальчишеские сознание и совесть. А произнесенное ею: "Еврей или нет?" - прозвучало однозначно: "Негодяй или нет?" Даже альтернатива - "Еврей или русский?" - не была предложена.
   Вопрос застал меня врасплох. Я не был готов к обвинениям. Но главное - публичность. Весь курс, с которым быстро сложились товарищеские отношения, устремил на меня недоуменный и вопрошающий взор.
   Да, ситуация была из ряда вон. И дикость ее заключалась в том, что мои сокурсники и так понимали, что я еврей, однако, я не был для них "другим". Но тут приходит человек, который заявляет, что этот мальчишка - блатной, "блин", подлец, "блин", потому, что он еврей, "блин", а значит не место ему в наших рядах, "блин"! И посыл этот был эмоционально так наполнен, что, несмотря на отсутствие понимания подлинной подоплеки происходящего, мои сокурсники как бы недоумевали: "Неужели?!"
   "Неужели - что?!" - как бы вопрошал я.
   И я не выдержал. Наверное, можно сказать, что я струсил - вдруг стать для всех "другим", чужим. Но также думаю, что оказался не готов к обвинению, прозвучавшему в этом двусмысленном вопросе.
   Коротко и звонко я отрекся от своего народа: "Нет!" - таков был мой ответ.
   Все вздохнули с облегчением - значит не "другой", свой.
   У канцелярской дамы в легкой улыбке дрогнули уголки губ - ей удалось, она унизила меня, и в моем лице публично дала пощечину евреям.
   Это был один из первых уроков мне - не ходи криво, ходи прямо. Не ходи "лошадью". Или не ходи вообще - стой на месте.
   Ну, так вот, в своей прежней жизни на "исторической родине", в Советском Союзе, несмотря на перманентно существующий антисемитизм, как в народе, так и на государственном уровне, некоторые сталкивались с этими проявлениями крайне редко. Тем не менее, многие, уезжая, надеялись стать "равными среди равных", "евреями среди евреев". Но вот ирония судьбы! Если, живя в Советском Союзе, ты несколько раз в жизни и натыкался на оскорбительное и хамское "жидовская морда" или "еврей" с той же интонацией, то, приехав на "доисторическую родину" и став, наконец, "евреем среди евреев", ты много раз за день слышал в свой адрес не менее хамское и презрительное "русский!" Этому способствовало повальное незнание иврита, в первую очередь, у пожилых людей, которым язык давался особенно тяжело. А также свою роль сыграла неоднородность той волны "русских" репатриантов, которая хлынула в страну в конце 80-х-начале 90-х годов: кроме тех, кого "достал" антисемитизм и тех, кто эмигрировал сугубо по религиозным мотивам, а также за демократическими свободами, немалая часть приехала просто за "колбасой".
   Далеко впереди всех в своем отношении к "русским евреям" бежали "марокканские евреи", в то время составляющие самый большой процент населения страны, переселившиеся на земли Израиля в конце 40-х - начале 50-х годов 20 века. И хотя они давно обжились и укоренились, но по своему менталитету многие из них еще "не свалились с пальмы". Появившиеся "русские евреи" стали замечательной мишенью для насмешек, издевательств и оскорблений.
   В этой связи вспоминается документальный фильм "Почти как мы!" о репатриантах из Советского Союза, ведущим в котором выступает актер и певец Володя Фридман, который, в частности, рассказывает о том, что когда он жил в Советском Союзе, у него, конечно, было много друзей, русских по национальности. И некоторые из них, иногда, за дружеским бокалом, хлопнув его по плечу, говорили: "Володька, знаешь, ты не такой как все эти евреи. Ты совсем другой, ты почти как мы!" "И вот, - рассказывает дальше Володя, - я приехал в Израиль, и со временем у меня появилось много друзей - коренных израильтян. И некоторые из них за дружеским бокалом, хлопнув меня по плечу, говорят: "Знаешь, Володька, ты не такой, как все эти русские. Ты совсем другой, ты почти как мы!"" Как говорится "Вот тебе, бабушка, и юркни в дверь". Вот вам и обретение национального первородства и независимости.
   Вообще, при ближайшем рассмотрении, это сохранение национальной целостности и первородства выглядит несколько непривычно. Негры из Эфиопии, марокканцы из Марокко, русские из "совка", французы из Франции, американцы из Америки. Белые, черные, желтые. Становится понятно, что все люди братья. Но причем здесь национальное первородство? Тем более, что в Израиле еврей еврею не брат. Но со временем, наверное, все образуется.
   Тем не менее, процент репатриантов из России, не прижившихся на своей новой, "доисторической", родине, огромен. Уезжали и уезжают в Канаду, в Америку и, наконец, если есть такая возможность, обратно - в Россию.
   Меня же просто перевели в ранг "гражданина Земного шара", лишив моей подлинной, да и вообще какой-либо национальности. Произошло это таким образом. Никаких документов, удостоверяющих мое национальное происхождение (новый паспорт не брался в расчет), я не имел, кроме свидетельства о рождении сына, выданного пятнадцать лет назад, и где имелась запись, что я еврей. Таким образом, этот документ подтверждал мое право на гражданство государства Израиль. Но только документы, удостоверяющие еврейство по матери (как факт, не подлежащий сомнению в отличие от отцовства), предоставляли право считаться евреем. При отсутствии таковых, но при наличии права на гражданство, в графе национальность израильского паспорта появлялась уклончивая запись "не записан". Но в моем случае судьба распорядилась иначе. Во время беседы в МИДе Израиля мне задали вопрос: "Ваша мать была еврейка?" - "Да", - ответил я, поскольку так оно и было. И, видимо, возникшие во время беседы доверительные отношения позволили сделать исключение из правил, хотя меня не волновало, какая запись появиться в графе национальность. Но, тем не менее, в выданном мне паспорте я обнаружил: национальность - еврей. В дальнейшем этот сюжет имел свое продолжение.
   Года через два моя шестнадцатилетняя дочь Маша, месяц прожив у меня в гостях, решила переехать на жительство в Израиль. Мы решили, что за компанию с Машей и мой сын Петр, семнадцати лет отроду, который уже однажды по гостевой визе проживал в Израиле целый год, помогая мне в работе, тоже получит гражданство, чтобы опекать Марию во время моих отъездов в Россию.
   Но в МВД Израиля мелкая чиновница, проверив по компьютерной базе данных документальную историю моего гражданства, повела себя, по меньшей мере, странно (думаю, моя "неблагонадежность" сыграла здесь свою роль). Она неожиданно заявила, что поскольку у меня нет документов, удостоверяющих мое еврейство по матери, я теперь подхожу не под пункт 4а, а под пункт 2б, и мои дети не считаются евреями и не имеют права на гражданство. Как, как Вы сказали: "из пункта А в пункт Б?" Что-то такое мы проходили в школе. Итак, повторение пройденного! "Из пункта А в пункт Б вышел пешеход, но по прибытии в пункт Б обнаружил, что где-то по пути он "посеял", извините - утратил, свое национальное первородство. Правда, непонятно, как быть с обрезанием? Видимо, придется зашить обратно".
   Пахнуло нацизмом. Вот они - избранные, высшая раса. И вот мы - второсортные. Ее звали Рита Коэн. В традиции считается, что родословная Коэнов восходит корнями к первым раввинам. А тут мы, Бродянские. Да, может, и фамилии-то такой нет!
   Позднее выяснилось, что она действовала по своей личной инициативе в части отказа моим детям в гражданстве, не имеющей под собой никаких законных оснований. Потянулась безобразная интрига в связи с уточнением моей национальности. Не желая в ней участвовать, я сдал свой паспорт (мои собеседницы из МИДа "могли отдыхать") и через две недели получил новый, где в графе национальность стояло три тире в скобках (- - -). Так стала выглядеть новая форма записи. Как удачно пошутила моя дочь: "Три ха-ха." Дальше все пошло законным путем.
   Маша получила гражданство. Сын же за это время понял, что он не хочет становиться гражданином этой страны, в частности, заявив мне: "Мало того, что я, как гражданин страны, отвечаю за все, что происходит в России, я еще буду отвечать за то, что происходит в этой стране. Я к этому не готов. Да и потом, отец, без тебя я здесь ни дня находиться не хочу". Полученное разрешение не реализовалось - сын остался в статусе туриста. Это была беспрецедентная ситуация.
   Маша же, делая большие успехи в изучении языка, и начав самостоятельно зарабатывать на уборках квартир, через полгода неожиданно заявила: "Я поняла, что тут все чужое и все чужие, и хочу вернуться обратно". Она улетела в Россию, увезя с собой кошку - за эти полгода она завела котенка. На прививки, клетку и билет для кошки Маша потратила все заработанные деньги. Как-то позднее она сказала, что благодарна мне за этот опыт, поскольку поняла, что кроме России нигде жить не сможет.
   Не прижилась на "доисторической" родине и моя младшая дочь Лиза, которая по ряду семейных обстоятельств в возрасте 15 лет по "программе обучения" прибыла в Израиль. Но после трех лет учебы, получив "багрут" (аттестат зрелости, не действующий в России), вернулась домой. Очевидно, это родовой менталитет Бродянских упорно не дает пустить корни на "Святой земле".
   Но вернемся к моему переезду в Иерусалим. Так вот, как уже было сказано выше, Вадим и Алла надеялись, что мое присутствие оживит атмосферу в доме и, может быть, немного облегчит состояние Вадима. А также было важно то, что я разделю с ними арендную плату за квартиру.
   Но что же работа? Идея выпечки ржаного хлеба, первоначально поданная моим приятелем Игорем Лонским, созрела вполне. В то время в Израиле отсутствовала культура производства натурального ржаного хлеба. Рожь не выращивалась, так как это озимая культура, а привозная мука, по религиозным установлениям, по Кашруту, просеивалась через такое мелкое сито, что отсекалась большая часть отрубей, которые и составляют основу вкуса и цвета ржаного хлеба. Также, поскольку ржаная мука привозная и, в связи с этим, очень дорогая, то в то, что здесь называлось ржаным хлебом, и этой просеянной ржаной муки попадало процентов двадцать. Остальные восемьдесят процентов составляла пшеничная мука. Далее этот эрзац красили патокой или карамелью, и он становился шоколадного, но совсем не хлебного цвета. Когда же "русские" репатрианты отказывались покупать этот хлеб, израильские производители недоумевали - вот ваш черный хлеб, чернее черного, не поймешь этих русских, чего им еще нужно?
   Несмотря на то, что хлеб выпекаемый мной в деревне в русской печи, имел замечательный вкус, я, конечно, являлся совершенным дилетантом во всех особенностях и тонкостях этого деликатного дела, но, будучи человеком самоуверенным, не сомневался в успехе предприятия.
   На "блошином" рынке в Тель-Авиве я купил старую, видавшую виды, духовку и привез ее в Иерусалим. Приобретя необходимую для работы мелочь, разовые формы из фольги и прочее, я закупил на последние деньги более или менее приличную ржаную муку. В кладовке, находившейся при квартире, потеснив старую мебель, освободил пару квадратных метров, и производство хлеба началось. Первая же выпечка разошлась по знакомым Аллы и Вадима и тем, с кем они учились в языковой школе. Денег от продажи хлеба хватало только-только на то, чтобы свести концы с концами. Постепенно круг покупателей увеличился, в Иерусалиме оказалось много моих знакомых по Советскому Союзу. Ночью я выпекал хлеб, днем развозил и разносил его. Иногда кто-нибудь из знакомых натыкался на меня в городе и, глядя на мой большой абалаковский рюкзак, с надеждой спрашивал: "Хлеб есть?"
   Но долго так продолжаться не могло. И гром грянул.
   Пожилая арабка, жившая этажом выше, однажды постучалась к нам в квартиру в отсутствие Аллы и Вадима и с доброжелательной улыбкой стала выяснять, чем это так все время пахнет, как будто кексы пекут?
   - Не кексы, а хлеб, - простодушно и доверчиво пояснил я.
   - Где, где? - спросила она с неподдельным интересом.
   - Вот здесь, - показал я.
   - Здесь? - она была немало удивлена.
   - Какой молодец! - заключила она и удалилась с милой улыбкой.
   Но через полчаса вернулась, и не одна, а с домоуправительницей, которая жестко и внятно заявила, что деятельность моя незаконна и она вызывает полицию. Я, конечно, сдался на милость победителя и пообещал прекратить свою "преступную" деятельность.
   На мою удачу, к этому времени меня активно приглашали объединить наши производства муж с женой - милые и добрые люди, репатрианты из Винницы, открывшие закусочную в одном из районов Иерусалима - Ира и Иосиф (хотя в Виннице его звали Васей). Ира - живая, обаятельная женщина, в прежней жизни преподавала английский. Иосиф же, или Вася, выглядел ответственным работником, функционером. И хотя они не были людьми религиозными, но он носил кипу, что являлось одним из необходимых условий для получения закусочной Кашрута, который, в свою очередь, позволял религиозным евреям посещать это заведение. Но, несмотря на Кашрут, бизнес у них не ладился, и постепенно от состояния радужных надежд они перешли к состоянию уныния. В этой связи мне вспоминается эпизод, характеризующий настроение многих нерелигиозных репатриантов. Как-то вечером, уныло глядя на пустующее помещение закусочной, Вася, выйдя из образа ответственного работника, вдруг доверительно и грустно произнес: "Знаете, Володя, последнее время мне все кажется, что подойдет ко мне кто-то и скажет: "Ну что, нажрался колбасы?"" Произнесенное Васей, это признание стоило многого. Что-то, вероятно, повернулось в его душе и сознании.
   Но это произошло позднее. А тогда я срочно переехал в закусочную, в подвальном помещении которой, крошечном как матросский кубрик, спал, готовил закваску и замешивал тесто. В самой же закусочной, в которую надо было забираться по крутой "корабельной" лестнице, открыв крышку люка в полу (которая однажды меня чуть не убила, обрушившись мне на голову), по ночам выпекал хлеб в печи, в два раза большей, чем моя духовочка. А днем развозил его на себе по городу, в Иерусалимский университет и гигантский больничный комплекс Хадасса, где работали основные мои покупатели. Иногда количество развозимого хлеба доходило до 70-80 буханок, в каждой руке по связке из двух коробок из-под кока-колы и абалаковский рюкзак за спиной. Хлеб мой стал настолько известен в Иерусалиме, что его стали закупать русские магазины. У него появилось имя. "Володин хлеб есть?" - спрашивали покупатели в магазинах.
   Существенная деталь. Живя в деревне, хлеб я научился печь на дрожжах. Хотя от деревенских слышал, что до появления дрожжей, да и долгое время после, хлеб пекли на закваске или, как говорили в деревне, "на наквасы". Иначе говоря, на естественном брожении, закисании именно ржаной муки. Но искусство это тонкое, кропотливое, капризное, и хлеб на прессованных дрожжах постепенно вытеснил заквасной. А для того, чтобы хлеб имел букет и отличался от обычного магазинного, его, используя промышленные дрожжи, все равно делали на закваске. Первые месяцы в Иерусалиме я и пек хлеб на закваске, которую готовил на дрожжах. Но как-то в Шабат, когда все магазины закрываются больше чем на сутки, оставшись без дрожжей, притом, что мне срочно надо было запускать закваску, я решил попробовать приготовить ее по придуманному мной рецепту. Закваска сработала отлично. Хлеб получился с замечательным букетом и ароматом настоящего деревенского хлеба. Эти изменения покупатели сразу отметили. С тех пор, выпекая хлеб в промышленных или домашних условиях, я больше никогда не пользовался дрожжами.
   Хочу добавить, что в течение года это был единственный ржаной русский хлеб, который продавался в Иерусалиме.
   Но, несмотря на это, большие затраты, в особенности арендная плата за "матросский кубрик" и за ночное пользование печкой, опять едва позволяли сводить концы с концами. К этому надо добавить, что, работая в таком режиме, я спал по 2 - 3 часа в сутки, и к Шабату (к пятнице), когда работа прекращалась, выматывался так, что проваливался в сон на 15 - 16 часов. В таком напряжении я проработал почти полгода и стал хорошо понимать, что такое пытка, когда тебе не дают спать. Но, наконец, прибыло подкрепление. Ко мне на помощь приехал сын Петр. Объединенными усилиями мы заработали небольшие деньги. Сняли отдельное помещение, купили тестомес, в рассрочку приобрели маленькую конвекционную кондитерскую печь, в которую за один раз помещались пятьдесят буханок.
   Но тут произошло следующее. Хлебные формы, которые я заказал под новую печку, клепались из так называемого пищевого железа, поскольку из алюминия в Израиле их не лили. Мы с сыном обожгли наши новые формы в печи, предварительно смазав их изнутри растительным маслом, чтобы образовалась масляная пленка, препятствующая прилипанию теста к формам. Но вот, наконец, первая выпечка. От того, что я увидел, когда хлеб вышел из печи, руки и ноги у меня стали ватными. Выпаренная во время выпечки едкая закваска вступила в активную реакцию с металлом. Она просто вгрызалась в формы. Результатом этой реакции стала черная вонючая жидкость, которая растекалась по формам и хлебу. Но это не все. Ржаное кислое тесто также вступило в реакцию с формами и намертво влипло в окислившееся железо. Первое о чем я подумал, что это конец нашей затеи. Поскольку формы не годятся, а другие купить негде и не на что, так как денег нет ни шекеля, да еще печка куплена в рассрочку - хлеба больше не будет. Правда, это были мои мысли и мои заботы. Сын же, не догадывавшийся о фатальности нашего положения, ждал дальнейших указаний. "Ну что ж, давай вычищать формы", - с тяжелым сердцем выдохнул я.
   Про то, как они выскребались (причем, эта работа пала в основном на плечи моего сына), можно рассказывать долго. Но и эта работа завершилась. Вычищенные формы были снова смазаны маслом и обожжены еще раз. Сюжет повторился точь-в-точь. Я впал в депрессию. Положение действительно становилось отчаянным. Но тут вспомнил, что в период моей работы в пекарне в г. Бат-Яме, познакомился с супружеской пожилой парой, трудившейся в этой же пекарне у русских хозяев, но в другую 8-ми часовую смену. Юра, так звали моего знакомого, в своей прежней "советской" жизни долгие годы работал главным инженером на хлебозаводе в Киеве. У его жены болели ноги, и мне удалось помочь ей. С тех пор прошел почти год, но у меня сохранился номер их телефона.
   С очень слабой надеждой на чудо я набрал этот номер. Юра снял трубку.
   - Володя ты откуда? - приветливо и удивленно спросил он.
   - Юра, погибаю! Если можешь, подскажи, что делать? - я обрисовал ситуацию.
   - Все очень просто. Формы нельзя прожигать при такой высокой температуре. Влаге необходимо выпариться из масла, пленка должна стать сухой. Но не сгореть дочерна, а остаться золотисто-желтой. Вот и вся проблема, - заключил он.
   - Юра, ты даже не представляешь, из какого положения меня вытащил, - воскликнул я.
   Мы тепло распрощались. Дальше, как вы догадываетесь, ситуация быстро выправилась, и гора свалилась с моих плеч. Но вскоре возникли новые проблемы. Хотя я работал официально и платил налоги, но необходимые разрешения от различных инстанций не имел, поскольку для этого должно быть организовано производство на другом уровне, требующее значительных вложений. Но всерьез и надолго заниматься хлебопечением не входило в мои намерения и планы. И вот, как-то раз, когда я, закончив развозку хлеба, вернулся в пекарню, сын сонно сообщил: "Когда я спал, приходил какой-то дядька и сказал, что он нас закрывает". Пришлось искать другое помещение и срочно переезжать в него. Эти "кошки-мышки" были малоприятны.
   Но главное, прожив год на Святой земле, я почувствовал, что больше не выдерживаю давления на меня этого враждебного, как я его ощущал, пространства: особого иерусалимского энергетического колпака, "благодати" собранных в кучу святынь, вида всех этих традиционных евреев, движения и речь которых напоминали мне кукол-марионеток. Я словно наяву видел ниточки, за которые их дергали. И просто вырваться из-под голубого купола израильского неба, которое я ощущал как черное, и увидеть, наконец, российское, питерское, не важно, безоблачное или в облаках. Раствориться в российском лесу, глотнуть этот воздух и, конечно, услышать вокруг себя родную речь. "В Россию! В Россию!" - все звенело во мне. Но только на побывку, поскольку мои нематериальные дела (мои "разборки", о которых я здесь не повествую) являлись основной целью моего пребывания в Израиле и требовали моего возвращения.
   Сын уже улетел, так как срок его визы закончился. Я продал в рассрочку и за небольшие деньги наше производство и улетел в Россию, предварительно приобретя обратный билет с годовой открытой датой. Ровно через год, "выдохнув и отжавшись", я снова сошел с трапа самолета на землю Израиля.
   К производству хлеба я возвращаться не собирался. Мой преемник продержался месяца три - четыре, а потом, испугавшись появившихся конкурентов, все бросил, за бесценок распродав оборудование. В продаже стало появляться все больше и больше сортов так называемого русского ржаного хлеба. Многие решили, что эта ниша свободна и ринулись в нее. Но хлеб в основном был малосъедобным. Пекарни открывались и, недолго прожив, закрывались. Я же был не готов начинать все сначала, а тем более играть в прятки с властями.
   Во время моей побывки в России я случайно встретился с моим давним приятелем, кинорежиссером-документалистом Сашей Слободским, с которым наши пути неоднократно странным образом пересекались.
   Началось все с того, что зимой 1991/92 года Саша, собираясь в Израиль, попросил меня сходить отметиться за него в очереди на покупку билетов. Центральные кассы Аэрофлота, где каждую неделю происходила перекличка, находились поблизости от моего дома. Я отметился один раз, а потом как-то так сложилось, что стал отмечаться за него постоянно. За несколько дней до покупки билета Саша сообщил мне, что его отлет пока откладывается. Со мной же произошло противоположное. Я понял, что мне в связи с моими "разборками" необходимо срочно попасть в Израиль. Таким образом, в этом эпизоде мы поменялись местами. Саша, вскоре тоже оказавшись в Израиле, время от времени стал подрабатывать грузчиком на перевозках квартир у знакомого перевозчика Виктора Панэ.
   Во время этой случайной встречи в Петербурге выяснилось, что Саша возвращается в Иерусалим. Мой отъезд тоже был не за горами, и я попросил его, при случае, "забить" и для меня место грузчика на тех же перевозках квартир.
