Бруссуев Александр Михайлович : другие произведения.

Радуга 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение Радуги 1. Жизнь после Конца света, где о случившейся трагедии догадываются не все. Познание Бога - путь к спасению. Но сначала надо найти его. Не для публикации на сторонних сайтах, только для Самиздата. См также мое Обращение к читателям, пожалуйста.
   Радуга 2. Бруссуев А. М.
  
  
   Мусорный ветер, дым над Землей,
   Вместо людей - "машины".
   Армен Григорян, Крематорий.
  
   Fighting, because we're so close
   There are times we punish those who we need the most
   No we can't wait for a savior
   Only got ourselves to blame for this behaviour
  
   But nobody knows (nobody knows)
   What's gonna happen tomorrow
   We try not to show how frightened we are
   It would seem lonely if you were the only star in the night
  
   You've got to believe it'll be alright in the end
   You've got to believe it'll be alright again
   - What's gonna happen tomorrow - Duran Duran.
   (Мы боремся друг с другом, потому что мы слишком близко.
   Временами мы наказываем тех, в ком нуждаемся больше всего.
   И хотя мы не можем надеяться на спасителя,
   Мы сами виноваты в своём поведении.
  
   И никто не знает,
   Что будет завтра.
   Мы стараемся не показывать, как мы напуганы.
   Была бы ты одинокой, если бы на ночном небе
   Ты была единственной звездой?
  
   Тебе нужно верить, что, в конце концов, всё будет хорошо.
   Тебе нужно верить, что опять всё будет хорошо).
   Перевод.
  
   Вступление.
  Ладога, вопреки всяким опасениям, осталась на месте. Развела в себе, правда, разную погань, чуть изменила привычный цвет, но в целом, вела себя в рамках приличия: не иссохла, не превратилась в океан. В принципе, дело понятное - изменились до полной неузнаваемости только те места, коих не касалась рука человека. А таких, признаться, к так называемому 21 веку осталось не так уж и много.
  Зацвела буйным цветом лесов и полей Антарктида, отвоевав себе у океана перемычку до былой оконечности Южной Америки. Провалились в тартарары джунгли Амазонии, да еще раздавился в лепешку город Вашингтон с прочими Белыми домами. Держал-держал на себе непознанное количество лет огромную массу большущих, словно горы, метеоритов, как магнитом затянутых "гнездом американской демократии", да и в конце-концов не выдержал, спекся. Точнее - сдулся, погребая людей под прессом складывающихся, подобно карточным домикам, строений. Местный президент даже не успел толкнуть очередную речь народу.
  Что касалось "Россиянии", то здесь развернулись полномасштабные и удалые баталии. Много народу, конечно, отсиживалось по домам, но еще больше устраивали между собой битвы, где побежденных и победителей не было - оставались живые и мертвые. Руки были развязаны у всех. У одних - жаждой убийства, у других - стремлением выжить.
  По отрывочным данным в первый же день мгновенного перехода от цивилизации к поди знай какому состоянию Пакистан посчитал своим долгом уничтожить Индию, та, в свою очередь без раздумий и колебаний решилась на подобный же шаг. Обе страны пульнули друг в друга все свои ядерные боезапасы, нечаянно промахнувшись первой тройкой залпов. В итоге Индия, Пакистан, ну и подвернувшийся под пристрелочные выстрелы Афганистан перестали существовать. Осталась местность, обласканная радиоизотопами, всецело поглощенными только своими периодами полураспада. Хозяева мира с мульками на одеждах "Made in USA", несущие мир и свободу от наркотической зависимости пещерным людям Афгана гавкнули вместе со всеми, несмотря на гарантии своего президента в неприкосновенности. Однако мир никак не отреагировал на случай у "исламистов". "Отряд не заметил потери бойца".
  Про Африку никто ничего не знал. А была ли она, эта Африка?
  Словом, изменений случилось столько, что никто не мог их как следует оценить и проанализировать: большинство аналитиков перемерли, как мухи зимой, оставшимся в живых было не до того. Они без всяких исключений вели битву за выживание. Бились с окружающей средой и, что являлось самым характерным, между собой.
  Чтобы осознать случившиеся коллизии потребовалось несколько часов, чтобы понять причину - почти месяц.
  Поэтому группа людей, добравшихся до берега Ладоги, не спешила покидать заросли кустов. Они внимательно и уже привычно осматривали панораму вокруг себя. Самый главный проводник, держащий свой карамультук на манер последнего удэгея Дерсу Узала, то есть, в обнимку, ничем не выдавал своей радости. Иван Чеславович Вонславович, а это был именно он, считал свою часть работы выполненной. Точнее - почти выполненной.
  Оставалось только спуститься вниз по заваленному давным-давно подземному ходу и обнаружить то место, ради которого и построили, видимо, Андрусовский монастырь.
  Ни майор Макс, ни Иван, ни Саша Матросова, ни Шура Суслов, ни даже Бен Стиллер не загадывали о будущем. Каждый из них не единожды убеждался в прошлой жизни, да и за эти сорок дней, что Михаил Афанасьевич Булгаков своими словами, "все люди смертны, причем внезапно" создал настоящую доктрину, которой начали руководствоваться миллионы людей.
  Весь мир, столь привычный к страданию и лжи, вранью, безысходности и ожиданию неминуемого апокалипсического конца своего бренного существования изменился столь быстро, что на это хватило всего лишь одного взмаха ресниц каждого человека по-отдельности. Более везучие очень удивились, менее - так ничего и не узнали. Впрочем, это, конечно, как посмотреть: кому привалило большее счастье - тем, или другим.
  Человечество не смогло оценить всей трагичности катастрофы. Просто, наверно, забивать себе голову всякой ерундой, было нецелесообразно. Лишь некоторые особо одаренные спустя некоторое время поняли, что виной всему - само Время, ни больше, ни меньше. Мысли, особенно правильные, как известно, материальны, поэтому пришли в голову сразу всем, умеющим думать.
  "Научись управлять самой непостоянной характеристикой заурядного трехмерного пространства - будешь Богом. Если можешь влиять на нее, обозначенную в эмпирических формулах маленькой и неприметной буквой "t" - суть Бог. Без всякого дуализма. Если Бог - значит, един. И совершенно без разницы, то ли величина этой самой "t" равна 0, то ли ∞".
  Но до этих мыслей еще надо было дожить, еще нужно было доказать самому себе, что возможность удивиться спустя один миг после привычного бытия - не случайная. И главное - доказать это окружающим.
   1. Шурик миллион лет спустя.
  Шурик оставил все вверенное ему на данный момент хозяйство "Дуги" под охрану престарелому Дуремару. Дело-то житейское. Режим секретности и полной неприступности никоим образом не нарушался. Война не предполагалась, информация о попытке проникновения внутрь любой государственной, либо не очень, структуры отсутствовала. Спонтанные хулиганские поползновения, буде такие в наличие, приняли бы на себя охранники, блюдущие порядок огромного старинного особняка на Большой Морской. К "Дуге", конечно, они никаких теплых чувств не испытывали, но такие уж издержки производства - защищая своим милицейским телом прочие офисы за проходной, они также между прочим обеспечивали покой на входе в негосударственное учреждение, спрятанное за шахтой лифта.
  Охранникам это, конечно, не нравилось, но кто их, сердешных, спрашивал?
  Шурик все еще размышлял, не в силах быстро переключиться от исторических опусов, коими занимал себя последние часы, к реальности, поэтому был несколько рассеян, готовый, тем не менее, правильно реагировать на любое резкое движение, попавшее в поле зрения. Впрочем, любое изменение привычного положения вещей способно было также заставить его насторожиться и действовать по обстоятельствам.
  Но все было спокойно, тихо и как-то удивительно свежо. Воздух был настолько чистым, что в голову ненароком вкралось сравнение с сосновым лесом. Конечно, надо было обратить внимание, на то, что вдруг сделалось легко дышать, но кто же станет беспокоиться о таком благостном деле? Вот если бы круто завоняло канализацией, Индией или выхлопными газами, тогда следовало бы поводить носом и подозрительно заозираться вокруг.
  Шурик глубоко и с удовольствием вдыхал свежий воздух, заканчивая мысленно формулировку вопросов, надлежащую для рассмотрения по возвращению.
  "Почему кельты и прочие друиды с филидами, считавшиеся язычниками, признавали христианских святых, да и сами иногда становились таковыми? Не Святой Ирландский Патрик, а кто-то с непроизносимым именем, но, тем не менее, самый истинный филид. Или вера, как таковая, шла не с юга, а опускалась с северов? Почему в речах доисторического друида-летописца Ульстера, именовавшегося Сенха великий, сын Аилиля, сына Маелхлода из Карнмага Уладского, запросто можно обнаружить слова на ливвиковском диалекте? Зачем на камнях дольменов резались кресты, схожие с теми, что в "петроглифах"? Почему сейды в своем общем расположении подобятся каменным лабиринтам Британских островов?"
   На полу холла пыли было по колено...
  Охранник, седой здоровяк, за своим рабочим местом медленно крутил головой из стороны в сторону, словно не узнавая вокруг себя ничего. Шея его покраснела, глаза округлились до неприличия, толстые пальцы рук нервно сжимались и разжимались на дубинке, лежащей перед ним.
   Что-то случилось? - спросил Шурик.
  Тот не ответил, но изображать из себя глубоко потрясенного человека перестал, задышал глубоко и ровно. Бывает, конечно. Может, съел что-то не то? Или с работы сообщили о сокращении штатов? Или первым узнал о принятии Закона о ношении оружия?
   Ты видал, сколько пыли образовалось? - оборвал задумчивость Шурика охранник.
  Шурик хотел, было, посокрушаться по этому поводу: действительно, что-то уж чересчур много, но не успел.
   Ты вот стоишь, пялишь свои линзы в меня, но ничегошеньки не видишь, - сказал здоровяк не очень дружелюбно, но и не враждебно. Безразлично так сказал. Встряхнул головой, как собака, и оказалось, что он нисколько не седой, а очень даже темноволосый. Словно белый пепел с себя скинул. Точнее - белую пыль.
   Так не бывает. Секунду назад чистота. А теперь, - он обвел перед собой полукругом рукой, указуя - словно прахом занесено. Думал, усыпили нас всех. Так нет. Часы идут, время прежнее, батарейка в телефоне не села. Столько пыли, а воздух чистый, будто и не в городе. Что скажешь, очкарик?
  Шурик не очень любил подобное обращение. Точнее - ненавидел.
  Можно было, конечно, возразить хаму за стойкой, можно было даже припугнуть жалобой начальству, но смысл всех этих телодвижений отсутствовал. Разобраться, кто круче, помериться длиной полномочий - что это даст? Охранник не поумнеет, порядочнее не станет, а вот у себя настроение безнадежно испортится. Поэтому Шурик мысленно сплюнул и решительно двинулся к выходу на улицу, игнорируя любые высказывания, коими продолжал бросаться здоровяк.
  "Я б тебе, инвалид умственного труда, сказал что-нибудь на друидском тайном жаргоне, Berle Fene, как они это дело называли, да пока что не знаю его, к сожалению. Да и не поймешь ты, обидишься, "по Фене" меня заругаешь, как принято в кругах твоего общения. В моей будущей Fene все слова исполнены смысла, у тебя же только стремление обидеть и оскорбить. Пошел ты в пень, "хулиган, вонючка". Лучше я прогуляюсь на свежем воздухе", - думал Шурик, открывая высокую дверь на улицу.
  Внутри "Дуги" всегда легче дышалось, чем в стесненном коробками домов и закатанном в асфальт мегаполисе. Но сейчас, диво дивное, воздух приятно поражал поистине "альпийской" свежестью. Куда-то подевались все привычные промышленные и человеческие запахи: бензиновые выхлопы, пивные пары, ароматы еды, приправленной пестицидами, БАДами и прочими полезными химическими реагентами, запахи пота и парфюма, немытых собак и неистребимых кошек, подъездов и сырости. Пахло травой, лесом и отдыхом.
  Никакого движения по улице Большой Морской не было. Пешеходы - не в счет. В Питере непременно двигался только транспорт, даже в пробках, ну и трамваи, на худой конец. Люди всегда брели, даже если пытались делать это достаточно энергично.
  Так вот все машины стояли на дороге, обочинах, тротуарах в элегантной небрежности. Внутри некоторых сидели озадаченные люди и крутили по сторонам головами.
  "Светофор у них там, что ли, сломался?" - подумал Шурик.
  Несмотря на атмосферное празднество - столько свободного от оксидной зависимости кислорода - народ по привычке начинал переругиваться. Шурик поспешил к своему кафе, где подавали замечательный кофе и на входе висело зеркало с "портретом неизвестного" (см. Радуга 1). Впрочем, большая часть умудренных жизненным опытом прохожих, тоже старалась поскорее миновать непонятный участок, где машины вдруг разом встали, да еще и не в отведенных для этого местах.
  Идти было легко. Ощущение - словно, отвалились с ног гири, которых раньше вроде бы и не замечал. "Будто сила тяжести уменьшилась, или я сильнее стал", - удивлялся Шурик. Он внимательно осматривался, пытаясь избежать любой опасности, которыми, как известно, столь богаты непонятные события. Но видимость, казалось, была ограничена. Чем? Шурик снял очки, чтобы протереть стекла, и с удивлением обнаружил, что без привычных с детства окуляров смотреть гораздо удобнее. "Да я не только сильнее стал, но и прозрел!" - озадачился он и решил, было, безотлагательно осмотреть себя на предмет обнаружения каких-нибудь новых органов или потери старых, но тут невдалеке завыла сирена. Пора отсюда убираться, чтоб не попасть в тягомотину свидетельских показаний, подозрительности и, не дай бог, обвинений невесть в чем.
  Уже входя в кафе, Шурик удивленно зафиксировал, что и солнечный свет как-то изменился. Если раньше он был какой-то незаметный, то теперь - красноватый, словно сквозь фильтр. "Просто марсианские хроники какие-то! Или это внезапная песчаная буря, длившаяся одно мгновение, достаточное для того, чтобы завалить пылью и окрасить воздух в красный цвет. Было ж такое в Австралии, правда, длилось не один день. Или я пока не понимаю". Он также подумал, что может быть, самым правильным было бы вернуться в офис, позвонить Аполлинарию, но решил, раз уж пришел в кафе, то хоть перекусит слегка. Если бы что-то серьезное произошло, шеф обязательно бы связался. А телефон молчал.
  Шурик прошел прямо к стойке, отмечая по ходу поваленные стулья, пустоту зала и толстый слой неведомой пыли вокруг. Можно бы было назвать это погромом, но ни одного разбитого стекла, ни сломанного табурета, ни луж пролитого спиртного - ничего. Людей нет - так ушли все, перевернув за собой стулья из чисто хулиганских побуждений. Фанаты "Зенита", принявшие, как закон, "джентльменское хулиганство"?
  За стойкой оказалась официантка, хмуро глядящая на него.
   Ну? - сказала она.
  Что-то раньше подобного обращения Шурик здесь не припоминал.
  Девушка выглядела странно, если не сказать - подозрительно. Хвост, копыта, маленькие изящные рожки на лбу, свиной пятак вместо носа - с этим было все в порядке, то есть, всего этого не было. Но, тем не менее, что-то было явно не так.
   Шо бачишь? - спросила она ничтоже сумняшись.
  Шурик не был полностью уверен, что правильно расслышал произнесенные слова, поэтому немного потерялся. В украинском языке, в белорусском, в польском и иных славянских диалектах он был не силен. Понимал, конечно, однокоренные слова, но ручаться за правильное восприятие не мог. Да и не хотел.
  Здесь, в центре Питера, в непосредственной близости от исторической зоны, гораздо легче было услышать английский, может быть, иной европейский, даже японский, но никак не слова, государственно одобренные соседней державой. Или теперь наряду с таджикским экспедиционным корпусом в популярных кафе заведутся украиноязычные официантки?
   Не понял, извините, - сказал Шурик и в растерянности вытащил из кармана аккуратно сложенные пятьсот шестьдесят рублей - карманные расходы, так сказать. Интересно, если бы он хранил деньги, положим, в лифчике, как бы они назывались? Хотя, какие могут быть бюстгальтеры, ведь он пока еще самец! Разве что у жены одолжил бы. Ну, и как бы они тогда назывались?
   Тю, - пренебрежительно потянула девушка. - Шо, гривен нема?
  Шурик потерялся окончательно. Почему он в российском русском кафе должен иметь в виде платежных средств иностранные гривны?
  А официантка тем временем разразилась длинной и складной, но абсолютно непонятной тирадой. Лишь слово "москаль" было смутно знакомым. Говорила девушка очень уверенно, громко и слегка раздраженно. Чувствовала она себя явно хозяйкой положения. Если бы кроме Шурика в кафе имелись другие посетители, то она просто прогнала бы его "поганой метлой" вон из заведения, чтоб не путался со своими невнятными просьбами и неуместными рублями.
  Шурик отвернулся к окну, чтоб как-то дистанцироваться от чар непонятной украинской официантки, собраться с мыслями и заказать себе, наконец, то, ради чего он, собственно говоря, сюда и приперся. Мимо большого и не очень чистого окна пролетел какой-то прямоугольный предмет, чем-то похожий на ковер-самолет, как в сказках про старика Хоттабыча. Пролетел и скрылся, будто его и не было. Или, наоборот, будто он всегда здесь летал. Шурик пожал плечами, вытащил из нагрудного кармана очки, ловко водрузил их на нос, но сейчас же снял обратно: без них он упорно продолжал видеть гораздо лучше.
   Так, девушка! - сказал он, снова поворачиваясь к официантке. - Мне, пожалуйста, куриную руку, или ногу - без разницы, хлеб, салат с клюквой и чай "Гринфилд".
  Проговорил он все эти слова уверенным тоном, можно даже было предположить - с приказной интонацией. Но украинка не повелась. Она заговорила еще быстрее, еще возмущеннее, даже замахала руками, словно показывая, какую огромную рыбу словила в минувшие выходные.
  Но и Шурик пришел в себя. Ему надоела эта непонятная пантомима, и еще более непонятное нежелание за нормальные деньги получить относительно нормальную еду.
   Если Вы по какой-то непонятной причине отказываетесь меня обслужить, позовите администратора. Мы с ней совместно придумаем, что можно написать в жалобной книге. Сомневаюсь, что в Петербурге настолько остро стоит вопрос с официантками.
  Девушка даже задохнулась от возмущения. Она ругалась, как торговка арбузами на рынке Харькова и, казалось, готова была схлестнуться в рукопашной.
   Петербурх? Петербурх? - переспрашивала она. - Львив! Львив!
  Шурик сделал правильный вывод: официантка сошла с ума. Какой, к едрене-фене Львов? Почему, к чертям собачьим, Львов? Или - Львов? И это он сошел с ума?
  Он, стараясь сохранять достоинство, опять подошел к окну и попытался найти десять отличий петербургского пейзажа от львовского. Все очень напоминало улицу Большую Морскую, где он частенько прогуливался. Впрочем, пес его знает, может у них во Львове тоже есть аналогичное архитектурное, дорожное и оконное решение, как в Питере.
  Чего там точно нет, так это одиозного подсвеченного зеркала "Still Starving", презентованного заведению после памятных сеансов "Белого Шума". Шурик, не обращая внимания на лай официантки, подошел к раритету - он стоял на своем штатном месте. Чего не было - так это искусного вытеснения амальгамированного слоя, образующего страшную футуристическую картину злобно скалящегося черепа - "Демона дорог", как его окрестила Саша Матросова.
   Как же так? - пробормотал Шурик. - Почему это так?
  Он бы расстроился еще больше, если бы на шум, откуда ни возьмись, появилась пыльная администраторша кафе. Она тоже была несколько не в себе, но, скорее, просто от того, что последние несколько десятков минут старательно пыталась вычистить с себя неведомо откуда взявшуюся белую пыль. Полного успеха достичь ей не удалось.
   Молодой человек, зачем вы хотели видеть администратора?
   Ради бога, прошу меня извинить, у нас тут спор возник с вашей официанткой: Львов это, или, все-таки, Питер? - Шурик, понимая всю глупость сказанных слов, удрученно пожал плечами.
  Где-то далеко взвыли замолкшие, было, сирены, кто-то несколько раз дернул входную дверь, но войти не отважился. Администратор потянула носом, пытаясь создать свое мнение о пристрастиях смутно знакомого по прежним посещениям ее заведения посетителя.
   Во-первых, обрадую Вас, или, наоборот, разочарую - это Санкт-Петербург. Во-вторых, эта девушка, с которой Вы тут столь интересно проводите время - не имеет отношения к персоналу нашего кафе. Ну, а в-третьих, у Вас есть выбор: сделать заказ, либо перестать валять дурака и покинуть нас, - очень строго сказала администратор.
   Ура! - внезапно порадовался Шурик едва слышно, чтоб псевдоофициантка не слышала. - Тогда мне куриную ногу, или руку, салат с клюквой, хлеб и Ваш чай "Гринфилд".
  Украинка, пытавшаяся сначала вставить в беседу свою реплику, вдруг начала почти испуганно озираться по сторонам, покраснела и даже вспотела. Она вышла из-за стойки, повинуясь одному строгому взгляду администратора, и теперь не знала, куда себя деть. Также она не знала, куда деть свои полные руки, спрятала их за спину и безостановочно теребила свою униформу, которая вполне соответствовала работницам ресторанов, кафе во всем мире.
   Так это не Украина? - совсем по-русски обратилась она к Шурику.
   Вот и хорошо, что Вы начинаете понимать, - ответил он.
   Так мне что делать-то? Я ж только что была на работе на улице Вильной, что во Львове?
  Шурик, не очень доверяя словам девушки, пытался что-нибудь сказать: чтоб прекратила свой спектакль, чтоб остановили "скрытую камеру", чтоб не мешала, в конце концов. Но передумал, уж больно обескуражено та выглядела. Если она действительно со Львова, как здесь оказалась? Опоили и вывезли? Зачем?
   Есть кто знакомые в Петербурге? - спросил он, но наткнувшись на ответный взгляд, добавил. - В России?
  Та призадумалась, но отвечать не спешила, не доверяла.
  Шурик достал свой телефон и протянул девушке:
   Можешь позвонить в свой Львов, так уж и быть.
  Когда былая официантка принялась поспешно попадать пальцами в кнопки номера, он продолжил:
   Вообще-то я не очень уважаю продавцов. Они - как связисты по меткому выражению моего шефа. А связисты - это те, кто получают деньги за непредоставленные услуги. Продают возможность, так сказать, а не конечный результат. Заплатил в ЖКХ, а они, бац - и отключили воду. На четыре с половиной дня. Без перерасчета. Внес деньги на телефон, а с него и дозвониться никуда нельзя - в трубке сплошная подлость и хрюканье. И аппарат вроде бы исправный, а вот линия перегружена или вообще оборвана. Деньги обратно никто не вернет. В банке за любое телодвижение - плати, товарисч! Про продавцов и говорить нечего. Поди попробуй вернуть деньги за втюханную тебе лажу. Вот и получается, что связисты - это обособленная по складу характера группа людей, объединенная работой в сфере предоставления услуг. И "связисты" - самая безобидная общность человеческого распада.
  Девушка, уже несколько раз набиравшая свои заветные цифры и вслушивающаяся после этого в трубку, всплеснула в отчаянье руками:
   Та! Не получается!
  Шурик, приняв телефон, попробовал сам вызвонить продиктованный номер, но безуспешно: вместо гудков всегда получался сигнал "занято". Тогда он попробовал позвонить домой - тот же самый результат. Занято. Аполлинарий тоже не откликался. Не откликались даже сервисные номера равнодушного "Мегафона", будущее которого зависело от нас. Ни Билайн, ни Теле 2 изменения в картину не внесли. Даже рабочая трубка с независимым мировым покрытием отказывалась от общения. Все номера стали внезапно занятыми.
  Подошла администратор с заказом, взглянула на выложенные на столе "симки".
   Что-то случилось?
   Да вот, беда какая: сигнал есть, заряда батареи достаточно, деньги на счету имеются, иначе бы телефон не регистрировался в сети. Все в порядке - дозвониться невозможно. Занято.
  Администратор достала свой "Самсунг" и отошла с ним к окну. Пока Шурик ел, она все пыталась куда-то дозвониться. Наверно, тоже безуспешно, потому что на ее лице появилось смесь выражения досады с отчаяньем. Наконец, прекратив бороться, она пошла в недра своего кафе:
   Попробую по стационарному, или еще по Скайпу.
  Шурик кивнул, псевдоофициантка села за соседний столик и опустила голову на руки.
  Еда была, где требовалось, горячей, где требовалось - соленой. Но вкус почему-то изменился. Шурик, старательно доев, пришел к выводу: что курица, что салат, что хлеб, и даже кофе - сделались ужасно постными. Никакой специфики, будто рецепторы отказали. Словно пластмассу поел
   Ничего не получается, - сообщила вернувшаяся администратор. - Интернет вообще умер. Телефонная станция тоже, то есть постоянно дает "занято". Наверно, что-то произошло.
   Да вы телевизор включите, - предложил Шурик. - Сразу ясно станет, террористы ли, или глобальные технические неполадки.
   Ага, по телевизору обязательно всю правду расскажут, - криво усмехнулась администратор, однако щелкнула кнопкой на пульте.
  Засветился экраном первый канал. Может быть, конечно, его стоило называть "Первым новостным каналом", но то, что он выдавал на всеобщее обозрение, было, по меньшей мере, странным. В каком-то строгом помещении, может быть, даже в студии, бесновались гномы. Они выпячивали друг перед другом свои чахлые груди с топорщившимися большими узлами галстуков, дули щеки и пучили глаза. Потом они хватались друг у друга за лацканы пиджаков и кубарем валялись по полу. Было непонятно их количество: то ли два, то ли три, то ли больше. Иногда блестели погоны. Гномы временами начинали блеять на все голоса. Вполне вероятно, что они пытались сказать что-то важное, но выходило плохо. Просто никто не знал гномьего языка. Или гномы не знали человечьего.
   Это что за пьяные выходки? - огорчилась администратор.
   Мы сошли с ума? - добавила девушка из Львова.
   Знаете, мне так кажется, что нам всем нужно разбегаться по домам, - предложил Шурик.
  Администратор согласно кивнула, а украинка заплакала.
   2. Иван миллион лет спустя.
  Ивану было как-то очень неудобно лежать. Он даже натружено захрипел, пытаясь перевернуться на спину. Но и это сделать не удалось - рюкзак мешал, а также что-то, удерживающее его. Это что-то было тяжелым, громоздким и потрескивало при шевелении, как шкаф.
  Ваня осторожно освободил от лямки одну руку и попытался пощупать ею сбоку и перед собой. Это сделать удалось, пальцы наткнулись на что-то, донельзя напоминающее книгу в твердом переплете. Перед головой свободного пространства не имелось вообще, зато ногами можно было осторожно двигать из стороны в сторону.
  Этим Иван и занялся, спустя некоторое время попытавшись попятиться. Успешно попытался. Что-то сверху заскрипело и опять придавило, но уже чуть легче. Он воодушевился экспериментом и начал активно выбираться из этого тесного замкнутого пространства. Наконец, ноги ощутили оперативный простор. Извернувшись в последний раз, ему удалось вдохнуть полной грудью, обнаруживая себя всему белому свету. Рюкзак, конечно, остался сорванным где-то под этой темной громадой.
  Очень все это удивительно: только отошел от подъезда родного дома, который располагался не где-нибудь, а в стольном городе Петрозаводск, и сразу оказался под большущим книжным шкафом. Иван до сих пор держал в руке выхваченную наугад книгу. И была она, как ни странно Федором Михайловичем Достоевским, "Бесы". На расстоянии двух метров от шкафа упирался в небо Александрийский столп. Это город на Неве, это - Санкт-Петербург.
  Но почему здесь? И зачем под шкафом? Иван огляделся и обнаружил еще несколько человек, выглядевших очень удрученными. Площадь была какой-то неопрятной: несколько неестественно расположенных автомобилей, поваленные биологические туалеты, маленькая моторная лодка с названием "Opossum" и еще некоторые предметы совсем загадочного назначения, явно лишние перед величественным Эрмитажем.
  Это статуй Свободы по всему миру целых три штуки, можно дезориентироваться в пространстве. Похожие на Александрийский, столпы тоже, наверно, имеются, но Эрмитаж всегда один. Иван утвердился в предположении, что он, вдруг, сделался в Питере.
  Рядом с характерным "хэканьем" ударилось о камень парапета что-то, словно вывалившееся из пролетавшего самолета. Это был человек, и человек был одет в очень современную и чрезвычайно теплую одежду. А упал он, конечно, не с самолета, а с самого верха пресловутого столпа. Молча, как и подобает альпинисту. Только с чего бы этот альпинист в самом центре города практиковал? Или, судя по одежде, с зимы там сидел? Куда только менты смотрели?
  Кстати, вспомнив о представителях власти, Иван, к своему стыду, не побежал на помощь к неподвижному горе-скалолазу, а, кряхтя, сдвинул очень тяжелый книжный шкаф со своего рюкзака, обратив внимание между делом на целую россыпь книг Владимира Соловьева: "Национальный вопрос в России", "Русская рулетка", "Судьба Пушкина", "Чтения о богочеловечестве", "Апокалипсис от Владимира", "Евангелие от Соловьева". (Книги разных Владимиров Соловьевых, Рудольфовича и Сергеевича. Один - наш, буржуинский, другой - философ 19 века.) Всегда хотелось почитать нашего бывшего учителя физики и астрономии, но не сейчас же этим заниматься, в самом деле.
  Где-то заиграла сирена. Стало быть, скоро придут стражи порядка, законности и Конституции. Встречаться с ними не было никакого желания. Ваня, забросив рюкзак за спину, энергично двинулся в сторону ближайшего метро, то есть, на Невский проспект. Придумывать причины, каким образом он оказался вдруг не в том месте и, пожалуй, не в то время (он имел ввиду некоторые беспорядки на улице, которые были чреваты выбитыми зубами, вывихнутыми конечностями и еще массой других безобразий), можно будет в более спокойных условиях.
  Иван, не останавливаясь, вытащил свой телефон, убедился в наличие устойчивого сигнала и позвонил домой жене. К его удивлению вышло "занято". Он позвонил снова - опять тот же результат. Тогда он начал названивать всем, кто был в телефонной книге - безуспешно, "занято", хоть тресни.
  На Невском движение было парализовано, так выглядел бы проспект, если б руководствовался сигналами регулировщика, а регулировщиком был бы самый крупный чин Государственной Инспекции Безопасности какого-то там движения. Уж так завелось, чем выше звание, тем меньше практики и здравого смысла. Ваня мог бы ехидничать дольше, если бы в голову не пришла удивительно трезвая мысль.
  "За спиной полное боевое снаряжение подземника, чего же подвергать себя опасности на поверхности? Лучше залезть в землю, осмотреться и подумать, как следует", - сказал он сам себе и остановился, прижавшись к стене, якобы, для того, чтобы завязать шнурок.
  Если его кто-то в беспамятстве доставил в Питер, то это неспроста. Наверно, догадались про наличие золота, вот сейчас и пасут, как овечку. Непонятно, конечно, ничего, но всегда существовала армейская мудрость: "Если что-то или кто-то непонятны, держись подальше". Но чтобы лезть под землю, надо было обзавестись хоть какими-то припасами. Вряд ли следует рассчитывать на аппараты с газировкой и пирожки с котятами в питерских катакомбах.
  Иван приметил небольшой продуктовый магазинчик в подвальном помещении. Там можно было купить себе и пития и самого питательного сухого корма, батареек и целлофановых пакетов. А во дворах можно и под землю уйти: через подвал или канализационный люк. Старые дома тем и хороши, что имеют коммуникацию с настоящим подземельем. Проще говоря, можно найти ход.
   Здравствуйте! - поздоровался он, входя в донельзя пыльный крохотный торговый павильон.
  Ему никто не ответил. Не потому, конечно, что никого не было, а просто по сложившейся традиции. За прилавком строго глядела на посетителя молодая девушка со следами той же самой пыли и на прическе, и на синем халате.
  Иван не стал дожидаться каких-либо приветственных слов, отвлекаясь на необходимые ему продукты. В принципе, наличествовало все: и газировка в двухлитровых бутылях, и шоколад, и орехи, и даже изюм.
   Будьте так добры, подайте мне кое-что из вашего ассортимента, пожалуйста, - Ваня пальцем начал указывать на нужные ему товары, но продавщица внезапно подала голос.
   А деньги у тебя есть?
  Вопрос был не просто неуместен, а нелогичен по самой своей сути. Как можно пытаться приобрести что-то, не обладая платежными средствами? Или теперь продукты тоже в кредит выдавать начали? Интересно, какой же банк этим решил заняться? Продукт-кредит? И кто же у них коллекторами работают? И из каких коллекторов эти коллекторы собирают долги?
  Вместо ответа Иван достал из кармана несколько сотенных бумажек, штук, наверно, семь, или восемь. Вполне достаточно, чтобы оплатить весь свой заказ, да еще и на сигареты останется рублей пятьсот.
  Он показал деньги продавщице. Это было ошибкой, как выяснилось. Та преспокойно взяла его наличные и положила себе в карман.
  Наступила пауза: Иван смотрел на девушку, та - на него.
   Ну, а дальше как? - попытался узнать Ванадий.
   Денег мало, - решительно заявила продавщица.
   Действительно, что это я сразу не сообразил, - согласно кивнул он головой. - Денег всегда мало. Но вот ведь какая незадача: если бы я у вас тут попытался купить машину марки "Ока", или телевизор "Рекорд", или какой-нибудь жалкий ящик водки "Синопская", то рублей было бы катастрофически мало. Но я гораздо скромнее в своих желаниях. Две минералки по 32 рубля каждая, самая большая плитка шоколада за 74, фундук чищенный ценой в 140 и на полтинник изюма. Не пользуясь логарифмической линейкой можно прикинуть конечную стоимость моей нехитрой потребительской корзины в триста двадцать с копейками. Остальные деньги, подозреваю, на подкуп президента. Ну так вот, я не согласен.
   Что? - вяло спросила девушка. Создавалось такое впечатление, что она отвлеклась от Ивановых рассуждений и уже предполагала, как бы с пользой потратить внезапно свалившиеся ей в карман средства: в боулинг поиграть, или на такси домой поехать?
   Ты мне сдачу собираешься возвращать? - к своему удивлению, совсем не раздражаясь, спросил Ваня.
   Нет, - серьезно произнесла продавщица и уставилась в пыльное окно за спиной единственного покупателя.
   Жалко! - вздохнул Иван. - Дважды жалко, что я и товара-то своего не получил.
   Бывает, - ответно вздохнула девушка. - Если больше денег нет, то проваливай отсюда. Некогда мне с тобой тут разговаривать..
   Хорошо, - согласился Ваня и ручкой своего верного альпенштока ударил продавщицу в подбородок. Та не имела никаких намерений и личностных свойств характера против падения в обморок. Безмолвно скользнула на пыльный пол и там неудобно разлеглась.
  Иван, конечно, понимал, что ныне он, если неведомым образом все еще поднадзорен, обречен. Теперь оставалось ждать гневно размахивающего дубинкой охранника, который должен был созерцать всю картину по видеонаблюдению. Но, то ли пресловутый охранник в этот самый момент делал блаженную гримасу, сосредоточенно глядя прямо перед собой, в служебном туалете, то ли наблюдение отсутствовало как таковое, временно, или постоянно. Никто не прибежал, не зашумел в подсобке, не закричал по телефону.
  Ваня, конечно, ждать не собирался ни одной лишней секунды. Плавно переместился к кассе, отстучал себе чек, положил его в карман, вытащил у девицы под ногами свои деньги, отсчитал четыреста рублей и внес их в открытый зев аппарата. Вернул себе полтинник сдачи, решив не мелочиться, запихнул в пластиковый пакет покупки и пошел, было, к двери. Но задержался на несколько секунд, расположив тело продавщицы ровнее, чтоб ей по приходу в себя было несколько комфортнее.
  Лишь только приоткрыв дверь на улицу, он сразу же обратно ее запахнул. Ничего интересного там не было, на этой улице, чтоб вот так вот сразу же выбегать после совершения "противоправного" действа. Лучше уж оставаться в магазине.
  Иван мог сколько угодно верить в свою невиновность, но доказать это милиционеру было невозможно. А по широкой улице шла таких милиционеров целая стая. Они передвигались, как это было принято у гусар и иных конников, лавой. Одеты были совсем разномастно: кто в кителях и брюках, кто в мешковатой серой форме, кто в фуражке, кто в пилотке. В руках они держали дубинки и пистолеты. Кто-то нес на себе еще и автоматы. Шли они достаточно безобидно, если по отношению друг к другу. Прочих прохожих, замерших на встречных курсах, деловито лупили дубинками. И несчастный люд должен был радоваться везению, что никто пока не открыл огонь. Побьют - можно вылечиться, подстрелят - можно не выздороветь.
  Все это происходило молча, если не считать молодецкого уханья при нанесении удара и короткого стона при получение оного.
  Иван решил в народ не ходить. Но и в магазине задерживаться не стоило: мало ли, очнется жадная продавщица и потребует вернуть ей обратно его кровные деньги. Лучший путь - внутрь, в подсобки, в темноту подвала. В этом районе Петербурга все старинные дома имеют сообщения между собой. В этих домах обязательно можно уйти в подземелье.
  Он основательно и на сей раз грабительски для магазина - то есть бесплатно для себя - забил свой рюкзак запасами консервов, батареек, какими-то галетами, даже плоскую полулитровую бутылку коньяку заложил в наружный кармашек. В сложившихся условиях надо брать, сколько может нести ездовая лошадь, иначе говоря - он сам. На улице - то ли революция, упаси боже, то ли какой-то вывихнутый террористический акт. Во всяком случае, основные неприятности ожидаются впереди. Пока еще не совсем организованные стражи правопорядка - сдается, вообще, все, кто на этот момент находился в своем отделении - были выгнаны бороться со стихией. По большому счету, Иван не разглядел особых беспорядков: стояли пешеходы - их лупили менты. Но он тщательно не приглядывался, скорее всего, где-то дальше - разгул беспорядков.
  Вот организуются менты, получат строгие приказы, тогда на улицу вообще не выйти. Доказать, что не при делах - пустое дело. Во-первых, никто и слушать не будет. Дадут в зубы - и в каталажку. Ну а там уже не до выяснения: "свой-чужой". Забрали - значит, есть за что. Во-вторых, легче словить какого-нибудь уныло бредущего в магазин за рыбными консервами и зеленым чаем интеллектуала, чем стремительного и вороватого проходимца, способного на самые неожиданные поступки.
  Иван причислял себя к интеллектуалам широкого профиля: и швец, и жнец, и на дуде игрец. Мелкий разбой в магазине - до того ли сейчас властям! Пусть они восстановят демократический строй, если таковой непостижимым образом зашатался. Предпосылок, вроде бы, никаких не отмечалось, но мало ли что могло произойти, когда он, очарованный, добирался с петрозаводской улицы Чапаева аж до стольного Санкт-Петербурга, там уронил на себя огромный книжный шкаф, заботливо кем-то предоставленный прямо на Дворцовую площадь, завалил себя нетленными творениями Владимира Рудольфовича Соловьева и забылся сном младенца. Конечно, если судить по часам и календарю на мобильном телефоне, времени прошло - сущий пустяк, минутное дело. Искать объяснения Иван не мог, аналитический склад ума твердо отвергал любую версию. Значит, нужно было, не мудрствуя лукаво, уходить в подполье. Потом добираться домой.
  Ваня прошел сквозь пустынные служебные помещения магазина, заваленные, естественно, коробками, намереваясь найти коммуникационную развязку. Она, если не подводил опыт, должна была означать местоположение входа в подвал, или сам подвал.
  Если бы он находился в новостройках, то дело бы осложнялось поисками шахт колодцев, что располагались, как правило, по утвержденному смешному и юмористическому строительному плану прямо посреди оживленных автомобильных дорог. Такую шутку могли оценить только водители, иногда теряющие колеса в означенных местах. Провалиться со всей скорости в люк, вылететь через лобовое стекло вместе с креслом, помахать приветственно всем участникам движения и потом идти в ближайшее кафе пить капуччино, дожидаясь добрых друзей-страховщиков. Пачкать кровью сиденье, пускать кровавые слюни в чашку и на барную стойку, одновременно улыбаясь всем и вся: ах, какой замечательный розыгрыш!
  Иван, уже не удивляясь пустоте, пыли и, что самое удивительное - свежайшему воздуху, благополучно достиг искомой точки. Подвальное помещение заканчивалось стеной из красного кирпича. Заделку произвели совсем недавно: может быть, десять, может - пятнадцать лет назад. Вообще-то допустимый срок - полвека. В течение этих пятидесяти лет строительный раствор технологически насыщался песком и обеднялся цементом марки Портленд 500. Цемент благополучно уезжал на дачи строителям, или просто случайным людям, вступившим с последними в товарно-денежные отношения. Вот вам деньги, а вот вам материал. Или вот вам водка, марки "сымагон" - а вот вам, пожалте, все, что душа изволит. В знак особой благодарности - слюнявый поцелуй и танец гопак.
  Иван, отложив в сторону верный арбалет, который возник в руке, лишь только укрепилась мысль о подземелье, достал специальную титановую фомку, легкую и прочную, полученную еще во время работы в Беломорско-Онежском пароходстве. Тогда в старой доброй Клайпеде можно было выменять на сотню-другую литров солярки много полезных и самых неожиданных вещей. Лишь только в машине ее в открытом виде возить было нельзя. Не по причине незаконного использования стратегического материала, а всего лишь из-за активной электрохимической коррозии, превращающей железо в ненавистный любому автовладельцу оксид в опасной близости от этой фомки.
  Он поковырял неряшливый слой давным-давно засохшего раствора, убеждаясь в его настоящем качестве: все в порядке, можно вынуть кирпичи, не прибегая к помощи мощных дробильных машин. Это в далекие времена добавляли, говорят, яичные желтки для прочности и лучшей связки. Вот и били подлые фашисты со всех своих пушек и минометов по стенам Брестской крепости - та теряла окна-двери, но и только. Даже полуторатонная бомба, в отчаянье сброшенная внутрь не смогла поколебать ни фундамента, ни стен. Здесь же через пять минут Иван выковырял первый кирпич. Дальше пошло еще быстрее.
  Когда три нижних кирпичика были вынуты и брезгливо отброшены, верхние, поддаваясь нажиму, осыпались, словно добрые мастеровые-каменщики в конце рабочего дня. Второй слой развалился так же бодро, как и первый. Получилась дыра, величиной в площадь одного Ванадия. Из нее не пахло ничем отвратительным, не вылезли кусаться желтые скелеты замурованных жертв террора, ни одна крыса не выставила наружу любопытствующую морду. Иван посветил внутрь своим Maglight`ом и удовлетворенно кивнул сам себе: можно лезть. Земля прощай, привет подземля.
  Уже забросив внутрь рюкзак, пришлось задержаться. Зачем-то пришла продавщица, влекомая неизвестным чувством: то ли гневом, то ли любопытством. А с магазином что? На приемку товаров закрыла?
  Но она пришла не с пустыми руками: в каждой держала по самому большому кухонному ножу, что можно было найти на полках с товаром, и всем своим видом выражала решимость. Смелости продавщицы, или же ее безрассудству можно было мысленно зааплодировать.
  Но Ванадий этого делать не стал, потому как всю загадочность отважного поведения объяснила вполне расхожая фраза: "Гад, деньги отдай!" Иван, не целясь, выпустил из арбалета болт. Рассчитанная на стрельбу в сто метров, стрелка прошила насквозь легкую дверь совсем поблизости от плеча девушки. Это ее впечатлило, она скорчила гримасу несчастной обезьяны, у которой злобный леопард-вегетарианец отнял последний банан.
   А ну, брысь отсюда, амазонка хренова! - рявкнул Ваня.
  Та, подчиняясь остаткам разума, вылетела пулей.
  Оставлять выпущенный болт Иван не собирался - мало ли что можно встретить в подземельях, каждый может быть на счету. Сторожась, как кот за сосиской, он быстро обнаружил и подхватил выпущенный снаряд. Продавщица куда-то делась. Проверять - куда, не было ни желания, ни возможности. Вдруг, какие-то подземные подлецы уже довольно потирают потные когтистые конечности: нам нежданно-негаданно рюкзак привалил, сейчас мы его, жирненького и богатенького заструним. Или продавщица выбежала на улицы города ловить ментов: "Родненькие менты, у нас в магазине засел самый страшный грабитель магазинов. У него при себе целых 800 рублей. Давайте как-нибудь деньги поделим!" "Давайте, гражданочка!" - скажут менты. - "Сейчас мы его выкурим!"
  Иван вспомнил, что про сигареты как-то даже и не думал. Не припас ни в магазине, ни с дома не захватил. Однако курить совсем не хотелось. Он махнул рукой и залез в пролом.
   3. Шура Суслов миллион лет спустя.
  Шура Суслов, приоткрыв глаза, посмотрел в окно. Сразу же он открыл их во всю возможную ширь. В один миг пересохло в горле, захотелось пить газировки, потом холодного пива, потом водки. Лишь бы пейзаж за окном утратил свою неестественность и устоявшуюся величавость. По обе стороны от дороги возвышался лес, да что там, возвышался - он колосился, как рожь с точки зрения маленького и беззащитного муравья. Таких огромных сосен, похожих, почему-то на секвойи, и еще то ли на дубы, то ли на какие-то эвкалипты, Шура не видел никогда в жизни. Разве, что на картинках учебника по основам "Дарвинизма", подсмотренных в детстве у сестры, студентки в то время биофака университета. Там изображался древний Юрской период, или аналогичный ему, доисторический.
  Автобус стоял поперек всей дороги, впрочем, как и другие машины, бывшие в зоне видимости. Динамики не было никакой - автомобили замерли в самых различных позах: кто на колесах, кто на крыше, а кто и на боку. То, что произошла какая-то катастрофа, было вероятно. Однако версия, что случилась гигантская авария, не внушала доверия. Может быть, потому что нигде не видно крошева разбитых стекол, ни следов вытекшего масла и охлаждающей жидкости, ни пятен крови под выбравшимися из-под развалин, некогда бывших шикарными средствами передвижения.
  Машины были разбросаны где попало, словно наигравшись ими от души, ребенок-игрок пошел пить чай с тортом, уборку оставив на потом, или усталой маме, или доброй бабушке.
  Пассажиры, к удивлению, всем своим скопом сохраняли, если уж не спокойствие, то полное молчание. Никто не кричал визгливым голосом, никто не давил на клаксон, никто не пытался завести свой автомобиль. Все сидели и не верили своим глазам. Этого не может быть, потому что не может быть никогда.
  Шура некстати вспомнил, как однажды был в североавстралийском порту Виндам. Порт был никакой, на один пароход. Населенный пункт рядом был еще никакее: полиция, мотель, кафе-бар, прокат видео, около десяти жилых домов, крокодилья ферма и баобабы. По темноте, когда он вышел со вторым штурманом размять ноги, их предупредили: в траве - змеи и пауки, в кустах - крокодилы. Первые очень больно и преимущественно смертельно кусаются за все доступные места. Вторые - просто отрывают эти самые доступные места. "Помните!" - сказала престарелая двухметровая агентесса, воздев указательный палец к небу, затянутому красными австралийскими облаками. - "Крокодилы, в самом своем расцвете сил, способны прыгать на двенадцать метров". "В высоту?" - спросил Шура. "В длину", - ответила строгая дама. - "Бегают они плохо, зато в прыжке способны изловить хоть кого, хоть самого Усейна Болта". "Какие-то несерьезные летающие крокодилы", - сказал второй штурман, и они, высвечивая перед собой фонариком щербины в узкой асфальтовой дорожке, пошли к австралийским людям, жарящим кенгурятину в своих молчаливых жилищах.
  На ферму их не пустили: крокодилы уже спали, свернувшись калачиком в своих уютных гнездышках на костях обглоданных жертв. В баре за двенадцать долларов выдали две маленькие пинты национального пива "BV". Денег было смертельно жалко, но еще жальче было упасть в глазах аборигенов, глушащих пиво декалитрами. Те зауважали моряков и обозвали их "безрассудно-отважными", когда Шура признался, что они пришли с порта.
  По возвращению все также кто-то сдавленно хрипло крякал за пределами видимости, все также перелетали с кустов одной стороны дороги на другую невидимые птички. Уже на борту все та же агентесса внесла дополнительную информацию: крокодилы, оказывается, всегда кричат хриплыми голосами, будто утки, перед тем, как прыгнуть свои двенадцать метров. Второй штурман сразу же предположил, что это не птички дорогу перелетали, а охотящиеся крокодилы перепрыгивали. Просто луч фонаря их с толку сбивал, вот у них прицел и сбивался. Агентесса обозвала парней опять же "безрассудно-отважными", и все разошлись по своим делам.
  Пока не видишь опасности, в нее, зачастую, и не веришь. Какой, нахрен, реликтовый лес, если секунду назад автобус спокойно ехал по заранее утвержденному маршруту?
  Первым позыв к действию выказал один из шоферов-близнецов, обслуживающих этот рейс. Он попытался покрутить стартером, чтоб завести двигатель. Аккумуляторы прилежно вращали кривошипно-шатунный механизм со всем сопутствующим оборудованием, но зажигание отсутствовало. То ли искра убежала в колесо, то ли куда-то делось все топливо.
  Судя по звукам со всех сторон, прочие автомобилисты так же безуспешно пытались завестись. Автобусник громко и картаво выругался матом. Его брат-близнец откликнулся сразу же, обозвав нехорошими словами всех жителей ленинградской области, республики Карелии и прилегающих к ним территорий. У него в речи также присутствовал элемент картавости. Что поделаешь - наследственность.
  Бензин, конечно же, был - датчик убежденно показывал полный бак, искра тоже не могла сама по себе у всех машин разом уйти в землю. Что-то изменилось гораздо монументальней, может быть, физические законы. Неспроста же вокруг прежней ровной и неперекореженной дороги стеной вознеслись заросли. Но об этом думать не хотелось, да и не моглось, вообще-то.
  "Темный лес поднялся до небес. И от солнца создал лес завесу, от вопросов скрыл ответы лес", - сквозь зубы пропел, скорее, даже - очень тихо продекламировал, Шура.
   Это кто у нас такой умный? - взвился, вдруг, тот из близнецов, что в настоящий момент не был за баранкой. - Это что за сволочь сейчас пасть свою поганую открыла?
  Шура, конечно, готов был откликнуться на вопрос о самом умном, но вот признавать себя "сволочью" с прочими производными он не собирался. Он, в меру своего стесненного креслами пространства, начал энергично шевелить пальцами на руках, крутя одновременно кисти в разнообразных направлениях. Потом принялся вращать взад-вперед головой и попеременно поднимать и опускать плечи. Сосед взглянул на него искоса, как на болезного, но ничего не сказал.
  Прочие пассажиры тоже пришли в движение. Крики шоферов приоткрыли какой-то шлюз, поименованный, наверно, "свободой слова".
   Да что же это делается? - вскрикнула тетенька с высокой прической. Волосы были уложены весьма интересно, а сама она непонятным образом очень напоминала завпроизводством одного из молокозаводов, или какого-нибудь районного начальника Роспотребнадзора. Наверно, по телевизору таких показывали.
   Когда мы приедем в Петрозаводск? - прерывающимся голосом, то ли от возмущения, то ли от страха, громко сказала, приподнявшись с места и оглядывая весь салон, девушка под сорок, вся затянутая в джинсу. - У меня финская делегация приезжает.
   А мне в Пашу надо! - закричал дядька с седым коком на черных бровях. - Шеф, довези до Паши, а там стой, хоть застойся.
  Конечно, если бы "Паша" было вовсе не географическое название, а, скажем, имя собственное, то смысл был бы непонятен большинству пассажиров.
   Да мы же деньги за билеты заплатили! - возмущенно произнесла напомаженная дама, то ли продавщица сапог, то ли врач-педиатр.
   Всем заткнуться! - заорал шофер, умудряясь даже в этих двух словах обнаружить картавость. - Сейчас высажу всех к чертям собачьим!
  Брат его заорал, используя слова не для печати, но тоже очень громко. Одновременно с криками он передвигался по проходу, двигаясь то правым, то левым боком.
   Деньги они заплатили! - возмущался он. - Да этих ваших денег хватит только на то, чтобы в кресле посидеть пару минут! А нам кто заплатит, что возим таких уродов? Нет, точно, надо высадить всех к такой-то матери!
  С последним словом брат-близнец шофера оказался прямо перед Сусловым, который к тому времени закончил разминку рук, плеч и головы.
   Ты, умник, а ну пошли со мной! - сказал запасной водитель.
  Шура не удивился. Он понял, что этот неприятный мужик движется по проходу именно к нему. Он был почему-то уверен, что вряд ли удастся избежать конфликта, втайне от себя даже надеясь на него. За двадцать с лишним лет поездок на этом маршруте Шура накопил в себе столько злости на этих "хозяев дорог", что невольно радовался возможности повеселиться совместно с одним из ярких представителей ненавистного клана.
  Слова, обращенные к нему, он пропустил мимо ушей: незачем реагировать на недоброжелателя. Проще его игнорировать и поступать так, как считаешь нужным в данный момент.
   А ну - встал! - подбадривал себя запасной шофер, получая заряд мужества в кратности от децибел, им производимым.
   Таксист, что ли? - поинтересовался Шура, однако не двигаясь с места.
   Чего, умник, самый смелый?
  По большому счету причина для конфликта отсутствовала напрочь: Суслов не ругался, не лез драться ни на кого, вообще никак себя не проявлял. За исключением одного - ему очень хотелось, чтобы эти наглые шоферюги дали ему повод вернуть долг за многие разы унижений. "Потерплю, только бы в автобус взяли. Промолчу, только бы по дороге не высадили". Не единожды приходилось говорить самому себе эти слова. Теперь ему страстно желалось обратного. И приземленные парни, "хозяева дороги", что-то почувствовали. Так собаки чувствуют чужой страх, или, наоборот, чужую агрессию.
  Подошедший практически вплотную, водитель некрасиво перекосил лицо и дернул Шуру за воротник на себя. Типа, с места вытаскивал.
  Перекошенные лица никогда не бывают красивыми. Если от злости - то выглядят страшно и не по-человечески. Если от страсти - то, положив руку на сердце и отвернувшись от зеркала, довольно почему-то глупо, хотя и вполне мило. Шофер к Суслову никакой страсти, даже самой тайной не питал.
  Он преобразился в одержимого бешенством хорька или суслика: прокуренные зубы оголились, щеки задрались так, что глаза сделались щелочками. Но длилось это всего несколько мгновений, далее последовательно отобразилось удивление, а потом - боль.
  Шура не стал упорствовать, когда его дернула за воротник чья-то волосатая лапа. Он, нисколько не сопротивляясь, подался на возмущенного водителя. Подлокотник пассажирского кресла был заблаговременно убран, поэтому ничто не препятствовало свободному и быстрому движению.
  А вот на противоположном ряду подлокотники никто не убирал. Шофер, не испытывая ожидаемого противодействия, подался назад, запутался ногами и совершенно по-плебейски упал. Но упал не в проход, а на кресло в соседнем ряду, чуть ближе к выходу.
   Ауй-ауй-ауй, - совсем по-мальчишески завыл "хозяин дороги". Со всего маху приложиться спиной об узкое перильце - это действительно крайне чувствительно для внутренних органов.
  Шура перешагнул через корчившегося человека и направился к выходу. Все, поездка домой закончилась. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Прочие пассажиры притихли. Причитал в грязи водитель, его брат-близнец, пока еще не додумавшись выбраться из-за руля, но созерцавший неожиданное падение своего родственника, грязно ругался, обращаясь преимущественно к зеркалу заднего вида.
   До свидания, товарищи, - сказал людям Шура и добавил шоферу. - Выдайте мне, пожалуйста, мой багаж. Я дальше не поеду. Решил здесь остановиться.
   Как это дальше не поедешь? - спросил кто-то из пассажиров очень обеспокоенно, будто и его сейчас тоже за компанию попрут из автобусного салона.
  Ему, конечно, никто не ответил, зато неискалеченный водитель, наконец, решился выбраться из-за баранки.
   Сейчас я тебе выдам твой багаж, - прокричал он. - Только ты никуда не уходи, сука!
   Ладно! - ответил Шура и вышел. Дышалось замечательно, такой чистоты воздух, наверно, бывает только в горах. Не успел он как следует осмотреться, как из-за кабины показался решительно настроенный шофер. В одной руке он держал монтировку, в другой, как ни странно - ключ от багажного отсека.
   Ну что, отъездился гаденыш? - сказал он и потряс поочередно ключом и маленьким ломиком. - Я тебе проломлю голову вот этой штукой, а потом запихну тебя в багажник.
   Зачем? - пожал плечами Шура. Действительно, зачем окровавленное тело, буде такое случится, пихать в отсек, где полно всяких разных сумок? Чтобы потом торжественно предать земле? Или повесить на огромный пустующий крюк в гараже, среди прочих трофеев?
  Ответить злобный водитель не успел. Вот он стоял, показывая свои железяки - а вот его уже нет. Метнулась сбоку какая-то серая прямоугольная тень, похожая на пролетавший ковер-самолет средних размеров, и все исчезло. Только по-прежнему плакал его брат-близнец, пытаясь подняться на ноги. Да еще опали, лишившись поддержки, монтировка и ключ.
  Правильнее всего, конечно, было посмотреть, куда же подевался человек, угрожавший ему применением насилия, но Шура поступил иначе. Он, конечно, подошел к лежавшим на обочине железкам, осторожно выглянул из-за автобуса, но ничего подозрительного не увидел. Если внезапно исчезнувший водитель до сих пор молчал, то теперь он мог быть уже далеко - улетел на ковре-самолете. В противном случае он бы тут рядом и валялся, если бы внезапно и бессловесно помер. Впрочем, Шуру нисколько не занимала судьба неприятного ему субъекта. С глаз долой - из сердца вон.
  Он поднял монтажку и ключ, отпер багаж, нашел среди прочих вещей свой боевой рюкзак и вышел на середину дороги. С машинных окон на него смотрели люди. Причем, как ему показалось, с долей осуждения.
  Идти можно было на все четыре стороны. Но почему-то не очень хотелось. Оппортунистическая мысль, вернуться в салон, тоже промелькнула на задворках сознания, но вполне закономерно никак не зафиксировалась. Ушел, так ушел.
  Первая цель, конечно же - дом. По асфальту - километров триста, если допустить, что пятьдесят они благополучно проехали. Машины почему-то не заводятся, значит, совсем скоро на трассе образуются некие подобия человеческих групп - где побольше народу, где поменьше.
  Если два водителя их автобуса выплеснули наружу все свое гнилое "таксистское" нутро, значит - чего-то человеческое в них потерялось. В обоих одновременно. Хотелось бы, конечно, внести поправку на близкое сродство. Близнецы все-таки. Но слабо верилось, что оба брата-акробата единомоментно лишились чувства меры. Что-то другое.
  Шура мог бы еще постоять, размышляя, но, вдруг, услышал откуда-то дальше по дороге крики. Очень не понравилась ему интонация: возмущение и страх. На войне кричат по-другому, вкладывая в голос всю скопившуюся ненависть к врагу, помимо, конечно же, страха. В мирное время при бытовых драках, даже переходящих в поножовщины, к страху подбавляют ноты лихой удали: "Мочи козлов!" Когда же угадываются оттенки возмущения, то, значит, кричат на своих. Или, во всяком случае, на тех, кого считали "своими".
  Крики внезапно оборвались, словно кто-то нажал на клавишу "mute". Шура не привык ждать от непонятных вещей приятных сюрпризов, поэтому, все время сторожась, как кот, пробирающийся через собачью площадку, двинулся к лесу. Почему-то он не очень доверял скоплениям людей. Страх, паника предшествуют насилию и жертвам. Лучше в лес. К тому же, как ему удалось заметить, в дикие кущи вела чистая грунтовая дорога, скорее - просто съезд, потому что среди стволов затерялся неприметный, но достаточно добротный щит с надписью: "Место для костра". И должно все это означать, что через сто - сто пятьдесят метров имеется специальная площадка, где выложен камнями очаг и маленькая избушка поблизости, практически без стен, но зато с крышей. А еще должны быть скамейки и стол. В избушке по традиции много человеческого навоза, в кострище - битых и пластиковых пивных бутылок, на скамье и столе - нецензурные вырезки и ожоги от открытого огня. Менталитет, блин!
  Уже на обочине Шура увидел, что в придорожной канаве лежит мешок. Не картофельный, из холстины, не сахарный из пластика, а какой-то ворсистый, коричневый и очень дурно пахнущий. Насчет запаха он, конечно, был не совсем уверен, но идеальный по чистоте свежий воздух здесь отсутствовал. Зато присутствовал некий аромат мокрой бродячей собаки. Мешок, что характерно, был отнюдь не пустым. Проверять, что там внутри не хотелось.
  Остановившись в размышлениях, Шура едва не пропустил стремительное движение сбоку. Убежать с рюкзаком за плечами было невозможно, сбросить груз и изготовиться для борьбы - не хватало времени. Поэтому он сделал совершенно, казалось бы, нелепый поступок. А именно, втянул голову в плечи и выставил навстречу движению монтировку, которую так и держал, в отличие от багажного ключа, в руках.
  Вряд ли найдется человек, который, вжав голову в свою грудную клетку, не закроет при этом глаз, или, даже, оба глаза - в зависимости, скольким количеством органов зрения он обладал. Шура, естественно, не был исключением. Отчаянно зажмурившись, он ощутил толчок в руку: что-то метко напоролось на поднятый острым жалом вперед ломик. И все, можно было уже смотреть, кто не спрятался - я не виноват.
  Шура, прозрев, обнаружил чуть сбоку от себя, на расстояние в каких-то полметра еще один мешок. Он, в отличие от своего полного "собрата" был практически пустой, да, к тому же, дырявый. Рваная дырка тянулась в половину длины - напоролся, бедняга, на поднятую монтировку. Большого ума не надо было, чтобы сопоставить стремительное движение, дырявый мешок, поблизости - полный, а также задевавшийся куда-то водитель-хам.
   Да ты, приятель, тварь живая! - сказал Шура вслух. - Точнее, была живой.
  Он старался не разговаривать сам с собой на пароходе, боясь, что это будет одним из симптомов надвигающегося сумасшествия. Но дома, точнее, на свободе, позволял себе иногда поразмышлять вслух.
   А что у нас в этом мешочке?
  Он провел по нему монтировкой, которая легко обрисовала контуры тела, укрытого от любопытных взглядов. Никаких сомнений, то, что там пряталось, имело нижние конечности, верхние и голову. А также права на управление транспортными средствами всех категорий. Вот куда подевался агрессивно настроенный шофер. Сбитый "мешком", моментально впал в кому - видимо под воздействием какого-нибудь яда. Потом тело обволоклось этой тварью - дело понятное. И стало перевариваться. Внутренняя поверхность "мешка" сделалась внешней, сбросив, между делом, неудобоваримые продукты прежней охоты. Тут же лежали какие-то выбеленные кости, комки шерсти и прочая мерзость, вываленная за ненадобностью этим существом.
   Что же это, у тебя еще замки-молнии на концах имеются? - брезгливо морща нос, поинтересовался Шура.
  Когда-то в детстве он читал в маленькой научно-фантастической повести о подобных "мешках", придуманных позабытым автором. Выходит, даже выдумки иногда вполне рациональны для прогресса. Впрочем, какой же это прогресс? Просто эволюция, так ее и растак. "Молний", конечно же, он не увидел. Да и не пытался, в общем-то. Надо было уходить.
   4. Макс миллион лет спустя.
  Макс внезапно врезался головой прямо в дверь, ведущую в небольшую заставленную столами помощниц и секретарши приемную. Только что он прогуливался, ожидая скорого визита приятеля Юры, никого не трогал, к двери не приближался, а тут - на тебе. Заснул, наверно.
  Дверь нехотя подалась и неуверенно открылась. Не нараспашку, конечно же, а так, самую чуточку. В такую щелочку вряд ли сможет пробраться среднестатистический борец сумо. Но голова у Макса, хотя, как он надеялся, и была умная, но небольшая. Аккуратная голова, вполне пригодная для того, чтобы запихать ее в щель и оглядеться. Что он и сделал, даже не задумываясь. Ничего интересного, по идее, там лицезреть не удастся: девки в погонах все также строят сложные физиономии и, свернув документы в компьютере, думают свои горькие думы, между делом раскладывая пасьянс "Косынка". У женщин всегда больше забот, нежели у мужчин, даже если на них тоже форма и звания.
  Но увиденное майора просто потрясло, причем настолько, что он, открыв рот, вошел в приемную весь. На ближайшем к окну столе лежала девушка и хлопала глазами. Нет, все бы было гораздо понятней, если бы она, к примеру, была обнажена. Сразу бы возникли вопросы: "кто ее сюда положил?", "по какому поводу?", "провокация?" и тд. Чем больше вопросов можно задать - тем правдивее обрисуется картина. Но Максу хотелось спросить только: "Почему?" И черта с два - ответ прояснит ситуацию.
  Девушка, услышав чужой вздох удивления, дернулась и, ловко извернувшись, встала на полу на ноги. В одной руке она держала кружку, в другой - сумку. За спиной было еще что-то не совсем понятное. Вся жидкость, по цвету - кофе, пролилась на одежду еще тогда, когда девушка лежала на столе. Она стояла, высокая и некрасивая, вся подобравшись, словно для броска и быстрыми взглядами по сторонам пыталась оценить обстановку.
  Раз она так смотрела, значит - комнату эту не узнает. Раз так напряглась, значит - удивлена не меньше, чем сам Макс.
  Майор тоже огляделся по сторонам. Что-то здесь было явно не так. Во-первых, куда-то делись все его подчиненные. Во-вторых, пыли вокруг - просто по колено, будто ее нарочно сюда носили, а потом равномерно развеивали. В-третьих, чистый воздух, красноватый свет - это совсем неестественно для центра Смоленска, где чистоту атмосферы блюдут полные дороги автомашин.
   Почему Вы здесь? - спросил Макс и упал на пол в свой кабинет.
  Конечно, это было не в его привычках, задавая вопрос, падать ниц. Резкая потеря сознания тоже не была заурядным явлением. Просто девушка, узрев, видимо, милицейские шнурки на ботинках Макса, а также галстук, китель, рубашку и, самое важное - погоны, расстроилась пуще обычного. Нервы у нее не выдержали, в долю секунды сократив расстояние между ними, она лягнула майора пониже живота.
  Это было неожиданным ответом, а, главное, очень болезненным. У Макса из глаз посыпались искры и сразу же полились слезы. Это чтобы пожара не было, наверно. Дверь в его кабинет захлопнулась, послышался звук сдвигаемого стола. Попытка забаррикадировать дверь.
  Макс, отдавая должное, отметил про себя исключительную меткость удара. Он полежал еще некоторое время, стараясь дышать глубоко и равномерно. Наконец, удалось встать на колени и осторожно перебраться на стул. Хороший же у него будет видок, когда к нему пропустят старину Юру Мартыненкова.
  Он достал мобильный телефон, но до Юры дозвониться не сумел. Впрочем, как и до кого бы то ни было. Обычный телефон тоже радовал слух постоянным сигналом "занято". Компьютерный "Скайп" тоже безнадежно неконнектился. Это могло значить только одно: что-то произошло за стенами этого заведения. А вариантов развития событий было много. От природного катаклизма, до внезапного президентского решения о запрете любой связи. Не говоря уже про всякие там террористические угрозы.
  Однако в городе было тихо, даже непривычно тихо. Так диверсанты и боевики не действуют. Они сначала бомбу взорвут, а потом бегать начинают, как тараканы, свирепо вращая глазами и постоянно выкрикивая про "акбара". Им внимание важно, результаты, по большому счету, никого не интересуют.
  Значит, природная аномалия. Проводная, так и волновая передача частотных модуляций заблокировалась, скажем, в результате чрезмерной солнечной активности. Протуберанец сорвался со своего штатного места, со скоростью света полетел к Земле и там, уже на исдохе, облагородил атмосферу, насытив ее озоном, а заодно вызвал магнитную бурю небывалой мощности. Скоро связь восстановится, некая общность политически грамотных людей, именующаяся просто и без уточнения - "ученые", дадут оценку событиям, стратегически обоснуют и одобрят действия госаппарата. По телевизору выступят все, кому не лень, а Жирик заявит, что это его парни нечаянно применили оружие специального назначения - "глушилку".
  Вот только, откуда же пыль взялась? Так и подмывает назвать: "звездная пыль". Да не пыль это вовсе, а просто мельчайший и твердый отстой, доставшийся прямо из воздуха под воздействием все того же протуберанца. Может, кристаллы кремния выпали в осадок. Скоро "ученые" об этом тоже ответят. Да мало ли что еще могут они наговорить? Снова про монголо-татарское иго вспомнят.
  Боль от ушибленного места потихоньку уходила, Макс, стараясь не делать резких движений, нацедил себе двадцать шесть с половиной грамм коньяку. Юра, когда придет, не обидится. Профилактика, не более того. Майор выпил, стараясь делать маленькие глоточки. Сразу вспомнился былой армейский товарищ Ваня Вонславович. Тот не умел вливать в себя зараз больше десяти грамм, а то и меньше. Какое бы пойло им в часть не носили алчные до халявного бензина хохлы, оно все равно выпивалось, рано или поздно. Лечили нервы, так сказать, а потом валялись в Ленинской комнате под нарисованными орденами и головами вождей. Ваня лечил нервы так, что закаленные товарищи отворачивались, едва тот подносил ко рту стопку. Вливая в себя термоядерный самогон единым махом, боевые друзья все равно потом вытирали проступившие слезы. Иван же, делая свои малюсенькие глоточки, даже не морщился. Хотя, казалось, зубы должны непременно раствориться, если их подольше замачивать в едкой алкогольной субстанции. Впрочем, к знаменитым Ванькиным вампирским клыкам это, наверно, не относилось.
  Макс совершенно отрешенно подумал, что нисколько не обижается на незнакомую девушку, так саданувшую ему в болевую точку. Деться ей некуда. В ментовку так просто не попадешь, тем более так просто не выйдешь. Но если она каким-то образом здесь взялась, то таким же образом обозначится человек, или группа людей, ангажировавших ее в святая святых властных структур. Разберутся, не маленькие. Жаль, конечно, что так ее напугал. Максу было несколько досадно от того, что он выглядит в форме настолько страшно, что совсем незнакомым людям, к тому же женского полу, просто невыносимо хочется ударить его промеж ног. "В лицо, что ли, били бы! Нет - лучше в грудь. Хотя идеальный вариант - в плечо", - думал Макс, уже даже и не рассматривая возможность другого развития событий при случайных встречах: когда никто никого не бьет.
  Юре пропуск подписан, скоро он подойдет, увидит смешную баррикаду около его двери, подаст голос. Удивится, наверно, изрядно.
