Герман ничего не объясняет, ничего не разжевывает зрителю, а просто показывает на первый взгляд разрозненные эпизоды, похожие на странный и страшный сон. Фильм действительно представляет собой смесь из снов и фантазий мальчика, ставшего свидетелем страшных событий, произошедших не только с его семьей, но и со всей страной.
Герману удается невозможное - уместить в 2 часах целую эпоху. Картина просто потрясает своей атмосферой, гармонией и удивительным ощущением правды. Не возникает не единого сомнения, что все именно так и было, и это притом, что фильм преподносится как абсолютный балаган, не возможный в реальности. То есть сюжет картины основан на реальных событиях и многие эпизоды, присутствующие в нем действительно имели место быть, но показано все настолько сюрреалистично и абсурдно-комично, что Линч и Бунюэль просто отдыхают.
"Хрусталев, машину!" - это абсолютная концентрация его авторского стиля.
Жестокая и страшная комедия об ушедших временах, об изнасилованной, как главный герой, стране и о запуганных людях.
По сути, режиссер-гиперреалист снял сюрреалистический фильм. Непосвященных обескуражит свойственное сну отсутствие логики и внятно обозначенных причинно-следственных связей. он больше похож на параноический бред, или на ночной кошмар, а ситуации определяет совсем не драматургия или актерская игра. Здесь аккумулируется энергия, если и имеющая аналоги, то, скорее с "Андалузским псом".
Яростный тоталитарный пафос ленты оказывается сродни той эпохе, о которой ведется "рассказ". Понятно, что переваривать и превращать его в собственный внутренний опыт мало кому захочется: акт этот будет сродни мазохизму. Каждый шаг здесь - продвижение в неизвестное: нелинейная драматургия, перенасыщенность реквизитом, нагромождение людей и деталей. А беспрерывный речевой поток не помогает и не дает ключа к развитию действия.
Более того, речь выступает тут, скорее, в качестве фона - шумов и звуков, которые в отличие от слов гораздо лучше слышны и более внятны. Сознательная дезорганизация внимания и полное пренебрежение традициями киносложения, когда все "ненужное" выглядит гораздо эффектнее, нежели ключевые атрибуты сюжета, - вот суть новой, неприятной, но завораживающей поэтики Германа.
С героями в "Хрусталеве" вообще невозможно идентифицироваться. Кленский - это не столько офицер медслужбы, сколько паяц, впрочем, как и все здесь - через одного. Но в мире бредового абсурда именно так и принято - кривляться и переигрывать. Ибо "страна уже давно находится в трансе". В бескрайнем государстве, с забитыми до отказа коммуналками, бараками, вагонами, торжествуют животные рефлексы...
"Апофигей" физиологической условности - это когда цирк и крематорий вполне могут совмещаться под одной крышей. И все же жизнь побеждает тут, несмотря ни на что. Пожалуй, не было у нас до сих пор более точного физиологического портрета России конца тоталитарной эпохи. Герман предложил густой замес из Кафки, Брейгеля, Достоевского, Гоголя, Блока, Феллини и даже братьев Маркс...
Здесь из хаоса шумов и взбалмошного визуального ряда должны родиться эмоции, которые нельзя рационализировать. Но эмоциональное включение все-таки не может не возникнуть, особенно в сценах насилия, иногда запредельных в своём деструктивном безумии.
Будь-то прелюдия глумления, когда "организованная органами" шпана начинает задирать до той поры неприкосновенного генерала, или же апофеоз унижения, когда в промерзлой машине с надписью "Советское шампанское" Кленского насилуют дебелые уголовники, получающие животное наслаждение от ритуала опускания. Разорванный анус... Улепетывание прочь на карачках... Голая задница в снег... Голова - в прорубь... Такую сцену вряд ли смог бы поставить потомственный интеллигент, знающий жизнь только по папиным книжкам.
Россия по Герману - это извечная невозможность избежать страданий, ибо величие и унижение тут неразрывно "держатся за руки". В финале поезд, где правят бал жулики, уносит в неизвестное далёко теперь уже вагонного проводника Кленского, все такого же клоуна по натуре, держащего на голове к удовольствию окружающих стакан с бормотухой. Похоже, он понял, что освобождение в аду может быть только таким. Либерти!
После просмотра этого фильма была лишь одна мысль - какой изнасилованный народ живет в России. Изнасилованный всеми - царями, большевиками, властью. Алексей Герман добился своей цели - он передал чувство беззащитности и серости, грязи повседневной жизни. Если забыть образы, то после просмотра фильма остается чувство жизни в России. Это тот самый "вкус", в котором мы живем.
"Хрусталев, машину!" - один из самых сложных фильмов российской кинопродукции. Такая же оторопь наступала при просмотре "Зеркала" Тарковского, оно казалось слишком концентрированным, калейдоскопичным. Но, по сравнению с "Хрусталевым", Зеркало - это детские кубики. "Хрусталев" - это закрученный космос и, чтобы туда войти, явно не хватает сегодняшнего ускорения.
Этот фильм автобиографичен и одновременно - биографичен для страны. Мое детство тоже прошло в семье врача, который чудом избежал сходной участи. Герой фильма - один из тех, по чьим учебникам учились медики. Как личность он эксцентричен, экспрессивен, самодурист, велик. Итак, "крутой" герой, а при нем - коммунальная квартира в дыму и в дымке. Шевеление и копошение, едва понятные переговоры