   Через три дня после моего возвращения в Иерусалим я встретил на улице Виктора Панэ, который сказал: "Володя, Саша как-то обмолвился, что Вы хотели бы подработать грузчиком?"
   - Да, - с готовностью согласился я.
   - Ну что же, пошли. Сейчас как раз идет перевозка.
   Это было неожиданно, и я несколько растерялся.
   - Да я, вроде, не одет, - замялся я.
   - Это неважно, - отпарировал Виктор, - ну что, идем?
   - Пошли, - неуверенно согласился я, так как отступать было поздно.
   На мою "удачу" эта перевозка стала одной из самых тяжелых за все четыре года работы в этой профессии. Я не был готов психологически и профессионально не оснащен. Огромные коробки с книгами, которые в дальнейшем носились за спиной, на специальном ремне, тут таскались на "пузе". А из-за узких улочек и переулков старого Иерусалима грузовичок не смог подъехать ближе, чем на двести метров от дома, и все, что переносилось по этому "бесконечному лабиринту" не на что было поставить, чтобы передохнуть. В общем, эта перевозка стала тяжким испытанием на прочность, грузчицким "пробным камнем". Когда же я получил положенные за работу деньги, то подумал: "Ну, уж нет, за такие-то мучения! Первый и последний раз". Но на Витин вопрос: "Ну, как, Володя, насчет завтра? Вы готовы?" - я ответил: "Всегда готов". Так началась моя грузчицкая карьера, которая продолжалась четыре долгих года без отпусков.
   Еще одно воспоминание о пересечениях с Сашей Слободским. Иногда он совмещал работу водителя и грузчика, и тогда мы трудились с ним вдвоем. Поскольку Саша имел права, Витя Панэ, будучи иногда не в форме, передавал ему машину. И вот, как-то раз, совершая ночную перевозку с Сашей, я произнес: "Саш, ну кто бы мог поверить или предположить пятнадцать лет назад, что успешный режиссер-документалист Саша Слободской и не менее успешный театральный режиссер Володя Бродянский будут на пару мчаться в машине в качестве грузчиков по ночному Иерусалиму, при этом ощущая себя вполне самодостаточно. Фантастика какая-то". "Уж это точно", - философски отозвался Саша, крутя "баранку", и мы с улыбкой переглянулись.
   За мной быстро укрепилась репутация не только профессионального, но и уникального грузчика. Так как, несмотря на мои неполные пятьдесят лет и явно не атлетическое телосложение, я мог работать, не уставая, неограниченное количество времени. Однажды мой рабочий день составил тридцать семь часов. За это время прошло пять или шесть перевозок, и сменились три или четыре грузчика, работавших со мной в паре (ребят не старше тридцати лет). Эта моя не совсем простая особенность в сочетании с другой вскоре сделали меня постоянно востребованным грузчиком. Другая же заключалась в высоком профессионализме при перевозке пианино. Навыком работы с пианино тогда в Иерусалиме владели всего три - четыре грузчика.
   Первое пианино, так называемое "учебное", на котором меня подстраховывали, показалось мне достаточно легким. Второе пианино, старый черный "Красный Октябрь", оказавшееся очень тяжелым, чуть меня не раздавило, поскольку я оказался в паре с грузчиком, который работал, не учитывая партнера. В то время как работа с пианино всегда тандем и непрерывный контакт с напарником. Иначе перевозка может стать не только пагубной для инструмента, но и гибельной для грузчика. Моего напарника я больше никогда не встречал на перевозках, а я после этого случая некоторое время опасался работать с этой "нелегкой музыкой".
   Но с опытом пришло очень важное понимание необходимости психологической готовности при работе с этим инструментом. И определил себе я это так - на пианино надо идти как на медведя, когда не может быть вариантов - я его или он меня, а только абсолютная уверенность, что я его.
   С тех пор я перенес не одну сотню пианино самой различной тяжести, в том числе не один десяток вдвоем с сыном. Причем, случались дни, в которые пианино попадали дважды. Один раз за четыре года мне выпало перенести три пианино за один день. Но вспоминается, правда, и такой эпизод, когда перевозка пианино чуть не окончилась для меня трагически.
   Перевозилась квартира в предместье Иерусалима, и пианино пришлось нести в темноте по тропе над обрывом. Посреди пути мы сделали передышку и поставили его на землю. Когда же подняли инструмент на ремне, чтобы продолжить путь, я на какое-то мгновенье замешкался и опоздал придержать его руками. В ту же секунду пианино, "мой косолапый мишка", заваливаясь на бок, ударило меня по голове и рухнуло на грудь. Но благодаря тому, что мой напарник, мощный опытный грузчик и перевозчик Саша Розенталь, вовремя успел его удержать, я "не ушел" вместе с пианино с обрыва. Отделавшись легким испугом, небольшим сотрясением и трещиной в ребре, я остался в живых. И только хозяйка, встретившая нас с пианино в квартире, взглянув на меня, испуганно спросила: "Что с Вами? Вы совсем зеленый!" - "Да что Вы, это у Вас освещение такое", - возразил я, и работа продолжалась.
   Тут надо пояснить, что в Израиле пианино всегда носится вдвоем на длинном ремне, который в два ряда протягивается под инструментом и надевается через плечо. Поскольку по узким израильским лестницам (ввиду экономии площади) иначе как вдвоем его не пронести. Зачастую "эту музыку" приходилось ставить на попа в связи с тем, что инструмент не разворачивался на тесных лестничных площадках. А так как я всегда ходил нижним, то зрелище это, меня, идущего вниз задом наперед и несущего на груди инструмент, находящийся в вертикальном положении, было похоже на своеобразный цирковой номер. Идущий сверху только поддерживал пианино на ремне и, держась за перила, выполнял роль тормоза, не позволяющего мне в обнимку с пианино скатиться вниз по лестнице.
   Добавлю при этом, что инструмент не мог быть не только поцарапан, но профессиональная этика исключала возможность даже задеть его обо что-либо.
   К слову о востребованности вспоминается такой случай. Я дважды участвовал в перевозке вещей семьи репатриантов из Киева, Люды и Якова. Причем, перед вторым переездом они специально разыскали меня в Иерусалиме. Но эта перевозка началась со скандала, поскольку вещей оказалось в два раза больше, чем заявлено, и мы с перевозчиком Яшей Вилькером уже были готовы отказаться от работы, так как Яков, хозяин вещей, видимо бывший номенклатурный работник, начал командовать нами, как своими подчиненными, на повышенных тонах. Но его жена Люда, беспокойная и рефлексивная хлопотунья, слезно умолила нас не сердиться на мужа. Перевозка состоялась. Поскольку конфликт не повлиял на профессиональный уровень проделанной работы, все закончилось благодарностью и извинениями хозяев, а также попыткой доплатить за излишне проделанную работу. Но "у советских собственная гордость", и мы категорически отказались от доплаты. Видимо, несимпатичное поведение наших клиентов так глубоко запало им в душу, что они еще дважды звонили мне по телефону с убедительной просьбой взять деньги. А встретив меня случайно на улице, чуть не силой пытались мне их вручить.
   На этом история не закончилась, а имела уже водевильное продолжение. В одну из моих годовых побывок в России раздался телефонный звонок, и, сняв трубку, я услышал: "Здравствуйте, Володя". Это был характерный плачущий Людин голос.
   - Что случилось, Людонька? Как Вы меня разыскали? - недоуменно спросил я.
   - Ваш телефон мне дал перевозчик Яков. Когда Вы возвращаетесь, Володя?
   - Да что случилось? - спросил я уже обеспокоенно.
   - Мы скоро переезжаем на новую квартиру, - пояснила собеседница.
   Я не смог удержаться от смеха. "Людонька, я возвращаюсь не скоро и уже не работаю на перевозках, но уверен - Яша найдет замечательных грузчиков. Так что, думаю, Вам не нужно волноваться", - постарался я успокоить Люду.
   Трудно, конечно, сказать, что сыграло большую роль в этом комическом эпизоде - моя востребованность или особенности Людиного беспокойного характера.
   Здесь хочу добавить небольшое разъяснение по поводу профессионализма, который включает в себя не только техническую оснащенность, физическую силу и навык грамотно и бережно обращаться с чужими вещами. Но поскольку "один переезд - это два пожара" и переезжающие с ужасом ждут, по опыту прошлой жизни, что сейчас приедут пьяные грузчики, переломают мебель и будут вымогать деньги, то психологическая составляющая профес-сионализма является важнейшим звеном в этой нелегкой и опасной работе. Так как очень важно, чтобы с первых минут знакомства у перевозимых людей (особенно когда это беспомощные старики) появилась спокойная уверенность, что с ними будут общаться доброжелательно и уважительно, а с вещами обращаться профессионально и деликатно. И на какой бы нервной ноте не начиналась перевозка, заканчивалась она практически всегда на дружеской. Поэтому многие клиенты обращались к нам неоднократно. Дело в том, что подавляющее большинство новых репатриантов, не имея возможности приобрести собственную квартиру, жили на съемной и вынуждены были постоянно переезжать.
   Популярность моя имела и другие причины.
   "Володя-хлеб", как с легкой руки кого-то из грузчиков я был назван, поскольку всегда возил с собой мой домашний хлеб и угощал им как коллег, грузчиков и перевозчиков, так и перевозимых клиентов, многие из которых узнавали этот хлеб. Таким образом, получалось, что сначала накормив весь "русский" Иерусалим своим хлебом, затем я же их всех и перевез. "Ну, посудите сами, кто мог быть популярнее меня, разве что премьер-министр?"
   Большой резонанс и волнение в рядах моих немногочисленных коллег вызвало то, что я отказывался брать чаевые, поясняя, что это деньги, которые я не заработал.
   - Так это благодарность нам за хорошую работу! - убеждали они меня.
   - За то, что мы хорошо работаем, нам платит хозяин перевозки, - возражал я.
   После некоторых дебатов на эту тему мы сходились на том, что я живу по своим законам и никого не призываю следовать мне.
   Другой особенностью моего "высовывания" на этом поприще стало возвращение клиентам части оплаты за перевозку. Происходило это вот в каких случаях.
   Когда перевозка квартиры "закрывалась" на определенную сумму, но в погрузке-разгрузке принимали участие сами перевозимые со всеми чадами и домочадцами, особенно в многодетных семьях. Все дети, даже самые маленькие, пыхтя, перетаскивали что-нибудь из вещей. Как правило, эта "помощь" становилась чисто условной, хотя и чистосердечной, и клиенты не предполагали изменение суммы оплаты за перевозку. Но я чувствовал необходимость в ответном жесте. Так появилась идея и практика возвращения хотя бы небольшой суммы за участие в работе, в особенности маленьких "грузчиков". Неожиданность этого незначительного жеста всегда трогала клиентов, и мы расставались друзьями.
   Мой пример оказался заразительным для некоторых перевозчиков. Один из них Витя Панэ, о котором я уже упоминал.
   В особенности мое "новшество" пришлось по сердцу великодушному и добродушному Яше Вилькеру, с которым мы очень сдружились и сработались за годы моей грузчицкой эпопеи.
   - Ну что, Володя, вернем? - басил Яша после очередной подобной перевозки.
   - Конечно, вернем, Яшенька, - с улыбкой встречал я Яшино предложение.
   Вообще же, этого худощавого и высокорослого бывшего дальнобойщика из Винницы, сидящего за рулем "доисторического" огромного красного форда (приобретенного где-то на свалке, перебранного и ожившего в Яшиных руках и теперь развивающего предельную "крейсерскую" скорость 40 км/час), я всегда вспоминаю с неизменной душевной теплотой.
   В моем восприятии Яша - это человек "ретро" из прошлых далеких лет, чем-то напоминающий Дон-Кихота. Мы перезваниваемся с ним иногда, и он все обещает приехать в гости.
   Но самым тяжелым ударом по ослабленной материальными заботами психике моих коллег явилось следующее.
   Несмотря на то, что работа грузчиков оплачивалась "по-черному", и законным путем оплатить налоги было невозможно, я счел неправильным для себя оставаться в долгу у государства. Под занавес моей грузчицкой эпопеи я подсчитал сумму налога невыплаченного мной за четыре года работы. Она составила девять тысяч долларов. Оплата налогов в Израиле производится в четыре инспекции - в зависимости от их назначения. Все деньги были разложены мной соответственно процентному соотношению налогов в четыре специальных глухих конверта вместе с записками "не имею другой возможности оплатить налог" и отосланы инкогнито без обратного адреса в налоговые инспекции.
   Коллеги-грузчики бушевали. Рассматривались варианты от самых простых и примитивных, вроде: "Отдал бы лучше мне", - до деликатных и филантропических: "Лучше бы пожертвовал больным детям". "Но это благородство чужими руками, так как эти деньги принадлежат не мне, а государству", - возражал я.
   Опять "высунулся", "нагнал волну"!
   Но хлеб снова не давал мне покоя. И, конечно, этому способствовало звучавшее время от времени: "Володя, Володя, где же твой хлеб?"
   - Да ведь хлеба-то теперь полно, - провоцировал я.
   - Нет, твой совсем другой.
   Ну, раз совсем другой - будет вам хлеб! И я, как ни в чем не бывало, начал все сначала. Но теперь, со всей моей целеустремленностью, я решил довести хлебную затею до получения официального разрешения. Хотя, как и в предыдущий мой хлебный виток, так и теперь, я постоянно искал того, кто возьмет бразды правления в свои руки, иначе говоря, хозяина. Я же хотел оставаться только исполнителем, организатором производства, пекарем, работником, а не функционировать в качестве бизнесмена. Но судьба распорядилась иначе. Несмотря на большое количество переговоров, никто из претендентов так и не встал во главе этого предприятия. До тех пор, пока я, начав с моей старенькой духовочки, которая оставалась валяться на чердаке у знакомых, в течение двух лет, скитаясь по всем возможным и невозможным местам Иерусалима (например: несколько квадратных метров в разных квартирах, часть помещения в русской типографии, часть помещения в арабской промышленной зоне и так далее), не довел свое производство до официально разрешенного помещения-пекарни размером 250 кв.м.
   Хлеб мой занял свое место не только во всех русских магазинах Иерусалима, но стал развозиться и в другие города. Но, добившись своего на этой двухгодичной дистанции, которая была пройдена в спринтерском темпе, я выдохся, да и просто занятие бизнесом уводило меня от моей главной цели. Я продал свое производство двум молодым бизнесменам, репатриантам из Минска, и через некоторое время уехал в Россию.
   Через год, вернувшись на две недели по своим делам, окончательно завершающим мое пребывание в Израиле, я узнал, что бывшее мое производство перекуплено хлебным магнатом "Angel", имеющим шесть хлебозаводов, расположенных по всей стране, где оно благополучно и завяло в связи с тем, что не был освоен поточный выпуск этого хлеба.
   Предполагаемые две недели превратились в год, поскольку в городе Ришене под мой хлеб организовалось производство, запуск которого я и осуществил. Хозяином его стал человек по имени Илья Борухов, руководит производством его неутомимая жена Нина.
   Это было в 2002 году. Хлеб под названием "Настоящий хлеб Володи Бродянского" производится до сих пор, найдя своих почитателей по всей стране.
   Я же очень надеюсь, что "вышел на свободу" окончательно, поскольку мои "разборки" на территории этой страны и ее окрестностей завершены.
   Недавно в телефонном разговоре Илья сообщил мне, что хлеб под таким же названием производят в Америке и Испании, чему я верю с трудом.
   Через короткое время по возвращении в Санкт-Петербург созрела идея проекта под названием "Хлебная избушка-кисельня" на Елагином острове, выдержки из которого хочу здесь привести.
   "...Душой данного проекта является создание такого настроения и атмосферы, в которых наши посетители будут чувствовать себя не только комфортно и свободно (тем более, что к этому располагает и сам Елагин остров), но где возникнут чувства и мысли, выхолощенные социумом из нашей современной жизни.
   Это мысли о вечных ценностях: о душе, о нашей связи с землей, с природой, о прикосновении к простому и естественному образу жизни, которым еще 100 лет назад жила почти вся Россия, о детстве, когда люди были добрее, небо голубее, вода слаще, а хлеб мягче, о детских сказках, наконец, с молочными реками и кисельными берегами.
   И как программное заявление - идеалистическая акция "Бесценный хлеб", социальную значимость которой трудно переоценить: раз в день каждый покупатель сможет приобрести один 350-400 граммовый хлеб из ассортимента хлебов, по той цене, которую сочтет для себя нужной или возможной, предварительно попробовав кусочек этого хлеба. Предвижу весь скепсис деловых людей. Но уверен в успехе этой акции. И хочу ее сделать постоянной.
   Я не собираюсь никого воспитывать и перевоспитывать. Это бессмысленное и безнадежное занятие, но я хочу попробовать проломить незыблемую стену рыночных отношений. Безобразная битва за кусок хлеба, за место в метро, за место под солнцем, наконец. Цена этому - наша совесть, душа.
   Хочу, чтобы все знали, что есть такое место, где тебе не скажут "дай", где ты скажешь "дай" и тебе ответят "на". Пусть это будет хотя бы хлеб и стакан киселя. И сегодняЈ и завтра, и всегда. Успокойся. Оглядись вокруг. Взгляни на небо. Ты - человек.
   И прежде всего эта акция необходима мне самому.
   Но почему же Елагин остров? Ведь с коммерческой точки зрения, явно не лучшее место в городе в смысле интенсивности людского потока, где можно арендовать помещение без лишних хлопот. Да хотя бы по соседству, на Крестовском, рядом с аттракционами.
   Хотелось бы быть понятым.
   Итак, детство и юность мои, моих сверстников, да и многих других поколений связаны с Елагиным. Зимой - каток, сани. Летом - катание на лодках, танцы, парк. Ностальгия!
   И, по прошествии почти полувека, я окунулся в то же особое, завораживающее пространство Елагина - парк, пруды, лодки, каток и военный духовой оркестр с танцующими на снегу пожилыми парами. Как будто время здесь остановилось. Я не знаю другого такого места в городе.
   Вот уже несколько месяцев я почти каждый день езжу сюда кормить птиц - синицы клюют прямо с ладони, не боятся. И за время этих прогулок постепенно созрел проект, который, по моему мнению, должен абсолютно органично вписаться в колорит и атмосферу Елагина острова - так ностальгически, так патриархально сочетающего природу, искусство и чуть-чуть цивилизации.
   Это сложенная из бревен, декорированных под березовые, "Хлебная избушка-кисельня" на курьих ножках. В "Кисельне" должна стоять русская печь, в которую при посетителях будет загружаться тесто на выпечку, и выходить готовый хлеб..."
   Однако после двухмесячных переговоров с дирекцией "Елагина острова", получив отказ в реализации моего проекта, я посчитал, что "хлебный период" моей жизни закончился. А поскольку городская жизнь стала угнетать меня своим социумом все больше и больше, я решился на повторение моего деревенского опыта.
   Отдав небольшие деньги, я приобрел дом в Псковской области за 400 км от Петербурга, в крошечной деревушке, состоящей из девяти дворов, и, переделав его "под себя", переехал на постоянное жительство.
   Некоторое время моя судьба терпеливо с улыбкой наблюдала за этой "самодеятельностью". Но по окончании всех работ по переделке дома, откровенно рассмеявшись мне в лицо, она спросила:
   - Ну, ты все переделал? Все-все? Работа завершена?
   - Да вроде все, - ответил я, - а что собственно?..
   - Ну что же, да будет хлеб! - уверенно заявила она, звонко щелкнув своими невидимыми перстами.
   То, что произошло дальше можно объяснить только ее вмешательством. Случай свел меня с парнишкой послеармейского возраста Мишей из маленькой соседней деревушки. Я одолжился у него бензином, он у меня - гвоздями и инструментами. Затем мне удалось помочь ему со здоровьем, у него были некоторые проблемы. По ходу общения выяснилось, что Миша рвется в Питер, так как его зарплата здесь всего три тысячи рублей, да и просто перспектива деревенской жизни его не радует. Но поскольку знакомых в городе у него нет, а также в связи с тем, что после армии его, проработавшего три месяца в Петербурге, обманули, ничего не заплатив, он не решался в одиночку пытать судьбу в незнакомом городе. И тогда, собрав Мишу в охапку, я отвез его в город, поселил в своей комнате, в которой все равно не жил, так как перебрался в деревню, и помог устроиться на работу к своему давнему знакомому, хозяину небольшой строительной фирмы Юре Майорову. Вот тут-то все и началось.
   - А где твой знаменитый хлеб? - поинтересовался Юра.
   - Все, - заявил я, - хлебный период в моей жизни закончился, начался деревенский.
   - Нет-нет, не закончился, - возразил Юра, и познакомил со своим школьным товарищем Анвером Абейдуллиным.
   В результате образовалась фирма "Бродянский хлеб", в число учредителей которой (несмотря на название) я не вошел сознательно, что избавило меня от целого ряда хлопот по ведению бизнеса. Фирма эта производит недрожжевой заквасной хлеб под названием "Совсем другой", который продается почти во всех универсамах Санкт-Петербурга.
   Но должен сказать, что это небольшое производство (в то время, как не выдерживают конкуренции и закрываются хлебозаводы) с ассортиментом всего в две позиции, пусть даже замечательного и уникального хлеба, выжило, прежде всего, благодаря особому душевному отношению к этому хлебу А. Абейдуллина, чья моральная и материальная поддержка в работе предприятия присутствовала всегда и чье выстраивание рабочих и человеческих отношений с автором этих строк было неизменно корректным и доброжелательным. А также несомненно, что только самоотверженная отдача в работе В. Дашкевича, Н. Дашкевич, Л. Подольской, Р. Григорьяна в начале пути на этапе становления производства и определили его дальнейшую жизнеспособность.
   Таким образом, благодаря Мише и моему хлебу, я опять вернулся к городской жизни, поскольку вначале в качестве руководителя проекта, затем длительное время в должности генерального директора, мне пришлось осуществлять эту затею. А в настоящее время, передав бразды правления, я отошел от дел и, находясь в своем деревенском доме, пишу эти строки.
  