  Тишина все-таки была необычной. Обычный фон большого города создавал некую глухоту, если его, вдруг, внезапно убирали. Об этом явлении Макс догадывался, базируя знание на рассказах товарища-однокурсника. Тот в давние времена служил пограничником где-то в Выборгском погранотряде. Зимой, как он говорил, проходя по периметру где-нибудь в лесной зоне, на расстоянии в добрую сотню километров от человеческих стойбищ (погранзастава - не в счет, там люди не живут, там они служат) при полном безветрии тишина стоит настолько идеальная, что через полчаса начинаешь слышать музыку. Сокурсник, к примеру, слышал Brothers in Arms легендарного Марка Нопфлера и его коллектива. Кто-то слышал какого-нибудь Киркорова или Сектор Газа. Все в зависимости от тонкости вкуса и воспитания. Но перед этим тридцать минут ощущение, что слух отказал. Так вот по молодости некоторые особо рьяные пограничники даже пытались обнаружить в приграничной полосе источник этой самой музыки, под понимающие ухмылки старослужащих. Находили, конечно, лосиный помет десятичасовой свежести, не имеющий отношение к нотному ряду, и предполагали, что этими звуками финский неприятель устраивает со своей территории провокации. Или концерт по заявкам.
  Макс перебрался в удобное кресло и задумался. В ушах, соответственно торжественности момента, а точнее - в голове, зазвучал на немецком языке давно почивший певец Falko.
  Майор с некоторых пор ловил себя на мысли, что отсчет времени ведет соотносительно выслуге лет и выходу на пенсию. Как и все менты, без исключения. Протрубил положенные года, получил пожизненное содержание - и зажил, как нормальный человек. Одна лишь маленькая неувязочка: нормальные люди потому и считаются нормальными, что жили по-нормальному. Макс, прекрасно отдающий себе отчет, что среди коллег по "цеху" так трудно найти порядочного человека, очень боялся, что и сам теперь такой же, просто не замечает. "С волками жить - по-волчьи выть". Подсчет лет до пенсии - тревожный звоночек. Все мыслят одинаковыми категориями.
  Правильный поступок - написать рапорт и уйти, пока не затянуло по самое немогу. Уйти в никуда, осесть на даче и читать немецкие детективы. Кое-какие деньги с той командировки в "горячую точку" пока еще остались. Зажить спокойно, ничего не делая, никому не мешая, затосковать и умереть.
  Действительно, чтобы быть Обломовым, надо с детства к этому готовиться, морально и физически. Вынести подобный "стресс" в среднем возрасте уже достаточно тяжело. Но ведь можно заняться чем-нибудь полезным! Организовать бюро переводов с немецкого - вообще-то беспризорных переводчиков болтается и без оных "бюро" много. Пойти работать по специальности - да кому же нужен великовозрастный специалист без опыта работы? Стать популярным писателем - так вакансии на писательство еще в семидесятых годах закончились.
  "У меня растет живот, скоро будет сорок, кем работать мне тогда, чем мне заниматься?" Сколько Макс ни думал, а оставался вполне стандартный выбор: магазинный, либо офисный охранник, слесарь по уборке внутреннего мира автомобилей, какой-нибудь вшивый юридический представитель в суде незнамо кого и неизвестно зачем, либо предприниматель. Открыть торговую точку и стать барыгой, как треть населения страны. Или ментом, как другая треть. Впрочем, Макс ухмыльнулся, он и так мент.
  Чем занимается неприкаянная последняя треть самой индустриально развитой страны - пес его знает! Майор глубоко вздохнул несколько раз, так глубоко, что даже закружилась голова. Он понимал, что это просто хандра, навалившаяся, казалось бы, беспричинно. Думать о будущем строго воспрещается, тем более, искать выход. В Белом Доме, или Белых Домах сидят стратеги, они не дадут пропасть. Жить надо сегодняшним днем. День прошел - и слава Богу.
  Вон, мудрый Коля Тесла настроил перспективных планов такое громадье, что был, практически, вычеркнут из всех учебников физики. Эдисон в наличии, электричество по проводам, постоянный ток и прочее, прочее. Доливо-Добровольский - тоже известен, потому что русский, правда, прожил большую часть жизни за границей. Маркони, опять же, пионэр в радио. И другие физики. И другие политически грамотные ученые.
  Ну, а что Тесла? Его идеями воспользовались и Эдисон, и Доливо, и Маркони, и другие политически грамотные ученые-физики. Чтобы компенсировать месяцы, проведенные в бесперспективных судах, Тесла позволял себе спать по два часа в сутки. Успеть надо было много, планы - на годы вперед. И что мы имеем на сегодняшний день? Реализованы идеи беспроводной передачи электричества? Подкаменная Тунгуска не в счет. Задействованы громадные энергетические резервы "эфирной субстанции"? Осуществляется беспроводная связь в любой точке Земли? Да мало ли что еще.
  За Теслой не могло угнаться ни одно государство. Важнее обогащаться на ресурсах, пока они есть. Когда их не будет, тогда и посмотрим. Технологии-то припрятаны и никуда не денутся. То-то автомобильные гиганты начали потихоньку избавляться от своих бензиново-дизельных производств, отдавая их в собственность китайцам, русским и прочим сырьевым базам. Пущай те потешат свои амбиции.
   А что бы случилось, если бы Никола принял приглашение на сотрудничество от Вовы Ленина? Переговоры-то велись, вот только окончились ничем, точнее памятной открыткой вождя мирового пролетариата с дарственной надписью.
  Макс потер виски ладонями: что нам Тесла? Он - сам по себе эпоха. Не скурвиться бы! А то мысли про ментовскую пенсию, будущее и перспективы. Тут недалеко и до включения в борьбу за две больших звезды на каждое плечо. Ладно, сейчас подоспеет умудренный опытом друг-товарищ Юра. Поговорим, подумаем.
  Хотя, сколько бы ни придумывал тем, важных для обсуждения с приятелем, да даже и с женой, никогда обговорить их не получалось. То язык не поворачивается, потому что неуместно, то внимание отвлекается на совсем другое, по большому счету пустячное. С Галей разговоры заканчивались радостью, истреблявшей все желания быть серьезным, с Юрой - некоторой косностью языка по причине удачно усвоенных организмом продуктов расщепления алкоголятов.
  Фалко в голове строго сокрушался про своего погибшего на Корейской (!) войне друга, "Kamikaze Capa", но резко замолк, будто его кто-то выключил. Все правильно, тишина прекратилась. Где-то в здании раздались крики, им вторили страшные вопли на улице. Потом где-то по лестницам забухала тяжелая обувь, стало слышно даже бряцанье железяк о перила. Так у них в отделении обычно никто себя не ведет. Словно при учебной пожарной тревоге во время эвакуации всего здания. Черт, но никаких сигналов-то не было.
  Макс на всякий случай вытащил из сейфа свой табельный пистолет.
   Стой, сука! - громко сказал кто-то в коридоре. Начал говорить что-то еще, но ему будто кляпом рот заткнули, решительно и ловко. Потом нечто как-то "влажно" шлепнулось о стену его кабинета, будто бросили мокрую простыню. Заскрипел по полу отодвигаемый стол, Макс изготовился для стрельбы. Конечно, если бы в рывком распахнутую дверь всунулась бородатая морда заплутавшего ваххабита, он бы выстрелил, нимало не смущаясь.
  Но этого не произошло. Майор не произвел ни одного выстрела, даже опустил пистолет, а потом оружие у него выбили. Стрелять было не в кого. Не в ковер же средних размеров, вброшенный ему в кабинет. Тот ловко пролетел мимо и врезался в рабочий стол. Макс снова хотел, было, повернуться к двери, но тут случилось нечто странное. Этот половик должен был осыпаться под стол и там замереть, но не тут-то было. Какой-то злобный плотник Урфин Джюс посыпал на него своим волшебным порошком, как в старой доброй детской книжке Волкова "Урфин Джюс и его деревянные солдаты". Коврик благополучно ожил и начал бросаться на всех, кого считал причастным в вытирании о себя, благородного, ног.
  Если бы не удалось заслониться подвернувшимся стулом, то получил бы Макс по лицу взбесившимся половиком. Пистолет принял на себя хлесткий удар одним из углов "ковра" и отлетел под окно.
  Но на этом нелепое противостояние не закончилось. Майор отбивался, как мог, стул скрипел и грозил развалиться по всем своим клееным составляющим. "Ничего", - успокаивал себя Макс. - "Еще три стула в наличии. И одно кресло. Отобьюсь как-нито". Однако "ковер" напирал со всей яростью: он взмывал почти к потолку, сжимался и распрямлялся, как пружина и не настроен был свести поединок вничью.
  Максу удалось перехватиться за новый стул, уронив на пол уже потерявшее три ноги седалище. Он решил пойти в наступление и начал бить стулом с двух сторон наотмашь. "Ковер" на это никак не отреагировал: морщился под ударами, отбрасывался назад на полметра, но непременно пытался броситься в атаку снова.
  "Черт, он неутомим", - думал Макс, тяжело дыша и мотая головой из стороны в сторону, чтобы пот не заливал глаза. Как назло, оказался он у окна, хотя стремился пробиться к двери, чтобы запереть монстра в кабинете один на один с нехитрой закуской и почти нетронутым коньяком.
  Положение складывалось отчаянное: он устал, "половику" - хоть бы хны. Единственный выход был в прыжке в окно. Спиной вперед, продавливая стекла, с третьего этажа. Что там под окном, майор не помнил. Может быть, мягкие кусты, может быть, изгородь, ощетинившаяся в небо остриями жал. Все может быть. Гадский "коврик", впрочем, тоже может прыгнуть за ним. Чего ему опасаться? Парусность большая, спикирует, как белка-летяга.
  Макс уже не бил своим, ставшим двуногим, стулом, он просто отпихивал наседающего противника. Чего-то неподготовленным сегодня вышел он на ринг, за что и придется поплатиться. Да и как тут подготовишься? Взбесившиеся "ковры" на дорогах не валяются.
  "Хоть бы Юра, что ли пришел!" - подумал майор и внезапно осознал, что стало легче. Сквозь пот было тяжело что-то разглядеть толком, но на стул давление стало определенно меньше. Да что там меньше - его не было совсем. Он смахнул с бровей всю накопившуюся в них жидкость, потом утерся рукавом и со вздохом облегчения блаженно опустился прямо на стол: подлый "ковер" сдувшейся грудой лежал на полу, над ним с клинком наголо стояла давешняя облившаяся кофе девушка. Проткнула, видать, тварь, она и обвалилась.
   Чего, опять бить по моему мужскому достоинству пришли? - спросил Макс, все также тяжело дыша.
  Девушка плотно закрыла дверь в его кабинет, убрала за спину в ножны диковинный меч, и сказала:
   Позвольте представиться: Саша Матросова, сотрудница негосударственного объединения "Дуга". Вы меня простите, ради Бога, я нечаянно.
   5. Саша Матросова миллион лет спустя.
  Метаморфоза была настолько внезапна, что Саша Матросова не могла пошевелиться несколько минут. Она чувствовала, как кофе из любимой дорожной кружки пролился на ее одежду, что позднее, когда высохнет, выразится в пятне. Она не любила неопрятность в гардеробе, к тому же столь стильном. В последнее время Саша привыкла к настоящему качеству и даже изыску, исключив из своего шопинга отечественные "бутики" и "торговые дома". Пошли они все в пень, все равно торгуют тем же китайским барахлом, только по заоблачным ценам.
  Кофе оказался не горячим, что также было странным - прошло-то всего ничего, как она вскипятила себе воду, думая попить по дороге. Да и место, где она сейчас была - совсем не дача.
  Стены, окна, шторы на окнах, даже стол, на котором она, оказывается, разлеглась, подмяв под себя сумку, где, помимо прочих полезных вещей, покоились клыки странного Куратора - все было насквозь казенным. Отвратительно казенным, как в милиции, или в дежурке железнодорожного вокзала.
  То, что на нее воздействовали загадочным психотропным "оружием", привезли в гнездо шпионов и сейчас будут выпытывать щекоткой Тайну третьей планеты - было глупо. Ничего не было. Была дача под Выборгом - теперь цугундер неизвестно где. Пыль везде и полуоткрытая дверь, самым зловещим образом медленно отворившаяся. Если бы в нее всунулся ужасный мертвец типа "зомби" и протянул алчущие живой плоти корявые руки, или, смущенно улыбаясь, стояли Шурик Степченков и Аполлинарий - она бы не удивилась. Но там был длинный мент в форме майора с открытым ртом. Он удивленно осматривал Сашу, задержав свой взгляд на мече, который так и оставался в ножнах за плечами.
  Она, извернувшись через голову назад, встала на ноги и быстро огляделась. "Черт, ботва какая-то", - подумала она. - "Зачем я здесь?"
   Почему Вы здесь? - словно читая мысли, поинтересовался майор.
  Саша ничего отвечать не собиралась, ей нужно было выработать стратегию поведения. А для этого, в первую очередь, понять, где она и что она. Поэтому решение пришло само по себе. Без всяких попыток оправдаться, она ударила прямой ногой любопытному менту под живот. Тот, крайне удивленный и разочарованный, упал обратно в свое помещение, откуда вышел до этого. Саша быстро подвинула ближайший стол, баррикадируя дверь. Смешное препятствие, конечно, но какое уж есть.
  Проворно пробежавшись пальцами по клавишам телефонов, обычного и рабочего, она убедилась, что со связью - полный порядок, нету ее. Звонки идут, но, скорее всего, в Нирвану.
  Она оценила выход из окна - третий этаж, желательно не прыгать. Зато улица за оградой из колючей проволоки под напряжением в сорок тысяч вольт - вполне Российская. По вывеске на ближайшем доме она прочитала: "Улица Дзержинского" - хорошо, что в сумке небольшой, но мощный бинокль. В наше время посреди городов только вполне определенные здания окружают себя вполне тюремными изгородями с вполне понятными целями.
  Тюрьмы разные, колонии и прочее тоже за колючкой. Чтоб никто оттуда не выбрался. Здесь-то какие цели? К чему они готовятся? "Ну, попробуйте сунуться, граждане-людишки!"
  Саша поняла, где оказалась, правда, не поняла, в каком городе. Ну а дом должен быть за номером "13". Вот бы она удивилась, если бы оценила всю иронию: этот дом действительно имел адрес "Дзержинского, 13".
  Она осторожно приблизилась к двери в коридор. Такое ощущение, если судить по следам пыли, что дверь эта была очень долгое время в открытом положении, лишь совсем недавно прикрывшись. Может, одновременно с ее пробуждением. На ум пришло сравнение со старой доброй книгой Филипа Хосе Фармера "Пробуждение каменного бога". В ней человек очнулся после неизвестного количества лет в неизвестном месте и в неизвестное время. Что-то там случилось с катастрофой.
  Черт! Саша даже остановилась. Три недели не было Радуги. Конец света, который предрекали подряд несколько сотен лет, из байки мог стать вполне реальным. Неужели это случилось? Хорошо, что дочку успела к родителям отвезти. Папа с мамой - кремни, они ни Машеньку, ни себя в обиду не дадут.
  Саша решила, что первоочередная задача - выбраться отсюда. Надо же, попала в очень неудобное для выхода здание. Лучше бы в театр, на премьеру Виктюка - там из зала исчезнуть можно незамеченной, одной из многих. А еще лучше бы... А еще лучше бы никуда не попасть. Пусть бы все было, как было.
  Но выходить как-то надо, потом искать возможность добираться до дома. Стоять можно сколько угодно, скоро тот майор очухается и придет арестовывать.
  В коридоре было пустынно, если не считать разные всякие кителя с погонами и без, ботинки-берцы, фуражки с кокардами, и еще какой-то специфический милицейский гардероб, сваленный почему-то прямо посредине прохода. Саша автоматически посмотрела номер помещения, откуда она только что вышла: 312. Тишина стояла полная, только откуда-то снизу доносился еле улавливаемый то ли кашель, то ли лязг. Куда народ-то весь подевался?
  Да вообще-то народом здесь и не пахнет. Чины сидят в своих кабинетах, чешут затылки, соображают. Это на третьем этаже, элитном. На втором погоны рангом пониже ждут распоряжений, курят, пишут бумаги, сверяясь с ССП (общечеловеческим) - Сводом Сволочных Правил - строят козни. На первом же всякая сержантская шелупонь изображает рвение и желание. А в доте сидит какой-нибудь дежурный старлей и скучает - телефоны-то не работают. Рядом кроссворд с каракулями, желтый уже от своего великого возраста и не отгаданный. Эрудиции не хватает. Откуда же ей взяться, если в обязанности не входит и не способствует служебному росту?
  Через все эти этажи предстояло пройти Саше с сумкой в руке и мечом за плечами. Сюда бы Шурика с его навыками по отводу глаз! Но тот, будучи дежурным по "Дуге", поди, и не заметил ничего. Из их офиса просто так не исчезнуть. Сидит, себе, и изучает кельтское судебное производство.
  "Воротник Моранна", к примеру, душил судей, если те выносили несправедливые решения. Но судьи после напяливания на себя божественного "воротничка" заканчивались даже у друидов, а без них - никак. Так древние друидские адвокаты считали. Порешили пойти естественным путем: изобрели "Котел Правды" - сосуд такой из серебра и золота. Ставят его на огонь, заливают водой и сидят ждут. Забулькал кипяточек - руку в него! Да не друидо-судейскую, а несчастную кельтско-гражданскую. Из тех дурачков, кто пришел искать справедливости. "Не боись", - говорит друид в мантии. - "Если ты прав - ничего с тобою не будет. Ну, а не прав - обожжешь свою драгоценную конечность. Тоже ничего страшного - рука тогда тебе больше не понадобится". Или аналогичный метод с "Железом Лухти", только вещую железяку нагревают до белого состояния. То-то Цезарь, который Юлий, потешался. У них-то, римлян - Римское Право.
  Ну вас в пень со своим судопроизводством, сказали пикты и бриты. Пошли на север и давай истреблять кельтов. Пригласили ирландцев, те спели "Greensleeves" и увлеклись борьбой. До сих пор борются. "Воротники Моранны" ищут. Почитали бы про Новгородскую Правду, да не ту, что в учебниках истории для пятого класса. А ту, что на сродственном языке для многих кельтов была, только почему-то изданную по грамматическим правилам задолго до Кирилла и Мефодия на берегах Волхова. Какая, нахрен, грамматика у людей, царапающих берестяные грамоты? А такая: если есть письменность - есть правила. Даже у шумеров с их клинописью. На то она и письменность, что ей учат! А вы говорите: Кирилл и Мефодий.
  Саша спустилась на второй этаж. У стены поблизости стояла женщина и, закрыв лицо руками, беззвучно рыдала. Только плечи содрогались от плача.
  Конечно, можно было просто пройти мимо. Наплачется гражданочка и успокоится. Но оставлять за спиной незнакомку, пусть даже и поглощенную самой собой не хотелось. Чему учат компьютерные игры и фильмы-ужастики? Саша не увлекалась ни тем, ни другим, но представление имела. Не человек это плачет, а твоя судьба. Отвернешься спиной - судьба твоя и решится.
   У Вас какие-то проблемы? - спросила она, очень неохотно подойдя ближе. Что поделать, не все поступки приходится совершать, исходя из своих желаний.
  Женщина вздрогнула - уж очень бесшумно старалась ступать Саша - оторвала от заплаканного лица руки и проговорила несколько слов на непонятном языке. То ли на чешском, то ли на словацком. Потом конвульсивно вздохнула, как маленький ребенок, и поправилась. Она уже, вероятно, успела понять, где она и что она.
   У нас у всех проблемы, - сказала она с характерным для землячки хоккеиста Яромира Ягра произношением. Была женщина не совсем юной, стало быть, застала время обязательного школьного изучения русского языка. - Я пребывала на семинаре в Лувре - и вот я здесь.
   Лувр - это Париж, - добавила она поспешно.
   Я знаю, - кивнула головой Саша. - Пошли, что ли, на выход?
   Да, - согласилась та. - Но внизу много пыльных людей в форме. У них у всех такие зверские лица. Это тюрьма, русский ГУЛАГ. Нам отсюда не выбраться.
   А здесь что? - Саша обвела до сих пор остающийся пустынным коридор. - Никого нет?
   Я только в одну дверь заглянула - там люди сидят. Тоже в форме. Но они, как в ступоре. Смотрят друг на друга, хлопают глазами и молчат.
   Надо идти, совсем скоро эти люди начнут покидать свои рабочие места, тогда нам может несдобровать.
   А, может, сдобровать? Вдруг, они помогут? Вдруг, они что-то знают?
   Помочь Вам сможет только Ваше посольство, - сказала Саша, приняв решение спуститься на первый этаж по какой-нибудь другой лестнице, максимально далекой от "парадной". Женщина, встреченная ею, потенциальной опасности не представляла. Пусть она сама решает, что делать.
  Саша пошла прочь, держась стены. За закрытыми дверями кто-то вяло переговаривался, кто-то хлопал дверцами шкафов, кто-то скрипел стульями. Еще пара минут - и народ потянется из своих кабинетов. Телефоны-то не работают. А информация нужна всем.
  Женщина все-таки решилась идти за ней. Уже на лестнице она тронула Сашу за рукав:
   Знаете, я по профессии лингвист. Кельтские языки изучаю. Почему-то вспомнился отрывок из эпической поэмы "Битва при Маг Туиред". Вы послушайте, это очень важно. Я и на русском знаю в переводе Шкунаева.
   Поразительно, я как раз недавно про этих ваших кельтов размышляла, - обернулась она. - Были ли кельты готами?
   Понимаете, какое дело. Кельты - это же не один народ. Это общность народов. И языки у них разные. Культура одна, мифы похожие. Даже Бог был главный. Нет, конечно, имелись и божки рангом пониже. Но сами понимаете, в ранг "святых" тогда не вводили, просто объявлялись "богами" в знак признательности. Та же богиня Дану. Так вот, Богиня войны в этой самой битве говорила:
  Не увижу я света, что мил мне.
  Весна без цветов,
  Скотина без молока,
  Женщины без стыда,
  Мужи без отваги...
  Леса без желудей,
  Море бесплодное.
  Лживый суд старцев...
  Станет каждый предателем,
  Каждый мальчик грабителем...
  Дурные времена.
  Женщина замолчала, ее глаза вновь наполнились слезами. Она печально закивала головой и как-то извиняюще развела руки в стороны.
   Это конец света, - сдерживая вновь готовые вырваться рыдания, сказала она. - Мы его заслужили. Очень печально. Мы получили свой Маг Туиред.
  Саша не удивилась, только вздохнула. Чуть пожала женщине предплечье и продолжила спускаться вниз. Что же, Рагнарек у каждого свой. Не обязательно быть мертвым, чтобы в нем участвовать. Обязательно - выбрать свою сторону.
  Первый этаж бурлил: люди переговаривались, получали из оружейки амуницию и автоматы, пинали в возбуждении стены. Самое время, чтобы предстать пред ними двум достаточно беззащитным женщинам.
  Здесь выход был закрыт. В принципе, конечно, можно было попытаться невозмутимо, вежливо раскланиваясь направо-налево, проследовать до вертушки, махнуть ручкой и выйти. Но успешность этой авантюры вызывала большое сомнение. Все равно, что пройти домашнему коту сквозь разлегшуюся на окраине города стаю собак. Может быть, кто-то и не обратит внимания, но их там, заряженных на агрессию, все-таки приличное количество. Кто-нибудь обязательно задаст свой роковой вопрос. В общем, идти прямиком очень не хотелось. А другой дороги из заведения не было.
  Саша жестами показала: здесь - каюк, надо двигаться обратно. Выжидать удобный момент, прятаться, записаться на прием к начальнику милиции, в конце концов. К несчастью весь дом оживал.
  Они миновали второй этаж, когда с первого раздался крик: "Угроза вторжения на территорию!" Так иногда кричит уличная шпана, не вдаваясь в изящество, но безвариантно по сути - "наших бьют". Сейчас же затопали, одетые в форменную обувь, ноги, захлопали двери и несколько глоток взревели: "На!" Им ответом послужил дикий вопль страха и боли - не только животное, но и человек способен издавать вой безнадежности и отчаянья.
  Мимо застывших женщин пробежал пузатый человек, пытающийся на ходу напялить на себя портупею с кобурой. Глаза его горели азартом охотника, мыслями он был в гуще побоища перед входом в управление. На втором этаже двери тоже защелкали замками, выпуская средний руководящий состав.
  Саша жестом поторопила исследовательницу кельтов подниматься выше. Она надеялась, что более вальяжное начальство не снизойдет до оголтелого рукопашного боя. Будет советоваться, размышлять, как бы прикрыть свои задницы, примет соответствующие решения и никуда не тронется от прохладных кабинетов, чая и коньяку. Во всяком случае, до тех пор, пока имеет место неразбериха.
  Они вышли в коридор, но не совсем в удачное время. Какой-то случайный старший лейтенант, то ли адъютант, то ли просто по служебной необходимости задержавшийся у боссов, вывалился им навстречу. Задача ему была поставлена вполне ясная: выяснить ситуацию. От этого уши и щеки его горели пунцовыми пятнами, глаза блестели, как у нанюхавшегося ацетона подростка. "Ему и страшно и смешно, а босс грозит ему в окно". Служебное рвение занимательно тем, что оно распространяется во все стороны в поисках объекта своего приложения. Две незнакомые женщины с тревожными глазами не могли остаться незамеченными.
  Старлей с позаимствованной дубинкой в руках (не будут ему, право слово, выделять личное табельное оружие начальства - пусть свое изымает с оружейки или сейфа) летел к своему служебному росту (или падению - в зависимости от результатов) с низкого старта. Неправильность гражданских лиц без наручников, без сопровождения была очевидна. Они тут лишние. Стало быть - потенциальные злоумышленники.
  Старлей, ловко крутанув своей дубинкой в руках, нанес удар ближайшей женщине. К счастью для Саши, это оказалась не она. Она бы тоже не успела никак среагировать, слишком уж малым было расстояние. Ее былая собеседница, дернув головой, на которую пришлась вся агрессия мужчины в форме, даже ничего не сказала. Изо рта у нее потекла струйка крови, глаза закатились куда-то под лоб, и она рухнула на грязный пол.
  В следующий миг Саша метнулась к двери с номером 312, слыша за спиной злобный окрик: "Стой, сука!" Она не потеряла голову, она даже не потеряла сумку. Ей нужно было несколько секунд, чтобы достать Пламя, тогда можно было достойно встретить взбесившегося старшего лейтенанта. Тот пытался вбежать следом, подбадривая себя крепким мужским словом, но осекся на полувздохе - ему словно кляп в рот запихали. Саша увернулась от какого-то ковра, брошенного в нее с коридора, тот влажно впечатался в стену.
  Достать меч она не успевала, поэтому толчком ноги отодвинула стол, мешавший доступу в другое помещение, и открыла нараспашку дверь. Как она прекрасно помнила, там находился высокий мент, что позволяло ей думать: "Это должно отвлечь лейтенанта". Сама, отступив за шкаф, попыталась спрятаться. Получилось плохо, как в детском саду при игре в прятки.
  Секунда миновала, но старлей в проеме не появился. Вообще никто не появился. Только в открытом ею кабинете раздавались звуки какой-то возни. Она огляделась: рядом никого и ничего. Ни человека, ни даже брошенного в нее с тайным умыслом мокрого коврика. Саша выглянула в коридор, уже имея в руке клинок в положении "наголо". Там тоже было пока пустынно. К сожалению, тело несчастной посетительницы Лувра, так и оставшейся лежать у самого выхода на лестницу, уже попадало под категорию "никого нет". Только на полу валялся мешок, коего раньше здесь не было. Мешок не казался пустым. "Просто вечера на хуторе близ Диканьки".
  Зато злобный старший лейтенант, умело обращающийся со своей дубинкой, куда-то задевался. Был, да сплыл. В мешок, что ли залез? "Точно - Диканька".
  Она осторожно, стараясь сохранять максимальную устойчивость, словно ниндзя из фильмов, пошла на звуки возни. Заглянув в кабинет, чуть в обморок не упала: майор самозабвенно боролся с "ковриком". Картина, достойная "Оскара" на фестивале "Белая Горячка". Что характерно - мент проигрывал.
  Саша легонько провела лезвием своего Пламени по задней половине наседающего на майора "мешка", тот, как сдутый шарик, незамедлительно обвалился под стол. Сквозь образовавшуюся прореху вывалилась какая-то требуха: то ли кости, то ли свалявшаяся в комья пегая шерсть.
   Чего, опять бить по моему мужскому достоинству пришли? - спросил майор, тяжело дыша.
   6. Бен Стиллер миллион лет спустя.
  На Бена Стиллера, стоящего в халате с бутылкой "Jack Daniel's" в руках, обрушились необычайное количество разнообразных звуков. Со всех сторон и направлений. Словно он на сафари, да все компаньоны, не дожидаясь его, уехали к ближайшему кемпингу жарить подстреленного носорога и пить виски со льдом. Единственное разногласие с этим ощущением было то, что еще секунду назад он одиноко стоял у лазурного бассейна, предвкушая добрый глоток хорошего напитка, чтобы потом вызвать машину и добраться домой.
  Вокруг него вздымался до небес великанский лес, вокруг него щелкали неведомые животные, цвиркали неведомые птицы, потрескивали неведомые кусты. Бен Стиллер, в меру циничный, но без всякой меры остроумный, сразу же решил: "Раз такое дело, значит, я умер. И это все райские кущи". Радоваться этому не стоило, огорчаться - уже не имело никакого смысла. Оставалось только ждать, когда же к нему спустится ангел и поведет его, куда положено вести.
  Однако легкий треск, приближаясь, готовился перерасти во вполне зловещий. Как-то не верилось, что ангелы передвигаются столь грузно. У них же крылья имеются, им трещать валежником ни к чему. Взмахнул - и порядок, через Ниагару, положим, перелетел.
  Бен поплотнее запахнул купальный халат, хотел, было, упрятать бутылку прямоугольной формы в карман, да передумал: не приспособлены некоторые махровые вещи к переноске полуторакилограммовых тяжестей. Резиновые тапочки не очень удобны, чтобы ходить в них по лесу. Босиком бегать по опавшим иглам, бестолково разбросанным шишкам, перепрыгивая звериный помет и муравейники, еще хуже. А треск приближался. Равномерный и могучий, как от бульдозера с самым лучшим в мире глушителем "Silence Motion".
  Бен поторопился убраться подальше от монументальных кустов и, прислонившись к шершавому стволу хвойного дерева, то ли сосны, то ли секвойи, принялся наблюдать. Ждать пришлось совсем недолго.
  Кусты расступились, и в образовавшуюся прогалину выехала серая гора, величиной со слона, или, даже двух слонов. Больше всего это существо напоминало слизняк, только очень огромный. Три метра в высоту, усики-пеленгаторы, дырка во "лбу", закрытая мембраной - все путем, все, "как у людей". Только отчего же эта скользкая тварь разъездилась здесь, как у себя дома?
  Бен почувствовал очередное озарение, нередко приходящее к нему еще со времен обучения актерскому мастерству. Наверно, это он уменьшился, а все вокруг оставалось прежним. Поэтому-то и лес вырос, и улитка стала величиной с динозавра. Тем временем, на спину спокойно ехавшего по своим делам слизняка спрыгнул кальмар.
  Величиной он не превышал собаку, на концах щупалец были когти, по одному на отросток. Странно как-то видеть морского жителя посреди суши и зарослей. Кальмар прыгнул дальше и, ловко ухватившись за подвернувшийся сук, кувырнулся в воздухе. Этаким образом он передвигался с ветки на ветку. Но далеко покувыркаться ему не удалось: какая-то кошка с вытянутой мордой взмыла неизвестно откуда-то, схватила кальмара за голову и была такова неизвестно куда.
  Нет, вряд ли где-то существуют такие микроскопические паразиты, похожие на ненормальных зверей: лапы, хвосты, зубы. Бен отмел идею своего уменьшения. Зато пришла гораздо более неприятная мысль: как же тут выжить-то? Как и положено в безлюдном лесу мир животных активно кушает друг друга. Есть Бен пока никого не собирался, но и самому попасть к кому-нибудь на зуб решительно не хотелось.
  В крайнем случае, можно было стукнуть по башке агрессивно настроенной твари бутылкой виски. Лучше бы пустой, конечно, тогда она не разобьется, но выливать благословенный напиток просто так рука не подымалась. Выпить все - тогда сделается не до борьбы. И себе-то по голове не попадешь.
  Бен Стиллер снял уже достаточно много фильмов, в том числе и один про джунгли - "Солдаты неудачи". Но, ни актерский, ни режиссерский опыт выход в создавшейся ситуации не подсказывали. Черт, если он и вправду умер, то почему на том свете столько забот о выживании?
  На него пока никто не обращал внимания, не подбегал, обнюхивая и виляя хвостом, чтобы откусить пол ноги, не зарился, так сказать, на дармовщинку. Бену захотелось все-таки хлебнуть виски, но он пересилил себя: мало ли зверье, никак не реагирующее на его запах, потеряет голову от паров алкоголя и настоятельно предложит поделиться. Но и стоять под деревом до второго пришествия тоже было нецелесообразно.
  Он обратил внимание, что след, оставленный слизняком, не торопится оживать поднимающейся травой, выпрямляющимися сучьями кустов и какими-то жучками-паучками, приходящими в себя после жестокого наезда. Внутри этого следа жизнь не спешила восставать, наоборот, все более как-то ссыхаясь. Объяснение могло быть одно, может быть, два, или даже три. Но Бен видел только единственный правильный ответ: слизь улитки вредна для здоровья, во всяком случае, тем, кто предпочитает скакать по лесу босиком.
  Он осторожно отлепился от дерева и, преодолев тридцать пять футов (да, ладно, чего уж там - десять метров), глубоко вздохнул и вступил на полосу обожженной земли. Сделав несколько неуверенных шагов, попытался усмотреть следы разложения на подошвах своих прекрасных резиновых бассейновых тапочек. Рискуя потерять равновесие, Бен ничего отвратительного не заметил и пошел вперед по "wild and winding road, that leads to your door" (Beatles), или воображаемой желтой кирпичной дороге. Хотелось верить, что никакая напасть (слово - существительное, не глагол) не решится нарушить табу и, извозившись в улиточном дерьме, не свернет шею беззащитному человеку в расцвете сил и махровом халате.
  Действительно, он прошел уже почти полчаса, никто до сих пор не пытался любопытствовать. Бен даже начал задумываться, не переставая однако крутить головой по сторонам. Как ни странно, он не пытался размышлять, куда же его выведет эта сопливая стезя. Он совершенно отрешенно, будто со стороны, вспоминал свою жизнь.
  Школа актерского мастерства была для него интересна, но актером он себя не видел. Ему было интересно глумиться над снобизмом и пижонством звезд экрана перед аудиторией. В свое время шутками перед зрителями промышлял и Джим Керри, долговязый очень печальный, когда не на камеру, парень. Бену повезло, его шоу на ТВ было отмечено даже наградой МТВ. Вполне заслуженно, хотя, как он подозревал, многие пограничные остроты были не совсем поняты аудиторией. Шоу вполне закономерно прикрыли, игнорируя достаточно большую популярность. Прочие проекты тоже раскрутить не удавалось. Спасибо отцовским деньгам, а также тому, что он все-таки успешно закончил курсы по программе Михаила Чехова. Эта школа, основанная русским, по праву считается лучшей в мире.
  Забавно, что в самой России актерское мастерство, бывшее некогда на таком высоком уровне, стало заурядной школой выжимания из себя, любимого, слезы, или изображения гневного возмущения. Впрочем, этим грешат все, особенно любующиеся собой молодые актеры и в Голливуде, и в Лондоне, и в Москве. Поэтому и не получается настоящих звезд из подающих надежду. Попробуй-ка изобразить обиду так, как это делает великолепный Эдам Сэндлер, или состроить такую рожу, кривляясь искренне и без стеснения, как это может Джек Блэк, старый друг и верный партнер.
  Тут на плечо Бена прыгнул кальмар. Точнее, попытался прыгнуть, но он встретил его уже на подлете, ударив-таки полной бутылкой виски. Бутылка, к счастью, не разбилась. Да и кальмару, похоже, было не очень больно. Его, не особо-то и тяжелого, если судить по отдаче, отбросило немного в сторону, где уже открыла рот длинномордая кошка. Откуда она взялась - неизвестно, словно из-под земли. Ловко перехватила несчастного кальмара за голову, но исчезнуть не поторопилась. Она внимательно смотрела на Бена, не отводя взгляд. Спасибо, хоть не принюхивалась. Запах кальмара, наверно, перебивал все прочие ароматы.
   Что ты смотришь, тварь? - закричал Бен. Он тоже смотрел кошке прямо в глаза, понимая прекрасно, что это - вызов, это - агрессия.
  Кошка ничего не ответила, только взгляд ее стал тяжелым, словно бы обиженным. Но не той обидой, когда можно уйти, утирая слезы отчаянья, а той, когда в ответ хочется свернуть шею.
   Ну иди сюда, киска! - опять заорал Бен. Сам-то он прекрасно понимал, что кричит так просто от страха. Он поставил себе на макушку бутылку, придерживая ее одной рукой. Кошка удивилась и одним прыжком исчезла куда-то, не забыв при этом своего законного кальмара.
  Бен облегченно вздохнул и пошел дальше, не снимая бутылку с головы. Он помнил, что старые добрые Земные гиены никогда не нападают на животное выше их самих. Поэтому пигмейские детишки всегда носят с собой какую-нибудь палку, гуляя по пустыне в сотне километров от дома - всегда можно приставить к голове и поразить встретившуюся гиену своим ростом. Та, конечно, посмеется, но напасть побоится.
  Актер шел уже достаточно долго, вокруг не было видно ни следа присутствия человека. Улитка где-то впереди перла бульдозером, делая дорогу и отгоняя с пути хищников. Кальмары на плечи больше не прыгали, даже жаль. Можно было попробовать кого-нибудь из них захватить в плен, убить и съесть в сыром виде. Кушать стало хотеться как-то несерьезно. Последние пятьдесят лет проблема питания вообще отсутствовала, как таковая: можно было хоть каждый день объедаться устрицами и упиваться шампанским. Оставалось сожалеть, что пошел плавать в бассейне натощак, не перекусив за целый день как следует. Черт, знал бы такую ситуацию, собрался бы перед заплывом как подобает: рюкзак еды, рюкзак оружия и рюкзак одежды.
  Между тем начало смеркаться. Безусловно, идти всю ночь, зная конечную цель - это верно. Но даже слизняк-гид сбавил свою скорость, и уже прослушивался достаточно отчетливо своим треском сучьев.
  Бен решил, что ничего не изменится в этом мире, если он попытается заночевать. Сделать себе гнездо из травы под деревом и завалиться спать. Набежит злобный зверь - что же поделать, будем биться голыми руками, палками и бутылками. Самое тяжелое, как оказалось, было сделать шаг в сторону от едкой дороги.
  Наконец, когда стало уже совсем плохо видно, он решился. Облюбовал корни ближайшего дерева, насобирал травы с листьями и каким-то мхом, проинспектировал подошвы своих резиновых тапочек, и завалился, старательно запахнувшись своим халатом. Не выдержав, свернул-таки голову с бутылку и с наслаждением сделал хороший глоток.
  Где-то между высокими кронами заблестели звезды. Бен, конечно, себя специалистом в астрономии не считал, но увиденные созвездия показались ему незнакомыми. Он сделал еще один глоток и вообще перестал узнавать ограниченный макушками "сосен" рисунок. Можно было, вне всякого сомнения, забраться на самый верх дерева, обозреть весь горизонт, а также проверить наличие, положим, Кассиопеи или Пояса Ориона, не говоря уже о Полярной звезде, что, как известно, всегда на севере. Идея очень разумная, но тем человек и отличается от обезьян, что очень даже легко может по ходу своего карабканья сверзиться вниз, превратившись через несколько счастливых моментов невесомости в мешок костей и мяса. Особенно это относится к жителям Нью-Йорка, где теперь достаточно редко встречаются люди, лазающие по деревьям.
  Чувство голода притупилось, к его полному удовлетворению. Бена начало клонить в сон, но некоторые мысли продолжали безумно метаться в голове. Одна, что надо обязательно найти север, была самой настойчивой. Бен даже вспомнил свое бойскаутское прошлое: если нет компаса, а стороны горизонта требуют немедленно обозначить себя, то можно обойтись подручными средствами. Например, взять обычную иголку из стали, какими зашивают дырки все уважающие себя портные и бездомные, и ожесточенно потереть ее о шелк. Обычно из шелка делают парашюты, но если его нет под рукой, то годится добротное и эксклюзивное шелковое белье марки H & M. Потом, подготовленную таким образом иглу, опустить на кусочек листика, а тот, в свою очередь, поместить на любую спокойную водяную поверхность. Каплю росы, для чистоты эксперимента. И вот, пожалуйста, получите острие иглы, упирающееся в север.
  Только где взять парашют - его же сюда не с самолета выбросили. Аналогично - плавки, даже с американским флагом во весь зад, со всеми натяжками едва ли годятся под заменитель шелка. И самое важное - где взять чертову иголку?
   Где? - закричал Бен во сне и открыл глаза.
  Он полубессмысленно огляделся по сторонам и повторил свой вопрос:
   Где?
  Никто, конечно, не ответил. А ночь уже миновала. Он обулся в свои замечательные ядо-отталкивающие тапочки и пошел по следам слизняка. Лес переговаривался на все доступные ему языки, то есть, шумел всем, чем мог шуметь. И ничего путного услышать было нельзя. Разве только родной голос родного желудка, требовавший свою порцию топлива. Не виски, конечно, а стакан апельсинового сока, кофе со сливками и гамбургер, чисбургер или даже сандвич. Или хотя бы кусок хлеба с водой. Но ничего не было, хоть тресни.
  Впрочем, из большого лопуха Бен, плюнув на условности, напился росой. Потом таким же образом умылся и ощутил в себе желание жить.
  То, что его ночью никто не съел, не говорило ничего о том, что им побрезговали. Прочитав в детстве Фарли Мак Гилла Моуэта, он уяснил для себя, что волки редко нападают на людей. Им легче и интереснее лопать больных и слабых оленей и мышей. Другие хищники тоже предпочитают не связываться с незнакомой и крупной дичью: мало ли что? Не бросаются же львы на первого подвернувшегося им слона в десять раз больше их самих только потому, что жрать им хочется. Можно и бивнем в глаз получить.
  Это, что касается тех зверей, что мозгом наделены. Кальмары или слизняки вряд ли утруждают себя размышлениями. Вполне вероятно, что в этом лесу имеются подобные им разновидности, реагирующие на движение, тепло тела или запах страха. Так что, как ни крути, а выбираться к цивилизации, или при отсутствии таковой, к ближайшему водоему просто необходимо. Иначе не выжить. Рано или поздно сожрут и не подавятся.
  Бен поколебался-поколебался, метров триста, да и сошел с дороги. Искать иглу и шелк он, конечно, не стал. Пригляделся ко мхам на деревьях, предположил, что раньше, в доброе скаутское время, можно было определить север по количеству этого самого мха. Он покружил вокруг ближайшего ствола сначала в одну сторону, потом в другую, мысленно сопоставив себя с собакой, собирающейся метить территорию. Никакой разницы в густоте, яркости и проплешинах не обнаружил. Только изловил кальмара, свалившегося прямо под ноги.
  Отбросив ложный стыд и кокетство, приложился изворотливым головоногим о дерево, потом еще и еще раз. "Сосна" не рухнула, а кальмар успокоился, хотелось верить - навсегда. Но тут же на ум пришел былой боевой опыт: где кальмар - там и кошка. Бен без колебания бы расстался с добычей, пусть забирает прожорливая тварь, прислонился спиной к стволу и приготовился скинуть тушку прямо зверю в пасть. Но кошка не появилась, то ли спала где-нибудь, то ли кальмаров и без этого хватало.
  Артист древесным сучком с трудом проковырял в добыче дырку, потом, меняя свои орудия труда, выдрал себе полоску мяса. Он, конечно, знал на вкус, что бы это было в прошлое время, но вкусовые рецепторы решительно отвергли сравнение с "сифудом". Морем мясо не отдавало ничуть. Скорее - кроликом, жилистым и жестким. Бен мысленно извинился перед своим желудком и истрепал тушку на нет. Живот прекратил урчать. Видимо задумался, как бы переварить новое блюдо без специй и соли. Во всяком случае, блевать не захотелось.
  Кальмар при более близком знакомстве оказался с четырьмя развитыми щупальцами и двумя - так себе. Клюв имелся, им он трескал по башкам животных поменьше, птичек там разнообразных, мышек. Пока Бен вгрызался во все полезное мясо, мимо прыгало немало собратьев поглощаемого кальмара. То ли он начал обращать внимание не только на неживую природу, то ли вступил в рассадник головоногих. А раз такое дело, то здесь обязаны кормиться не только артисты с города-героя Нью-Йорка, но и опасные хищные твари.
  Бен двинулся обратно по направлению оставленного улиточного тракта, чтоб более-менее безопасно преодолеть опасную зону. Пока он шел, отмечал про себя, как юный натуралист, что кальмары прыгают с дерева на дерево подобно цирковым акробатам, но не так уж редко падают на землю. А вот с травы им удается взмыть всего лишь на полметра - четыре щупальца не приспособлены, чтобы бегать, как собаки. Иначе, интересные бы собаки получились!
  След слизняка все никак не находился, и Бен без особого удивления понял, что заблудился. Вообще-то было забавно: блуждая по незнакомому лесу снова заблудиться.
  Иногда ему начинало казаться, что слышатся выстрелы, иногда - даже крики. Но не стоило тешить себя тщетными надеждами: чем сильнее вслушиваешься - тем больше шанс услышать, что душа пожелает. Хоть концерт "Van Hallen". Впрочем, Бен Стиллер начал уставать, то есть удивиться чему бы то ни было уже не мог. Не каждый день звезды Голливуда болтаются по дремучему лесу второй день кряду.
  Хотелось ему прийти, положим, к английскому Стоунхенджу - вид камней, расставленных кругом, произвел на него впечатление, когда он на прошлой неделе летал по делам в Лондон. Говорят, это место в древности было устроено для поклонения северному богу Аполлону, иначе говоря - гиперборейскому богу. И каждые девятнадцать лет Аполлон навещал своих почитателей. С какой целью - неведомо, может, подарки раздавал, автографы, или выяснял просьбы. Почему 19 лет - да пес его знает, что-то с обращением планет. (Вообще-то каждые девятнадцать лет затмения случаются, это даже вавилонские жрецы знали. Эх, Стиллер, память подводит! А еще скаут!) Приходили из-за моря с крестом "финны" - "белые" по-кельтски, втыкали в землю свои мечи, "белые", опять же - "findias", с клеймом "Ульфберхта" и беседовали с друидами. А филиды подслушивали и потом пересказывали народу байки про героя Кухулина, такого же Каукомъели, как в стране Калевалы. Было это на самом деле, или нет, Бен Стиллер не знал, но после своего фильма "Ночь в Музее" к истории начал относится с пониманием. Что было раньше? Уж, во всяком случае, не то, что пишут в популярных учебных пособиях.
  Он обошел очередную длинную, как пролет моста, корягу, минул пару громадных деревьев и увидел куцую избушку. Без окон и дверей, зато с крышей и человеком, сидящим поодаль. Человек был светловолосый и большой.
  Бен Стиллер подошел поближе и спросил в никуда, опустив очи долу:
   Почему на самом донышке бутылки виски Jack Daniel's from Tennessee нарисовано 68? Может быть, 89?
   И протянул бутылку первому homo sapience, встретившемуся ему на пути.
   7. Случай с Шуриком Степченковым.
  Тем временем Шурик, администратор и несчастная украинская продавщица занимались своими делами: Шурик встал из-за стола, где только что изрядно, но безвкусно перекусил, администратор собиралась выключать телевизор, а девушка горько плакала.
   Позвольте, - сказал Шурик. - У вас тут в зеркале изображение было. Я точно помню.
  Администратор отвлекалась от чарующего телевизионного зрелища, где три карлика, визжа и хохоча, тузили друг друга. Она не стала давить на кнопку пульта, просто выдернула вилку из розетки и подошла к замечательному зеркалу. Впрочем, теперь это зеркало не было более ничем не примечательно - пустое, если не считать унылого пыльного пейзажа зазеркалья и усталого лица женщины, что-то выглядывающего там.
   Действительно, - согласилась администратор. - Рожа эта куда-то подевалась. Жаль. Молодежь валом валила сфотографироваться.
  С улицы очень приглушенно раздались крики. Потом хлопнул одинокий выстрел. Шурик осторожно выглянул, но сразу же закрыл дверь за собой.
   Извините, у Вас имеется какой-нибудь другой выход? - спросил он администратора.
   Во двор, - кивнула та головой. - Да только, какая разница - все равно на ту же улицу попадете. Двор-то - непроходной колодец. А что там происходит?
   Ничего особого, - ответил Шурик. - Или это начались антиглобалистские учения, или власти, не дожидаясь беспорядков, решила подавить возможные очаги их возникновения.
   Как это? - удивилась девушка, прекратив лить свои слезы.
   Большие дядьки в форме и касках идут по улице по направлению к Невскому проспекту. Прохожих подвергают обыску путем ощупывания дубинками. Одного ветерана демократических реформ пристрелили. Наверно, слово какое заветное сказал - вот в него и пульнули. Пока выходить не рекомендую, пусть власти пройдут, куда им нужно.
   А мне-то куда деваться? - девушка снова настроилась плакать.
   В посольство, конечно же. Там никто и слушать не пожелает, но придется проявить настойчивость и упорство. У них-то какая-то правительственная связь должна быть. Вот про тебя и наведут справки, - сказал Шурик, не веря ни одному своему слову. Но не брать же ее с собой в "Дугу"! Оставлять здесь - тоже как-то не по-советски.
   Что я - президент, что ли? - возмутилась украинка, но плакать передумала. - На поезд надо.
  Шурик вздохнул с облегчением, девушка начала мыслить рационально, стало быть, сможет о себе позаботиться. В крайнем случае, он даст ей адрес "Дуги", придет набраться сил, если с поездом случится облом.
  Тут входная дверь медленно открылась, и в зал неторопливо вошел один человек. Черная форма и какая-то аббревиатура на груди, неуставная обувь - скорее всего, охранник одной из платных стоянок вдоль улицы. Он огляделся по сторонам, словно оценивая помещение. На людях его взгляд задержался лишь на миг. Администратор бочком-бочком укрылась в своем служебном помещении. Будто бы кафе не ее. Позднее Шурик понял, что опытная женщина с первой же секунды возникновения незнакомца выбрала наиболее безопасную для себя манеру поведения.
  Охранник молчал, молчали и все прочие. Шурику-то, в принципе, без разницы, ну зашел себе человек, пусть его. Он отодвинулся поближе к окну, чтоб иметь возможность созерцать в тонированных стеклах примерную перспективу улицы перед входом. За что и получил по башке.
  Это охранник, оценив для себя все, что нужно было оценить, не размениваясь на угрозы и демонстрацию своей дубинки, угостил Шурика смачной плюхой. Было бы совсем плохо, если б незнакомый мужик оказался повыше ростом. А так удар пришелся чуть вскользь. Но и этого хватило, чтобы Шурик свалился, как подкошенный. В голове закрутилась цветовая карусель, зашумела океанским приливом и промелькнула всего лишь одна-единственная мысль: "Не снял бы очки - разбились". Пыль на полу сразу же набилась в нос, и возникло желание чихнуть. В настоящий момент он был беззащитен, так что охраннику оставалось только добить.
  Но рокового удара не последовало, зато где-то раздался звук, смахивающий на гром. Шурик заставил себя перекатиться на спину, вытащил свой верный "бульдог" и всадил в черную куртку перед собой резиновую пулю. Охранник охнул, колени его подогнулись. Шурик попытался подняться, досадуя, что двигается крайне медленно. Но тело не успевало за рефлексами, что поделать - в голове до сих пор стоял гул. Однако он выпрямился и сделал еще один выстрел.
  Перед этим он встретился на долю секунды взглядом с незнакомым и, в общем-то, никаким не врагом, не другом, просто - человеком. Хотя любое человеческое выражение в этих черных, как дульные срезы глазах отсутствовало напрочь. Зверь? Нет. У зверя - злоба, агрессия, страх, покорность. Здесь же - сумасшедшая уверенность в себе, ни капельки страха, ни тени сомнения, равнодушие. Он помнил такое выражение когда-то давно, еще до армии в "казенном" доме Петрозаводска, позднее - в скромной прионежской Шале, да еще много где. Вот ведь какая незадача. Поэтому рука его дрогнула и всадила тупорылую резиновую пулю не куда-нибудь, а в горло. Точнее - в кадык. Убить. Вообще-то, вполне вероятно, что рука-то как раз и не дрогнула.
  Рядом с трупом лежала украинская девушка. У нее изо рта сочилась тонкая струйка крови, она глядела широко открытыми глазами прямо перед собой и дышала как-то неглубоко и прерывисто. Удар дубинки пришелся в висок. Львовская продавщица из кафе без всякого колебания начала действовать, как заправская вышибала, имея в виду, что женщин обычно не бьют. Это у них там, на Украине, не бьют, получают подносом по голове и уходят вон. В культурном и цивилизованном Питере поступают, оказывается, иначе. Охранник, отвлекшийся от поверженного Шурика, не стал жеманничать.
   Ты смотри, пожалуйста, на меня, - сказал Шурик.
  Девушка не ответила.
   Я сейчас за аптечкой схожу, наложим повязку, найдем врача.
  Вместо ответа она чуть сдвинула свою ладонь на руку Шурика, как бы просительно, чтоб не уходил. Он остался сидеть рядом, не в силах молчать, стараясь говорить о чем угодно, лишь бы не пытаться осознать, что девушка умирает.
   Любая лодка когда-нибудь уходит за девятую волну. Помнишь, у Айвазовского была картина "Девятый вал"? Наша с тобой лодка тоже оставит за кормой эти девять волн. Что это значит? У древних кельтов так понималась граница по воде. Вышел за предел - ты свободен. И ты, и я, и администратор обязательно будем свободны. Только надо плыть, не сдаваться. Мы поплывем и обязательно выберемся.
  Девушка опять ничего не сказала, она умерла.
  Шурик осторожно перенес ее на стол за прилавком, уложил во весь рост. Хотел, было, позвать администратора, но передумал. Содрал с охранника куртку и накрыл девушке лицо, понимая, что так и не узнал ее имени.
  "Ну, вот, ты и ушла за свои девять волн и сейчас, наверно, на своем девятом небе. Только у кошек девять жизней, у нас, у человеков - одна", - сказал Шурик, не замечая, что не произносит вслух ни одного слова. - "Я тебе настолько признателен, насколько это возможно. Да что там говорить, ты мне жизнь спасла. И отплатить тебе я не в состоянии".
  Он внезапно вспомнил, как дома ходил с женой и ее братом играть в боулинг. Сразу же возникла тревога о том, каково сейчас жене и детям, но моментально куда-то исчезала, перебиваясь другими мыслями. Это было странно, но додумать не получалось, воспоминания о том вечере волшебным образом вытесняли тревожные мысли.
  Шурик был всегда против публичных мероприятий, особенно развлекательных. Но так уж сложились звезды, что брат жены со дня на день становился Заслуженным артистом, получал медаль, удостоверение и коммунальные льготы. Заранее радоваться - дело неблагодарное, но другого свободного времени могло и не случиться: жили они в одном городе, стало быть, встречались, как то водится, редко. Коньяк с задушевной беседой из дома привел их в какой-то ночной клуб по соседству. Музыка там была дрянная, гламурная молодежь старалась самовыражаться, то есть кривлялась и юродствовала. Ангажированная дорожка боулинга оказалась по форматам "детской", короткая и несложная - страйки ложились не глядя. Впрочем, ничего страшного, с пивом можно было вообразить себя чемпионом. Вот только музыка напрягала. Ди-джей принял деньги за заказ и сделал всем "Du hast". На душе потеплело, но ненадолго: Rammstein прервался на полуслове, едва дойдя до середины. Снова полетела из динамиков какая-то кислота. Шурик и шурин озадачились. Сомнения развеял ди-джей: народу, говорит, не нравится. Колышущиеся рядом развязные девицы заругались матом. Свои слова они явно адресовали не ровесникам, снующим поблизости. Шурин напомнил, что деньги-то заплачены. Тут же на авансцену выдвинулся юный и модно патлатый парень, расставив все точки над "и". Коверкая слова на манер хозяина жизни, своей и всех прочих, он послал хорошо и дорого одетых дяденек так далеко, что убогим умом умудренным жизнью сорокалетним мужчинам осталось только недоумевающе переглянуться. "Зачем вам это нужно?" - поинтересовался Шурик. Хор голосов известил, что путь движения для них остается неизменным. "Ладно", - согласился шурин, схватил модно патлатого парня за руку и, увлекая за собой, побежал по лестнице вниз, на первый этаж. Тот нехотя припустил следом, пытаясь сохранить достойное перед сотоварищами лицо, да еще и не потерять равновесие. Неизвестно, как насчет лица, но равновесие он сохранил, ускорившись по ступеням до скорости неприличного звука. Шурин-то, как профессиональный музыкант, да, к тому же, без пяти минут Заслуженный артист, обладал железной хваткой. На самом скоростном участке он уцепился левой рукой за перила, а правую, наоборот, расцепил, направляя второго гонщика прямиком в близлежащую дверь. Эта дверь вела к другой, а та, в свою очередь, уже на улицу. Под удивленные взгляды свесившихся со второго этажа ди-джея, развязных девиц и стильных мальчуганов, модно патлатый парень громко вскрыл первую дверь, так же легко справился с последующей и попытался затормозить в важно курящего сигарету "L&M" строго хмурящего свои брови секьюрити. Тот секьюрити обладал, конечно, некоторым излишним весом, но не настолько, чтобы остановить своим телом ракету из клуба. Он сначала проглотил свою недокуренную сигарету, а потом убежал вперед, перепрыгнул через сугроб и затих посреди незапорошенных снегом собачьих экскрементов. Сверху на него приземлился модно патлатый завсегдатай ночного заведения.
  Шурин же, подымаясь по лестнице наверх, уже бронировал по телефону дорожку в большом боулинг-зале "Калевала". Шурик с женой и ее братом преспокойно оделись и вышли к стоянке такси, чтоб добраться до следующего места своего досуга. В спину им впечатывал свою мощь "Du hast", за сугробом держащийся за горло секьюрити ожесточенно пинал модно патлатого парня. Тот тыкался лицом в "педигрипал" собачьей переработки и не мог ничего сказать. Слова, наверно, кончились.
  Этим бы ночь и закончилась, да в "Калевале", где их дожидались настоящие кегли и шары, случилась оказия. Девушка-распорядитель, приняв деньги за заказ, допустить к игре отказалась. "Вы пьяны", - сказала она и отвернулась. "Покажите мне здесь кого-нибудь непьяного", - пожал плечами шурин. - "Сегодня же субботняя ночь". Распорядитель не ответила. "Как же вы определяете степень опьянения в бокал пива?" - снова поинтересовался шурин, умолчав про успевший выветриться коньяк. Девушка отмахнулась. "Дайте нам, пожалуйста, в таком случае, жалобную книгу", - попросил Шурик. "Подойдите к секьюрити, и он вам выдаст", - фыркнула та. Два охранника в триста килограмм совместного веса, конечно же могли нести в своих чревах не только жалобную книгу, но и всех рискнувших ее искать жалобщиков. Шурик, теряя хладнокровие, так хлопнул ладонью по стойке распорядителя, что у стоящего рядом качающегося, как былинка под ветром, "игрока" из руки вылетели все деньги, приготовленные за сеанс. Секьюрити, как по команде подняли руки вверх. Наверно, они подумали, что кто-то начал стрелять и сдались в плен. На выходе таксист зарядил сумму за проезд, достаточную, чтобы уехать в другой город.
  Прогуливаясь по морозному и притихшему ночному городу, шурин спросил: "Что они тут - все с ума посходили, что ли?" На что Шурик ответил: "Это заразное заболевание. Эпидемия идиотизма, как сказала одна умная девушка".
  Шурик опять с тревогой подумал о жене, но снова сбился. У него не получалось впадать в беспокойство и по жене, и по детям, и по родственникам, и по друзьям. Как будто существовал в мозгу некий шлюз, открывающийся, едва только беспокойные мысли начинали зарождаться. А иначе - никак, иначе бы и он, и многие другие люди рисковали сойти с ума от тревоги за близких. Такой вот установился закон человеческого социума, но об этом пока никто не догадывался
  - Прости меня, незнакомая отважная продавщица кафе с улицы Вольной города Львов, - сказал Шурик вслух, склонив голову над телом девушки в прощальном поклоне.
  Находиться здесь больше было нельзя. Надо было двигать к офису "Дуги". Но на улицу просто так выходить не хотелось. Здесь - центр города, ментов должно быть, как собак нерезаных. Причем, собак, сорвавшихся со своих цепей. Лают на все вокруг, кусают все, что движется.
  Шурик слегка помародерил в пустынном кафе, запихнув в обнаруженный целлофановый пакет столько шоколада и чая "Гринфилд", сколько можно было нести без ущерба для энергичного передвижения. Угрызения совести его нисколько не мучили, былой охранник сюда заявился вовсе не затем, чтобы заказать себе чашечку кофе. Значит, пройдет совсем немного времени - и по городу всколыхнется волна грабежей кафе, ресторанов и магазинчиков. Неплохо бы было и алкоголь захватить, как-никак - самый ходовой товар в смутное время, но не унести, нечего и пытаться.
  Шурик взвалил себе на плечо тело охранника, перевернул вывеску на входной двери с "открыто" в наоборот и вышел на улицу. Сразу же, не успел он сделать пару шагов, в свободное от покойника плечо впилась резиновая пуля. Ударила она больно и не была на излете. Шурик охнул и осел на одно колено.
   Стоять, мразь. Руки - в гору, карманы вывернуть, - звук голоса из-за припаркованной поперек дороги машины.
  Шурик был готов сказать очень большое спасибо, что не стрельнули в него боевыми. Ничего, пройдет совсем немного времени, освоятся ребята и будут палить по всему, что движется на поражение. "Самое важное - это жизнь гражданина. К лохам, терпилам и прочему быдлу это отношение не имеет". Однако как можно держать одновременно руки поднятыми вверх и еще выворачивать при этом одежду? Чем манипулировать с карманами?
   Я сотрудник министерства внутренних дел. Коллегу вот ранило, несу на перевязку! - закричал Шурик, стараясь придать голосу уверенность и раздражение.
   Откуда?
  Спрашивают, значит, пока добивать не будут. Шурик не видел, с кем разговаривает, но предполагал, что это бойцы какого-нибудь СОБРа, или ОМОНа, или какие там у них организации существуют по борьбе с беспорядками?
   Из кафе.
   Вот дебил! Подразделение какое?
   Полковник Степашин. УСБ, Петровка 38.
  Шурик нарочно назвался сотрудником управления собственной безопасности, самым ненавистным ментами отделом. Может, хоть удостоверение проверять не будут.
   Москва? Чего у нас в Питере?
   Не твое дело. Командировка.
   Полковник, говоришь? Фамилия знакомая. Не родственник ли того?
   А ты сам у него спроси, - отрезал Шурик и поспешно добавил. - Помогите коллегу перевязать.
  К нему подошли двое в разгрузках, скрывающих знаки различия, в касках и увешанные оружием. Что это было за оружие - Шурик не знал, да и оружие ли было вообще? Но выглядели парни очень недружелюбно. И главное - человеческого в их глазах было чуть.
   О, да он у тебя того! - сказал один, неприятно улыбнувшись. - Жмурик!
   И что, бросить его теперь? - поинтересовался Шурик, но тело охранника с плеча не снял, как бы загораживаясь им от ментов.
   Иди с ним к Невскому, - сказал другой. - Туда всех стягивают. И быдло, и самих. Разберешься.
   Чего, к Исаакию нельзя? - спросил Шурик, подбрасывая на плече тело для удобства.
   Понятно, откуда ты, полковник! - переглянулись между собой силовики. - Нельзя. С Невского свяжешься со своей конторой.
   Ладно, - согласился Шурик. - Вы там своим передайте, чтоб в меня больше не пуляли.
   А ты удостоверением махай! - заржали вояки, и он поспешил двинуться прочь от опасной темы. Что там поняли эти парни, откуда он - пес его знает.
  Как пробираться дальше, он себе не представлял. Прохожих, двигающихся с ним в одну сторону, не было. Тем более, навстречу. До Невского - рукой подать. Если сгонят в толпу - не выбраться. Разговорами уже будет не помочь. Бумаги нужны, так нет их. Любой неуравновешенный мент подстрелит и разрешения не спросит.
  Вдруг где-то сзади раздались выкрики, топот ног и забухали выстрелы. Шурик постарался прижаться к стене и обнаружил, что из ближайшего электротехнического института на улицу вывалилась целая толпа возбужденных студентов. Бедные студиозусы. Зато внимание отвлекут на себя.
  Он сбросил порядком надоевший труп в ближайший подвальный колодец и, не делая резких движений, скользнул к входной двери в кассовый зал кинотеатра "Баррикада", который был последние несколько лет на постоянном ремонте. Дверь оказалась незапертой. Оно, конечно, понятно: работа течет, прорабы ходят, стройка стоит.
  Внутри - ни единой души, только пыль и вынесенный хлам из зрительного зала. Шурика это не интересовало, он жаждал пройти весь кинотеатр всквозную и вынырнуть в непуганых дворах питерской старины. Раненное плечо ужасно болело, он просто чувствовал, как надувается опухолью полученный от резиновой пули синяк. Главный выход из кинотеатра, конечно, вел на одну из центральных улиц, этот маршрут его не устраивал. Следовал искать что-нибудь попроще и понезамысловатей.
  Чем дальше он двигался по переходам и коридорчикам, тем сильнее было чувство, что где-то крутят кино. Так, во всяком случае, слышалось. И звуки, что было странно, доносились откуда-то снизу, то нарастая, то затухая. Билась посуда, ломалась мебель, невнятная ругань перемежалась с боевыми криками, раздалось даже пару выстрелов. Шурик и не заметил, как негромкий шелест его шагов приглушили ковровые покрытия, обнаруженные под ногами - выглядели они, несмотря на вездесущую пыль, вполне достойно. Во всяком случае, для кинотеатра, который год числящегося в ремонте.
  Звуки сделались настолько отчетливыми, что можно было уже разобрать и слова, и интонации. Впрочем, первые были ругательными, а вторые - угрожающими, так что никакого смысла в себе не несли. Зато появилось стойкое ощущение, что это не кино.
  Шурик приоткрыл обнаруженную перед ним дверь и увидел в образовавшуюся щель, как где-то снизу за вычурными перилами ограждения происходит массовое побоище. Женщины в элегантных платьях ползают на коленках и пытаются что-то подобрать с пола, мужчины, в пиджаках и галстуках, бьют друг друга чем ни попадя: бильярдными киями, бутылками и просто кулаками.
  Ничего другого на ум не приходило, как объявить это помещение каким-то подпольным казино. В свое время все эти игорные заведения в городах были запрещены, вот и открылось новое в двух шагах от центра. Кинотеатр стал ремонтной "баррикадой" на подступах. Ну что же, бывает! Шурик не горел желанием влиться в сражение, он уверовал - есть черный выход.
  Так же осторожно прикрыв дверь, он пошел обратно по ковру, намереваясь исследовать некие пропущенные им ответвления. Не удержался - присел в одно из пары кресел, что стояли у стены перед первой развилкой. Хотелось подумать, но не заниматься же этим на ходу. Времени пока было предостаточно.
  Едва он сел, кресло взбрыкнуло и укатилось куда-то в одну сторону, Шурик - в другую. Удивляться этому сделалось совершенно невозможно - мощный удар по спине выжег болью весь воздух из легких. Шурик хотел извернуться, как змея, и потереть ушибленное место, но еще один удар, на этот раз поддых, выключил для него свет. Правда, ненадолго. Хрипя кровавыми пузырями и плача, ему удалось-таки впихнуть в себя один глоток воздуха. Потом другой, потом еще один, потом он увидел над собой глаза парня в мышиного цвета форме. Выражение их было уже знакомым.
   Ну, что, сука, добегался, - сказали глаза.
  Шурик успел удивиться: почему они всех встречных-поперечных называют "суками"? Этим утверждается принадлежность к собачьему племени, или что-то еще? Но нога в серой штанине опять ударила, оборвав ход мыслей. На сей раз ему удалось более-менее сгруппироваться, поэтому последствия были не столь ужасны.
  Он пополз к так и оставшейся нераскрытой двери. Человек с глазами добермана пошел следом. Торопиться ему было некуда. Несколько минут назад он просто стоял и ждал, когда же кончится драка внизу, в игорном зале, чтоб собрать потом богатые трофеи. Приоткрывшаяся на несколько секунд рядом с ним дверь позволила теперь коротать оставшееся время с пользой для себя. Не тратя патроны, которые еще пригодятся, он пользовался дубинкой, получая настоящее удовольствие от каждого удачного удара.
   Всех вас, уродов, надо в зонах сгноить, - сказал он и пнул ползущего человека ногой.
  От пинка Шурик врезался в дверь, вскрыв ее настежь. Что-то типа подсобки, где висели чьи-то халаты, лежали на полках какие-то железяки. Но помещение этим не заканчивалось, еще имелся коридор куда-то вниз, может быть к неким коммуникационным вентилям.
  Пока человек в серой форме подходил ближе, Шурик попытался ответить:
   Не всех сгноить, а только тех, кто сидит в исправительной колонии номер 3 в Скопинском районе Рязанской области, - сказал он.
   Ух ты, какой грамотный! Ну и что - испугать хотел? Так это только в книжках бывает.
  Он поднял руку, чтобы снова впечатать свое орудие в Шурика, но почему-то передумал.
  Закончить удар помешала то ли вспышка совести, имевшая, вдруг, место, то ли внезапное утомление, как у Лермонтова - "рука бойцов колоть устала", то ли арбалетный болт, появившийся в шее. Судя по тому, что голова "руки карающего государственного гнева" изначально дернулась и неестественно вывернулась, стрела угодила в позвоночник, пробила его и утратила весь свой ударный потенциал. Тело шумно упало навзничь, а поднявшийся по ступенькам откуда-то снизу Иван Вонславович радостно произнес:
   Шурик! Вот так встреча!
   8. Случай с Иваном Вонславовичем.
  Двигаться в проломе можно было с достаточной степенью комфорта: свети себе фонариком и иди, не пригибаясь. Людей в этом тоннеле не было уже давно, валялась желтая газета "Гудок" 1974 года выпуска. Газета, конечно, к желтой прессе не имела никакого касательства, просто от времени она потеряла первозданную серость и обрела осеннюю жухлость. Фотографии БАМа (Байкало-Амурской магистрали) выглядели, как старинные изображения на забытых всеми могильных плитах. Иван, уже помнивший себя в том далеком году, побоялся взять листки в руки, даже несмотря на увлечение архаикой. "Какое будущее нам предлагали!" - почти с ностальгией подумалось ему.
  Коридор был достаточно сухим и не засижен ни бомжами, ни всякой живностью - кошками и крысами. Наверно, потому, что упирался в тупик, капитальный и изначальный. Так бывает, и это, в принципе ничего не значит. Иван повернул назад, на сей раз более тщательно исследуя пространство не только перед собой, но и сверху и снизу.
  Покрытые сухой ржой скобы уходили вверх, что давало новый простор для передвижения. Люк наверх был деревянным и усиленным с той стороны каким-то запором. Волшебная титановая монтировка справилась с досками без излишнего фанатизма. Забравшись и оглядевшись, Ваня отметил, что стало значительно светлее. Все оттого, что маленький сегмент полукруглого подвального окна, утопленный в асфальте в течение неоднократных дорожно-ремонтных работ, пропускал сквозь чудом сохранившееся донельзя грязное стекло минимум света. Здесь уже валялись иссохшие костяки крыс, испытавших, вероятнее всего в свое время, веселящее действо ароматизированного крысиного яда.
