Мы давно не виделись, лет двенадцать, наверно. Мы сидели на кухне, курили. Я достал бутылку вина, он отказался, сказал, что завязал и, налив себе чаю, начал рассказ.
Он всегда боялся быть похороненным заживо. Как Гоголь. Он вспоминал, как однажды упал в могилу, которую выкопал сам для преставившегося старика-соседа. Дедок был хороший, только странный какой-то: то молчит по несколько дней, а потом вдруг такое выдаст! За несколько часов до того, как отдать Богу душу, он, повстречавшись с Фимой на лестничной клетке, погрозил хмельному соседу узловатым пальцем и проскрипел: "Бросай пить, Трофим, не то не заметишь, как похоронишь себя заживо!" В ответ Фима только икнул, выругался и махнул рукой. А вечером прибежала соседка и сказала, что старик преставился. Трофим тогда даже протрезвел немного. На следующий день по просьбе вдовы, он с друзьями отправился на кладбище копать могилу. Фиме было тошно после вчерашнего. Слова старика гулом отдавались в его голове. Он безуспешно старался заглушить их, сосредоточившись на работе. Друзья предложили передохнуть. Они выпили, помянув старика, потом немного поработали и снова выпили. Завершив работу, они заметили, что водки осталось еще много, но вот закуска закончилась. Фима, уже изрядно захмелевший, отклячив зад в полуприсяде и выставив руки вперед, заверил друзей, что это не проблема и закуска найдется - "Не в лесу ведь находимся - на кладбище!" Он огляделся вокруг и, заприметив пару свежих могил, направился к ним. Фима собрал оставленные там остатки еды - печенье, яйца и, вернувшись к друзьям, разделил еду вместе с ними. Они еще немного посидели, выпили и стали собираться домой. Друзья собрали лопаты, лом и медленно пошли домой. Сделав несколько шагов, Фима оступился и упал в могилу, которую они только что выкопали для старика. Ударившись головой, он ненадолго потерял сознание. Очнувшись и поняв, что с ним произошло, Трофим начал орать, как умалишенный. Он попытался вылезти, но у него ничего не получилось. Ноги скользили по глинистой стене, рукам не за что было ухватиться. Фима вспомнил слова старика и закричал еще громче. Наверху послышался какой-то шорох. Спустя одно мгновенье в лицо Трофима посыпалась земля, ему показалось, что могилу, где он находился, начали закапывать. От страха он заплакал, упав на колени. В голове его громкими раскатами проносилось: "...Не заметишь, как похоронишь себя заживо!.. Себя... Заживо... Похоронишь себя..."
Вдруг кто-то громко позвал его: "Трофим! Едрить тебя налево! Ты че в могилу-то залез? Мы уж до кладбищенских ворот с Егором дошли. Идем, анекдоты травим, с тобой разговариваем... Глянули, а тебя-то и нет! Звали - звали, думали, отлить пошел, а ты ни гу-гу. Вот и надумали вернуться. Давай руку-то!" Просветлевший Трофим широко и пьяно улыбнулся желтыми зубами и протянул друзьям обе руки.
На следующий день хоронили деда. Трофим надел свой единственный коричневый костюм в тонкую черную полоску. Под низ надел оранжевую застиранную рубаху и повязал мятый галстук, черный в красный "турецкий огурец".
Жена на кладбище не поехала - помогала готовить для поминок, к тому же ей сегодня на работу нужно во вторую смену. Трофим с достоинством держался весь день - не пил. На кладбище только, когда наливали всем, выпил пару стопок, не чокаясь. На поминках поначалу жена следила, чтоб не напился - все подкладывала ему горячей картошки с подливкой. Крепился. Проводил ее до остановки, когда она собралась на работу. Вчерашнее падение произвело на него большое впечатление, поэтому решил - на сегодня - хватит! Но, как назло, поднимаясь по ступеням, наткнулся на мужиков с поминок, что вышли на лестницу покурить. Постояв с ними, решил, что дурного не будет, если составит им компанию и побудет на поминках еще немного. За разговором время пролетело незаметно, и водка лилась в глотку, как компот. На вчерашние дрожжи Трофима развезло очень быстро. Он не запомнил, как друзья отвели его домой, а он по дороге обмочился. Еле соображая и ворочая языком, Фима попросил отвести его в душ. Егор, как самый трезвый, помог другу забраться в ванну и, прикрыв за собой дверь, с чувством выполненного долга, удалился. По дороге им повстречался Лешка, сын Трофима.
Он укоризненно взглянул на Егора: "Батя снова нажрался?". Получив в ответ невнятное мычание, вошел в квартиру. "Папа! Паап!" - заглянув поочередно в комнаты, туалет и, наконец-то ванную, потряс за плечо спящего в переполненной ванной отца. Фима с пьяной улыбкой на лице смотрел сон, пуская вязкую слюну по подбородку.
Леша вынул пробку, чтобы выпустить воду - как бы во сне отец не захлебнулся, погасил свет и пошел смотреть телевизор.
Наступила ночь. Жена вернулась с работы. Леша сказал ей, что отец уснул в ванной прямо в одежде, и та не стала заглядывать туда, чтобы не разбудить мужа - "Чего с пьяным разговаривать? Протрезвеет, тогда уж...".
Трофиму снова снился дед. Он смотрел на Фиму желтыми глазами и повторял: "Помяни мое слово, Трофим! Вгонишь себя в могилу!" И, зловеще расхохотавшись, проскрипел: "Да ты уже в ней! Кха-ха-ха!" Фима открыл глаза, чувствуя спиной могильный холод. Хотел подняться, но локти, голова и ноги уперлись в стенки холодного гроба. "Похоронили! Зарыли! Заживо! Как Гоголя!" Фима начал ощупывать себя. Он лежал во влажном холодном от могильной сырости костюме и ботинках. Его голова шумела: "Мамочка! Да как же так? Да что же это? Это ж я не для себя - для деда могилу-то рыл, а оказался, значит на его месте. Старик, гад, видать, местами со мной поменялся... Мамочки! Едрить... Да как же это!" Он начал расталкивать локтями стенки холодного гроба, жадно глотая воздух - "Надолго ли его хватит?" Согнул ноги в коленях, чтобы выбить крышку, но не нащупал ее. Руки заскользили по холодной стене, помогая ему подняться в своей могиле во весь рост: "Может, как в прошлые века, его в склеп положили? Ну, тогда еще поживем!" Он ощупывал стены вокруг себя и плакал: "Я еще жив! Я жиив! Я ЖИИИВ!" В истерике, захлебываясь слезами он орал, срывая голос: "СПА-СИ-ТЕЕЕ!" Решил выбить одну из стен плечом и со всей дури полетел в пустоту, не наткнувшись на препятствие. На крик и грохот прибежали жена и сын. Они включили свет и увидели абсолютно трезвого Трофима в мокром костюме, лежащего на полу, в истерике бубнящего "Отче наш"...
"О, как ты нарезался-то вчера!" - жена еле сдерживала смех, глядя на распластанного на полу супруга. "Чего на пол-то улегся? О, да у тебя рука, кажется сломана. Ты как же так умудрился? Ванюш, помоги-ка отцу подняться и принеси сухую одежду. Ой, батюшки, Фима! У тебя все виски поседели. Что случилось-то?"
Трофим, плача, рассказал супруге о своем пробуждении и пообещал: "Больше ни грамма!"
"Как видишь, завязал я с этим делом!" - затянувшись и выпустив несколько колечек дыма, он отхлебнул из чашки ароматный напиток, а я икнул, осушив под рассказ товарища очередной бокал вина.