  

Заключение

   В мои подростковые, юношеские годы, да и
   еще долго после, когда душа моя томилась во тьме, судьба привела меня или, может быть, привела ко мне массу людей талантливых и замечательных, как из мира искусства, так и просто из жизни.
   Но, именно человеческие качества всех этих людей остаются для меня сущностной и непреходящей ценностью по сей день.
   С кем-то это были короткие знакомства, с кем-то теплые отношения, а с кем-то дружба на долгие годы или, даже, на всю жизнь. Хочу назвать некоторых из них.
   "Иных уж нет, а те - далече".
   Человек абсолютного подвижничества (я больше не встречал такого), довольствовавшийся сухой коркой хлеба и железной солдатской койкой, замечательный педагог, с необычайно чуткой трепетной душой, всю жизнь посвятивший работе с детьми в детском доме и школе, помогавший и близким и далеким, Мирра Кацнельсон.
   Человек редкой силы духа и крепости несгибаемого нравственного стержня, некоторое время бывший распорядителем Русского общественного фонда помощи политическим заключенным, организованного Солженицыным, постоянно находившийся в спокойной готовности к уже начавшимся по отношению к нему репрессиям, предел продолжению которых положила его тяжелая болезнь и смерть, талантливый переводчик Андрей Кистяковский.*
   Инициатор, автор, редактор и машинистка первого выпуска самиздата "Хроника текущих событий", участница демонстрации восьмерых на Красной площади 25 августа 1968 года, с 1970 по 1972 гг. прошедшая, вероятно, самое жуткое порождение человеческой воли и фантазии во плоти - Казанскую спецпсихлечебницу тюремного типа, чудом вышедшая оттуда живой, эмигрировавшая в Париж, работавшая там в журнале "Континент", на радио "Свобода", в газете "Русская мысль", талантливый поэт и переводчик, Наталья Горбаневская.
   Правозащитник, политическая ссыльная брежневской волны, мать моего друга Сережи Милованова, которой посвящена песня Б. Окуджавы "Прощание с новогодней елкой", публицист, замечательный человек Зоя Крахмальникова*.
   Человек безусловной силы и спокойствия духа, подлинного человеческого отклика, ставшая женой и подругой жизни А. Солженицина, Наталья Светлова.
  
   _________________________________
   * нет среди живущих
   Неизлечимо больной (с врожденным пороком сердца) двенадцатилетний Аркаша*, сын библиотекаря Щукинского училища Аллы. В 1971 году задавший своей маме вопрос: "Если бы Сашу [Ульянова. - В.Б.] не казнили, революции бы не было?"
   Человек обаятельный и деликатный, траги-
   чески погибший от ножевого удара в салоне самолета при попытке вступится за честь оскорбленных, хотя и незнакомых ему людей, мой племянник Женя Тверской*.
   Учительница начальных классов, дарованная нам судьбой, человек редкой душевной чистоты и порядочности, снискавшая уважение всего класса, с которой мы многократно встречались на протяжении всей жизни, Раиса Моисеевна Минькова.
   "Свет в ночи" - квартира на Пушкинской улице, где жили два замечательных человека, две сказочницы, Наталья Викторовна Гессе* и Зоя Моисеевна Задунайская*, и откуда так не хотелось выходить во "тьму".
   Поражавшая своей удивительной гармонией, где для меня всегда "был готов и стол и дом", семья (мать - Мария Леонтьевна*, отец - Михаил Валерьянович*, который, будучи машинистом, неоднократно контрабандой перевозил меня, в ту пору бедного студента, из Москвы в Ленинград в дубль-кабине электровоза) душевнейшей и обаятельной Дианы Нарбут.
   Сокурсница по Щукинскому училищу Инна Герасимова*, ее дочь Маша, ее мать, с которой мы очень сдружились, - Вера Соломоновна*, доктор юридических наук, человек дворянского понятия чести и порядочности, которых так не хватает в нашей нынешней жизни. Двери их дома всегда были открыты, и порой там собиралась половина нашего курса.
   Елена Абрамовна*, Кира, Наташа, Боря, Ася, Катя, Шура Рогинские, в общении с которыми всегда чувствовал и чувствую душевный комфорт.
   Московские друзья моей молодости, которые тепло и искренне в течение многих лет привечали меня, пока судьба не разбросала их по свету: Ян Местман и Таня Возлинская - в Америке; Таня Игнатова - в Голландии.
   Очаровывавшая необычайной человеческой и женской красотой, и завораживающая глубиной низкого с хрипотцой голоса под гитару. Я и сейчас слышу: "...Ты что потерял, моя радость? - кричу я ему. И он отвечает: - Ах, если б я знал это сам..." Ныне переводчик путеводителей по Италии, живущая во Флоренции, Галя Дазмарова.
   Добрые самаряне (чтоб не сказать "самаритяне"), сердечно открытые навстречу мне всегда Оля и Боря Саркисовы, Слава Зайкин.
   Параллельно с управлением семнадцатью филиалами своего бизнеса в разных городах страны, успевшего посетить невероятное количество горных вершин (включая Эверест) Земного шара. Они все уместились на обыкновенной ладони этого необыкновенного человека - Дмитрия Москалева.
   Добрейший и деликатнейший Юра Фрейдин - талантливый филолог - "певец" Мандельштама.
   Простодушный и чистосердечный, провинциальный парнишка из Бердянска, прибившийся ко мне в юные годы, но по моей вине, к сожалению, пропавший из поля зрения, Виталий Анастапуло*.
   Случайный попутчик в потешествии в Гималаи, отзывчивый и внимательный Виктор Отрадненский.
   Житель Софии, протянувший мне руку помощи в драматический момент неравной борьбы с коррумпированной таможней софийского аэропорта, болгарин Володя Найденов.
   Рыцарь - поборник чести Саша Алексеев.
   Просто такой человек, Дима Микулицкий.
   Каскадер, тупейный художник, полный сарказма и иронии, хриплоголосый Игорь Лонский, подавший мне идею выпечки хлеба в Израиле.
   Отзывчивый и великодушный, работник медицинского фронта Юра Зуев.
   Мой деревенский "учитель", "последний из могикан", тракторист, мастер всех деревенских ремесел и работ, имеющий два класса образования, и, конечно, как положено, запойный пьяница и матерщинник Коля Стуколов* из крошечной глухой деревеньки Кленово Новгородской области.
   Моя "учительница" по хлебопечению, живущая в прифронтовой полосе Колиного пьянства, но полная деревенского оптимизма его жена Нюра*.
   Мои театральные учителя и педагоги, а в дальнейшем коллеги.
   Человек редкостной простоты, ясности, душевной щедрости и абсолютного отсутствия тщеславного чванства, работать с которым было всегда удивительно тепло и легко, такой родной, педагог и режиссер Владимир Викторович Петров*.
   Тонкий и взыскующий педагог Щукинского училища, талантливейший режиссер, неутомимый и неугомонный Александр Михайлович Паламишев.
   Жесткий, несгибаемый, бескомпромиссный, блестящий педагог и режиссер Зиновий Яковлевич Корогодский*.
   Излучающий вкрадчивое добродушие, не идущий, а плывущий в воздухе, мастер и постановщик сценического движения во всех театрах Петербурга Кирилл Николаевич Черноземов*.
   Талантливый режиссер и педагог, чья интеллигентность не просочеталась с конформизмом и конъюнктурой рынка, Юлий Борисович Дворкин.
  