  Ивану нужно было держать свой путь к северо-востоку, чтобы выбраться на дорогу, ведущую в Карелию. К сожалению, подземные лабиринты не дают право свободного выбора маршрута. Ползешь, ползешь, двигаясь все время на север, а вылезешь в ремонтном цеху Кировского завода на юго-западе. Получишь кувалдой по башке, и пока работный люд оцепляет режимную территорию в ожидании службы безопасности, снова работаешь руками-ногами, как землеройка, пыхтишь и теряешь пот. Вынырнул - а ты уже в Отрадном, а рядом сидят подростки и пилят фугас времен Великой Отечественной, вырытый в ближайшем окопе.
  Ходили байки, что есть у какого-то замшелого диггера подземная карта Питера, но это, на взгляд Ивана, было провокацией. Даже у подготовленных диверсантов и шпиенов таких рисунков не могло быть. Разве что - карта метрополитена. Так она на каждой станции висит. Информация, полученная человеком и никому не сообщенная, попросту умирает. А если знают двое - знает и свинья. Создаст себе маршрут законспирированный диггер-одиночка, поделится за кружкой пива с лучшим другом-коллегой - а к вечеру следующего дня получает под писку. Да не просто под писку, а подписку о невыезде с потерей гражданских прав. Вот тебе и карта подземного Питера. Держи в башке, води за собой желающих, но никакой систематизации.
  С полуподвального помещения удалось опуститься на два уровня ниже. Иногда проход казался засыпанным, но не настолько, чтобы его нельзя было преодолеть. Виной подобных оползней могло быть только метро. Иван вслушивался в стены с помощью своего тренированного уха, подкрепленного алюминиевой походной кружкой, и, наконец, разобрал в далеком неясном гуле приход поезда. А также последующий уход этого самого поезда. Значит - метро функционирует, по крайней мере, пока.
  Вообще-то так и должно быть - электричество-то в наличии! Чубайс не очухался. Впрочем, он же теперь строит нано-роботов, величиной с маковое зернышко. Да неважно, главное - сейчас там, в действующих поездах должно быть столпотворение, как в час пик. И менты всю эту толпу пасут, как песцы пасут леммингов. Опасное соседство. А наземные трамваи? Ехать могут, но некуда - дороги прочим транспортом перекрыты.
  Иван отбросил идею пробираться к станции метро.
  Начали встречаться лужи - Нева где-то рядом. Удивительно, ни одной маломальской крысы не попалось, первыми покинули город, что ли? Преодолев несколько несерьезно запертых дверей, он все-таки оказался в каком-то рабочем ответвлении подземной железной дороги. Поезда здесь не ходили уже много лет, но рельсы определенно могли привести к активному тоннелю. Нельзя было пройти мимо, не осмотревшись. Компас рекомендовал двигаться в этом же направлении, но почему-то было страшно.
  Страх - вещь полезная, лишь только научиться его бороть. Не у всех это получается, да и не всегда одинаковым образом. Когда-то на контракте забрел к ним на пароход седой волосатый дядька, замечательно умеющий скалить зубы. Не в смысле смеяться, а по-настоящему, как собака какая-то, щериться во весь рот. Позднее выяснилось, что это он таким образом проявлял некое дружелюбие, типа - улыбался. Но не просто так, а по-понтовому. Отрепетировал в юности перед зеркалом свое понятие голливудской улыбки, да так и привык. Глаза - не самые ласковые, а все зубы на обозрение. "Любите меня, я - красавец" - такое вот представление для встречных-поперечных.
  Был этот дядька Андреем, да к тому же механиком с рефрижераторного судна. То есть, почти рыбак. Зашел он побеседовать, покрасоваться, газеток стрельнуть. Разговаривать с ним было, в общем-то, не о чем, но ему этого и не было нужно. Андрей остро нуждался в новых ушах. Не в медицинском или каком-нибудь канибаллистическом смысле, а нужны ему были новые слушатели. Всего лишь. На своем судне все уже переслушали его байки, где он - дартаьян, друзья - депутаты, квартира - в Москве, дом - в Балаклаве.
  Много всякой ерунды Андрей наговорил, но Ивану запомнился один рассказ про далекие южные широты. Это была байка про страх.
  Их судно, рефрижератор - как водится, стоял где-то в дрейфе на самом юге Индийского океана, почти что у кромки льдов Антарктиды. То ли ждали они чего, то ли по какой другой причине. Где-то поблизости нарисовался другой пароход, тоже русскоязычный, знакомый, с одной и той же Севастопольской базы. Расстояние между ними было не более мили. Решили капитаны обменяться неведомо чем. То ли планами на будущее, то ли опытом работы, а, может быть, и чем-то материальным.
  Снарядили шлюпку, запихали в нее третьего штурмана с радиостанцией УКВ, боцмана-рулевого, матроса для переноски тяжестей и Андрюху, ответственного за работу шлюпочного мотора. Спустили их всех в море, несмотря на слабые протесты по поводу высокой волны, сумерек и холода и оттолкнули багром: плывите! Они и поплыли.
  Встречающая сторона подсветила всеми прожекторами, так что добрались, как по стрелке. То судно не дрейфовало, работало самыми малыми ходами, то есть долгой и продолжительной встречи быть не могло. Матрос, приспособленный для обмена ящиков, пакетов и одной бухты тонкого пенькового троса, дело свое знал и без потерь осуществил весь процесс. Еще бы - замерзший боцман, потерявший надежду на халяву в знак гостеприимства опрокинуть в себя грамм триста водки, был зол и мог матроса наказать за излишнюю медлительность волшебным пенделем. Тем не менее, время ушло. На полярный океан упала ночь, небо решительно заволокло какими-то тучами и стало еще холоднее.
  Закончив обмен, судно "откланялось", включило полный морской ход - и уехало по своим делам. Утлая шлюпка развернулась в обратный путь, только ехать было некуда: ни своего парохода, ни его огней не видать. Третий штурман осипшим голосом возопил в рацию, чтоб им дали направление, как плыть. Ответом было полное молчание, даже радиопомехи прекратили шипеть и потрескивать. Штурман перешел на другой канал - тишина. Он начал бросаться словами на всех доступных частотах - хоть бы кто отреагировал. Тогда молодой навигатор перешел на недоступные частоты. Его осадил мрачный боцман: "Ты так только собак можешь приманить - они ультразвук слышат". И сразу вздрогнул так сильно, что шлюпка закачалась, а мотор заглох. В прореху туч выглянула луна, осветив немного океана вокруг них. Открывшееся зрелище не вселяло оптимизм. Поверхность воды резали своими, похожими на косы, плавниками касатки. Их было много. И были они рядом. Штурман уронил свою молчаливую радиостанцию и, закрыв лицо руками, заплакал. Понятное дело - парню едва минуло двадцать три года. Боцман схватился за весло, словно собираясь отталкиваться от черных спин китов-убийц. Андрей принялся безуспешно заводить мотор, а матрос шепотом заорал: "Не надо! Они услышат и залезут в шлюпку!"
  Моментально упал туман, наверно, потому что все в лодке разом вспотели, а кое-кто не только вспотел. Облака опять навалились на луну, и никто не догадался посмотреть в краткое прояснение видимости, где же находится их родной рефрижератор. Все любовались касатками.
  Мотор с семнадцатой попытки завелся, и они поплыли куда-то. Третий штурман, включив радиостанцию на прием хоть чего-то, высунулся почти во весь рост с носа лодки, уже не беспокоясь про близость китов - все равно не видно было ни зги, ни перед собой, ни под собой. Он указал направление, куда ехать, боцман пожал плечами и порулил.
  Ехали они не очень долго, чуть не пробив борт своего парохода. Позднее штурман никак не мог понять, почему ему померещилось именно это направление. То ли шелест волн там был несколько иной, то ли просто интуиция. Но дома их никто не ждал. Они кричали, били веслом по обшивке, бросались наверх болтами из ремонтного набора - тщетно. Судно, как будто умерло.
  Держаться рядом с бортом при относительно высокой волне было тяжеловато. Если мотор в очередной раз заглохнет или в нем кончится топливо, то их растащит в разные стороны. И тогда - точно кранты.
  Но спустя полчаса барражирования в опасной близости от громадины парохода где-то наверху хлопнула дверь, и все окоченевшие моряки лодки разом закричали: "Ааааа!"
  Наверху услыхали и даже разглядели, свесившись с борта. Потом спустили лебедки и подняли, несколько раз ударив шлюпку о борт. Позднее выяснилось, что от этих соприкосновений набор лодки в нескольких местах лопнул.
  Никто их обратно не ждал. Капитан, будучи на вахте взамен отпущенного третьего своего помощника, УКВ приемник просто выключил, чтоб не мешал в тишине пить чай с лимоном. Никто не стоял на борту, готовый принять обратно отправленных с визитом коллег. О судьбе шлюпки, вдруг, стало всем наплевать.
  Когда штурман, Андрей, боцман и матрос ворвались на мостик, заикаясь от пережитого, пытались высказаться, капитан, суровый шестидесятипятилетний татарин, прогнал их вон, затопав ногами и замахав кулаками: "Как вы смеете мне что-то еще говорить? Вам что - надоело работать?" И все разошлись, кроме вахтенного третьего штурмана, которому надо было еще делать прокладку курса на месяц вперед. Капитан пошел пить водку в каюту.
  Вот, пожалуйста, две реакции на страх.
  Первая - членов экипажа, отправившегося в шлюпке. Их страх перед гибелью заставил найти единственно верный курс в тумане ночи, помог, в конечном итоге, спастись.
  Вторая - капитана, которому все страхи побоку, особенно чужие. Ему до них не снизойти, он, всесильный, плевал на страхи. И если что-то произойдет с ним самим, то он никогда не убоится. Не потому, что настолько бесстрашен, а потому что этого не может быть с наделенным правом казнить и миловать. И в лучшем случае - удивится, даже погибая. Такая вот вещь - власть, пусть даже и мизерная.
  И этого надо опасаться. Так решил Иван, осторожно, по стеночке двигаясь вдоль тоннеля. Было страшно идти в полной темноте, так как фонарик он, опасаясь демаскировки, выключил. Летучие мыши пропали вместе с крысами, так что бояться вспугнуть какую-то живность не стоило. Разве что неведомую доселе зверюшку.
  Где-то за плавным поворотом, как бы его назвали гонщики - "ноликом", что-то засветилось. Светлячки и прочие грибы-гнилушки у метро не живут - электричество их отпугивает. Значит - слабая лампа аварийного освещения, свечей в пять - не больше. Куда ведет это техническое ответвление путей - знать не следует. Может - в тупик, а может - соединяет с другой веткой.
  Иван, и без того "бесшумный, как коростель" поудобнее перехватился за арбалет. Вокруг было все также пустынно. За одной еле теплившейся лампочкой виднелась другая, где-то дальше - третья. И так до основного тоннеля. Там на электричестве тоже экономят, но не так уж радикально.
  Вдруг, сбоку обрисовалась вполне приличная с виду дверь. Железная, конечно, но не запущенная до ржи. И замка на ней не висело. Против кого? Чужие здесь не ходят.
  Петли, конечно же, скрипнули. Не настолько уж работники метрополитена опустились, чтобы смазывать удаленные от основных маршрутов двери. А внутри горел достаточно сильный свет.
  Иван, отчаянно заморгав, не торопился войти - глаза привыкли к темноте, поэтому приходилось выдерживать паузу, чтоб не ввалиться внутрь слепым кутенком.
   Кто там? - донесся из помещения испуганный мужской голос.
  Хотелось, конечно, ответить: "Это ты - там, а мы - здесь", но не до шуток. Как с таможенниками, погранцами и прочими ментами - забыть, что такое чувство юмора.
   Путевой обходчик метрополитена, - ответил Иван. - Васька, ты, что ли, сидишь?
  Ему не ответили, но и шагов, даже самых осторожных различить было нельзя. Или тот, кто прячется в комнате, весит, как пушинка, или - не предпринял никакой попытки приблизиться к открытой двери.
  Иван на всякий случай резко промелькнул на фоне темноты, преодолев одним прыжком освещенный участок. Если бы его ждали с оружием, непременно бы выстрелили. Не спецназовец же там засел.
  Глаза, наконец, обрели способность нормально видеть, и он вошел внутрь, готовый при первом же подозрении на агрессию вскинуть свой арбалет. У видавшего виды стола сидел крупный мужик с крайне беспомощным видом. Он вроде бы даже не очень отдавал отчет происходящему. Напротив него стояли мутные стаканы, кое-где с остатками засохшей заварки и даже маленький литровый электрический чайник марки "Витёк".
   Ого, - порадовался Иван. - Чайком не угостите?
   Двести рублей, - ответил тот, даже не глядя на него.
   Крутой ценник, - удивился диггер. - Ладно, я уж как-нибудь обойдусь простой водичкой.
   Не, ну ты посмотри! - сказал, вдруг, ни к кому не обращаясь, мужик. - Как кинули! Все забрали - ничего не оставили. И не выйти отсюда!
   Почему не выйти?
   Так там на выходе этих мешков полно. Лежат, караулят. Бесцветные. Эти самые опасные. Те, что коричневые, просто валяются. Не прыгают.
  Иван оглядел помещение, но ничего полезного не обнаружил. Бытовка, заросшая производственной грязью. Кривые табуретки и стол - вот и все богатство. Рабочая необходимость рабочей бригады.
   Сам-то кто? - спросил он, обращаясь к незнакомому мужику. Почему-то явное чувство антипатии преобладало над сочувствием и состраданием. Было очевидно, человек попал в беду, плохо ему и неспокойно. Но утешать и, тем более, предлагать помощь не хотелось.
   А тебе что за дело? - тот опять уставился перед собой. - Только остановился, вещи вытащил из багажника. Знал бы, что такая гадина попадется - уехал бы сразу же. Заплатила, тварь, не торгуясь. Чем там брызнула? Или укол какой? Все пропало. Стоял у машины - и вот уже в подземелье. И мешки шевелятся. Не, ну ты посмотри, как кинули?
   Так ты таксист что ли? - понял, наконец-то, Иван.
   Таксист, - согласился мужик. - Был. Где теперь моя машина? Кинула, тварь. Из Москвы шмыгнет - и ищи потом. И ведь ни один мент заявление не примет. Придется платить. Да, здесь тридцаткой не отделаться.
  Ваня никогда не любил таксистов. Подлая и наглая когорта бездельников, спекулирующая наличием автомобильных прав. Их цель всегда была и всегда будет - нажива. Заработки любой ценой. Моральных норм никаких. Надо перевезти деньги от престарелой бабушки, все ее накопление за жизнь, все ее "гробовые" деньги - с превеликой радостью. На чувствах старого человека решили нагреться нелюди, позвонили, что сын (дочь, внук, внучка) попал в милицию и та, неподкупная и честная, теперь требует сто пятьдесят тысяч, чтобы "отмазать" от тюрьмы. Принимает таксист деньги от шатающейся, дрожащей и плачущей бабульки и преспокойно уходит. За десять тысяч комиссионных отправляет оставшуюся сумму куда-нибудь в Анапу банковским переводом и ни о чем не беспокоится. Какая, нахрен, совесть? Деньги! Взорвали чурки людей в поезде или аэропорту - таксисты тут как тут. За "сто счетчиков" вывезут к ближайшей станции метро или в окрестности. Горе у вас? А нам по барабану. Заплатишь - помогу. Нет денег - подыхай. У аэропортов и вокзалов, у гостиниц и ночных клубов рубят "капусту" пузатые дядьки с ноликами вместо глаз. Какое государство - такое и такси. Но разве не бывает исключений? Разве нет честных, работающих за счетчик, не общающихся с бандитами, не наживающихся на горе? Есть, но Иван таких не встречал. Это исключения, которые только подтверждают правило. Таксист, как и мент - это образ жизни.
   Так что же ты сидишь тут, в стенку смотришь? Иди к метро, там нет твоих "мешков", - предложил Ваня. - Москва, знаешь ли, слезам не верит.
   А ты мне заплатишь? - ответил тот, резко подымаясь. Глаза его, тем не менее, оставались какими-то бешеными.
   Заплачу, заплачу, - ответил Иван, на всякий случай отодвигаясь подальше и подымая свой арбалет.
   Не, ну ты посмотри, как кинули! - сказал мужик и вышел из бытовки. Он двинулся в правильном направлении, по своим следам, наверно.
  Иван на некотором расстоянии двинулся следом. Вдруг, таксист, закричал, как резаный: "Мешки! Мешки! Опять кинули!" и заметался из стороны в сторону, как заяц в лучах фар. Что-то сейчас же сбило его с ног, Ваня с арбалетом бросился на помощь.
  Это что-то действительно напоминало обесцвеченный мешок, деловито и стремительно обволакивающий замершего на земле с выпученными глазами таксиста, как чулок ногу. Пока Иван в некоторой доле смущения пытался придумать, как бы, не повредив мужика, снять с него эту напасть, на него тоже кто-то прыгнул. Он стрельнул, болт легко пронзил летевший мешок и воткнулся в стену. Странная тварь сморщилась, как резиновый матрас, проткнутый гвоздем, и опала вниз. Ваня сразу же вытащил верный альпеншток и, примерившись, несколько раз ударил поглотивший мужика мешок, стараясь попасть в районе ступней человека. Из образовавшихся дырок вытекла некая желто-коричневая жижа, а сама тварь, похоже на то, не перенесла вентиляции в своем теле и испустила дух. Иван хотел, было, уже вызволять таксиста, как бросил взгляд на молоток: в местах соприкосновения с жижей дерево рукояти почернело, словно обуглилось.
   Хороший желудочный сок! - сказал он, отходя от тела в "мешке". - Как кровь у "Чужого".
  Ваня несколько раз воткнул альпеншток в стену, пытаясь вытереть капли едкой, как кислота субстанции, выдернул обнаруженный болт и пошел обратно. Вот, оказывается, какие "мешки" имел ввиду спятивший таксист. Бесцветные, пустые, охотятся; коричневые, полные, уже наохотились.
  Сзади ощутилось движение: это гигантскими прыжками мчались на дичь другие мешки, поздно прочухавшие. Бросив взгляд за спину, Иван отметил, что на сдутых тварей бросились их соплеменники. Одна вывернулась на мешке с таксистом, другая - на пустом неудачнике. Дальше наблюдать было некогда, он закрыл за собой дверь бытовки, решив переждать. Несколько влажных шлепков по двери, открывающейся наружу, никак не могли повлиять на доступ внутрь. Судя по всему, интеллект у прыгающих желудков был никакой, так что можно было вскипятить себе чаю.
  Иван просидел в бытовке совсем недолго. Мешки, потыкавшись по стенам, ускакали обратно на промысел, то есть к ближайшей ветке метро. Невско-Василеостровской, пожалуй. Он попил благополучно заваренный чай с шоколадкой и двинулся дальше.
  Где-то наверху тоннеля обнаружился лаз с железными скобами. До них дотянуться было непросто, но и не невозможно. Здесь начиналась другая вотчина, катакомбная: ход сделался узким и ветвистым. Ничего более не придумав, Ваня пошел вслед за слабым сквозняком, что в конечном итоге должен был привести к выходу на свежий воздух.
  Пришел он к новым пластиковым трубам, по которым, возможно, передвигалась вода, или прятались провода.
  Сверху стукнула дверь, и чей-то не самый радостный голос проговорил про исправительную колонию номер 3 в Скопинском районе Рязанской области, где, как известно, сидят несчастные менты. Иван поднял свой арбалет и по вполне цивильным ступеням поднялся на уровень выше. Вовремя поднялся, потому как злобный дядька в мундире поднял руку на окровавленного человека на полу. В этой руке был зажат отнюдь не веер.
  Кричать: "Никому не двигаться! Работает ОМОН!" Ваня не стал, потому что, во-первых, никто и не двигался: парень на полу весь сжался, не в силах увернуться от грядущего удара, а человек в форме как раз достиг своего апогея в мощном богатырском замахе. Во-вторых, работающих ОМОНовцев он в жизни не видел, посчастливилось, наверно. Иван просто спустил тетиву. Промахнуться было невозможно. Вместе с метко пущенным болтом пришло осознание, что теперь он - вне Закона, нынешнего закона. Очень печально, честно говоря.
  Однако, снявши голову, по волосам не плачут.
   Шурик! Вот так встреча! - сразу же забыл он терзания совести, ибо в избитом человеке узнал Шурика Степченкова, с которым довелось встретиться не так уж давно у ладожской лодки Вяйнемёйнена.
   Иван, коровий сын! Ты-то откуда здесь? - ответил Шурик.
   Стреляли.
   9. Случай с Шурой Сусловым.
  Первое, что сделал Шура, удалившись от трассы - он несколькими ударами монтировки сбил щит, рекламирующий близость "места для костра". Не надо, чтобы кто-нибудь еще попытался присоединиться к его уединению. Лишнее это.
  Он понял, точнее - увидел, источник возмущенных криков на трассе. Где-то впереди по дороге стоял человек в ядовито-зеленом жилете, рядом - другой. Но другой не просто стоял, а прохаживался взад-вперед рядом с распростертыми на асфальте телами. Он им, наверно, читал Конституцию, отмечая номера статей меткими пинками. "Гайцы в свободном плавании", - подумал Шура. - "Нарушителям про "живой щит" втолковывают".
  В лесу было хорошо, даже в таком высотном лесу. Тем более что он сразу скрыл дорогу, людей, машины из вида. Даже настроение как-то улучшилось. "Совсем с этой работой одичал, устаю от людского общества. Ничего не поделаешь - сила привычки".
  Он шел по проселку достаточно долго, даже начал сомневаться, что пропустил кемпинг. Когда же дорогу перегородил огромный ствол упавшего когда-то давно великана, уверовал, что вывеска - всего лишь дешевый трюк. Написать-то написали - а вот построить забыли.
  Для очистки совести он забрался на метровое в диаметре туловище поверженного гиганта и сразу заметил невдалеке полянку. На полянке - избушка без окон, стен и дверей. Добро пожаловать к месту для костра.
  Вспомнилось, как когда-то вернулся с очередного контракта в середине февраля и поехал на дачу. Та стояла все время отсутствия одинокая, никем не навещаемая. Снега было во дворе не просто много, а очень много. А еще обнаружилась откуда-то с полей тропа, упирающаяся в веранду. Человеческих следов не просматривалось, и это вселяло некоторый оптимизм. Только что там, на этой веранде - зимовье зверей, что ли?
  Шура проверил целостность замков. Откуда-то из-за закрытой двери донеслось невнятное ворчание. Так могут рычать собаки. Впрочем, могут и другие животные - он что-то никогда не прислушивался к оттенкам их голосов. Например, мыши, собравшись в тысячеголовую стаю, разом, все, как один, заворчат в пустую пятилитровую банку - покажется, что медведь.
  Шура справился с замком и открыл дверь - рычание переросло в завывание. Точно - собаки, целых пять человек, не считая мелкого. Лежат в углу и строго переводят взгляд друг с друга на него. А чего тут смотреть - пошли вон, и вся недолга. Теперь здесь будет человек хозяйничать, полноправный владетель, не бомж приблудный. Устроили, понимаешь, себе гнездо.
  Но собаки, видимо, считали по-другому. Сниматься с места и убегать в сырость и ветер они не торопились. Два больших пса, не торопясь начали потягиваться, выгибая спину дугой и по очередности вытягивая лапы. При этом они не прекращали издавать звуки "ву-ву-ву" - то ли прелюдию к лаю, то ли интермедию к рычанию. Старая большая сука, атаманша своры, вытянула губы, как лошадь, просящая яблоко и, поминутно облизываясь, показывала свои клыки. Практически молча и не меняя своей позы калачиком. Два средних кобелька с ошейниками на лохматых шеях остались неподвижными, лежат и в ус не дуют. Зато шестой, величиной с кошку, залаял тонко и протяжно - забрехал. Оставаться важным и солидным он не мог, поэтому подбежал к Суслову, лизнул того в сапог и мелко угодливо завилял хвостом.
   Собаки, - сказал Шура. - Вы что - обкурились, что ли? Это мой дом, и я его хозяин.
  Мелкий опять залился своей брехней, не переставая вилять хвостом. Один из средних в энергичном темпе подбежал к человеку от своей лежки и заглянул снизу вверх в глаза.
   Проходи-проходи, - посторонился Суслов. Пес выбежал на оперативный простор, чихнул и, мелко-мелко перебирая лапами, затрусил куда-то, не оборачиваясь.
   Попрошу остальных тоже с вещами на выход, - предложил Шура, но больше никто не пожелал покинуть свое пристанище. Только мелкий выскочил на порог, облаял все в зоне видимости и юркнул обратно.
   Ладно, господа, тогда я сейчас войду в дом, включу на полную громкость "Ain't Talkin' 'Bout Love" старого доброго Van Hallen - полетят клочки по закоулочкам. Остальным своим друзьям-собакам накажете близко не подходить к этому дому, где пытают гитарными запилами. Даже, чтобы территорию отметить.
  Обычно человеческая речь действует успокаивающе на домашних животных, если, конечно, не орать, как бешеному, или цитировать ежегодное обращение к Правительству.
  Но эти собаки, похоже, были настроены решительно: большие кобели ощерились, как волки позорные и пропускать Суслова к двери не собирались. Оставшийся средний, поняв, куда дело клонится, плюнул и, не прощаясь, ретировался. "Ну ее в пень, такую любовь. Чего, мало по деревням сук, что ли? Не сошелся, поди, на этой клином белый свет. А избушка - да родная конура уютней! Пусть себе бьются за свое место под солнцем, нас и так неплохо кормят", - подумалось псу, и он убежал к родному подворью, где можно валяться на крыше конуры, кушать не только помои и ждать открытия сезона охоты. Мелкий проводил своего былого товарища до дороги, но вернулся обратно. Встал за Сусловым и облаял своих более рослых корешей.
  Конечно, правильнее всего было взять дубину и погнать поганцев вон, но вот ведь какая незадача - все пригодные для выселения собак средства где-то под снегом или в труднодоступных местах. К машине возвращаться не хотелось. Поэтому Шура пошел на собак, как тигролов на амурского тигра. Единственное отличие - охотник держит перед собой удобную и прочную рогатину, Суслов же выставил только руки. Одет он был достаточно подготовлено для рабочих моментов, то есть в комбинезон, рабочие сапоги с непродавливаемыми носками и рабочие кожаные рукавицы.
   Рокнролл, - сказал он.
   Аолумб, - ответили собаки.
  Битва характеризовалась скоротечностью, порванными штанами и то ли мертвым, то ли притворяющимся псом.
  Сука скомандовала нападение, Шура словил одного на сапог, другого зацепил за загривок руками, третья щелкнула зубами и отступила. Метко пнутая под живот, собака очень быстро утратила интерес к поединку, полетела, переворачиваясь в воздухе, как топор, и принялась ожесточенно вылизываться после приземления. Наверно, решила, что испачкала свой чудесный мех, столкнувшись с сапогом. Другой пес недолго находился в руках Шуры, быстро скинутый в стенку. Издал совсем несобачий звук, наподобие "хэк" и остался лежать, отдыхая. А сука, подлая, одним ударом своих клыков порвала штанину. Ей бы щенков воспитывать, а она честным людям брюки рвет. Суслов слегка опечалился, снова схватил пса, валяющегося у стены за задние ноги и начал им, как клюшкой гонять прочее хвостатое воинство. Как Королева, Фламинго и Крикет.
  Сука ретировалась быстро: поджала хвост, мстительно заскулила и убежала, проклиная про себя и обещая собрать все собачье воинство, чтоб позднее отметить здесь каждый колышек, каждую стену. Ощутивший на себе всю силу футбольного гнева пес долго не мог взять в толк, чего же от него требуется, зачем его посторонними собаками по мордам бьют. Наконец, кряхтя и стараясь держать задние ноги на ширине человеческих плеч, ушел и он.
  Остался Шура с собакой на руках и мелкий, ходящий королем на задних лапах: он, без всякого сомнения, считал себя инициатором и победителем битвы. Большой пес так и не пришел в себя - что с ним дальше делать, Шура понятия не имел. Искусственное дыхание "рот в рот", точнее - "рот в пасть" он решительно отверг. Бегать с ней по деревне, пытаясь обнаружить хозяина, было не совсем разумно. Оставлять во дворе тоже негигиенично. Он быстро вскрыл дверь внутрь и выудил себе из кладовки лыжи с ботинками и палки.
  Так они и пошли за дом в направлении к лесу: Суслов и две собаки. Одна - на руках, другая путалась под ногами. Перекинутый через плечо, на манер охотничьего трофея, пес ужасно вонял псиной. "Был бы это благородный олень, как с картинки про Робина Гуда, пах бы, наверно, олениной", - думал Шура, скользя по насту. Мелкий рядом радовался и облаивал любые встречные кусты. Мертвую, или жестоко контуженую собаку он оставил под самой ближайшей сосной. Если в лесу водятся волки, то они обязательно наведаются к столь примечательному дереву.
  Словом, Шура Суслов был настоящим укротителем, так что не беспокоился, если бы в облюбованном им "месте для костра" были еще кто-то, из числа друзей человека. Или врагов, но небольших габаритных размеров.
  На крыше домика сидела одинокая птица весьма внушительных форм. Чем-то напоминала собой баклана, только вытянутого и с кривыми, как у альбатросов крыльями. "С таким размахом ей, поди, и взлететь-то тяжело", - подумал Шура, но птица поднялась в воздух легко и непринужденно, сделала круг над поляной и улетела в лес. Ноги ее, свободно свисающие, как у журавля, были вооружены хорошо различимыми когтями. "Просто птица Рух какая-то, схватит за загривок - и унесет в небо", - с опаской предположил Суслов, не решаясь некоторое время приблизиться к хибаре.
  В избушке был бардак и запустение. Загадили в свое время преизрядно. И не лень было сюда для этого ехать. Он планировал провести здесь ночь, а утром разобраться, что делать дальше. Мысль о жене и детях как-то ненавязчиво все время выскальзывала из головы. Поэтому Шура, в меру своих возможностей, убрал хлам и безобразие. Посокрушался, как некурящий человек, отсутствию спичек, или зажигалки, но к удивлению обнаружил заветный коробок в приметном месте под самой крышей.
  Когда он запалил костерок, стало веселее. Еды, конечно, не было в количестве, способном удовлетворить его аппетит, но на легкий перекус хватало. Шура постепенно сжег весь мусор, скопившейся здесь, поймав себя на том, что очень ответственно относится к этому занятию. Как тимуровец на апрельском субботнике.
  Судя по подкрадывающимся сумеркам, солнце садилось достаточно рано. Наручные часы предполагали еще некоторое время светлому времени суток, но, видать, не срослось. Или настройка сбилась, или оборот Земли вокруг своей оси совершается несколько быстрее, чем в "нормальное" время. Он помнил один исторический момент, который всегда старательно обходили все творцы нашего прошлого, а именно - дипломированные специалисты, изучавшие минувшие века.
  Как определялось время суток, если хронометры, как таковые, появились не так уж и давно? На выпуклый морской глаз, считали историки. То есть для ведения некоторого планирования были ориентиры только двух промежутков времени: закат солнца и его же восход. А между ними - дело вкуса. То есть - никакой хронометрии. Но так предки жить не могли, они же тоже люди. Сделали солнечные часы, песчаные и даже водяные. Откалибровали шкалу - и зажили себе припеваючи, прекрасно ориентируясь во времени и не теряя на пустые ожидания лишних моментов.
  Есть такие древнейшие часы во многих музейных запасниках. Что характерно - зачастую показывают разную продолжительность суток. Ошибались неграмотные предки в подсчетах часов в сутках, говорят историки. Иногда 20 часов, как на самых древних, иногда 22. Так что же это получается: может и не бездна веков отделяет нас от былых грандиозных событий? Может, и не было тысячелетней истории Египта? Может, и так. Шура Суслов, отрешенно глядя на огонь, говорил себе, что время относительно. Не относительны только люди.
  Сутки стали короче. За один миг. Нужно проверить, конечно, но все идет к тому. Природа изменилась. Так сколько же времени прошло? Для него, да и всех остальных соплеменников - нисколько. Сел в автобус, слез с автобуса. Был в одном мире - оказался в другом. За это время деревья выросли до небес, животные сказочно преобразились. По крайней мере, те, с кем довелось тут встретиться. Воздух - кристально чистый. Солнце, наоборот, не золотое, а красноватое. Что это - научный эксперимент мирового масштаба? Шура не питал иллюзий, что где-то вдалеке отсюда все осталось, как прежде. Что где-то продолжают угрожать "демократией" всему миру, где-то строят эпохальные планы о всеобщей муслимизации. Черта с два - все мы плыли в одной лодке. И теперь эта лодка для всех для нас развалилась, превратившись в убогий плот.
  Но тогда остается другое объяснение: нематериалистическое. Точнее - не совсем материалистическое. Достаточно сделать одно допущение, и многое встанет на свои места. Божий промысел. Число Фибоначчи масштаба цивилизации.
  Когда-то перепись населения библейским любимчиком Давидом послужила поводом для жесточайшей эпидемии чумы. Ну, сейчас переписывают всех, кого не лень. Тотально. Обмен паспортов, ИНН, страховые и медицинские полиса, номера банковских карт, чертовы выборы - подсчет потенциальных налогоплательщиков похож на охоту. Зачем? А догадайся, если фантазии не хватает - то для улучшения благосостояния народа. По крайней мере, какой-то его части. Здесь бедствие связывается с Богом косвенно. Точечное воздействие, на цивилизацию, как таковую, не очень сильно повлиявшее.
  Космические катастрофы с участием Земли. Библейские упоминания. Да что там библейские - даже в "Калевале" о них можно прочесть. Шура хмыкнул, глядя на синие язычки пламени, весело пляшущие на комкающихся боках пластиковой бутылки от пива "Охота": при желании можно поменять местами ссылки на Библию и родную "Калевалу". Все наши планеты - как кегли. Сбил одну - зашатались другие. Результаты - бури, землетрясения, ночь длиной в год, голод и болезни. Не из куска ли Земной плоти получилась Луна? Из той, что была когда-то на месте глубочайшего и таинственного Тихого океана? Опять Божья воля не совсем явная. Наказал, но не убедил.
  Однако все это лишь, так называемые, "кары господние". За неестественное поведение, за нарушение истинных Законов: веры, любви и надежды. Как ребенка в детском саду: сколько ни ставь в угол, все равно в школу пойдет.
  Вот только Потоп был уже мало похож на кару, по сути своей - истребление всего живого. Выжившие обитатели ковчега обнаружили совсем другую Землю. Но они, родственники Ноя, просто пережили катастрофу - грандиозная степень "простоты". Выжили, размножились - и что мы имеем теперь? Ладно, не это важно. Важное, как раз, то, что это была Божья кара планетарного масштаба, масштаба цивилизации. Это была первая репетиция "Конца света". Можно тысячу раз доказывать естественность потопа, приводить расчеты, защищать диссертации и завоевывать кафедры в институтах и университетах, но никогда не срастется, обязательно возникнет вопрос, ответом на который будет "Ээээ".
  Шура шевелил мусор в огне, подбрасывая, временами, заготовленные с помощью ножа ветки кустарников, колосящихся, как живая изгородь по краям полянки. Стало совсем темно. Из леса кричали незнакомыми голосами, трещали ломаемыми сучьями и вообще нисколько себя не ограничивали присутствием человека. Не было у живых существ пока привычки к людям. Появится - начнут жрать. Но Шура об этом почему-то не переживал.
  Настолько глобальные изменения в нынешнем окружающем мире, похоже, были не просто так. Допуская Божий промысел, можно было прийти к неутешительному выводу: случился "Конец света". Точнее, аналогичная былому Потопу кара вселенского масштаба. Она касалась только живых существ, точнее - человеков. Если тогда выжили только избранные, праведники и праведницы, то теперь остались существовать, по всей видимости, кто ни попадя и в больших количествах. Себя Шура никак не мог отнести к самым достойным людям на Земле. Так же, как и тех ментов, что на дороге чинили свой Закон, свято веруя в свою избранность. Хоть бы и внутригосударственного масштаба.
  Итак - вторая репетиция "Конца света". Можно надеяться, что Бог любит троицу, но это мало должно волновать кого бы то ни было. По крайней мере, сейчас. Просто так оставить людей в прежнем состоянии, но в новых условиях - нецелесообразно. В Потопе все погибли, всего лишь несколько человек выжили. Из первоначальных достойнейших из достойнейших получилось то, что мы имели до недавних пор. Теперь должно было что-то измениться. Приобрести новое качество, или, наоборот, потерять.
  Зачем идти по пути наибольшего сопротивления, создавая у "новых" избранных "новые" особенности? Проще тогда было не позволить прочим выжить. Нет, не то. Легче всего - что-то отнять. Ломать - не строить. Люди должны претерпеть изменение. Только тогда во всем этом будет смысл. Но какое?
  "Черт, да мы же просто потеряли совесть!" - вдруг, его осенила внезапная догадка. Шуру моментально бросило в жар, он даже вспотел. Как же так, человеческие души тем и характеризуются, что они могут испытывать муки совести. А еще страдать, либо радоваться от любви. Или души людей почернели?
  "То есть, от нас отвернулся Бог?" - пришла еще одна ужасная мысль. Но он ее сразу отогнал: всегда остается надежда на исправление. Без этого не стоит и возиться. Без надежды - настоящий "Конец света". Судный день и прочее. А им - новый отсчет по новым правилам. Если из праведников Ноя в конечном итоге произросли государственные деятели, установившие по всему миру норму лжи, лицемерия и доминанту единственного хобби: унижение человека, то нынешние условия приведут к... Бог лишь ведает, а человеку все предстоит пережить.
  Самые жестокие тираны всех времен и народов произросли из "демократов". Произросли и произрастают. Благими намерениями выложена дорога в Ад. Не делай добра не получишь зла. Самый жестокий хозяин - из бывших рабов.
  Шура Суслов мрачнел все больше. Он пытался подумать о своей семье, но как-то всегда сбивался с мысли. Никто из людей с дороги не пошел за ним к "месту для костра". Это было хорошо, но чувствовалось ужасное одиночество. Он невзначай съел все свои дорожные запасы, но так и не утолил чувство голода. Единственное верное решение, которым он должен был руководствоваться сейчас - это лечь спать. По морскому опыту он знал, что слова "утро вечера мудренее" не пустой звук. То, что вечером кажется ужасным и безысходным, к утру становится вовсе и не таким страшным. Находятся вещи пострашнее: например, массовое размножение негров или реформы в области здравоохранения и образования.
  А то, что он тут придумал, уверенный в логике, может быть, объяснится как-нибудь иначе каким-нибудь иным "мудрецом". Только надо изловить этого толкователя.
  Шура не пошел под крышу избушки и растянулся у костра, одевшись подобающим для сна образом. Он еще успел посокрушаться по безвозвратно уходящему в историю времени, когда для того, чтобы лечь спать, человек раздевался, а не наоборот, как наступило утро.
  Шура потянулся, с трудом выпрямляя затекшие под головой руки, отметив про себя, что костер почти потух, а он вполне жив и ни кем не съеден, только кушать очень хочется.
  На произраставших поблизости гигантских лопухах скопилось достаточно росы, чтобы и умыться, и напиться. В лесу кто-то щелкал. Не орехи - а так просто самовыражался с использованием голосовых связок. Что-то мелькало между сучьев, что-то стремительно передвигалось среди деревьев. Шура решил в заросли не углубляться и тут же бросился на ближайшую кочку животом.
  Как он потом пытался себя оправдать - сработал охотничий инстинкт. А если бы вместо невесть откуда свалившегося, похожего на кальмара, животного оказалась местная змея, капли яда которой хватило бы на паралич верхних дыхательных путей всего народного Хурала Молдовы и нижних - народного Сейма Кыргызстана?
  Тем не менее, кальмар был извлечен, проигнорирован при попытке кусить своим клювом и жестоко избит обо все подручные средства: траву, землю и ближайший ствол дерева. Уже в своем стойбище Шура, нисколько не мучаясь совестью, воткнул в несчастного головонога нож и, как мог, освежевал. Он никогда не любил кушать морские дары, за исключением рыбы, но тут не до привередничанья. Запихнул тушку в горячую золу и принялся ждать.
  Через десять минут после этого из леса вышел человек в купальном халате с початой бутылкой виски в руках. И походка и внешний вид человека были донельзя знакомыми. Не потому, что раньше встречались, или, например, выросли в одном и том же детском садике. Его Шуре неоднократно доводилось видеть и в "Солдатах неудачи", и в "А вот придет Полли", и в обоих "Ночах в музее", и в "Знакомстве с родителями" и даже в "Медиаторе Судьбы". Хотя, вполне возможно, что это был какой-то двойник - все может быть в нынешнем мире. Шура не подал виду и не стал досаждать человека своим знакомством.
  А тот подошел поближе и сказал, вроде бы, ни к кому не обращаясь:
   Почему на самом донышке бутылки виски Jack Daniel's from Tennessee нарисовано 68? Может быть, 89?
  А потом протянул бутылку: угощайся, брат!
   10. Макс и Саша Матросова.
  После того, как Саша представилась, Макс хотел, было, объявить о себе со всем пафосом, на который способен майор милиции после тяжелой и продолжительной борьбы, но только прохрипел: "Очень приятно!" и переместился со стола в кресло. От неподвижного мешка здорово пахло собачатиной. То ли так он пах по жизни, то ли питался одними собаками.
  Саша не стала возмущаться по тому поводу, что мужчина сидит, а она - нет. В органах правопорядка не до условностей. Подхватила спинкой сломанного стула мертвый "коврик" и выбросила его вон из кабинета. Перед этим она очень внимательно выслушала сквозь дверь пространство с той стороны, но ничего подозрительного не расслышала. Потом дверь она так же плотно прикрыла, если бы была возможность - заперла бы на ключ.
  Под столом осталась лежать только кучка костей, вроде бы даже не человеческих.
   Итак? - спросила она.
   Ах, да, - ответил Макс. - Полковник Макс. - Отдел по борьбе с туалетным утенком.
   Это как? - удивилась Саша. - А китель с погонами, что - с чужого тела сняли?
   Вы об этом? - он, оттопырив нижнюю губу, поочередно посмотрел на свои погоны и махнул рукой. - Да хоть генерал. Роли чины и звания теперь, как мне кажется, не играют. Рапорт об увольнении написал сегодняшним числом.
   Правда? - поинтересовалась Саша.
   Вообще-то - нет. В принципе - неважно. Сдается мне, с сегодняшнего дня многие институты прежнего государственного устройства прекратили существование. По причине неизвестного аномального стихийного явления. Борьба с терроризмом по усиленной программе, опять же - террор, только на государственном уровне. Катаклизмы - лучший способ заявить о себе любым силовым структурам. Вот они и будут друг у друга кость будущего превосходства рвать. Менты всех пошибов: и милиционеры, и МЧС, и налоговая, и таможня, и, будьте уверены, частные армии, прикрытые так называемыми "охранными конторами". Все, как один, встанут на защиту интересов государства. От кого защищать, спросите вы? Да от людей, которые в большинстве своем об участи своей и не подозревают. Сидят себе, починяют примус, врываются молодчики в камуфляже - и к стенке всех подряд. Лучше перестараться, чем недостараться. Революционный террор так и делался в свое время Вовой Лениным со своей бандой. Чем сейчас лучше?
   Саша с удивлением слушала усталые рассуждения человека в форме. Не вязались они, как ни было то странно, именно с мундиром.
   Так вы не собираетесь меня арестовывать? - спросила она.
  Макс впервые поднял голову и с интересом взглянул на свою собеседницу.
   Собираюсь, конечно же, - сказал он. - Сейчас, только штаны подтяну - и сразу за аресты возьмусь. Меня хлебом не корми - дай только арестовать кого-нибудь. Без лишнего фанатизма. Давай, раз уж такое дело, на-ты перейдем. Предлагаю коньяку по пятьдесят грамм. Мозги вправить. Ведь нам еще думать, как из этого положения выкручиваться. Поди, там внизу уже оружие вовсю раздают.
   Да тебе-то что выкручиваться? Ты же свой! - она легко перешла на другой уровень общения.
   То есть, коньяку не будешь?
  Саша присела на краешек стола и поболтала ногами.
   Буду.
   Ну только тогда ты больше не дерись. Не то я поменяю свое мнение по поводу ареста.
  Макс налил в два фужера коньяк, понюхал незамысловатые "николашки" на блюдечке и широким жестом обвел стол:
   Милости прошу к нашему шалашу. Лимон, вроде ничем подозрительным не пахнет. Хорошо, догадался в свое время накрыть, не то пылью бы подпортились. Это я про лимоны. Ко мне тут друг должен был прийти, да, подозреваю, появились у него теперь другие дела. Будем думать.
   Саша пригубила свой фужер и внезапно вспомнила про убитую женщину в коридоре.
   Несколько минут назад ваш коллега без всякого смущения забил до смерти женщину, вся вина которой была только в том, что она оказалась не в том месте и не в то время. Ученая-кельтолог очутилась здесь, хотя до этого была в Париже, - сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
  Макс сочувственно кивнул головой: он не мог никак реагировать на некоторые вещи, творящиеся в стенах этого, да и прочих других - аналогичных, заведениях.
   Позвольте, - внезапно осознал он. - Как это - в Париже?
   Вот так, - чуть наклонила свободную от бокала ладонь Саша. Успев ознакомиться с противопожарными табличками в коридоре, она отдавала себе отчет, в каком городе оказалась. - Я же тоже к вашему Смоленску никакого отношения не имею.
   А к чему ты имеешь отношение? - задал совершенно глупый вопрос Макс.
   Я из Питера. Но была до того момента, как оказалась на вашем милицейском столе, под Выборгом. Такие вот коллизии.
   Эх, блин! - Макс сокрушенно взмахнул руками. - А я тут такую теорию придумал, объясняющую нынешние события. Все так складно, все так разумно. И про пыль эту. И про магнитную бурю. Только вот, как вы тут, дети разных народов, материализовались - ума не приложу. Данный фактик заставляет меня думать об ущербности, как ученого-теоретика.
   Макс настолько разочаровался, что даже отложил свой недопитый бокал.
   Ну и что тогда мы имеем в наличии? - спросил он, конкретно ни к кому не обращаясь.
  С улицы опять раздались крики, причем двух различных тональностей. Одни - торжествующие вопли, как у радикальных футбольных болельщиков из Кавказа, чувствующих за спиной поддержку далеких гор и близких денег. Но самое важное - пятикратное численное преимущество над оппонентами. Другие - отчаянные крики задавленной толпы Ходынского поля: за что, почему я?
  Макс выглянул в окно: разномастно одетые менты, кто в уличной форме, кто в бронежилете, некоторые даже в касках и со щитами исступленно били дубинками прохожих, которые метались затравленными зайцами по улице Дзержинского.
  - Чего это так разухарились-то? - кивнул он на улицу.
   Ничего толком, конечно, я объяснить не могу. Но вот по роду своей деятельности знаю, что было предзнаменование о так называемом "конце света". Как бы скептично к этому можно было не относиться, но реалии таковы: сначала пропала радуга, теперь пропали мы. Никак иначе объяснить творящееся невозможно. Хаос - он и есть хаос. Для кого это состояние естественное, тот и будет всеми силами его усугублять. Почему? Да потому что разрушать всегда легче, чем созидать. Посмотри на улицу, разве видишь ты там созидателей? Я не про несчастных прохожих говорю, - Саша говорила, как преподаватель, разъясняющая теорему Кромеккера-Копеллера: еще несколько логических реверансов - и она сама ее поймет.
  Макс, пошевелив какими-то папками в ящике своего стола, вытащил телевизионный пульт. Вообще-то телевизор он никогда не смотрел: не только на работе, но и дома. Сейчас, вот, решил, вдруг, и включил. Наверно, лучше бы он этого не делал. На всех каналах показывали одно и то же, даже на местных. Какие-то карлики, пуча глаза и ужасно гримасничая, ожесточенно мутузили друг друга. Иногда кто-то из них, выбравшись из свары, подходил к камере, выпятив грудь и расставив ноги на ширине плеч, строго смотрел в нее выпученными глазами, а потом снова пропадал в ожесточенной драке: только галстуки, погоны и ширинки штанов мелькали.
  - Вот такое теперь телевещание, - сказала Саша и выдернула вилку телевизора из розетки.
   Мда, - протянул Макс. - Что бы ни происходило с этим миром, но возникает вполне естественный вопрос, озвученный давным-давно стариной Чернышевским: что делать-то?
  Саша походила немного по комнате, словно решая про себя этот извечный вопрос творческих личностей. Потом пригубила свой бокал и сказала:
   Мне надо добираться в Питер. Наша организация имеет несравнимо больше шансов найти верный путь, нежели любая другая государственная служба. Просто этим делом мы занимались еще тогда, когда про великую Россию и не менее великих россиян никто не знал, да и знать не хотел. И, честно говоря, мне нужен помощник. Одной, боюсь, не справиться. Как ты относишься к идее совершить некое путешествие?
   Спасибо, уважаемая Александра, за столь заманчивое предложение, - в свою очередь приложился к бокалу Макс. - Понимаю: ты в достаточно сложном положении, раз первому встречному менту делаешь столь неожиданное приглашение. Замечу, сначала бьешь его между ног - для проверки на вшивость, я так понимаю. Потом вербуешь в загадочную "Дугу". Но я же все-таки мент, и мои коллеги на улице...
   Лошадь доедают, - оборвала она Макса. - Это правда, что на тебе красивые майорские погоны. Но ты сам какой-то ренегатский. В семье не без урода. В вашей семье, профессиональной, имею ввиду. Если бы было иначе - ты бы меня уже из пистолета расстреливал и дубинкой избивал с бессмысленными глазами. Впрочем, мое предложение - всего лишь предложение. Нет - значит, нет.
  Майор задумался. Не потому, что пытался взвесить все выгоды, сулящие Сашино предложение. Для себя он уже определился с точкой в карьере. Здесь, в Смоленске, делать ему по большому счету было нечего: жена в отпуске у родителей, надо двигаться за ней. Выйти просто так из здания не удастся. Хоть генеральские погоны себе нацепив. По большому счету, никакого корпоративного "товарищества" к нему коллеги не испытывали, также, как и он к ним. Если бы не та командировка в "горячую" точку, давным-давно выдавили бы на вольные хлеба с волчьим билетом. Теперь, судя по вырвавшейся на волю страсти к унижению и издевательству, никакие погоны не спасут от праведного "пролетарского" гнева. Объявят "контрой" и вычистят из своих рядов. Да еще и девушку эту, как соучастницу, нарекут Фаней Каплан, и - в расход. У нас - не забалуешь. Опыт, как говорится, не пропьешь.
   Ты меня не совсем правильно поняла, - наконец, сказал он. - Это не я, это - ты должна выбирать. Побежим вместе в Питер, мне все равно, как бы, по пути. Только есть у меня одно условие, точнее даже - просьба.
   Говори, - кивнула Саша.
   Можно мне на твой меч посмотреть? Уж больно он какой-то необычный. Насколько мне удалось разглядеть, за те доли секунды, что ты его держала наголо.
  Саша, ни слова не говоря, сдернула оружие вместе с ножнами. Макс, приняв предмет своего любопытства, вытащил за черную рукоять дивный клинок. Казалось, он сделан из неведомого темного дерева с синим отливом, потому как по всему лезвию виднелись застывшие узоры, как структура на хорошо отшлифованном деревянном бруске. Меч был слегка искривлен, как плавная дуга. Но самым примечательным было то, что острие, от рукояти до жала, напоминало зубья пилы, не такие, правда, частые (см. также "Мортен. Охвен. Аунуксесса").
   О, блин, круто! - сказал Макс, поворачивая оружие под разными углами. - Это не меч, это загогулина какая-то. Отлично заточенная, правильно сбалансированная загогулина.
   Это Пламя, - ответила Саша. - Вовсе никакая не загогулина.
   "Гуннлоги" - согласился Макс. - Пламя Битвы. Но это не меч. Точнее - не совсем меч.
   Почему это? - удивилась Саша, весьма впечатленная тем, что майор легко и непринужденно выдал название на древненорвежском.
   Да потому, - ответил Макс и рассек воздух клинком. - Вроде все в порядке: 93 сантиметра в длину, полтора килограмма весом. Но нету клейма. Любой уважающий себя мастер-оружейник в верхней трети дола меча ставил свое имя, или фирменное название. Длина слова примерно 14 - 16 сантиметров, ширина букв в нем 2 - 2.5 сантиметра. Чтоб видно было при покупке. Здесь же - пусто. Состояние клинка - идеальное, но это не современная подделка. Это - древняя древность. Штучный экземпляр очень странной формы. Никакого намека на торевтику.
   Переведи.
   Ну, Саша, это, понимаешь ли - собственно резьба по металлу. Здесь даже рукоять не наборная. Обычно создавался некий рисунок тончайшими полосками меди, латуни и даже серебра. Очень трудоемкий процесс. В твоем Пламени - ничего подобного. Я вообще не понимаю, из чего такая черная рукоять. Впрочем, как и сам клинок. Словно металл с трансформированной кристаллической решеткой. Однако, без всякого сомнения, это - оружие.
  Макс вернул Саше клинок и отошел к окну. Улица была пустынна, только кое-где лежали тела несчастных прохожих, оказавшихся на пути боевой дружины, несущей демократию в народ. Некоторые из них слабо шевелились, другие оставались неподвижны.
  Просто удивительно, что никто до сих пор не постучался к нему в кабинет. Сейчас должны формироваться некие штабы по борьбе с беспорядками. С привлечением всего руководящего состава. Но принимать участие в этом безобразии он не собирался. План побега из здания, точнее - направление побега неожиданно обрисовалось. Несколько смутно, но тем не менее.
  Он уже собирался поделиться мыслями с Сашей, как та отвлекла его своим вопросом:
   Послушай, Макс, а откуда ты все это знаешь?
  У них были гораздо более важные задачи, чем предаваться рассуждениям о холодном оружии. Но эти ненавязчивые отступления от решения насущных проблем каким-то образом способствовали поиску выхода. Отвлекаясь на несколько секунд, варианты побега как-то сами складывались в реалии.
   Понимаешь, Саша! Я же не всю жизнь работал во внутренних, с позволения сказать, органах, - ответил Макс. - Когда-то был я еще студентом питерского факультета тяжелого машиностроения Политехнического института. Интересовался мечами "Ulfberht". 55 клинков были обнаружены в Норвегии, 25 - в Финляндии, 20 - в Советском Союзе, 13 - в восточной Европе и порядка 26 штучные находки по всему миру. Из всех советских 4 меча достали в Олонецком районе Карелии, а 6 - в Ярославской и Смоленских областях вместе взятых. Дело-то в том, что там, в Карелии, плотных археологических изысканий, в отличие от того же Смоленска, не проводили. Мне было интересно, мечтал найти на берегах Ладоги не только неизвестные мечи, но и могилу некоего парня по имени: Hrorekr.
   Рюрика, что ли? В золотом гробу?
   Ну, можно и так сказать. И во времена Союза-то археологам на северах было трудно, а после развала - совсем невмоготу. Знать, так нужно.
  Они чуть помолчали, каждый, думая о своем.
   Вообще-то и Пламя досталось нашей "Дуге" с этого Олонца.
   Бывает, - согласился Макс. - Давай-ка будем отсюда выбираться. Отсидеться здесь долго не получится. Скоро придут матросы Железняки и прикроют наше "временное" правительство.
   11. Иван и Шурик Степченков.
  Иван приблизился сначала к телу в форменной одежде и осторожно ткнул его носком своей обуви. То не пошевелилось.
   Ты его, как барана, сбитого машиной, проверяешь, - заметил Шурик, не подымаясь с полу. - Ты даже не представляешь, Ванька, как я рад тебя видеть. Сегодня мне что-то не очень везет. Второй раз меня спасают, казалось, от неминуемой гибели. В первый раз девушка погибла. А я вот тут лежу, развалившись, как собака.
  Шурик попытался встать, но только застонал и снова опустил голову назад.
  Иван, подперев входную дверь единственным корявым стулом, подошел к былому однокашнику. Не говоря ни слова, начал ощупывать ему руки-ноги. Очень сосредоточенный и строгий.
   Помяли тебе, Шурик, изрядно, - наконец, сказал он. - Но, исходя из моего опыта врача-гинеколога, костей поломанных не прощупывается.
   Посмотрел бы я на твоих пациенток, если бы ты с такой рожей, да еще и гинекологом работал, - ответил Шурик.
   Тебе часто с гинекологами приходилось общаться?
   Не знаю, вообще-то. Бывало, думаешь: вот он - женский врач. А потом выясняется, что просто сапогами торгует.
   Шурик, ты бредишь. Давай-ка попробуем встать и двигать отсюда.
   На улицу нельзя, - поспешно проговорил Шурик, вцепившись в Иванов локоть. Он здорово морщился, подымаясь: внутри тела ощущался некий дискомфорт, даже больше - боль. Что причиняло страдание, было непонятно. Казалось, каждая клеточка тела, избитая за сегодняшний день, жаловалась на недомогание и требовала компресса, мази, женщины и алкоголя. Наконец, удалось принять скрюченное вертикальное положение.
   Я и не предлагаю на улицу идти: насмотрелся, спасибо, - критически оценивая взглядом товарища, заметил Иван. - Чего - очки разбили, что ли?
   Знаешь, Ваньша, из всех сплошных минусов сегодняшнего дня есть только один плюс, - ответил Шурик, пытаясь сделать несколько шагов, как человек, вставший на коньки впервые в своей жизни. - И это не торжество демократии на всей Земле.
  Он, прихрамывая на обе ноги, походил взад-вперед, осторожно изобразил своими руками элемент танца маленьких утят и продолжил:
   Чудесным образом зрение мое восстановило утраченные в далеком детстве диоптрии. Так что могу теперь обходиться без своих окуляров. Нечего было сегодня разбивать, а то мог с успехом проделать это не единожды.
  Иван тем временем опять подошел к телу мента, не решаясь вытащить свой арбалетный болт из его горла. Наконец, махнул рукой и отвернулся. Весь его вид можно было охарактеризовать одним словом: мрачность. Даже - двумя: мрачная мрачность.
   Что такое, Ванадий? - поинтересовался Шурик.
   Да тут такое дело получается, - вздохнул тот в ответ. - Я же за свою жизнь даже мотылька не обидел. Белочек с руки кормил, зайчикам дорогу уступал.
   "Ага", - согласился Шурик мысленно. - "Мышек в общаге дрессировал. Котов воспитывал по понятиям".
   Всякое, конечно, в жизни бывало. Но вот такое, - он дернул рукой в сторону тела, - впервые. Лишил человека жизни. Это полбеды. Можно как-то смириться, что, если бы не я - его, то он - тебя. Пренепременно. Но это же человек системы. Какие бы дурацкие законы она не устанавливала - их надо выполнять. Или, по крайней мере, стараться не сильно нарушать. Иначе - становишься вне этого идиотского Закона. Короче, чувствую вину за собой. Могу сто раз сказать себе, что прав. Но попадешься в руки толстой тетки - она заявит, что виновен. И - пожизненное заключение. Кранты.
   Да плюнь ты, Иван, и разотри, - убежденно возразил Шурик. - Это же не человек. Одев мундир и опустившись до уровня дворового хулигана, возомнившего себя божком, он становится - кем? Правильно - оборотнем. А оборотни неминуемо заканчивают стрелой в жизненно важный орган, пусть даже и не серебряной. К тому же дворовые хулиганы не в состоянии лишить тебе свободы. Нам надо выжить, Иван. Такой простой человеческий инстинкт. И никакие придуманные законы его победить не смогут. Пока нам это удается. Так что, терзания закончены. Баста! Согласен?
   Да, - решительно ответил Иван. - Тогда пошли?
   Погоди-погоди, - махнул рукой Шурик. - Нам не просто уйти отсюда надо. Нам надо добраться до моего офиса на Большой Морской.
  Он обрисовал кратенько положение вещей: где шел, что видел, как в "Баррикаде" казино крушат бывшие властители города. Идти-то к "Дуге" - сущий пустяк. Но это по улице. А там что-то типа комендантского часа. Наверно, еще снайперов по крышам главных улиц расставили. Будут очень жестко контролировать любое перемещение. По крайней мере - первое время.
   Шурик, - внимательно выслушав весь сказ, вздохнул Иван. - Ты, будто про оккупацию рассказываешь. Как в кино про подпольщиков. Когда-то в армии в госпитале я прочитал книгу двух монахов. Тайная перепечатка нелегального издания "Молота ведьм". Много, конечно, там всякой пурги. Да почти все - полная ерунда, хотя и с цитатами из Библии. Мне запомнилась одна идея, отчего тускнеют зеркала. Эти монахи, фанатики, но отнюдь не идиоты, пытались "научно" объяснить "дурной глаз" ведьм. Точнее, воздействие оного на младенцев, неверующих и зеркала. Душа, говорят, отображается через взгляд. Если она черная, ядовитая, обуяна дьяволом, то отравляет вокруг себя даже воздух. По направлению взора. Если в глаза ведьме не смотреть, то можно дальше себе гулять, пирожки с зайчатиной кушать. Ну, а взглянул - хана, уповай на особенности своего организма. Посредством воздуха отравляются, сначала, глаза потерпевшего человека раннего Средневековья, потом яд касается души. И, в лучшем случае - расстройство желудка, в худшем - тоска, иногда - помутнение рассудка, неведомая и неизлечимая болезнь и, в конечном итоге - кайки лоппи. То есть, безвременная кончина. Глаза - зеркала души. Если злым и недобрым глазом глядеть в обычное зеркало, оно тоже не выдержит. Помутнеет. А ты помнишь глаза тех, с кем довелось пересечься сегодня? Мы с тобой можем нормально беседовать. Почему же тогда даже не пытался говорить этот несчастный мент-оборотень?
   Молодец, дядя Ваня, - ответил Шурик. - Действительно, глаза у них у всех - мертвые. Согласен с тобой, это значит, душа - тоже того. Легче, конечно, от этого не стало. Любой "не наш" может, к примеру, очки солнцезащитные напялить.
  Они еще немного поговорили, но уже беспредметно и, как бы, попутно: Ваня вел своего институтского товарища под землю. К метро возвращаться не посчитали нужным, взяли за ориентир пучок то ли силовых, то ли коммуникационных кабелей и направились по ним, насколько это было возможным. Временами приходилось искать обходные пути, потому как провода уходили в тупиковые стенки. Шурик слегка нервничал по этому поводу, но Иван его успокаивал: чтобы протащить все эти "сопли" через породу, надо было проложить трубу. Бурить через весь город нецелесообразно. Поэтому где-то через десять метров обязательно должен быть выход в очередную подземную полость.
  Они шли дальше, временами петляя по совсем "крысиным лазам". Иногда приходилось подниматься на другой уровень, иногда опускаться. Несколько десятков метров прошли по старой канализационной системе. Несмотря на архаичный вид, она была вполне действующей. То есть, по ней текли какие-то нечистоты. Без всяких коллекторов и очистителей от неизвестного промышленного (или какого другого) предприятия к Неве. Самая примечательная деталь - запаха практически не было. Только сейчас он, как бы робко, начинал обратно распространяться по всему замкнутому объему.
  Шурику передвигаться было тяжело, он вообще потерял всякое чувство пространства, старательно пытаясь убить в себе боль, ощущаемую с каждым неловким шагом. Если бы не Иван, он бы совсем отчаялся: подземная прогулка казалась бесконечной. На самом деле такое воздействие на неискушенного диггера оказывает темнота и теснота. Время, исчисляемое минутами, кажется просто часами. Оно здесь, в подземельях, не течет. Оно медленно обволакивает.
  Поэтому Шурик не видел некоторые вещи, попадавшиеся в поле зрения своего более опытного товарища. Это были и старые костяки, завернутые в полиэтилен, и неожиданные надписи на совсем диких стенах и россыпи тусклых винтовочных гильз. Вот крыс не было никаких - ни обычных, ни мифических огромных. Покинули они эти места.
  Что-то рядом тарахтело, невидимое и, наверно, далекое. Потом любые звуки исчезли, и они обнаружили перед собой сверкающую относительно новыми заклепками дверь. Все провода аккуратно огибали ее через уложенную и наполненную застывшей монтажной пеной пластиковую трубу. Иван потрогал за простую рукоять, убеждаясь, что путь, в принципе открыт - ни замками, ни внутренними щеколдами преграда не обладала. Он выключил фонарь, взял за плечо Шурика и потянул дверь на себя.
  Не успела та открыться, как чья-то невидимая рука зажала Ивану рот и прошептала прямо в ухо: "Тихо. Сейчас патруль пойдет. Выходим обратно". Ваня, которому никогда еще до этого в жизни не доводилось общаться с говорящими руками, подчинился беспрекословно. Шурик, даже ничего не заподозрив, сунувшись, было, за своим поводырем, так же покорно отступил назад.
  Темнота стояла кромешная. Говорящая рука прикрыла за собой дверь. Никто не разговаривал. Шурик не особенно понимал, что происходит, а Иван был просто очень вежливым человеком. Приступы вежливости бывали особенно сильны, если рядом обнаруживалось огнестрельное оружие, к тому же упиравшееся своим дульным срезом ему в какой-нибудь жизненно важный орган. Например, в мизинец.
  "Надо навалиться на дверь", - прошептала "рука". - "Эти обязательно будут проверять на предмет незапертости". И рука, и Ваня, и даже Шурик, который, услышав обращенный из ниоткуда шепот нового неизвестного персонажа, отказал себе в праве удивляться, дисциплинированно уперлись правыми плечами в обшитую листовым некрашеным железом поверхность. Теперь они оказались друг за другом, а автомат или винтовка - по дулу-то разобрать не удалось - где-то под ногами.
  Иван обнадежил себя: "Значит, врагами нас не считают, раз оружие опустил". Дальше подумать он не успел: с той стороны кто-то (или что-то) легонько ткнуло дверь. Потом посильнее. Парни напряглись и стояли стеной. Третий, последний натиск, был самым мощным, но подпираемая плечами дверь не шелохнулась. Потом давление прекратилось, но три "титана" еще некоторое время продолжали давить плечами, словно соревнуясь друг с другом в силе.
  "Кажись, ушли", - сказала шёпотом "рука", и они все облегченно перевели дух.
   Это очень ловко я на вас тут нарвался, - не слишком громко, но уже вполне нормальным голосом произнес незнакомец. - Удалось бы мне одному эту дверь удержать - вопрос сложный. Скорее всего - нет. Сцапали бы меня эти супчики, попинали бы для острастки - и к стенке. Они пока блюдут паритет в свое удовольствие. Ни тебе "прав", ни тебе "предварительного заседания" с выделенным обморочным "защитником", ни тебе "рассмотрения". Покалечат, а потом пристрелят. Из милосердия. Чтоб "мешкам" не достался.
   Так у тебя у самого какое-то ружье имеется, - вставил Иван. - Можно и посопротивляться.
   Да какое же это ружье! Это же самый лучший в мире агрегат, правда, без патронов. Кончились быстро. Это модификация под индексом А2, разработанная под 5,56 мм патрон SS 109. Из-за патрона увеличилась крутизна нарезки канала ствола, как следствие, сам ствол стал более прочным и тяжелым. Дальность стрельбы, зато, удвоилась. Пуля, благодаря стальному сердечнику, отличается улучшенным пробивным действием - со 150 метров она пробивает 3,5 мм стальную плиту, а с расстояния в 1300 метров стандартную, опять же стальную, американскую каску. Измененный пламегаситель несколько уменьшил подскок оружия при стрельбе лежа. Это снизило пылеобразование при стрельбе, что сыграло положительную роль во время операции "Буря в пустыне". Помните такую войну? Переводчик режима огня в двух вариантах: одиночный (непрерывный) огонь, или одиночный (фиксированными) очередями по три выстрела. Специально для левшей, чтобы стреляные гильзы не летели в лицо, даже установлен дополнительный щиток-отражатель. Видал, какая красота?
  Иван промолчал, а Шурик заметил:
   Вообще-то здесь как-то темновато.
   Да ладно! - будто бы махнула в непроглядной тьме рукой "рука". - Темнота - друг молодежи. Смотрю и вы не с пустыми руками сюда прибились. Арбалет знатный, только маленький. Метров на сто, но уже неприцельно. Тридцать - дальность реального поражения. От 6 с половиной до 7 с четвертью в тысячах рублей в клубных лавках.
  Иван, предположительно, пожал плечами:
   Я в обычном охотничьем купил за 6 750.
   Слушай! А давай меняться! - вдруг обрадовалась "рука". - Мне твой арбалет - как раз то, что нужно. Возьмешь мое оружие.
   Так твоя винтовка без патронов! - хмыкнул Ваня. - Сдается мне, это "оружие достойное настоящего мужчины". Она же штурмовая винтовка, она же "черная винтовка", М-16.
   Точно, она самая. Конкурент нашего "калаша". Только лучше, на мой взгляд. Потому что дороже. Никакая банановая республика наладить серию не может, а "Калашников" не только китайцы, но, по-моему, и негры с арабами в подворотнях лепить научились. Патронов себе еще найдешь. Гляди на ствол - только одиночными стреляли, то есть все путем. Хороший обмен, чувак!
   Ты очечки-то свои сними, я сейчас свет включу. Посмотреть хочу, а не только на ощупь ориентироваться. Что это я - слепой кот Базилио, что ли?
  "Рука", повозившись, сказал:
   Включай, чувак.
  Жмурясь и моргая, они посидели на корточках, прикрывая глаза от оказавшегося чрезвычайно ярким света фонаря. "Рука" предстал перед парнями во всей своей красе: высокий, худощавый и широкоплечий, с банданой на голове, в городском камуфляже, небритый и вполне зрелый по возрасту - лет, эдак, тридцать пять.
   Здорово, парни, - сказал он и протянул широкую, как лопату ладонь. - Эдик.
  В другой руке он держал ПНВ, прибор ночного видения, с известной в узких кругах аббревиатурой. Ни Шурик, ни Иван столь специфическими знаниями не обладали, поэтому они просто с восхищением смотрели на столь полезный в нынешних странствиях гаджет. Представиться-то, конечно, они представились, вот только фонарем в глаза Эдику светить постеснялись - на предмет отсутствия в них душевной теплоты. Впрочем, по поведению нового знакомого можно было сделать вывод: он - свой, буржуинский, человек.
  Эдик, не особо жеманничая, без лишних вопросов поведал, что он, как и его друзья, утонул в страсти, название которой "пейнтболл". Детская игра в войнушку. Если ей заниматься достаточно плотно, вложить в амуницию хренову кучу денег, объединиться с такими же серьезно настроенными мужчинами, то получается полное позитива времяпровождение. Только в этом году удалось пристреляться в условиях кромешной тьмы, то есть, используя ПНВ. Новый уровень, правда, достаточно дорогостоящий. Полную светомаскировку добиться ночью и развалинами былой стройки социалистического объекта не удавалось. Зато за некоторую мзду искомый мрак получилось создать для себя на подземной автостоянке под Фонтанкой у Сенной площади. Она, эта стоянка, еще очень далеко отстоит от торжественной речи губернатора, разрезанной ленточки и рек банкетного шампанского с омутами водки и коньяку. Но в этом-то и была вся прелесть. Выключил все освещение - и пали, сколько хочешь, даже не дожидаясь полуночи. Но тут возникла некоторая сложность идентификации: свой - чужой. Да и провалиться можно было в какое-нибудь незаделанное технологическое отверстие, ведущее к самому центру Земли. Поэтому принялись, не мудрствуя лукаво, обвязываться, как альпинисты. Просто кайф. Действительно, новый уровень.