  
   Люди искусства, с которыми меня, прежде всего, связывали человеческие узы.
   Человек редкой душевной широты и открытости, выходец из глухого молдавского села, с талантом художника и поэта, рожденным из самых недр молдавской земли, Ион Пую.
   Человек таланта сокрушительной силы, жизнь и самобытное творчество которого переплелись неразрывно, поэт, прозаик, художник, "летающий медведь" Владимир Алейников.
   Художник и скульптор выдающегося таланта, проникающего и схватывающего суть явлений и образов отображаемого мира, бесконечно помогающий своим бедствующим собратьям по искусству, яркая и сильная личность, Михаил Шемякин.
   Талантливейший прозаик и драматург, человек детского простодушия и удивительной чуткости, душевно распахнутый, Александр Володин*.
   Автор всемирно известного "Чонкина", прекрасный прозаик и публицист, долгое время бывший как "типун на языке" изящной советской словесности, Владимир Войнович.
   Автор повести и инсценировки "В ожидании козы" (спектакль по которой был мной поставлен), произведения такой невероятной остроты, силы и непохожести на что-либо, что я не берусь здесь несколькими словами охарактеризовать этот разворот человеческой души, автор многих неожиданных прозаических произведений, скромнейший Борис Дубровин*.
   В очень далеком прошлом актриса, по "полной" прошедшая сталинские лагеря, тонкий и взыскательный критик, автор удивительных драматическоих книг воспоминаний "Жизнь - сапожок непарный" и "На фоне звезд и страха", замечательный человек, Тамара Владимировна Петкевич.
   Собранный в неразрывный клубок простоты, обаяния, стремительной коммуникабельности, человеческой отзывчивости, актерского дарования, Андрей Толубеев*.
   Редкой мягкости и добродушия, замечательный актер Сергей Лосев.
   Человек безусловного незаурядного педагогического и режиссерского таланта, поразительной деликатности, чуткости и обаяния, Семен Лосев, которому я обязан моим первым режиссерским опытом.
   Отличный и честный режиссер Владимир Малыщицкий*.
   Режиссер Борис Ротенштейн, ныне живущий, ставящий спектакли и преподающий в Испании.
   Лев Лурье, чей несомненный публицистический талант и аттракция рождают ощущение мистификации, в стремительности резких поворотов успевающего многое, хотя и не все. В годы молодые, бесшабашные, в теплой компании сайгоновской тусовки успевшего порепетировать Шипучина в чеховском "Юбилее" - спектакле не выпущенном мной в Военмехе.
   Друг моей юности, театральный деятель, режиссер и педагог, Николай Беляк.
   Режиссер Эрик Грошевский*, чье постановочное музакально-хоровое решение спектакля "Моцарт и Сальери" послужило для меня компилятивным толчком для написания режиссерской разработки при поступлении в Щукинское училище. В те, совсем еще молодые, наши годы, Эрик поразил мое творческое воображение фонтаном неожиданных и нестандартных трактовок классической драматургии, но которые, к сожалению, он так и не реализовал.
   Томящий душу ретро обаянием и открывающий целую эпоху своими стихами и песнями, поэт и музыкант Алексей Хвостенко*.
   Вызывающий прилив сердечного тепла, многограннейший, одареннейший и мягчайший, композитор, музыкант, мистификатор и импровизатор, артист, непревзойденный Сергей Курехин*.
   Нарушивший и вывернувший наизнанку все музыкальные каноны, уникальнейший композитор Олег Каравайчук.
   Человек-гора, свободный импровизатор во многих видах искусства, заполнявший своей энергией все пространство вокруг себя, человек без ног, но вольный стрелок Борис Понизовский*.
   Александр Кушнер, почти полвека назад окутавший легкой, тонкой до прозрачности, вязью парадокса - проходящего через кольцо пухового платка - знаком, звуком, значением и поворотом строки, стиха. С самых ранних, почти мальчишеских, лет: "Два мальчика, два тихих обормотика..." - с готовностью, как в юности, отзывается память и сердце.
   Андрей Битов, которому и посвящены "Два мальчика", в те такие далекие и близкие 60-е распахнувший окно в тот же самый, но совсем другой мир, произносились слова, совершались поступки, думались мысли из нашей же, но совсем незнакомой жизни. Прошло почти полвека, но я так и застрял на лестнице вместе с его мальчишкой в бесконечном и безнадежном ожидании таинственной незнакомки.
   Патриарх петербургской поэтической словесности, наполненный органным звучанием, "архаист и новатор", поэт, Виктор Кривулин*.
   Таинственная и непредсказуемая, с голосом поразительной высоты поэтесса Елена Шварц*.
   Фонтанирующий и бурлящий, поэт глубочайшего таланта, эксцентричный Леонид Губанов*.
   С осанкой несломленного белогвардейского офицера прозаик Александр Сахарнов*.
   С неизменной хитринкой поблескивающей в глазах, оформивший целый ряд моих спектаклей, талантливый театральный художник Феликс Фельштинский.
   Теплый и задушевный, замечательный художник Валерий Мишин.
   Удивительно легкий и подвижный в живом общении, мастер тончайшей лессировки ведущей от цвета к образу, чудесный художник Олег Целков.
   Инфернальный, с постоянным вывертом художник Владимир Лисунов*.
  
   Люди бизнеса, с которыми меня свела судьба, и которые неоднократно принимали во мне участие.
   Не однажды бескорыстно протягивающий мне руку помощи, живущий в бизнесе и постоянном риске, пропавший без вести Аркадий Тульчин.
   Успевающийодновременносовершитьочень-многодействий, но внятный Григорий Пушкин.
   Бывший актер театра Бори Ротенштейна, а ныне хозяин фирмы, душевный, всегда внимательный и отзывчивый Миша Панасенко.
   И вот те, с кем дружеские узы связывали всю жизнь.
   Человек несгибаемого оптимизма и душевной открытости, прошедший брежневские лагеря, заложник своей совести, в далеком прошлом талантливый историко-филолог, но уже долгие годы и поныне руководитель Научно-просветительского центра Общества "Мемориал" Сеня Рогинский.
   Человек необычайной душевной широты и щедрости, социолог Сережа Ковалев*.
   Без конца гибнущий в социально-бытовых катаклизмах, чудом выживающий, и, наконец, возродившийся из пепла как птица Феникс, обретя себя, ставший писателем, литературоведом Володя Холкин.
   Навсегда оставшийся для меня четырнадцатилетним соломенноволосым маль-чишкой, вечно буйствующий и бунтующий, актер замечательного дарования и обаяния, Сережа Милованов*.
   Один из первых режиссеров в Европе, осуществивший постановки спектаклей в природном ландшафте, неутомимый мастер балагана, лицедейства и шутовства, широкодушный, без тени уныния, Леня Манчик.
  
   И, конечно, все те, кто занимался в моих студиях взрослых и детских.
   Я репетировал, воспитывал, "строил" их, и, конечно, в ответ они репетировали, воспитывали и "строили" меня. Мы росли вместе.
   Их всех просто невозможно перечислить. Со многими из них и их родителями мы встречаемся время от времени с неизменной теплотой.
   Это: Верновы, Литманович-Шестаковы, Поповы, Приваловы, Кирилловы, Клименко, и в особенности семья Сухотиных, которая постоянно проявляла и проявляет дружеский интерес и участие в моей судьбе;
   а также: Марина Филатова, Володя Потапов, Наташа Минеева, Алеша Исполатов, Дима Астрахан, Дима Озерский, Алеша Николаев, Галя Буслаева, Галя Дмитриева, Марина Гулина, Илья Утехин, Леня Ермолин, Володя Бурков, Сережа Межов, Наташа Романова, Наташа Кондратова, Ира Синова, Катя Шивилева.
   И совсем "под занавес" появилась Оля Хенкина, сразу очаровавшая меня своим мягким обаянием и покорившая несуетливой готовностью к совершению и совершением поступков. Олино намерение поменять место жительства, переехать из Москвы в Ленинград, дающее возможность посещения студии, которую я вел, подтолкнуло меня к давно созревшему окончательному решению - прекращению моей режиссерско-педагогической деятельности - возможно, самому серьезному поступку в моей жизни.
   Хотя многих, так дорогих моему сердцу, уже нет среди живых:
   Алеша Крутицкий, Галя Гладкова, Алеша Долотов, Надя Бубнова, Толя Насибулин, Саша Попов, Алеша Смирнов.
  
   И, наконец, те, кто не дал мне задохнуться от одиночества в эти нескончаемые девять лет "строгого режима" на моей "доисторической" родине, в Израиле.
   Дальнобойщик из Винницы, приехавший в Израиль и попавший в ряд медицинских передряг, которые чуть не стоили ему жизни, человек необыкновенного добродушия и душевной широты, перевозчик квартир, Яков Вилькер.
   Открытый и добросердечный Саша Авраам, случайный знакомый, столкнувшийся со мной на улице Иерусалима, ставший впоследствии моим другом, а в тот момент, снявший с себя пиджак и предложивший его мне (ему показалось, что я мерзну) - это было так неожиданно для меня, с момента болезни матери привыкшего оказывать помощь и заботиться о других, но никогда наоборот.
   В прошлом талантливый хирург, а в израильской жизни ставший писателем, перевозчиком квартир, отцом множества детей, долгие годы рвущийся обратно в Россию, и, наконец, осуществивший эту мечту, стремительный, ироничный, но душевный Миша Федотов.
   В один из напряженных моментов моей иерусалимской жизни давший пристанище мне и моему хлебу, грузчик класса "пианино", мастер спорта по боксу, "нежелтый" журналист, нетерпящий пререканий и крепко стоящий на ногах Лазарь Дранкер.
   Освоившая почти все жанры искусства, в одиночку вырастившая четырех сыновей, полная нескончаемого оптимизма и женского обаяния, психолог Лиля Фильцер-Матлис.
   Чуткий и душевный литератор, историк, поэт Елена Игнатова, и ее муж, физик, занимающийся невероятными программами, искренний и сердечный Владимир Родионов.
   Мой 19-летний терпеливейший "грузчицкий учитель", грузчик экстра-класса, одновременно студент университета в Иерусалиме, скромнейший, тишайший, пушистый и обаятельный, как Винни-Пух, с мягкой застенчивой улыбкой Алеша Гитлин.
   Художник, талантливый прозаик, получивший премию ПЕН-клуба в Санкт-Петербурге за свой израильский роман, перевозчик квартир, стремительный и резкий Виктор Панэ.
   Режиссер-документалист, добросердечный, ребячливый Саша Слободской.
   Прибившийся ко мне и ставший на долгие годы моим подшефным, ищущий себя, добрый и открытый, совсем еще молодой парень Артур.
   В одиночку поднявший и вырастивший двух своих детей - мальчика и девочку, пожертвовав блестящей карьерой на государственной службе, добрейший и деликатнейший, мой честнейший хлебный бухгалтер, Амнон.
   Талантливый "технарь", ироничный и обаятельный интеллектуал Борис Гудкович.
   И уж совсем неожиданно в последний мой приезд в Израиль я познакомился с Ильей Боруховым, бывшим тяжелоатлетом, человеком мягким и тонким по своей душевной организации, сменившим свое криминальное существование на выпуск моего хлеба под названием "Настоящий хлеб Володи Бродянского", и с которым с первого дня знакомства возникли отношения, как у отца с сыном, и у сына с отцом.
   И его удивительной женой Ниной, поразительного трудолюбия, душевного мужества и героического долготерпения, матерью четверых детей, на своих плечах поднявшей эту пекарню, хозяином которой он является.
  
   Таков далеко не полный список замечательных людей из того человеческого моря, рядом с которыми мне пришлось в нем плыть.
  

И в завершение

   Иногда, выслушивая признания некоторых пожилых людей, что жизнь пролетела, как одно мгновенье, и нечего вспомнить, я думаю о том, что испытываю совершенно противоположное чувство. Мне кажется, что я живу уже не просто давно или очень давно. Нет. Это чувство, что я есть уже целую вечность. Вечность. Вечность...
   И что вся моя жизнь, малая толика которой описана здесь, была не со мной. Или это было так давно, что все равно, что не со мной. Так давно... Так давно... Одним словом - вечно. Но, при всем при этом, я узнаю себя в каждом ребенке и ощущаю маленьким мальчишкой, который давно устал играть в глупую игру взрослых дядь и теть под названием "эта нормальная жизнь" и "делать вид". Поэтому и рвусь все время из города на "хутор" в лес, в безлюдье или в самый минимумлюдье.
   Причем понимаю, что "никто никого не лучше" и полагаю, что в той или иной мере мне присуще большинство слабостей и пороков, свойственных природе человека.
   Тем не менее, в прожитом и пережитом, на "три копейки" расчетливо выделенные мне ответственной судьбой, хотя я и не спасал ни собак, ни кошек, однако, выкупил из неволи и выпустил на свободу множество ежей, ужей, черепах, рыб, ящериц и других тварей, а также,
   в России и во многих странах мира, тысячи и тысячи диких птиц, которые были пойманы в силки и обречены на "счастливую" участь сытой жизни. Но я своевольно нарушил эти "счастливые" планы. И, несмотря на то, что сделал это без их спроса, думаю, они на меня не в обиде. Полагаю, что именно поэтому сотни овсянок, невесть откуда взявшихся в конце декабря, вытанцовывали пируэты перед окном моей городской квартиры, провожая в деревню, куда я отправлялся дописывать эту книжку (помнится, что первая дикая птица, выпущенная мной на волю, была подарена мне шестилетнему на день рожденья).
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Часть 2

Страшнее Бога зверя нет.

   0x08 graphic
0x08 graphic

Странные записки

без приличия

...а потому от высшей гармонии

совершенно отказываюсь.

Не стоит она слезинки хотя бы одного

только замученного ребенка...

Ф. Достоевский "Братья Карамазовы"

Предуведомление к Читателю

   Хочу предуведомить моего Читателя о том, что записки эти представляют собой пеструю смесь практических знаний, наблюдений, умозаключений и выводов автора, опирающегося на свой (возможно, не совсем обычный) жизненный опыт. На одних он настаивает, как на истине в последней инстанции (включая декларацию названия книги), опираясь на понятия "межчеловеческий нравственный императив" и желание назвать вещи своими именами.
   Другие же наблюдения и выводы (зачастую не комментируемые), безусловно, выражают субъективную точку зрения автора, но также опирающуюся на его личный опыт и знания.
   А также полагаю и очень на это надеюсь, что все, что не найдет отклика в душе Читателя, ни в коем случае не будет принято им на веру.
   Условно эти записки можно разделить на три части:
      -- объективная реальность, на которой автор настаивает
   ("очевидное - вероятное");
      -- субъективная реальность, на которой автор настаивает ("очевидное - невероятное");
      -- субъективная реальность, на которой автор не настаивает ("неочевидное -невероятное").
   Но, конечно, деление это чисто условное, так как все "очевидности" и "невероятности" крепко переплелись между собой.
   Ну что же? Вперед!