  И, вдруг, в самый разгар баталии обнаружили себя и своих противников за пределами отведенной для игры территории, валяющимися вповалку. Уже несколько позднее осознали, что это автомобильный тоннель от мэрии - кто же знал, что таковой тоже существует. Пытались выбраться обратно, но там, на выходе к стоянке, скопилось изрядное количество бесцветных мешков, просто целые залежи этой мерзости. Ценой потери двух человек осознали всю опасность тварей. Отстреливались краской, насколько было возможно, и отступили обратно. Сунулись по тоннелю, напоролись на каких-то озверевших ментов. Вооруженные чем попало: автоматами, винтовками и пистолетами - они на контакт не пошли, завалив еще двоих. Но увлеклись погоней и - мешки, приятного аппетита. Оттуда получилось оружие. Немного, но хватило на четверых человек. Потом удалось вооружить и остальных двоих. Менты-то без ПНВ скачут! Но самое главное, они как-то неестественно относятся к собственной безопасности. Будто уверены в личной неуязвимости. Они - могут убивать, а их - нет. Их-то за что?
  Спрятались все шестеро в двух "карманах" по сторонам подземного тракта. Сзади - стоянка начинается с тысячами "мешков", спереди - держат периметр менты. Далековато до них, но те укреплены неплохо, как и положено. Да еще патрули свои поблизости отправляют, прочесывают на предмет наличия террористов.
  Эдик пошел разведывать пути отступления. Сидеть в своей символической прятке до Страшного суда не хотелось. Через залежи "мешков" не пробиться, войной идти на ментов - себе дороже. А выйти надо. Вот он и нашел, практически под носом у распоясавшихся стражей "законности" эту загадочную дверцу. Запиралась дверь на красивый и модный кодовый навесной замок фирма "Abus", но сделанный, как то теперь водится, в Китае. Открывается с помощью отвертки, или монтировки, или, даже, дула. Или, на худой конец, набором кодовых цифр. Эдик шифр не знал, зато прекрасно знал китайцев. Дужка замка сдалась с первой же попытки, смяв к едрене-фене все китайские секреты. Скобы он тоже пальцами загнул по сторонам, чтоб никто даже под гипнозом не понял, что здесь когда-то висел настоящий непреодолимый запор. Едва он проделал все необходимые манипуляции, с грохотом поползли вверх ворота за поворотом тракта - это менты выходили из своей цитадели на патруль. А тут дверь распахнулась сама собой - это уже Ваньша с Шуриком пытались запихать в проход свои любопытные, как бы это помягче - лица.
   Парни! - сказал Эдик. - А у вас еда какая-нибудь имеется? Оголодал я нежрамши. Вторые сутки без топлива.
  Шурик взглянул на свои часы и присвистнул: где-то на поверхности наступало первое утро новой эры. Сразу же вся усталость напомнила о себе голодом, жаждой и некой вялостью.
  Они поели из запасов рачительного хозяина, то есть, потомка белорусских партизан Ивана, попили минералочки, и настроение повысилось до такого уровня, когда организм милостиво соизволил прислушаться к команде усталого и у кое-кого - избитого тела: "Спать!"
  Они и не догадывались, что в этой части планеты Земля не разгорался рассвет, а стоял вполне конкретный день, если верить определениям: тень укорачивалась, и без того будучи совсем маленькой. Двадцатичетырехчасовые сутки утратили свою актуальность, впрочем, как и магнитные полюса, как и направление вращения Земли в целом. Солнце теперь вставало на западе.
   12. Шура Суслов и Бен Стиллер.
  Шура Суслов от протянутой бутылки не отказался - вряд ли вышедший из леса человек горел желанием отравить первого встречного. А вот вопрос проигнорировал: пес его знает этих амароканцев, могут вообще три шестерки на донышке наштамповать. 68, 89 - яка нам разниться? Он с удовольствием приложился к горлышку - виски мягко обожгло горло, оставив во рту ни с чем несравнимый аромат, и с благодарностью усвоилось желудком. Он вытащил из углей вполне пропеченного кальмара и, на правах хозяина, предложил своему гостю. Тот, по всей видимости, излишней манерностью и брезгливостью не страдал. Оторвав себе половину тушки, перебрасывая с руки на руку, сказал:
   Ну, здравствуй, дорогой. Надеюсь, в горячем виде ты вкуснее, чем в сыром!
  И с энтузиазмом, разве, что, не рыча, начал поедать белое мясо. Шура, завидев подобный аппетит, решил не отставать. У обоих кальмар кончился очень быстро. Оказался он вовсе не морепродуктом, а вполне кроликом, только необычной формы. По крайней мере, по вкусу. Вообще-то кролики встречаются и покрупнее.
  Они тяпнули еще по дринку вискаря и Бен, явно повеселевший, спросил:
   Хотелось бы мне знать, что происходит?
   И мне тоже, если честно, - ответил Шура.
  Его английский был на очень даже неплохом уровне. Иначе бы было сложно найти работу в буржуйских кампаниях. Язык Бена был, конечно, лучше. Но тот, привыкший к самым чудовищным произношениям своих сограждан, а также лиц, незаконно проживающих на территории, даже ухом не повел, чтобы заподозрить подвох.
   Сначала мне показалось, что я умер, и вот-вот меня призовут пред очи Господа, - продолжил Бен.
  Шура полностью уверовал, что рядом с ним сидит реальная голливудская звезда, поэтому даже расслабился: он помнил о Стиллере, что его чувство юмора - это головная боль для коллег по цеху, друзей, да и просто знакомых и незнакомых людей. Поэтому решил повеселиться сам.
   Тогда пошли, - сказал он и поднялся. Для убедительности Шура одной рукой охватил себя за плечи, другую протянул Бену.
  Тот вложил в эту руку бутылку виски, но потом, вдруг, испугавшись, как-то поспешно поднялся на ноги и по-американски открыл рот в знак удивления.
   А ты кто? - ему удалось выдавить из себя, наконец.
  Шура приложился к бутылке, занюхал рукавом и только после этого проговорил:
   Гавриил я. Архангел Гавриил. Ну, так что, пойдем?
  Бен очень недоверчиво кивнул головой, потом пробормотал:
   Это не Стоунхендж. Это гораздо печальнее. Напомни мне потом, я приглашу тебя в свое шоу. Бог сотворил человека, человеку не под силу не только сотворить Бога, но даже взглянуть ему в лицо. Итак, добро пожаловать обратно в зверинец под названием "общество". Позволь представиться: Бен.
   Да ладно! - притворно вздохнул Шура, слегка озадаченный манерой поведения актера. - Я думал - Джек Блэк.
   Определенно, тебя бы в мое шоу, да закрыли его миллион лет назад.
  Шура представился именем, широко известным в узких кругах семьи, друзей, соседей и коллег. Бен сразу же насторожился. "Саша" - достаточно редкое и практически непроизносимое слово, как в Новом свете, так и в Старом.
   Это какая страна? - спросил он.
   Это какая планета? - ответил Шура.
  Где-то за их спинами голосил живыми неведомыми голосами лес. С далекой автострады иногда доносились звуки ударов по металлу и даже крики. Почему-то весь окружающий фон казался враждебным и даже угрожающим. Так недолго и в уныние впасть.
   Знаешь, что, Бен? - сказал Шура. - Нельзя нам паниковать. Нельзя также терять надежду. Если не в будущее, то в добро - это точно. Мы будем выживать. Для начала - сделаем себе копья и запасемся кальмарами. Или ты предпочитаешь в одиночку бороться с трудностями?
   И то верно, - кивнул головой Стиллер. - Блуждая по лесу, я уже про постройку хижины воображал. Глупость, конечно. Но одним воздухом сыт не будешь. А виски имеет свойство заканчиваться в самый неподходящий момент.
   У меня есть друг-приятель. Большой, следует признаться, оригинал в суждениях. Он меня как-то просветил. "Среди всех видов борьбы", - говорит, - "борьба со своей похотью тяжелее всех. С ней вечно кипит борьба, и победа редка". Так что у нас есть шанс на победу. Ибо бороться мы будем за выживание, а не с какой-то похотью.
   Оригинальная мысль. Типа: если проколол ногу гвоздем, радуйся, что он не попал тебе в глаз. Как, говоришь, его зовут?
   Яков Шпренгер и Генрих Инститорис.
   Так их двое? - удивился Бен.
   Да нет, - махнул рукой Шура. - Зовут его Ванька. Цитата эта - тех двух фанатиков. Из далекого 1486 года.
   Сдается мне - "Молот ведьм". Была такая мода в Голливуде. Я, правда, не читал, - сказал Бен. - Да и пес-то с ними. Пора надрать задницы этим кальмарам.
  Шура только поморщился американскому штампу.
  Они вырезали перочинным ножиком Шуры себе длинные палки, заострили их на огне, как пещерные люди, и обозвали эти жерди "копьями". Бен с величайшего соизволения также несколько разнообразил свой гардероб, сделав тем самым дорожный рюкзак Суслова легче. Словом, можно было выходить на тропу войны с несчастными головоногами. Иные животные их не интересовали по причине невыясненной степени опасности. Те, в свою очередь, пока тоже не интересовались людьми. До первой крови, так сказать.
  Кальмаров удалось набить достаточно легко. Те скакали по веткам деревьев, как выяснилось, в изобилии. Самые молодые и неопытные падали на землю, где теряли свое преимущество в подвижности. Был у этих неопытных кальмаров существенный недостаток: они оказывались невелики. Большие и взрослые самцы скакали где-то в кронах. Там же, где и самки. Хотя не исключался вариант, что они все были гермафродиты. В достопамятных земных морских кальмарах, касаемо их половой принадлежности, ни Шура, ни Бен не разбирались. Тем более в нынешних, сухопутных.
  Охота затянулась практически до вечера. На них самих никто не позарился, к счастью, поэтому можно было предположить, что она оказалась вполне удачной. Запеченные в углях кальмары утолили голод, даже насытили, потому что вспомнилось отсутствие соли.
  - А соль, говорят в землю Калевалы, иначе, по-древнерусски, Колывань, привозили из-за моря, из Германии, а не с Московского царства, - вспомнил Шура байки друга Ивана. - Ближе им были эти германцы, что ли? Так в руне 46:
  И обсыпанными солью,
  Что из дальних мест везется,
  Из земли идет немецкой,
  С вод морских, что за Двиною:
  По соленому проливу
  В кораблях она приходит.
   Знаешь, что-нибудь про "Калевалу"? - спросил он у Стиллера, когда они неторопливо смаковали белое мясо у костра.
   Нет, - пожал плечами тот. - Завтра бы надо к той магистрали наведаться.
  Действительно, к дороге сходить не помешает. За две ночи, если удастся пережить и эту, там должно сложиться некое определенное положение. Отсиживаться в этой хибаре без окон и дверей, даже без стен, смысла не было. Транспорт полностью встал. Причина этой неприятности пока неизвестна. Конечно, изощренные умы напрягутся, найдут выход из этого положения, потом поделятся этим знанием с другими, наглыми и бесцеремонными. Но от этого движение по дорогам не оживет. По крайней мере, в ближайшие месяцы. Сначала выедут на трассу бонзы. Когда до прочих человеков дело дойдет, машины кончатся: поломают, на запчасти разберут, или сволокут в одну единую помойку, подконтрольную тем, либо иным.
  Но вот от этого дороги не исчезнут. Даже несмотря на исконную потребность в круглогодичном ремонте. Значит, можно по ним ехать на велосипедах, скакать на лошадях, если таковые сохранились в природе, или на животных, их заменяющих. На слизняках, как предположил Бен. Кстати, мысль о вероятном своем местопребывании в глухих российских просторах, его испугала не очень.
   В некотором роде повезло, - сказал он.
   Из серии: гвоздь и глаз?
  Артист только хмыкнул в ответ, то ли соглашаясь, то ли нет.
   Пришлось бы жить где угодно, - добавил Стиллер, задумчиво глядя в огонь. - Или не жить. В смысле - умереть.
  Ночь обрушилась на их стойбище так быстро, словно кто-то просто выключил свет. В небе только звезды, причем в большей своей степени незнакомые. Астрономией ни тот, ни другой не увлекались, но Большую Медведицу, Плеяды, Кассиопею и, конечно, Орион различать умели. А это уже пол-атласа звездного неба. Можно было потешить себя надеждой, что стали видны те светила, что отображались на другой половине пресловутого атласа. В таком случае, куда же подевалась бессменная спутница Земли на протяжении многих сотен тысяч лет? Луны, будто и не было никогда. Украл ее гоголевский черт.
   Нет, тут дело - не уха, - сказал Шура. - Солнце - красное. Небо - черное. Звезды - и те, какие попало. Про Луну ни один кальмар и не слышал.
   Значит, больше никакого лунного календаря. Ни приливов, ни отливов. Ни оборотней, ни вампиров. Лунная походка переименуется. Праздники новые появятся. Будут, как в старые добрые времена: и Имболк - 1 февраля, и Белтане - 1 мая, и Лугнасад - 1 августа, и Самайн - 1 ноября. Чтоб удобнее было ориентироваться.
   Это кельтские праздники, насколько мне не изменяет память. Но и они вроде бы к нашему ночному светилу приурочены. Во всяком случае, Самайн этот - и есть День Всех святых, Хэллоуин, по-вашему. Ночь, соединяющая 2 мира и 2 года, дорога по лунному лучу и все такое.
   Ну, тогда не будет праздников вообще, - отрезал Бен. - Будет один сплошной День рожденья. Утром проснулся, ощупал себя - все на месте. Как заново родился.
  На поляну поодаль от них выскочила какая-то тварь, большая сама по себе, если судить по немигающим красным глазам, горящим на уровне человеческой груди. Произошло это абсолютно бесшумно, только едва слышное хрипловатое дыхание, словно сдерживаемое рычание, некоторым образом развоплощало версию о двух маленьких красных светлячках, мастеров в синхронном парном летании.
   И это только начало, - кивнул в сторону глаз Шура.
   Для них - может быть. Для нас же - весьма возможно, конец, - вздохнул Бен. - Если завтра поутру меня не обнаружится в полном моем объеме, прошу тебя - то, что останется, предай земле.
   Договорились. Имею настроение сделать тебе аналогичное пожелание, - сказал Шура. - Предлагаю чисто символически обняться. Спокойной ночи, так сказать.
  Бен Стиллер полез обниматься, не забыв бросить в дикую тварь из дикого леса безнадежно пустую бутылку "Jack Daniel's old No 7".
  Животина внимательно изучила запахи горлышка, скосила глаза к переносице и ушла на свою ночную охоту. Теперь ей было море по колено.
  А утром для Шуры и Бена наступил первый День рожденья - никто не только не загрыз их во сне, но даже не отъел никакие самые важные конечности, в том числе и руки-ноги.
  На саму трассу выйти они не решились. Шура объяснил, что некоторое количество народа сошло, в некотором роде, с ума. Он также пытался объяснить это печальное событие потерей совести, но Бен этого не понял. У них в Америке про совесть не очень-то и вспоминали. Для объяснения самого гнусного поступка есть высокооплачиваемые психологи, для оправдания самого себя - такие же дорогие адвокаты, а для избавления от неправедно заработанных средств - дантисты. Совесть была только у Брюса Виллиса в "Последнем бойскауте".
   Там, на трассе, могут до сих пор дежурить какие-нибудь свихнувшиеся служители "дорожной полиции", - сказал Шура.
   Так это же хорошо! - машинально ответил Бен.
   Ты доверяешь своим копам? - поинтересовался Суслов.
   Конечно! - без раздумий согласился Стиллер.
   Еще раз спрошу: ты доверяешь своей полиции?
   Ну, вообще-то, я обязан ей доверять, - чуть смутившись и слегка подзадержавшись с ответом, произнес Бен.
   А теперь, пожалуйста, подумай хорошенько: стоило ли когда-нибудь доверять свою безопасность и благополучие парням в полицейской форме?
  На сей раз артист призадумался. Несколько раз усмехнулся каким-то своим мыслям, потом все-таки выдал:
   Лучше всего об этом, конечно, сказал всеми своими фильмами великолепный Клинт Иствуд. От себя могу лишь добавить: моя безопасность и безопасность моей семьи - только мое дело. Копы всего лишь выполняют работу, то есть получают за нее зарплату. Если же есть возможность получить немного больше - почему бы этим не воспользоваться? Да вообще, они сначала стреляют, потом думают. Старски и Хатч хороши в кино, но никак не в реалиях. Короче, мой ответ: доверять им не стоит.
   Добро пожаловать в Россию, - сказал Шура. - Осторожность - залог здоровья. От любого человека в форме - держаться максимально далеко. Без всяких исключений. Что творится с армией - никто не знает. Но не думаю, что там все в порядке. По опыту своей службы знаю, дебилов там преизрядное количество, особенно среди прапорщиков. Все личные вещи придется забрать с собой. Здесь они не в безопасности.
  По дороге он еще поделился впечатлениями от встречи с "мешками". Высказал предположение, что эти "мешки" не суются в лес, потому что боятся попортить свою нежную шкурку о сучья. Как потом выяснилось, это утверждение было недалеко от истины.
  Они со всеми возможными предосторожностями прокрались на обочину. Было пустынно, если не считать хаотично распределенных по всей видимой трассе мертвых автомобилей. От одной остался обгорелый остов, до сих пор кое-где сохранивший в себе пляску затухающих лепестков пламени. Это, наверно, какой-нибудь умник, вполне возможно - из "таксистов" - решился на эксперимент с бензином. Если машины не заводятся, может быть, он и не воспламеняется вообще? Пробив у ближайшего автомобиля топливный бак, он поднес горящую спичку. Машина-то, явно, была чужая, чего с ней церемониться? "Таксисту-то" по барабану, что и на спирте транспорт, за редким исключением, не передвигается, в то время как горючие свойства С2Н5ОН очень даже неплохие.
  Людей видно не было. Снялись, наверно, со своих авто и побрели толпой неразумной в одном из двух направлений. А, может быть, даже в обоих. Вещей разбросанных тоже не наблюдалось, стало быть, все свое взяли с собой. А также мародеры постарались. Куда без них-то? Неизменных несчастных жертв мирного населения по обочинам нету. Зато есть коричневые "мешки". Лежат, переваривают.
  Парни повели наблюдения минут пятнадцать, если считать по часам, но никакой динамики выявить не удалось. Стало быть, можно выходить на оперативный простор.
  Они подошли к былому сусловскому рейсовому автобусу, но и тот не был исключением: пустой и покинутый. Только в запертом салоне бесновался по окнам какой-то бесцветный "мешок". Нет, Шура, конечно, не собирался возвращать прихваченную не так давно монтировку. Наоборот, он хотел обзавестись топором.
  Пуля прилетела неожиданно, и последствия ее уже обсыпали колотым стеклом головы Суслова и Стиллера, а звука выстрела так и не последовало. Освобожденный "мешок" энергично выпорхнул из своей темницы, чтобы сразу же повиснуть бесформенной тряпкой на "копье" Бена. Артист помахал древком, как флагом перемирия, пока "мешок" не улетел куда-то за ближайшую машину. Нет, конечно, он не собирался сдаваться, просто так уж получилось.
  Однако на этот парламентерский выпад раздался властный голос:
   Покинуть автомобиль и предъявить его к осмотру.
   Так мы безлошадные! - ответил Шура, не особо напрягая голосовые связки, пытаясь вычислить направление.
   Инспектор Бокучей! Подготовить все водительские документы, открыть багажник для досмотра!
   Сейчас будет нас называть самками собак и еще ставить в вину ум, - проговорил Суслов Бену, не понимавшему ни слова.
   А кто это?
   Какой-то заплутавший мент. То есть, коп, по-вашему, - и громче, по-русски добавил. - А у тебя понятые-то для досмотра имеются?
  Последовало секундное замешательство, после которого последовало:
   Чего - самый умный? Сейчас будут тебе, сука, понятые.
   Бен, расползаемся по сторонам, - сказал Шура. - Этот инспектор засел где-то за теми спаренными машинами: Инфинити и Ягуаром.
   Машины-то какие у вас дорогие ездят! - восхитился Бен. - А Феррари, либо Мазератти не видать?
   Сейчас не об этом: ползем, обнаруживаем и по-возможности, нейтрализуем.
  Шура протянул артисту монтировку, сам потряс добытым, в меру тупым, топором.
  Они поползли к оговоренной группе автомобилей, а инспектор, продолжал требовать неизвестно чего, временами неприлично ругаясь. Впрочем, сам он выдвигаться к "нарушителям" не собирался.
  Его взял Стиллер. Бросил в сторону от машин подвернувшийся камешек, проследил за шевелением, потом, ориентируясь на голос, подобрался ближе. Прыгнул сверху, отбросил в канаву лежащий рядом с Бокучеем автомат и замахнулся ломиком. Инспектор только руки поднял в защищающем жесте. В одной руке оказалась рогатка.
  У мента была сломана добрыми гражданами нога. Автомат без патронов. Значит, сначала сломали конечность, потом он их всех порешил, потом его бросили. Если бы не порешил, то автоматик бы обязательно конфисковали. Да и менты поодиночке никогда не ходят. Им страшно в их стране. Получается, коллегу тоже - того. Ну а тел нет - зато "мешки" имеются. Но умирать Бокучей не мог. Он из подручных средств: суковатой палки и резинки от трусов сделал вполне приличную рогатку.
  Похвально, если бы только не один вопрос: что делать теперь с этим ментом, пребывающим, судя по всему, в своем ментовском астрале? Ждать выздоровления?
   Ну, что, Бокучей? Ты же понимаешь, что мы не Армия спасения? - сказал Шура.
   Сейчас составим протокол. По полной схеме, - ответил инспектор. - Лишение прав на полгода. Минимум.
   Может, договоримся? - спросил Суслов.
   А чего тут договариваться? Три штуки.
  Шура молча подобрал автомат, бросил Бокучею свое "копье", потом, подумав, одну тушку запеченного кальмара.
   Пошли, Бен, - сказал он артисту. - Нам надо к Питеру пробираться. Там будет легче искать варианты выхода из создавшегося положения.
   А с этим - что?
   Он просил три штуки.
   Долларов?
   Так не рублей.
   Продажный коп, - вздохнул Стиллер. - Тогда пошли.
  Они двинулись по дороге. На душе сделалось очень паскудно.
   13. Макс и Саша, начало пути.
  Единственный выход, доступный из здания, был через окно. Если бы оно было, как в старых ментовках: деревянное некрашеное и скособоченное, то возможность открыть его могла осуществиться только через торжественное разбитие стекол. Но теперь, как и во всех уважающих себя коммерческих офисах, окна были модные, пластиковые. То есть - выход открыт, одевай крылья и лети на волю.
   Ну и как теперь? - спросила Саша, выглянув наружу. Снизу, расчерченный мелкими и крупными трещинами, невозмутимо покоился асфальт. Его когда-то положили поверх унылых серых бетонных плит. Радости это, конечно, не привнесло. А глубокие и не очень морщины, суть нарушение технологии процесса, можно всегда списать на "образование вследствие выброса с третьего этажа и, собственно, крыши особо упертых подследственных".
   Попробуем способом, разрекламированным американскими боевиками, - ответил Макс, уже подтаскивая свернутый в круг пожарный рукав. Он по идее, одобренной коммерческими пожарными инспекторами, должен был находиться пренепременно в коридоре, где-то по пути эвакуации командного и даже рядового состава. Но завалился в незапамятное время под стол секретарши-лейтенантши, там и покоился до сего момента, никому, кроме пыли, ненужный.
  Майор раскрутил, свесившись с окна, шланг, длиной около метра с алюминиевой балдой на конце, и запустил в сторону ближайшей пожарной лестницы. С третьей попытки удалось приловчиться, а с пятой - перебросить эту балду через одну из ступенек.
   Ура, - сказал он.
   Да по этому "мосту" даже кошка не пройдет, - с сомнением сказала Саша.
   Да, с кошками у нас туго - не приживаются, - ответил Макс и пошел к тяжелым шторам, что прятали от солнечного света утомленных компьютерными "клавами" секретарш. Из-за одной занавеси он, жестом факира, вытащил длинную, метра в два с половиной, палку с небольшим пластмассовым крюком на конце. Она, эта палка, была металлическая, даже более того - алюминиевая. Стало быть - наследие "застоя", когда всякую дрянь, даже "шест для открытия штор", делали из стратегически важного сырья и продавали в ближайшем хозяйственном магазине за копейки.
  Майор опять свесился с окна, цепляясь за пол только когтями пальцев ног, и дотянулся-таки до пожарной "балды". Саша не выдержала зрелища чудесной эквилибристики и, присев на корточки, вцепилась в брючины Макса. Кое-кто может подумать, что зубами, но на самом деле у женщин для этой цели есть гораздо более приспособленные устройства, а именно - наманикюренные коготки, числом пять на каждую руку.
  Максу удалось зацепить пожарный рукав и даже затащить его обратно в окно, пропущенный, естественно, через ступеньку. Надежно привязанный к батарее центрального отопления, шланг теперь мог выдержать любую, даже самую упитанную кошку.
  В это время в приемную его кабинета кто-то требовательно постучал. Макс с Сашей переглянулись.
   Вот когда начнут бить ногой - значит, через минуту высадят. Потом еще дверь в мой кабинет - минут пятнадцать у нас имеется, - сказал майор.
   У тебя разве пуленепробиваемая установлена? - удивилась Саша.
   Почему?
   С коридора ворвутся через минуту, а в твой кабинет - через пятнадцать.
   Да нет, обычная китайская бумажная дрянь с фигурной рукоятью. Я имел ввиду еще тот факт, что они же меня по всему зданию искать должны. Мало ли я в туалет по служебной необходимости устремился?
  Сначала Саша очень ловко перелезла по шаткой переправе на лестницу, потом, но уже не так ловко, перетек Макс. Девушка хотела, было, начать спускаться, но майор ее остановил.
   Наверх, на крышу, - сказал он.
  Заметив колебание в выборе действия, он первым решительно полез на крышу. Саша пожала плечами и устремилась следом.
  Стараясь не громыхать по обшитому оцинкованным железом скату, они добрались до какой-то трубы, диаметром в полметра, с грибком на конце.
   Если ко мне в кабинет ворвутся, то сопоставят пожарный рукав с пожарной же лестницей и будут искать пути отступления по периметру. Деваться-то некуда: везде колючка.
   Как в тюрьме, - вставила Саша.
   Это обывательское мнение. Здесь, в кулуарах, бытует иное объяснение: тюрьма - это по ту сторону от проволочного ограждения. Там - лохи. Здесь - хозяева жизни. Ладно, неважно. Та пожарная лестница заканчивается метрах в четырех над асфальтом. Можно, конечно, спрыгнуть, а можно и ноги переломать.
   Так какой же смысл в ней тогда?
   Это у другой структуры государственного регулирования отношений надо спросить, у пожарной. Должны были, наверно, какое-нибудь подвижное звено установить, да отвлеклись на более важные вещи. Школы обкладывать штрафами, детские сада, да мало ли мест, где можно подкормиться!
  Макс выдрал ближайшее хлипкое ограждение края крыши. Согнул несколько раз на манер крюка, получилась полная ерунда, или абстрактная небольшая скульптура. Повторил священнодействие еще раз. Получились две абстрактные миниатюры.
   Что же нам, как котам теперь на крыше торчать? - поинтересовалась Саша. - Да еще поделки разные мастерить?
   Эх, темнота! - ответил Макс. - У нас же далеко вперед идущие цели. Нам здесь рассиживаться некогда. Карлсон, к сожалению, живет только на шведских крышах, а волшебники прилетают сплошь на голубых вертолетах. Так что помощи ждать неоткуда. Как ты думаешь, что это за гриб?
  Он указал на верх большой трубы, что была поблизости.
  Саша только пожала плечами:
   Вентиляция какая-нибудь.
   Точно, из генеральского туалета, - кивнул головой Макс и рывком содрал конусовидную верхушку. - Это, милая дама, фильтрационная вентилирующая установка. Иными словами - ФВУ. Точнее, конечно, ее концевая часть, попросту - труба. Вся эта шайтан-машина предназначена для безопасного существования всего милицейского подразделения в означенном служебном здании. Включается в действие при полностью закрытых окнах, дверях и даже обычной вентиляции. Воздухозаборник единственный, оснащенный фильтрами. Применили жители сопредельных тюремных территорий за пределами колючей проволоки отравляющий газ. Милиционеры понюхали и сразу же определили: иприт, твою мать. Завхоз нажимает на станции управления кнопочку - ФВУ как загудит, завоет и весь иприт-то и задержит. А в тюремных территориях все повымирают. Красота! Или щелкнут атомную бомбу поблизости, а милиционерам - нипочем. Сидят, составляют планы оперативно-розыскных мероприятий и графики по пресечению беспорядков рисуют. ФВУ надежным стражем для загрязненного изотопами воздуха. Блеск!
  Майор заглянул в трубу и продолжил:
   Нам, вообще-то, все это до лампочки. Нам важна сама труба. Бери, Саша, этот, с позволения сказать, крюк и лезь внутрь, упираясь спиной, чтоб не сорваться вниз. А крюком будешь за разные ответвления цепляться. Не торопись - и спустишься до самого низу, то есть, до подвала. А там и я подтянусь.
  Путь вниз был нелегок. Если бы не Максов "крюк", Саша бы десять раз сорвалась. Переместившись в очередной раз в сторону центра Земли, она, вдруг, почувствовала, что все, приплыли. Труба под ногой обрывалась в бездну. Саша подумала спросить у Макса, который где-то выше боролся с гравитацией, но отказалась от этой идеи. Любые звуки по трубе имеют свойство сохранять отчетливость и слышимость на многие миллионы километров ее протяженности. Если шелест и шуршанье, доносящееся из вентиляционных отростков можно объяснить порывом ветерка, кашель и кряхтенье - простуженными мышами и старыми голубями, то членораздельный разговор объяснялся во все времена и все эпохи только тем, что в трубе кто-то сидит. Саша пыталась посмотреть вниз, выкручивая шею, но безуспешно. Темнота не позволяла зацепиться взглядом хоть за что-нибудь для ориентира. Но тут все ее опасения развеялись в один благоприятный момент: подобравшийся Макс наступил ей на голову. Лететь было недалеко, чуть больше двух метров, поэтому Саша не успела даже испугаться, упала на ноги, завалилась вбок и отползла в сторону. Майор следом не вывалился, он, почуяв неладное, затаился под потолком небольшой комнаты.
  Саша не стала особо церемониться, она примерно представляла срез этой самой трубы, поэтому, пошарив в темноте руками, сдернула Макса вниз за ощупывающую воздух ступню.
   Ты как? - спросил он, поднявшись на ноги.
   А ты? - ответила она. - Мы где?
   Это комната управления ФВУ в подвале.
   В пыточном подвале? - пошутила Саша.
   Нет, пыточная на первом этаже, сразу направо от амбразуры дежурного и вертушки, - сказал Макс. Наверно, тоже пошутил.
  Майор пошарил руками по стенкам и щелкнул каким-то тумблером. Сразу же загорелись в углу несколько красных, величиной с десятирублевую монетку (по старому - с трехкопеечную) лампочек. Стало светлее, но не очень.
   Свет включать не буду, ты уж не обессудь, - сказал он. - Это я просто питание на пульт, так сказать, управления дал.
   Дело житейское, - согласилась Саша. - Только вот теперь какой бы нам план действий разработать? Мы же, насколько я понимаю, полагаем выбраться за пределы огороженной колючей проволокой территории. Или, по-вашему, по-милицейски, наоборот - в огороженную местность.
   Так нам ничего другого и не остается: дождаться ночи и выйти к стоянке машин. Там как раз мой автомобиль припаркован. Сядем - и поедем. Воротчик должен правильно на мое удостоверение среагировать. Меня же пока дезертиром или военным преступником никто не назначал. Выедем, не переживай.
   Так почему бы сейчас этим не заняться?
   Нет, все-таки ночью, знаешь ли, безопаснее. Менты - они по ночам в здании спать любят. Это на территории они патрулирует, поживу ищут. То есть, конечно, поддерживают порядок и пресекают правонарушения. В управу въехали - и сразу с копыт. А дежурный на телефоне спит, чтоб звонок не прозевать от взволнованных граждан.
   Дежурный такой маленький? - не удержалась Саша.
   Нет, телефон такой большой, - ответил Макс.
  В замкнутом помещении поста управления ФВУ было тихо и неинтересно. Вероятно от того, что тьма, особенно подсвеченная тусклыми красными глазками сигнализации, всегда навевает некое уныние. Изредка откуда-то долетали особо яростные взрывы хохота и нецензурщины. Значит, кто-то из стражей порядка находился в непосредственной близости с вентиляционными трубами.
  Макс, тоже тяготившийся ожиданием, хмыкнул и произнес:
   Надо же, никогда не думал, что в родной управе уйду в подполье.
  Саша ничего не ответила. По специфике своей работы ее вообще можно было называть подпольщицей со стажем: не государство терпело ее, а она - государство. Впрочем, как и все остальные сотрудники "Дуги".
   Кто за честное знамя и честное слово сам собой был обязан идти умирать... Кто был в Вере силен и душою не мелок, отдавал душу Богу, а Родине - кровь, чтоб строителю общества чистых тарелок помешать изнасиловать жизнь и любовь, - снова, как речевку, выдал майор.
   Это чьи стихи? - спросила Саша.
   Это песня коллектива "Полковник и однополчане". Мне чуть выговор с занесением не вкатали за то, что слушал как-то на дежурстве. Удивительно, почему они во все времена боялись стихов, прозы, просто суждений о прошлом и настоящем? Наверно, потому, что честь и честность физически отторгаются теми пророками, что обещают великое будущее. Боятся они этого, как черти ладана. Каждая дрянь, лезущая во власть, врет о грядущем величии. И никто из них не скажет: "Ребята, давайте попробуем остановиться хотя бы на этом уровне. Не нужны больше интеграции, оптимизации и глобализации. Ну их в пень!" Потому что мерзость душевного запустения заразна. Быдловатый народ не оценит потуг удержаться на месте, ему веселее катиться под откос, подгоняемым ветром обещаний.
   Вот и докатились, - сказала Саша. - Станция Дно. Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны. Вообще-то, зачем ты говоришь об этом? Честность, порядочность, чувство меры, мораль. Ты же сам до недавнего времени стоял на защите общества, отчаянно отдающего гнилью? Вам-то было все равно. Фуражка в лоб, дубинку в руки - получите свободу творчества. Это же вы следите, чтоб не дай бог мысли в головах не возникали. Детишкам в садиках и первых общеобразовательных классах говорят: честность, доброта, справедливость. А с десяти лет уже начинается обратный процесс, старательное выбивание из мозгов этих понятий. Как с этим мириться? А вот так, иначе банда адвокатов разорвет на части, а толстая тетка, или лопоухий дядька закатает со всем прилежанием на промывку мозгов через внутренние кровотечения. И это за то, что всего лишь стих написал или, даже, прозу.
   Согласен, согласен, виновен, не оспариваю, - Макс, наверно, даже поднял руки. - Это сущность государственного строительства. Государство - это не благотворительная организация. Государство - это, в первую очередь, карающий меч. Армия нужна для защиты от посягательства извне, для подчинения новых территорий. А остальное - внутренние дела, уж не обессудьте. Иначе никак. Все будто по заветам мерзкого политикана, ханжи и пройдохи греческого Платона.
   Древнегреческого, - поправила Саша.
   Да пес его знает, древнего - или не очень, - ответил майор. - Уж больно много ссылок на Сократа, Фалеса, Анаксимандра, Аристотеля, Анаксимена, Ксенофана, Пифагора, Гераклита и прочих философов. Жили они, якобы, в пятом веке до нашей эры, печатных станков тогда не было, книги от руки переписывались тиражом 2-3 экземпляра в год. Устная молва тоже избирательна - гораздо интереснее сплетни пересказывать, или волшебные сказки про добро и справедливость. Откуда же тогда через тысячу лет, что ни монастырская книга - то цитаты "древних" греков. Ты вот, к примеру, помнишь какие-нибудь перлы Ивана Васильевича Грозного или Сергия Радонежского?
   Ну, если старинные рукописи или узкоспециальную литературу посмотреть. Что-нибудь, типа "отсель грозить мы будем шведу". Шучу, шучу, не падай в обморок.
   Зато мы с легкостью можем процитировать Михаила Иосифовича Веллера, или, даже, президента Саркази, - сказал Макс. - Потому что они наши современники, и взгляды их нам понятны. Не то, что слова Ивана Грозного.
  Майор замолчал, помалкивала и Саша. Бункер ФВУ тоже не пытался издать ни звука.
   И о чем мы тут так серьезно разговаривали? - спросила, наконец, Саша.
   Да ни о чем серьезном, наверно, - ответил Макс. - Так, время коротали. Хотя, подожди, серьезное - это стихи. "Во всех стихах есть боль" - это сказал американский пьяница ирландского происхождения бунтарь Джим Моррисон. Я бы добавил: кроме гимнов. Там - понты. "Doors" - это образ восприятия действительности, это стихийное бедствие для Штатов, как государства.
   Поэтому он и помер в свои 27 лет с самым популярным "политическим" диагнозом: острая сердечная недостаточность, - проговорила Саша. - Домяукался. Хотя, говорят, что на кладбище Сент-Дени в Париже похоронили совсем не Моррисона. Его тело не видел никто, кроме его верной девушки. Сидит он сейчас на острове и пьет свой виски.
   Точно, в обнимку с Элвисом Пресли.
  Они снова замолчали. Каждый уже давно сидел в своем углу. В голове сделалось настолько пусто, что туда заполз сон, незаметный, будто, явь.
   Саша, - внезапно сказала темнота голосом Макса. - Пора. Два часа ночи.
   Да, да, - ответила девушка, протирая глаза. - Пора.
  Макс одним пинком высадил дверь из ненадежного запора замка. Судя по всему, он неплохо ориентировался в устройстве и расположении этой пресловутой ФВУ.
  Подвал, куда они выбрались, был замечателен двумя своими качествами: небольшим подвальным окошком, все из того же пластика, и странной освещенностью. Остальное - все как всегда: полки, лопаты, грабли, ведра и прочее. Свет разливался из этого самого окошка, что не совсем соответствовало времени суток, на которое ссылались часы не только Макса, но и Саши. Стоял предрассветный полумрак, грозивший через каких-нибудь полчаса окончательно раствориться в лучах восходящего солнца.
  - Странно, - сказал Макс. - Чего это рассвет посреди ночи?
  Ломом он ловко отжал хлипкую дверь и махнул Саше рукой.
  Во дворе управления было действительно пустынно, из здания не доносилось ни одного звука. Однако машина майора не завелась, сколько он не крутил стартером.
  На звуки из караульного помещения вышел сержант в бронежилете с автоматом наизготовку. Однако различив форменный китель, опустил дуло книзу.
  - Никто не смог завестись, - сказал он. - Ни у нас, ни в городе.
  Макс взял Сашу за руку и пошел к проходной. Показал сержанту удостоверение и небрежным тоном добавил:
  - Она со мной.
  Тот очень внимательно просмотрел красную книжицу, подсвечивая фонариком, потом стал осматривать девушку, кажется, даже принюхиваясь. Выражение лица постового невозможно было разобрать, но было понятно, что просто так разрешить выйти он не намерен. Вчера был дурной и непонятный день, ознаменовавшийся очередным усилением контроля.
   Пропуск, - сказал он.
   Ночью? - удивился Макс.
   Придется задержаться, - пожал плечами сержант. - Майор, вы же порядок знаете.
   Знаю, - вздохнул Макс. - Пиши в журнале фамилию с паспорта. И мою должность рядом. Отвечу днем по всей строгости по возвращению. Нет у нас времени ждать.
  Саша потянулась за своим паспортом, но сержант повел стволом автомата:
   Да мне без разницы, кто она. Хоть сама Ксения Собчак. Мне из-за нее неприятности не нужны.
  Саша недовольно скривилась, заслышав сравнение, а постовой демонстративно щелкнул предохранителем. Это был настоящий мент, и ему действительно было наплевать на регалии. Подобный в былые времена, ничтоже сумняшеся, ударил в лицо Юрия Антонова.
   А знаешь ли ты, сопляк, - вдруг сказал Макс. - Мне, как майору милиции, хочется узнать: какое положение вещей приводит в смятение мусульманскую общественность?
  Вопрос был очень уместным, особенно для полуграмотного деревенского парня, все мировоззрение которого зиждилось на непомерном самодовольстве и болезненно-больном самомнении. Какие мусульмане? Тем не менее, он отвлекся и, поджав в недоумении губы, отвел взгляд куда-то в сторону. Когда же сержант снова уставился на странную парочку, в лицо ему глядел ствол табельного "Макарова", зажатого в руке майора.
  Макс не менее демонстративно отпустил предохранитель.
   Это преступление, - в голосе постового угадывалась радость. Даже намека на страх не было. - Вы задержаны до выяснения.
   А если я сейчас вышибу тебе мозги? - поинтересовался Макс, как о чем-то обыденном.
   Невозможно, - отреагировал сержант и попытался перехватиться за автомат поудобнее. - Я - лицо неприкосновенное.
   Мда, - сказал майор, и пистолет в его руке согласился: "так".
  Они энергично прошли мимо мертвого тела в караулку, в один прыжок преодолели вертушку и оказались на улице. Глушителя у Макса не было, поэтому совсем невозможно, чтобы никто не отреагировал на звук выстрела.
  Не успели беглецы сделать в тающих сумерках и пары десятков шагов, как в спину им прилетела команда: "Стоять!" Все верно, напарник покойного сержанта вывалился из своих снов. Почему-то он это сделал на улицу, не пытаясь даже помочь своему коллеге. Но далее проявить себя он уже не сумел: откуда ни возьмись прилетел на его несчастную, горящую праведным гневом, голову "мешок", в мгновение ока обволок и тут же принялся переваривать. Только автомат с глухим стуком упал на асфальт.
  Макс вернулся, подобрал оружие, досадуя, что не сделал этого с сержантским "калашом" и затрусил к Саше, нервно оглядывающейся на другой стороне дороги с мечом наголо.
  Пока из управы набежали менты, пока обнаружили труп, пока закипели яростью, пока выбрались на улицу, пока мгновенно стали стеречься по сторонам, обнаружив "мешок", майор и девушка были далеко. Только эхо бесполезных выстрелов докатилось до их ушей, когда они, влекомые Максом, заворачивали в подворотни и проходные дворы. Саша по пути сбила мечом парочку оголодавших "мешков" вылетевших на движение, но это их с майором даже не остановило.
   Все, - выдохнул Макс. - Оторвались.
   Послушай, Максим, - обратилась Саша. - А что ты имел в виду, когда говорил про мусульман? Даже мне любопытно стало?
   Да, в принципе, любой вопрос бы сработал, лишь бы отвлечь, - пожал он плечами. - Но в бытность мою в командировке на Кавказ я прочитал "Коран". Знаешь, как бы они не называли Иисуса Исой, Моисея - Мусой, а Ноя - Нухом, от этого те арабами не стали. Как с этим-то быть?
  Тем временем совсем рассвело.
   14. Иван на тропе войны.
  Первым проснулся Шурик: он неловко повернулся и застонал. Иван, не открывая глаз, протянул ему воды. Эдик в темноте прищелкнул языком:
   Надо же, три часа здорового сна - а ощущение, будто суббота наступила: спишь до опупения и всем доволен.
   Пора, однако, господа, вернуться к нашим баранам, - подавив зевок, произнес Шурик. - Иван, не забыл, случаем, про конечный пункт нашего маршрута? Сдается мне - он в другой стороне.
   А по мне, так самый раз позвать своих коллег и драпануть отсюда ближе к верху, - судя по звуку, потянулся Эдик. - С 1959 года компания Colt Industries Inc перекупила все права на М-16 у Armalite Corp. Конструктор Юджин Стонер сделал оружие с прицелом на будущее. Ну, чего, Иван, не сломался еще на обмен?
   Ох, Эдуард, ты бы мне еще ТТХ рассказал, - угрюмо ответил Ваня. Винтовка - вещь, конечно, полезная. С патронами - вообще незаменимая. А с арбалетом расставаться жалко. Потому что он из той, другой жизни, когда не надо было убивать, чтоб остаться в живых, когда можно было с другом Сусловым по пьяни пострелять по елкам и палкам.
   Ну а чего тут говорить? Вес небольшой, но уверенный - четыре с половиной килограмма с полным магазином, длина - метр, ствол - полметра, 800 выстрелов в минуту, максимальная эффективная дальность огня 550 метров, тридцать патронов - боезапас. Полный респект.
   Эдик, ты, случайно, не оружейный магнат? - поинтересовался Шурик.
   Да нет, парни, - отозвался тот каким-то грустным голосом. - Я, понимаете ли, Родину распродаю. В основном в Китай. Руду под видом гравия, резаные подлодки, как ржавые кастрюли и тому подобное. В этой липовой Поднебесной из высококлассного сырья делают отличное дерьмо: добавляют в материал своей китайской дряни, чтоб больше получилось. Они, убогие, не понимают, что если в мед бросить дегтя, то обратно мед уже не получится. Будет сладкий деготь, да им-то не объяснишь. Они же - китайцы. В общем, думай Ваня. Предлагаю поменяться оружием на время. Символически.
   Ну, разве что на самое короткое время.
  Было решено, что Эдик сейчас прокрадется до своих, а Иван его подстрахует на всякий случай. У пейнтболовца - ночное видение на предмет темноты, у Вани - ничего, на предмет внезапного включения света. При засветке ПНВ поражает, словно световая граната. Тут-то обычное зрение может пригодиться. Ну а Шурик восстанавливает подорванное здоровье в состоянии физического покоя.
  Это решение было опрометчивым, даже, в некотором роде - роковым.
  Когда парни приоткрыли дверь и вышли в темный тоннель, все было нормально. Иван, как слепец, держался за плечо Эдуарда, тот приставными шагами двигался по утрамбованному покрытию будущей подземной спецтрассы.
   Метров через двести - должны быть наши, - прошептал Эдик, и в это время сзади резким хлопком ударилась о косяк дверь. Сейчас же кто-то нецензурно выругался.
   Патруль? - спросил Ваня.
   Они через ворота выходят. Те скрипят по-иному. Черт, это же наша дверь - через которую мы вышли!
  Как потом выяснилось, охранники подземных рубежей мэрии оставлять у себя под боком неизученную дверь не собирались. Если раньше их особо не интересовала подземная жизнь, то теперь, поиграв в перестрелку с неизвестным вооруженным формированием, понеся некоторые потери, они взялись за изучение ближайших подступов со всей деловитостью, на какую хватило фантазии у руководителя. А начальник сказал: "Всех изловить и уничтожить!"
  Похожий на танковый люк в одном из подсобных помещений вывел группу вооруженных людей в ход, который в свое время направил Ивана и Шурика к этой дурацкой двери. Шурик не успел никак среагировать на возникший, словно из ниоткуда свет нескольких фонарей. Если бы он не лежал с закрытыми глазами, если бы бойцы не старались передвигаться тихо, если бы Эдик не увлек с собой Ивана, то он мог бы, плюнув на боль, как-то убежать. Шурик дернулся, но получил прикладом поддых и врезался в оставшуюся неприкрытой дверь. Та захлопнулась, как из пушки.
  Шурик захлебнулся болью, которая в одно мгновение выдавила весь воздух из легких. Ноги решительно отказывались держать тело, разум растворился в ощущениях. И были они не из приятных. Чьи-то руки бесцеремонно и безразлично, как хозяйственную сумку, поволокли его в сторону, противоположную той, куда не так давно ушли свои парни.
  Иван, обозвав себя беспечным дураком, хлопнул Эдика по плечу:
   Дальше ты один.
  И двинулся обратно, даже не пытаясь зажечь свой фонарь.
  Эдик проводил его взглядом, вздохнул и пошел к своим.
  Ваня ни разу не оступился, ни разу не врезался в стену, совершив положенное количество шагов до ответвления к месту былой своей стоянки. Ему очень не нравился тот факт, что под землей, по крайней мере в этом месте, не найти уединения. Людей стало больше, чем собак нерезаных. Причем, почему-то злых и нехороших.
  По пути он слышал шелест и скрип замыкаемых за рейдовой группой центральных ворот, но идти и стучаться в них не решился. Да и не собирался, в общем-то. Иван, добравшись до хода, приведших их с Шуриком к неприятностям, не стал вздыхать и сокрушаться по поводу и без такового, включил фонарь и двинулся вон.
  Однако если бы он решился уходить, то делал бы это несколько решительнее, не осматривал бы со всем тщанием стены, подволоки и пол под ногами, не подымал бы смоченный слюной палец в поисках сквозняка. Наконец, ему удалось обнаружить направление, коим придерживались "ментовские" рейдеры. Только силовая структура, организованная и натасканная на проведение определенных мероприятий, могла позволить себе столь тщательно обставлять свою мифическую оборону. Охранная контора, какая-нибудь режимно-пропускная шайка-лейка, даже частная армия - все равно это были менты. Каким-нибудь продавцам или таксистам просто не под силу организоваться. А другим организациям и общественным движениям сплотиться в более-менее серьезную структуру не позволяли. Все "Зарницы" непременно приводили к службе в армии, воспринятой с ужасом, или, позднее, с восторгом. Восторг в конечном итоге приводил к новым погонам, неважно, что зачастую пустым, и обмундированию мышиного цвета. Злобный "дед" превращался в не менее злобного мента, только гораздо опаснее.
  Иван, как собака, взявшая след, добрался до ничем не примечательного люка под потолком. Все бы ничего, да скобы, ведущие к нему, в некоторых местах потеряли единообразное великолепие ржавчины. Сюда обязательно ступала нога человека!
  Система запора была обыкновенной, реечного соединения. На старых пароходах такие люки использовались для доступов в какую-нибудь румпельную кладовую, или к цепному, положим, якорному ящику.
  Иван вскрыл люк настолько быстро, насколько это было возможно. В хорошем темпе выбравшись в освещенное помещение, как черт из табакерки, предстал перед двумя дядьками в сером городском камуфляже. Один был холуй, другой - начальник. Большой начальник, но не очень, потому как у большого и холуев больше.
  Люди в пятнистой форме не успели выразить возмущение, сказать "э", сплясать риверданс, или просто поздороваться. Ваня, не потратив на размышление ни доли секунды, сунул дулом винтовки холую в кадык, а его боссу прикладом в челюсть. Те осыпались, не издав никаких предупредительных выстрелов. С арбалетом в руках подобный фокус бы не прошел.
  Это была кладовая, некогда выполнявшая функции хранилища боезапаса. Большая часть цинков с патронами были благоразумно вынесены - нельзя хранить их, в самом-то деле, в помещении, имеющем, как выяснилось, два независимых входа-выхода.
  Сбрасывая оба тела обратно в люк, нимало не беспокоясь о возможности нанести им травму, Иван глядел по сторонам. Из всего изобилия ищущий глаз выявил ящик с патронами 5,56 мм. Теперь можно было чувствовать себя полноправным стрелком. Однако идти на войну он не собирался.
  Иван забрал боезапас и скрылся в люк. Теперь нужно обезопасить себя от вторжения непрошеных гостей, а именно - заблокировать доступ. О, это решалось очень легко. Он, с помощью засунутого в распор своего замечательного ломика, повис на одной из реек, по сути представляющей собою всего лишь кусок толстой проволоки. Теперь с той стороны могут выворачивать запоры хоть с помощью двухметровых рычагов. С таким же успехом можно пробовать сковырнуть весь люк.
  Пока Иван набивал магазин тридцатью патронами, мысль о том, что делать дальше в голову не приходила. У него появилось вполне боеспособное оружие (про арбалет как-то уже и не вспоминал), плюс два тела неприятеля. Он проверил их состояние и пришел к выводу: одно из них уже никогда не реанимируется. Может быть, потому что неловко ударилось при падении с двух метров, да еще приняло на себя другое, массивное и холеное. А, может быть, и потому, что удар в горло несовместим с общей жизнедеятельностью организма. Ваня выдрал из полуживого брючной ремень и связал ему сзади руки. Потом, подумав немного, лишил штаны всех пуговиц и лямок. Теперь, чтобы передвигаться, портки нужно поддерживать.
   Ну, хорош в беспамятстве быть, - наконец, сказал он и ладонью отвесил живому несколько пощечин. Тот начал как-то реагировать только после того, как Иван, скрепя сердце, плеснул в лицо чуть-чуть воды из своих запасов.
   Ох, - сказал человек и очень витиевато выругался матом.
   Пошли, - ткнул его носком ноги Ваня.
   Куда?
   А то застрелю.
   Да что это такое? - расстроился человек. - Это преступление. И тебя будут судить. Ну-ка развяжи мне руки, ублюдок.
  Иван внимательно посмотрел тому в глаза, стараясь не слепить фонарем. Потом коротко, без замаха, пнул по голени. Это было больно. Но необходимо - у связанного были глаза безумного добермана. Словно у вчерашнего таксиста. Зеркало души отражало все, что угодно - бешенство, непредсказуемость, великую уверенность в себе, возмущение - но никак не страх и понимание. Бездушный какой-то взгляд.
   Быстро встал и пошел вперед, - сказал Ваня. - Иначе буду отстреливать по пальцу в минуту.
   Да как ты смеешь, - зашипел человек. - Я полковник.
  Он еще что-то хотел добавить, но передумал, потому что приклад винтовки расщепил на крохотные составляющие холеный ноготь мизинца. Вместе, конечно, с самим пальцем. Однако этот метод оказался действенным: человек поднялся и пошел по лучу света, подвывая от боли и неловко поддерживая сползающие штаны.
  Иван с горечью подумал, что его нынешние методы ничем не отличаются от способов воздействия, применяемые коллегами этого полковника. Потом же себе и возразил: он всего лишь добивается того, чтобы с ним начинали считаться. А эти мучают для достижения каких-то понятных им одним целей: повышение по службе, получение денег, да просто - удовольствия ради, заставляя понимать, кто есть кто. "Зло во имя добра - тоже добро". Сергей Снегов сказал это не для красного словца.
  Когда они подошли к отправной точке всех безобразий - к той дурацкой двери - там уже сидело и стояло шесть братьев-близнецов Эдика. Отличие в них было только по росту, да виду оружия, уверенно сжимаемого в руках. Слава богу, никто не произвел упреждающий выстрел.
   О, Иван! - обрадовался Эдик с арбалетом. - Ты теперь запартизанил по-честному? Языка добыл?
   Здравствуйте, - ответил Ваня.
   Стоп! - сказал кто-то. Очень так авторитетно сказал. - Это и есть те хомяки?
   Палыч! Тут один, второго, типа, забрали, - ответил Эдик.
   Странно, - неприятно проговорил пресловутый Палыч. - Было два хомяка. Остался один. Да еще мент рядом непонятный. Смотрю, боеприпасами разжился. Шустрый хомяк. Сдается мне - подстава это.
   Зачем? - удивился давешний Иванов компаньон по ночевке. - Причина?
   У меня много конкурентов, - ответил тот.
   Мне помощь нужна, - вставил свое слово Ваня.
   Ну, это вряд ли, - процедил Палыч и повернулся к своим напарникам. - Мы уходим. Держаться вместе. Как обычно. Разбегаемся наверху.
   С этими - что? - поинтересовался кто-то.
   Ничего. Хомяки сами по себе.
   Сам ты хомяк, - это Иван позволил себе высказаться.
   Стоп! - очень спокойно сказал неведомый Палыч. - Мне ничего не послышалось?
   Да что ты, Палыч, в самом деле: словно с цепи сорвался? - также спокойно проговорил Эдик.
  "В окружающей атмосфере запахло электричеством", - как мог бы выразиться Никола Тесла. Разряд устроил Иван. Он, никого не предупредив, взмахнул своей винтовкой и впечатал приклад в лоб Палыча.
   Слово "хомяк" - оскорбительное. Просьба ко мне его не употреблять, - сказал он, когда в него разом уставились четыре ствола. Пятый, арбалетный, барражировал по кругу, от одного пейнтболовца к другому. - Мне нужна помощь.
   Извини, парень, некогда нам, - протянул кто-то и, забросив оружие за спину, помог подняться на ноги ошеломленному и молчаливому Палычу. Как по команде, они все развернулись и пошли в тоннель.
   Такая вот встреча на Эльбе, - хмыкнул Эдик. - Что там у тебя на уме?
  Через час Иван уже бил ногой по воротам в подземный бункер. Они начали со скрипом складываться, когда Ваня успел отойти на установленные пятьдесят шагов.
  Держась ближе к стенам, показалась группа из двух слева и двух справа с автоматами, винтовкой и неизвестной модификации пистолетом. Они не пытались с криками "ура" помчаться в атаку, они не прокричали приветствия, они достаточно комично копировали действия киношных спецназовцев. Нет, без всякого сомнения, это были менты, но какие-то не очень боевые, не несущие на своих действиях печать опыта реальных боевых столкновений. Словно пасущимся в кустах уродам дали команду отстреливать на дороге каждую вторую машину. Не первую, а вторую! Вот они и стараются в меру своего интеллекта. Впрочем, о каком интеллекте разговор?
  Поэтому первое, что они сделали - это пульнули в Ивана, стоящего на границе теневой зоны. Хорошо, хоть не все разом, а только тот, у кого в руках имелся интересный пистолет. Одна из пуль ощутимо поколебала равновесие Ванадия. Если бы он перед собой не держал тело так и неожившего полковничьего холуя, то без всякого сомнения, сейчас бы истекал кровью на плотном дорожном покрытии. Одновременно с негромким выстрелом раздался еще один: практически бесшумный, но в другом направлении.
  Это Эдик из невидимости выпустил арбалетный болт. Не напрасно ему так полюбилось это оружие робингудовских времен - в стрелявшего он не попал. Зато попал в щеку его соседа, прижимающего голову к автомату-"укороту". Прицелиться тому не удалось, как ни старался. Отвлекся, откинулся навзничь и завыл.
  - Именем закона, поднять руки, сложить оружие и сдаться! - прокричал один из четверки. Наверно стрелок.
  "Всем выйти из сумерек!" - промелькнула фраза в голове Ивана. Эдик благоразумно молчал, не демаскируя себя криком.
  - В случае неповиновения открываем огонь на поражение.
  "Это они себя так поддерживают? Чтоб не так страшно было? Да нет, вряд ли, просто ничего другого придумать не могут", - подумалось Ивану, он прокашлялся и прокричал:
   Будем совершать обмен! Моего друга на полковника и этого. Через пятнадцать минут. Потом начнем резать мента на кусочки. Здесь же.
   С бандитами на соглашения не идем!
   Ага, действительно! Если полковник не нужен, так и поступайте. Денег предложить не можем, уж не обессудьте.
  Иван отошел к стене за пределы света, отволок за собой холуя и бросил: тяжелый был какой-то и неуправляемый. Никогда бы не подумал, что так вот разговаривать с представителями власти доведется. Даже некая лихость в ощущениях наметилась. Черт, кирдык всей стране. Хотя не стране - государству. Да и пес-то с ним. Все равно сгнило, изолгалось, развратилось. О гражданской войне думать не хочется. Однако неприятностей будет выше крыши.
  Менты старательно строят свое общество по-понятиям: они - надзиратели, судьи и вообще высшая раса, и остальные - быдло без прав и возможностей. То есть, мы для них - просто помеха, не будет нас - не будет помех. Всех по тюрьмам и лагерям. Еще "таксисты", чья идеология проста и незамысловата - выгода любой ценой. Не обязательно ездить на машине с "шашечками", можно и адвокатом подвизаться. Главное, чтоб не было никаких моральных норм. Только прибыль. Таксист, как и мент - это не профессия, это образ жизни.
  Вчерашняя девица-продавщица, пытавшаяся получить деньги, но ничего не предоставить взамен - тоже какая-то категория. "Продавцы"? Нет, не катит. Бабульки в деревнях, продающие свои салаты и молоко - тоже продавщицы. Вот те, кто продают услуги, на самом деле ничего не делая - это банда. Банкиры, уничтожившие саму суть товарно-денежных отношений вместе со своими подлыми банками. Деньги - это условный эквивалент товара. Они не могут быть сами товаром. Иначе - жульничанье. Джонни Дилинджер и другие парни в этом очень хорошо разобрались. Да и Библия нас этому учит, а все, работающие в банках будут гореть в аду. Пес с ними, туда им и дорога. Как и операторам мобильной и любой другой связи. Ничего не делают, продают чужие технологии: Николы Тесла, Билли Гейтса и прочих. Очень удачное название для банды - "связисты".
  Итак, влияние на жизнь оказывают четыре группировки: менты, связисты и таксисты. Четвертая - это, конечно же те, кто сохранился в нормальном человеческом состоянии. Эдик, Шурик, сам Иван. Найдутся и другие.
  Ваня думал, как всегда бывает в критические минуты, о прекрасном и глобальных проблемах. Он не сомневался, что менты приведут Шурика. Какие бы они ни были сволочи, но своих они не бросают. В отличие от "таксистов". Корпоративная солидарность. Получивший в лоб Палыч - вне всякого сомнения, таксист. Руководитель огромной корпорации недвижимости. Эдик высказал предположение, что тот просто так не забудет свое унижение. Ваньке то что? Лицо неизвестное. Вот Эдик - известное. Будут неприятности у него. Да ладно, дело житейское, каждый сам выбирает свой путь.
   15. Шурик Степченков и неприятности заключения.
  Идти было недалеко, но Шурик не мог оценить скорость перехода. Через каждую пару шагов на него обрушивался либо пинок, либо удар прикладом автомата. В такие моменты невольно приходилось отвлекаться от поисков возможного выхода из этой неприятной ситуации. Когда вокруг стало достаточно и равномерно светло, он даже не успел предположить: реально это, или всего лишь оптический обман зрения. Обычно, конечно, в глазах становится темно. Но, быть может, имеются какие-то индивидуальные предрасположенности?
  Конечно, к нему обращались с какими-то просьбами и пожеланиями, но при этом непременно величали эквивалентом "самки собаки". Поэтому-то и было трудно выяснить суть требований. Так бить могли только врага. Но в таком случае делалось интересно: на основании каких критериев его зачислили в этот ранг?
  Непонятным образом возникшие на запястьях заведенных за спину рук наручники очень мешали идти. Нет, безусловно, Шурик не был фанатом ходьбы на руках - даже в лучшие свои спортивные годы, в момент увлечения большим теннисом, ему и в голову не мог прийти такой способ передвижения. Просто теперь, чтобы передвигаться более-менее прямо возникала потребность выставить руки по сторонам, как крылья самолета. Без подобного участия удерживать равновесие решительно не представлялось возможным.
  Наконец, его толкнули во что-то вертикальное и твердое, по чему можно было, обдирая щеку, медленно сползти на пол. Боль в теле никуда не делась даже в относительной неподвижности. Но не нужно было напрягаться в поисках устойчивости. Это обстоятельство высвобождало крохотный кусочек мозга, обратившегося к остаткам разума: что делать?
  То, что его захватили в плен - не вызывало никакого сомнения. Позвольте, какой может быть плен в своей стране без вторжения извне или разгоревшейся гражданской войны? Значит, его задержали. Бандиты или менты? Ему не пытались объявить о знакомых, долгах или порученных ранее предупреждениях. Значит, не бандиты.
  Если менты, то он - враг государства. Судя по рукоприкладству, враг государства номер один.
  К нему приблизились ноги в высоких шнурованных ботинках. Чтобы рассмотреть подошедшего, Шурик попробовал рукой за волосы поднять свою голову. Потом сообразил, что эта рука принадлежит не ему: во-первых, наручники так и продолжали немилосердно резать кожу запястий, во-вторых, со своими волосами, а тем более - головой, он привык обращаться бережней.
   Ну, что - все? - поинтересовался круглоголовый человек в пятнистом сером камуфляже. - Срок свой получишь по максимуму. Это я тебе обещаю.
  В подтверждение своих слов, он ударил Шурика наотмашь ладонью по лицу. Получилось очень громко и болезненно. Удар круглоголовый сопроводил набором изощренных ругательств, в которых помимо уже привычной "самки собаки" выразил надежду на скорое изменение Шуриком своей половой ориентации.
  Значит, это были менты. Они все, как сговорившись, предаются гомосексуальным рассуждениям. И в их специальных учебниках, наверно, мужеложству отведена не одна глава.
  Человек тем временем достал из кармана Шурика бумажник и удостоверение. Бумажник, не оборачиваясь, бросил себе за спину, а удостоверение громко и глумливо прочитал вслух. Сзади кто-то рассмеялся. Не от веселья, а так не по-доброму, чтобы даже смех унизил. Слово "негосударственное" вызвало приступ ярости. Каждый из стоящих поблизости посчитал своим долгом ударить рукой, либо ногой. Или их собралось так много, или некоторые вставали в очередь повторно.
  - Может, прокурора тебе надо? - захлебывался круглоголовый. - Есть тут и прокурор. Подготовим тебя к суду по полной программе. Только еще до суда дожить надо!
  Это был предварительный этап: запугивание, подавление воли и прочее, прочее. Судя по тому, что никто не стесняется в нанесении очевидных побоев, решение суда не вызывает сомнения ни у кого. За что? Да хоть за что.
  Когда-то до революции подобные мероприятия именовались: "судилища". Это потому, что судили революционеров, в том числе и Вову Ленина. "Вы боитесь моих вопросов, господин судья!" Попробовал бы сейчас произнести что-то подобное самый известный подсудимый. Словил бы высшую меру прямо в зале.
  Шурик понимал, что молчать нельзя, иначе этим он провоцирует собравшихся здесь людей на рукоприкладство. Их много, могут и до смерти забить. Но и говорить ничего не мог. В чем бы его ни обвиняли, роль у него прописана: каюсь, дважды каюсь, виноват, приму заслуженное наказание по все строгости Закона.
  "По Божьему провидению каждое существо сохраняет полноту своего естества и может беспрепятственно совершать свои поступки", - всплыла в голове фраза из давно забытой книги. Так писали два инквизитора в своем "Молоте ведьм". А ведь и там уже, как в учебнике, были изложены все действия духовного и светского суда. Поэтому-то на два века она и стала настольной книгой для госструктур.
  Все существа сохранили полноту естества, некоторые даже и не заметили за собой изменений. А прочие выставили "полноту", как естественную норму. Унижай, унижай и еще раз унижай. Дави чужую волю, топчи осознанную необходимость, данную нам в ощущениях. Мифическая "свобода", дарованная предателем во второй половине восьмидесятых, воплотилась в "подлинную демократию" последних десяти с лишних лет.
  Шурик понимал, что его подводят под злостное оказание сопротивления работникам правопорядка, если, конечно, бывает "незлостное" сопротивление. Лежал себе, никого не трогал, плевал на всякие неповиновения - долежался, получите. Нет повода не доверять сотрудникам - есть повод не доверять гражданам?
  Сократ как-то сказал: "В мудром обществе философы не кажутся глупцами, только среди дураков мудрых считают лишенными мудрости". Поэтому Шурик решил про себя, что единственным приемлемым для него образом поведения будет молчание. Убьют его - печально, конечно, но дело житейское. Зато унизить не смогут.
  Инквизиторы, добиваясь признания у несчастных "ведьм" применяли пытки. Без признания - никак нельзя. Ни костер, ни пожизненное заключение "на хлебе и воде" - такие вот правила игры. Они не изменились до сих пор. Совесть, что ли, у палачей такая извращенная, что ей требуется Слово для оправдания поступков. Пусть даже и абсолютно лживое слово. Ведьм и изредка колдунов-стрелков (особо метких лучников обвиняли в сговоре с дьяволом, ибо косоглазие стрелков - желательная норма для тех времен) объявляли "вне закона" на основании "свидетельских показаний". Несогласных - пожалте, на дыбу. Побреют все волосы на теле, не считаясь с полом, для пущей важности. Ну и еще целый день пыток. Потом накормят от пуза - аппетит-то во время страданий нагуливается зверский - и в камеру. Спите, только не вешайтесь, господа подследственные. На второй день, если нет признания, снова к пыточному столу. И даже на третий. Потом, видимо, наблюдается некая психологическая усталость у палачей. И объявляют ведьму, или колдуна - невиновным. Пшли вон, шченки, если есть на чем!
  В советское и постсоветское время несколько усовершенствовали эту практику. Теперь по домам никого не отпускают. Начали пытать - доискиваются до победного. Родственников привлекают, близких. Слово, нужно Слово! Виновен - ну, так бы сразу и сказал. А ответственен за такой беспредел - дорогой товарищ Сталин. Поэтому-то при Хрущеве, да и после него, чего-то не было ни одного процесса над слугами государства, что пытали, что выносили обвинительные заключения. Ничего личного, просто политика. Получите, пожалуйста, медальку за заслуги. Государство вами гордится.
  Шурик не мог различать лица людей, подходящие к нему с разнообразными вопросами, предложениями и угрозами. Они все слились в одно: круглоголовое, налитое кровью в маленьких глазах и огромными кулачищами. Еще подумалось, слава богу, что очки давным-давно разбились за ненадобностью, не то повредили бы глаза. Он старался отвлечься, как мог.
  Как мог, это у него получилось.
  Однажды в прошлой жизни ехал он домой из Питера. Километров за сто до Петрозаводска лопнул приводной ремень в двигателе машины. Поломка неприятная, но не самая смертельная. Гидроусилитель руля отключился, насос охлаждения, генератор, ну и что-то еще.
  Главное в механических проблемах - их правильная диагностика. Сворачивая на обширную обочину, Шурик уже знал причину, почему внезапно так тяжело стало крутить руль, да еще лишняя красная лампочка с изображением аккумулятора зажглась. Запасной ремень был, замена - дело нехитрое, только сориентироваться надо.
  Вот Шурик и полез ориентироваться. Стоял месяц ноябрь, через неделю - календарная зима. Мороз с датами не сверялся и позволил себе опуститься до минус двадцати восьми. Солнце давно зашло, до полуночи оставалось каких-то пять часов. Поблизости - лес. Населенный пункт с фонарями тоже не так далеко, километрах в десяти позади. Мимо изредка в разные направления машины ездят, останавливаться никто не собирается: не мешающая движению машина на обочине не вызывает никаких чувств.
  Расстелил он коврик, залез под капот, а чтобы было не так темно и страшно - фонарик маленький приспособил. Для свободы рук, взял его в рот. Светит, если двигать губами, куда надо. Можно работать.
  Двигатель на морозе остывал быстро, даже очень быстро. В перчатках много не наработаешь. Пальцы тоже подвижность теряют, хотя холода не чувствуют. Впрочем, они и тепла не чувствуют. А вот и вообще к железякам примерзать начали. Ничего страшного, подмышками очень даже быстро отогреются. Вот с ремнем - засада. Задубел он, подлец, не сгибается в нужных местах, хоть тресни. С каждой минутой - все больше и больше. Запихнуть его - проблематично. Ну, а если совсем честно - то невозможно.
  Шурик это дело осознал, вылез из-под своего автотранспорта и решился на самый правильный шаг: а именно - позвонить жене. Телефон включал самые разнообразные функции, высвечивал, вдруг, непонятные и ненужные цифры, но требуемый номер не набирал. Так всегда бывает, когда пальцы попадают куда попало, но не куда надо. Пришлось включить логическое мышление и применить для надавливания всего двух нужных клавиш зажатую всей пятерней ручку Паркер.
  Лена, конечно, расстроилась, тем более что Шурик разговаривал не очень внятно. Во-первых, стало дико холодно, и зубы начали выбивать дробь, вместо того, чтобы не мешать языку складывать слова. Во-вторых, губы в образовании звуков не участвовали. Им очень мешал намертво примерзший фонарик, имеющий фирменный железный корпус. Выдрать его, конечно, можно, но тогда в следующий раз целоваться придется только после пересадки чьих-то чужих губ. Ну а лишать себя удовольствия поцелуя - на это может пойти далеко не каждый человек. Во всяком случае, Шурик себя к ним не причислял.
  Лена взяла себя в руки, а ситуацию под контроль. Единственный выход - это эвакуатор. Они теперь не столь уж недоступны. Лишь бы деньги были. А деньги были.
  Слава богу, что знакомый парень в Петрозаводске был не в состоянии везти свою технику за сто километров: к его приезду Шурик бы окоченел окончательно, даже несмотря на то, что залез в салон машины. Зато этот парень предложил телефон своего знакомого, который проживал, к тому же, не очень далеко от стоянки Шурика - в близлежащем занюханном городишке.
  Теперь оставалось только ждать, когда неведомый Леха, презирая мороз и тьму, домчится до остывшего автомобиля и спасет его от ночевки в стуже и дикости.
  Тепло следовало беречь, поэтому Шурик принял позу, более известную в народе, как внутриутробную. Одежда была, конечно, по сезону, но тепла не добавляла. Сезон-то был осенний! А здесь нужно было иметь дубленку до пят, унты на оленьем меху и шапку из лисицы.
  Зато дрожалось очень даже хорошо, причем, всем телом. Стекла машины заиндевели, поэтому на пейзаж любоваться сделалось трудно. Проезжающий транспорт не останавливался, ехал по своим делам, имея теплые салоны и целые приводные ремни. Однако мир не без участливых людей: подъехала какой-то автомобиль и включил у себя светомузыку. Стало совершенно ясно, какой это автомобиль.
  Шурик посчитал лучшим способом сохранить остатки тепла в салоне - выйти на мороз, а не разговаривать через открытую дверь.
   Какие-то проблемы? - поинтересовался инспектор, тоже вышедший на воздух.
   Ремень порвался приводной, - честно признался Шурик, не вынимая фонарика изо рта и продолжая дрожать, как в конвульсиях.
   Чего - ломка, что ли? - спросил другой гаец через чуть приоткрытое окно.
  Шурик не стал отвечать, отфильтровав вопрос в разряд риторических с элементами юмора.
  Следующая фраза чуть не лишила его чувств и не выбила слез умиления и раскаяния за нехорошие мысли.
   Может, помощь нужна? - спросил инспектор.
   Спасибо! - растрогался Шурик. Очень неудобно было разговаривать с приклеенным к губам фонарем, даже больно временами. - Уже эвакуатор идет. Сейчас должен быть где-то поблизости.
   А чего знак аварийной остановки не поставил? - заорал из машины невидимый дэпээсник. - Бесполезняк. Забирай права и давай оформлять по полной схеме! Он же пьяный, или обдолбанный в усмерть.
  Ну вот, совсем другой разговор. А то - "помощь", "какие проблемы?". Шурик даже обрадовался: к ментам возвращается их лицо. Ехали парни на промысел, привычное дело.
   Ваши документы и пройдемте в машину, - вздохнул инспектор, тот, что был рядом.
   Права в кармане джинсов, достать не могу, - сказал Шурик. Даже дрожь на некоторое время послабела, понимая, видать, всю ответственность момента.
   Отказ подчиняться требованиям правоохранительных органов?
   Руки окоченели, пальцами совсем шевелить не в состоянии.
   Ну чего там еще? - недовольно прокричал тот, что оставался в теплой машине - старший, наверно.
   Да, говорит, руками шевелить не может, - доложил скучным голосом напарник.
   Так вытащи документы - ты-то можешь!
  И инспектор попытался задрать полу задубевшей куртки, чтоб залезть в задний карман.
   Не, - сказал Шурик. - В переднем.
  Гаец полез в передний, но куртка топорщилась и не позволяла руке добраться до джинсов. Мимо ездили машины и освещали их ближним светом фар.
  Инспектор придумал, что легче сделается, если куртку попробовать расстегнуть, загнал обмерзшую молнию вниз и полез своей рукой куда-то Шурику в район паха. Проезжающие машины начали притормаживать. Кое-где из них огоньками засверкали вспышки.
  Наконец, удалось поместить в тесный карман всю кисть, и инспектор с облегчением и надеждой начал там шевелить пальцами. То ли он изображал рукой паука, то ли пытался отыскать в небогатом складками кармане крупицы наркотического вещества весом один грамм и менее. Потому что прав, как таковых, там не было. Шурик даже дрожать перестал, проезжающий транспорт начал сигналить клаксоном.
   Где? - не вынимая руку, поинтересовался страж порядка.
   В другом кармане, - ответил Шурик.
  В то время, когда тот уже с определенной сноровкой запихивал руку в чужие штаны, из притормозившей рядом машины раздался густой бас:
  - Развели гомосятину! Менты совсем уж с ума посходили.
  Автомобиль резко рванул с места и скрылся в морозной тьме. Инспектор, как обезьяна с бананом в кулаке, запихнувши конечность в банку с узким горлом, забился и закричал своему коллеге:
  - Ты номер запомнил?
  "Такого номера я никогда не забуду", - подумал Шурик, и в это время к ним подъехал эвакуатор.
  - Здорово, пацаны! - сказал вывалившийся наружу относительно высокий парень в рабочем комбинезоне. - Вы тут, смотрю, времени зря не теряете.
  Через пять минут очень недовольные менты умчались на охоту, ничего не поимев с Шурика в распахнутой куртке. Будут срывать злость на ком-нибудь еще, презрев осторожность и, если повезет, поимев огромные неприятности в дальнейшем: очень любят и доверяют в нашей стране работникам госавтоинспекции.
  Леха за пять минут затащил в кузов своего грузовичка замерзшую машину, помог залезть Шурику в не самое теплое нутро своего транспорта, и они помчались в Петрозаводск. Он и разъяснил всю ситуацию.
   Они, - говорил Леха трясущемуся Шурику, - берут десять процентов за вызов эвакуатора с любого несчастного водилы, попавшего в беду. Точнее, не с него, а с меня. Ты мне пять тысяч даешь, а я им - пятьсот. За то, что они правильно номер набрали и по телефону минуту поговорили. Даже не дожидаются, потом свои деньги забирают. Вот и весь сказ. Хозрасчет. Имеют долю малую со всего, даже с аварий. Точнее - особенно с аварий. Сейчас поедут к какому-нибудь опасному участку, где бьются часто и правила нарушают, и затаятся. Все верно, до них не докопаешься. Никто же не докажет, что они ждали нарушений, а не предпринимали действий, их предотвращающие. Оборотни. Суть у них такая. Ничего нам с этим не поделать. Только любить их.
   Возлюби врага своего, как самого себя? - спросил Шурик, у которого только что отмерз с губ фонарик.
   Именно. Как в Библии, - кивнул головой Леха. - Это же не значит, что должен к врагу истинной любовью пылать всегда и во всем! Посуди сам: если сделал какую-то гадость, сам это понимаешь, разве любишь себя? Иногда, думаешь, убил бы. Так и с врагом. Если он благороден - почему бы к нему не относится с соответствующим уважением?
  Они добрались до родного гаража без приключений, Леха, получив вознаграждение, отбыл в свой дремучий Олонец, а Шурик грел себя водкой с медом и горячим чаем и успокаивал жену.
  Почему-то сейчас вспомнилась та забавная и немного трагичная ситуация. И эти воспоминания помогали не скатиться в беспамятный скулеж, в бессодержательный лепет, в полное признание своей унижающей роли быдла.
  Его били, стараясь причинить максимум боли, слова говорили, каких не услышишь и даже не придумаешь. Где же такому отношению к живому человеку научились? Не в советских и российских школах? Тогда в каких иных местах? Память предков, на генном уровне?
  Один умный человек, внук знаменитого Шапиро, сказал как-то, что все внутренние органы состоят из оборотней с 92 года. Как только заводился один подобный нелюдь, он, по своему обыкновению, обращал в свою стаю и людей, случившихся рядом. Их никто не контролирует, вот они и плодятся. Чиновничья и судейская коррупция этому способствует и даже в некотором роде поощряет: нет повода не доверять, и прочее, прочее. Есть повод! Да только кто тебя слушать-то будет? Ведь ты всего-навсего народ.
  Шурика снова поволокли куда-то, свет в глазах начал тускнеть, потом сделалось совершенно темно. Он подумал, что умер, но чьи-то руки подхватили его непослушное тело и оторвали от земли. Потом смутно знакомый голос произнес:
  - Иван! Я его взял. Можем отходить.
  "Свои", - подумал Шурик. - "Наверно, это свои".
  И позволил себе утечь в беспамятство.
   16. Шура Суслов и Бен Стиллер в начале пути.
   Двигаться по асфальту было, конечно, неплохо. Но и Суслов, и примкнувший к нему Стиллер прекрасно понимали, что это неправильно.
  Во-первых, можно наткнуться на промышляющих ментов: в не столь удаленном от Питера участке трассы их всегда паслось, как собак нерезаных. В свете нынешних событий они проявляли чрезмерную рьяность в обеспечении Закона, как каждый из них его трактовал.
  Во-вторых, "мешков" здесь также было преизрядно. Кто из них валялся, погруженный в переваривание, кто неожиданно появлялся из ниоткуда, бесцветный, голодный и очень опасный.
  Надо было уходить на проселки. По крайней мере, там ментов было меньше. Расстояние в пятьдесят километров, предполагаемых до Санкт-Петербурга, могло слегка увеличиться, или наоборот, уменьшится. Ни Шура, ни, тем более, Бен, в подступах не ориентировался. Идти надо, пока в Неву не упрешься. А там останется всего ничего - двадцать с лишним километров.
  Если удача улыбнется, добравшись до первого населенного пункта, можно рассчитывать на легкий шопинг. Продукты и товары первой необходимости следует иметь в достаточном для похода количестве, неважно, каким образом они будут приобретены: за деньги, или бесплатно.
  Несколько смущали воинские части, щедро окружавшие подступы к былому городу-герою. Как там полная потеря самоконтроля по показаниям совести на вояк подействовала - неизвестно. Среди них хватало в избытке и "ментов", и "таксистов". Но и нормальные люди тоже встречались. Главное - у них было оружие самых серьезных качеств: нажал на курок (кнопку, клавишу), и тысяча полегла.
  Бен ловил своим копьем "мешки", словно всю жизнь только этим и занимался. Он обеспечивал безопасность не только себя, но и Шуры, проклинавшего свою мягкосердечность. Копье уже представлялось гораздо ценнее, чем пустой автомат.
  На первом же съезде ушли направо: ограниченная трассой с одной стороны, рекой Невой - с другой, ну и Ладогой - с третьей, площадь, равная по своим размерам среднему по влиянию в мировой политике государству, позволяла не стеснять себя свободой в передвижениях.
   И чего, нам придется передвигаться пешком все это время? - посокрушался американец.
   Можно, конечно, скакать с дерева на дерево, - ответил Шура. - Но, боюсь, это не добавит нам самоуважения.
  Он не стал делиться с Беном своим коварным планом, методом дедукции пришедшим в голову: не все поезда ездят за счет двигателей внутреннего сгорания. Есть еще и пригородные электрички. Забравшись на одну из них, можно с ветерком домчаться до Московского или Ладожского вокзалов - в маршрутах он терялся, потому как любовь к железнодорожному транспорту для него закончилась вместе с дипломом о высшем образовании. Цены на поезда с 92 года росли неуклонно, сервис также неуклонно оставался на стабильном зачаточном уровне, поэтому он пересел на автобусы. Далеко ездить не приходилось, самолеты и машины прекрасно справлялись с возложенной на них честью - возить в Питер и обратно, а также заграницу.
  Где-то далеко иногда раздавалась стрельба, но не ожесточенная, а такая - устрашающая. Или слабые нервами вооруженные люди отпугивали неизвестных животных, или пытались воздействовать на других людей. Оружия-то у населения не было, в подавляющем своем большинстве. Значит, менты пошаливают - те-то обросли автоматами, как в какой-нибудь Африке. Каждый сопливый пустопогонный пэпээсник обязательно выставлял напоказ свой автомат: не подходи, а то зашибу.
  А еще частные армии министерств и ведомств, те, правда, особо не афишируют, но при случае обязательно вытаскивают из-под плеча какую-нибудь устрашающую дуру.
  Только армейские офицеры приравнены к населению и бродят необилеченные. Им нельзя, у них психика тонкая, они всех поубивают сразу же. "Все может быть, все может статься: подруга может разлюбить, отца родного сын убить, но чтоб военный бросил пить!" - в этом, наверно, проблема. А то в органах правопорядка не пьют.
  Шура прекрасно помнил, что полисмены в Великобритании принципиально не носят оружия, какая бы террористическая угроза не существовала. Быть вооруженным в толпе - это очень необычно, это даже налагает определенную ответственность. "Зачем вы бабушку в туалете убили?" - спросили американского копа. "Она показалась мне подозрительной", - ответил полицейский. Четыре раза возникали подозрения, четыре раза он их от себя отводил. Два раза по два выстрела - сомнения исчерпаны. Была операция по наркотрафику: в означенной квартире никого не было, только престарелая черная бабушка главного бандита пошла в туалет покакать. С облегчением! Возмутилась, старая, что какая-то мразь пытается прервать уединение. Сослепу не разглядела нашивки и лычки. А полицейский-то был самый обычный, не спецназ, не особое подразделение, так - с улицы.
  В Нигерии должность правоохранителя передается по наследству вместе с табельным оружием, обладаемым в неизвестном количестве, в зависимости от бюджета. Остальное население - с ножами. Вот к такой кастовости, к такой самоотдаче стремятся наши менты и американские копы. Правда, в Америке до сих пор никак не могут справиться с легальной торговлей вооружением. Спросите любого правозащитника про равенство и братство, касаемо Нигерии - захлебнется от праведного восторга: все равны. Задайте такой же вопрос любому моряку, посетившую эту страну, так сказать, с рабочим визитом. Ответит, не задумываясь, даже если рядом случится правозащитник. "Согласно ЮНЕСКО в Нигерии 149.2 миллионов населения", - ответит он, а потом добавит. - "И сволочей из них 149.2 миллионов человек".
  В Африке население растет, пугая статистиков, в России сокращается. Но не все. Сволочи плодятся без всяких биологических законов размножения. Как от вируса. Вообще-то это всемирная тенденция: раз жизнь сволочная, почему бы самим сволочами не стать. Сволочной Свод Правил (общечеловеческий).
  Оставалось только уповать на то, что хороших людей все равно больше. Только вот что же поможет проявиться всем этим людям во всей своей красе: доброте и честности? Шура боялся думать, что лишь нынешние условия расставят всех по своим местам. Он не боялся разделения, как такового, он очень страшился, что "хороших" окажется меньшинство. Себя, как и Бена Стиллера, Шура включил именно в этот лагерь.
  Они шли по узкой проселочной дороге, словно вырубленной в лесу: с обеих сторон возвышались гиганты, непостижимым образом не посягавшие на свободное пространство. Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, он затеял с невозмутимым Беном профилактическую беседу.
   Дорогой американский друг, не позволишь ли полюбопытствовать у тебя, имеешь ли ты представление о реке, к которой мы и идем? - спросил он.
   Имею, - ответил Бен. - Это река Нил. Или Миссисипи. Или даже Амазонка.
   Правильно, - кивнул головой Шура. - Все дороги ведут в Рим, ну, или, к берегу реки. Опять напомню тебе про "Калевалу". Где-то здесь неподалеку есть странная река, именовавшаяся Нева. Вытекает она из озера Ладоги, что по-старинному Нево, и впадает в Балтику, в море, то есть.
   Отлично для реки. Ничего странного. Им же нужно куда-то впадать, - пожал плечами Стиллер, водя жалом своего копья по сторонам, готовый отразить любую угрозу.
  Шура даже на миг забыл, о чем же он хотел поведать, некоторое время шел молча, собираясь с мыслями.
  - Неподвижны в море волны,
  Стали все валы в заливе,
  Не текут потоки больше,
  Замер бурный омут Рутьи,
  Стихло Вуоксы волненье,
  Иордан остановился.
  Как мог, он перевел на английский язык стихи и попытался объяснить:
   Рутья - это река такая, наверно. Вуокса - точно река.
   Иордан - тоже река, - добавил Бен, не позволив паузе застыть надолго. - Точно река.
   Ну и каким же образом она здесь, на земле "Калевалы" взялась? В руне 17 именно Иордан, не Нил какой-нибудь.
  Стиллер сделал несколько угрожающих движений в сторону растительности по краям дороги с профилактической, так сказать, целью и остановился.
   Эта твоя Нева и есть Иордан? - поинтересовался он.
   Да пес его знает. Может и Свирь - Иордан. Или - Волхов. Много у нас тут Библейских названий. Почему? И главное - откуда? - Шура оживился. - В этой руне Вяйнямёйнен идет за знаниями к Антеро Випунену. Одевается в железную одежду, созданную специально кузнецом Илмарийненом и лезет под землю, где зев, то есть рот, этого Випунена. Тот пробуждается, едва Вяйнямёйнен забирается. И - ну, пугать числами, заклинаниями и угрозами. Но старый рунопевец не из трусливых, ему нужно-то всего постичь три слова, для постройки своей лодки. Постигает целую тысячу и вылазит обратно.
   А этот Антеро включает первую космическую скорость и валит с планеты, - кивнул головой Бен. - Твоя руна - триумф для уфолога. Железная одежда - от радиации, цифры и угрозы - дисплеи внутри корабля, кладезь информации - бортовой компьютер. Но самое главное не это. Этот твой Вяйня и числа понял, что это именно они, а не каракули какие-то, и обучиться сумел. То есть был не просто так, а грамотным! И грамота у них с Випуненом была общая!
   Вот такая у нас тут творится "Калевала", - сказал Шура.
  Бен ничего не ответил, только поднял вверх большой палец руки - круто, мол. Они пошли дальше, каждый, думая о своем. Зато всякие угнетающие мысли исчезли, вытесняясь тайнами и загадками былой эры.
  Из-за поворота на них совершенно внезапно вышли трое человек, один из которых нес автомат. Встреча была организована великолепно: никто к ней не подготовился. На секунду они замерли, практически нос к носу. Потом Шура закричал:
   Everybody cool, it's a robbery! (Спокойно, это налет!)
  Неизвестно почему ему на ум, а, главное, на язык пришла эта фраза из старого тарантиновского фильма. Но она еще более усугубила замешательство. Во всяком случае, у встреченной троицы. Бен же, словно получив приказ, мастерским хуком зарядил в челюсть самого вооруженного - тот закатил глаза и завалился на землю. Остальные двое подняли руки наверх и придали глазам очень скорбное выражение: сдаемся.
   Оружие на этих олухов направь! - приказал Стиллер.
  Шура поспешно направил ствол автомата на незнакомцев, он про такую возможность воздействия на психику позабыл. Бен рывком содрал с лежащего "Калашников", проверил магазин и одобрительно причмокнул губами: тот не был пустым.
   Ну вот, теперь мы почти счастливы, - сказал он.
   А с этими что делать-то будем? - поинтересовался Шура.
   Господа иностранцы! - вдруг проговорил на английском один из пленных. - Отпустите нас, мы никому ничего не скажем.
   О чем это, хотелось бы знать? - спросил Бен.
   Ну, что диверсантов встретили и все такое.
   А вот теперь, как честные люди, мы обязаны вас убить, - пошутил Шура, но юмор пленники не оценили. Тот, что мог изъясняться хлопнулся на колени и, скривив лицо, залепетал "пожалуйста, пожалуйста". Второй, в грязном белом больничном халате, заметив, что дело - не уха, тоже пал ниц и начал повторять это же слово, не заботясь о произношении.
  Шура и Бен переглянулись: неловко как-то сделалось. Но тут, разряжая ситуацию, зашевелился и сел на задницу человек, ловко отправленный в нокаут артистом.
   Эй, командиры, может, договоримся как? - спросил он по-русски, потирая ушибленную челюсть. Несмотря на одежду армейского образца, выглядел он, скорее, как ресторанный администратор: лощеный и холеный, с двумя подбородками и мягким пузиком.
  Вообще-то не помешало бы узнать обстановку, что там впереди? Раз народ так охотно идет на контакт и не спешит обострять ситуацию, почему бы этим не воспользоваться.
   Ладно, - перешел Шура на родной язык. - Только без глупостей. Мой заокеанский товарищ очень нервный и болезненно реагирует на любую агрессию. Побеседуем - и разойдемся краями. Вы - по своим делам, мы - к нашей подводной лодке.
  Суслов в двух словах объяснил Бену о предстоящем мирном диалоге, тот хмыкнул в ответ, сделал свирепую рожу и начал прогуливаться по дорожке взад-вперед, как психически отсталый негр-гангстер на бандитском сходняке в ньюйорском гетто. Насмотрелся штампов.
  Пришлый народ, рассевшийся прямо на земле, оказался скомплектован совсем случайным образом: раньше не пересекались, да и жили по разным окраинам России.
  Рыхлый был прапорщиком Зубко, и нес службу где-то на подступах к Владивостоку. Ничего предосудительного не совершал, выполнял свой прапорщицкий долг на складе: торговал предметами обихода, поставляемым в казармы воинских частей. Оружием не увлекался, но дернуло же взять автомат, беспечно оставленный караульным на "несколько секунд". Думал пошутить, как "куски" умеют: застращать незадачливого постового до дезертирства, рисуя картины трибунала и дисбата, а потом выдать оружие для опознания. То-то солдат бы почувствовал вкус жизни, прапорщику по гроб жизни клялся бы в верности. Но не срослось - обнаружил себя без всякой потери сознания на задворках магазина неизвестного населенного пункта. Пока вылезал на улицу, познакомился с новым образом жизни, точнее - с "мешками" и полным "козлом" ментов, расположившихся вместе с машиной на крыше соседствующего двухэтажного здания. "Мешки" прыгали и цеплялись за потерянных прохожих. Менты применяли табельное оружие и отстреливались. То ли они изначально уже болели "белочкой" и видели вокруг себя монстров и жаб, то ли день не задался, но они палили в тех, кого не успели тронуть "мешки". Вообще-то народу на улице было немного, стало еще меньше.
  - И вот что я вам скажу, - выудив из кармана сигареты, скорее - по привычке, сказал Зубко. Курить он не стал, помял сигарету в руках, даже понюхал, но запихнул обратно в пачку и снова убрал в карман. - Это не "мешки" скачут и жрут все, что шевелится. Нет, конечно - "мешки", но это - крысы.
  Предваряя недоверие, добавил:
  - Я с этими тварями двадцать лет воюю у себя на складе. Портят товарный вид, снижают оценочную стоимость. Что только не пробовал - без толку. Такие теперь крысы, точно вам говорю, мутировали они, что ли? Яды их не возьмут. Только уничтожение. И еще нужно на них охотиться, тогда они начинают уходить. Чувствуют, что ли? Вроде всех извел, на денек расслабился, позабыл - а они тут, как тут. Здрасте, говорят, не скучали?
  С автоматом прапорщик расстался без сожаления, поэтому нисколько не удручал себя потерей оружия. А медика нашел в магазине, тот в полном ступоре сидел за прилавком, только вздрагивал от каждого звука выстрела с улицы.
  Зубко начал набивать сумку продуктами первой необходимости, врач из задумчивости сразу вышел, тоже принялся за дело. Пока затаривались, ворвалась какая-то шантрапа с целью, без всякого сомнения, ограбления. Пришлось убегать, насилу оторвались, уже где-то за городской чертой. Часть еды пришлось сбросить, но вырвались живыми - и то хорошо.
  Врач был стоматологом, или, как он себя назвал - дантистом. Жил себе в тверском городе Кашине и в ус не дул.
   Зубы, - говорит, - не стратегический материал. Не являются они предметом первой необходимости, на смертность населения никак не влияют. Поэтому можно ломить любые цены. Кому надо - и за десять тысяч придут.
   Dentists! - встрял Стиллер, услыхав знакомое слово, и большим пальцем провел под подбородком от уха до уха. Большая часть населения Америки предпочитает лопать свои гамбургеры прореженными ртами. А меньшая - платит бешеное бабло за то, чтобы кто-то поковырялся у них во рту. За зубами, конечно, не следить нельзя. Но сделать их предметом роскоши - это неестественно. Поэтому при погромах, в частности - в Нью-Орлеане, бомбили в первую очередь юристов и дантистов.
  Врач сразу же потух и сделал вид, что не при делах.
  А третий персонаж к ним прибился уже в лесу. Дал денег и пообещал еще, пусть только до ближайшего города доберутся. Обратно в оставшийся неизвестным населенный пункт соваться не решились - уж больно там народ агрессивно настроен. Вот и ходили-бродили туда-сюда, ночуя, где придется. Или заблудились, или ни городов поблизости, ни деревень.
   Заблудились. Ничего, теперь не собьетесь, - кивнул Шура и обратился к знатоку английского языка. - Так, говоришь, кто ты в прошлой жизни?
   Брокер я, - ответил тот. - Судебный брокер из Калининграда.
   А что это такое? Брокер, да еще и судебный! В первый раз слышу, - честно признался Суслов.
   Счастливый человек! - усмехнулся прапорщик.
   Ну, это такая околосудебная сообщность, которые помогают попавшим в трудные ситуации людям, - проговорил брокер и попытался разъяснить для тупого в процессуальном производстве моряка. - Есть в суде судьи. Иванов, Петров, Сидоров, Иванова, Петрова - неважно. Один может пойти на кооперацию, другой - нет, один не видит необходимости в ужесточении, другой - видит. Один берет много, другой - очень много. Вот тут мы, судебные брокеры, можем помочь. Договоренность с помощниками судей - и дело идет к тому, кто наиболее в данном случае лоялен.
   Но ведь это - коррупция чистой воды, - расстроился Шура, даже испугался.
   Обозвать можно как угодно, но наш Закон такое положение вещей вполне устраивало. За две тысячи долларов несчастному человеку будет обеспечена наименьшая предвзятость и наибольшее сострадание. Разве не стоит этих денег уменьшение наказания?
   И сколько дел таким образом проходило через "брокеров"?
   В зависимости, конечно, от города. У нас, положим, по сто. В Москве - триста.
  Выглядело очень логично и правдоподобно. По крайней мере, для Российской действительности.
   И все всегда удавалось? Деньги-то гигантские? - недоверчиво поинтересовался Шура.
   Да ходила у нас легенда про некоего Олега Михайловича Свириденко из Московского Арбитражного Суда. Якобы еще в 2005 году волевым решением поломал всю практику с распределением дел. Потом придумал будто бы прозрачность доходов для судейских. Байка, наверно. У нас так - никаких лишних телодвижений. Только друг друга назначением этого Свириденко пугают.
  Взгрустнулось Шуре пуще прежнего. Если оборотни везде, то тогда их сущность нужно пересматривать самым решительным образом. Было государство рабочих и крестьян, потом крестьяне убежали за рабочими и осели в кибуцах Израиля, на их место вывалились из кухонь союз творческой и иной интеллигенции, но тоже не выдержали и свалили в Европу с Америкой. Остались оборотни в погонах, без погон, неприкосновенные и совсем неприкосновенные. Но так не бывает - на каждого оборотня обязательно найдется своя стрела или пуля с серебряным наконечником. Впрочем, не может же она гоняться за потенциальной жертвой четверть века! Слишком большой срок. Что у нас там политики говорят? "Если вы хотите сохранить физическое и душевное здоровье... - никогда не ждите благодарности за добрые дела ни от народа, ни от власти. Будете ждать "спасибо" - умрете от того, что эта несправедливость изорвет вас изнутри" - Ирина М. Хакамада.
  Оборотни не вымирают, плодятся и процветают, оценки за добро не дождаться, ни сочувствия, ни понимания, ни поддержки. Так, может, все наоборот, и оборотни - это мы? Нас уничтожают, причем достаточно быстро, нас боятся, нас ограничивают в информации и свободе. Мы - лишние. Тогда мы и есть эти оборотни, а они - милиционеры, налоговая, таможня, чиновники, надзорные органы, депутаты и депутатки, барыги всех мастей и даже журналисты - люди. Вот ведь какая незадача.
  Шура повернулся к строгому и от этого донельзя смешному Бену Стиллеру и сказал:
   Пора.
  Тот отреагировал молниеносно: схватил у брокера сумку, выглядевшую самой большой, и поводил стволом автомата туда-сюда.
  Прапорщик, зубодер и судебный спекулянт оценили жест с присущей им сообразительностью.
   Не стреляйте! Мы не виноваты, - хором сказали они. Подняли руки и сделали скорбные лица.
   Вы, нечестные, лживые и бесполезные личности, должны понести наказание, - сказал Шура, на всякий случай отодвигаясь за Бена.
   Мы - жертвы системы, - очень синхронно ответили те. - Смилуйтесь.
   Ладно, - согласился Суслов. - Идите своей дорогой.
  Троица не заставила себя долго упрашивать и в хорошем темпе скрылась из глаз.
   Чего это они, как зайцы? - удивился американец. - Ни угроз, ни попыток о чем-нибудь договориться.
   Дело привычки: кто выглядит сильнее - тому и в рот заглядывают.
   Это ты про дантиста?
   Пошел ты, Бен! - возмутился Шура. - Сам-то, поди, сумку тиснул тоже не просто так, инстинктивно. По праву сильного.
  Внутри оказалось всего ничего: две палки копченой колбасы, две белые булки, буханка черного хлеба, банка с йодированной солью, да бутылка красного вина.
  Через несколько минут эти запасы уменьшились на одну колбасу и булку и полбуханки черного хлеба. Этот факт добавил оптимизма для продолжения пути.
   17. Саша и Макс, поиски выхода.
  Сначала они забежали в ничем не примечательный подъезд стандартной пятиэтажки. Саша двигалась за майором, даже не пытаясь как-то сориентироваться. Иначе бы это грозило потерей времени. Несмотря на то, что сделалось совсем светло, вокруг оставалось относительно тихо: так бывает, когда весь город спит. Или - никого нет.
   Это улица Кирова, здесь живут мои родители. Или жили, - сказал Макс. - Поедим и двинемся дальше. Много времени не займет.
  Однако часа два на все-про-все ушло. Сначала долго не открывали. Потом мама майора долго плакала, не в силах толком ничего рассказать, а отец все сокрушался, что пришлось выбросить в мусоропровод несколько ведер пыли, неизвестно откуда взявшейся. Он, сотрудник былого, добакунинского КГБ, многого из действительности не понимал, но видеть реальную картину вещей не разучился. Сам-то Гена, как он просто представился Саше, передвигался с трудом, практически на костылях. Но настоял на том, чтобы жена сходила в ближайший продуктовый магазин столько раз, сколько бы смогла. За полдня удалось сделать кое-какой стратегический запас. Но потом выходить на улицу сделалось опасно: и выстрелы, и безобразные жесточайшие драки между людьми, и нападения каких-то "мешков". По телевизору - полнейшая ерунда, драка и кривлянье гномов. По радио - режим радиомолчания. Телефоны - в отключке. В двери стучались какие-то люди в камуфляже и с оружием. Ругались и били прикладами по косякам, но двери оказались из железа не китайского качества - выдержали. Что делать, что ждать?
  Макс, как мог, успокаивал, а мог он плохо. Пришлось Саше внести свои коррективы в очень жесткие рассуждения майора. Верить никому нельзя, только после того, как внимательно посмотреть в глаза. Ненормальность и нацеленность на насилие легко диагностируется по взгляду. Притворство и подавление желаний почему-то перестало быть в ходу. Каждый - и "наш", и "ненаш" - теперь достаточно честен перед самим собой. Выход один: затаиться, насколько это возможно, и ждать. Вполне вероятно, что ситуация войдет в контролируемое русло. Тогда легче будет принять решение о способе выживания.
   Может, пойти в церковь? - робко спросила мама.
   И что? - возмутился Макс.
   Ну, там молиться можно. Иконы стоят. Священник ходит. К Богу ближе.
   Что за глупость! - вспылил майор. - Религия - опиум для народа. При общении с Богом посредники не нужны. Иконы - это не идолы, это красота и духовность. Они не подменяют Бога, они всего лишь помогают сосредоточиться на самом основном, что не даст тебе ни одна церковь, ни один храм.
   И что же это? - чуть обиделась мама.
   Вера, мама! - уже спокойно ответил Макс. - Наша Вера. Мы веруем в Бога, на него и уповаем, а не на священника, пусть он хоть трижды архимандрит. Или есть Вера, или ее нет. Прямой путь, без всяких ответвлений. Зачем различие: право, либо лево? Чтобы одни смогли льготу получить на торговлю сигаретами и алкоголем, а другие - нет?
  Мать только вздохнула в ответ и покивала головой, то ли соглашаясь, то ли сожалея.
  Макс помнил историю самого образования "церквей", как таковых, но не стал распространяться. Отец тоже знал, что давным-давно греческие "орфики" основали религиозные сообщества, "церкви", где очищением души верующего и помощь во избежание круговорота рождения служили причастия - "оргии". Они переглянулись, но не стали развивать этой темы.
  К тому же греческое поклонение Вакху и Орфею, породившее орфиков, корнями уходило в менее "цивилизованное" фракийское общество с более широкими и простыми взглядами. Тогда понятие "души" несло гораздо больше практического смысла, к чему, с сожалением приходится признавать, наше общество возвращается благодаря растущему влиянию государственного политического института, именующегося "церковью".
  Когда Макс и Саша вышли из дома родителей, день расцвел в полном своем великолепии: тени даже в красноватом "полумарсианском" освещении сокращались, не сверяясь с часами. Народ упорно продолжал ориентироваться по своим хронометрам, поэтому на улицах оживления не наблюдалось. Где-то дрались между собой женщины в халатах продавцов с баджиками на карманах, где-то полуобморочные подростки вызывающе вскрывали замерший посреди дороги "Геленваген", слабо сопротивляющийся морганием фар и прерывистым мяуканьем клаксона. Иногда попадались неподвижно лежащие коричневые "мешки".
   Куда мы теперь? - спросила Саша.
   Ко мне, - ответил Макс. - Думаю, надо повысить маневренность нашей группы. Пешком, конечно, тоже неплохо, но до Питера нам придется добираться тогда очень и очень долго.
  Саша не совсем поняла, что имел ввиду ее товарищ по походу, но возражать не стала. Майор производил на нее самое положительное впечатление своей рассудительностью, здравым смыслом и, самое главное, тем, что он, будучи ментом, таковым не являлся. Точнее, поступал нетипично. Вряд ли у кого из граждан России сохранилось превратное мнение по поводу действий парней в мышиного цвета форме, принадлежащих к "божественному" ОАО под названием "МВД". Макс таковым не был.
   Майор, погоди! - крик прилетел сзади, едва они свернули к модным новостроям, где, как выяснилось, жил Макс.
   Спокойно, - сказал он Саше и снял пистолет с предохранителя.
  К ним походкой хозяев жизни приблизились два больших парня, безоружных на первый взгляд, в странного покроя форме: полувоенной-полументовской.
   Майор, ты местный? - поинтересовался один из них, у него на бедре висела почему-то ракетница. Другой сразу попытался невзначай зайти за спину, но на его пути встала Саша, напялившая для маскировки по требованию Макса старомодные солнечные очки, в каких его мама иной раз работала на дачном огороде.
   Чего молчишь? - снова спросил тот, что с ракетницей. - Местный, спрашиваю?
   Чего надо? - ответил Макс.
   А чего хамишь?
   Волнует?
   Меня - нет, - сказал парень и кивнул на своего коллегу. - Его волнует.
  Макс, не успев приказать своему разуму не отвлекаться, отвел взгляд, сразу же отметив про себя свою ошибку. Его собеседник тем временем очень ловко извернулся всем телом, сместился одним движением вбок и даже непонятным образом вытащил из-за пазухи у майора его же пистолет. Прошел всего один миг, а в спину Максу уперся ствол "Макарова", одна десница сделалась заломленной до болевого предела, и под ноги, брызгаясь кровью, упала чужая огромная рука, сжимавшая в кулаке большой нож, наподобие мачете.
  Такие вещи случаются и по отдельности крайне редко, а уж одновременно - это особое везение нужно. Макс скрипел зубами от боли в заломленной конечности и вставал на цыпочки, на ухо зло сопел парень в камуфляже, где-то рядом надрывался в ругательствах другой голос, тоже мужской, а Саша вообще куда-то пропала.
  - Ладно, согласен, - вдруг просипел неизвестный обидчик почти прямо в ухо майору и отбросил от себя пистолет.
  Майор отошел в сторону, растирая вывернутую кисть, и наступил ногой на пистолет, словно утверждая окружающим: это - моё. Наверно, он чего-то пропустил, потому как вся диспозиция из мирной и благодушной превратилась в кровавую и враждебную. Его обидчик затягивал на манер жгута поясной ремень на плече своего товарища, причем тот, бледный и потный, сидел на бордюрчике, словно однорукий бандит. Саша со своим мечом Гуннлоги наголо стояла поодаль в раскованной и многообещающей позе. Назвать ее по манере стойки легкомысленной и даже распутной - все равно, что танк сравнить с Борисом Моисеевым.
  Макс поднял свой пистолет и направил его на былого истязателя.
   Еще какие-то вопросы имеются? - спросил он, стараясь не глядеть на чужую руку, так и продолжающую сжимать мачете.
   Да пошел ты, майор, - ответил ему парень. - Ну и что теперь прикажешь нам делать?
   Как это что? - удивился Макс. - Идти в больницу. За поворотом увидишь здание, не ошибешься. Чего хоть хотел-то?
  Эти двое были бойцы еще одной армии, именующейся МЧС. Столичные, элитные, подчиняющиеся лично Шойгу. Умений у них было много, понтов - еще больше. С ментами не пересекались, но повадки были те же. Поздоровались у управы, пожали друг другу руки, а очутились на лодочной станции Смоленска. Из оружия - одни весла, да вот ракетница. В чужом месте - все равно, что голый.
  Никак не могли взять в толк, что происходит. Передрались с очумевшими придурками, некоторые из которых и по-русски-то не говорили. Нож вот отобрали. Увидели, что творится вокруг полная неразбериха, решили в ближайшую пожарную часть добираться. Да никак сориентироваться не могли. Прохожие в большинстве своем молчали, или мычали, как овцы. На ночевку зашли в какую-то квартиру, первую попавшуюся. Хозяев выгнали на улицу "мешков" кормить. Забыли даже спросить, как до пожарки-то добраться. Но надо было вооружаться. Или в воинской части оружие добывать, или у ментов. Военных тоже еще найти надо, а менты поодиночке даже сейчас не ходили. Да, вдобавок, стреляли без предупреждения. Вот и сунулись к одинокому майору. Девка не в счет, а напрасно. Хотели про ближайшую часть МЧС спросить, да табельное оружие тиснуть.
  С тем и ушли получать первую медицинскую помощь, унося в пакетике отрубленную руку.
  От Макса решили двигать с рассветом. Саша так и не пыталась никак прокомментировать произошедшее событие, будто его и не было. Она, наконец, поняла, что имел в виду майор, когда предложил увеличить маневренность. В большой и просторной квартире места хватало для двух дорожных велосипедов, один из которых был явно женским.
   С женой катались. В прошлой жизни, - сказал майор. - Она в отпуске, в Карелии у родителей. Мне туда же надо. Вроде бы по пути.
  Собрались, насколько хватило фантазии и опыта путешественников. Макс придумал ментовскую свою одежду взять с собой вместе с удостоверением на всякий пожарный случай. Еще лучше бы было в ней поехать, да больно дикое получалось зрелище: мент и велосипед. Это все равно, что Ельцин, выделывающий коленца рядом с Женей Осиным перед своими выборами. Сравнение с дрессированным медведем.
  Главная проблема была в том, чтобы проснуться на рассвете. И ее удалось успешно решить благодаря Максу: тот поставил будильник на десять часов раньше былых шести утра и просыпался каждые полчаса, как горный барс. Он с облегчением вздохнул, когда можно было прекратить ждать в кровати рассвета, разбудил Сашу и чуть было снова не заснул.
  В городе было тихо, где-то догорали некие строения, но без излишней рекламы: горят - ну и пес с ними. Так, конечно, будет не всегда. Разбойники всех мастей, как и проросшие из незабвенных революционных чекистов ублюдки, всегда приходили по ночам. Будет, обязательно будет перераспределение ценностей, никуда от этого не деться. Сопротивляться очень тяжело, практически невозможно. Все они прикроются законом - попробуй тут ослушаться!
  Это было под силу лишь таким замечательным личностям, как Нестор Михненко, он же батька Махно, да как Семен Буденный. Оба красных командира верили в себя и не верили в политику. В итоге Махно умер в своей постели, окруженный заботой жены и дочки в Париже, пережив многих своих недоброжелателей, завистников и убийц. А Буденный, без всяких сомнений и колебаний оборудовал свой загородный дом, словно неприступную огневую точку. Он нисколько не сомневался в правоте революции, но никак не сопоставлял ее дело с главарем НКВД Ежовым.
  Ежов был высшим представителем Закона государства, а Буденный клал на него помимо знаменитых усов еще и некоторые части своего закаленного в Гражданской войне тела. Жену прославленного кавалериста взяли в магазине, его же пытались заарестовать несколько дней. Он сидел на укрепленном чердаке и вел огонь с двух американских пулеметов "Максим". Вообще-то готовы были четыре, но и двоих вполне хватало, чтобы косить наседающих энкавэдэшников со всех сторон. Подступы были пристреляны, вся челядь сидела в подвале, бомбардировки авиацией и артиллерией можно было не опасаться. Ежов бесновался, а Буденный живым сдаваться совсем не собирался. Неразделимость Закона и Ежова подверг сомнению в свое время расстрел последнего до смерти. Буденный перестал истреблять представителей законной власти только тогда, когда Верховный главнокомандующий дал свое слово о беспристрастном разбирательстве. Судя по тому, что похоронили Семена Михайловича глубоким старцем, слово свое Сталин сдержал. Вот жену вызволять из лагерей было сложно.
  Такую легенду поведал Макс за завтраком. Для поддержания тонуса и создания приподнятого настроения. На что Саша глубокомысленно изрекла:
   Политику - политическая смерть. Иногда раньше физической, иногда - позже.
  Макс, поперхнувшись яичницей с сосисками, пару раз хлопнул в ладоши.
  Ехать по сумеречным улицам, даже пустынным, было непросто. Электричество пока каким-то чудом не отключалась, но к хаотично расположенным мертвым автомобилям добавилось изрядное количество мусора, в том числе и битых пивных бутылок. Велосипед - не танк, ему воздух нужен, то есть, дырки и проколы - не нужны. Велоаптечка, конечно, хорошо, но она не является панацеей. Разве что - отсрочкой.
  А тут еще проклятые "мешки", вылетающие из всяких подворотен и темных углов. Саша ехала, как кавалерист перед сабельной атакой. Макс, вооруженный лыжной палкой - как сумасшедший лыжник. Зрители, случись такие, порадовались бы непременно.
  Несмотря на неполную потерю детских навыков в езде на двух колесах, амортизаторы, переключение скоростей, карбоновую раму, падения случались. Один раз асфальт настолько жестко ударил по человеческому достоинству и прочим частям тела, что из сумки Макса даже вывалился автомат.
  Чем ближе они добирались к окраинам, тем медленнее приходилось двигаться. Любой самый завалящийся дэпээсник оштрафовал бы их на миллион прожиточных минимумов с полной конфискацией имущества. Макс, как и Саша, прекрасно понимали, что тяжело ехать только первые сто километров. Потом открывается второе дыхание, и последует клиническая смерть. До Питера ни много, ни мало, семьсот километров. К концу жизни можно вполне домчать.
  Усталость появлялась не от вращения педалей, даже задница с непривычки не разваливалась сиденьем на две половины, дело было в другом. Когда-то Саша смотрела фильму про финских солдат, проехавших с боями пол-Карелии на велосипедах, стреляющих со своих карабинов и бросающих гранаты, не выпуская руля. Наверно, это была военизированная банда финских эквилибристов. Они с Максом ехали друг за другом, что было не совсем тактически верно: приходилось распределять внимание по трем сторонам, а не по двум. Но так было, как выяснилось, безопаснее.
  Когда они ехали рядом, то Макс, проткнув алчущий еды "мешок", слегка вильнул и, восстанавливая равновесие, снова взялся рукой за руль, чуть его подвернув, чтоб выровняться. Все бы ничего, если бы он вцепился в свой руль, а не в соседнего велосипеда. В итоге полетели вверх тормашками оба. Потом пришлось лежа дырявить "мешки", по закону подлости, скопившиеся именно на этом участке пути.
   Все, - сказал Макс, останавливаясь. - Женщинам нужен отдых.
   Ну тогда я рядом покатаюсь, пока они отдохнут, - ответила Саша, тем не менее слезая со своего транспорта.
   Есть много интересных вещей на свете, - проговорил майор, облокотившись на руль. - Некоторые я даже видал. Но вот такое зрелище - впервые.
  Он указал куда-то вбок. Саша посмотрела в том направлении и даже слегка присвистнула.
  Между домами очень так естественно расположился большой самолет, совершенно целый. Стоя на хвосте, упершись крыльями в строения по краям, он выглядел всего лишь прихотью архитектурного гения, воплощенной таджикскими строителями. Такое впечатление создавалось потому, что никакие следы разрушений не только у аэроплана, но и поддерживающих его домов не присутствовали.
   Польский? - попыталась предположить Саша.
   Польские в Смоленск чего-то перестали летать, - ответил Макс. - Будто поставил кто-то.
   Метелиляйнены, - пробормотала Саша.
   Кто?
   Да были на Севере великаны в стародавние времена. Назывались "метелиляйнены". И в Библии про них писали, и в сказках о них говорилось.
   Ты действительно так думаешь? - удивился Макс, принявшийся даже озираться кругом, словно в поисках притаившихся за фонарными столбами гигантов.
   Нет, не думаю, - ответила Саша. - Вряд ли такое возможно. То, что было - то прошло. Эволюция никогда не повторяет своих творений, если они оказываются нежизнеспособны. Великаны вымерли, значит, была к этому причина, которую устранить не удалось.
  Они пошли по дороге, ведя велосипеды рядом. Макс о чем-то думал, то ли вспоминая что-то, то ли придумывая. Внезапно он остановился, несколько раз оглянулся назад и, наконец, проговорил:
   Нам не по трассе на Питер.
   Это как? - удивилась Саша.
   Ну, во-первых, там обязательно какой-нибудь смотровой пункт ГИБДД. При нынешних свободных нравах, да их вооружении, можно попробовать самоубиться как-нибудь менее жестоко. А во-вторых, поедем иным маршрутом. И если все удастся, то можно будет значительно сократить время нашего путешествия, - он еще немного подумал. - Или увеличить. Как ветер подует.
  Саша ничего не сказала, только плечами пожала. Идея добраться до Питера на велосипедах все больше смахивала на неудачную авантюру. И в прежние времена романтики железных коней и открытых дорог имели большой шанс проклясть свою идею, упершись в банду уродов, какие бы те ни были по своей профессиональной принадлежности. Ну а сейчас ситуация, конечно, изменилась. И изменилась в худшую сторону.
  День опять начался, загубив все показания часовых стрелок. Асфальт, более-менее ровный, сменился дырами, но не очень большими - машину не спрячешь. Стало быть, хоть дорога и дрянная, но вполне езженая. Дома по краям изменили свою высотность. Они доехали до пригородов, и даже больше - промчались сквозь них, не вспугнув ни одного человека: аборигена, либо пришлого, злобного, или равнодушного. "Мешки" иссякли, наверно близость леса их не воодушевляла.
  Макс слез со своего велосипеда, поджидая Сашу.
   Знаешь, Александра, что мне непонятно? - и, не дожидаясь ответа, продолжил. - На окраинах городов всегда кучковались собаки. Да и в частном секторе их было достаточно.
   Достаточно для чего? - усмехнулась та.
   Ну, чтобы вдоль заборов скакать и глотки рвать на велосипедистов. Теперь же - никого. Словно и не было.
   Были, - уверенно сказала Саша.
   Почему ты так считаешь? - изумился майор.
   Потому что ты стоишь в свежей куче собачьего дерьма.
   18. Шурик и Иван выходят в свет.
  Эдик, предложивший свою помощь, тащил Шурика на плечах, как заправский спасатель. Иван, по такому случаю примеривший прибор ночного видения себе на голову, шел в арьергарде. Он примерно представлял направление движения, зафиксировав в мозгу положение городской мэрии, Сенной площади, предполагаемого Исаакия и кинотеатра "Баррикада". Компас, чьему направлению он доверился изначально, отчаянно врал. То есть, не врал, конечно, но север представлял в ином месте, нежели было это во времена иные. Если такое новое положение стрелки постоянно везде, а не следствие какой-то местечковой природной аномалии, то ничего страшного, можно делать поправку и ориентироваться дальше.
  Обмен полковника и Шурика прошел в классическом стиле "Мертвого сезона". Правда, наш "Ладейников" не мог передвигаться самостоятельно, его выволокли, как мешок картошки к условленному месту и там бросили. Да и полковник не ограничился презрительным и испытующим взглядом: ему пришлось на руках оттаскивать Шурика в темноту, где Эдик легкими движениями проверил пульс, наличие жизненно важных органов, где им полагалось быть, и дал добро "врагу" на переход.
  Полковник со связанными ногами возвращался к своим, пытаясь сохранить соответствующее рангу достоинство. Он шел маленькими шажками, поддерживая спадающие штаны, и очень недовольно шевелил головой из стороны в сторону. Менты, предполагая нацеленность оружия в их босса, замерли в готовности.
  Не доходя до ворот метров пятнадцать, полковник упал. Он не споткнулся, не запутался в ногах, просто кончилась веревка, коей, предположительно, тот прикреплялся к мифическим "террористам". Менты потратили некоторое время, требуя из своего укрытия "дать еще слабины", но никто на их слова не реагировал. Понятное дело, ведь эту веревку вообще никто не держал, она была привязана к куску арматуры, любезно выпирающему из стены. Ивану пришлось пожертвовать частью своего стратегического запаса.
  Потом, конечно, мелкими перебежками до полковника добежали, веревку безжалостно ножами покромсали, включили загодя подготовленные мощные прожектора и приготовились атаковать застигнутых врасплох злодеев. Но они смогли осветить только безжизненное тело холуя, коченеющее у стены, и никакого присутствия "террористов".
  Иван и Эдик с Шуриком уже успели покрыть большую часть расстояния до двери.
  Когда группа преследования ее достигла, то дверь была уже намертво закрыта вбитыми с обратной стороны деревянными распорками и железными клиньями. Иван использовал все, что только смог найти, чтобы заблокировать вход.
   Как там Шурик? - вытерев пот, спросил Иван.
   Да никак, - ответил даже не особо запыхавшийся Эдик. - Врача ему надо. Или, для начала, полный покой.
   Ничего другого предложить нельзя, кроме как терпеть. Вот ведь досталось ему в эти дни! - вздохнул Ваньша. - Маньяки какие-то!
   Нет, - очень серьезно ответил Эдик. - Маньяки действуют для личного удовлетворения, да к тому же, как правило, в одиночестве. Они - как звери. А эти, что истязали твоего друга - люди. Они удовлетворяют зрелищем коллектив. В одиночестве каждый из них - прекрасный семьянин, детям по вечерам про белочек сказки читает, жене ласковые слова на ушко шепчет, о родителях своих заботится. А в жизни, правильнее, наверно - профессиональной жизни - забьют дубинкой до инвалидности любого, кто попытается не проявить должного почтения. Им важно доказать свою значимость и никчемность прочих. Да чтобы коллеги видели и оценили!
  Дабы хоть как-то разрядить обстановку, да отвлечься от совсем черных дум, Иван поведал Эдику про знаменитого одесского стармеха по фамилии Бастрюков.
  На голландском флоте про этого пережитка командно-административной системы знали многие. Некоторым довелось пересекаться по работе - те дополняли образ былинного старорежимного председателя райисполкома причерноморского города, нашедшего себе применение не в анналах новой власти, а на судах, да под капиталистическим флагом.
  Каким образом ему удалось заполучить лицензию - это тайна. Но о ней никто не задумывался, у каждого был свой подход для получения и подтверждения диплома. Вот поступки, творимые Бастрюковым, точнее, объяснение их - были овеяны грифом "секретности", если такие грифы еще где-то летают на просторах былой супердержавы.
  Бастрюков пил, но в очень умеренных количествах. Про таких говорят "умеет пить", и некоторые алкоголики могут даже позавидовать. Две банки по 0.33 пива крепостью 5.2 оборотов, или сто грамм серьезного алкоголя - он в ауте. Нет, на ногах держаться мог с легкостью, но вот что-то с головой делалось не того. При протрезвлении - никаких воспоминаний и мук совести. Только легкое похмелье. Бухать с ним отказывались все, но этому предшествовал чей-нибудь печальный опыт.
  В далеком и нищем Белизе опыт совместного потребления алкоголя с Бастрюковым приобрел капитан Николас Зеггерс. Шестидесятилетний голландец выглядел достаточно зверски, почти по-упыриному. Может быть, такое впечатление складывалось, потому что он был лыс, как колено, рост - два метра, широченные плечи и никакого намека на жир, только мышцы и сухожилия. А, может быть, из-за его пронзительного взгляда, полуприкрытого кустистыми бесцветными бровями.
  В неизвестной белизской деревне к ним прибился одесский капитан с другого судна, с греческого. Николас обрадовался встрече с коллегой, Бастрюков - с земляком, тот - с коллегой и земляком. Купили полуторалитровую бутыль неразбавленного местного рома и пошли обратно, чтоб слиться в братской попойке. Было жарко, поэтому постепенно вливаемое в тело каждого из троицы пиво способствовало обильному потовыделению и хорошему настроению.
  И тут стармеха накрыло. Проходная была поблизости, так что лучшего места и придумать было нельзя. Бастрюков гневным пролетарским взглядом окинул голландца, пробормотал что-то, типа: "понаехали тут всякие" и ударил Зеггерса в лицо. От удара он упал. Не Николас - тот вообще не понял про агрессию против себя и даже помог подняться Бастрюкову на ноги. Однако стармех сдаваться не привык, он потер ушибленный кулак и со словами "такие, как ты позорят Украину" лягнул земляка. В этот раз взаимопонимание было достигнуто, капитан с греческого судна, полубог, по определению, отвесил оппоненту могучий подзатыльник. Стармех снова оказался в партере, а страж с проходной, учуяв для себя, латиноамериканской морды, поживу, с криком рассерженного павиана бросился к ним из своей будки.
  Охранник, увешанный медалями за победу над всем прочим миром, вытащил пистолет и стал им дирижировать, словно силясь удержать равновесие, но тщетно. Зеггерс вытащил оружие из его цепких рук и положил к себе в сумку. Наверно, таким образом, по простоте душевной предложил свои услуги в переноске тяжести обессиленному стражу Законности. Все оглянулись на лежащего в грязи Бастрюкова, но того там уже не оказалось. Его вообще нигде не оказалось. Растворился вместе со своей книжицей украинского моряка. Уполз, гад, в траву к скорпионам.
  Охранник был очень недоволен, мечтал арестовать голландца и хохла, но для этого, вполне вероятно, нужно было бы привлечь помощь остальной милитаризированной военной мощи этого суверенного государства, кроме него самого. Все равно перевес сил был за моряками. Про Бастрюкова забыли: был, да сплыл.
  Они подошли к проходной и добродушный Николас вытащил из сумки пистолет и бутылку пива. Пиво было самым дорогим по местным понятиям, именовалось Colt 45, и выглядело очень холодным и заманчивым. Ну, а пистолет ничем особо примечательным не отличался, просто кольт - и все. Охранник, словно поставленный перед выбором, взял потную банку и в два глотка ее осушил.
  Потом они втроем допили все пиво, оценили эту прелесть и пошли к радушному Николасу вкушать добрую еду с ромом и кока-колой. На судне работал кондиционер, блюдо тигровых креветок призывно требовало испачкать о него руки, а в своей каюте сидел Бастрюков. Про него сразу же вспомнили, охранник твердо заявил, что ни через проходную, ни через высокую стену с колючей проволокой тот пробраться не мог. Чудо! Взяли второго механика гидом и пошли на опознание: а тот ли Бастрюков залез в каюту?
  Оказался тот, но почему-то совсем пьяный. Наверно, развезло. Он сидел на диване за прикрученным к палубе столом и смотрел в никуда. "Дед", - сказал второй механик Денис. - "Тут народ интересуется, как ты пробрался в порт". "Работник райисполкома пролезет везде!" - глубокомысленно изрек Бастрюков, зацепился взглядом за блестящие погоны охранника и наметил движение через стол, чтобы их укусить. Но Денис был начеку и вставил стармеху в рот подобранную здесь же подушку серого цвета с почти черными разводами. То ли это была подставка под ноги, то ли поглотитель соответствующих по окрасу мыслей. Бастрюков принялся ожесточенно ее трепать, а все четверо ушли, чтобы предаваться чревоугодию и винопитию.
  Иногда Бастрюков бывал трезв и не лез ни на кого драться. Тогда он лез ремонтировать технику. "Это", - говорит, - "работает неправильно". Он брал сначала гаечные ключи, потом трубы для усиления момента затяжки болтов, потом самые тяжелые кувалды, потом убегал в запой. Техника, как правило, после такого обслуживания работать отказывалась и начинала приносить массу проблем для второго механика Дениса.
  А под конец своего контракта, когда весь народ отказывался не только пить, но и разговаривать с Бастрюковым, тот начал заниматься даже самоубийством. Идет, бывало, по палубе и видит: сверху с крышки трюма свисает болтающийся на ветру кусок веревки. Просто так тот трепыхаться не может, значит к чему-то привязан. Бастрюков, стоя снизу, начинает эту веревку тащить на себя. Тяжело, но та подается и вываливает на голову десятикилограммовый талреп. В итоге: шишка в два кулака, из-под волос хлещет кровь, остановить которую можно только жгутом на шее, либо мочой, имеющей свойство в некоторых случаях свертывать кровь. Ссать себе на макушку, даже в профилактических целях, любой одессит не позволит, тем более бывший начальник райисполкома. Даже капитану. Смерть таких кудесников не берет, даже инвалидность их сторонится. Выжил Бастрюков, уничтожив судовые запасы бинтов и йода.
  Снял повязку и опять с головой бросился в работу: поправил пластиковый шланг, в котором к тому моменту протекала вода температурой кипятка. Этот шланг был достаточно высоко, стало быть, поправлять его было не совсем удобно. Поэтому Бастрюков, ожегшийся пальцами, сделал неловкое движение и содрал шланг к едрене-фене. Визг самоубийцы был слышан даже на Кубе, мимо которой судно как раз проходило. Возникший на месте едва зарубцевавшегося шрама пузырь своими размерами напоминал вторую голову.
   Вот такие встречаются кадры, - подвел итог своей байке Иван. - Манеру поведения каждый определяет для себя сам. Никто не сможет заставить бить беззащитного человека, никто не заставит вылить себе самому на голову кипятка. То, что люди делают - ответственность не коллективная. Каждый отвечает сам. Общество может, конечно, определить манеру поведения, но вина за содеянное будет всегда висеть на исполнителе. Прикрываться чужими приказами - пустое дело.
   Согласен, - сказал Эдик. - Пора, наверно, двигать дальше?
  Шурик, уложенный на все мягкое, что сумели найти в своем багаже, пока был привал, не стонал. Кажется, даже спал. Лицо его жестоко отекло и напоминало подушку. Несмотря на то, что мудрый Эдик в некоторых местах проколол кожу до крови, всех синяков избежать не удалось. Руки-ноги были не переломаны, а вот несколько ребер выглядели явно того. Короче говоря, Шурик, словно побывал в автокатастрофе, даже не в одной.
   Лишь бы отек грудной клетки никак на работу сердца не повлиял, - заметил Эдик. - Снимки надо сделать, да с сотрясением мозга бороться. Лекарства необходимы. В общем, без врача никак не обойтись.
   Понятно, конечно, - мрачно кивнул Иван. - При всеобщей коммерциализации былого государства, да в нынешних условиях задача становится достаточно сложной. Деньги можно найти, только являются ли они до сих пор платежным средством? А за бесплатно современные гиппократы и осмотр не проведут. Разве что под дулом автомата.
  Он потряс своей автоматической винтовкой, Эдик с ухмылкой кивнул головой.
   Однако как быстро мы в партизан превращаемся, - сказал он.
   Жизнь диктует правила поведения. Тем не менее, отвлечемся и будем констатировать факт, что наша подземная одиссея подходит к своей финальной стадии. И она будет охарактеризована, как самая тошнотворная часть подземных скитаний.
  После некоторого перерыва в обычном своем функционировании, город стал возвращаться к жизни. И если изначально свежесть и чистота воздуха могла равняться аналогичной на поверхности, то теперь с каждым часом она насыщалась более естественными запахами для замкнутых подземных систем. А именно - все отчетливее тянуло фекалиями. Дело понятное, найдется очень мало людей, выдающих фиалки после усвоения пищи. Чтобы выбраться наружу не где-нибудь в бункере с злыми охранниками, а в колодце двора здания бывшего СЗРП, надо было переходить в канализацию.
  Ни Ваня, ни Эдик, ни даже Шурик не обладали в должной мере средствами, позволяющими гулять по потокам нечистот без всякого ущерба для своей обуви, одежды и обоняния. Оставалось надеяться, что вся система, устроенная еще при царе-горохе, достаточно просторна и пока не загажена всеми активными и пассивными пользователями.
  Особую неприятность составляли крысы, которые не отличались излишней брезгливостью и могли неожиданно спрыгнуть из какой-нибудь неожиданной ниши прямо на голову. Бывало, что и кусались, подлые. Людям после этого непременно нужно было вколоть дозу противостолбнячного препарата. Но крысы о своем существовании до сих пор не напоминали, поэтому хотелось верить, что все они ушли на дальний кордон и там затаились.
  Парни изготовили из подручных средств, точнее - майки Эдуарда, три ковбойских забрала для носа и рта, приняв, как эталон запаха - аромат пота, сдобренного былым антиперспирантом Нивея. Вокруг уже сгущалась совсем другая атмосфера, поэтому никакого побочного воздействия на нежные рецепторы носа никто не ощутил. Шурик так даже в себя не пришел.
  Иван, как единственный проводник по подземельям пошел вперед, Эдик с привязанным на плечах раненным товарищем замыкал торжественное шествие. Дерьма было немного, вялотекущая вода с ингредиентами еле закрывала подошвы обувки. Не успел еще трудовой народ заявить о своих достижениях в полном объеме, не отошел от спячки.
  Шурик, ранее бывший не очень тяжелым, все более набирал вес. Пот заливал глаза, проклятая тряпка на носу мешала вдохнуть вонь полной грудью. Эдик выбивался из сил.
  Когда Ваньша указал рукой наверх, это было просто наградой, золотой медалью, ленинской премией и праздником. Едва Иван залез и со скрежетом отодвинул чугунный люк, в образовавшемся круглом проеме стали видны звезды. Эдик держался обеими руками за скобы лестницы и одними глазами пытался смотреть вверх. Он даже мысли, что они промахнулись, и вылезли где-нибудь на станции метро "Девяткино", не допускал. Больше лазать по норам с утяжелениями на плечах он был не в силах.
  Иван добился ориентирования со стопроцентным попаданием. Ночь, объявшая Питер, аплодировала ему мерцанием незнакомых созвездий. Или эти звуки легких ударов, словно одной ладони о другую, раздавались из ближайшего здания. Ваньша не стал уточнять, сбросил Эдику веревку, чтобы тот обвязался ею: залезать с ношей без поддержки было довольно рискованно. Если из дома напротив кто-нибудь пялится в окна, то ни открытый люк, ни силуэт склонившегося над ним человека не будет виден - густая тень покрывала все действо густой, почти осязаемой темнотой. Если, конечно, у наблюдателей не окажется на голове прибора ночного видения.
  Шурика решили приводить в чувство уже внутри здания. Конечно, оно могло быть заперто изнутри на какой-нибудь хитрый замок, но в таком случае там обязательно должен кто-то находиться. Впрочем, обычно такие старинные высокие и тяжелые двустворчатые двери использовали ручку швабры или щетки вместо запора. Ключи и замки тоже имелись, но где-нибудь в пожарном имуществе: от кого прятаться, если круглосуточно внутри сидит унылый охранник?
  Удостоверившись, что это действительно здание былого СЗРП, Иван потянул на себя витую рукоять. Дверь отворилась, словно специально незапертая.
  Пыльно, тихо и сумеречно: под пустым столом охраны что-то горело. То ли ночник, то ли опущенная на пол настольная лампа. И ни одной души. То ли сторож ушел, куда глаза глядят, то ли поднялся наверх. Смысла болтаться по пустым этажам и кабинетам не было никакого, разве что с целью воровства. Тогда бы входную дверь на швабру замкнул. Получалось, что на данный момент здание пустовало. И это было неплохо. И эта мысль была неверной.
  Иван проверил, что за шахтой лифта действительно проглядывалась подсвеченная голубоватым светом дверь, выглядевшая стеклянной. Можно было заносить Шурика и прощаться с Эдиком - тот намеревался идти домой на Фурштадскую.
  Сначала ему показалось, что упала пресловутая швабра - звук очень здорово напоминал удар деревянной рукояти о паркет пола. Но потом понял, что ошибся. Такие здоровые и уравновешенные парни, как Эдуард, от неожиданных хлопков в обморок не валятся. А Эдик бесконечно долго падал назад, все еще продолжая держать на руках бессознательного Шурика. На его губах застыла стеснительная полуулыбка, а на груди расцвело темной кляксой пятно.
  Иван прыгнул вперед, срывая на ходу с плеча винтовку, упал, больно ударившись плечом, перекатился, как мог, одновременно снимая оружие с предохранителя. В него тоже ударили выстрелы, но не столь удачные: не умели стрелки отрабатывать подвижную мишень, им статика была привычнее. Ваня встал на колено и, одномоментно прицелившись, спустил курок, совместив мушку с огоньком, означающим чью-то настроенность на игру в снайпера. Бросился вперед, прыгнул головой через вертушку, затормозил в чье-то тело. Тело отлетело в одну сторону, Иван же осыпался на пол. Не позволив себе ни единого мига медлить, вскочил и ударил, практически не глядя, по врагу прикладом. Отскочил к стене, пригнулся и выстрелил еще раз. Снова дернулся в сторону, готовый в любой момент открыть огонь на каждое шевеление. Но больше никто не двигался.
  Ваньша включил свой фонарик, держа его в стороне от себя, и попытался сориентироваться. Два человека, один пистолет, больше, вроде бы никого. Он присмотрелся и зло сплюнул: тела принадлежали совсем молодым парням, практически мальчишкам. Одному Иван разворотил всю голову, ударив, вероятно, прикладом, другому попал в грудь. Оба были гопниками, судя по одежде, точнее теперь - мертвыми гопниками. Может быть, конечно, он и ошибался, так как не был большим экспертом в молодежных культурах, но в Петрозаводске аналогичным образом ряженые пацаны у гиблого места, у "оврага", имели обыкновение забивать велосипедными цепями случайных прохожих, не считаясь с их статусом. Эти раздобыли себе пистолет неизвестной марки и без всяких колебаний спустили курок в отличного человека, хотя спокойно могли переждать и дальше заниматься своим интересным делом: потрошить офисы.
  Иван не страдал угрызениями совести: на войне - как на войне. Самый страшный враг всегда делался тот, кого пытались жалеть. Дети-убийцы резали в родных белорусских лесах фашистов без всякой пощады и чувства самосохранения. Не у каждого взрослого мужика поднимется рука на подростка, и это утверждение не имело обратной силы. Но Ваньша не знал, кого убивал. Это его спасло. Но Эдик! Черт побери, смерть редко бывает заслуженной. Глупость и неизбирательность - вот основные ее качества!
  Иван не мог позволить себе терять время и обыскивать все этажи. Он перебрался обратно, схватил обоих своих парней за руки и оттащил в непростреливаемое место, а именно, к двери в "Дугу". За Эдиком тянулась широкая черная полоса.
  - Над землей бушуют травы,
   Облака плывут кудрявы.
   И одно - вот то, что справа,
   Это я.
   Это я, и нам не надо славы.
   Мне и тем, плывущим рядом...
  С трудом ворочая языком, еле слышно проговорил Эдик, когда Иван склонился над ним, и умер.
   Нам бы жить - и вся награда.
   Но нельзя...
  Ваня закончил стихи, вышедшие когда-то из-под пера Вадима Егорова, и до того ему, вдруг, сделалось паскудно, что он поднял лицо вверх и завыл.
   19. Шура Суслов и Бен Стиллер знакомятся с животным миром.
  Пустой коровник со вполне работоспособными автопоилками, аппаратами искусственного доения, сепараторами и еще неизвестными штуками выглядел достаточно презентабельно для того, чтобы считать его фермерским. Размеры также говорили, что дело это было в частных руках, скорее всего - в семейных. Значит, хозяева как-то выжили в свое время, нашли способ договориться с мздоимцами из пожарных частей, санитарными инспекторами и "азерибаджянскими" монополистами-рыночниками. Это подразумевало только одно: они были неплохо вооружены и настроены крайне решительно. Так было в прошлой жизни.
  Теперь коров не наблюдалось ни одной. Даже следов не оставили. То ли разбежались в поисках лучшей доли, то ли вымерли в эпоху человеческого безвременья. Но хозяева могли остаться в своих угодьях. Могли сидеть сейчас в засаде и привычно целиться в непрошеных визитеров, кем являлись Шура с Беном.
  Они вышли к этой пустой, на первый взгляд, ферме через пару часов после того, как "попрощались" со странной троицей. То, что они двигались по маршруту тех, вызывало сомнение: по пути попался не один перекресток, и даже не два. Посовещавшись, парни решили держаться правого ответвления, чтобы снова не выйти на трассу. Вот и пришли на лужайку, не занятую могучими деревьями леса. Обойти было никак, возвращаться обратно не хотелось. Не могла дорога заканчиваться на этом хозяйстве тупиком.
  Хотелось надеяться, что хозяева сохранили в себе человечность. Почему-то ухоженность и основательность организации вселяла в это уверенность. Вот если здесь завелись лица замещающие, то могли возникнуть проблемы. Махать белыми флагами и привлекать к себе внимание криками было нецелесообразно. Красться вдоль заборов - тоже.
  Шура и Бен пошли открыто, стараясь вести себя естественно, а именно - свернули с дороги к коровнику. Хоть в помещении было пусто, но на рассыпанных по дорожкам опилках кое-где отпечатались следы. Выглядели они достаточно свежими, насколько хватало скаутских познаний обоих следопытов, и выглядели угрожающе.