0x08 graphic
Глава 1

Фрагмент 1

   Две причины - внутренняя и внешняя - побудили меня к публикации этих записок. Причиной внутренней является необходимость освобождения от автономного владения некой информацией, которую я и хочу представить на всеобщее обозрение, так как, по моему разумению, информация эта имеет основополагающее значение в понимании некоторых моментов существования данной формы жизни. Хотя так называемой реальной пользы от публикации этих записок я не предвижу, кроме возможности физического уничтожения автора, и не полагаю о вероятности стать им руководством к чьим-либо действиям. Но существует острая необходимость мысли быть произнесенной и, может быть, кем-нибудь когда-нибудь услышанной.
   Причиной второй, внешней, стала волна неуемного клерикализма, обрушившегося на нашу страну, заменившего коммунистическую идеологию и на государственном уровне поднявшегося до ее высот.
   Поскольку, как гласит христианская традиция, "всякая власть от Бога", то только совсем неумная власть может отвернуться от этого самого Бога и той религии, по утверждению которой Бог предоставил этой власти эту самую власть.
   Я допускаю, что служители православной конфессии, политические и государственные деятели полагают или уверены, что делают благое дело. Но вся эта кампания давно приобрела оттенок беспредела. Это тягчайшее преступление, когда солдат, проходящих срочную службу в Армии, детей в школах, без различия национальной принадлежности, без спроса и согласия их и их родителей, окропляют так называемой "святой водой", осеняют крестным знамением, читают над ними молитвы и совершают другие религиозные магические действия. Да ведь все это имеет серьезнейшие энергетические последствия для человека и его души, как для ребенка, так и для взрослого. И может производиться только по его доброй воле. А так это напоминает клеймение скота, который не ведает, что с ним творят, да и воспротивиться не может. Нас семьдесят лет клеймили и загоняли в загон, который назывался социализм-коммунизм. Загон сменили, и теперь наши новые духовные пастыри с помощью новой власти стремятся всех поголовно заклеймить и загнать в загон под названием Православие. Однажды Русь уже прошла этот урок насилия. Правда, тогда ее, языческую, вздернули на крест огнем и мечом. Мое стойкое несогласие и возмущение происходящим как Человека, как Гражданина этой страны, и явилось одной из причин, побудивших меня "выйти на площадь" с моим программным заявлением - опубликовать эти записки.
  

   0x08 graphic
0x08 graphic

Фрагмент 2

...Но поскольку молчание - золото,

То и мы, безусловно, старатели...

А. Галич

   Но вот мой гипотетический собеседник, удобно расположившись в кресле, затрагивая заезженную тему "мы и власть", привычно апеллирует: "Они там..."
   - Не они, а я и ты, - поправляю я его.
   - Почему это я и ты? - недоумевает он.
   - Потому что мы такие же граждане этой страны, - уточняю я и понимаю, что сообщил ему новость.
   - Да я всю жизнь честно работал! - возмущается он.
   - Зарплата, которую ты получал, да еще премии неизвестно за что, выплачивались тебе в расчете на то, что ты работаешь не кое-как, а именно честно. И на этот счет есть документ, который называется трудовая книжка. Но ты даже не подозреваешь, что я говорю совсем о другом документе, который называется паспорт гражданина страны, и где стоит твоя подпись. А это означает, что ты, как гражданин страны, и как все мы в равной степени, отвечаешь за все происходящее в ней.
   - Так что же я один могу сделать? - усмехается он, парируя мои наивные рассуждения.
  

...Можешь выйти на площадь,

Смеешь выйти на площадь...

В тот назначенный час?!

А. Галич

  
   - Во всяком случае, ты всегда можешь выйти на площадь и заявить, как гражданин страны, о несогласии с той подлостью, которая совершается от имени всех граждан этой страны. Как сделали это восемь человек, вышедшие на Красную площадь в августе 1968 года, потрясенные оккупацией Чехословакии советскими войсками. Как сделали это уже тысячи в 1991 году, вышедшие на площади Москвы и Петербурга. Как делали это во все времена, выходившие на площадь, ведомые своей человеческой совестью.
   - Но за это придется дорого заплатить, - трезво заявляет мой собеседник.
   - Да, у каждого поступка есть цена, и если твоя подпись ничего не стоит, и ты, как гражданин страны, и пальцем не пошевельнешь, то не жди этого от других. Они тоже хотят жить сыто и спокойно, заботясь только о себе, - заключаю я.

Фрагмент 3

   Незыблемость авторитетов, как видно из названия книги, не является для автора непреложной, и в этой связи знакомство наше с Читателем может привести к взаимопониманию только в одном случае: если мы попытаемся назвать вещи своими именами. А именно, не отталкиваясь и не опираясь на общепринятые догмы и установления, и не руководствуясь в оценке тех или иных фактов корпоративной совестью, как бы замечательно и заманчиво не выглядела эта корпорация, а именно: совестью партии, совестью народа, совестью завода, совестью 28 детского садика, совестью фанатов футбольной команды, семейной совестью, наконец. И уж выше некуда - религиозной совестью.
   Пока мы не достали свои книжки корпоративных разногласий: национальных, политических, религиозных и других, и не потянули каждый "одеяло" на себя - у нас будет единое понимание того, что есть хорошо, а что есть плохо.

Крошка сын

к отцу пришел,

и спросила кроха:

- Что такое

хорошо

и что такое

плохо?..

В. Маяковский

   Чем же руководствоваться нам, произнося слова нравственный, безнравственный, морально, аморально? Каким инструментом пользоваться?

Две вещи поражают мое воображение - звездное небо надо мной

и нравственный закон во мне.

И. Кант

   Такой инструмент есть. Он находится в тайном или явном владении каждого из нас. Название его - душа, неразрывно связанная с нашей совестью.

0x08 graphic

Фрагмент 4

   Однако мы совершенно упустили из вида, что
  

Человек создан для счастья,

как птица для полета.

В.Короленко

   Но вот ведь какая незадача: если под словом "счастье" понимать различные виды удовольствий, наслаждений, то тело наше так и создано - ненасытной, всепоглощающей, как пищу материальную, так и духовную - утробой, попросту говоря, "пузом". И обозначается это понятием "любовь". Любовь - всеядный хищник, который пожирает все, что только имеет какое-либо название или обозначение, а в каждом конкретном случае мы с удовольствием демонстрируем область наших индивидуальных эгоистических предпочтений.
   Например, люблю макароны, люблю ходить в кино, люблю ловить рыбу, люблю своих детей, люблю курить трубку и т.д. Вы понимаете, что ряд этот будет бесконечен, поскольку в него войдут все слова, существующие во всех словарях мира.
   И все было бы просто с человеком, если бы этим все и ограничилось. Малопривлекательное животное в ряду других животных.
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 5

  
   Но у нашего любвеобильного зверушки есть антагонист, антипод, соединенный с ним одной цепью, - душа, в свою очередь, неразрывно связанная с нашей совестью. И в отличие от вышеупомянутого обжоры, нашей душе не только ничего не нужно в собственное владение, но она все время беспокоит нашего сладкоежку и требует от него жертв, поскольку знак ее - сострадание.
   Смотри, говорит она, вон нищий, вот голодный, вот бездомный, а вот калека. Оторвись от своего сладкого и сытного пирога благополучия, отломи хотя бы кусочек, поделись с голодными и обездоленными, пожертвуй. Встань рядом с обиженными и раздавленными, защити их.

0x08 graphic

Фрагмент 6

Слепые блуждают

ночью.

Ночью намного проще

перейти через площадь...

И. Бродский

   Я перевел слепого через дорогу и при этом ощутил удовлетворение от совершенного. Но, если я испытываю подлинное сострадание к этому человеку, и знаю, что он, двигаясь дальше, будет, спотыкаясь, натыкаться на препятствия на его пути, то пойму, что я должен посвятить ему свою жизнь просто как поводырь.
   Но для этого нужен подлинный и единственно возможный стимул.
   А именно, когда чужие страдания станут выше нашего собственного благополучия, родится сострадание, и мы будем готовы к самопожертвованию. И тут не до морального удовлетворения, так как это бессрочный тяжкий труд.
   Жертва, в моем понимании, не соизмеряется ни с чем.
  
  
  
  

Фрагмент 7

   В довершение сказанному хочу отметить, что человек ведом по жизни силами, определяющими его поведение. Исключение составляют поступки, рожденные в нашей душе, которую многие абсолютно справедливо считают той единственно подлинной высшей силой находящейся внутри нас, в отличие от разнообразных богов и кумиров, неутомимых охотников за нашей душой, находящихся вовне, вчуже.
   Душа - единственно сущее в этой форме жизни, являющаяся частью энерго-информационного абсолюта и неразрывно с ним связанная - есть у каждого из нас. Энергетический потенциал ее неисчерпаем, и она обладает истинной информацией. Вся прочая информация, потребляемая нами, лежит тяжким грузом на душе, как плотина, перекрывающая доступ к совести и сознанию. Но стоит нам, жертвуя своим благополучием, помочь кому-то, пробив в этой плотине брешь, как в нее забьет и засверкает родник кристально чистой информации. Мы прикоснемся к истине, которая не диалектична, а абсолютна, и можем пойти по этому пути дальше, ведомые душой, и совершая поступки.
   И пока это будет так, душа станет говорить с нами и вести за собой после каждого поступка, открывая новую ступень этой крутой лестницы. Но стоит остановиться, вспомнив о себе любимом, как душа тут же умолкнет, с грустью и сожалением взирая на нас.
  

  

Фрагмент 8

   И, тем не менее, поскольку мы хотим жить так, как хотим, как мы рождены и воспитаны, и не можем иначе, то постоянно ищем случая и возможности избавиться от этих назойливых и беспокойных альтруистов - наших души и совести.
   Вот тут-то и происходит одна из двух вещей, с которыми связаны все неприятности, болезни и страдания, наполняющие эту форму жизни. А именно: обобществление души и совести, вслед за этим - обобществление сознания.
   Если наша автономная совесть не позволяла бить ногами лежачего человека, то, обобществив ее с друзьями, мы делаем это с легкостью, не задумываясь. Если наша автономная совесть понимает, что захват чужой страны является преступлением, то, обобществив ее с совестью партии и народа, это понимание исчезает из нашего сознания.
   При знакомстве с ветхозаветными сюжетами наша совесть не позволит нам закрыть глаза на преступления, жестокость, обман, коварство, которыми переполнен этот уникальный документ. Но стоит обобществить нашу совесть с религиозной, как измененное сознание тут же подскажет нам, что все совершенное Всеблагим и Всемилостивым вне критики, анализа и подозрений, и, вообще, "не искушай Промысел Господень". На этом вопрос будет закрыт.
   То есть, все зависит от того, чьи душа, совесть, сознание становятся во главу угла. Если моя автономная совесть, то это значит, что я несу ответственность за все происходящее в этой корпорации. Если же я обобществляю свои душу и совесть с корпоративной, то они отворачиваются от меня и не подают признаков жизни.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic

  

Фрагмент 9

Чтобы петь, как минимум, надо иметь голос.

Одесский фольклор

   И все же. Если мы, живя по инерции, не задумываясь, называем "черное" - "белым" и наоборот, а сомнений при этом в правильности наших действий и поступков не возникает, то, сумев назвать вещи своими именами, мы получаем некий шанс. И заключается он в том, что, может быть, в нашей жизни и настанет такой момент, когда мы, поднявшись над собой, скажем: "Все. Больше я с этим "черным" дела не имею". Но для этого, как минимум, надо назвать "черное" - "черным", а "белое" - "белым". Но не наоборот.
   Например, воры в законе, проститутки, по существу, являются самыми высоко-нравственными слоями нашего замечательного общества, поскольку нет зазора между профессионально-социальной деятельностью этих слоев и их обозначением. В то время как мы зачастую совершаем поступки аналогичного свойства или просто живем по тем же законам, но при этом считаем и называем себя порядочными людьми, что подтверждается и мнением окружающих.

Мы не спрашиваем подсудимого, почему

он украл миллион. Но мы хотим

спросить, где была его совесть?

Английский фольклор

   Человек, унесший с работы скрепку, карандаш, лист бумаги, гвоздь, является вором по факту совершенного действия, но, если ему об этом сказать, будет безмерно удивлен и оскорблен или задорно рассмеется вам в лицо. Но воровство не мера, а деяние.
   Причем, мы благополучно не подозреваем этого. Так же, как не подозреваем того, что несем безответственную ответственность за другие наши действия и поступки, самый распространенный из которых убийство и поедание мяса "братьев наших меньших", не имеющих перед нами никакой вины. Но мы убили его, съели и нацепили на себя его шкуру, потому что на нашей стороне сила и это деяние защищено законом, а мы - порядочные люди, да еще и ребенка называем "мой козленочек, мой цыпленочек".
   И хотя на энергоинформационном уровне (подробнее об этом во фрагменте 40) мы несем полную ответственность за все наши поступки и действия, но в реальности ничего об этом не знаем, да и знать не хотим, и на вопрос: "Отвечаешь ли ты за свои поступки?", почти каждый, не задумываясь, ответит: "Конечно!"
   Хочу заметить, что обращения на "Вы", которое общепринято предполагает уважение, достойны, по моему мнению, только маленькие дети. Чем старше становится человек, тем меньше он заслуживает уважения. И уж просто единицы взрослых людей строят свою жизнь так, что уважительное "Вы" становится подобающим обращением к этому человеку. Между тем, как многие, безусловно, достойные уважительного "Вы", просто гибнут в пути.

   0x08 graphic

Фрагмент 10

Никто никого не лучше.

   При всей неприглядности картины, избегая обобщений, сразу хочу добавить, что не вижу вины человеческой в происходящем и не ищу виноватых, поскольку, в моем понимании, таковых нет. Я просто говорю о фактах, какими я их вижу, понимаю и не призываю никого изменить свою жизнь. Пусть вор ворует, танцор танцует, а политик врет, что каждому написано на роду.
   Возвращаясь к вопросу о сострадании и самопожертвовании, хочу заметить, что всегда есть люди, которые могут только "брать", и всегда есть люди, которым приятно "отдавать", делать так называемое "добро" для других. Но нет ни вины у первых, ни заслуги у вторых, так как они получили это по судьбе, по рождению, по воспитанию.
   У каждого человека своя судьба, и хотя, по определению, он, якобы, обладает свободой воли - бесперебойно работает жестокий и бесчеловечный механизм, по которому ему придется расплачиваться за негатив, полученный от предков.
   Люди религиозные, глядя на родившегося калеку, с удовлетворением скажут: "За грехи родителей!" Я думаю, что все сдвинуто в душе и сознании этих, обобществивших свою человеческую совесть, людей. Да, страшный механизм работает именно так. Но где же тут вина ребенка? И неужели он недостоин жалости и сочувствия?
   Каждый из нас, как это ни прискорбно, рождается со своей готовой программой, со своей матрицей, которая к восемнадцати годам, когда мы начинаем жить как самостоятельная единица, направляет нас в единственно возможную "колею".
   До 18 лет человек остается в абсолютно жесткой зависимости от своих родителей. Причем, по начальной схеме - девочка от отца, а мальчик от матери. И где бы родители не находились, и в независимости от того, есть с ними непосредственное общение или нет, до восемнадцати лет ребенок имеет единое с папой или с мамой энергоинформационное пространство. Свободой воли не обладает, самостоятельных поступков не совершает. Иными словами, ребенок - это душа и зона защиты того из родителей, с кем он связан. Наблюдая за поведением ребенка и за событиями, происходящими в его жизни (включая болезни), родители, при желании, смогут понять многое о себе, и о реальных последствиях своих действий и поступков.
   День 18-летия - день рождения Человека.
  

Фрагмент 11

   Тут давайте определимся с понятием негатив. Оно довольное простое. Поскольку вся существующая в мире информация - материальная и нематериальная - обладает тонким телом, то при использовании информации мы нарушаем целостность этого тела, таким образом, причиняя ему страдания - это и есть негатив. Пока целостность не будет восстановлена, страдание не прекратится, негатив не будет изжит.
   Замечу, что на каждого человека выходит только его личный негатив, и, прежде всего, полученный по наследству, но никогда - чужой. Поэтому не ищите виновных в ваших страданиях и несчастиях на стороне. Разбирайтесь только с собой, если, конечно, это вам нужно.

0x08 graphic

Глава 2

Фрагмент 12

   Выше была названа одна из двух причин всех существующих в этой форме жизни страданий. Это обобществление души и сознания.
   Какова же вторая?
   Это использование чужой информации.
   В этом смысле, все 10 ветхозаветных заповедей могут уместиться в одну, которую мать повторяет своему маленькому ребенку: "Не трогай чужое!" Но поскольку при создании этой формы жизни Творцом человек намеренно погружен в мир, где он неизбывно вынужден пользоваться чужой, как материальной, так и нематериальной, информацией самого различного уровня, благополучно ничего не подозревая об этом, то, к сожалению, наказ этот или не работает вообще, или работает в очень узком смысле его понимания.
   Тут надо отметить, что каждый человек наряду с потреблением информации - ее вырабатывает. В связи с чем присутствует видимость некоего шаткого баланса существования. Однако сплошь да рядом внезапно нарушаемого по причине преобладания потребления информации над ее производством.
   Будем исходить из того, что любая материальная и нематериальная информация есть все, имеющее название или обозначение, будь то знак, символ, образ и так далее, а также из понимания того, что каждая информационная единица - живое существо и обладает так называемым тонким телом и энергетическим потенциалом.
   Вся информация структурирована. Любая информационная единица состоит в какой-либо структуре или ряде структур.
   0x08 graphic

Условный графический вид

0x08 graphic
 общей, полной информационной структуры

   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
  
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
  
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
  
   0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
  
   0x08 graphic
   0x08 graphic
   - промежуточная (подчиненная) информационная структура;
   0x08 graphic
   - управляющий промежуточной (подчиненной) информационной структурой;
   0x08 graphic
   - управляющий общей, полной информационной структурой - Творец.
  