  Представить себе, что отпечатки, величиной с пятидесятый российский размер обуви фабрики "Скороход", принадлежат кроткому ягненку тридцать сантиметров в высоту и полметра в длину, конечно, можно. Накатить доброго валлийского напитка под названием "Вайпер" (смесь имбирного пива с виски) по полведра на рыло и знать при этом, что завтра на работу - можно представить себе все, что угодно. Даже выборы президента в России.
  Но вот как-то привязать к своему воображению когти длиной в полтора указательных пальца и шириной в два мизинца - сложновато. Даже видение мира глазами Иеронима Босха не помогает. Но этому делу ни Суслов, ни Стиллер не были обучены.
   Мне мерещится, - сказал Бен, носком зимнего сапога, позаимствованного в свое время у своего коллеги по скитаниям, касаясь следа.
   Почему мерещится? - пошутил Шура. - Нормальный отпечаток нормальных человеческих ног.
  Актер шутку не оценил: наверно, потому, что менее всего страшится тот, кто меньше всего знает. Американец знал больше, чем его российский товарищ. В Голливуде баек ходит великое разнообразие, нежели в самом желтом из желтых изданий. Просто до поры до времени на них не обращаешь внимания. Гулять поблизости от леса пропало всякое желание.
   Никто не обещал, что природа будет к человеку благосклонна, - заметил Бен. - Слишком много бы ей пришлось простить нам.
   Эй, ты чего? - обеспокоился Шура. Животных он боялся гораздо меньше, нежели людей. Любую тварь, в конце концов, можно как-то просчитать. Чего нельзя сделать в отношении homo sapiens. - Позволишь открыть тебе некую тайну?
  Бен перестал носком шевелить опилки вдоль мифического следа, но ничего не ответил, только в задумчивости водил кончиком языка по губам всегда чуть приоткрытого рта. Такая манера у американцев соответствовала, очевидно, задумчивости. Как и открытый рот - удивлению. Как и слезы в краешках глаз и полный ступор - подъему в каждой проходной национального флага.
  - Тебе следует подучить английский язык, - сказал Шура. - Поверь мне, сынок, он тебе пригодится.
  Стиллер изобразил удивление.
   Иначе говоря, после союзов when, if и их синонимов будущее время не употребляется. Программа изучения английского в рамках школьного курса. Так что расслабься, спрашивай меня, если что не ясно.
  Бен с интересом посмотрел на карельского товарища, потом смешал опилки вокруг следа. На его артистическом лице отобразилась мысль: "Да, да, только так". Подумаешь, следы! Принимая условности, мешаешь своему будущему. Чему быть, того не миновать. Где мы, а где завтра? И прочее, прочее.
   Черт, ну до чего же неприятно ощущать страх! - сказал он.
   Знаешь, Бен, однажды стоял я у магазина "Бородинский". Тебе, конечно, это название ни о чем не говорит, но тем не менее. Стоял я не просто так, чтоб голубей покормить, или подаяние попросить. Я наблюдал за котом. Тот пребывал в полной нерешительности, потому как в багажнике ближайшей машины видел целые охапки сосисок, куриные ноги разной степени готовности, филе рыбы, водку и несколько коробок с пивом. Не знаю, как насчет алкоголя, но остальное, бывшее в зоне легкой досягаемости, кота очень смущало. Багажник был призывно открыт. И никого поблизости. "Давай, парень, прыгай", - сказал я ему. Кот посмотрел на меня, вздохнул с облегчением и в один прыжок оказался посреди всего этого изобилия. Я сразу же захлопнул за ним дверцу багажника. "Спасибо, приятель!" - вдруг произнесла машина очень густым басом и тут же уехала. Водитель, оказывается, уже завел двигатель, но не успел захлопнуть пятую дверь. По какой причине - не понимаю. Но меня поблагодарил за помощь. Знал бы, какую свинью я ему подложил, может быть, вел бы себя иначе. Представляю сюрприз, когда он будет на даче выгружаться, мечтая о шашлыках, и обнаружит обожравшегося левого кота. Хорошо, если трезвого.
  Бен, живо вообразивший себе всю картину, посмеялся. Его страхи постепенно улетучились, он снова стал прежним - решительным, наглым, язвительным и самоуверенным евреем из Нью-Йорка.
  В пустом коровнике делать было больше решительно нечего, поэтому они вернулись на дорогу и двинулись дальше. То, что они забрели на некий хутор, подтвердил добротный дом, построенный без всякой вычурности, но зато, наверно, очень функциональный. Вот с того, собранного из железобетонных блоков сарая, к примеру, можно простреливать все подступы к хозяйству.
  Дело шло к вечеру, так как дни утратили свою естественную долготу, об этом можно было судить приблизительно. Часы, стильные и дорогие Aviator Суслова, теперь показывали цену килограмма гвоздей на рынке в Уругвае. Ориентироваться по ним было затруднительно. А стиллеровские Tissot так и остались где-то на столике у бассейна на другом континенте. Поэтому обоюдно решились попроситься на ночлег.
  На звонок у калитки в доме никто не отвечал, собака не бросилась к изгороди отрабатывать свой хлеб. Дом был мертвым. Не покинутым, не брошенным, а именно мертвым.
  Шура пожал плечами и перелез через ограду. Бен даже пожимать плечами не стал. Во дворе было очень ухоженно, никакого беспорядка. Судя по тому, что входная дверь закрыта на грабли, хозяева куда-то вышли на минутку, да так и растворились в вечности. Но собаку-то они с собою не уволокли!
  Мда, сторожевого пса кто-то завалил прямо у конуры. Только шерсть осталась и бурое пятно, а также впечатавшиеся в грунт следы, количеством два. Этот кто-то спрыгнул с крыши сарая, причем на две ноги сразу же. Следы идентичны тем, у коровника.
   Дикий человек, что ли? - предположил Шура, не обратив внимание на снова напрягшегося Стиллера. - Йети какой-то. Твою мать, йети.
  Последнюю фразу он проговорил по-русски.
  Человеческое дерьмо посреди двора не присутствовало. Это обстоятельство, а также целая дверь, подпертая граблями и неразбитые плотно закрытые окна свидетельствовали в пользу того, что мародеры сюда пока не совались. Почему-то по воровской и хулиганской традиции в России первым делом уроды норовят нагадить на красивое или просто доступное для всеобщего обозрения место. Медвежья болезнь у них, что ли, от страха разыгрывается.
   Ну, что же, дорогой друг Карлсон, милости прошу, - сказал Суслов, убирая грабли и отворяя дверь. Уже войдя внутрь, добавил через плечо. - Ну и ты тоже заходи.
  Внутри было все, что и должно было быть в домах: туалет, электричество и водопровод. У входной двери висел под потолком железный ящик, гордо именуемый сейфом, с воткнутым в миниатюрный почтовый замок ключом. В нем, как то положено по Закону, покоилось гладкоствольное ружье "Фермер". Шура повертел его в руках так и сяк, понюхал и предположил, что из него еще ни разу никто не стрелял. Даже в праздничную мишень с портретом главного нано-технолога. Стало быть, все серьезное вооружение упрятано где-то в доступном, но недоступном месте. Доступном - для быстрейшего вооружения хозяев, недоступном - для ментов с обыском, воров с кражей и детей с озорством. Поэтому и тратить время на поиски не стоит. Разве что случайно повезет.
  Холодильник, все еще способный производить холод, не изобиловал едой, но кое-что имелось. Например, целая кастрюля очень даже аппетитно выглядевшего и пахнущего супа.
  Пока Бен нежился в душе, истосковавшись по цивилизованным нормам бытия, Шура согрел суп и даже сервировал стол. Он решил, что ничего страшного не произойдет, если помоет только руки и не станет обряжаться в смокинг. Он включил телевизор, но по всем каналам показывали какие-то лилипутские бои, что созерцать было решительно невозможно. Радио молчало, только временами потрескивал эфир, как дрова в костре. Власть не спешила объявлять о своей решимости спасать страну. Наверно, было некогда - она спасала себя.
  Разговор за ужином, в течение которого каждый старался высказать слова благодарности неведомым хозяевам, будто в надежде, что это им зачтется, скатывался на план дальнейших действий. Красное вино помогло искрам оптимизма возгореться пламенем надежды на благополучное разрешение ситуации. Решение было таковым: найти велосипеды (они должны быть в фермерском хозяйстве!) и выехать завтра прежним направлением, то есть к Питеру. Добраться до города, потом на Фурштадскую, к консульству США, потом - видно будет. Бен, используя свой авторитет среди американских граждан, обещал помочь Суслову попасть домой.
   Может быть, конечно, твое консульство к тебе отнесется с пониманием, - сказал Шура, рассматривая сквозь багровый цвет вина в бокале сгущающиеся за окном сумерки. Свет они решили не включать, чтоб не привлекать ничьего внимания. - Но не стоит исключать вариант, что они будут теперь работать по-русски.
   Это как? - очень удивился Бен.
   Да так - выслушают и пошлют на хер. Или сразу же пошлют, не выслушивая.
   Но ведь я гражданин! - возмутился Стиллер.
  Шура только рукой махнул в ответ. У них, в Штатах, все возможно. Все не как у людей. Любой моряк знает, что со времен Советского Союза первым делом наивного человека, обратившегося в родное консульство, посылают в такую нецензурную даль, что в праведном возмущении отсыхает язык. Когда вновь появляется способность говорить, то оказывается, что на том конце уже положили трубку. "Я тебя сюда не звал. Ты здесь деньги зарабатываешь. Так что, пошел ты!" И пошли мытарства, сродни с путем домой Начальника Чукотки. Только у того миллион долларов при себе был. А у гражданина Российской федерации в лучшем случае - документы. Деньги имеют свойство раствориться в полицейском участке, откуда традиционно начинается дорога на Родину.
   Знаешь, Шура, - сказал Бен. - Один мой приятель, когда снимался в фильме про большую обезьяну, заметил, что если придет Зверь Апокалипсиса, то он будет выглядеть именно как этот дурацкий Кинг-Конг.
   Джэк Блэк? - уточнил Суслов, скорее, не как вопрос, а утверждение.
   Старина Джэкки всегда очень основательно готовился к своим ролям, как и положено, - кивнул, соглашаясь Стиллер. - Некоторую информацию ему сам Дин Кунц дал, некоторую самостоятельно обнаружил. Внимания достойна, вот только имелась некоторая доля скепсиса. Но теперь у меня эта доля стремительно уменьшается. От Зверя нет спасения. Не в человеческих силах это.
   Утро вечера мудренее, - просто ответил Шура и отправился в душ. Сделалось уже достаточно темно, сидеть в потемках и рассказывать друг другу страшилки было несвоевременно. Времена "пионэрских" лагерей, ужастики из серии "черной руки" и варфоломеевские ночи миновали. По крайней мере, для людей их возраста.
  Расположились в гостиной на диванах. Залезать в хозяйские постели было как-то некорректно. В стиральной машине нехитрое добро обоих путешественников легко постиралось, вот сменную одежку для американца найти не удалось. Хозяин, судя по размерам штанов, был очень крепкого сложения, и Суслов, и Стиллер могли почти два раза обернуться вокруг себя в поясе. И с обувкой тоже не повезло.
  Посреди ночи Шура внезапно проснулся. Навыки старшего механика заставляют подсознание реагировать на любое изменение устоявшегося шумового фона. Он полежал, посмотрел в потолок, не понимая причину пробуждения: та же тишина, нарушаемая только едва слышным урчанием холодильника и ровным дыханием Бена. Разве что где-то в доме что-то иногда приглушенно щелкает. Без всякой системы, с неравномерными паузами. Суслов попытался вспомнить, что же это ему напоминает, пролежал несколько минут, вслушиваясь. Черт, да это же звуки электрического реле! Во всяком случае, очень похоже на включение и выключение контакта. Реле времени исключается, стало быть - не что иное, как реле положения. Меняется позиция чего-то статичного - происходит включение. Снова возврат в прежнее состояние - выключение. Реагирование на открытие-закрытие двери - нецелесообразно. Разве что в туалете для включения вентилятора. Но в доме никакого постороннего шевеления.
  Освещение! Это может быть только свет у калитки. Установлен фотоэлемент, подошел человек - в доме реле отщелкнулось - загорелся свет перед входом. Ушел человек - свет опять же посредством сигнала от фотоэлемента потух. Но кто же это балуется с включением-выключением фонаря?
  Можно было проверить самостоятельно, делов-то - выйти на кухню и посмотреть в окно. Но Шура, опять же инстинктивно, исходя из опыта старшего механика, бесшумно подошел к Стиллеру. Ответственным делом нельзя заниматься в одиночку, от слаженности может зависеть жизнь. Он положил одну руку на плечо спящего, другой, почти сразу же - прикрыл ему рот. Бен открыл глаза и посмотрел на Суслова с большим удивлением. Однако возмущаться, драться и реветь белугой не стал. Если у американца и были симптомы "звездной" болезни, то он от них успешно избавился в первый свой день одинокого блуждания по лесу.
  На цыпочках они вышли на кухню. Добротно уложенный пол из ламината даже не скрипнул. В щель из-за занавесочки просматривалась только темнота: звезды давали скудное освещение, луна же которую ночь не радовала своим присутствием, будто ее и не было в природе. Внезапно одновременно с тихим щелчком реле на улице у входной калитки загорелся неяркий, но насыщенный галогеновый свет, породив две тени. Первая была всего лишь забором, а вторая - тем, что возвышалось над забором, да, к тому же, слегка двигалось. Фонарь опять же со щелчком потух. Бен и Шура одновременно посмотрели друг на друга, до предела округлив глаза. Они не пытались каждый другого рассмешить, они изобразили недоумение, насколько хватало у каждого лицедейства. Что там было за оградой - никто рассмотреть не успел. Но что-то было, большое и подвижное. И это было явно не человеком.
  Словно, чтобы развеять все сомнения, снова загорелся свет, и их взору предстали покатые плечи с сидящей на них головой. А у головы, помимо ушей, носа и рта, были еще и глаза, глубоко посаженные и кажущиеся просто черными провалами. Видение длилось одну секунду, но этого хватило людям, чтобы произнести единственное слово, различающее джентльменов от прочих господ при нечаянной попытке наступить в темной комнате на черную кошку. И Шура, и Бен произнесли этот набор букв каждый на своем языке, да, к тому же, как им хотелось верить, про себя.
  Но, то ли тварь за околицей умела читать мысли, то ли все-таки парни создали некое колебание воздуха, свет сразу же потух, и что-то достаточно тяжело опустилось на землю уже по эту сторону забора.
  Бен показал Шуре международный знак "молчание", тот ответил ему аналогично. Рассеянного света звезд хватало, чтобы видеть контуры тела, остальное дорисовывало воображение. Оружие оставалось у расстеленных диванов, так что о нем приходилось лишь мечтать и уповать лишь на крепость стен, крыши и, конечно же, окон.
  Тварь двигалась совершенно бесшумно, но вдыхала воздух, как пневматический насос. Бену сразу же захотелось понюхать у себя под мышками, чтобы удостовериться: запах пота отсутствует. Шура же в мыслях не ограничился бы инспекцией подмышек - есть места у человеческого организма, более подверженные влиянию страха и реагирующие достаточно едко.
  Остаток ночи прошел в большом напряжении, словно при затянувшейся игре "морская фигура на месте замри". Неведомая зверюга обнюхиванием стен не удовлетворилась, она забралась на крышу и царапала металлочерепицу своими когтями. Но в окна не заглядывала и в дверь не ломилась. Она явно что-то чувствовала, только не могла разобраться пока, что же здесь не так? Конечно, такое положение дел не могло длиться бесконечно: даже самая терпеливая тварь не будет ломать себе голову всю ночь и целый день. В противном случае она бы уже давно превратилась в человека и даже получила бы Нобелевскую премию.
  С восходом солнца, как теперь водится - на западе, зверь ушел. Перемахнул через забор в направлении леса и отправился то ли на промысел, то ли отсыпаться. Парни сразу же обрядились в свою походную одежду и с автоматами наперевес вышли во двор на рекогносцировку.
   Знаешь, кого мне напомнила эта животина? - спросил Шура. Один взгляд на нее живо дорисовал всю остальную картину.
   Лицо со стодолларовой купюры в негативе, - ответил Бен. К нему снова вернулась мрачность.
   Это будто бабуин-переросток. Самая любопытная и, в то же время, самая свирепая африканская тварь. В прошлой жизни.
   Не хочу показаться назойливым, но на мой неискушенный взгляд зоолога это страшное существо и есть Зверь Апокалипсиса.
   20. Макс и Саша обретают скорость.
  Если предположить, что люди не научились гадить, как собаки, то испачканная обувь была действительно веским доводом в пользу существования лучших друзей человека.
   Знаешь, Максим, - сказала Саша, пока тот старательно оттирал свои кроссовки о траву. - Думаю, у собак в этом мире нет будущего. Также, как и у кошек, коров, свиней и даже птиц. Мы, все люди, изменились настолько, что вполне неплохо адаптировались к нынешним условиям. Мы мутировали своими душами, барьер этических норм разрушился. У кого была совесть - тот ее сохранил. У кого ее уже не было - тот потерял всякое чувство меры. Это изменение, сделанное нам извне. А где гарантия, что и организмы наши остались прежними? У нас раньше было свое солнце, ультрафиолет, радиация, атмосфера, микроклимат, в конце концов. Неужели же все осталось на том же уровне? Или, быть может, Божий промысел учел и условия среды? Ведь люди созданы по образу и подобию. Тогда и условия жизнедеятельности вполне определены. Но как быть с тварями, что приручены человеком? Их-то никто не исправлял. Только мы можем о них заботиться, только мы можем помочь им выжить. Но разве нам есть до этого дело? Мы выживаем, мы заняты, у нас другие дела. Вот поэтому птицы не поют, кошки с заборов не орут и собаки за канавами не гавкают. Те, кто выжил вместе с нами, те погибнут сейчас. Или уже погибли. Ты видел когда-нибудь собак на кладбище?
  Макс только кивнул в ответ: видел.
   Они там сходят с ума. Со своего собачьего ума. Бегают по могилам, хватают поминальную еду, шугаются людей и бросаются, не разбирая пути сквозь кусты в лес, к реке, в поле. Слишком много мертвых поблизости, слишком чуткое обоняние. Собаки не могут жить там, где не живут люди. Так же, как и другие домашние животные. Они слишком привязаны к человеческому теплу. В их понятии мы, может, уже и не люди. В таком случае у них у всех нет никаких шансов, - Саша села на велосипед и поехала по дороге. Макс устремился за ней. Чего-то несгибаемая женщина, отважная обладательница меча разволновалась не на шутку.
  Никто из них не мог предположить, что это всего лишь вырвалось наружу искусственно подавленное беспокойство о своих родных, детях, родителях, братьях и сестрах. Если бы чувство ответственности за близких, ужас неизвестности не было угнетено, то что бы случилось с людьми? Во всяком случае, с лучшей их частью. Действительно, только могучая и нечеловеческая воля способна сотворить подобное.
  Они въехали в лес, не пытаясь разговаривать. Каждый был поглощен своими думами. Макс переживал, что его надежды не сбудутся, Саша - просто переживала. Мысли ее сбивались, ходили кругами, что-то беспокоило до замирания сердца, но что - ухватить не удавалось.
  Внезапно они выехали к добротному бревенчатому дому с вывеской "Добро пожаловать". Рядом с въездом валялся бесцветный "мешок" совсем не опасный на вид. Так бывает, когда кто-то вовремя пропорет бок этой прожорливой твари. Значит, хижина не пуста. Кто-то, способный постоять за себя, сидит, смотрит и размышляет. Оставлять потенциально опасного человека за спиной для путешественников было нежелательно. Любое средство передвижения, отличное от человеческих ног, всегда притягивает к себе внимание. Как минимум, интересно понаблюдать за способом перемещения и, как максимум, хочется его отобрать.
   Здравствуйте! - заорал Макс, не слезая с велосипеда. При этом он даже не попытался взять в руки автомат, висящий на шее. Однако разместился таким образом, чтобы быть напротив угла строения. Из окон смотреть неудобно, значит - и стрелять тоже. Дом был построен сугубо с мирными гражданскими целями, сектор ведения огня не охватывал подъезд во двор. Саша вообще подалась назад под прикрытие буйных зарослей, точнее - стволов гигантских деревьев, произрастающих почти сразу у дороги. Она вытащила пистолет майора, который тот ей передал утром.
  Никто не поздоровался в ответ, но и каких-то недружелюбных действий тоже предпринимать не стал. Ничего не оставалось делать, как идти на разведку самостоятельно.
  Макс перехватил автомат в положение, готовое к отражению всяческой неприятной неожиданности и, невольно стараясь ступать тихо, пошел к дому. Внутрь он входить пока не собирался, но обойти вкруговую было необходимо. Едва он миновал следующий угол, как взору открылись вполне типичные для гостевых домов постройки: открытая терраса со стильной каменной жаровней, баня и пруд, в который вели деревянные ступени. А также он заметил за баней нечто нетипичное для лесной гостиницы, а именно, задранный нос лодки, скорее, даже - яхты с вполне читаемым названием: "Камчадал". Такое ощущение, что она обрушилась прямо с неба: невидимая с этой позиции корма ушла в землю, смяв корпусный набор и разбросав поблизости доски обшивки.
  Можно было, конечно, пойти поглазеть по сторонам, заглянуть в баню, плюнуть в пруд, потрогать рукой мраморную плиту жаровни, но задача была другая - обезопасить себя на предмет внезапного нападения. Поэтому Макс пошел ко второму входу в дом и сразу же обнаружил следы, соответствующие трагедии - кляксы крови на дорожке. Они вели в одном направлении - к дому. Может быть, конечно, и встречное предложение - из дома, но это маловероятно. Какой смысл истекать кровью и уходить в лес, держась даже в стороне от бани? Люди же не беспризорные псы, которые предпочитают уединение перед своей кончиной!
  Дверная рукоять тоже была измазана кровью, уже подсохшей. Макс дулом автомата открыл дверь и вошел в коридор. Здесь тоже имелись следы, но уже не такие интенсивные. Так бывает, если меняют положение, предположим, кровоточащей руки, или головы - не важно.
  В открытой кухне было пустынно, только кастрюли, расписанные под Гжель, да веселый набор подставок для резки с лубочными рисунками голых сельских дам, пышущих здоровьем и всевозможными румянцами. На плите ничего не скворчало и не булькало.
  Зато в каминной зале народ имелся, причем в разных своих проявлениях: в мертвом, живом и раненном.
  Едва Макс ступил из коридора, как живой закричал:
  - Не подходи - убью!
  Раненный застонал, а мертвый вообще промолчал.
   Ладно, - сказал майор и огляделся.
  Персонаж, идентифицированный, как мертвый, лежал у самой лестницы на второй этаж. У него в спине глубоко засел топор, о каком, должно быть, мечтал Раскольников, и какие пользуют в своих профессиональных интересах высококлассные мясники. С такими травмами вряд ли можно долго жить.
  Раненных было двое: девушка в одежде, свойственной яхтсменам всего мира и парень, укомплектованный аналогично. Можно было предположить, что они имеют некую связь с разгромленным "Камчадалом". Девушка с синяком и отеком в полголовы сидела на полу, опершись спиной о стену. Она выглядела полностью обессиленной, даже не посмотрела на Макса. Парень, перевязанный, как балтийский матрос, лежал на кушетке и, казалось, продолжал истекать кровью. Это было маловероятно - нету у человека столько. Однако под кушетку успела натечь целая лужица. Он был, судя по всему, в беспамятстве, способный только изредка стонать.
  Живая и здоровая была девушка в фирменном переднике. Она сидела на кресле около кушетки и держала в руке нож самого угрожающего кухонного размера, причем острие упиралось в шею полуживого яхтсмена. Да вообще-то это была не девушка, а женщина, к тому же весьма пожилая, за шестьдесят. Одетые на нос модные очки несколько дезориентировали, но, приглядевшись, Макс определил, что эта "девушка" - просто бабка. Она-то и была единственная, произнесшая три слова. А убить она грозила не полномочного представителя по делам детства и семьи, произнесшего знаковую для времени фразу: "Детдома - это наше будущее. Детдомовцы - наша элита", а несчастного парня, которому, судя по всему, было уже глубоко наплевать.
  Но не наплевать было девушке. Это Макс понял с первого же взгляда.
   Так, бабуся, может, договоримся? - спросил он. Выстрелить в нее, конечно, можно. И даже попасть. Но и она вполне успеет опустить свой мачете в горло жертвы.
   Не шевелиться никому! - тихо, но грозно ответила та. - Здесь не приют для бездомных. Это приличное заведение, не благотворительное. В кредит услуги не отпускаются. Сейчас приедет наша милиция и с вами со всеми разберется, по какому праву вы меня оскорбляете.
  Макс осознал свой промах: нельзя величать подобных людей ни по-панибратски, ни покровительственно, ни с учетом возраста - никак. Только так, как те считают нужным. На старости лет они превращаются в злобных и мстительных особ, более всего заботящихся не об устройстве радостного, полезного, выгодного, в конце концов. А о том только, чтобы никто рядом не проявил себя практичнее, умнее и даже моложе. Быть рядом с такими мужчинами - страшно, с женщинами - невыносимо. Злоба приводит к гнетущему одиночеству даже в кругу семьи.
   Извините, произошла ошибка, я сюда прибыл комнату арендовать. Мне бы только с администратором пообщаться, - проговорил Макс, пытаясь как-то повернуть ситуацию в другое русло. Получилось фальшиво даже для него самого. Эта бабка - по складу характера мент, ей уничтожать надо, глумиться и издеваться. Доктор Лептор из "Молчания ягнят", а не бабка.
   Может быть, ты захочешь в меня выстрелить. Но вряд ли захочешь меня обмануть. Я сказала: никому не шевелиться. Ждем милицию. Она приедет с минуты на минуту.
  Нажала, старая стерва, какую-то тревожную кнопку, теперь ожидает подмогу. Менты выстроятся клином, подымут дубинки наголо и прискачут сюда, дабы всех набить, забрать в кутузку и обобрать до нитки. Ситуация патовая, еще немного и эта ведьма прирежет бедного парня. К этому все идет, и так, вероятно, и случится.
  Максу было жаль раненного, и еще он ощущал некоторую брезгливость: злобную старуху придется застрелить. Тогда он не будет ничем отличаться от самих ментов. Или не марать руки и вышвырнуть к лесу, пусть она станет комом в горле случайного "мешка". Еще лучшее решение. Додумать он не успел. Рядом с головой бабахнул выстрел, особенно отчетливый своей децибельностью в квадратном помещении комнаты. В ушах задудели трубы, из глаз брызнули слезы, и Макс присел на корточки, сжав уши ладонями.
  Когда он открыл глаза, то увидел откинувшуюся в кресле бабку с дыркой во лбу и огромным серо-бурым пятном позади нее на стене. "Раскинула мозгами", - подумал майор, и его кто-то тронул за плечо. Он поднялся и увидел Сашу, делавшую ртом гимнастику. Она, без всякого сомнения, что-то говорила, но неслышно для привычного с некоторого времени к грохоту выстрелов уху майора.
  Макс мотал головой из стороны в сторону, открывал и закрывал рот, как боксер перед боем, а девушка-яхтсменка в это время с помощью Саши укладывала своего товарища на кушетке, одновременно освобождая от одежды. Майору было предложено чем-то заняться, он только с большим трудом угадал: надо вскипятить воду. И то хорошо, заняться хоть чем-нибудь.
  Слух постепенно возвращался, вместе с ним сообразительность. Пока вода грелась, Макс сходил к развалинам яхты. Целью его похода была не ознакомительная экскурсия, а аптечка первой помощи, которая обязана была быть на лодке. Вообще-то и в доме она где-то наличествовала, но гораздо быстрее можно осмотреть всю яхту, нежели двухуровневое строение.
  "Камчадал" действительно рухнул сверху. Где-то в кроне ближайшего дерева до сих пор раскачивались обрывки веревок, а под ним лежали обломанные сучья. Или кто-то запулил яхту на самую макушку, или могучее дерево произросло вместе с лодкой, подняв его за десятки лет на внушительную высоту. Макс склонялся ко второй версии развития событий. Только откуда взялась морская посудина посреди континента? Оттуда же, откуда и женщина-ученый из Лувра в УВД города Смоленска.
  Времени ломать голову над загадками было недостаточно, поэтому он пробрался в искореженный ударом кокпит и сразу же обнаружил две вещи: первая - под условным знаком красного креста действительно покоился объемный чемодан с предметами первой помощи в нем, вторая - у входа в недра яхты лежал еще один труп мужчины со зверским оскалом на лице. Он умер вполне естественной смертью от короткого, как дротик, багра, воткнутого в основание шеи. Ну, что же поделать - поделать по большому счету нечего.
  Макс принес аптечку вовремя: женщины уже воспользовались горячей водой. Яхтсменка никак не выказала радости, только показала в знак одобрения большой палец руки. С ее отеком лица трудно проявлять эмоции. Она сноровисто и быстро установила капельницу, как догадался майор - с глюкозой.
  Дальше помощь Макса особо не требовалась. Он просто боялся крови и вида обломков ключицы, торчавших из поломанного тела яхтсмена. Максу нужно было решать не менее важные задачи: обеспечить максимальную безопасность, пока они находятся здесь. Судя по всему, их пребывание в загородном гостиничном комплексе несколько удлинялось.
  На улице оставались доступные злоумышленникам велосипеды, в доме - пока еще два мертвеца. И один на яхте. Вид людей, насильственно умерщвленных, всегда действовал угнетающе. Это только румынский князь Влад Цепеш не мог садиться за стол отобедать, если рядом не разлагался на коле труп несчастного соотечественника, либо турка. За эту его патологию и прозвался он Дракулой. "Драконом", то есть. Даже будучи в тюрьме ловил мышек и сажал их на кол, чтоб потом можно было спокойно трапезничать. В России эти байки прекрасно знали с шестнадцатого века, ставили даже кукольные сценки, рассказывающие о румынском маньяке, в церковных книгах упоминали. Но не как о "вампире". Это уже Брэм Стокер расстарался.
  Макс, вспомнив о Дракуле, предположил, что на запах крови и смерти с леса тоже могут прийти дикие твари. Отведав мертвой человечины, они прекрасно пожелают приняться за живую. В планы такая неприятность не входила. Поэтому майор, как мог деликатно, выволок и злобную бабку, и неизвестного дядьку с топором из дома. Рыть могилы как-то хотелось не очень, да и толку - чуть. Все равно, кому надо - вынюхают.
  Он поступил проще: привязал за ноги тело и на велосипеде отволок, как мог дальше, то есть, ближе к Смоленску. И так три раза. Когда закончил, начало уже активно смеркаться. Придут "мешки" и порадуются угощению. "Прости Господи", - подумал Макс. - "Как мутант начинаю думать".
  Он вернулся в дом, когда со всеми оздоровительными мерами было покончено. Раненный Борисов с вправленными и туго забинтованными костями лежал на расстеленном диване, в него с поднятого пузыря капала питательная жидкость, и он даже уже не стонал. Его жена сидела рядом в кресле, тоже умытая и причесанная, и смотрела в никуда. Саша, с кружкой чая в руке, помешивала в сковороде что-то съедобное. "Да", - подумал Макс. - "Мертвые тела были бы здесь очень неуместны".
  Они с Сашей отужинали вдвоем, избитая и утомленная девушка с яхты так и заснула в кресле рядом с мужем. По ее словам Саша поняла, что чета Борисовых из города Корсакова принимала у себя на яхте каких-то знакомых своих знакомых, местного влиятельного лица с пассией. Дело было нехитрым: провести из одного места в другое, очень уединенное, ну и обратно после ночевки. Так уж сложились обстоятельства, что пришлая девушка осталась на несколько секунд у руля, а ее ухажер с Борисовыми - внутри кокпита. Этих мгновений хватило на то, чтобы яхта резко дала дифферент на корму, и с ужасным треском помчалась куда-то вниз. После жесточайшего удара вся действительность потерялась, а когда объявилась вновь, то перестала походить на реальность, скорее - на кошмар. Мужчины были все в крови, переломанные, как после попадания в камнедробилку. Жена Борисова сохранилась немного лучше, без сломанных и вывихнутых костей. Она предприняла попытку выбраться наружу, но былой пассажир решительно этому воспротивился. Вообще, он повел себя очень неестественно: пуская кровавые пузыри, объявил, что виноваты во всем Борисовы, будет их судить и лишит всех гражданских прав и льгот. От любой помощи он отказался, заявив, что раз все равно умирает, то убьет всех вокруг себя. У яхтсменов так не принято, поэтому девушка с помощью багра ускорила процесс прощания с жизнью непонятного ей человека, выбралась сама и вытащила мужа. Перевязала его наспех и обнаружила поблизости вполне правильный для суши дом, куда и донесла своего супруга. Но обнаруженные в жилище люди оказались тоже очень непростыми в общении. Мужчине не позволял предложить свою помощь топор в спине, а женщине, скорее - бабке, нужны были деньги. Плата за номер, за кушетку, за еду и гостеприимство, за время и еще что-то. Обещаниям старуха не верила, только наличные. Поэтому она взяла Борисова в заложники, в то же самое время, не позволяя его жене сходить в яхту за платежными средствами. Такие вот нравы и обычаи царят нынче в обществе.
  Макс, обыскав все гостевое хозяйство, пришел к выводу, что людей здесь больше нет, оружия тоже, зато есть еда, выпивка и даже пиво, а также целый арсенал медикаментов. Борисовым ничего не остается, как принять хозяйство и жить. Если, конечно, муж придет в себя. Но яхтсмены - люди крепкие, а главное - психологически подготовленные на борьбу с трудностями. Предугадать, откуда следует ждать подвоха в нынешних условиях невозможно. Но если с уверенностью сказать, что источником угроз будут являться люди и нелюди - то стопроцентное попадание. Люди - по определению, нелюди - в таких лесах не может не быть хищников, и рано или поздно они начнут на человека охотиться. А также не стоит недооценивать некий переменный фактор - природные явления.
  Макс рассуждал, и Саша с ним соглашалась. Макс, раздобыв Martel из гостиничных запасов, открывал все больше и больше истин, даже поражаясь себе и своей прозорливости. И вместо того, чтобы организоваться на ночное дежурство, самым банальным образом заснул в занесенном внутрь шезлонге.
  Саша не мешала ему до утра, проговорив некоторое время с пробудившейся Борисовой, дав ей все необходимые ЦУ. А потом тоже отдыхала, не позабыв перед этим проверить надежность дверных запоров и замков.
  К утру от трупов людей, вывезенных Максом, не осталось и следа. Но на спокойном сне постояльцев лесного гостевого дома это никак не отразилось. Не самый пьющий в мире майор похмельем не страдал, только легкой депрессией. Да и чуть перебрал он с коньяком по той простой причине, что еще никогда в жизни не доводилось ему возиться с мертвецами так долго. Командировка на Кавказ не в счет (об этом в "Радуге 1").
  Они с Сашей оседлали своих двухколесных коней с самого утра. Предполагалось, что ехать придется еще довольно долго. Конечно, если бы они двигались со скоростью сорок километров в час, то за шестьдесят одну минуту добрались бы до конечной точки. Но, ни состояние велосипедов, ни физическая подготовка не соответствовали чемпионским навыкам.
  Их провожала только Борисова, настоявшая на дополнительной поклаже в размере пяти бутылок Martel. Больше все равно не было, а тащить с собою водку было как-то некультурно. Макс не стал возражать, да и Саша тоже. Борисов мог подать протест, но он впервые за несколько дней задышал ровно, тем самым давая понять своей заботливой и умелой жене, что умирать не собирается.
  Саша все не могла взять в толк, куда они направляются, но Макс, видимо считавший, что и так все ясно, молчал и крутил педали, как на летней загородной прогулке. Когда-то в самом начале пути он обронил что-то, типа "подальше от воздушных эшелонов и коридоров", но к чему это могло относиться? Да ни к чему.
  Однако когда они миновали старый свернутый ржавый шлагбаум, и лес внезапно расступился во все стороны, искра догадки мелькнула у Саши в голове. Вспыхнула и сразу потухла, потому как здравый смысл может убить не только неожиданные предположения, но и вполне зрелые гипотезы.
  Это был, вне всякого сомнения, старый заброшенный аэродром. Скорее всего - военный. Но если бы здесь хранился какой-нибудь действующий самолет, пусть даже чешского производства, то соответствующей взлетной полосы в зоне видимости не было. В самом деле, не вертикального же он взлета! И вертолетов поблизости - ни одного. Может быть, в ангаре? Но Саша что-то никак не могла вспомнить вертолетов, иначе хранящихся, кроме как под открытым небом. Катить их под крышу и обратно, наверно, не самая простая вещь. Тогда зачем сюда стремился Макс? Что интересного прячется в похожем на овощехранилище ангаре?
  Майор старательно исследовал вагончики, примыкавшие к большому сооружению из металлопрофиля.
   Никого нет, как и предполагал, - сказал он.
   А кто должен быть? - спросила Саша.
   Обычно - сторож. Но он куда-то делся во время, или сразу после катаклизма.
   А необычно?
   О, тогда много народу. Даже кассир. Но не это важно, - махнул рукой Макс. - Пошли.
  Они приблизились к воротам ангара и майор, удовлетворенно хмыкнув, метким ударом автомата сбил грозный на вид, но китайский по сути, замок.
  Внутри лежал огромный кусок прорезиненного брезента, и стояла большая, как лодка корзина. Было еще много всякого разного, но Саша не успела разглядеть.
   Саша - это шар, - представил Макс, перефразируя Льюиса Кэрролла. - Шар - это Саша.
   21. Иван и Шурик в "Дуге".
  Эхо воя еще гуляло под высокими потолками старинного особняка на Большой Морской, как до ушей Ивана долетел слабый шепот Шурика:
   Ты слыхал, Ваньша? Сатанаил кричит (см также "Радугу 1").
   Ну хоть ты в себя пришел, - отозвался Иван. - Как к тебе в контору попасть-то?
  Шурик попытался поднять руку, но только поморщился.
   Что нужно? Ключ? Пропуск? Что?
   Нету! - прошептал Шурик. - Менты забрали все. Затаскивай меня внутрь. Нужен код доступа.
  Иван подцепил товарища за воротник и поволок за шахту лифта. Толстая дверь, будто бы сделанная из стекла, подалась легко и без скрипа. В маленьком коридорчике ничего не было, впрочем, и никого тоже. На полу беспорядочно шевелились от перемещения воздуха клочья бело-коричневой шерсти. Размазанной краской казалась бурая клякса, тянущаяся до небольшого квадрата в стене, похожего на кошачью дверцу в импортных фильмах.
   Где собака? - прошелестел Шурик.
   Нет собаки, - ответил Иван, едва разобрав слова былого сокурсника. - Ничего нет.
  Он снова огляделся и сделал вывод, что был неправ по поводу "ничего нет". Были следы взлома. Кто-то пытался проникнуть внутрь. Бил по стенам то ли ломом, то ли заостренным молотом, даже стрелял на уровне пояса: следы от пуль казались строчками узоров. Былую легкомысленную вывеску сокрушили уже от полного бессилия и злобы. Теперь она, погасив лишние буквы, глубокомысленно констатировала "Да". Пса, вероятно, просто забили досмерти. Но тот, чуть очухавшись, уполз умирать подальше от суеты - куда там вела эта дверца. Вряд ли в лето...
  - Шурик, ты вспоминай, как нам внутрь попасть. Я за Эдиком схожу. Нельзя ему лежать неприбранным, - сказал Иван, открывая дверь, и поспешно добавил. - Не вздумай впадать в забытье, ты меня понял?
  Шурик ничего не проговорил в ответ, только слабо шевельнул кистью руки.
  Ваньша затащил в коридор тяжелое и ставшее, вдруг, очень длинным тело Эдика, он даже начал бояться, что оно полностью не поместится в невеликое помещение.
   Пиши, - прошептал Шурик. - Раз нет собаки, нет и экрана доступа.
   Сейчас, сейчас, - заторопился Иван, выуживая из одного из своих карманов несомненный Паркер и клочок бумаги, бывший некогда чеком, выданным золотых дел мастером. - Пишу: раз нет собаки, нет и экрана доступа.
   Смешно, - резюмировал Шурик и даже открыл глаза. Но только на несколько секунд - они наполнились слезами и сами по себе закрылись обратно. - На собачьей дверце пиши - она, как touch pad. Пиши 88С.
  Иван мгновенно вспомнил, что этот набор символов у радистов означает всего лишь "целую" в конце письма. Зафиксировать поцелуй на дверке для пса, все равно, что чмокнуть его под хвост. Шутники у них в "Дуге" работают. Не выщелкивая пасту, он написал три знака, но ничего не произошло. Он хотел, было, еще раз попробовать, но решил оглядеться вокруг повнимательнее.
  Вроде бы все осталось, как прежде, только полупрозрачная стеклянная дверь куда-то делась. Вместо нее образовалась такая же стена, как и три других.
   Готово, - проговорил Ваньша. - Дальше что?
  Шурик не ответил. Иван уже начал расстраиваться, что тот опять вывалился из реальности, но пауза была вызвана всего лишь тем, что сотрудник "Дуги" вспоминал последовательность дальнейших действий.
   Полагаю Радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею, - наконец, строгим шепотом выдал Шурик и, обессиленный, замолк.
  Снова ничего существенного не случилось. Иван, поднявшись, старательно осмотрел все стены, даже постучал по ним костяшками пальцев. Никаких изменений. Захотелось сказать "замуровали демоны" и перекреститься, но он произнес громко и отчетливо совсем другую фразу:
   Полагаю Радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею.
  Слова из "Бытия" на сей раз произвели эффект. Просто Шурик, хоть и бодрился, но выдал заклинание все-таки совсем слабым голосом, шайтан-машина ничего и не расслышала. Иван удивился, конечно, но не очень. Даже в "Дуге" чудеса встречаются нечасто. Если можно рассчитывать на приземленные механизмы и устройства - почему бы нет? Поиск выхода из неприятных ситуаций и просчет вариантов - одно из требований, чтобы сделаться на флоте старшим механиком.
  Теперь, когда из всех стен выдвинулись то ли ручки, то ли кнопки, Иван резво нашел объяснение произошедшей метаморфозе. Если бы ничего не получилось, конечно, начал бы думать о другом решении. Но теперь задача упрощалась, осталось только выбрать, куда ломиться. Шурик затих, и Ванадию предстояло догадаться, какая из трех дверей - истинная. Знать бы, какова цена ошибки, можно было и поиграться. Он обернулся назад и с удивлением обнаружил, что добавился еще один вариант решения. Путь, по которому они вошли в коридор тоже, оказывается, предлагал "дернуть за веревочку".
  Может быть, весь расчет был на то, что вошедший человек дезориентируется в четырех одинаковых стенах, но у них, как бы это кощунственно не выглядело, был указатель: тело Эдика. Оно располагалось ногами ко входу, и никак иначе.
   Выход там же, где и вход, - просипел Шурик, видимо из последних сил, и как-то подозрительно обмяк. Иван, борясь с охватившим его отчаяньем, приложил ухо к груди товарища и прислушался: сердце билось, а желудок урчал. Жив!
  Ваня не стал долго раздумывать и сосредоточил свои усилия на непонятной штуковине, вылезшей из былой входной двери. На нажатие, какое бы сильное оно ни было, она не реагировала. Покрутить с первого раза не получилось: руки вспотели и от этого невозможно было как следует ухватиться за гладкую поверхность. Пришлось действовать через носовой платочек, как истинному джентльмену. Рукоять повернулась буквально на пару миллиметров, но опять ничего не случилось. Во всяком случае, так показалось с первого взгляда. Со второго же обозначилось событие, именующееся кратко и емко "успех" - сбоку отъехала в сторону дверь, явив взору залитый люминесцентным освещением подвал с арками, полками, столами и компьютерами. "Добро пожаловать в "Дугу".
  Как всегда бывает при достижении какой-либо цели, тщеславие произносит всего два предложения. Первое - "Ура!", второе - "Ну, а дальше что?".
  Иван особо не раздумывал: пес его знает, если дверь вдруг внезапно закроется? Он достаточно бесцеремонно втащил в помещение тело Эдика и сразу же осторожно взялся за Шурика. Однако пока он, как мог, транспортировал сотрудника этой "Дуги" до ближайшего дивана, ничего больше не произошло. Понадобилось нажать на специальную кнопку ярко красного цвета, чтобы вход закрылся. Теперь они, если верить Шурику, в безопасности.
  Как проводить реабилитационный курс с избитым институтским товарищем, Иван не знал. Фантазии хватило только на очень сладкий чай, который он приготовил в изобилии. Но возникла сложность: то ли вставлять в Шурика воронку и вливать питательную жидкость, то ли использовать тонкую трубочку. Раненный товарищ выбрал другой вариант: он пришел в себя и смог сделать несколько глотков самостоятельно. Просто гора с плеч!
  Что делать с телом Эдика, вопросов, как раз, не возникало. Иван начал разбирать подходящую по размерам мебель и готовить ящик. Иначе говоря, гроб. Где располагалось ближайшее кладбище, он, конечно, не знал. Бывать довелось только на одном - Серафимовском, что на Черной речке, где похоронили в свое время замечательного человека Олега, носящего в дружеских кругах прозвище "Шварц".
  Но Ваньша решил предать земле Эдика здесь, во дворе этого особняка. Пусть простят все его родственники, близкие и друзья.
  Ящик он сколотил достаточно быстро. Инструмент оказался в наличие, Шурик не возражал по поводу исковерканной мебели - он вообще большую часть времени был, как в забытьи, временами отвлекаясь лишь на несколько глотков своего чая.
  Но копать могилу придется только ночью, которая могла наступить в любое время. Часы, исправно отмерявшие свои 12-тикратные сектора, ориентироваться во времени не помогали.
  Удалось установить контроль за творящимися снаружи делами по камере, установленной в углу вестибюля здания. На мониторе компьютера никакой динамики не наблюдалось. Только статика, несмотря на предполагаемый рабочий день.
  Надо было пытать Шурика, чтоб облегчить себе вход и выход. Прежняя процедура было сложной и небезопасной: ошибся чуть-чуть - и какие-нибудь скрытые лазеры разрежут на кусочки, которые потом невозможно будет склеить.
  Иван постоял над Шуриком, примериваясь, как бы половчее того привести в чувство, и слыша недовольное урчание его желудка. Через минуту догадался: "Он же хочет есть!" Решил отварить две аппетитные куриные ноги, обнаруженные в холодильнике, по мере приготовления которых понял, что и сам здорово проголодался. Добавил в кастрюлю парочку красивых сарделек, предположив, что ничего страшного не произойдет от совместного кипячения птицы и, как он надеялся, мяса.
  Запах, растекшийся по подвалу, был изумительным. Эдик, правда, не восстал (прости Господи за кощунство), но дыхание Шурика участилось. Иван отлил бульон в кружку и институтский товарищ, не открывая глаза, выпил все и не поморщился. Потом, вроде бы, пришел в себя. Желудок его затих, а сам он сказал:
   Еще есть?
   Есть, есть, - обрадовался Иван и налил еще одну кружку. Вообще-то он хотел предложить сарделек, но нечаянно съел одну за другой. - Как мне наружу выбраться? Я имею ввиду, чтоб без всяких там литургий?
   В ящике стола должен быть магнитный ключ, - ответил Шурик, с наслаждением выпил коктейль из бульонов, вспотел и отрубился.
  Иван пожал плечами и принялся за куриные ноги. Их как раз хватило, чтобы утолить голод и обнаружить, что начало смеркаться. Магнитный ключ действительно имелся, поэтому Ваньша пару раз порепетировал с входом. Входные створки теперь закрывались вполне самостоятельно, как в лифте. Для того же, чтобы попасть в "Дугу" требовалось только приложить этот кусок пластика к явившему себя в стене экрану, величиной с ладонь пигмея.
  Тем временем на улице совсем стемнело, и Иван вышел на работу. Искать черный вход, вполне возможно запертый на ключ и захламленный, вопреки всем истерикам пожарных инспекторов, он не стал, пошел по пути, приведшему их сюда ранее.
  На улице Большая Морская не горел ни один фонарь. Это было сделано, наверно, с целью экономии электричества: все равно никто по городу ночью не шастает. Вероятно комендантский час, и менты грозно шагают патрулями, держась круглосуточных магазинов, вокзалов и иных мест, где светло и безопасно. Нестыковочка: какие же круглосуточные магазины, если комендантский час? Ваньша выкинул из головы дурацкие мысли и, зайдя во двор, принялся выискивать место для могилы.
  Пришлось начать от фундамента здания - здесь легче было сковырнуть остатки брусчатки, некогда служившей покрытием. Действуя ломом, он вывернул все, что было можно, даже асфальт. Дальше наступила очередь лопаты, и начал получаться аккуратный окоп для стрельбы лежа, потом - сидя, ну и наконец - стоя.
  Правда, в самый разгар вгрызания в землю, пришлось отвлечься на некоторое время. Несколько человек, вооруженных пистолетами, прокрались с неизвестной целью во двор и попытались устроить стрельбу. Ивана они изначально не видели, поэтому прыгнули всем скопом на середину, заорали "стоять, сука" и по разу пульнули на свет своих включенных фонарей.
  Но Ванадий к началу огня уже успел залечь на дно и сам изготовился к стрельбе. Первым же выстрелом он заставил уронить фонарь того нападающего, что был к нему лицом. Тот упал, но сразу подскочил, как ужаленный, и помчался на выход, подвывая и хватаясь за бок. Ивану удалось снять еще двоих, пока они расстреливали стену у него над головой, они уже никуда не побежали, а повалились, как кегли, друг на друга и принялись хрипеть. Последний догадался выключить свой источник света и побежать за раненным подельником. Ваньша тоже вышел в темноту, натянул ПНВ и двумя выстрелами положил обоих. Ему все больше нравилась его М16.
  Расследование показало, что это были не милиционеры. Или менты, но не в форме. Один ТТ, два Макарова и еще неизвестный образец стрелкового оружия - арсенал "Дуги" пополнялся. Наличие пистолетов у левых людей могло означать только одно: народ начал вооружаться. Следовательно, государство - разоружаться. А где же чертово правительство?
  Иван потушил дешевые китайские фонарики, освещавшие два слабо шевелившихся тела, одел прибор и вернулся к прерванному занятию. Через некоторое время он услышал мягкий шлепок чьих-то лап, опустившихся на землю в другом углу двора.
  Время, потраченное Ванадием на подъем винтовки, обладатель лап использовал со свойственной ему решимостью: один из полумертвых агрессоров был схвачен, переброшен через плечо и умыкнут сначала на козырек подвального помещения соседнего здания, потом на мансардный выступ, потом на крышу. Иван все-таки выстрелил, когда большая длинномордая кошка бросила последний взгляд на двор, прежде чем ускакать в ночь. Очень хотелось верить, что не промазал.
  Вот и зверье из лесов пожаловало. В пищевую цепочку самым естественным образом влился человек. Конечно, на самый верх. Только хищники пока об этом не знают.
  Эдика похоронил на утренней заре. Сделал могилу, выложил камнями, установил табличку из листа фанеры: "Здесь лежит замечательный человек Эдуард, живший на улице Фурштадской. Руководил предприятием, офис которого был там же. Был богат, но щедр душою. Погиб, защищая товарищей. Светлая память!"
  Конечно, земля просядет, но до тех пор, пока будет существовать "Дуга", исчезнуть могиле не дадут. Почти неизвестный парень Эдик навеки вписал свое имя в анналы истории. Может быть, как один из первых последних героев цивилизации.
  Прочие тела Иван трогать не стал. Будут пищей для "мешков", не оставив ни имен, ни воспоминаний. Кто к чему стремился, тот то и получил.
  В принципе, Ваня выполнил все, что от него требовалось. Можно было и двигать в сторону дома, но подлый Шурик был достаточно беспомощен. Еду ему надо было готовить, в туалет сопровождать, вообще большую часть времени он спал. С одной стороны это хорошо, потому как по словам бабушки из детских воспоминаний человек выздоравливает только во сне. С другой - вызывало обеспокоенность: степень вреда здоровью Иван определить не мог. Хорошо бы с врачами посоветоваться, да их-то и в прошлой жизни трудно было отыскать. В основном конъюнктурщики, продвигающие на рынок сомнительные и чрезвычайно дорогие лекарства, а также совсем равнодушные люди в белых халатах. Мясники ведь тоже имеют похожую униформу. Пробиваются доктора во всевозможные комиссии, создаваемые агонизирующими структурными подразделениями государства, и доктора, как таковые кончаются. Халтурка и есть халтурка. Сиди, делай вид осмотра и ставь штамп "Годен". Без разницы для чего: для управления транспортным средством, для работы, для временной работы, для разрешения на отдых, для занятия спортом, для службы и прочее, прочее. Ну, а если, к незадаче, откровенно "Не годен", то все равно "Годен", только за дополнительное вознаграждение. Была раньше всеобщая диспансеризация. Была, да сплыла. Чиновники от какого-нибудь минздрава, закричат, что она и есть. Ну так им-то, конечно, виднее. Каждая комиссия очень неохотно рассматривает результаты параллельной, даже если там сидят одни и те же врачи. И выносят вердикт: "Подтвердить". Ну, что же, подтверждаем. В кошельке становится не так тесно, зато какие-то девки на выписке справок ежедневно куда-то сдают по нескольку десятков тысяч рублей. Граждане окружены врачебным вниманием, то-то средний срок жизни в "россиянии" стремится к не к "ста", а очень даже к "полста". Диспансеризация, так ее и растак!
  Таблетки в "Дуге" были, уколы - тоже, а еще бинты и жгуты. Но ни Иван, ни временами бодрствовавший Шурик, не очень в них разбирались. Надо было выходить в люди и отлавливать медицинского работника. Желательно престарелого еврея. Тот, по крайней мере, со своей патологической жадностью мог не растерять наработанные годами практики профессиональные навыки.
  Но для начала Ваньше нужно было самому отмыться, отъесться и, главное, отоспаться.
  Сколько времени он провел в кровати, сытый, мытый и бессознательный - не мог сказать никто: ни он сам, ни Шурик, ни хронометры. Проснулся в непонятном испуге, с больной головой, но отдохнувший. Его товарищу, наоборот, было нехорошо. Высокая температура и крайнее состояние слабости не свидетельствовали об улучшении здоровья. Иван ничего не мог придумать, кроме таблеток ампицилина тригидрата и литр жидкости каждый час. Шурик не сопротивлялся. Пил, сколько заставлял Ваньша, глотал колеса и пытался разговаривать. Сотрясение мозга двоило в глазах, голова кружилась, и больно было смотреть, но восстановившееся желание посещать туалет заставляло подыматься и двигать в сторону фаянсового стульчика. Иван помогал и терпеливо ждал, пока Шурик созревал до возвращения на диван.
  Это принесло свои плоды: Шурик начал есть. С точки зрения практикующего механика Ваньша решил, что большей потери мощности уже не будет, раз в организм начало поступать топливо, и организм это топливо как-то перерабатывает.
  Теперь можно было придумать, как добывать пропитание и где водятся старые евреи-врачи. Шурик не возражал остаться в одиночестве, хотя не в состоянии был сам ходить, даже держась за стену. Он силился не проваливаться в забытье, не очень похожее на сон, поэтому пытался говорить вслух. Если раньше, действительно, никто, кроме него самого разобрать слов не мог, то теперь Иван, порой, вступал в беседу.
   Почему в Библии про нательные крестики ничего не говорится? - спросил Шурик у подвального свода.
   Потому что не было такого обычая, - ответил потолок голосом Ивана, расслышавшего вопрос.
   А почему тогда в "Калевале" все их носят? Илмаринен нательные крестики даже изготавливает в своей кузне. И золотые, и самые распространенные - серебряные.
   Ну да, помню четвертую руну:
  Для меня носи, девица,
  Ожерелье из жемчужин,
  На груди носи ты крестик.
  Говорит Вяйнямёйнен сестре Ёукахайнена, предлагая стать его женой. Та, правда, от тоски потом топится. Но действительно, на ней серебряный крестик. Да и вообще во многих местах упоминается. В 18 руне, например.
  Шурик, утомившись, ничего не ответил, потянул свой сладкий чай через трубочку и показал Ивану оттопыренный большой палец руки. Это означало, по всей видимости, что ему понравилось общаться. Даже, несмотря на то, что все вопросы остались без ответов. Вообще-то некоторые вопросы и не нуждаются в объяснениях, потому как сами по себе делают ясным и понятным то, о чем и подумать-то никогда не мог раньше.
   22. Шура и Бен оказываются в засаде.
  Собирались они быстро, временами заставляя себя не торопиться, чтоб весь процесс не был похож на бегство. Велосипед обнаружился один, причем на спущенных колесах. Не нужен он был в современном хозяйстве. Мини-трактор нужен, снегоход - тоже, хороший джип - как же без него, даже самого легкомысленного вида квадроцикл - незаменим. А вот старый велик "Урал" выпуска аж 1983 года - покрылся пылью, и пауки приспособили спицы колес, чтобы ловить между ними мух. Хорошо хоть висел на стенке сарая вместе с насосом, иначе как бы надувать шины, ртом что ли?
  Пока Шура накачивал колеса, гадая, будут держать воздух, или уже нет, Бен обрадованно прикатил обшарпанную двухколесную тележку.
   Сюда можно загрузить много полезных вещей, - сказал он.
   Ага, например, тебя, - ожесточенно теребя старый насос, откликнулся Суслов.
   Почему это - меня? - очень искренне удивился американец.
   Я - в седле, а ты - в тележке с ружьем, как махновец.
   Почему - махновец?
  Россиянин прекратил колебаться и внимательно посмотрел на Бена.
   Стало быть, в тележке ехать уже не отказываешься? - поднял брови Шура. - Это будет наша велосипедная "тачанка". Батька Махно сотоварищи когда-то додумался установить на телегу пулемет, вот и получилась мобильная огневая точка.
  Актер подумал и воздел к небу указательный палец:
   Только будем меняться.
   По рукам, только я первый за рулем, - засмеялся Суслов.
  Сборы были недолги, особо мародерить в пустом доме было неловко, разве что собрать еду и кое-какие полезные для ремонтов инструментарии. На самом деле, наверно, просто опыта еще не было. Внутренний барьер, чтобы погрузиться в болото, именуемое "воровство", преодолеть было не так-то просто. Да и Бен очень напрягался, когда встречал вдавленные в землю следы "Зверя Апокалипсиса". Надо было выезжать, более не задерживаясь.
  Через час можно было наблюдать, как из фермерского хозяйства выкатил велосипед, управляемый не самой искусной рукой, ведущий за собой двухколесную тележку, привязанную к багажнику.
  Шура временами лихорадочно крутил руль вправо-влево и стоя налегал на педали: удерживать равновесие железного коня было не так-то просто, когда прицеп сзади все время норовил остановиться. Спуск с любой горки вообще грозил перерасти в проблему. Суслов отчаянно тормозил, пытаясь найти баланс между более инерционной "тачанкой" и проскальзыванием заднего колеса по дорожному покрытию.
  Бен сидел лицом вперед по направлению движения на диванной подушке и всем телом пытался сохранять равновесие. В руках он держал автомат, и если бы тот не был на предохранителе, расстрелял бы своего водителя в спину уже несколько раз. Нечаянно. Он в мыслях несколько раз обозвал всех историков, создавших образ древних боевых колесниц, врунами. Двуколки не предназначены, чтобы на них воевать, они нужны лишь для того, чтобы тренировать свой вестибулярный аппарат в самых жестких условиях, где несколько промашек означают переворот вверх колесами. Делая поправку на скорость, можно прийти к неутешительным выводам: у нерадивых учеников езды на двухколесных повозках есть все шансы переломать себе шею.
  Увлеченные своими делами, они и не заметили, как вновь въехали под сень вековых деревьев. Вполне вероятно, что к исходу второго дня пути на ровном асфальте они бы и пришли к пониманию поступательного процесса, достигли бы определенного мастерства и, в конце концов, добрались бы до Питера, но тут к ним навстречу выскочил, как угорелый, парень с круглыми от ужаса глазами.
  Шура бы его легко переехал, а Бен бы не позволил тележке завалиться вбок, если бы незнакомец не закричал.
  - Ааа! - завопил он и врезался в велосипед.
  Скорость "тачанки" была далека от крейсерской, поэтому все трое отделались легкими ушибами.
  Уже падая через голову, Шура с неудовольствием отметил, что беглец-то на самом деле был не один. Метров за шестьдесят впереди мчался, напоминая своей стремительностью локомотив Янисъярви - Волховстрой 1, ночной гость фермерского хозяйства. Бен тоже обнаружил сей прискорбный факт, вываливаясь из своего гнезда, и отчаянно затосковал. Ну а незнакомец с похвальной резвостью заклинился в хитросплетении велосипедной рамы и на миг прекратил свои вокальные упражнения.
  Локомотив мчался на них и ничего хорошего не предвещал. Он, конечно, чуть подсбавил обороты, когда на сцену вывалились новые участники драмы, но не настолько, чтобы поджать хвост и, поскуливая от страха, убежать в кусты. Через несколько секунд столкновение делалось неизбежным.
  Все трое людей хором прокричали: "Мама!" Это отнюдь не означало, что они - братья, а мать их - огромная лесная обезьяна. Это был всего лишь вербальный сигнал к обороне.
  Шура и Бен, как тараканы, на четвереньках побежали в разные стороны дороги, весьма торопясь, временами даже переходя на иноходь, а пришелец, отчаявшись развязать скрутившиеся в узел ноги, пополз к перевернутой тележке.
  Однако тем и отличается человек от прочих божьих тварей, что в отдельные решающие моменты жизни время для него растягивается, позволяя одновременно и подумать, и принять решение, и даже его выполнить.
  Шура одним движением плеча привел автомат в положение, оптимальное для стрельбы лежа, щелчком пальца перебросил флажок предохранителя на "огонь очередью" и, совместив мушку с грудью вырастающего в размерах силуэта, плавно надавил на курок.
  Бен выбрал другой вариант: стрельба сидя. Но и он проделал все подготовительные мероприятия с завидной скоростью.
  Два автомата синхронно послали порции свинца в широкую грудь надвигающегося бабуина. Тот даже не понял, что произошло, почему боль пронзила каждый участок его туловища, а передние лапы, вдруг, потеряли свою твердость, да и задние отказались поддерживать тело. Только пасть распахнулась, как и положено, чтобы сомкнуть ужасающие, длиной с локоть взрослого человека, клыки на загнанной добыче.
  Но неминуемая жертва вдруг повернулась лицом к надвигающемуся кошмару, выставила вперед ружье "Фермер" и спустила оба спусковых крючка.
  Ужасающий грохот расколол воздух, как гром среди ясного неба. С деревьев посыпалась листва и маленькие кальмары. Голова монстра тем временем тоже раскололась, как перезревший арбуз и разлетелась по сторонам мельчайшими и не очень фрагментами.
   Бен, ты чем ружье зарядил? - спросил со своей стороны дороги Шура. - Осколочно-фугасными снарядами что ли?
   Что нашел поблизости, то и запихал, - ответил Стиллер со своей.
   Спасибо, господа иностранцы, - раздался глуховатый голос с центра дороги. - Думал, каюк мне настает.
  Все участники диалога, наконец, поднялись на ноги, и каждый с некоторой долей опаски пнул обезглавленное тело. То в ответ никак не реагировало.
  Незнакомец был среднего роста с неопрятно постриженной шевелюрой, крепким, но зарастающим лишними, калориями телом и очень пристальным взглядом серых глаз. Он, как мог, представился, явно пытаясь отыскать в памяти хоть несколько слов на английском языке.
   Гоша. Спасибо вам.
   Да ладно, Гоша, - ответил по-русски Шура. - Я - наш, Бен - интурист. Кстати, не узнаешь его?
   Нет, не узнаю, - несколько расслабился тот. - А что - должен?
  Суслов махнул рукой: пустое. Повернулся к Бену и кивнул на лежащий велосипед. Это должно было означать, теперь очередь артиста крутить педали.
   Постойте, - догадался Гоша. - Вы собираетесь ехать дальше?
   Почему бы и нет? - удивился Шура.
   Да нет, все в порядке, - замотал головой пришелец. - Только вы что - намереваетесь всех этих тварей перебить?
   Так, Бен, - Суслов обернулся к американцу. - По-моему, нам придется кое-что обсудить всем вместе.
  Гоша поведал, не выпуская из своих рук ружья, правда - разряженного, что ныне покойный бабуин, как метко его окрестил Шура, всего лишь один из целого стада, замеченного им на опушке возле электрической подстанции. Они там спали, свернувшись клубками, как собаки, тем самым демонстрируя свою активность по ночам. Этот, увязавшийся за Гошей, был всего лишь дозорным. Жадным дозорным. Если бы он разбудил всю банду, то шансов у людей не было бы никаких, пускай они вооружены хоть крупнокалиберным пулеметом. Но и у бабуина насладиться деликатесом - теперь тоже. В общем, Гоша не имел ничего против, чтобы его спасители двинули дальше. Только пусть к ружью снаряды оставят.
  Шура перевел Бену рассказ, тот недоверчиво посмотрел на пришельца и спросил:
   И какой нам от этой информации толк?
   Ну, во-первых, есть шанс пожить немного подольше, не попав на зубок этим монстрам, - сказал Суслов. - А во-вторых, бабуин - не Зверь Апокалипсиса. Автор, Иоанн, нигде не упоминал, что их будет стадо.
  Бен кивнул головой и задумался. Иметь дело с материальными вещами проще, нежели с порождениями эпилептического разума древнего провидца. Иоанн-Богослов, конечно, человек авторитетный, но больно уж мрачные его предсказания!
   Думаю, придется нам искать другой путь, - сказал Стиллер.
   Думаю, возвращаться нам надо, - ответил Шура. Издалека донесся какой-то неприятный клекот. - Бабуины своих просто так не бросают.
  Никто не возражал. Обратно к фермерскому дому мчались на всех парах. Американец крутил педали, мастерски объезжая неровности и дыры, Шура и Гоша трусили рядом с подпрыгивающей тележкой. Запыхавшие, вбежали во двор, но в дом заходить не стали. Предпочли мощный, сложенный из блоков, сарай.
  Клекот вдали прекратился. Однако это не означало, что звери в панике разбежались кто куда. Им сподручнее ночью орудовать, вот тогда и будет ясно, что у них на уме.
  А парни и примкнувший к ним Гоша готовились обороняться. Задача была не самой сложной в военном плане. Звери, какие бы грозные они ни были, тактике и стратегии не обучены, и, самое главное - они не умели стрелять не только из огнестрельного оружия, но даже из луков со стелами. Поэтому все сводилось к банальному отстрелу: чем больше тварей удастся уложить, тем меньше шансов у них ворваться внутрь и сожрать неприспособленных для этого людей. Тигры и львы, несмотря на их успешные выступления в цирках, тоже стрельбе обучены не были. Однако это не мешает им иногда разнообразить свое меню человеческим мясом.
  Чтобы ночь не казалась кромешной, парни выставили по периметру все осветительные приборы, какие только могли найти. От распределительного щита потянулись в разные стороны удлинители, обнаруженные оригинальные, и сконструированные самостоятельно из клубков проводов. Чтоб никакой невнимательный бабуин о них не споткнулся, присыпали по возможности землей. В выборе ламп руководствовались мощностью. Чем мощнее - тем ценнее. Этим делом занимались Гоша с Шурой.
  Бен пытался реализоваться, как поисковик. Как предположил однажды Суслов, это хозяйство не могло уцелеть в России без огневой поддержки. Причем, доступность вооружения не должна была быть общедоступностью.
  Единственное место, откуда можно было простреливать все подступы к дому - был чердак сарая. Окошко там было похоже на бойницу. Ну а по лесу вести огонь можно было только снизу. Партизаны в этих местах давно уже не водились, поэтому то направление не рассматривалось, как угрожающее. Как поведут себя бабуины - пока не определено. Но лес, по общему мнению, нисколько не должен был играть роль сдерживающего фактора начала атаки. То есть, оборона обязана была быть круговой.
  Два автомата и ружье - хорошо, конечно, но не очень. Сюда бы парочку минометов, легкий танк и огнемет впридачу - получилось бы здорово. А еще полевую кухню, отзывчивых медсестер и старшину-батю, чтоб курил махру и рассказывал про забытого Василия Теркина. Бен о таких мечтах даже не догадывался, поэтому не терял время и искал вооружение хозяев.
  Если они его закопали - то все равно, что похоронили. Во-первых, доставать долго, во-вторых, менты в первую очередь будут в огороде землю исследовать с помощью металлоискателей. В подполье дома держать - резоны аналогичные. Остается сам сарай, где тоже каждый угол обнюхают в случае поиска. Значит, нету никакого дополнительного вооружения.
  Бен принял последнее утверждение, как ложное и приступил к изысканиям. Через двадцать минут он выставил на всеобщее обозрение зловещего вида пулемет с дисковым магазином. Гоша только хмыкнул, а Шура зааплодировал и попросил объяснить суть дела.
  В сарае все имущество, вроде бы, было на своих местах. Железный хлам в углу, обрезки старых и бесполезных досок под стропилами, кипы покореженных журналов "Приусадебное хозяйство" у верстака, мешок с поблекшими детскими игрушками у входа, а также разложенные по полкам и антресолям инструменты, канистры и запчасти. Металлоискатель сойдет с ума. Пол залит цементом без намека на потайную дверцу, стены тоже очень правдоподобны. То есть - нету схрона. Разве что в верстаке. Однако все ящики и дверцы делают возможные прятки достаточно прозрачными, если их открыть или вытащить. Под поверхностью рабочего стола те же самые толстые доски, что и сверху - расположение щелей, сучков и прочее. Бен даже прощупал каждую доску, присев на корточки и одновременно ведя обеими руками сверху и снизу. Было неудобно, поэтому он, как человек цивилизованный, призвал себе в помощь луч света. Посветил фонарем в самую широкую щель и посмотрел снизу. Свет должен был пройти насквозь, раз доска та же самая. Но этого не произошло. Тогда актер с помощью гвоздя попробовал расширить облюбованную щель и повторил свой опыт. Луч не пробивался. Это было подозрительно. Разобрать доски оказалось проще простого: один единственный саморез, выкрученный без особых усилий, позволил вытащить все верхние составляющие верстака. Теперь сделалось понятно, почему оптический эксперимент не удался. Между двумя слоями досок было пространство, наполненное деталями пулемета. Сложнее было собрать оружие, не хватало навыков, но Бен и с этим справился.
  В итоге у них имелся вполне работоспособный пулемет времен второй мировой войны. "Дегтярев", как сказал Гоша, хотя никаких опознавательных знаков и клейм найти не смогли.
  - Дуло в приличном состоянии, - добавил знаток. - Длинными очередями не стреляли. Значит, на наш век хватит.
  Шура и Стиллер только пожали плечами.
  К вечеру подготовка была завершена, Гоша забрался с автоматом наверх, чтоб контролировать дороги, Шура залег с РПД на устроенном постаменте в направлении леса. Ну, а американец вызвался ассистировать обоим бойцам: подносить патроны, оттаскивать раненных, подбадривать добрым иностранным словом "fuck".
  Бабуины пока никак себя не обозначали, поэтому появилась возможность побеседовать. И эту возможность предоставили совсем незнакомому Гоше.
  Он оказался учителем физики с севера. Где-то в городе Мончегорске осталась его школа, с которой он расстался прямо посреди урока. Без особых сожалений, вообще-то. Надоело перед нигилистами распинаться. Если бы не эта мгновенная переброска в лес под Питер, уволился бы по собственному желанию. Дважды заработанная премия Сороса не привила любовь к педагогике. Ушел бы в никуда, как уже не раз делал.
  Рациональный американец не понял подобных стремлений.
   Как же так? - сказал он. - Если добился каких-то определенных высот в ремесле, зачем же его бросать?
   Да смысла никакого, - через толмача-Суслова ответствовал Гоша. - Чтобы быть настоящим педагогом, нужно любить своих учеников, а не просто ставить им оценки. Учителя - это первые люди, которые могут сломать человеку судьбу. Я своих школьников к недавнему времени уже ненавидел. А коллег - презирал. Банда мещан. Сенеку цитируют, а того не знают, что этот римский "супербог" той поры был самым богатым человеком в империи, ростовщиком и олигархом. Числился учителем и философом. Воспитал Нерона.
  Гоша был даже в некотором роде доволен случившейся в мире развязкой. После золотой медали, полученной в школе, он никуда не пошел поступать. Ждал озарения, пока не дождался. На второй год в престижный институт не приняли, зато приняли в армию. Правда, вопреки всякому желанию. Потом был еще один вуз, тоже брошенный. Диплом о высшем образовании, правда, в совсем провинциальном городе. И дальше деваться некуда, никаких желаний, никаких приглашений. Поиски себя, единственного, закончились потерей семьи: развод в воспитательных целях сделался, вдруг, реальным.
  Раздавшийся непонятно откуда клекот прервал их рассуждения. Хотя было еще не совсем темно, но фонари по всем сторонам уже горели, однако звери не торопились выйти в зону видимости. Они занимались своими обезьяньими делами, ходили взад-вперед и о чем-то переговаривались.
  Вдруг, одна из тварей очутилась прямо перед входной калиткой. Как она сумела проскользнуть незамеченной - непонятно. Или проползла только ей одной известным подземным ходом, или иным волшебным способом, но, освещенная со всех сторон, она поднялась на задние лапы. Животное было грозным и нисколько не походило на дружелюбное создание. Размерами с самого крупного белого медведя, с саблевидными клыками, оно развело в стороны свои передние конечности, выказав самые широкие объятия, какие только можно было себе представить. Люди, однако, не поспешили с ответными, Гоша, так как сектор был его, выпустил короткую очередь из предоставленного ему во временное пользование автомата. Все три пули попали в широкую грудь существа и там застряли, не причинив тому видимого беспокойства. Обезьяна только почесалась, сделав очень недоумевающую морду.
   В голову ее! - проскрипел Стиллер.
  Его сдавленный шепот словно явился сигналом, чтобы и у Шуры с глаз исчезла пелена. К своему ужасу он обнаружил сразу трех обезьян, спокойно дефилирующих уже в непосредственной близости от сарая. Курок добротного советского пулемета имел совсем мало свободного хода, пули трассами очертили пунктир к телу ближайшего существа, перекинувшись в тот же миг на голову среднего. Оно единственное стояло на всех четырех лапах, остальные в этот миг показывали размеры пойманных на рыбалке рыб.
  После этого все очень удивились. Шура даже прекратил стрелять, потому что голова средней обезьяны взорвалась изнутри, и та, закачавшись, рухнула на спину. Ее соседки в недоумении даже попробовали расшевелить завалившееся тело: вставай, братан, пошли на ужин. Первая из троицы, словившая очередь, при этом как-то кокетливо держала себя за грудь, словно прикрываясь.
   Мочи козлов! - заорал Шура и срезал новой очередью обеих обезьян: у одной оторвалась передняя лапа, другая поймала пули между ушей. Сразу же почти у сарая материализовались еще две твари. Их возмущенный клекот зашевелил волосы на головах у людей. Но они не бросились на амбразуру, так как не имели понятий о патриотизме, а пошли к своим соплеменникам. Одна подняла оторванную конечность и постаралась вернуть ту своей хозяйке. Шура сравнил жест с дарением цветов, самым циничным образом прошив трассами обеих тварей. Оставшаяся невредимой даже лапу свою протянула в направлении светящихся пулек, и ее пальцы разлетелись по сторонам, обретя независимость от тела.
  Рядом грохнул залп охотничьего ружья. Это Стиллер пришел на помощь к Гоше, который выцеливал открывшихся перед ним обезьян. Такое ощущение, что их перед забором столпилось больше, чем колхозников перед дверями клуба в день голосования.
  Обезьяны пока не могли сопоставить смерть своих сотоварищей со вспышками света и грохотом, раздававшимся из кучи камней. Они бестолково болтались по участку, пытаясь принюхаться и прислушаться. Гоша перебросил флажок предохранителя на одиночные выстрелы и стрелял по головам. На его счету тоже были трупы, но они появлялись не столь быстро, как, например, у лежащего с ним плечом к плечу американца. Ружье Бена отрывало конечности и головы не хуже, чем пулемет Суслова.
  - Патроны! - заорал Шура, и Бен скатился вниз, чтобы помочь товарищу установить новый диск в его "Дегтярев".
  На крик среагировали и обезьяны. Они все бросились в сектор, где пулеметчик щелкал затвором, вытаскивая пустую обойму. Одна запихала голову прямо в окно, оттеснив разгоряченный ствол пулемета в сторону. Подоспевший Бен успел приложить к ее лбу дуло "Фермера" и спустить курки. Твари хватило время только строго взглянуть на людей, как она лишилась половины своей головы. Другая половина заклинилась и тем самым уменьшила маневренность стрелка. Что теперь могли с ней делать ее соплеменники, не поддавалось воображению. Наверно, объявить героем-Матросовым.
  Стиллер хотел, было, что-то сказать, но Шура приложил указательный палец к губам. Обезьяны реагировали на звук человеческого голоса, не обращая никакого внимания на механический лязг, издаваемый оружием. Также они без всякого пиетета относились к источникам света на подступах. Горит электричество - ну и ладно, пусть себе, кушать не просит.
  Следовало отметить, что битву люди проиграли, как бы ни готовились к отражению атак. Обезьяны очень наплевательски относились к своему здоровью. Угодившие в любое место, кроме головы, пули, даже более крупного калибра, не вызывали никакого беспокойства. Некоторые болезненные ощущения, да и только, словно съели чего-то несвежее.
  Боеприпасы грозили закончиться, если их также тратить. В наличие оставался один полный автоматный рожок, россыпь убийственных патронов для ружья, да два диска к "Дегтяреву". Еще немного - и придется идти врукопашную. Повторить подвиг конницы Доватора в атаке на гитлеровские танки.
  Гоша тоже скатился вниз, прекратив отстрел тварей с чердака. Он вообще отложил автомат и рвал на полосы свою рубашку. Такое поведение иногда вызывает отчаянье. Хорошо, хоть волосы на голове не трогает.
  Однако Гоша получившиеся клочки одежды не разбросал по углам, а запихнул в карман. В следующее мгновение он уже заливал в пустые бутылки припасенный в канистрах бензин и затыкал горлышки тряпками. Шура понял, что смешивал учитель физики: коктейли Молотова. Бен продолжал возиться с пулеметом, не собираясь, в отличие от своих товарищей, сдаваться.
  А Гоша и Шура уже взлетели на чердак и неизвестно как сохранившимися с памятного "Места для костра" спичками поджигали смоченные бензином фитили. Обезьянам полетели подарки, яркие и праздничные, как фейерверки.
  Вот к ним эти твари были не готовы.
   23. Саша и Макс - воздухоплаватели.
  Воздушный шар выглядел совсем непрезентабельно. На таком вряд ли кто-нибудь смог бы подняться в воздух, даже беляевский Ариэль. Саша обреченно подумала, что теперь предстоит ремонт, чтоб не все было так просто.
   Мне друг Юра Мартыненков как-то на прошлой неделе рассказал, что некий архитектор Титов держит поблизости от деревни Каранаухово аэроплавательный парк. Тихими вечерами катает почтенную публику по незамысловатым маршрутам на настоящем монгольфьере, - сказал Макс.
   В моем представлении шар должен выглядеть иначе, чем использованный парашют, - хмыкнула Саша.
   Так давай же срочно займемся этим, пока кто-нибудь еще не решит воспользоваться любезностью отсутствующего воздухоплавателя!
  Макс первым делом обежал весь ангар, заглядывая во все щели, включая и выключая попутно свет. Поставил Сашу у выхода из огромного сарая с веревкой в руке. Другой конец троса был привязан к кольцу на полотнище. Потом склонился к каким-то коробкам, от коих удлинительные провода шли к розеткам на электрическом щите у стены. Подмигнул девушке и щелкнул рубильником.
  Сейчас же весь ангар наполнился воем и гулом. Словно заработал пылесос, или запустили насос на надувном матрасе. Материал шара начал шевелиться, а Макс бегал вокруг и дергал полотнище в разные стороны. Набирая в себя воздух, оно натягивало веревку в руках Саши. Та с интересом наблюдала, как бесформенная груда материала начинает приобретать форму, на которой веселыми буквами с завитушками проступает какое-то название.
  А Макс все суетился вокруг, дергал веревки, пинал удлинители и постоянно отбегал назад, к самой дальней стенке, придирчивым взглядом и жестами рук составляя известные ему пропорции. Если бы снять все его танцы на камеру, добавить музыку, то получился бы отличный номер заклинателя пространства. Американский режиссер Найт Шьямалла с зависти бы помер.
  Наконец, он выключил свой насос и закричал:
   Тащи!
  Саша предположила, что обращение было адресовано именно ей, и попробовала за веревку потащить. С таким же успехом она могла и не тащить - ничего не шевельнулось, только кольцо наморщило материю. Макс подбежал и ухватился сбоку за какой-то матерчатый выступ. Теперь его шоу называлось "потуга". Еще немного, и у него бы вывалились глаза. И не только глаза. Но майор вовремя взял себя в руки и опять щелкнул рубильником. Насос насмешливо загудел, а Саша натянула свою веревку. Макс несколько раз порывался бежать выключать электричество, но она ему показывала кулак, и тот с поникшими плечами принимался теребить несчастный матерчатый клапан.
  Наконец, девушке показалось, что веревка вместе с кольцом и приделанным к ним шаром чуть подалась. Она дала отмашку, и Макс, взрывая копытами землю, бросился к выключателю. С диким взглядом он заглушил шайтан-машину, словно обезвредил многотонную бомбу, и вопросительно уставился на Сашу.
  Та потянула шар за веревочку, и тот, о чудо, послушно двинулся за ней следом. Он, конечно, не взлетел, но поехал по пыли, как по маслу. Макс бросился к дверям ангара и начал опять выстраивать руками кабалистические жесты, словно заклинатель вуду, призывающий к себе свое черное воинство.
  Саша вытащила шар практически в одиночку, тот только слегка чиркнул по верхнему своду ворот. Дальнейшие действия по реанимации воздухоплавательного агрегата были загадочны. Чтобы не ломать голову, она обратилась к Максу.
   А дальше - что?
   Ну, теперь, выкатить корзину, надуть, как следует - и лететь в Питер, - пожал плечами Макс.
  Этим делом пришлось заниматься довольно долго, даже прервавшись на обед. И майор, и сама Саша никогда ранее в жизни не сталкивались с воздушными шарами. Только в детстве на картинках, а также в фильме "Сломанная подкова" и произведениях Жюля Верна.
  Развитие технологий позволило облегчить процесс подготовки. Единственное, за чем пришлось постоянно следить - за якорем. Возможность того, что шар отправится в путешествие самостоятельно, была достаточно реальной.
  За давлением внутри следил блок управления давлением, в совокупности с выбранной высотой полета включавший автоматическую горелку. Чтобы лететь против ураганного ветра, ветра среднего и даже слабого служили специальные рули. Как их ни крути, а шар все равно мчался, куда его несло. Только для противостояния самым слабым движениям воздушных масс имелся пропеллер с направляющими воздуха. Питалось это дело от аккумуляторов, так что скорость менялась крайне незначительно. Наверно, такая приспособа служила для посадки. Солнечные батареи постоянно подзаряжали источники питания, то есть, на внутреннем освещении можно было не экономить. Балласт, ранее используемый путешественниками также для того, чтобы бросаться им в особо неугодных земных существ, теперь был жидкостным. Иначе говоря, мешки с землей сменились водой в танках, которые легко и сливать, и наполнять по необходимости. Единственно, сливать можно было везде очень быстро, а наполнять, особенно, в состоянии полета, достаточно долго. В этом случае все зависело от количества пива, выпитого воздухоплавателями. На земле, конечно, дело значительно упрощалось: подсоединился к ближайшей пожарной колонке - и запитывайся нахаляву, пока какие-нибудь подвернувшиеся власти не выставят счет в сто миллионов тысяч долларов.
  Словом, после обеда воздушный шар с подвязанными к нему велосипедами, расчетным весом для движения на стометровой высоте и полной загрузкой крепился к земле только четырьмя тросами. Достаточно было дернуть за одну хитрую веревочку - и специальные замки освободятся, давая шару полную свободу перемещения. Можно лететь в небо, или, положим - в ближайшее дерево. Существующее ныне положение вещей освободило воздушное пространство от всяких летающих самолетов, вертолетов и метеозондов. Земля - прощай! В добрый путь!
  Так как оба авиатора впервые отправлялись в путешествие по воздуху, доверяя свои жизни не кому-нибудь другому, например, швейцарскому диспетчеру, а только и исключительно самим себе, то они слегка волновались.
   Может, не надо? - задала Саша риторический вопрос.
   Надо, Федя, - ответил Макс. - Надо.
  И дернул за веревку. Их летательный аппарат слегка задрожал и как-то не очень охотно начал разворачиваться вокруг своей оси. При этом он поднялся всего на пару метров. Саша, которая невольно зажмурилась при потере последнего связующего с землей звена, осторожно открыла глаза и вопросительно взглянула на Макса. Тот, вцепившийся в борт корзины до белизны костяшек, только развел руки в стороны. Застряли, что ли?
  Едва он подумал об этом, как шар дернулся вверх, словно подброшенный мощным пинком. Майор, к этому времени ни за что не держащийся, упал на дно, на него свалилась Саша, а сверху припечатала походная сумка с коньяком. Если бы бутылки просто ударились о днище, они бы, вполне вероятно, разбились.
   Ух, как больно, - сказала девушка, скривившись от ощущений. Она поднялась на ноги и выгнулась, держа себя обеими руками за поясницу.
   Да я их сейчас! - заорал Макс, невредимый и воинственный. - Уничтожу!
  Он вскочил, выхватил из сумки одну из бутылок, молниеносным движением свернул ей голову, и поднял над головой, как олимпийский огонь. Саша так удивилась, что забыла про все свои обиды и страдания и даже открыла рот: неужели у кого-то рука подымется, чтобы вылить Мартель? Но Макс неуклюжим медвежьим движением вытащил откуда-то два пластиковых стаканчика и щедро плеснул в них коньяку. Один из них оказался треснутым по краю, поэтому сразу же потек. Майор обладал быстрой реакцией и стремглав влил в себя все его содержимое, успев зажать бутылку между ног. Не поморщившись и даже не переводя дыхание, протянул Саше другой и заявил:
   Поздравляю! Мы летим!
  Саша приняла емкость и бросила взгляд за борт. Потом еще один взгляд, для чего ей пришлось приблизиться к борту практически вплотную. За несколько секунд они набрали приличную высоту и, вроде бы, продолжали подыматься. Стараясь подавить в себе страх, она глотнула коньяку, задержала дыхание и снова посмотрела вниз. Страх прошел, пришла паника: а вдруг сейчас дно у этой штуковины отвалится, и они, кувыркаясь, полетят вниз, чтобы так врезаться в землю, чтоб просто вдрызг. Она еще выпила, потом еще, и стаканчик опустел.
   А мы - того, не разобьемся? - спросила она, протягивая свою емкость Максу.
  Тот понял ее жест превратно и наполнил Мартелем снова.
   Да я и сам боюсь, слушай! - сказал он и хлебнул прямо с горла. - Горелка, вроде бы, отключилась, так что мы достигли расчетной высоты. Теперь полетим куда-нибудь вбок.
   В какой бок? - удивилась Саша.
   Ну, в сторону, - майор пожал плечами и посмотрел на приборную доску. - Если по старому, то несет нас со скоростью сорок километров в час на северо-восток. Я никогда не смотрел на землю с высоты птичьего полета, поэтому по тем квадратикам снизу сориентироваться не могу.
  Он опять приложился к бутылке и задумался. Саша тоже не произносила ни слова. Коньяк был чрезвычайно вкусен, панорама под дном корзины казалась какой-то несерьезной. Не пытаясь быть оригинальной, она сравнила ее с пестрым одеялом. Ветер посвистывал в снастях, и это было единственным напоминанием о скорости. Со щелчком запустилась горелка и создала в голове образ зенитки, бьющей со всех своих стволов по пикирующим самолетам. А также по одиноко летящим в небе объектам, отдаленно напоминающим воздушные шары потенциальных противников. Может быть, конечно, и не противников, но всегда легче разобраться потом на земле, изучая обломки и останки, нежели получить критику от вышестоящего начальства.
   Макс, а нас не подстрелят вояки? - спросила Саша, невольно высматривая внизу нацеленные на них дула и стволы.
   В нынешних реалиях - все возможно, - согласился тот. - Не вижу в этом смысла, разве что из злобных гнилостно-хулиганских побуждений. Наш шар ведь не просто так. Он сертифицирован для проведения воздушных полетов. Бедный архитектор Титов прошел не один круг бюрократического ада, чтобы обвеситься бумажками со всех возможных сторон.
  Действительно, на крутых боках монгольфьера можно было издалека прочитать его одиозное название: "Небеса обетованные", а также список телефонов, факсов и даже телексов. То есть любой заинтересованный человек мог набрать соответствующий номер и получить информацию: где, когда и за сколько можно будет потом напасть на хозяина. Другое дело, что телефоны замолкли, а УКВ станция на означенном 17 канале выдавала только шипение. Может быть, у хозяев таинственных зениток были другие дела, нежели стрелять по беззащитным воздушным шарам.
   Вот поэтому нам и надо лететь в сторону Балтийского моря, - сказал Макс. - По крайней мере, там все суда будут как на ладони. Всегда можно вывесить плакат: "Не стреляйте, перевозка мумий".
   Два вопроса, даже - три, - заметила Саша. Майор благодушно кивнул, как на пресс-конференции. Вместо микрофона он двумя руками держал горлышко, откуда время от времени живительная влага смачивала ему губы. - Первый: на чем и чем писать, чтоб нас увидели с кораблей. Второй: как же нам лететь к морю, если мы практически неуправляемы. И, черт возьми, третий: какие мумии?
   И я тебе отвечу, - засмеялся Макс. Похоже, все страхи у него улетучились. Точнее - растворились. - Первое: где-то под ногами валяется рулон с рекламной вывеской, писать будем кровью, или иной производной человеческого организма. Поверь, если в нас будут стрелять, и то, и, особенно, другое появятся в изобилии. Второе: если судить по нашему нынешнему направлению движения, мы как раз и летим к морю. Ну, а третье: просто блеф. Вдруг мы занимаемся транспортировкой, положим, мумии вождя всех народов? Вопросов больше, чем ответов. Отвлекутся на них и не станут нас убивать.
  Макс развлекал себя. Попутно - и Сашу. Делать-то все равно было особо нечего. Он даже попробовал наладить GPRS на встроенном в панель гаджете. Однако на экране упорно отражалась одна карта - Еревана. Столица Армении интересовала в последнюю очередь. А другого мира, как бы, не существовало. Может быть, оно, конечно, и так.
  Словно в подтверждение вдалеке внезапно заблестело в лучах заходившего на востоке солнца море. Оно расположилось ближе к Смоленску, чем это было ранее. Куда-то делись целые территории, даже - государства. Прибалтика сохранила, вероятно, свой суверенитет посредством пограничных столбов, но за государственными знаками земли явно поубавилось. Зато прибавилось - моря.
  Впрочем, все это мог быть просто оптический обман зрения. Говорят, если подняться на большую высоту, то из-за уменьшения атмосферного давления зрение улучшается. Залез на Эверест - и рассматривай, пожалуйста, как переодеваются на физкультуру девчонки из Архангельского пединститута. А бинокль за ненадобностью можно в самую глубокую расщелину бросить. Пусть им вараны пользуются.
  Макс лакал Мартель, как кот, дорвавшийся до валерьянки. Саша тоже лакала, но меньше. И майору начали открываться истины, одна за другой. Свежесть свободного полета бодрила, вкус валерьянки, простите - коньяку, настраивал на оптимизм. Зажглись холодными огнями далекие города и прочие населенные пункты. Все-таки вовремя ушел кое-кто руководить прогрессивными учеными разработками, не то был бы вам свет! Чубайс - он строгий, хоть и склонный к приватизации чужого имущества. Сказал: вырублю свет завтра, отключает уже сегодня. У него не забалуешь! А самые красивые девчонки живут в Архангельске, ну и еще Петрозаводске. Иногда - в Питере. Фемида с закрытыми глазами попирает ногами государственные институты. Очень тяжело ей держать равновесие, больно шаткая опора. Да к тому же страдает она глистами, те ее жрут изнутри. И имя им - коррупция, но они могут существовать только в Фемиде и больше ни в ком другом. Оттого и качаются весы правосудия, оттого и благоденствует всякая нечисть.
  Саша понимала, что открывающиеся для Макса истины на самом деле таковыми являются только на момент их открытия. Завтра они уже будут значить гораздо меньше. Когда-то один наркоманствующий музыкант мирового уровня, заявляющий, что в своей нирване познает Правду жизни, отважился на запись откровения, снизошедшего на него. Несколько раз у него не получалось по независящим от него обстоятельствам: забывал, отрубался, терял возможность соединять буквы в слова и прочее. Но однажды все-таки сделал это. Когда он на следующий день прочитал, что написал на клочке бумаги, то очень удивился. "Воздух пахнет нефтью", - вот и вся Правда.
  До моря они не долетели. Чем ниже садилось красное солнце, тем более замедлялся их полет в сторону воды. После наступления темноты шар вообще полетел обратно, то есть опять вглубь материка. Успокаивало только одно, что они все-таки не повторяли прежний путь, а смещались к востоку. Движение зигзагом - тоже движение, следы путаются, а конечная цель приближается. Не так быстро, как хотелось бы, но тут уж ничего не попишешь.
  Для того чтобы спать, корзина была приспособлена плохо. Точнее - вообще не приспособлена. С туалетом тоже были некоторые сложности, в основном моральные. Макс вызвался дежурить первым, чтоб выветрился весь хмель из головы. Ему было любопытно посмотреть, как же Саша сможет устроиться спать на ограниченной площади.
  Она села в самый угол, вытянула ноги и тем самым оставила майору для передвижения всего пару квадратных метров. По крайней мере, бегать далеко не надо. На дискотеках в модных клубах народ на такой паре метров по нескольку часов колышется - и хоть бы хны. Но Макс приспособился по-другому. Пристегнувшись карабином, он залез на борт и свесил ноги в пустоту. Страх высоты куда-то подевался, наверно, из-за ограниченной видимости. Или вследствие воздействия Мартеля.
  Саша заснула на дне корзины быстро, уже во сне заняв всю предоставленную ей площадь. Максу место не нашлось вообще. Да он и не искал. Одетый по последней моде, чтоб ветер не продувал, он не менее комфортно расположился за пределами зоны для пассажиров, то есть на пластиковом борту балластной цистерны. Лежать можно было спокойно, поворачиваться - нежелательно. При здравом рассмотрении такой способ ночевки смахивал на цирковой трюк. Сразу за плечами простиралась бездна. Макс сладко заснул еще раньше, чем Саша.
  Он проснулся от взгляда. Солнце уже взошло, майор повернул голову и встретился глазами с круглыми бессмысленными очами продолговатого и кривокрылого баклана. Тот вяло махал своими крыльями на расстоянии в три метра от него и время от времени "косил лиловым взглядом". Макс, не до конца отдавая себе отчет, лежал, играл в гляделки с птицей и не думал ни о чем. Воспоминания о былом вечере как-то смылись, поэтому предположения, где же он, собственно говоря, лежит, и почему рядом машет конечностями совсем несимпатичная, похожая на птеродактиля, птица, не возникали. Он чувствовал некий дискомфорт во рту, как после принятия некой доли алкоголя. Но, с другой стороны, голова была свежей, похмелье не грозило всему организму недомоганием. Макс лежал, ленился и смотрел в глаза баклану. А потом чуть не вывалился заборт.
  Так иногда случается, если, вдруг, рядом раздается горестный вопль "Макс!" и резко возникает слегка примятая сном голова девушки. Майор вздрогнул так сильно, что заколыхалась вся корзина, он принялся в испуге хвататься за разные свисающие веревки, спровоцировав включение над головой газовой горелки. Баклан хрипло рассмеялся и отлетел чуть подальше.
   Макс, твою мать, - сказала Саша. - А я подумала, что ты, подлец, вывалился ночью.
   И тебя с добрым утром! - ответил он. - Не сочтешь ли за труд, если поможешь мне спуститься внутрь. Я как-то позабыл, где нахожусь. Вот теперь вспомнил и, боюсь, страх парализует все конечности, кроме одной.
   Ты имеешь в виду, конечно, язык, - сердито заметила Саша, хватая майора за плечи и втаскивая внутрь. - Это надо быть настолько безбашенным, чтоб лечь спать на узком борту корзины на высоте в сто метров над землей.
   Позволь вставить две незначительные ремарки. Первая - не безбашенным, а очень храбрым. Вторая - я же привязался.
  Страховочные ремень, окрутивший тело Макса самым замысловатым образом, сделал бы все, чтобы в случае падения за борт задушить своего хозяина. Он весьма элегантным образом, наподобие шарфа, обвивал шею. Майор почесал за ухом и отпихнул ногой сумку с четырьмя бутылками коньяку. Не удовлетворившись этим, даже застегнул сумку на молнию.
  Баклан за бортом снова разразился каркающим смехом и выпустил из себя густую струю птичьего гуано.
   А он на нас не нападет? - Саша кивнула головой в сторону неожиданного спутника.
   Не думаю, мы ему все-таки не по-зубам, - ответил Макс, вполне удовлетворенный сменой темы. - Орлы на страусов не нападают. Если они в своем уме.
  Птица, будто почувствовав, что говорят о ней, состроила донельзя глупую морду, свернув свой клюв набок. Майор вздохнул и осуждающе помотал головой из стороны в сторону.
  Их летательный аппарат снова двигался в северо-восточном направлении. Под ногами пенилась прибоем прибрежная полоса. Совсем скоро она стала едва различимой, куда ни глянь - везде вода. Шар потерял былую резвость, траектория движения стала напоминать эллипсы. Но баклан никуда не улетал. Временами он издавал совершенно неприличные звуки, временами снижался и даже резко падал в воду. Птица даже не думала тонуть, взмывала ввысь, зажимая в клюве трепещущую продолговатую рыбку. А также она в меру своих сил отгоняла прочих бакланов, которые иногда пытались подлететь полюбопытствовать. Так как все они были на одно лицо, то нельзя было сделать вывод, что успешно отгоняла.
  Море, бывшее некогда Балтийским, сделалось совершенно пустынным. Ни одного судна, ни одной рыбацкой лодки, ни одной яхты - никого. Лишившись возможности передвигаться, все средства мореплавания или оказались на берегу, или потонули к чертовой матери. Их судьбу разделили члены экипажей и пассажиры. Эра путешествий по морю закончилась. Во всяком случае, на неопределенное время.
  Делать было совершенно нечего, принимать какие-то меры для регулирования движения в нужном направлении - бессмысленно. Пока в газовых баллонах был газ, способный нагревать воздух в шаре, можно было лететь. По прикидкам они все-таки двигались к Питеру, нежели от него.
  Под вечер "Небеса обетованные" снова устремились к берегу. Ни Саша, ни Макс даже не рассматривали вариант временного приземления, чтобы провести рекогносцировку. Мероприятия по посадке представлялись весьма смутно, инструкции на борту отсутствовали. Поэтому их первая посадка могла превратиться в последнюю, во всяком случае - для воздушного шара. Не обстреливают зенитки, не нападают твари небесные - и то ладно.
  Следующую ночь они провели скверно. Ноги безобразно затекали, то один, то другая вставали, чтобы размять затекшую конечность. Спать на узком борту не решился никто.
  Утром они опять оказались над морем, баклан приветствовал похожим на лай карканьем. Макс от нечего делать начал целиться в птицу из своего пистолета. Та в ответ строила козьи морды и, единственно, что только у своего виска маховыми перьями не крутила. Странный спутник. Майор говорил ему "пух-пух", баклан в ответ давил из себя гуано. Саша усмехалась, наблюдая за дрессировкой. Она только не понимала, кто же дрессировщик.
  Ближе к вечеру Макс снова принялся выхватывать свой пистолет и целиться в наглую птицу. Он пытался проделывать это, как ковбой, меняя положения, с поворотами и наклонами. Баклан на все его потуги плевал. Наконец, майор выстрелил. После стольких тренировок это у него получилось очень успешно: голова пернатого спутника разлетелась на кусочки, и туловище камнем упало вниз. Саша вздрогнула, но ничего не сказала.
  - Я нечаянно, - проговорил Макс, очень сконфуженный. - Видимо, предохранителем зацепился в кармане.
  Саша только вздохнула в ответ: доигрался, ковбой.
  Где-то далеко разгоралось зарево. Дело не в том, что огни делались ярче, просто становилось темнее, а количество огней было все-таки значительно.
   Или это Хельсинки, или Таллинн, или Питер, - заметила Саша.
   Хельсинки на другой стороне, а моря мы не перелетали, - рассудил Макс. - Огней много, такое ощущение, что они простираются вглубь суши достаточно далеко. Не могу утверждать наверняка, но сдается мне, что это не Таллинн.
   И что будем делать?
   Думаю, время включить наши маневровые двигатели. Пока нас тащит в сторону суши, попытаемся выправиться к огням. Может быть, настало время посадки. Не всю же жизнь нам по этой пустыне мотаться!
  Вентилятор бодро закрутил своим пропеллером, но ничего не изменилось. Макс пробовал выставлять рули под разными углами, выбирая положение для движения вперед. Показалось, что скорость увеличилась, но их все равно сносило вбок. Огни неминуемо сдвигались вправо.
  Всю ночь воздухоплаватели тешили себя иллюзиями, что море огней приближается, что они скоро увидят Александрийский столп, что они успешно сядут перед Эрмитажем, как в свое время Руст перед Мавзолеем, и им за это, в отличие от помянутого немца, ничего не будет. Но светлячки фонарей неуклонно скатывались вправо, вентилятор заметно убавил своей прыти, а потом вообще потух. Не удивительно, кончился заряд аккумуляторных батарей, подзарядка жаждала солнца.
  Где-то внизу, словно в фильме про партизан, зажглись костры, словно обозначая место посадки. Можно было рискнуть и приземлиться, но в темноте заниматься этим еще более опасней, хотя не так очевидно. Да, вдобавок, там кто-то, словно на швейной машинке строчил из пулемета. Стало быть, заняты и встречу "Небес обетованных" организовать не смогут.
  Рассвет застал воздушный шар над сушей. Но море было рядом. А также - Ладога. Поблизости от Таллинна таких огромных озер не водилось. Стало быть - все хорошо, можно снижаться, до Питера всего два полета томагавка. К такому мнению они пришли, оценив снова наметившуюся тенденцию движения монгольфьера к Финскому заливу. Пес его знает, удастся ли подобраться ближе, нежели сейчас. Вентилятор заработал, не настолько активно, правда, как при полном заряде аккумуляторов, но для хитрого маневра приземления - вполне достаточно.
  Они летали над самими макушками деревьев, и приходилось больше уповать на счастливый случай, нежели на искусство пилотов. Макс хотел бросать якорь, чтоб зацепиться за макушку какого-нибудь ствола, но боялся, что вырвет дерево с корнем. Так, во всяком случае, он объяснил бледной и взволнованной Саше. На самом деле все дело было в том, что вылезти из корзины, висящей у дерева, не представлялось возможным. Они проделали столь большой путь, убили неповинного баклана, ночевали у бездны на грани не для того, чтобы разбиться.
  Внезапно среди частокола великаноподобных деревьев образовалась проплешина. И была она вполне пригодной для посадки поляной, с какими-то строениями по краю и стаей непонятных существ, задравших свои обезьяньи морды прямо к небу. Они заметили шар и ждали, что же будет дальше.
  Макс заволновался: садиться в стадо незнакомых тварей было крайне опрометчиво. Если и не разорвут на части, то затопчут - это уж точно. Он уже начал торопливо набивать на альтиметре желаемые цифры для набора высоты, как с земли раздался выстрел, и шар вздрогнул. Судя по тому, что трава с обезьянами начала стремительно приближаться, они получили пробоину. "Такова расплата за невинноубиенного баклана", - подумал Макс, и они врезались в землю.
   24. Иван в творческом поиске.
  Бездельничать и наблюдать, поправится ли Шурик, или нет, Ваня не собирался. Врача можно было добыть в ближайшей поликлинике, заманить несколькими ювелирными изделиями из золота и потом припугнуть своей замечательной штурмовой винтовкой. Лишенные мук совести теряют чувство самосохранения, поэтому легко определится способность человека оказать помощь. Забоится - значит, свой. Нет - значит, чужой. Метод весьма сомнительный, но придется опробовать. Обнаруженные на складе "Дуги" золотые украшения вполне могут в нынешнем финансовом положении сойти за твердую валюту.
  А еще жизненно необходимо придумать способ быстрейшего передвижения из Питера в Петрозаводск. Можно по железной дороге, докуда электрички ходят, можно по шоссе на самокате. Лучше, конечно, по воде. Но не на веслах же идти, к тому же против течения. И в прежние времена оно было достаточно сильным, вряд ли сейчас Нева в стоячую воду превратилась.
  Теоретические выкладки должны подкрепляться практикой, то есть выход в город назрел и не подлежит сомнениям. Он сунулся, было, ночью, нацепив прибор ночного виденья, но далеко не ушел. Покрутился по окрестностям, выискивая поликлинику, и почему-то ничего не нашел. Коломну, как район, он знал плохо. Разве, что где-то здесь жил замечательный Виктор Викторович Конецкий. Все равно по ночам уважающие себя врачи по улицам не ходят, тем более, не сидят в поликлиниках. Зато шляется всякая преступная дрянь. Иван несколько раз менял свой маршрут, заметив впереди притаившихся злоумышленников. Играть с ними в перестрелку не входило в его планы. В темных переулках таились бесцветные "мешки", по крышам бесшумной поступью крались подозрительные хищники.
  В общем, вышел Ваньша с утра. Одел бронежилет, любезно предоставленный "Дугой", повесил на плечо винтовку и пошел в сторону "Чудновки". Там, во всяком случае, он ориентировался. Опять же, Адмиралтейские верфи поблизости.
  Встречный народ в большей своей степени тоже был настроен решительно. Кто-то оттопыривал карман добытым пистолетом, у кого-то сбоку на манер шашки болтался какой-нибудь палаш, позаимствованный у представителей гильдии мясников. То есть, передвигались по улицам только те, кто мог за себя постоять.
  Попадались и менты. Раньше они выходили на промысел по двое, теперь барражировали чуть ли не отделениями: по шесть-восемь человек. Они были опасны, как обычно. Если раньше повод получить мзду был один: проверка документов, то теперь поводов не искали. Они гребли всех, кто попадался. Вопросов не задавали, жестко били, одевали браслеты и уводили в свои вотчины. Иногда стреляли, но, в основном, в ответ. Их действия были организованы и подчинялись какой-то системе. Иван, пробираясь к Обводному каналу, старательно избегал встреч с представителями власти.
  Магазины, если и работали, то где-то в другом месте. Некоторые лавки, в основном продовольственные, носили следы былой "мародерки". Ваньша внутрь не заходил, опасаясь непредвиденных осложнений в виде засад. У него были другие цели.
  Однако их реализацию пришлось отложить. У Варшавского вокзала в него выстрелили, и даже больше - в него попали. Пуля угодила в спину, ударила, как кувалдой, сбив с ног и заставив притвориться, если не мертвым, то смертельно раненным. Он не стал дожидаться, когда добрые стрелки придут его добивать и пополз к ближайшему контейнеру для мусора, вдруг расположившемуся посреди улицы. В него опять стреляли - одни пули рикошетили от асфальта, другие резали воздух над головой.
  Добравшись к контейнеру, можно было перевести дух, но никак не рвать рубашку, выставляя всем на обозрение свою кевларовую поддевку. Получив порцию свинца, которая успешно вышибла из него весь дух, Иван потерял возможность оставаться внимательным. Только обретя вновь возможность снова дышать полной грудью, он осознал, что вокруг идет ожесточенная перестрелка. И к нему она имеет самое посредственное значение: кто-то стрелял, кто-то отстреливался. А мусорный бак, к которому он прибился - лишь одно составляющее настоящей баррикады.
  Теперь очень важно было узнать, к какой стороне он подполз: к нашей, либо наоборот. Но людей Иван не видел, те стрелялись молча. Ругались, конечно, но из этих слов можно было сделать единственный вывод: они были соотечественники.
   Парни, отзовитесь, - выждав, когда интенсивность огня чуть подупадет, закричал он. Если ему ответят, что он - вовсе самка собаки, значит, на той стороне - враги. А сам Ваньша на верной, вот только очень близко к неприятелю.
   За кого болеешь? - раздалось оттуда.
  Стрельба снова возобновилась, и Иван получил возможность обдумать ответ. Болеть можно только за "Зенит", если ты в Питере. Но, вдруг, здесь случились какие-нибудь фанаты "коней", либо "спартачей", и теперь именно они бьются с местными? Впрочем, чтоб фанаты занимались смертоубийством, да еще не на домашней территории! Это же не свора с гор, ничего другого не умеющая, как только резать посреди Москвы чужих болельщиков! Фанаты всегда находили возможность договориться, ну и подраться в свое удовольствие. Если, конечно, люди в серой форме не провоцировали.
  - Невский фронт, - сказал Ванадий, когда звуки выстрелов прекратили гулять эхом между домами. Он к фанатам себя никогда не причислял. Любил футбол смотреть, но без сердечных спазм.
  Когда-то давно, когда Криштиану Роналду еще играл за Манчестер Юнайтед, довелось Ивану прилететь на пароход в порт, бывший по английским меркам не очень далеко от самого Манчестера. Судно где-то задерживалось, гостиница обещала спокойную ночевку с элем и футболом по телевизору. Но тут в дверь номера раздался стук, требовательный и торопливый. Это агент вернулся, слегка взмыленный и озабоченный. Не успел Иван расстроиться, что ночевка накрылась, а пароход внезапно приехал, как тот поведал замечательную историю: у него абонемент на троих, двое готовы ехать, третий, к великому горю - нет, потому что почти умер в больнице. Иван, как гостеприимный хозяин, посочувствовал и предложил по этому случаю выпить эля, двухлитровая бутыль которого стояла в холодильнике. Агент не возражал, если Ваньша приложится, но ему нельзя - за рулем, а ехать еще почти семьдесят километров. Ванька пил эль и смотрел на агента, агент сидел и смотрел, как он пьет эль. "Всего восемь фунтов", - наконец, сказал англичанин. "Ну и ладно", - ответил Иван. "Тогда поехали, чтобы не опоздать", - обрадовался агент и приготовил сдачу в два фунта. Ваньша насторожился, но банкнота с цифрой 10 уже была под пристальным вниманием (нельзя деньги на столе держать, им место - в кармане). Пока Ванадий натягивал ботинки, агент, радостно помаргивая, взял купюру, а на место положил две толстеньких монетки по фунту каждую.
  Это Ивану не понравилось, но он пока виду не подал, чтобы потом, в удобном месте и в удобное время, выбить из этого наглого англичанина не только десять, но и пятнадцать фунтов стерлингов.
  Они спустились к машине, где уже радовался подстриженный под лысого дядька с кулаками, как помойные ведра. Иван очень засомневался и на всякий случай сказал, что все деньги, кроме двух фунтов оставил дома. Англичане только рукой махнули в ответ, и машина, подобно стреле устремилась по хайвэю. И менее чем через час они уже запарковались поблизости от зеленой зоны, быстрым темпом миновали парк и вошли в магазин.
  Здоровяк приобрел три литровых бумажных стакана с пепси-колой и трехлитровую бутыль какого-то особо выдержанного и крепкого эля. Иван робко протянул свои заветные две монетки, чего было явно недостаточно для оплаты, но агент только рассмеялся в ответ и деньги брать не стал. Конечно, не он же платил!
  К удивлению Ванадия парни пепси-колу пить не стали, а безжалостно вылили ее в кусты. На такое расточительство наши люди идти не готовы, поэтому он поднапрягся и вылакал весь свой стакан, даже ни разу не рыгнув. Англичане пожали плечами и - давай переливать эль в освобожденные емкости.
  В итоге у них получилось три полных фирменных, пепси-кольных, стакана с крепким элем внутри. Но пить никто не торопился, ибо все они влились в огромную веселящуюся толпу, прошли строгий полицейский контроль, где отбирали запрещенные предметы - в том числе и бутылки с пробками, и очутились, о, чудо - на ОЛД ТРАФФОРДе.
  Да, оказывается, они приехали не куда-нибудь, а на еврокубковый матч Манчестер Юнайтед - Лион. Иван за такое зрелище, да еще на знаменитом стадионе, готов был отдать не восемь, а даже девять фунтов, он завыл, как все манкунианцы, и запел вместе со всем сектором гимн клуба, не зная ни одного слова. Французов встретили добрыми словами "смерть, смерть, смерть", и игра началась. И Бербатов, и Роналду, и Скоулс, и даже Райан Гиггз были кремнями. Но в туалет хотелось невыносимо. Мочевой пузырь, как известно, не резиновый. Литр халявной пепси-колы активно сражался с подливаемым по мере игры элем и готовился активно прорвать все шлюза. Уйти до перерыва - все равно, что выразить неуважение любимому клубу, да еще и в самом фанатском секторе. Когда судья просвистел время ланча, глаза Ивана были на макушке, а кулаки - в карманах. Это было просто чудом, что не нужно было искать сухую одежду, Ванадий даже разделся в индивидуальной кабинке, исследуя себя самое. Он просидел в туалете весь перерыв, так сказать, про запас и пропустил шоу с известными в Европе коллективами. Но это стоило того.
  На второй тайм Ваньша был настроен гораздо спокойнее. С лысым дядькой они допили по полтора литра эля на рыло, и Иван с удивлением отметил про себя, что нить игры теряется. То ли от того, что с утра пережил утомительный перелет, то ли от того, что лионцы проигрывали и отыграться уже не пытались. В общем, последнюю треть тайма он спал. Если бы в России кто-нибудь дознался, как он непочтительно повел себя в свой первый и последний раз на легендарном стадионе, его бы побили камнями.
  Но Иван никому не рассказывал, а если и говорил, то все равно никто ему не верил. Вот и сейчас, вместо того, чтобы придумывать свои болельщицкие привязанности, он назвал целое фанатское движение, зарегистрированное и даже вполне легальное.
   Уважительно, - ответили из-за баррикады. - С кем пересекался?
   С Саней Пановым, с Игониным, - ответил Иван, который как-то раз сидел в Пулково рядом с былым питерским игроком. Тот ему даже майку подарил, правда, с другой фамилией, с игонинской.
   А нынешних кого знаешь?
   Игроков?
   Их каждый знает. Я про бригадиров говорю.
   Михаил Боярский и Евгений Орлов, - скороговоркой отозвался Ваньша. Никаких бригадиров он, естественно, не знал, да и некогда ему было в фанатских кругах обретаться. - Никого не знаю.
  С той стороны раздался смех, который смогли перекрыть только звуки стрельбы и щелчки пуль у Ваньши над головой. Он вжался в землю и скорее почувствовал, чем услышал, как в мусорном баке приоткрылся люк для сбора отходов.
   Короче, на счет три, - изрек голос, и Иван весь подобрался. Человек, с кем он разговаривал, был вполне вменяемым. Стало быть, другие, с кем они перестреливались - могли таковыми и не быть. И эти другие видели, что незнакомец, вероятнее - связной, имеет только одну возможность забраться к своим коллегам. Получить пулю в задницу совсем не хотелось. Но выбора особо не было. Здесь належаться он всегда успеет. Может быть, даже в виде трупа.
   Шесть, пять, три! - закричал голос из бака, и Иван в лучших традициях человека-кошки взмыл в открывшийся зев. Он не успел удивиться, куда же делась цифра "четыре", потому как прямо над головой грянул дружный залп. Чья-то сильная рука вцепилась в его холку, и Ваньша, ударяясь локтями, коленями и винтовкой о края люка, был затащен внутрь.
  Выбрался из мусорного бака он уже самостоятельно. Напоминаний, чтоб пригнуться, двигаться внутрь не последовало. Но Ваньша в них и не нуждался. Он щелкнул предохранителем и пристроился рядом со стреляющим из винтовки Мосина парнем. Тот в его сторону даже ухом не повел. Некогда ему было. На баррикаду пыталась накатить целая волна людей, одетых в серый городской камуфляж. Они палили из своих укороченных автоматов и пытались приблизиться, ловко маневрируя по улице, пропадая в проемах окон и выбитых дверей.
  Иван выцелил одного и, нажав на курок, заставил того споткнуться, взмахнуть руками и завалиться наземь.
   Ты чего? - зашипел сосед. - Спугнешь! Рядом бей и как можно реже. Понял?
  Иван закивал головой, хотя не понял вообще-то ничего.
  Камуфлированные парни тем временем подбирались все ближе и ближе. Защитники баррикады отвечали вялым и неметким огнем. Ваньша вообще прекратил стрелять, недоумевая. Он вполне серьезно подумывал, как бы отсюда удрать, чтоб, по крайней мере, не попасть в руки атакующих. Но тут раздалась короткая команда: "Ходу!", и народ хлынул в разные стороны от своего огневого рубежа. Некоторые завалились прямо под контейнеры и быстрыми движениями засыпали себя мусором, некоторые попрыгали в выгородки к зарешеченным подвальным оконцам. Каждый выбрал себе место, словно при игре в прятки. А Ивану такого укрытия не находилось. Тогда он просто побежал к единственной видимой ему двери с какой-то вывеской. Добраться до нее, однако, было не суждено. Не потому, что нужно было преодолеть еще девять ступенек до входа, и не потому, что она открывалась наружу, или была заперта, а потому что в него начали стрелять. Ваньша не был настроен опять проверять крепость своего бронежилета, поэтому бросился через перила, которые успел достичь, под крыльцо. Мигом развернувшись дулом наружу, он не мог как следует разглядеть нападавших, потому что монументальная урна закрывала обзор. Стало быть, и его видно с трудом.
  Но это было неважно. Нападающих было достаточно много, и они по какой-то причине сосредоточили все свое внимание именно на нем. Может быть, потому что перепутали с каким-нибудь злоумышленником, а может, потому что успели только его и заметить. Урна кололась мелкими крошками цемента, принимая на себя все огневую мощь, Иван даже не мог сделать в ответ ни одного выстрела. Получить в голову какой-нибудь дурной рикошет - дело нескольких секунд, сохранить жизнь можно было только выходом в плен. Однако в живых оставлять его, судя по всему, никто не собирался. Как же он не расслышал стрельбу и вылез под выстрелы! Чувство досады преобладало над всеми остальными: страха перед смертью, обиды на бросивших его парней, жалости к полумертвому Шурику, долга перед близкими.
  Но к большому удивлению ситуация изменилась в одну секунду. Вновь восстали из своих убежищ бойцы, произвели по одному выстрелу и бросились врукопашную. Бились они жестко, понятие "плена" было забыто. Люди в маскхалатах были искуснее, но их после внезапной контратаки осталось едва ли половина. И из этих пятерых только двое выглядели здоровыми и бодрыми. Но и эта парочка способна была нанести максимальный урон. Никто не пытался уступить. Парни в гражданской одежде бились прикладами своих винтовок и даже примкнутыми штыками. Они не упражнялись в ловкости, выказывая навыки уличных драк, безжалостных и скоротечных. Противостояли им отлично тренированные бойцы, способные элегантно и долго махать руками и ногами. Казалось, что мастерство должно победить, даже несмотря на то, что численное преимущество было не в их пользу, но главное-то в драке - сила воли, а не сила тела.
  Сбитый с ног пинком ноги в голову, получивший в грудь сокрушительный удар локтем, парень в черной куртке с надписью "Dead end" во всю спину должен был лишиться всяких чувств и желания сопротивляться, чтобы принять в живот лезвие боевого ножа, но он не позволил себе этого сделать. С неистовым хрипом он извернулся совсем невозможным образом и впечатал-таки обрезок трубы в шею своего убийцы. Оба остались лежать на асфальте, один - с легкой улыбкой на губах, другой - с гримасой страха.
  Иван видел это как в замедленном действии, его тело самостоятельно навело винтовку на очень рослого, похожего на раскормленного до гигантских размеров ребенка, спецназовца и нажало курок. Правая половина зверской рожи "ребенка" разлетелась брызгами и кусочками. И в тот же момент все кончилось. Парни в гражданской одежде с бешеными глазами, окровавленные и хрипящие, добили прикладами лежащих и стонущих специалистов, похватали их автоматы и бросились к покинутой баррикаде.
  Через несколько секунд раздались уже не скупые, и, судя по крикам с той стороны, меткие очереди.
  Иван, ошалело глядящий на трупы вокруг себя, спросил в никуда:
   Что это было?
   Это война, брат, - ответил ему спокойный голос из-за спины. - Или ты считаешь как-то иначе?
  Произнесший эти слова оказался высоким парнем со светлой бородой, обширной лысиной и насмешливым взглядом голубых глаз. Иван никак не считал, тот, видимо, догадался об этом и протянул руку.
   Андрей. Теперь ультрас. Раньше рядовой питерский болельщик с двадцатипятилетним стажем, - представился он. - Зенит - чемпион.
   По метанию кирпичом, - пожал руку Иван, все еще под тягостным впечатлением от последствий бойни, и тоже назвал себя.
  По стечению обстоятельств в день "Хе" менты забрали товарищей Андрея под вполне благовидным предлогом: проверка документов. А у них были некие совместные дела в подготовке очередной игры своей команды. Теперь просто так болеть было нельзя, должны были соблюдаться ряд формальностей: плакаты - на цензуру и корректировку, речевки - на согласование и прочее, прочее.
  Менты никого без затей не берут. Или они денег хотят, или поступил заказ на человечка. Попробуй заикнуться о некой конституции, да о том, что носить документы с собой не входит в перечень обязанностей взаимоотношений "государство - гражданин", получишь в свое говорящее устройство от тупого красномордого деревенского сержанта, таким вот образом добывающего себе постоянную прописку в городе.
  Парней забрали в прошлой жизни, в этой - оставшиеся в живых коллеги-болельщики пошли выручать. Собралось их всего-навсего человек сорок. Вполне достаточно, чтобы милицейский начальник выслушал и объяснил суть претензий. Да, в принципе, и так все было ясно. Их заказали "зверьки", проплатили и проследили за выполнением. Теперь наших надо было выручать.
  А выручать-то было уже некого. Нет, вообще-то товарищи никуда не делись, но вот состояние их сделалось плачевным: избитые до посинения, неспособные самостоятельно передвигаться. Самые главные граждане страны, словно, с цепи сорвались. Тогда пришлось взять у Адмиралтейского объединения из сарая одного из "черных" копателей весь арсенал, что имелся: винтовки и патроны к ним. Все товарищи уже слышали, что устроили правоохранительные органы на "Зимнем стадионе" (Иван, конечно, не был в курсе, но и знать не хотел. Во-первых, потому что большая часть из такого рода слухов - вранье. Во-вторых - провокация, нацеленная на получение политического авторитета одними негодяями и умаление оного другими).
  В общем, Андрей сотоварищи захватили этот небольшой опорный пункт охраны общественного порядка, где тусовались беспризорные участковые и строили планы постовые патрульной службы. Здесь даже камер, как таковых, не было. Сидели за решеткой горемыки в ожидание решения начальства: то ли дальше отправлять, то ли домой выпускать. Стало быть, и оружейной комнаты не имелось.
  Это было самым досадным, потому как никто просто так расходиться по домам не собирался.
   Это мой город, - говорил Андрей. - Я здесь родился, вырос, здесь и умру. Те, кто меня поддерживают, остались со мной. Будем биться. Это же счастье - умереть за Родину.
  Стрельба постепенно стихла. Подтянулись другие бойцы. Сначала они деловито освободили трупы в пятнистых одеждах от всего оружия и боеприпасов, разгрузок и бронежилетов. Потом одного за другим выволокли тела в окно ближайшего здания.
   Таким вот образом мы пополняем свой боезапас, - объяснил Андрей. - Эти спецы прут, как танки, уверенные в своей неуязвимости. Мы доказываем обратное. Ты уж прости, что не предупредили. Заманим гадов внутрь, а потом уничтожаем. Теперь мы готовы повоевать немного подольше.
   А как же эти жертвы среди вас самих? - Иван указал на троих погибших и двух раненных.
   Ты можешь предложить другой способ поиска вооружения? - вопрос Андрея носил чисто риторический характер. - Мы здесь воюем в комфортных условиях. Вода есть, артобстрелов нет. Трупы не разлагаются: сбросим с окон на ту сторону, в овражек - "мешки" их за полдня переработают. В правоте своего дела мы уверены. У них, оборотней, дефицит специалистов. Как это ни странно звучит, но ни подрывников, ни снайперов, ни каких еще образованных ребят нет. Мяса и обычных тупых держиморд - пожалуйста. Поэтому некоторый паритет, однако, мы учимся, они - нет, не барское это дело. За спиной у нас - никого, о ком бы душа болела. Надежды, правда, тоже ни на кого. Но появляются новые люди, встают плечом к плечу. Бьются вместе. Правда, приходится за всеми вновь прибывшими приглядывать. Зашлют к нам диверсанта - плохо будет всем.
   Не, не, парни, - поднял Иван обе руки, будто сдаваясь. - Я просто мимо шел. С вами воевать тут не могу - у меня на руках раненный товарищ. Я не диверсант. Мне врача надо найти.
   А нет ли у тебя, друг сердешный, не шпион и не диверсант, что-нибудь поесть? С продовольствием у нас пока сложилось не очень хорошо. Решаем, конечно, этот вопрос, но слишком много приходится отвлекаться. Оборотни лезут, словно здесь медом намазано.
   А как же им не лезть, - хмыкнул Иван. - Если вы их гнездо разворошили. Они теперь не успокоятся, пока вас всех до одного не перестреляют.
  Он достал из своего рюкзака стародавнюю, еще с первого дня, бутылку коньяку и скудный сухой паек. Андрей воодушевился, свистнул людей и сдал весь продуктовый набор в общий стратегический запас. Все, кроме алкоголя. Разлил по пластиковым стаканчикам и обвел рукой - берите, товарищи. Кто-то выпил, кто-то отказался, что было для Ивана удивительно. Как-то не вязался облик футбольного фаната с трезвой нормой жизни.
  - Мы с парнями тут делились впечатлениями и пришли к соглашению. Наше отличие от тех, кто на нас нападает, совсем мизерное: они убивают, и мы убиваем всеми доступными способами. Но отличие все же есть. В 41 году цивилизованные немцы в первый же день войны применили "живой щит" из раненных, женщин и детей. В девяностых нецивилизованные чурки сделали то же самое, захватив больницу. Совсем недавно и менты отличились, поставив "живой щит" из гражданских людей в машинах около Москвы. Кажется, что это неестественно и ненормально, претит человеческой сути. Но этим занимаются люди, которые ходят рядом, питаются той же едой, учились в тех же школах, и они - такие же, как мы. Но мы - не такие, как они. У них человеческие чувства подменились чужими приказами, чужой ответственностью и своей собственной мертвой душой. Как бы они не прикрывались масштабными "государственными" делами, но если это несет горе и унижение - так это и не люди тогда, а нелюди. Как с таким грузом можно жить-то?
  Иван ничего не ответил: уже давным-давно они с Сусловым об этом переговорили. Зачем вообще Андрей эту тему завел? Пытается оправдать свою войну с ментами? Не бывает справедливых войн. Что бы люди не совершали, а умирает каждый поодиночке, и не на кого переложить груз ответственности за содеянное.
  - Нам проще, чем безвестным парням 22 июня 1941 года в Брестской крепости. Их не смогло сломить стократное преимущество законопослушных, цивилизованных, посещающих службы в церквях граждан-фашистов. Умирая от ран, голода, жажды, они царапали на стенах последние слова "Прощай, Родина". И вряд ли они имели в виду громадную репрессивную машину поддержки господства одного класса над другим. Перед их угасающим взором были жены, дети, родители, родная природа. Это - Родина. И не что иное. Не политики, не менты, не барыги, не "выборность всех органов снизу доверху" - пошло все это в пень! Разве мы не сможем отстоять свой уголок Питера? Последний выстрел в фашистов был сделан неизвестным героем крепости спустя десять месяцев после начала войны. Вообще тогда гитлеровцы сделали два просчета, что предопределило дальнейшую полную неудачу восточной кампании, - Андрей увлекся рассуждениями. Видимо, коньяк помог окончательно сформировать доктрину их поведения. Не просто "ярость благородная", но и пример дедов и прадедов. - Первое - они начали с предательства. Почему в Брестской крепости не было ни одного командира высшего звена? Куда делся, к примеру, комполка полковник Матвеев? Не успели прибежать к своим бойцам из-за внезапной бомбежки? Лейтенант Егоров влился в ряды защитников, примчавшись из деревни Речица. Он успел, а полковники - нет. Но никто - ни комиссар Фомин, ни капитан Зубачев, ни лейтенант Акимочкин, ни майор Гаврилов, ни старший лейтенант Потапов, ни лейтенант Кижеватов, ни подросток Петя Клыпа и его брат-лейтенант Николай, ни солдаты Филь, Матевосян, Махнач не прекратили своего противостояния врагу. Потому что они бились за Родину.
  Андрей горестно вздохнул и махнул рукой. Его товарищи, рассевшись прямо на грязном, забрызганном кровью асфальте, думали каждый о своем. Никто не проронил ни слова. Поэтому Иван, чтобы хоть как-то разрядить сгущающуюся атмосферу, спросил:
   А второй?
   Что? - не понял Андрей.
   Ну, ты сказал, что было два просчета. Как насчет второго?
   А, - он даже усмехнулся. - Немцы пошли на полное уничтожение наших. Они забыли пословицу, одинаковую во всех станах: "Загнанная в угол мышь сражается отчаянно". Взять крепость они не могли почти полтора месяца, да и нужно ли было это? Чтобы не было бессмысленных жертв всегда должна оставаться дорога для отступления. И в древние века так было, все полководцы прекрасно об этом знают: нельзя отрезать врага от всех путей спасения. Обороняющиеся всегда сражаются гораздо яростней, чем нападающие. В итоге здесь у фашистов за неделю боев потери составили пять процентов от всех потерь по всем фронтам, да еще лишились дорогущей бомбы весов 1800 килограммов. Вот тебе и блицкриг.
   Позволь, Андрей, я так понимаю, у вас этот единственный путь вон отсюда все-таки имеется? - спросил Иван, стараясь, чтобы никоим образом не задеть патриотический настрой.
   Да, - просто ответил тот. - И даже врач есть, который поможет твоему товарищу. Знакомься - Илюха Герчин. Сосед по дому Михаила Бирюкова, наш до мозга костей, хирург от Бога.
   25. Шура и Бен находят выход.
  Дикие твари из дикого леса огонь недолюбливали, да вообще, просто боялись. Похожие на огромных бабуинов существа не были исключением. Распускающиеся между ними бутоны пламени, мгновенно растекающиеся в целые лужи огня, вызвали сначала замешательство, а потом некое подобие паники: они начали метаться по сторонам, натыкаясь друг на друга. А когда загорелся самый невезучий мутант, получивший бутылкой по башке от Гоши, то его соплеменники не бросились к нему тушить подручными средствами, а попятились и, давя лампы ночного освещения, ускакали кто куда.
   Кажись, отбились, - облегченно выдохнул воздух Шура.
   Я бы не был столь категоричен, - ответил Гоша. - Не уйдут они никуда. Память у них короткая, подождут несколько часов, успокоятся - и опять полезут.
  Да, звери никуда не делись, она просто немного отодвинулась от людей. Сидят сейчас впотьмах и строят коварные планы. Хорошо, что они пока не догадались в двери и окна ломиться. Казалось бы, чего проще - приложился плечом или башкой - и уже внутри. Но бабуины вели себя в этом плане очень сдержанно, будто это табу, или из камня. Не бьются же они, право слово, о различные скальные массивы и памятники Церетели!
  Едва прогорели тряпки, раздался условный клекот и в поле зрения выступили твари. Они были все такими же невозмутимыми, но какими-то одухотворенными, что ли. Это от того, что цель у них, вероятно, обнаружилась. Или воображение у парней разыгралось. Никто из троицы не разговаривал, памятуя о тонком музыкальном слухе четвероногих друзей.
  Бен сделал страшное лицо, взял автомат, минут десять целился, потом спустил курок. Пуля угодила в голову ближайшего примата, но его собратья даже ухом не повели. Раненный, но, отнюдь не убитый, монстр потряс головой и ушел куда-то из поля зрения, держась за голову, как некоторые человеческие индивиды с похмелья. Остальные твари тоже неторопливо и величественно сдвинулись за пределы светового круга. Звук выстрела их не напугал. Может быть, следовало дать обет молчания, выждать месяц-другой, пока обезьяны не уйдут в поисках лучшей доли, а уж потом идти на все четыре стороны.
  Стиллер настолько раздосадовался своим неудачным точным выстрелом, что нахмурился и залег прямо на полу, подстелив под тело кучу пустых стиранных картофельных мешков. Через несколько минут он уже спал сном праведника. Гоша залез на чердак и там клацал затвором. Шура сидел на полу и смотрел перед собой. Должен же быть какой-то выход, просто надо до него додуматься!
  Он думал и думал, но звук передергиваемого затвора мешал сосредоточиться. Суслов даже сердиться начал на Гошу, чего это он себе позволяет играться с боевым оружием! Но что-то показалось ему странным.
  Может быть то, что туловище бабуина с отстреленной головой, которое в ходе боя вывалилось наружу из окна, вновь оказалось в этом самом окне, выходящем к лесу. Или то, что раздражающие его звуки раздавались вовсе не сверху, куда забрался их товарищ, а где-то поблизости.
  Черт! Шура вздрогнул всем телом и с трудом подавил в себе желание закричать вслух: в оконном проеме рядом с постаментом с пулеметом действительно торчала невредимая башка лесной обезьяны. Она не просто торчала, она крутила своей головой и пыталась пролезть внутрь, издавая время от времени клацающие звуки, но не затвором, а челюстями. От усилий, наверно, пропихивая свои плечища в узкий для нее лаз. Маленькие красные глаза злобно смотрели по сторонам, с огромных клыков капала слюна, и ими же бабуин клацал.
  Зрелище влезающего монстра достойно того, чтобы им любоваться и любоваться. Но тогда появлялся определенный шанс, что рано или поздно эта тварь просунет не только голову и плечи, но и свои гигантские ручища. Ими она порвет застывшего в ужасе Шуру, дотянется до валяющегося на полу Бена и, вдобавок, втащит себя внутрь.
  Суслов, с трудом преодолевая ступор, взял двустволку и прицелился в середину широкого обезьяньего лба. Та, строго и свирепо, как учительница на взбунтовавшегося ученика в кабинете директора, посмотрела на человека и заклацала челюстями еще энергичнее. Ничего хорошего, типа любви и тепла, Шура в его глазах не увидел и спустил курок.
  Выстрел всколыхнул тишину замкнутого пространства и эхом заметался между стен. Но перед самим выстрелом Суслов краем глаза увидел, что сверху за его действиями внимательно наблюдает Гоша. Что-то было неприятного в его взгляде. Так смотрят убогие состраданием люди на смертельно больного человека.
  Бен пушинкой слетел со своего места, схватил железный лом и с размаху вонзил его в спину обмякшей твари. Пока Шура соображал, что бы это значило, прилетел с кувалдой Гоша и с нескольких ударов по железяке пробил обезьянье туловище насквозь. Как выяснилось через пару секунд, это было проделано весьма своевременно. С той, уличной, стороны сарая соратники монстра принялись втаскивать своего мертвого собрата обратно. И вытащили бы, если б не лом, заклинившийся намертво в оконном проеме. Теперь они могли делать с задней половиной тела что угодно, доступ к людям в этом месте оказался перекрыт.
  Но и сектор обстрела примыкающей к лесу части закрылся. Пробравшиеся бабуины могли теперь вполне спокойно ворваться через дверь и верхнее окно. Но они почему-то этим воспользоваться упорно не желали. Даже в дверь, приличия ради, не постучали ни разу.
  Между тем дело упорно близилось к рассвету, и вскоре группа обезьян, позевывая и почесываясь, направилась к лесу. Об этом жестами доложил американец, рискнувший приоткрыть входную дверь и оглядеться. Никто из них так до сих пор и не обмолвился словом. Не хотелось привлекать лишнее внимание чутких тварей.
  Когда совсем рассвело, все трое вышли на улицу. Монстров видно не было, спать наверно, ушли в кусты, негодяи. И даже трупы павших сородичей уволокли, оставив одного, самого любопытного, заклинившегося в окне.
   Ну и что будем делать? - спросил Гоша, и остальные парни испуганно на него посмотрели, а потом уставились в лес. Однако то ли обезьяны завесили уши, то ли при дневном свете они не работали - никто не заклекотал и не прибежал на разборку.
   Да, ситуация вырисовывается неприятная, - сказал Шура.
   Конец света, иного и быть не может, - добавил Бен, а Суслов перевел.
   Вы что же, думаете это Армагеддон? - презрительно фыркнул Гоша.
  Ему никто не ответил, все напряженно вглядывались на опушку.
   Какая чушь! - Гоша повысил голос, заставив парней поморщиться. - Необычное явление природы - не более того. Все можно объяснить, только больше информации необходимо.
   И где ты ее добудешь, эту информацию, кроме, как сам не увидишь? - спросил Шура. - Или уже можешь как-то объяснить происходящее?
   Объяснить не могу, - с улыбочкой ответил Гоша. - Пока. Но вот вопросы задавать - пожалуйста. Вот ответь мне, раз такое дело: где Антихрист? Или он в подполье, чтоб никто не узнал? Тогда какой смысл в таком Антихристе? А где Енох и Илья, что должны появиться перед последней битвой света и тьмы? Или этими пророками стали вы, американец и русский?
   Я не русский, - ответил Шура.
   Да неважно, - не переставая улыбаться, махнул рукой Гоша. Суслова начала раздражать эта ухмылка, и он отвернулся. - Вообще, не кажется, что слишком много спасшихся развелось? Во времена Ноя - всего восемь человек. А теперь - тысячи, если не миллионы. И что - все праведники? Все заслужили спасение? Божий промысел? Какого Бога? Саваофа, или Иалдаваофа? Ты еще про число Зверя скажи.
  Он снова презрительно фыркнул.
   Три шестерки. По шестерке на сторону света, - опять губы растянуты в презрительной гримасе.
   А что в четвертой стороне? - спросил Шура. Его начала заводить манера общения соотечественника. Еще немного поговорить - и можно в драку лезть с кулаками. Пусть бабуины придут и любуются. - Или не в счет?
   Не в счет, - согласился Гоша. - Шесть, да будет тебе известно, число совершенства. Что умножай три первых составляющих его, что складывай их - все равно получится одно и то же. А в четвертой стороне света - Бог. Или, иначе говоря, ты сам, потому что человек и есть Бог. Ты окружен простыми волшебными числами, но отнюдь не примитивными. Все гениальное, если помнишь, просто. Поэтому вокруг тебя расположена уникальность, но никак не ты сам.
   И что это означает? - Суслов не понял пикировку с шестерками.
   А ты подумай на досуге, может быть, придет в голову что-нибудь. Когда число Зверя задавит тебя - тогда и придет Конец Света. А пока все это просто ерунда.
   Бен не стал вслушиваться в слова незнакомого языка, а пошел заниматься полезным на его взгляд делом: растаскивать по окрестностям усадьбы дрова в кучки. К ночному приходу обезьян они будут гореть и не позволят бабуинам хозяйничать пососедству. К тому же парни, общающиеся между собой, перешли на более высокие тона в голосе. Перед тем, как они начнут кричать и бить друг друга по лицам, сделается ясно, насколько неприятно днем для тварей слышать звуки человеческого голоса.
   Выберусь отсюда, пойду в город, найду себе девчоночку с фигуркой. Молоденькую. Воспитаю, научу, как к жизни относиться. Может быть, свадебку потом сыграем, - понизил голос Гоша.
   А нас-то с Беном пригласишь? Мы ведь тоже в этом случае должны выбраться. Посмотрим на фигурку, свадебку, а заодно и девчоночку.
   Не знаю, не знаю, - отведя взгляд, сказал Гоша. И было непонятно, в чем он сомневался: то ли в приглашении на "свадебку", то ли в способности Шуры и Бена выбраться.
   Ладно, пойду я лучше нашему американскому другу помогу готовить дрова для будущих "пионэрских" костров, - махнул рукой Суслов. Состоявшийся разговор очень не понравился ему и вызвал, почему-то, чувство некой гадливости. Словно услышал нечто постыдное от уважаемого человека.
  Когда они расположились на обед из оскудевающих хозяйских запасов, откуда-то со стороны леса послышался нехороший крик. Так мог орать только человек, чего-то смертельно испугавшись. Например, Никита Михалков, увидевший приближающуюся собаку Баскервиллей в фильме Масленникова. Вслед за криком на поляну, метрах в ста с лишним от них, выскочили два человека. Один был достаточно высоким с неопрятно всклокоченными редкими вьющимися волосами и глазами навыкате, другой - с пистолетом в руке, но не в милицейской форме. Они чесали по выкошенной траве в сторону дороги, но, увидев строения, резко изменили маршрут. Кричал высокий человек очень знакомым неприятным гнусавым голосом. Руки у него были связаны за спиной, но он несся гигантскими шагами. Его спутник едва успевал за ним, постоянно оглядываясь назад.
   Черт, да это же...
  Шура не договорил и помчался в сарай за пулеметом Дегтярева. Гоша остался на месте, сощурив, скорее по привычке, свои глаза. А Бен Стиллер замахал руками и завопил на английском, чтоб люди бежали к ним.
  Приглашения им не требовалось. Они бежали, как спринтеры, но все равно, когда Шура с оружием в обнимку вернулся обратно, все было кончено. Огромный бабуин легко догнал беглецов, одним взмахом лапы сбил на землю вооруженного человека, другим - оторвал голову зашедшемуся в крике второму бегуну. Вопль оборвался, будто его и не было. Суслов стрелять не решился: патроны нужно было беречь, да и помочь уже было некому. Другие бабуины не набежали, стало быть, сторожевой примат выполнил свою миссию.
  Он схватил за ноги поверженные тела людей и поволок их в сторону дороги, пиная перед собой, как футбольный мяч, голову с неопрятными волосами.
   Зайка моя, - прошептал Шура и, вдруг, заметил, что Гоши рядом нет, а он идет по направлению к месту трагедии. И не просто идет, а еще и кричит обезьяне какие-то слова, полностью лишенные смысла:
   Еще приходите!