   Овладевая информацией любого уровня, мы становимся заложниками тех структур, откуда эта информация почерпнута.

В той мере, в которой ты передал себя кому- либо или чему-либо, ты себе не принадлежишь, собой не владеешь, и что творишь - не ведаешь.

Автор.

0x08 graphic

Фрагмент 13

   Если идти по верхнему ряду и рассматривать сугубо материальный мир, то нам в нем принадлежит только то, что заработано нашим трудом и приобретено на так называемые "кровные" деньги. Не случайно эти деньги так называются. Это эквивалент нашей крови, нашего здоровья, времени нашей жизни, наконец, затраченного в процессе совершенного труда.
   Вещь, приобретенная на эти деньги, имеет общее с нами энергетическое поле. Если мы отдаем, дарим эту вещь кому-либо, то таким образом к этому человеку попадает часть нашего тонкого тела. Возникают, как минимум, две нестандартные, не конвенциональные ситуации.
   Первая - необходимость вернуть отторгнутую часть, восстановить целостность нашего тонкого тела.
   Вторая - пока этого не произошло, все множественные воздействия, производимые на нас, влияют и на часть, находящуюся вовне, а значит, и на приобретателя этой части.
   Разные вещи имеют разную информационно-энергетическую нагрузку. В этом смысле, например, особенно серьезные последствия имеет удерживание у себя вещей людей умерших, как бы дороги ни были нам эти люди и память о них. Другими словами, мы держим часть тела ушедшего человека. Это имеет драматические последствия для нас и для него.
   Древние предки наши, в силу наличия большего досуга для наблюдений и размышлений об особенностях человеческого бытия, понимали, что вещь, принадлежавшая умершему, должна уйти вместе с ним. Как мы знаем, зачастую так и происходило. С расцветом цивилизации вещей стало не просто больше, их стало много, а некоторые - просто произведения искусства. С ними стало жалко расставаться, и опасность нарушения этого обряда затерялась в ряду других, не менее опасных действий. Хотя и сейчас в некоторых глухих деревнях России существует обычай или обряд - все вещи умершего человека выносят из дома, но поскольку жалко просто положить в землю, то их, как правило, раздают.
   Таким образом, как видно из вышесказанного, любой подарок, независимо от личности дарителя и его мотивов, таит в себе опасность, и рано или поздно он сработает как "троянский конь".
   Но самый дорогой "подарок" человек получает при рождении в момент перерезания пуповины. Не случайно "первородный грех", традиционно обозначающий грехопадение Адама и Евы, тем не менее, можно вербализовать как "грех первых родов". Отторгнув часть тела до этого являющуюся родительской, младенец получает тело и жизнь, ему не принадлежащие. То есть, отторгнутое от матери новорожденное существо и становится тем "даром", которое он изначально получает от нее. И этот "подарок" он "отрабатывает" как зона защиты своих родителей вплоть до 18 лет.
   Это и является так называемым "божественным подарком", поскольку первая жизнь и тело в ряду человеческих рождений принадлежали Создателю. Вместе с этим "подарком" родившийся человек получает от Него и общечеловеческую программу всей своей жизни, лаконично сформулированную, и прочитанную мной на облупленной стене жилого дома - "Потребляй. Работай. Сдохни".
   0x08 graphic

Фрагмент 14

   Тут надо ясно определить, что негатив не является виной человека, так как человек изначально задуман и создан как потребитель, то есть - хищник (не говоря уже о существовании системы пищеварения).
   Каждое действие, рожденное нашими эгоистическими потребностями, в связи с использованием чужой информации, обязательно рождает негатив, который, в отличие от благополучно ушедших положительных эмоций, остается нам в "подарок".
   Еще древние говорили, что на Олимпе сидят Боги и вкушают амброзию и нектар. Наблюдательны и мудры были древние и понимали, что к чему. Откуда же берутся эти амброзия и нектар, и что это такое? Механизм любопытен и непрост.
   Попробуйте поймать вкус удовольствия от любой поглощенной вами единицы, наслаждения физического или духовного. Как только вы сосредоточитесь на этом вкусе, так тут же поймете, что его не ощущаете, осталось только призрачное воспоминание об удовольствии. Но удовольствие не исчезло бесследно, а обрело себе нового хозяина, который и управляет этим механизмом, так называемого Создателя, Творца. И все было бы не так страшно, поскольку каждый остается при своем интересе. Но вот в чем загвоздка. От удовольствия мы ловим только его тень, но при этом весь негатив остается у нас и нам приходится "расхлебывать" его в полной мере.
   Тут надо отметить, что особое место занимают эмоции, связанные с нашей сексуальной жизнью. Стоят они особняком не только потому, что это самый мощный поток положительных ощущений, вырабатываемых человечеством, но также и потому, что посредником для их передачи "к божественному столу" может служить только женщина (не готов конструктивно комментировать это положение). Поэтому всякие нетрадиционные ориентации имеют столь драматическую историю. Хотя, желая назвать вещи своими именами, заметим, что любые действия человека, связанные с "регламентированным", "разрешенным" и "канонизированным" сексом, являются таким же извращением (как все нетрадиционные), если мы утверждаем, что "Человек - это звучит гордо". Нетрадиционные ориентации, преоб-ладавшие среди жителей, населявших Содом и Гоморру, нарушали установленный порядок "сладостных поставок". Вот и причина "зачистки" этих городов, о которой еще будет сказано ниже. Конечно, Всеблагой и Всемилостивый не мог оставить это без последствий. Но поскольку перевоспитать "отступников" не удалось, все и закончилось так трагически. Следы этой "зачистки" надо было замести. И их сокрыли в море. Пепел сожженных смешался с его водами. С тех пор оно называется Мертвым.
   Горы соли столетиями вычерпываются из этого крошечного моря-лужи, что не уменьшает процент содержания соли в его водах. И, как можно понять из этого наблюдения, негатив, оставшийся после этого страшного преступления - неисчерпаем.

   0x08 graphic

Фрагмент 15

Ищи себе доверчивых подруг,

Не выправивших чудо на число...

М. Цветаева

   На материальном уровне человек может попытаться разобраться с чужой информацией, избавляясь от чужих вещей. Но на уровне магическом, энергетическом все обстоит гораздо драматичнее.
   Вступая в любые отношения с нематериальными силами, напрямую или через посредников, мы никогда доподлинно не знаем, что, сколько и у кого мы забрали. Не важно, как именуется наш кредитор - космос, Бог, камень, вода, огонь - зачастую Чудо не замедлит состояться. И мы пребываем с ликованием, верой в сердце и слезами благодарности на глазах. Но должен огорчить - ликование наше преждевременно.
   Все дело в том, что бесплатно, как известно, бывает только сыр в мышеловке, и закон сохранения энергии, по всеобщему утверждению, работает неукоснительно.
   Получив этот самый вожделенный сыр, мы оказываемся в мышеловке кредитора, понятия не имея, кто он такой на самом деле, и не предполагая, что и за сыр придется заплатить, и, вероятно, с процентами за пользование кредитом, о которых мы уж точно не имеем никакого понятия. Иначе говоря, кто, когда, сколько и в каком виде с нас спросит, мы не знаем, да и знать не хотим. Чудо состоялось: "Так не мешайте же нашему ликованию, не путайтесь под ногами!"
   Но заплатить придется, я вас уверяю. Двадцатилетний практический опыт изучения этого вопроса говорит о том, что кредитор о вас не забудет. Но полбеды бы еще - вы взяли, вы и вернули. Но все обстоит гораздо драматичнее.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 16

   У каждого человека есть так называемая зона его ответственности или, иначе говоря, наш энергоинформационный щит, наша зона защиты, в которой могут находиться как наши родные, близкие, друзья, знакомые, так и животные, растения, вещи и другая материальная и нематериальная информация. Зона эта может быть как угодно велика или как угодно мала, индивидуально у каждого. Так вот, сбор кредита происходит первоначально в этой зоне. Заболевают, умирают родные, близкие, и, в первую очередь, дети. Ломаются, теряются, пропадают вещи. Сохнут растения. Довольно распространено знание о том, что домашние животные, защищая нас, заболевают, а зачастую и погибают.
   Сказка "Аленький цветочек" - простенький, но наглядный пример того, как работает этот механизм. Купцу и жизнь спасли, и аленьким цветочком одарили, а в покрытие кредита потребовали дочку. Беда еще и в том, что пока кредитор не получит именно то, что мы ему задолжали, его притязаниям не будет конца, и они будут передаваться из поколения в поколение. Как, например, хронические болезни.
   Хочу отметить, что календарный год - это энергетическое временное кольцо. Негатив, перемещаясь по этому кольцу, имеет также свои временные циклы внутри него. Например, негатив, перешедший от умерших родных и близких нам людей, в пределах календарного года неизменно обрушится на кого-то из живущих в виде хронической болезни, смерти или другого серьезного несчастья.
   С сожалением замечу, что традиционная медицина также занимает свое место в этом невеселом списке кредиторов. В особенности учитывая то, что она никогда не работает с подлинными причинами заболеваний. А только пытается бороться с их последствиями, сплошь да рядом усугубляя ситуацию возникновением нового кредита.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 17

   Так что же следует из вышесказанного? Что не надо ни к кому обращаться за помощью? Да нет, я просто размышляю и говорю о фактах, какими я их вижу и понимаю. Каждый человек живет своей жизнью, имеет свою судьбу, которая и определяет, что ему нужно, а что нет. И зачастую приходится "хвататься за соломинку", не имея времени поразмыслить о последствиях. Но, если помощь необходима, а выбор все же есть, я бы посоветовал единственное. Попытайтесь все-таки понять, оценить, в какую мышеловку вы попадаете, у кого берете кредит. И вот некоторые мои соображения по этому поводу.
   Если мы, напрямую или через посредника, обратились за помощью к каким-либо силам, которые сами перед нами не появились и таковую не предложили, то происходит насилие, преступление, совершаемое посредством магических экстрасенсорных действий и методик, заставляющих эту силу работать на нас. Так, например, мы не предполагаем, что совершать молитвы, молить, умолять - это делать меньше, уменьшать, поскольку мы забираем часть энергии у той силы, к которой обращаемся.
   Вспомните сказку "Алладин и волшебная лампа". Всесильный джинн, иначе говоря, Бог, был послушен Алладину, стоило ему потереть волшебную лампу. Да, человек, при благоприятных обстоятельствах, может заставить работать на себя любую силу, но поскольку закон сохранения энергии не отменен, за всю эту работу, несомненно, придется заплатить.
   Мне представляется единственно возможное - когда один человек стремится помочь другому, сострадая ему. Сострадать же означает с ним страдать. Таким образом, чтобы оказать помощь кому-то, надо добровольно и осознанно за это пострадать, то есть, оплатить самому, не привлекая кого-то насильно со стороны помимо его доброй воли.
   Но здесь во всей остроте встает вопрос о том, кому принадлежат душа и сознание оказывающего помощь? Иначе говоря, насколько он владеет собой? И если душой его владеют третьи лица, то это только увеличит количество кредиторов страждущего.

В той мере, в которой ты передал себя кому-либо или чему-либо, ты себе не принадлежишь,

собой не владеешь, и что творишь - не ведаешь.

Глава 3

...И сказал им Иисус: идите за Мною,

и Я сделаю, что вы будете

ловцами человеков...

Мар. 1:17

Фрагмент 18

   "Ты только уверуй, и будешь спасен!", - авторитетно заявляет мой собеседник.
   И у меня тут же появляется масса мыслей и вопросов.
   В молодые годы, слыша подобное, я готов был представить и даже поверить, что передо мной не замедлит явиться некто, так называемый представитель Высших сил. Но возникало стойкое недоумение, в чем собственно проблема, что нам нужно друг от друга, а не пойти ли нам каждому по своим делам? Ему по своим высшим, мне по своим земным. Поскольку хотелось бы самому, как взрослому и здоровому мужику, отвечать за свои благости и подлости, не пытаясь свалить ответственность за мои дела на незнакомого некто. Даже если это очень Высшая сила, не говоря уже о страданиях Распятого. Да просто стыдно. Видимо, мама меня так воспитала.
  
  

Фрагмент 19

   За годы жизни очертания сюжета проступили явственно, и высветился ряд любопытных деталей этой картины.
   Выясняется, что необходимо встретиться с одним из группы ответственных лиц, наделенных особыми полномочиями, которому и поручено сделать мне интересное предложение и заключить соответствующий договор путем совершения надо мной ряда таинственных магических действий. Так называемое "таинство крещения". Вследствие чего душа, что особенно важно, именно она, поступает в полное распоряжение Всевышнего (или Господа, или Создателя), по странному стечению обстоятельств не принадлежавшая ему до сего момента.
   Я же, в случае хорошего поведения в земной жизни и при соблюдении всех пунктов договора, получу кредит в виде благодати в вечное пользование, но, правда, уже на небесах.
   Заманчивое предложение. Но так ли это? Сомнения терзают меня.
   Но подождите-подождите. А что мы собственно знаем конкретного о "банковских реквизитах" этого замечательного договора?
  
  
  

Фрагмент 20

   И вот закрутились шестеренки агитационной машины.
   Во-первых, вот этот с хвостом и рогами "Бяка", и ему душу продавать не надо. И никаких дел с ним иметь не следует. В общем: "Идет коза рогатая за малыми ребятами, забодает-забодает". И все мы с визгом разбегаемся.
   А вот этому, благообразному, в золотом сиянии, можно и нужно. Во-вторых, не продать, а передать. Хотя, явно не безвозмездно. Поскольку открываются пути к спасению, и намечаются те же рыночные отношения. Но все так величественно, благолепно и возвышенно, а мы - дети из младшей группы детского садика: "Как на Вовы именины испекли мы каравай". И мы таем от умиления.
   Но тут возникает вопрос. Зачем вся эта напускная помпезность и благолепие? Вся эта сусальная красивость? Весь этот дешевый спектакль по "высшему разряду"? Весь этот славный агитпункт? Тут вам и Творец, он же Господь, он же Всевышний, он же Святой дух. И вот, наконец, даже малому ребенку становится понятно, кто есть кто.
   Хотя мне-то известно, что и те, и эти - это две стороны одной медали. Просто должен же кто-то отвечать за весь ужас и безумие этой формы жизни, вот и придумали "Бяку-стрелочника" с рогами и хвостом.
   А все эти недомолвки: "сие есть тайна", "не искушай промысел Господень"? Но все тайное непременно когда-нибудь становится явным. Добавлю также, что любая так называемая тайна, которую нельзя раскрыть не только взрослому человеку, но даже ребенку, обязательно таит в себе если не преступление, то что-либо безнравственное.
  
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 21

   Но вот, наконец, и причина этого маскарада.

И говорит он им: идите за Мною,

и Я сделаю вас ловцами человеков...

Мф. 4:19

   Ну, конечно же, основной вопрос упирается в то, кому будет принадлежать наша душа, пройдя магию обряда "таинство крещения", и его основной элемент - знак креста. Этот сильнейший магический символ. После "обработки" святой водой, крестом и крестным знамением ваши душа и совесть, а, следовательно, и сознание, обретают нового хозяина, с которым Вы лично никогда не встречались и знакомы не были.
   И хотя я-то знаю, что, Создатель существует, но понимаю - единственно сущее, имеющее подлинную ценность - моя душа, ее он и хочет получить. Но, ни продать, ни передать ему свою душу я не готов!"
  
  

В той мере, в которой ты передал себя кому-либо или чему-либо, ты себе не принадлежишь, собой не владеешь, и что творишь - не ведаешь.

   А Вы не задумывались, что "поставить на человеке крест" - это значит покончить с ним, то есть считать его больше не существующим?
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Фрагмент 22

   Так что же в реквизитах? Что скажет история? Неисчислимы уничтоженные этим знаком.

...не мир пришёл я принести, но меч...

Матф. 10.34

   Миллионы и миллионы замученных и погибших в крестовых походах за гроб Господень, сожженных на кострах святой инквизиции во имя Господа.
   И что же, человечество обрело новое сознание, заплатив эту страшную цену? Мир стал гуманнее, чище? Пролистните страницы истории века минувшего, не встанут ли волосы дыбом от такого гуманизма?
   Этим я и руководствуюсь во взгляде на исторические реквизиты, - добавляю я.
   Но собеседник мой, не дрогнув, без тени смущения, тут же парирует: "Так это все заблуждения людей, неверно понявших заповеди и заветы".
   - Нет, - возражаю я, - все выглядит совершенно иначе, а именно - человек, обобществивший свою душу, совесть, а значит, и сознание с какой-либо корпорацией (тут - христианство), начинает действовать и совершать поступки в интересах корпорации.
   Этим человеком руководят те, в данном случае божественные, силы, которые владеют и управляют названной корпорацией и на которых лежит вся ответственность за корпоративное поведение человека.
   А потому я знаю и уверен в том, что такое поведение - это не "заблуждения людей", а напротив, точное выполнение поставленных перед ними задач божественными руководителями (хозяевами), скрывающимися за пространными словесами, но при этом являющими собой пример не только не высоконравственного, но явно и не гуманистического поведения.
   - И все же виноваты сами люди, Адам и Ева, - со спокойной уверенностью продолжает мой собеседник, - их грехопадение - вот первопричина всех несчастий.
   - Нет, - с такой же спокойной уверенностью опять возражаю я, - люди, а значит Адам и Ева, изначально созданы энерго-информационными потребителями, хищниками, следовательно - неизбывными производителями негатива. Одно из явных свидетельств тому - система пищеварения.
   А по поводу грехопадения - зачем же создатель наделил людей детородными органами? На всякий случай? А вдруг согрешат?
   И дерево это - познание добра и зла - для кого было посажено? Тоже на всякий случай? А вдруг соблазнятся?
   Но я думаю, что Творец ничего "случайно" не создавал. Все по замыслу, который очевиден.
   Но вот, мой виртуальный оппонент, не выдержав, коротко и резко заключает: "Гордыня!"
   Да, это диагноз, который сразу решает все вопросы. "И диспут объявляю закрытым". Ну, наконец-то, приехали.
   Там, где вера, там нет вопросов. И это правильно, так как и сознание и душа верующего больше ему не принадлежат, и сомнениям просто неоткуда взяться. А для других прочих - вопрошающих: "Не искушай промысел Господень", "Сие есть тайна", и как итоговая черта: "Гордыня". А хотелось бы чего-нибудь осмысленного - доводов.
   Ну что же, обратим внимание на идеологию во всей ее красе.

0x08 graphic
Фрагмент 23

...а потому от высшей гармонии

совершенно отказываюсь.

Не стоит она слезинки хотя бы одного

только замученного ребенка...

Ф. Достоевский "Братья Карамазовы"

   И вот тут-то мы и натыкаемся на основное препятствие во всем этом замечательном предложении, когда я говорю моему собеседнику, что не могу принять не только совместного сосуществования в одной идеологии рая и ада, но не могу даже представить ситуацию, в которой все сущее находится в состоянии высшей гармонии и благодати, в то время, как последняя букашка страдает от того, что за свои так называемые грехи она сломала ножку. Какая же эта высшая гармония и абсолютная благодать, если я знаю, что кто-то, где-то при этом страдает.
   Но спокойно и уверенно мой собеседник произносит: "Страдание во благо - это очищение".
   "Ну, так вот, вся эта ваша адская композиция-конструкция очищения через вечно длящиеся страдания, на мой взгляд, просто цинична. Только вчуже, с ледяным сердцем и душой, можно принять такое. И придумано это, чтобы уйти от ответа за все ужасы и безумия бытия", - заявляю я.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Фрагмент 24

   Но оппонент мой не прост. Видал он таких. И как основной довод достает книгу под названием "Библия".
  

Исследуем.

говаривал Сократ

   "Да, это серьезный документ", - соглашаюсь я сразу. Точнее, протокол. И если мы взглянем на него с позиций вышеупомянутого межчеловеческого нравственного императива и попытаемся назвать вещи своими именами, то более страшного документа о жестокости, коварстве, преступлениях история не знает. И все это совершено по повелению Создателя и его присных.
   В древней, да и в новейшей истории немало упоминаний об уничтоженных и сожженных городах. Но все это деяния людей, "погрязших в своих заблуждениях".
   Чем же отличается страшное преступление, сожжение двух городов Содома и Гоморры со всем их населением, от вышеупомянутых преступлений?
   Да тем, что совершено оно Всеблагим и Всемилостивым, Высшей силой, Абсолютом, Творцом. И судя по тому, что жена Лота, обернувшись, обратилась в соляной столб от представшей перед ней картины, Всеблагой и Всемилостивый не затруднил себя таким пустяком, как выбор более гуманного способа расправы со своими жертвами, обреченными им на сожжение.
   О подлинных мотивах и причинах этой "зачистки" было сказано выше.
   Для понимания несоответствия понятий абсолютной нравственности и морали моих и Создателя, достаточно более скромных примеров.
   В библейском описании десяти египетских казней, Всевышний, в очередной раз собираясь покарать непослушных египтян, предлагает евреям зарезать баранов и кровью отметить ворота своих жилищ, чтобы отличить их от жилищ египтян.
   И я понимаю, что не готов ни о чем договариваться, а не то что передавать свою душу существу, которое, будучи заявлено как абсолют, может давать такие советы.

0x08 graphic

Фрагмент 25

   Полистайте Библию. Я думаю, это отрезвит многих.
   Недаром ряд религиозных направлений и сект христианского толка пытались отмежеваться от ужасов Ветхого Завета. Как, например: богомилы, катары, анабаптисты. Однако эти попытки стерилизации доктрины неправомочны, так как почти все первые лица христианства были правоверными евреями и исповедовали Тору, переводом и переработкой которой с добавлением апокрифов и является Ветхий Завет. Таким образом, христианство является не каноническим иудаизмом, но выросшим именно на этом древе, иначе говоря - сектой.
   Русский народ столетиями хлебает свою "вину" ("вино" - в деревне и водку называют вином), а выхлебать не может. Понятия не имея, что платит за чужую религиозную конфессию - христианский иудаизм, огнем и мечом надевший это ярмо на его языческую душу. Но, как крещение ребенка до его совершеннолетия, когда он становится вправе сам распоряжаться своей жизнью, является преступлением, так и приведение целого народа под обряд силой против его воли - жестокое преступление. И душа этого народа будет страдать и хлебать "вину", не ведая, за что страдает.
  

Фрагмент 26

   Тут хочу отметить, что христианство, не имея в виду ничего плохого, с вполне искренним простодушием, паразитирует, как на теле Христа, так и на телах многочисленных канонизированных святых и мучеников. Слезами и кровью сочатся иконы, а мы в восторге от Чуда. Когда я заметил одной своей верующей знакомой, что Ксения Петербургская страдает и стонет от "рвущих" на части ее своими мольбами и просьбами прихожан, она с фанатичным блеском в глазах восторженно воскликнула: "Да-да, я слышала, как она стонет!"
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 27

   И вот то, что является, по моему мнению, жестоким безумием, совершаемым искренне, но в полном неведении.
   Каждый год в Рождество заново рождается младенец. Затем его неизбывно крестят. Далее, трех месяцев от роду (в Пасху) его на этом кресте распинают с величайшим простодушием и ликованием на лицах и в сердцах, упоенные чудом Воскресения, не задумываясь об ужасе происходящего. Затем, как бы присягая содеянному, хранят у себя на груди распятого на кресте. Так из года в год повторяется этот безумный обряд - жертвоприношение младенца на кресте.
   Распятие - наказание за крест, не прекращающееся два тысячелетия за создание секты в лоне иудаизма. Весь христианский мир с упоением участвует в этом наказании, разрывая на части Распятого, но и расплачиваясь затем своими страданиями.
  

...Вот только жаль распятого Христа...

В. Высоцкий

   Неужели только ему одному?
  
  
   ___________________________________________
   Здесь хочу добавить следующее. Я думаю, что Читатель уже понял, что мой взгляд на Христианство отражает мое принципиальное отношение ко всем существующим религиям, конфессиям, сектам, эзотерическим и магическим системам, структурам и методикам. Христианство же взято для рассмотрения в данном случае, как религия, наиболее распространенная на территории России, гражданином которой я являюсь.
   0x08 graphic

Глава 4

Фрагмент 28

   Хочу сразу обратить внимание Читателя на один весьма существенный момент, но который, тем не менее, принципиально не влияет на мое видение обстоятельств создания этой формы жизни. Итак, Создатель, Творец - не один. Да, собранные воедино Боги (всех, находящихся в состоянии извечного антагонизма, религий и эзотерических систем, коронующих на "божье царство" только своих богов, но при этом с готовностью декларирующих, что "Бог един") составят целый пестрый "божественный легион" Создателей и Творцов - существ самого разного вида и толка. Но не это имеет в виду автор. По моему разумению, богов гораздо больше - их не меньше, чем нас. Каждый год наступает (наступает на нас, между прочим) новый год или новый Бог. А так же год - временное кольцо - символ Бога. И в каждый дом, в каждую семью и к каждому человеку свой Бог и своя судьба. А уж там, у себя, они "тусуются" по корпорациям, то есть по религиям, конфессиям, по партийной принадлежности. Следовательно, имея в виду вышесказанное, под всеми упоминаниями в тексте в единственном числе Творца, Создателя, Господа и так далее, автор подразумевает множественность.
  

Фрагмент 29

...Нас комбаты утешить хотят,

Говорят, что нас родина любит.

По своим артиллерия лупит,-

Лес не рубят, а щепки летят.

А. Межиров

   Ветхий завет является книгой шифров и кодов, но также и свидетельством реально происходивших событий. Хотя подлинные мотивы многих поступков и действий наших творцов и их присных часто остаются сокрытыми за лубочными штампами, главный из которых "Любовь". Но как было сказано выше, любовь - это всепожирающий хищник. И в этом смысле, когда нам с упоением втолковывают, что Бог есть Любовь, мне нечего возразить. Да, действительно, это хищник, пожирающий нас, и в этом наше предназначение. Наша, так сказать, миссия.
   Зачем с поистине отеческой и материнской заботой и любовью опекают, холят и лелеют свое стадо (то есть нас) наши Создатели, можно понять, проведя простую параллель. Да ведь и мы с не меньшей заботой и любовью относимся к нашим стадам: домашних животных, птиц, пчел, наконец. Но, увы, не их благо нас заботит, а наше "пузо". Наша всепожирающая Любовь, на которую мы запрограммированы. Но любвеобильные наши пастухи, пасущие свое "стадо", созданное по "образу и подобию", по части интереса ничем от нас не отличаются. Да и не случайно "стадом" нас величают.
   В повествовании сказано, что Творец не просто так, а из чувства божественной Любви, переполнявшей его, сотворил эту форму жизни. Но, называя вещи своими именами, просто создал питательную среду для себя. То есть, относительно стимула и цели создания, нас вводят в заблуждение. Умалчивают. А, попросту говоря, морочат.
   На пустом месте, из ничего, создана эта форма жизни, вибрирующая от переполняющих ее страданий. "Хорошенькое чудо". Или это был опыт, эксперимент? Тогда давайте так и заявим:
  

Факир был пьян и фокус не удался.

Одесский фольклор

   "Учащиеся первого курса Всевышнего ремесленного училища N3 с уклоном "создание новых форм жизни", проводя эксперимент под условным названием "Солнечная система" по неопытности совершили ряд грубейших конструктивных ошибок, которые долгое время, за недосугом, не попадали в поле зрения руководства. Следствием чего явилось создание этой несовершенной, не конвенциональной формы жизни. Учащимся вынесены строгие порицания. Руководство приносит свои извинения, сочувствует поелику, но никакой ответственности за созданное не несет. А также, к сожалению, не сможет оказать помощь в ликвидации последствий этого неудачного эксперимента, так как не имеет в бюджете свободных энергоинформационных средств, поскольку они не были в него заложены. Поэтому трагические последствия этого неудавшегося опыта вам придется расхлебывать самим. И убедительная просьба - мольбами о сострадании не беспокоить. Вы нарушаете творческий процесс Творцов..."
   Однако оставим наш черный юмор. Продолжим.
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 30

...Быть может, прежде губ уже родился шепот

И в бездревесности кружилися листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты.

О. Мандельштам

   Но что же, по моему разумению, произошло на самом деле?
   Итак, "и был Хаос", - сообщает нам Библия. И мы, не задумываясь, автоматически воспринимаем это понятие как полный беспорядок. И как благо воспринимаем действие всякого, кто вознамерится весь этот беспорядок упорядочить. Но из чего же состоял этот беспорядок, каким образом и с какой целью его упорядочили и что получили в результате?
   Так вот, так называемый Хаос, по моему знанию - это энергоинформационное пространство души, неотъемлемой частью которой являлась и является наша душа. Пространство, находившееся в состоянии самодостаточности и гармонии, обладающее абсолютным знанием и энергоинформационным потенциалом, используя который можно создать все.
  

Фрагмент 31

...И вот явились к нам они --

сказали: "Здрасьте!"

Мы их не ждали, а они уже пришли...

В. Высоцкий

   Чем и воспользовались незваные незнакомцы, наши Создатели, Творцы, отъединив часть этого пространства, используя световое, звуковое и знаковое воздействие. Прежде всего, самым мощным магическим знаком - кольцом отторгли часть этого пространства, от света отделив тьму. И это был первый шаг на пути нарушения абсолютной гармонии энергоинформационного пространства души. Таким образом, родился основополагающий негатив или, иначе говоря, мировое зло, названное тьмой, в которую нас впоследствии и ввергли. Но поскольку никто из Создателей не собирался расплачиваться за происшедшее, негативный процесс стал необратимым и во многом определил дальнейшее развитие событий по созданию этой формы жизни.
   На отторгнутое пространство набросили световой мешок, в горловине которого шаровой клапан - серый диск, составляющий часть солнца (каждый, прочитавший эти записки, может лично удостовериться в том, как работает основной узел этого механизма, отсекающего негатив и возвращающего его на Землю в виде солнечной энергии. Не бойтесь, взгляните на солнце: через несколько секунд слепящий солнечный свет рассеется, и вы увидите нечто неожиданное. Солнце предстанет в двух плоскостях. На переднем плане вы увидите светло-серый диск, вокруг и за которым, перемещаясь с места на место, "бегает" светящаяся полоска. Вместо слепящего солнечного света, который расступится, вам откроется голубизна. Непривычная картина, не правда ли?)
   Затем с помощью вышеуказанных воздействий стали создавать некую форму жизни. Или, иначе говоря, стали создавать питательную среду для себя. Но при этом, в дальнейшем, как и положено, обозначив свое творчество как благо, а себя назвав Всеблагими и т.д.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x08 graphic

Фрагмент 32

  

...Если всё живое лишь помарка

За короткий выморочный день...

О. Мандельштам

  
   Ранние формы созданного животного мира были ограничены коротким рядом физио-логических потребностей: пищеварительный тракт, незатейливый секс. Ну, добавим ощущение от полета (птеродактили). Возможно, еще кое-какие мелочи. Но, в любом случае, это был скудный ассортимент пенок, снятых к столу Создателя с так называемых наслаждений или удовольствий.
   И совершенно неизбежно путь создания новых форм животного мира завершается созданием формы "по образу и подобию", наделенной физиологическими системами пищеварительных и детородных органов. Таким образом, впоследствии приковав цепями к душе вновь созданного существа гири, с которыми не воспаришь. Только добровольно идущий на смерть может разрешить проблему, разорвав эти цепи.
  
  
  
  

Фрагмент 33

  
   Но такого Творец просто не переносит.
   Во-первых, он фактически получает "пощечину" в виде возвращенного ему "божественного дара". Таким образом, "должок" Создателю вернули, и он больше не кредитор. Ушедший закрыл счет в его банке.
   Во-вторых, душа отступника обретает абсолютную свободу, воссоединившись со всем свободным энергоинформационным про-странством души.
   И, в-третьих, это просто дурной пример для подражания.
   Недаром самоубийство считается тяжким грехом.
  

0x08 graphic
Фрагмент 34

   Но вернемся к только что созданной форме биоробота, так как это еще не человек.
   Динамика функционального развития данной формы требовала совершенно новых путей построения отношений, как с самим Создателем, так и внутри всей формы жизни.
   Во-первых, оккупированное энерго-информационное пространство души, ставшее основным строительным материалом, из которого создавались новые формы, находилось в состоянии подневольном, то есть рабском. А рабский труд, как известно, не производителен. Добровольного же участия души в этой жуткой затее можно было добиться, выпустив ее на коротком поводке вместе с созданной новой формой - человеком. Затем, с помощью религиозно-конфессиональных сетей, добиться добровольной передачи человеком своей души Создателю.
   Во-вторых, негатив, неизбежно образующийся вследствие идущего полным ходом процесса информационно-энергетического потребления, требовал срочной утилизации, иначе говоря, кто-то должен был начать за это платить, то есть страдать.
   В-третьих, однообразное "меню" явно не устраивало организаторов затеи, Творцов. Стоило ли из-за этого "огород городить".

Фрагмент 35

   Для продвижения по пути много-функционального развития новоявленное существо должно обладать свободой выбора, а значит, и свободой воли, хотя бы по определению. Два условия необходимы для этого процесса:
      -- Инструменты восприятия или познания, то есть полный набор органов чувств, а значит в первую очередь зрения;
      -- Инструмент оценки или названия, то есть сознание.
  

И открылись глаза у них обоих,

и узнали они, что наги...

Быт. 3:7

   Тут мы добрались, наконец, до самого любопытного и важного момента в создании человека - обретению им зрения. С какой же целью и для кого было создано это, якобы запретное, дерево - древо познания добра и зла, являющее собой не что иное, как наше сознание. И, наконец, этот вожделенный его плод, яблоко - наше глазное яблоко, то есть зрение, наше пятое чувство, которое, несмотря на наличие остальных четырех, только и делает работу нашего сознания полноценной, благодаря зрению, формирующему из образов понятия и побуждающему нашу совесть к совершению поступков.
   И несомненно, что вся акция "грехопадения", нарушения запрета была спланирована заранее для создания хищника и сладкоежки "по образу и подобию", но который, совершая поставки "амброзии и нектара" к столу Творца и Создателя, обречен за все расплачиваться сам, то есть черпать весь образующийся в этой форме жизни негатив.
  
   0x08 graphic

Фрагмент 36

  
   Можно с уверенностью сказать, что только с появлением зрения родилось понятие "Человек", и на этом завершился процесс создания "идеального хищника", так как одна из функций работы механизма глаз - это непрерывное поглощение информации. Но также, что очень важно, поставляя визуальные образы сознанию, этот механизм превращает человека в судью, непрерывно выносящего приговоры, то есть дающего название всему увиденному. А как же "не судите, да не судимы будете?"...
   Однако, как известно, "глаза - зеркало души", поскольку это двуединая функциональная система. Мы надеваем черные очки или просто закрываем глаза, и о нас, как о человеке, уже мало что можно сказать. Наша душа сокрылась, спряталась от посторонних глаз, а всего-то два маленьких "фарфоровых" шарика.
   Но базовые схемы, в основе которых лежит работа нашего зрения, различны и даже противоположны. Одна из них основана на понятии "взять". Схема эта выглядит так: глаз - сознание - эго ("пузо"). Другая основана на понятии "дать" и выглядит так: глаз - сознание - совесть - душа - поступок (жертва).

Фрагмент 37

   Итак, человек родился. Это стало поворотным пунктом мироздания.
   И теперь, обладая ограниченной свободой воли, он, тем не менее, благодаря зрению и сознанию, формирует из образов, переведенных в знаки и слова, мыслительно-речевые понятия. Таким образом, человек теперь сам может создавать и изменять окружающий мир. Иначе говоря, на определенном уровне сравнялся с Создателем.
   Но не успел еще этот новоявленный хищник сделать сакраментальное заявление: "А где тут все мое?" - как пинком под зад был отправлен любвеобильным Творцом на приготовленный для него плацдарм - нашу Землю. Вдогонку, в виде "благословения", получив проклятие на эту же самую Землю, за которое мы и расплачиваемся до сих пор. Просто результаты эксперимента превзошли все ожидания, сильно озадачили и даже напугали Создателя. Дело дошло до того, что была нанята вооруженная охрана - херувим с пылающим мечом.
   Нехорошо, нехорошо прятаться так от чад своих, которые, как сказано, будут отвечать за грехи своих родителей.
  
  
  

Фрагмент 38

   Да, они создали нас, но ведь и мы создали их: Всеблагими, Всемилостивыми и Всемогущими - из сознания нашего ими же управляемого, когда душа наша им передана была. По их же заказу, по слабости нашей природы человеческой.
   Но кем бы они были без нас? Без нашего обожествления и поклонения? Так, чудовища, драконы, зверье, хищники, пожирающие друг друга. Что, впрочем, и происходит. Нет мира у нас, но нет согласия и в их рядах. Знакомая картина. И там оппозиция и диссиденты, не шагающие в ногу со всеми прогрессивными Высшими силами.
  
  
  
  
  
  
  

0x08 graphic

Глава 5

Фрагмент 39

...Нас отпустили на поруки,

На год, на час, на пять минут...

А. Галич

   Что же было дальше? А дальше человек стал жить жизнью раба на свободе.
   Создатель же стал стричь купоны и пожинать плоды своей уникальной затеи.
   Но человек, наблюдая и анализируя, начал понимать, что все его поступки себе во благо, имеют негативные последствия, не ограниченные временными рамками жизни, и начал искать пути защиты от неизбывно появляющегося негатива, проще говоря, страданий. А поскольку он понимал, что управляют этим механизмом некие Высшие и Всемогущие силы, то стал пытаться выстраивать с ними взаимно заинтересованные отношения.
   На материальном уровне немудреные - принесение жертвы. Хотя выполнение и этого ритуала требовало специальных знаний, вследствие чего возникла каста жрецов.
   Но, обобщая эту ситуацию, можно сказать, что все религии, эзотерические учения и практики имеют в основе древние магические методики выстраивания взаимоотношений со страшным карающим механизмом-расплатой, управление которым находится не в руках человека.
   Со временем методики эти, пройдя массу преобразований, вошли в каноны. И это то, что мы имеем на сегодняшний день.
   0x08 graphic

Фрагмент 40

   Человек в своем неведении, наивно полагая о возможности повлиять на работу этого механизма-расплаты, научился производить самые разные магические, энерго-информационные действия.
   Поскольку каждый живущий человек обладает энергоинформационным потенциалом, в зависимости от его величины и от того какая методика используется, он может создавать временную нишу, укрытие, то есть, иначе говоря, совершать чудо.
   Каждые цифра, буква, знак, и, тем более, образ являются определенным информационным кодом, обладают индивидуальным инфор-мационным телом и энергетической базой.
   Все знаки, символы и образы, возникающие в сознании человека, становятся энерго-информационным, или, иными словами, экстрасенсорным действием. Но поскольку при этом происходит энергетический заем, и в зависимости от того, кто или что управляет сознанием берущего взаймы - это имеет те или иные последствия в реальной жизни.
   В особенности это касается религиозно-конфессиональных объединений, в которых состоят миллионы людей, совершающих одновременно на магическом и ритуальном уровне гигантские энергоинформационные займы. Но так как закон сохранения энергии работает неизбывно, эти займы должны быть покрыты. И последствиями таких действий становятся стихийные бедствия: эпидемии, землетрясения, наводнения, ураганы, извержения вулканов и так далее.
   Иначе говоря, мы творим реальность. Но, к сожалению, практически почти никогда не ведаем, что творим, поскольку в подавляющем большинстве случаев не мы управляем нашей душой, переданной кому-либо или чему-либо, а, следовательно, и нашим сознанием, которое, как слепой будет следовать за тем поводырем, которому передана наша душа.
  

Если ты передал себя кому-либо или чему-либо, то себе не принадлежишь, собой не владеешь, что творишь - не ведаешь.

0x08 graphic

Фрагмент 41

ПРОДИК...я решил: лучше я напишу речь за Ликона,

чем другой... Ведь я твой друг и сделаю это мягче... сладкозвучнее, что ли... Ты наверняка это почувствовал?

СОКРАТ. Я сразу это почувствовал. Я так и сказал себе: "Замечательную речь держит против меня Ликон,

мягкую и сладкозвучную". Правда, в конце он

почему-то предложил казнить меня, но это мелочь.

(Э. Радзинский "Беседы с Сократом")

   Давайте попробуем разобраться, что же в конечном счете мы получили? У нас имеется некий "подарок" - наша жизнь, которую нельзя однозначно оценить как благо, не говоря уже о том, что эта искра гаснет, не успев вспыхнуть. То есть протяженность ее во временном пространстве почти ноль. Как сказал поэт: "Вот она была и нету..."
   Но за право обладания этим сомнительным "даром", для многих просто непереносимым (самоубийцы), человечество и все живое в этой форме жизни расплачивается непрекращающимся потоком слез, крови и страданий. Жизнь длится мгновение, страданиям же нет конца, так как они передаются из поколения в поколение.
   Если назвать вещи своими именами, то наша жизнь - это пир во время чумы. Что, возможно, и имел в виду А. С. Пушкин в одной из своих маленьких трагедий.
   Что же нам предлагают Высшие инстанции: сменить один "пир во время чумы" на другой, правда, более утонченный? Когда одни в полной гармонии, так, что "даже зубы не болят", а другие вечно корчатся в таких муках, которые даже и не снились в нашей земной жизни. Заманчивая перспектива.
   К этому несколько слов о нашей любви к празднествам. Если в соседней комнате от тяжелой болезни страдает мой ребенок, может ли быть праздник в моем доме? А если страдает ребенок соседа? И разве все дети Земли не наши дети? Праздники... Поистине пир во время чумы!
  

0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic
0x08 graphic

Глава 6

Фрагмент 42

   Здесь хочу добавить следующее. Как не покажется это невероятным моему Читателю, но человек, владеющий энергоинформационным эквивалентом, двигаясь по пути сострадания и самопожертвования, соединившись со всем не закабаленным, находящимся на свободе энергоинформационным пространством души, может изжить весь негатив, все страдания этой формы жизни с самого начала ее создания незваными пришельцами. Таким образом, прекратив ее существование. Но еще раз хочу подчеркнуть, что не насилием, а именно оплатив, отстрадав, изжив, а не разрушив и уничтожив. Только в этом случае произойдет единственное чудо, которое имеет высший смысл.
   Человек, изживший, оплативший весь негатив, получит возможность отодвинуть этот солнечный диск, о котором было сказано выше. И этот жуткий опыт прекратится, и хлынет свет энергоинформационного поля, от которого была отторгнута наша зона, и настанет конец тьмы. Нарушенное энергоинформационное про-странство души вернется к своей целостности, самодостаточности и состоянию абсолютной гармонии. Уверен - мы пройдем этот путь.

Глава 7

Фрагмент 43

...Лейтенант Неизвестный Эрнст

идет наступать один!

И смерть говорит: "Прочь!

Ты же один, как перст.

Против кого ты прешь?

Против громады, Эрнст!

Против глобальных зверств.

Ты уже мертв, сопляк"?..

"Еще бы",-- решает Эрнст

И делает

Первый шаг!..

А. Вознесенский

   Я думаю, что на Земле каждое мгновение чья-то душа, не желая больше мириться с безумием происходящего, выпрямляется и встает во весь свой рост, сразу пройдя весь путь. Жизнь и смерть перестают быть предметом торга, они просто исчезают из поля зрения.
   И летят во все стороны обломки программ и матриц, всех богов, кумиров, благ и установлений этой жизни.
   И тогда Януш Корчак идет с еврейскими детьми в газовую камеру, рассказывая им сказки.
   И тогда Марина Цветаева с душой, восставшей против безумия "божьего мира", надевает петлю себе на шею:

...На твой безумный мир

Ответ один - отказ.

   И тогда украинский мужик и российский полицейский идут на смерть, выходя вместе с еврейским мужиком навстречу черносотенной банде, устраивающей погром (финал фильма "Изыди" Д. Астрахана).
   Нет, не дает и не даст Душа превратить нас в покорно и самозабвенно хрюкающих у корыта.
  

...Не возьмешь мою душу живу!

Так, на полном скаку погонь -

Пригибающийся - и жилу

Перекусывающий - конь

Аравийский.

М. Цветаева

  

Фрагмент 44

   Да, я тоже не могу оторваться от щемящих душу красот золотой осени северных лесов. А вот "мороз и солнце, день чудесный...", и скрип снега под ногами, и щебет птиц. Да мало ли еще простых и тихих радостей в нашей жизни.
   Но другая чаша весов, переполненная страданиями, ломая эти весы, падает с тяжким грохотом.
   И опять, и опять в моем сознании встают замученные, растерзанные, сожженные. Дети, люди, животные.
   И впереди всех тот маленький мальчишка по имени Юра, заживо сваренный в кипящей промоине.
   Все они молча смотрят на меня. В их взгляде один вопрос: "Что ты сделал, чтобы этого больше не было никогда? Никогда!"
  

0x08 graphic

Фрагмент 45

...Те, кто выбраны, те и судьи?!

Я не выбран. Но я судья!..

А. Галич

***

...Слушайте, слушайте:

гудит со всех сторон -...

... Это жертвы ожили из пепла

И восстали вновь...

А. Соболев

   В довершение всему сказанному, хочу внести некоторые поправки моего собственного видения ожидаемых мировых катаклизмов. Да, я уверен, что вскоре наступит конец. Но не конец света, как нам обещают все религиозные и мистические доктрины, а конец тьмы. Перед этим действительно будет Страшный суд, которым всех нас также пугают. Но не нас будут судить на этом суде волею Всевышнего, Творца, помещенных в этот жуткий механизм, называемый нашей жизнью. А его - Господа, Создателя этой адской машины. Да, да, призовите-призовите нас! Мы придем.
   Придем, чтобы просто увидеть их лица, заглянуть им в глаза, услышать звук их голосов, поняв, наконец, в чем же был "Промысел Господень", и какая такая "Сие есть тайна" за всем этим кроется. Услышать, что скажут нам эти подсудимые "судьи", когда мириады замученных всеми мыслимыми и немыслимыми способами восстанут из небытия и забвения в молчаливом ожидании простого ответа: "По какому праву и кто посмел уготовить им эту страшную участь? Кто и зачем крутил ручку этой мясорубки - уникального создания - этой формы жизни?" Разомкнутся ли их божественные уста? Повернется ли их божественный язык? Что скажут они? Что скажут они? Что скажут они? Тишина!..
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

0x08 graphic
Оглавление

   Примечание ..................................3
  
   Предисловие ..................................5
  
   Часть 1. Дыша и не дыша .............7
  
   Не только себе любимому посвящает автор эти строки..........................9
  
   Заключение ...............................142
  
   И в завершение ...........................158
  
   Часть 2. Страшнее Бога зверя нет...160
  
   Странные записки без приличия. Предуведомление к Читателю.......162
  
   Глава 1 ....................................164
   Фрагмент 1 ..............................164
   Фрагмент 2 ........................167
   Фрагмент 3 ........................169
   Фрагмент 4 ........................171
   Фрагмент 5 ........................173
   Фрагмент 6 ........................174
   Фрагмент 7 ........................175
   Фрагмент 8 ........................177
   Фрагмент 9 ........................179
   Фрагмент 10 .......................182
   Фрагмент 11 .......................184
   Глава 2 ....................................185
   Фрагмент 12 .......................185
   Фрагмент 13 .......................189
   Фрагмент 14 .......................192
   Фрагмент 15 .......................195
   Фрагмент 16 .......................197
   Фрагмент 17 .......................199
   Глава 3 ....................................201
   Фрагмент 18 ......................201
   Фрагмент 19 ......................202
   Фрагмент 20 ......................203
   Фрагмент 21 ......................205
   Фрагмент 22 ......................207
   Фрагмент 23 .......................210
   Фрагмент 24 .......................212
   Фрагмент 25 .......................214
   Фрагмент 26 .......................215
   Фрагмент 27 .......................216
   Глава 4 ....................................218
   Фрагмент 28 .......................218
   Фрагмент 29 .......................219
   Фрагмент 30 .......................222
   Фрагмент 31 .......................223
   Фрагмент 32 .......................225
   Фрагмент 33 ......................226
   Фрагмент 34 ......................227
   Фрагмент 35 ......................228
   Фрагмент 36 ......................230
   Фрагмент 37 ......................231
   Фрагмент 38 ......................232
   Глава 5 ....................................233
   Фрагмент 39 ......................233
   Фрагмент 40 ......................235
   Фрагмент 41 ......................237
   Глава 6 ....................................239
   Фрагмент 42 ......................239
   Глава 7 ...................................240
   Фрагмент 43 ......................240
   Фрагмент 44 ......................242
   Фрагмент 45 ......................243
  
  
  

Владимир Янович Бродянский

Страшнее Бога зверя нет

Редакторы Б.А. Рогинский, Л.А. Бродянская

Корректор Н.Д. Стрельникова

Компьютерная верстка

Л.А. Бродянская, Р.С. Дубров

Издание популярное

Подписано к печати

Формат 60х84х1/16

Гарнитура Times New Roman, Mistral

Печ.л. 15.62 Уч.-изд.л. 5.15

Тираж 50

Отпечатано средствами оперативной полиграфии

в ООО "ЭлекСис"

191144, Санкт-Петербург,

0x08 graphic
ул.Моисеенко, 10

  

0x08 graphic

  
  
  
  
  
  
  
  
   4
  

3

  
  

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"