  Однако бабуин, волочащий свои добычи, даже ухом не повел: пер себе, как танк, и ни на что не откликался. Гоша дошел до окровавленной травы, поднял теперь ничейный пистолет, засунул его под ремень своих джинсов неизвестной вьетнамской фирмы, и пошел обратно.
   Ты чего это - с ума сошел? - на двух языках спросили Бен и Шура.
   Не оставлять же пистолетик, - пожал плечами Гоша и продолжил грызть кусок бекона с хлебом, отложенный на время. Его спокойствие не казалось напускным. Можно было подумать, что он для себя сделал какой-то важный вывод.
  Выбраться отсюда можно было, только уничтожив самых тупых бабуинов. К такому выводу пришли за трапезой. А так как степень сообразительности зверей была определена приблизительно, то убить надо было всех. Решили заняться этим делом сегодня же ночью.
  - Жаль, что количество тварей не подсчитали, когда те танцевали у огней, - посокрушался Шура.
  На что Бен глубокомысленно изрек, когда Суслов повторил свое сожаление на английском:
   Восемнадцать. Их было восемнадцать. Теперь семнадцать. Я-то считал, а не восторгался изысканностью и плавностью движений. Многовато на наши боеприпасы. Надо больше зажигательных бутылок подготовить.
   Ну, что же, это мы можем, - сказал Гоша, как показалось Суслову, вполне равнодушно. - Бензин и бутылки пока не перевелись. Жалко только, что нельзя топливо по прямому назначению использовать. Вообще-то, думаю, и это дело поправимое. Бензин-то был приготовлен по нашим традиционным технологиям.
   А что, теперь для того, чтобы распыленное горючее воспламенялось по всему объему цилиндра, нужно технологии менять? - удивился Шура.
   Зачем технологии? - опять скривил губы в подобие улыбки Гоша. - Надо всего лишь провести повторную переработку. Новый крекинг, так сказать. Условия-то внешние изменились, хотим мы этого, или не хотим! Раз бензин, положим, продолжает успешно гореть, то вполне вероятно, что при производстве его с новыми начальными параметрами, он возвратит себе способность моментального взрывоподобного воспламенения.
  Шура задумался. Действительно, очень простая мысль, еще более простой способ проверки при наличие элементарного оборудования для крекинга. Вот только странно, что никому до сих пор в голову не пришла. Даже ему самому, мнящему себя старшим механиком.
   Ты это знал? - спросил он Гошу.
   Только что придумал, - ответил тот. - Я же все-таки школу с золотой медалью закончил, да еще учителем физики столько лет проработал! До сих пор ни одна ученая морда не может объяснить, что же такое нефть, откуда она взялась и зачем. То ли частичная атмосфера Венеры, когда планеты столкнулись тысячелетия назад, то ли энергетические хранилища "Чужих", то ли просто кровь Бога. Поэтому шансы вновь запустить двигатели внутреннего сгорания есть у всех. Только подумать надо. Видишь, голова не только этими вашими обезьянами занята.
   Ну, положим, бабуинов к нам ты сам привел. Но как ты догадался? - Шура заволновался. Подтверждение этой вскользь упомянутой теории сулило вновь обретение маневренности и скорости. - У тебя машина-то есть?
   Права есть, машины - нету. За ней уход нужен, с поганой инспекцией за всякие техосмотры, нарушения, регистрации биться. У меня на это никаких нервов не хватит. Да и равнодушен я к автомобилям. Вот была как-то у моего приятеля машина. Подвозил меня, когда надо, все удивлялся, что я в марках не разбираюсь. Едем разок, он печальный такой. Говорит, ремонт у него где-то в ходовой назревает серьезный, денег много должно уйти. А у меня бутылка пива нечаянно упала - я тогда пиво пил и по сторонам смотрел на девчоночек. Я ему и говорю: "Что за глупые у тебя проблемы, у меня вот пиво едва не разлилось - вот это проблема!" Вот и весь сказ.
   Ну и что, не высадил он тебя? - спросил Шура. Он бы лично так и поступил, и в знак солидарности с неведомым водителем поинтересовался. - Что за машина-то была?
   Да какая-то коричневая. А меня не высадил - мы же все-таки друзья. Были когда-то. Да и не за что, - Гоша говорил, будто вспоминал про давно удравшую в лес собаку: хорошо было ее держать у дома, чтобы лаем нехороших людей отпугивала. Убежала - ну и пес с ней, зато кормить не надо.
   Друг-то сейчас потерялся?
   Нет, еще в прошлые времена, - пожал он плечами. - Я переехал в другой город, сменил номер телефона, он и звонить перестал. Загордился чего-то. Семья у него, работа какая-то.
   Так, может, просто номер твой не знал, вот и не звонил?
   Может быть, и так. Ну да неважно.
  Действительно, важно сейчас было совсем другое.
  Едва начало смеркаться, они запалили костры и двинулись обратно в свою крепость. Им в спину донесся далекий клекот, и на арене появились бабуины. Пока было не очень темно, они подобрались ближе, на ходу потягиваясь и зевая. Выспались, гады, закусили двумя человечками, теперь пришли добывать еще троих.
  Подобраться к сараю они могли только по проходу, оставленному специально без огня. Иначе зажигательными бутылками можно было кидаться до посинения, поджигая траву, землю - все, что угодно, только не настырных хищников.
  Гоша вызвался выступить в роли приманки. Взял на всякий случай заряженное ружье и, выйдя на улицу, призывно прошептал на улице несколько фраз, не расслышанных другими людьми. Зато обезьянам они явно не понравились. Как бы ни был Гоша готов к бегству под защиту стен сарая, а бабуины были все равно стремительнее. Непостижимым образом один из них, вдруг, обрисовался в прицельной близости, и парни с чердака метнули свои подожженные бутылки. Очень хотелось попасть, еще больше - чтобы бутылки самым надлежащим образом разбились о тело твари.
  Один "коктейль Молотова" лопнул еще в воздухе и окатил обезьяну с головы до ног горящей жидкостью. Другой ударился в ее спину и тоже взорвался огненными брызгами. Бабуин заплясал, махая руками, но не издавая ни единого звука, даже своего клекота. Тут же грохнул выстрел. Это Гоша выпалил от самой двери, потому что другая обезьяна обогнула своего незадачливого товарища и нацелилась в один прыжок разобраться с ближайшим двуногим обидчиком. Сразу же застрочил пулемет, пытаясь приостановить поток монстров, торопящихся на помощь своим. Это Шура не мог удержаться, чтобы не пострелять. А Бен хладнокровно бросался бутылками.
  Время снова начало течь по непонятным правилам, то замирая, то убыстряясь.
  Костры вполне предсказуемо рассыпались и обещали в ближайшем будущем превратиться в горки пепла и углей. Снова бабахнуло ружье Гоши. Показалось, даже, что в самом сарае. Но проверять было некогда. Бабуины боялись языков пламени, но на все остальное плевали и настроений своих менять не собирались. По подсчетам Бена их оставалось порядка десяти особей, но и одной вполне хватило бы, чтобы потушить очаг человеческой цивилизации на этом хуторе.
  Вдруг, раздался еще один ружейный выстрел, будто бы даже издалека, и на поляну, в самую гущу тварей рухнул ни много, ни мало, воздушный шар. Упал он достаточно жестко, но не настолько, чтобы переломать в щепки подвесную корзину и тех, кто был внутри.
  А внутри были не обезьяны. Два человека вывалились от удара и покатились по траве. Шура примерно знал, что должно было сейчас случиться и, подхватив пулемет, бросился на помощь. За ним, неся в двух руках зажженные бутылки с зажигательной смесью, помчался Бен. Они перепрыгнули через тело монстра, которое почему-то лежало в открытых дверях сарая, выбежали на оперативный простор и вступили в ближний бой, насколько им это удалось.
  Шура, трясясь от отдачи, короткой очередью в голову завалил наземь ближайшую обезьяну, а Бен, будто шампанское в борт нового парохода, разбил одну из своих бутылок в бабуина, разворачивающегося в сторону поступившей новой пищи, как тот считал.
  Люди их заметили. Один из них, высокий парень с пистолетом в руке, выпустил всю обойму в приближающуюся тварь. Вторым человеком оказалась девушка, которая вместо того, чтобы подниматься на ноги и бежать, искала руками что-то в траве.
  В принципе, они были обречены. Да и Шура с Беном - тоже. Только Гоша крутил педалями по проселку, на всей доступной ему скорости удаляясь от места битвы и надеясь, что жертв обезьянам хватит, чтобы отвлечься от еще одного человека. Не должны уметь считать примитивные тупые бабуины!
   26. Тяготы военной жизни.
  Илья, представленный Андреем, скромно покашлял в кулак. Это был светловолосый мужчина средних лет, не худой, не толстый, под метр восемьдесят пять со спокойным взглядом серых глаз. Пожалуй, выражение его глаз было слишком даже спокойное, почти ленивое. Если бы Иван теперь не знал, что он - врач, то, пожалуй, расценил бы это, как признак равнодушия. Практикующие врачи - очень циничный народ, их нельзя удивить, а также испугать. Слово "смерть" для них - просто издержка профессии.
   А как же вы обойдетесь без лекаря? - тихо, чтобы, по возможности, слышало как можно меньше людей, спросил Иван. - С вашей-то насыщенной жизнью?
   Денек перекантуемся как-нибудь, - пожал плечами Андрей. - Все равно за медикаментами ему надо идти. Да обещал помощь привлечь. Илья - человек ответственный, прошел так называемое "поздравительное" новогоднее наступление на неуловимого Джо. Так что ничего, выстоим.
  Уже давным-давно при министре обороны Грачеве устроили в канун Нового года взятие враждебного вражеского Грозного. Хотели ко Дню рождения министра подарок устроить. 1995. Веха, когда были расстреляны и сожжены люди в погонах российской армии, вынужденные выполнять приказ, явственно отдающий кретинизмом. Это - если по умению воевать. И очень изящный, если рассматривать с точки зрения предпринимателей: а как иначе можно списать в утиль куда-то подевавшуюся со времен вывода войск из бывших соцстран высококлассную военную технику?
  Выбираться с этого "укрепрайона" оказалось действительно несложно. Залезли со двора по пожарной лестнице на крышу и пошли себе в нужном направлении. Маршрут, конечно, выбирал доктор. Он, в отличие от диггера, на громыхающих железом скатах чувствовал себя вполне комфортно.
   И что, враги не пытаются таким же образом к вам пробраться? - спросил Иван у врача, когда они только вылезли наверх.
   Но ведь они не имеют штанишек с пропеллером, чтоб с крыши слетать, - ответил Илья. Голос у него был такой же спокойный, глуховатый. - По лестнице полезут, мы их одного за другим вниз спустим без всяких лифтов. Да и эту крышу наши парни постоянно пасут. Иначе как бы мы двинулись в путь без проверки? Организация у ментов есть, сила - тоже. Вот дисциплины - уже нету. Они вроде все вместе, но каждый старается урвать для себя. Как в стае. Да так всегда и было: прокуратура недолюбливала простых ментов, те - гибэдэдэшников, они, в свою очередь - каких-нибудь омоновцев, последние зуб точили на транспортные подразделения. И так по кругу. А все вместе нас ненавидели. Между собой они договориться могли, но вот с народом - достоинство не позволяло.
  На некоторых особенно нацеленных на землю участках крыши явственно проступали следы когтей. Иван сразу же вспомнил, как здоровая кошка уволокла с собою тело одного негодяя на самый верх здания.
   Илья, а звери вас еще не атаковали? - поинтересовался он.
   Да знаешь - нет, если ты не имеешь ввиду одну этническую общность людей. Или нас много, или шумим, но пока обходилось. Только парни пару раз ночью видели горящие безумным красным цветом глаза, да смутные силуэты, - поделился врач. - Понимаю, скоро придет время, когда начнут нападать не только "мешки". Что же - дело житейское, будем и с ними бороться.
  Панорама, доступная взору, нисколько не изменилась. Запустение и зловещая пустота, свойственная покинутым домам, как-то не ощущалась. Хоть не лежали на крышах голые красавицы, условно уединяющиеся для получения загара всем своим красивым телом, не шевелились занавески в окнах, не торчали в проемах мужики в майках с папиросами в зубах, но дома не пустовали. Где-то в них была жизнь. Скромная и испуганная, но все-таки человеческая.
  Когда-то через несколько лет после развала Союза довелось быть Ивану в городе Палдиски. Уже прибалтийские ксенофобы тешили свою убогую душу, устраивая марши реабилитированных эсэсовцев, уже самовольно вывел свой парусник из порта Таллинн капитан "Крузенштерна" и добрался невредимый до Калининграда, уже пропали из продажи "Вана Таллинн" и "Рижский бальзам", уже выдавили весь военный флот с их баз. Уехали офицеры и их семьи, а дома остались. Приличные дома в три и четыре этажа, с вполне целыми оконными стеклами и полуприкрытыми дверьми подъездов тоже не выглядели разоренными, либо убогими. Они выглядели по-настоящему мертвыми, потому что в них не было людей. Может быть, правительство страны запретило занимать былые жилища "оккупантов", по крайней мере, на каждом из них чья-то рука неряшливо вывела именно это слово, причем в двуязычном варианте. Может быть, иная причина. Но рядом хотелось плакать. Такие чувства, такую тоску излучали эти умирающие строения.
  Также и в Африке, где захваченные ангольскими, либо юаровскими, или нигерийскими неграми комфортабельные дома приходят в негодность, хотя продолжают стоять, и во многих квартирах жгут костры некогда самые "угнетаемые" народы, а в подъездах предпочитают давить из себя навоз, и бросать мусор через разбитое окно на балкон, или лоджию. И здесь, если довелось проехать поблизости в машине с решетками на окнах и вооруженными "охранниками", тоже слезы наворачиваются.
  А в Питере - нет. Жив город, построенный на костях ливов, живы дома, а значит - жива Надежда. А это уже позволяет жить людям.
   Слушай, Илья, - снова обратился к своему спутнику Иван. - Это может показаться нескромно. Но вот такое дело: как вы с вашими погибшими товарищами обходитесь?
   Не подумай о нас превратно, Ваня. "Мешкам" они не достаются. Хороним во дворе под брусчаткой. Как в свое время в Кентерберийском соборе, если мне не изменяет память, в вертикальном положении. Может быть, и не в соборе, и не в Кентерберийском, но где-то в Великобритании. Стоят наши павшие герои под землей и над головой у каждого могильный камень с надписью. Конечно, это не совсем по-христиански, но зато со всей нашей признательностью и душой. Пусть им земля будет пухом.
  Ваньша хотел, было, поведать, как совсем недавно и сам похоронил своего боевого товарища, но передумал: решил немного уйти в сторону от мрачных тем и переживаний. И, чтобы отвлечься, ничего лучшего не смог придумать, как задать невинный вопрос:
   Если ты замечательный врач, как сказал Андрей, то ты - еврей?
   Не знаю пока, - очень серьезно ответил Илья.
   Это как?
   А вот так, - Илья внимательно посмотрел Ивану в глаза. - Если я тебя спрошу, на кого похожи нынешние евреи, то ты, не задумываясь, ответишь: на арабов. По крайней мере, внешне. Может быть такое? Пес его знает. В одном уверен: в давние времена жители Египта, не говоря уже о Греции и иже с ними, были светлокожими блондинами с голубыми глазами. Восстановленный по плащанице портрет Иисуса похож на все его иконописные изображения. Но арабских черт в нем нет, даже физиономистом быть не надо. Хотя, дело вкуса. Кто во что верит. Вот и непонятно мне, по крайней мере, они евреи, или, быть может - мы.
  Наконец, дальнейшее продвижение по крышам сделалось решительно невозможным. Если они, конечно, намеревались попасть на Конногвардейский бульвар, где располагался один из скромных медицинских центров, именовавшийся, как то водится, "Европейским центром" с добавлением "профилактики заболеваний, амбулаторной и хирургической помощи". Когда-то этот "центр" начал с неотложной помощи бандитам, подстреленным в ходе своих "стрел" и "терок". Те по выздоровлению и спасали молодых хирургов от преследования и выклянчивания денег со стороны ментов. Тем временем искусство врачей-специалистов, поднявших на ноги не один десяток пациентов, снискало им славу и, позднее, защиту от ведомственной травли. Оборудование в этом Центре стояло самое современное, лекарства в закромах - тоже, зачастую даже без соответствующей разрешительной надписи банды под руководством Анищенко. Врачам нужны были действенные препараты, а не конъюнктурные, эффективные методы лечения, а не одобренные Минздравом. Поэтому Илья и его напарник стали достаточно известны в очень узких кругах, не обладая регалиями и титулами профессоров, академиков РАН и прочее.
  Бомжей они не лечили - те к ним не обращались. Но старались помогать всем, кто приходил за помощью, а не тем, у кого были Полисы и полные карманы денег. Во время войны полевые хирурги делали операции людям, а не гражданам. И немцы, и наши одинаково нуждались в неотложных мерах, если конечно, врач не клятвопреступник. Клятва Гиппократа, может быть, и не столь пафосна, как Присяга президента с рукой на соответствующей книге, но является не менее священной.
  Любимый писатель у Ильи был Меттер, написавший очень много добрых и мудрых повестей, в том числе и "Ко мне, Мухтар!". Врачи в его книгах - настоящие люди, а не спекулянты здоровьем. Илье с коллегой очень хотелось быть похожим на них, поэтому они нисколько не думали о деньгах. Зато деньги думали о них.
  Обеспеченные люди, видя внимание и участие к себе и своим близким, охотно перечисляли немалые средства, которых вполне хватало на достаточно обустроенную жизнь и приобретение диагностического оборудования. Светлую голову никогда не заменит тупой прибор с алгоритмическим набором действий, поэтому, вдруг, выяснялось, что эффективность громоздких и пугающих шкалами настроек и лампочками медицинских шкафов совсем не соответствует запрашиваемыми за них деньгами. И они обходились тем, что действительно было нужно. Любые анализы и детальные проработки организмов можно было всегда сделать в настоящих поликлиниках и больницах.
  А не самые богатые приносили с собой подарки и просто выказывали свое расположение. К ним всегда можно было обратиться за помощью в житейских вопросах, люди с прикладными специальностями могли отплатить добром за добро гораздо большим, нежели денежными знаками.
  Что-то получалось, что-то - не очень. Многие им помогали, так и держались.
  А в свободное от работы время болели за "Зенит". Во время одной из игр Илья и познакомился с Андреем. Потом частенько попивали пиво, обсуждали футбол, да и не только его. Еще были книги, музыка, кино и прочий спорт. Тем для бесед возникало масса. Не надо было напрягаться и морщиться, выдавая пошлятину о политике, "бизнесе", знаменитостях и светской жизни. Если общение не утомляет, то это уже отдых. А возможность время от времени отдыхать следовало ценить.
  Илья был тоже вооружен, но раздобытый неведомо где военный немецкий "Вальтер" в глаза не бросался и вообще служил, скорее, для того, чтобы придавать некую уверенность. Под неприметной вывеской Центра на двери угадывались следы взлома. Кто-то всеми возможными способами пытался вломиться внутрь.
   Наркоманы, не иначе, - посетовал Илья. - К нам одно время чуть ли не каждый день с проверками наркосодержащих препаратов заявлялись. Молодые такие, важные, с лейтенантскими погонами в гардеробах. Все нас застрелить хотели, если бы было можно. Им-то было можно, вот только что-то не стреляли. Ничего не нашли, придурки. Только злобствовали зря. Пытались даже подбросить, но мы были начеку. Понимаешь, если относишься к ним без доверия и этого не скрываешь, то застать тебя врасплох сложно. Да люди еще помогли, отвадили эту орду к чертям собачьим. Но те затаили злобу. Пустили слух у подшефных наркоманов, что у нас есть наркота. Те к нам ломиться давай, а то и предлагали свою. Вот и пытались несколько раз дверь подломить, да не получилось. И замки у нас хитрые, да и к охране подключены. А сейчас, стало быть, по старой памяти наведались.
  Дверь действительно открывалась хитро. Сначала, после отмыкания длинным круглым ключом с наружной стороны - сантиметров на десять, чтобы руку можно было в получившуюся щель запихать, а потом уже другим ключом внутренний замок, невидимый снаружи. Иван внутрь не пошел, остался на "шухере". Вероятность, что "наркоманы" пасутся где-то поблизости, была минимальной, но хотелось ее исключить полностью.
  Иванова винтовка, которую невозможно было замаскировать под пилочку для ногтей, держала на дистанции случайных прохожих. Случись поблизости представители правопорядка, это был самый реальный способ привлечь его к административной и иной ответственности за хранение оружия. Но что-то и у той, и у другой стороны желаний поубавилось. У ментов - задерживать вооруженного человека, а у Ивана - подчиняться ментам. Просто повезло, если честно, и никто в погонах на встречу не попался.
  Самым опасным участком была Исаакиевская площадь, поэтому они свернули к Неве и пошли по набережной. Ваньша, как мог, прикрывал своим телом, облаченным в бронежилет, доктора Илью с полным рюкзаком всяких лекарственных средств за спиной. Почему-то было страшно, и паранойя шептала на ухо о взгляде снайпера, упертом прямо в лоб.
   Слушай, Илья! - неожиданно сказал он. - А тебе не кажется, что эта ваша игра в Брестскую крепость - не совсем верный способ борьбы? Убийство неестественно для людей. Я имею ввиду человекоубийство.
   Здесь надо смотреть глубже, - ответил доктор. - Мы обороняемся, а они на нас нападают. И это, своего рода, не что иное, как месть. Если бы мы их из-за угла подкарауливали, то тогда это - преступление. Во всяком случае, перед самими собой. Они могли себе позволить избить любого болельщика на футбольном матче, только потому, что тот не понравился. Неважно чем: прической, одеждой, выражением глаз, дорогим телефоном в руке. Или на концерте так влупить дубинкой промеж ушей, что помощь получить можно было только в Склифе. Вспомни, как били уроды в начале девяностых на "Рок против наркотиков". Парни из "Синдереллы" даже спросили: у вас тут что, метод гестапо?
   Нет, это все понятно. Бог не справедлив, он и есть справедливость. И справедливость восторжествует рано или поздно, - Иван усмехнулся. - Почти по Платону. Я имел ввиду нечто другое. Начав убивать, сможете ли вы остановиться?
  Илья на несколько минут задумался, потом в сердцах махнул рукой:
   На войне люди тоже убивали. Позднее, в мирное время, большая часть из них смогла как-то взять себя в руки, успокоиться и радоваться жизни. Ведь так? Да и Каин после убийства Авеля тоже не поскакал крошить всех направо и налево.
   Ну, тогда просто народу было еще маловато, - ответил Иван и засмеялся.
  Они миновали Исаакий и решили удалиться от набережной. Идти оставалось совсем недолго. Но едва они подошли к Большой Морской, от Англеттера отделилась группа милиционеров, вооруженных, нервных и воинственных, как обычно. Игнорируя всякие крики, требующие остановиться, приказывающие предъявить документы, укоряющие незаконным ношением оружия, оскорбляющие самками собак, Ваньша и Илья бросились назад и помчались вдоль домов у реки.
  Однако менты были настроены решительно. То ли винтовка, то ли объемистый рюкзак за спиной ввели их в искушение, потому что, едва они обогнули поворот, открыли огонь. Парни еле успели упасть на мостовую. Из ближайшей подворотни тут же вылетел "мешок", но завял, сраженный пулей. За ним еще один, и еще. Участь их была такой же. Тем не менее, сектор огня сместился на этих тварей, что позволило Ивану с доктором заползти в следующий проезд. Он, как оказалось, был сквозным, ибо там встретились еще менты, количеством трое. Они торопливо и бесстрашно мчались на всех парах, чтобы своим внезапным появлением внести сумятицу и положить конец незаконным действиям двух преступников.
  Ваньша с колен выстрелил, причем очень метко - куда-то в промежность самому резвому бегуну. Пуля "Вальтера" Ильи легко пробила убогую, наверно сделанную по китайской технологии, броняжку второго человека. Третий мент, не сумев оценить мгновенно изменившуюся обстановку, влекомый инерцией, заплелся ногами за своего коллегу и рухнул наземь. Подняться ему уже было не суждено - Иван вложил в удар прикладом всю недосказанность в их диалоге с врачом. А смолчали они, видать, очень много, потому что голова несчастного превратилась в нечто бесформенное.
  Илья одними губами изобразил "Не убий?", но Ваньша понял вопрос. Отвечать на него было некогда, он подхватил один из вывалившихся АКСу и помчался вперед. Илья устремился за ним, оставляя за плечами корчившегося человека и два бездыханных тела.
  Они бежали настолько быстро, насколько это у них получалось, вжимая голову в плечи, будто ожидая в каждую секунду выстрелов в спину. Едва они скрылись за высокой дверью, Иван забросил трофейный автомат за вертушку и увлек Илью за собой, огибая шахту лифта.
   Пусть теперь все здание обыскивают сверху донизу, - переводя дыхание, сказал он.
  Илья ничего не ответил: давненько он уже не бегал так быстро и так долго.
  Внутри в "Дуге" ничего не изменилось, Шурик тоже был на месте, лежал и отрешенно смотрел в потолок. Судя по всему, ему было совсем нехорошо.
  Илья, увидев его, мгновенно преобразился: из спокойного и хладнокровного он превратился в энергичного и внимательного. Тщательно вымыв руки, он облачился в резиновые перчатки, маску, набросив на плечи какой-то тонкий зеленоватый балдахин. Осмотр и ощупывание Шурика сопровождались непонятными записями неизвестным врачебным языком на стикерах, наклеенных на стену. Потом последовала серия каких-то уколов, освобождение пациента от одежды, и переноска его на разгруженный от канцелярии письменный стол.
   Мне нужна кипяченая вода, пластиковый пакет для мусора, яркий свет, и будешь держать его за руки, - приказал Илья.
   Яволь, - не очень охотно отозвался Ваньша. Он боялся вида крови, предполагая, что легким массажем дело тут не ограничится.
  Потом он потел под столом, удерживая руки Шурика от движений. Ноги были надежно прикручены ремнями. Обезболивающие уколы подействовали, но раненный товарищ все равно стонал, жалобно и как-то конфузливо. Что-то звякало в тазу с кипятком, в мусорный пакет летели окровавленные тампоны, и со стола однажды брызнула струйка крови. Иван уже начал терять сознание, когда сверху, наконец, раздался голос: "Алес!"
   Махен цюрюк, - отозвался Ваньша и поднялся. Шурик лежал с закрытыми глазами и, казалось, просто спал. Дыхание у него сделалось ровным и спокойным, да и цвет лица, свободный от синяков, вроде бы изменился - человеческим он стал, что ли. Нижняя часть груди и живот были забинтованы идеальной белизны бинтами, сквозь которые не проступала ни одна капелька крови.
   Сейчас перенесем его обратно на диван, я поставлю капельницу - и пусть спит, сколько пожелает, - сказал Илья, освобождаясь от маски и халата. Перчатки уже давно лежали в туго скрученном пластиковом пакете с использованным хирургическим инвентарем. - Я оставлю таблетки и перевязку. И еще пару уколов на всякий случай. Швы можно будет снять через неделю. Думаю, справишься. Бинты, если здесь нет, придется стирать. Все.
  Когда Шурик был вновь на диване с иглой в вене и капающей туда питательной жидкостью, Ваня задал самый умный вопрос, на какой был способен:
   Доктор, он будет жить?
  Илья остался ночевать здесь же, в офисе "Дуги". Иван, не мудрствуя лукаво, извлек найденный с первой же попытки коньяк "Кутузов", будто по запаху. Еда обнаружилась тоже в изобилии, правда, скорее, из стратегических запасов: тушенка, спагетти и "спиртованный" хлеб. Оба чувствовали гигантскую усталость, навалившуюся на плечи, как тулуп военного образца в снегопад: если часовой не будет передвигаться, то задерживаемая овчиной масса снега, в конце концов, придавит его. Коньяк позволял не быть раздавленным, но разговоры велись вяло, словно приложение к постепенно пустеющей бутылке.
  Илья рассказал, что пришлось вручную вправлять Шурику сломанные ребра, а один из кусочков кости даже удалить, потому как он давил на печень. Слава богу, что не пробил ее, не то резкая потеря кровяного давления вызвала бы паралич, ну и - смерть. От этого и цвет кожи у сотрудника "Дуги" был желтоватым. Присовокупить сюда сотрясение мозга - вот и вся история болезни.
   Ничего, - добавил доктор. - Теперь до Победы заживет. А печень восстановится, так как это единственный орган, способный на регенерацию.
  Они еще поговорили за жизнь, пока не кончился коньяк, а утром Илья отправился в обратный путь, где его ждали товарищи по "Невскому фронту", где у них была своя "Брестская крепость".
  От автомата, брошенного вчера, не осталось и следа.
   27. Памяти Сатанаила.
  Максу было, конечно, приятно, что к ним на помощь бегут вооруженные люди, отстреливая походу своего движения головы у одних бабуинов и поджигая других. Воздушный шар, обмякший гигантским полотнищем, накрыл собой несколько тварей и те сейчас бестолково тыкались в разные стороны, словно детсадники под одеялом. Саша продолжала ползать по траве, пытаясь подобрать что-нибудь из своего оружия - от удара все оно куда-то вывалилось. Но в целом картина вырисовывалась печальная. Расстрелянная обойма нисколько не отразилась на настроении ближайшей обезьяны. Она обнажили свои гигантские клыки, не издавая при этом никаких звуков, и вряд ли эта гримаса обозначала улыбку.
  Хотя в вышине занимался рассвет, здесь было все еще очень темно. Партизанские костры практически догорели, и невозможно было подсчитать, сколько бабуинов вынашивали в отношении людей злодейские замыслы. Как бы напыщенно это ни было, но Максу очень не хотелось, чтобы его соратница по нынешним злоключениям встретила свою судьбу, будучи на коленях. Он шагнул к Саше, подняв по пути какую-то штуковину, ни на что не похожую, разве что на бивень слона или мамонта. Он не пытался удивиться, ему просто хотелось, чтобы девушка поднялась на ноги до той поры, пока скалящий свои клыки бабуин не опустит занесенную в замахе руку.
  Бежавшие Шура и Бен, растратив весь свой боекомплект патронов и бутылок, добежали-таки, до потерпевших крушение воздухоплавателей. Бен, в руках которого не было больше ничего, поднял с травы смутно белеющую палку, гладкую и твердую на ощупь. Предположить, что ей он теперь сможет отбиваться от смыкающихся вокруг них зверей - значит, обладать слишком буйной фантазией. Американец схватил первое, что попалось под руку, чтобы встретить свою участь не с пустыми руками.
  Так они и застыли вчетвером, развернувшись в сторону готовых к удару бабуинов. Шура с пустым пулеметом, Макс с выставленным перед собой неизвестным бивнем, Бен с занесенным в руке на манер дубинки предметом и Саша, сидевшая на земле, как какая-нибудь туристка на привале. Каждый из людей ждал своего рокового удара от возвышавшихся над ними тварей.
  Время, замершее в этом месте, продолжило свой ход. Шура потряс пулеметом, Макс покрутил головой по сторонам, Бен сменил ударную руку, и Саша охватила руками колени поудобнее. Бабуины чего-то не торопились разрывать людей на части. Они все, как по команде, синхронно шевелили ноздрями и круглили и без того круглые бессмысленные глаза. Можно было предположить, что они удивлены и взволнованы. Но брать доступную жертву они чего-то не спешили.
  Люди молчали, звери тоже. Однако так долго это продолжаться не могло, и Макс деликатно кашлянул. Словно получив команду, Бен нанес дурацкий выпад в сторону ближайшей твари. С таким же успехом можно было попытаться ударить опахалом из перьев по голове разъяренного тигра: толку никакого, но вероятность сиюсекундно быть разорванным увеличивается. Если бы кто-то спросил американца, зачем он так себя повел, то вразумительного ответа все равно не получил. Дернул своей "дубинкой", чтобы дернуть - и баста.
  Твари отреагировали правильно, по-человечески. Если бы они оторвали руку Бену - это было бы по-скотски. Но они отступили! Все разом сделали по паре шагов назад и замерли, продолжая нервно шевелить ноздрями.
  Пожалуй, люди удивились больше, чем звери. И Шура, и Макс, и Саша, и даже сам Бен с удивлением посмотрели на него. Стиллер, конечно, с тревогой постарался взглянуть на себя со стороны. Никаких изменений в себе он не обнаружил, как ни пытался провести самодиагностику. Разве что эта незнакомая вещица в руке вызывала вопросы, остальное оставалось прежним.
  Тогда махнул бивнем Макс. Звери опять попятились. Это было вдвое удивительней. Лишь только на лице Саши промелькнула догадка, и она хотела, было, открыть рот, чтобы что-то сказать, но Шура поднес к своим губам палец в жесте, призывающим к тишине. Пес их знает, этих ценителей безмолвия - наплюют на все свои условности при звуке человеческого голоса и разорвут всех к чертям собачьим.
  Между тем восход солнца пробрался и на это поле, отмеченное оспинами потухших костров, да несколькими трупами бабуинов. Прочие твари, как по команде, похватали тела сородичей и унылой толпой пошли к лесу. Судя по тому, что своих мертвых они транспортировали не самым почтительным образом, а именно, волокли за ноги, или за руки, участь быть похороненным с почестями им явно не грозила. Существовавшие некогда на прежней Земле неандертальцы тоже особого трепета к своим землякам не питали: каннибализм считался самым естественным делом. Да и в наше время старательное замалчивание поедания друг друга жителями некоторых районов Африки, Амазонии, а также, к примеру, периферийными островными филиппинцами, вполне допустимый факт, а не только генетическая память свирепых предков. Если есть возможность слопать подвернувшегося белого придурка в тропическом шлеме и очках - почему бы и нет!
  Ушли обезьяны, а люди остались стоять, не веря своему счастью. Точнее, не до конца еще понимая, какое им счастье привалило - остаться в живых. И Шура, и Бен продолжали показывать незнакомцам жест тишины. Те, в свою очередь, воспринимали его по прямому назначению, а не, положим, как бессмысленное подражание дурацким гримасам Андрея Аршавина.
  Так же молча, спустя полчаса они собрали с лежащей на боку корзины все пожитки воздухоплавателей. Привязанные сбоку велосипеды, к счастью, остались неповрежденными, бутылки Мартеля - неразбитыми, а Саша, наконец, смогла обнаружить свой драгоценный меч, вывалившийся прямо под тент. В парусине, как раз под названием, обнаружилась огромная, с голову человека, дыра. Макс провел экспресс-расследование и обнаружил такое же выходное отверстие с другой стороны шара. Если сопоставить их расположение, то вырисовывалась картина направления выстрела: с земли - и никак иначе.
  Оставив изуродованные и не подлежащие ремонту в домашних условиях "Небеса обетованные" на поле, группа людей пошла в дом, где, плотно затворив за собой дверь, Шура, наконец, произнес:
   Здравствуйте.
   Welcome, - добавил Бен.
   Спасибо! - с чувством проговорил Макс. - Я уж думал, закончился мой земной путь.
  Он выложил на стол бивень, которым отпугнул, как можно было заключить, бабуинов.
   Что это такое? - поинтересовался Бен. На английском языке, конечно, но его все поняли. Он тоже выложил свою подобранную "палку".
   Часть моржа, - подбирая слова, ответил Макс.
   Какая? - недопонял американец.
   Явно, не нижняя, - засмеялся Шура. - Зубы моржовые, точнее - клыки моржовые.
  Прочие русскоговорящие тоже развеселились, особенно Саша. У нее даже на глазах слезы показались. Любая шутка сейчас могла спровоцировать бурное веселье, так же, как и любое дурное известие - бурное горе. Что поделать, природа человеческая такова, что пережитый стресс куда-то должен выплеснуться. Слезы в этом случае - самый лучший растворитель эмоциональных излишков.
  Потом, успокоившись, Саша и Макс представились, Бен и Шура ответили тем же. Оказалось, что цели у них были одни и те же: по возможности подольше оставаться в живых, ну и в Питер добраться. Саша, указав на лежащие на столе "моржовые" клыки, поведала:
   Это, действительно, клыки. Но к моржам, как, впрочем, и к слонам с разными мамонтами они не очень относятся. Точнее - совсем не относятся.
  Она, как могла, поведала внимавшим ей людям историю Сатанаила, оборотня, Куратора, погибшего в прошлой жизни под Выборгом. Клыки принадлежали ему (об этом в моей книге "Радуга 1"). Причина, по которой бабуины отступили перед людьми, обладавшими столь страшными орудиями убийства, принадлежащими некогда саблезубому тигру, могла только предполагаться. Обезьяны даже под угрозой пытки не поделились бы своей тайной, потому как были почти немыми с рождения. Так что не стоило и пытаться захватить "языка".
  Саша предположила, что строение организмов бабуинов и Сатанаила могли быть одинаковыми, то есть, присутствовало если не некоторое родство, то общность происхождения.
   Дайте мне труп обезьяны - и я смогу сделать более определенный вывод, - сказала Саша.
   Хотите мертвого бабуина, - сказал Шура. - Их есть у меня.
   Черт, а про Гошу-то мы и позабыли, - вставил Бен. - Сидит, поди, до сих пор на чердаке сарая и ждет нас.
   Боюсь, что от нашего общего друга Гоши уже даже запаха не сохранилось, - пренебрежительно бросил Шура.
   Погиб? - поинтересовался Макс.
   Сейчас разберемся, - махнул рукой Суслов. - Пошли обезьяну смотреть.
  Они подошли к сараю, где оказалось не одно, а целых два тела - в окне и на пороге. Гоши нигде не было. Бабуина, возлежащего прямо на пороге, выволокли во двор, иначе невозможно было закрыть дверь в сарай. Там Саша, никого заранее не предупредив, взмахнула своим Гуннлоги, и вскрыла грудную клетку монстру. Все поморщились, включая и ее саму. Но внутренности, какими они должны быть в человеческом понимании, из раны не вывалились. Да и в глубоком порезе они не присутствовали. Была плотная, на вид - пористая масса и все. Ни сердца, ни легких, ни аппендицита.
   Вот, что и требовалось доказать, - сказала Саша. - Строение организма вполне аналогичное. Хотя я, конечно, не патологоанатом, но примерно так. У покойного Сатанаила клыки длиннее и грознее, вот это и внесло смущение в обезьяньи ряды. Какой бы ни был при жизни Куратор тварью, а только благодаря ему мы и остались сейчас в живых. И в дальнейшем, хочется верить, проблемы с некоторыми грозными видами местной фауны решим. Правильно, мальчики?
   Yes, we will, - хором ответили парни.
  Между тем выяснилось, что вместе с Гошей пропали и велосипед, и ружье с патронами, и запас пищи. Ломать голову не следовало, сопоставив вместе все эти факты. Не бабуин же, право слово, сейчас на велике рассекает, повесив ружье на грудь.
   Что же это - он нас бросил? - удивился Бен.
   У нас это называется несколько по-другому: он нас кинул, - усмехнулся Шура. - Такие, как он, умные и сверх всякой меры эгоистичные, способны на большие подвиги. Как в прямом, так и в переносном смысле.
  Он рассказал Максу и Саше про былого товарища по оружию. Как он появился, как нашел способ воздействовать на бабуинов с наибольшей эффективностью, как проводил свои рискованные эксперименты, как придумал про повторную перегонку бензина и прочее.
  - Ну и хорошо, что он ушел, - сказала Саша. - Бороться с ним - неправильно. Быть рядом - наверно, невозможно.
   Шура предположил, что убитая на пороге обезьяна была не случайна: таким образом для других тварей было выставлено приглашение - проходите внутрь, кушать подано. Окна и двери они не ломают по какой-то причине, но войти в проход, тем более, что соплеменник уже пытался это проделать - пожалуйста. Таким манером можно было отвлечь бабуинов от нападения на Гошу самого. Он прекрасно знал, выяснив на примере разорванной человеческой парочки, что твари не способны отвлекаться, поэтому спокойно подготовил велосипед и запасы. А когда над полем показался воздушный шар, то дезориентировать обезьян стало еще проще. Сбил из ружья летательный аппарат - и вообще никто, ни люди, ни звери, внимания не обратят. Так, в принципе и произошло.
   Гоша - опасный человек, - резюмировал Шура. - Его эгоизм заставляет ему самому метаться в поисках реализации, не в состоянии найти для себя, любимого, достойного дела, ну и для окружающих. Их он вообще просто использует, предпочитая не понимать их тягости, страдания и терзания. Все, что испытывают другие - ерунда, стало быть, можно ею пренебречь. Вот из-за такого мировоззрения он и потерял семью, друзей и вообще смысл жизни. Наверно, те шрамы на его запястьях оттого, что самоубийством занимался. Пытался зарезаться по настоящему, но вышло понарошку. Жалость к себе, несчастному, поборола суицид.
   И я тебе скажу словами Плотина, - заметил Макс. - Грех - последствие свободы воли. Если себя не ограничивать, в конце концов, окажешься в полном дерьме.
  Больше они Гошу не вспоминали. Был человек, да сплыл. Точнее, уехал на велосипеде.
  Мчаться в дорогу прямо сейчас было несколько неразумно. Все чувствовали себя измотанными и далеко бы не уехали. К тому же людей было в два раза больше, чем велосипедов. Зато имелась вполне исправная тележка, куда можно было поместиться вдвоем, да еще и с оружием. Привязаться к обоим железным коням, предварительно усилив колесную ось, чтоб не лопнула под весом, и ехать себе, как цирк. Было решено усадить в "тачанку" самых легких - Бена и Сашу. Макс и Шура будут использовать мускульную силу своих ног в тяговую составляющую всего экипажа.
  Но для начала надо было отдохнуть: принять душ, поесть, сделать массаж лица и депиляцию, провести художественную укладку волос и тому подобное. А заодно проверить, как ночью поведут себя оставшиеся в живых бабуины. Клюнут они на уловку "66", или уже нет? Имелась в виду демонстрация тварям сабельных клыков Сатанаила. Вот был бы неприятный сюрприз, если бы они в дороге узнали, что пропуск среди обезьян оказался всего лишь разовым!
  Словом, за хлопотами никто и не заметил, как пришел вечер. Наверно потому, что после обеда один за другим они впадали в кому, именующуюся достаточно безобидно: сон. Самым последним сломался Бен Стиллер, вызвавшийся караулить почивших товарищей. Его, как караульного на посту, разбудили в последнюю очередь. Саша к тому времени уже успела из домовых запасов сделать вполне калорийный ужин.
  То есть, к приходу обезьян все уже были готовы - и сыты, и пьяны, и нос почти в табаке. Бабуины не заставили себя ждать. Прозвучал условный клекот, и гости пожаловали. Их было меньше, чем раньше, но все равно не настолько, чтобы можно было перестрелять из оставшегося стрелкового оружия. Патроны к пулемету закончились, ружье уехало в неизвестном направлении, поэтому на огневую мощь рассчитывать не приходилось.
  Но обезьяны не торопились форсировать события. Они оттащили разрубленную особь с глаз долой, подергали для приличия застрявшее в окне сарая тело, и отошли на безопасное расстояние, едва Шура показал им волшебный клык. Нападать они не пытались. Вся неуловимая человеческому глазу стремительность исчезла. Твари сидели невдалеке, как будто кошки, которые знали, что в реке водится вкуснейшая рыба, но не рискующие прыгать за ней в воду.
  Тогда Суслов отважился на рискованный эксперимент: он вышел во двор, неся над собой, как олимпийский огонь, сатанаилов бивень. Обезьяны неохотно расступились. Тогда он заорал так громко, как только мог, букву "а" и сделал имитацию бега. Бабуины в страхе прижали уши. А когда Шура еще пульнул по ним из автомата, мигом исчезли из поля зрения. Способность передвигаться, практически неразличимо для глаз человека - удивительное и неизученное свойство бабуинов. Правда, никто не задавался целью его изучить, как следует.
   Что и требовалось доказать, - изрек он, когда вернулся к своим товарищам. - Можем ехать.
   Может быть, все-таки утра дождемся? - поинтересовался Макс.
   Ну, если из леса иная беда не нагрянет, то, пожалуй, так и нужно поступить.
   Если новая напасть придет, то мы теперь знаем, как с ней бороться, - сказал Бен. - Никаких клыков моржей-оборотней не надо. Шура своими выходками может напугать, кого хочешь. У меня самого от страха поджилки затряслись, когда ты разразился там своей речью. Запиши потом слова, а то, боюсь, забуду.
  Ночь прошла спокойно. Иной раз издалека доносился обиженный клекот, но сами бабуины не появлялись. Прочие неведомые твари тоже предпочитали держаться от четверки отважных людей на расстоянии недосягаемости.
  Утром они двинулись в путь. Получившаяся двуколка плохо поддавалась управлению и постоянно норовила перевернуться вверх колесами. После очередной остановки Макс в сердцах воскликнул:
   И как же древние греки с римлянами и прочими персами на боевых колесницах рассекали?
   Так же, как и Рим в 410 году был разрушен варварами, - ответил Шура. - А по настоящим источникам современников, его подвергли уничтожению не кто-нибудь, а готы, бывшие, к тому же убежденными христианами.
   Может быть, никуда не поедем? - спросил тоже утомленный балансировкой в "тачанке" Бен. - Разобьем здесь лагерь и будем умничать?
   Ладно, товарищи, - вставила свое слово Саша Матросова. - Лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Разве не так?
  Если бы все неприятности продвижения к цели ограничивались только усталостью, дискомфортом и болезненными ощущениями пониже спины, то путешествие можно было бы назвать просто увеселительной прогулкой. Но на самом деле пришлось пережить достаточно много крайне неприятных моментов, каждый из которых грозил перерасти в катастрофу.
  Животные, проявляющие свою хищную сущность охотой на кальмаров, относились к почившему Сатанаилу с должным почтением. Выставленные на всеобщее обозрение клыки разрушали все их иллюзии по поводу легкой добычи, и они продолжали свою каждодневную традиционную охоту, не рискуя нападать на людей. Хотя их присутствие поблизости угадывалось вплоть до въездов в населенные пункты.
  Вот в городах и городках находились отважные личности, вознамерившиеся прибрать к своим рукам "тачанку" со всем инвентарем. Люди в это имущество не включались. И были это не только менты, но и связисты, и таксисты. Воевали с ними, как могли. Опыт набирался, боеприпасы таяли. В Питер въехали уже пустые, вооруженные только ножами.
  Если бы не была привычной картина некоего запустения и хаоса, то, конечно бы, удивились. Но глаз к тому времени пообвыкся к печальным последствиям былой катастрофы, поэтому ни на какие сантименты уже не отвлекались. Тележку пришлось оставить под Володарским мостом и двигаться дальше в рваном темпе единой группы, состоящей из двух пеших и двух двухколесных людей.
  В Питер стянулось великое множество совершенно левого народа, не имевшего никакого опыта встречи с северной Пальмирой в прошлой жизни. Милиции на них не хватало, но парни в погонах трудились, в прямом смысле, не покладая рук. Поэтому готовые оказать отпор и ориентирующиеся в городе люди не очень быстро, но уверенно достигли, наконец, желанной улицы Большой Морской и старого особняка, имевшего некоторое родство со сгинувшим Северо-Западным речным пароходством.
  Вошли они в дом, где размещалась "Дуга", за невысоким крепким человеком, несущим на плече американскую штурмовую винтовку. Зашли все четверо, один за другим, очень осторожно. И сразу же обнаружили, что взяты на мушку парнем, толкнувшим эту же дверь несколько минут ранее.
   Руки вверх! - сказал Иван Вонславович. - Шура! Подыми руки!
   И тебе руки вверх! - ответил, Суслов, направив в грудь Ваньши пустой автомат. - Иван! Какого черта?
   Ванька? - проговорил Макс, тоже подняв свой разряженный пистолет. - Руки вверх.
   Так вы знакомы? - удивилась Саша.
  Но Иван уже лез обниматься со своим другом Шурой и армейским сослуживцем Максом. Только Бен Стиллер со скучающей физиономией продолжал стоять, задрав к потолку испачканные дорожной грязью ладони. Про него на некоторое время позабыли.
   28. Совет в "Дуге".
  Когда все пятеро вошли в офис "Дуги", Шурик спал. Он теперь много времени проводил во сне. И это состояние отличалось от приступов забытья, предшествующих вмешательству в его богатый внутренний мир Ильей.
  Саша на правах хозяйки начала отдавать распоряжения по поводу стирки, помывки и готовки. Иван, заметив такой оборот дела, очень повеселел. Скоро нужно было снимать швы у раненного товарища, а он этого очень боялся. Перевязки, и те отнимали полжизни. А как он будет ковыряться в ранах ножницами - даже не представлял.
  После ухода Ильи Ваньша на сутки превратился в сестру милосердия. Потом начал реализовывать свой план по организации транспортного средства, способного перевести и его, и Шурика в Петрозаводск.
  Его поход к бойцам "Невского фронта" оказался полезным не только ангажированным врачом, но и большим объемом нужной информации. Иван совершил вылазку до Адмиралтейского объединения, где по наводке Ильи нашел необходимый ему маленький ангар, или большой гараж. Хмурый дядька в рабочем комбинезоне не стал Ваньшу сразу убивать, милостиво выслушал.
   Я от Ильи Герчина - сказал Иван. - Он врач, примкнувший к "Невскому фронту". Получил от вас не так давно немецкий самозарядный пистолет калибра 9 мм, Вальтер П38 модели 1938 года, произведенный в Чехословакии.
   И что? - спросил мужчина, но в его настороженности что-то изменилось. Он не торопился представляться, но немного расслабился. - Тоже нужен ствол?
  Ваньша мысленно поблагодарил врача, что заставил так детально запомнить маркировку его военного пистоля и тоже перевел дух. Это не укрылось от пытливого взгляда Мастера, как его величали и Андрей, и Илья. Но подобная реакция только позабавила.
   Ну, чего молчишь? - снова задал вопрос работяга. - Раз пришел, значит что-то нужно?
   Да вот радуюсь, что никто не застрелил, - признался Иван. - Много сейчас развелось всякого нервного народа: сначала стреляют - потом здороваются.
  Мастер усмехнулся.
  - Мне, собственно говоря, нужна одни штуковина, - продолжил Иван. - Достаточно большая штуковина и прибамбасы к ней.
  Он достал из кармана чертеж и перечень всего необходимого.
  Мастер внимательно изучил изображение, хмыкнул то ли с одобрением, то ли с удивлением.
   Не местный, как понимаю? - спросил он. - Домой хочешь добраться?
   К жене, - ответил Иван.
   Понятно, - кивнул головой работяга. - Что можешь предложить в качестве оплаты?
  Деньги были не в ходу. Ни американские доллары, ни европейские евро, ни даже грузинские лари. Алкоголь - да. Но его, чтобы оплатить заказ, нужно было, наверно, пару вагонов.
   Так вы беретесь? - осторожно поинтересовался Ваньша.
   Ну, если некоторые отступления от твоего рисунка позволительны, да платеж будет реальный - почему бы и нет?
  Иван достал из кармана золотое колечко и протянул его Мастеру.
   Это задаток. О количестве договоримся, - сказал он. - Итак, что предлагаете заменить?
  Они поговорили еще с полчаса, приходя к соглашению, оговорив сроки заказа, время внесения платежей и иные рабочие моменты. С тем и расстались.
  Работа не выглядела столь уж хитрой и заковыристой. Главное - найти необходимые комплектующие. Поэтому со всеми возможными задержками сдача проекта намечалась через пять дней. Шурик за это время, конечно, вряд ли выздоровеет, но гораздо спокойнее будет ждать улучшения его состояния, имея в теоретической готовности "быстроходный" агрегат. Быстроходный - это если сравнивать с человеческими возможностями.
  Когда Шурик бодрствовал, они беседовали за жизнь, то есть про "Калевалу", кельтов и разных прочих готов. Он объяснял Ивану, что при становлении Ватикана, как государственной структуры, самым распространенным грехом среди попов всех рангов была симония. За деньгу малую можно было приобрести не только индульгенцию, но и сан со всеми сопутствующими привилегиями. Поэтому папы в так называемые "темные века", не говоря уже о разных прочих епископах, становились таковыми благодаря тугому кошельку.
   А сейчас что-нибудь изменилось? - кривился Иван, оглядываясь через плечо, будто пытаясь осмотреться сквозь толщу стен "Дуги" наружу.
   Конечно, - отвечал Шурик. - Слово "симония", например, изъято из общего употребления, будто ничего и нету.
   Так ведь и ничего нету! - смеялся Иван. - Все левиты.
   Точно, левиты.
  Ваньша, как поклонник древнего эпоса, вопрошал у Шурика:
   Скажи мне, инвалид, почему Вяйнямёйнен отказался крестить ребенка Марьятты, рожденного чудесным образом от брусники? Почему в 50 руне он говорит:
  Старый, верный Вяйнямёйнен
  Приговор свой изрекает:
  "Так как сын в болоте найден
  И от ягоды явился,
  То он должен быть оставлен
  На лугу, где много ягод,
  Или пусть ему в болоте
  Разобьют головку палкой!"
   Ой, не знаю, друг Ванька, - отвечал Шурик. - Крестит же его какой-то Вироканнас, да еще и ""Карьялы король да будешь, власти всей ее носитель!" Думаю, что объяснение в той части "Калевалы", которая оказалась недоступной для Лённрота.
   А она есть, эта другая часть?
   Не может не быть, - вздыхал Шурик. - Просто сокрыта от нас по вполне меркантильным соображениям. Так же, как и Скрижали, доставленные Моисеем от Бога. Ведь они есть, и наша организация их искала, и мы обращались ко всем, кто хоть как-то мог иметь к ним доступ и информацию. Только в ответ - тишина. Люди, облеченные даже малой толикой сведений, зачастую их умалчивают. Из добрых побуждений. А из них, как известно, вымощена дорога в ад.
  Разговор на этом был закончен, но, как оказывается, всего лишь до следующей беседы. Шурику хотелось поделиться своими соображениями.
   Понимаешь, Ванька, - сказал он. - Если бы мы нашли эти Скрижали, то этого конца света, вполне возможно, удалось бы избежать. Их-то было два экземпляра, то есть, и шансов найти было в два раза больше. Целые хранятся где-нибудь, сокрытые от глаз людских. До них тяжело добраться. Но ведь были еще и разбитые Моисеем. К ним, как к копиям, и отношение должно было быть немного попроще. Но они - Божественные копии, и это значит, что они не менее священны.
  Иван ничего не ответил, он протянул Шурику свой телефон, внезапно осененный какой-то идеей, которую и сам для себя сформулировать не мог. На экране его Blackberry были образы, запечатленные диггером в пору его изысканий под развалинами Андрусовского монастыря. Выхваченные из тьмы пятном мощного фонаря Maglight, проступали фотографии загадочных и прекрасных вещей, окружавших таинственный гроб.
   Ванька! Ты гений, - прошептал Шурик. - Почему же раньше все это чудо не оказалось известно нам!
  Это не был вопрос, это было просто сожаление.
  - Мы должны добраться до этого места, - сказал Шурик. - Я убежден, что эти камни с трещинами - и есть те, первые Скрижали, разбитые и потом вновь собранные из кусков. Подтвердить, или опровергнуть это сможет лишь только наша экспедиция.
  Иван пожал плечами: через пару дней его скоростной проект должен быть завершен. Остается только дождаться восстановление работоспособности у Шурика. Но тут в "Дугу" пришли новые люди.
  Чтобы окончательно прийти в себя после столь долгой и опасной дороги, потребовались сутки. Отоспавшись, отмывшись, люди готовились действовать дальше. Бен Стиллер - пробираться к американскому консульству, Макс - двигаться на север Карелии, где была его жена. У прочих тоже были свои планы, но тут нечаянно организовалось собрание, посвященное то ли торжественному прощанию друг с другом, то ли просто банкет по случаю чудесного знакомства.
  Саша Матросова, насекретничавшись с возрождающимся к жизни Шуриком, попросила минуточку общего внимания. Народу было немного, поэтому тишина наступила в мгновение ока. Все знали, что никаких правительственных мер общегосударственного масштаба принято до сих пор не было, да в ближайшем будущем и не будет. Вообще-то, это относилось не только к России, но и к прочим державам и территориям. Самые демократично-избранные правительства встали на одну ступень с оплотами тоталитаризма и дружно плюнули на подвластных им граждан. По телевизору даже бои карликов перестали транслировать. Те, наверно, выдохлись, и пошли по экранам авангардные волны - кривые и косые. От армии, как самой вооруженной структуры, тоже известий не поступало. Зато народ стал обрастать стрелковым оружием, что тоже наводило на определенные размышления. Не могли они столько у совсем потерявших человеческое лицо ментов отобрать! "Таксисты" и "связисты" тоже сбивались в вооруженные банды и терроризировали неорганизованное меньшинство.
  Поэтому речь Саши была встречена всеобщим интересом. Чувствовалось, что она была не последним человеком в этой "Дуге". Вследствие этого у нее могла быть информация.
  - Товарищи! - сказала она. Именно это обращение было сейчас более уместным, после стольких совместно пережитых испытаний. Никто не улыбнулся. - Перед самой катастрофой мы искали одну древнюю реликвию, которая, как нам казалось, могла помочь избежать ныне случившееся. Говорят, лучше поздно, чем никогда. Так вот, один человек, обнаружил то, что нам нужно. Человек, покажись!
  Ванька встал, улыбаясь всем своим конопатым лицом. Даже явившиеся из-под губы клыки как-то торжественно блестели.
  - Это один из героических людей, - продолжила Саша, а Ваньша сел на место. - Он знает маршрут, и это, оказывается, недалеко. Более того - он подготовил оригинальное средство передвижения, способное нас туда доставить в кратчайшие сроки. Если, конечно, никто и ничто нам не помешает. К слову, вся плата прошла из фондов "Дуги". У другого нашего героя, Макса, есть один гаджет, способный облегчить нам эту задачу. Он всегда думал о будущем.
  Макс, не вставая, помахал коллегам рукой.
  - Нас шестеро, это хорошо. Идеальное математическое число. Но Шурик пока не в состоянии быть полноценным бойцом. Он это понимает, понимаем это и мы. Кто-то должен оставаться в "Дуге", чтобы сохранить всю информацию, да мало ли кто из сотрудников доберется. Без него, конечно, будет тяжелее, но поправимо. Если кто-то посчитает, что уже с него довольно и пойдет своей дорогой, тоже переживем.
  Суслов почувствовал на себе перекрестье всех взглядов.
   Иван, коровий сын, ну ты и гад! - сказал он. - В тайне согласился, а теперь меня, якобы, уламываете!
   Да я и не соглашался, - возразил Ваньша. - Меня в поход записали по умолчанию.
   И меня тоже добровольно обязательно, - добавил Макс.
   Так чего же вы меня исключаете из общей упрощенной процедуры? - хмыкнул Шура. - Пойду, конечно, "доцент заставит". Вы, вон, интуристу скажите.
  Бен смотрел на всех и застенчиво улыбался: русским он не владел, поэтому всеобщая оживленность была загадочна.
   Бен, - проговорил опять же Суслов, как наиболее доверенное лицо. - We'll appreciate you, if you will join us. (Мы будем тебе признательны, если ты вступишь в наши ряды).
   Фазер, какие проблемы? - сразу отреагировал американец. - И вы так много говорили о том, что вмещается всего в одно предложение?
   Да нет, это Саша пересказывала содержание одного из твоих последних фильмов, - ответил Шура. - Ну, так что, пойдешь с нами?
   Конечно, - расплылся в улыбке артист.
   Итак, выдвигаемся сразу после того, как сниму швы у Шурика, - сказала Саша.
   Объясни, дорогая Александра, к чему нам готовиться, - предложил Макс.
  Однако слово взял Шурик, не вставая со своего лежбища. Он говорил медленно, так что Суслов и Иван еще успевали в два голоса переводить Стиллеру.
   Нам нужно добраться до Скрижалей. Такая задача была раньше, теперь она вновь актуальна. Сами по себе все Божьи заповеди нам известны, как любому человеку, прочитавшим эту часть Ветхого завета. Фраза, что Бог глух к людям просто набила оскомину. Говорят также "Не употребляй имя Господа всуе". Чтобы обратиться к Нему, надо назвать Его по имени. Это естественно. Но какому имени? Одному из многих? Так они - всего лишь псевдонимы, если можно так сказать. Имя - одно. Если хочешь быть услышанным - назови его. Назови то имя, которым Он подписал свои Скрижали заповедей. Они, как любой документ, не могут быть неподписанными. Вот такая вот история.
  Повисла тишина, каждый переваривал услышанное.
   Положим, мы прочитаем имя, что мы должны у Него просить? Или будет только один делегат? - наконец, разрушил молчание Макс.
   Думаю, что каждый из нас достоин своей личной просьбы, - проговорила Саша. - Время протекло сквозь нас, и если мы сохранили свое человеческое лицо, то зачем же его скрывать от Бога?
   Эврика! - внезапно закричал Макс так громко, что расслабленный на своем стуле Бен свалился на пол. - Ты сказала: время протекло сквозь нас! Гениально! Супергениально!
  Все пятеро с удивлением посмотрели на ликующего Макса. Тот склонился над своей боевой сумкой и выудил оттуда бутылку Мартеля. Выложил коньячные бокалы из шкафа, наполнил их и обнес каждого из присутствующих. Вновь устроившийся на своем сиденье Бен принялся сразу деловито смаковать изысканное питие, не дожидаясь объяснений. Ему было по барабану, все равно ничего не понимал.
   Как вы все прекрасно помните, мир изменился в один миг. Только что я ждал своего кореша в своем кабинете - бац, головой в стенку врезался, а вокруг - пыли по колено. Саша пила кофе по пути в свою машину - бац, оказалась на столе у меня за стенкой, и опять пыли - выше крыши. Шура ехал в автобусе - бац, посреди дороги стоят. Пыли нету - ну так понятно: открытое место, ветер и прочее. Бен из бассейна вылез, только бухнуть собрался - а он уже в лесу дремучем, да к тому же на другом континенте. Иван пошел снаряжение свое прятать - вот уже под книжным шкафом лежит, да еще и в Питере на Дворцовой площади. Только Шурик на месте остался, потому что пространство было полностью замкнутым, зато фойе утопало все в той же пыли. Однако никакие следы цивилизации вокруг не претерпели изменений. Все, что было подвержено влиянию человека, осталось точно таким же, не подпорченным, не ветхим. Только дикая природа мутировала до неузнаваемости. Как-то мы с Сашей видели самолет посреди улицы: без каких-то намеков на катастрофу, будто его просто аккуратно поставили. Опять же, злобные бабуины, щелчком пальца сбивающие головы с певцов, популярных среди склонных к безвкусице народных масс. Чего этим обезьянам стоило выдавить все стекла в доме, вынести все двери и найти легкую поживу? Да ничего. А "мешки", настолько неразборчивые в своих гастрономических пристрастиях, вдруг, начинают нападать только на движущихся людей, в то же самое время, не брезгующие неподвижными более мелкими своими сородичами. Да вы все прекрасно знаете о многих странностях, которые мы пытались объяснить, как могли. И не получалось найти ответа.
   Макс, не томи, - сказала Саша, когда он сделал паузу, чтобы отхлебнуть из своего кубка. - Дальше-то что?
   Я понял, каким образом все произошло, - ответил майор, но сразу же предостерегающе поднял руку. - Но не знаю, конечно, каким способом. Да и никто, думаю, не в состоянии постичь сам механизм процесса. Кроме одного всяк сущего. Кроме Бога.
   Хороший тост, - заметил Иван. - Выпьем по этому поводу.
   Он остановил время, - поспешно проговорил Макс. - Время, как физическая величина нашего пространства. Любые тела, в которых исчезает эта характеристика, не способны меняться. То есть прекращаются все процессы на клеточном уровне, броуновское движение стопорится, электрон перестает вращаться по орбите и тому подобное. Само вещество приобретает свойство такой твердости, что ни алмазу, ни корунду не достичь и на тысячную долю процента. Вокруг могли протечь миллионы лет, окружающая среда могла меняться от звездного пламени до ледяной пустоты внешнего космоса - а нам всем вместе было до лампочки. В тот самый момент, когда одним махом было остановлено время, все что было создано человеческими руками, а также сами люди оказались в "машине времени". Ничто не способно было ни навредить, ни изменить, ни как-то воздействовать. Поэтому звери нас не трогали: мы были для них испокон веков всего лишь камнями, не пригодными в пищу. Так же, как и окна, двери и стены домов - непреодолимые преграды.
   Поэтому прошедшие века двигали некоторых из нас, как кукол. Твердость-то отнюдь не означает неподъемный вес, - усмехнулась Саша и передернула плечами.
   Но наступил день "Хе", и те из нас, что волею случая оказались под толщей земли, воды или иной агрессивной среды умерли, не успев осознать, что их жизнь подошла к концу. Не хотел бы я оказаться в другом месте, кроме как под спудом знаний, - заметил Иван.
   Но, мы, оставшиеся в живых после этой игры в "русскую рулетку", приобрели нечто, ранее нам несвойственное, - сказал Суслов. - Полную свободу совести. Веди себя так, как хочешь. С нас сняты все ограничения. Вот поэтому мы сейчас и сидим здесь.
   Нет, - возразил Макс. - Поэтому мы пойдем, ведомые другом-Иваном к месту усыпальницы Вяйнямёйсена. Без Бога в сердце, без Веры в душе - мы сироты.
  Кто не успел допить свой коньяк, влили в себя последние капли, и все разом повернулись к безмятежному Бену Стиллеру. Тот уже давно вылакал свою порцию и сидел, делая всякие трюки с фужером.
   А ему кто все переведет? - поинтересовалась Саша Матросова. - Речь Макса никто из нас не записал.
  Шура подвинулся к американцу ближе и поощряющим жестом отправил Макса за еще одной бутылкой Мартеля.
   29. Андрусово.
  Если бы Макс в свое время не снял с падшего от предательского выстрела воздушного шара солнечную батарею с соответствующим оборудованием, то блестящая придумка Ивана была бы реализована на половину, если не на треть.
  Мастер сдержал обещание и представил на обозрение готовый катамаран, созданный из двух дюралюминиевых лодок. Крепежным элементом в этой конструкции служил пропеллер, установленный между корпусами на прочной раме. Получился почти глиссер. Только питание воздушный винт получал от нескольких секций семидесятипятиамперных аккумуляторов, позаимствованных на производственном объединении "Катод", устроившем один из своих цехов прямо в Адмиралтействе. Так что глиссер мог чесать против течения Невы, пока хватало зарядки.
  Вовремя приделанное устройство на солнечной батарее отчасти должно было скрашивать потерю емкости, но оно было рассчитано на гораздо меньшие потребители. Поэтому 74 километра, а такова была протяженность Невы в былое время, не представлялись быть пройденными за один безостановочный вояж.
  Главное - пробиться к Ладоге. А там уж, в случае чего, можно было и на веслах ехать. Четыре уключины позволяли разместить в них по два весла на каждый борт.
  Иван радовался, как ребенок. Особенно это сделалось заметным после отплытия из лодочного сарая в дельту у Невских ворот Морского Торгового порта. Здесь подразумевалось самое широкое место, ранее именуемое воронкой рукава Большой Невы, откуда открывался выход в Маркизову лужу. В принципе, ширина реки не имела никакого решающего значения, просто так уж совпало. А радовался Иван за Мастера: не обманул, не подвел, не попытался присвоить и золото, и сам катамаран.
   Ты дурных "ментовских" романов начитался, - хмыкнул тот, когда Ваньша на радостях поделился с ним своими былыми сомнениями. - Их-то в последнее время больше всего штамповали, с образовательной, так сказать, целью. Менты в первую очередь их и читали, как учебные пособия. Я же воспитывался на военной лирике Астафьева, Казакевича, Быкова, Смирнова, да Алистера Маклина, наконец. Вот что я тебе скажу напоследок, мореплаватель. Добро - оно, как стержень, его согнуть нельзя - только сломать. А зло, хоть и в два раза сильнее, гнется во все стороны, как резиновые дубинки. Для строительства используют железную арматуру, и никогда - палки из резины. В прошлом мире правила стройки изменились, вот мы теперь и имеем, что имеем.
   Но железные стержни тоже гнутся, - сказал Иван.
   Правильно, - ответил Мастер. - Но после этого они никогда не возвращаются в прежнее положение. А если несколько раз согнуть и разогнуть - они неминуемо сломаются. Ты подобное наблюдал с резиной?
  Они простились без слез и объятий. Ваньша попросил передать привет Илье и Андрею, и они, загрузившись всем скопом, поехали в свое "большое космическое путешествие".
  Обещанная скорость в спокойной воде предполагалась километров под двадцать в час, учитывая скорость течения, бывшую некогда около метра в секунду, силу встречного ветра, какие-нибудь густые заросли водорослей и иные препятствия, получалось, что в Ладогу они выйдут через пять часов. Это теоретически. На практике предстояло все это выяснить опытным путем.
  Также нельзя было сбрасывать со счетов самые вероятные места засад всякой нечисти, типа "оборотней", которых берега реки также манили к себе относительно доступной добычей и богатыми трофеями. На лодках, хоть под веслами, хоть под парусом, люди просто обязаны были передвигаться за неимением (пока) в своем распоряжении действующих автомобилей.
  Три потенциально опасных участка: у Смольного, ниже реки Охта, Кривое колено и Ивановские пороги. Здесь Нева раньше имела крутые повороты. А на порогах, вдобавок, напротив мыса Святки, имел место быть самый узкий участок - всего 210 метров в ширину. Именно в этих местах и располагались наиболее уязвимые в плане безопасности отрезки пути.
  Конечно, все могло измениться, но Нева, в свою очередь, ощутила на себе столько тепла человеческих рук, что могла и устоять в прежних границах.
  Также не стоило сбрасывать со счетов тех тварей, что скрывались под толщей воды. Если они имели обыкновение нападать на мирные маленькие суда, плывущие против течения, то кому-то могло не поздоровиться. Все упиралось в размер.
  Словом, путешествие смахивало на авантюру, каковой оно на самом деле и являлось.
  Через трое суток, измученная и побитая, группа "Радуга", как они себя назвали, вышла в Ладогу. Проплыли мимо подтопленной по самые крыши Петрокрепости и двинулись на восток, чтобы среди неуютного болотистого берега выбрать уединенное место для ночлега. На первую относительно спокойную ночь они устроились прямо у воды, как древние викинги. Разбили ночь на четыре смены и тяжко проспали получившиеся часы отдыха. Макса с ними не было.
  Следующий день прошел в восстановительных мероприятиях. Каждый придумывал для себя занятие, без которого трогаться в дальнейший путь было просто немыслимо. Между собой практически не разговаривали, боясь произнести слова, служащие поводом двигаться дальше. Аккумуляторы за сутки бездействия подзарядились, практически до "кипения".
  Вечером Саша Матросова, как идейный вдохновитель похода, все-таки нашла в себе силы и произнесла неприятные для каждого члена группы фразы: "Он не придет, надо утром плыть дальше". Никто не возражал. Ночью на свет костра никто не вышел, лес шумел своей непонятной жизнью. Утром путешественники уныло загрузились на катамаран и отплыли по своим делам.
  Иван бросил последний взгляд на берег и, вздохнув, произнес Шуре, стоящему на руле:
   Поворачивай обратно.
  Все головы обернулись на далекую сушу и возникшую у самой кромки воды фигуру. По мере приближения она разрослась в грязного и местами окровавленного человека в милицейской форме с одним оторванным погоном. Осунувшееся лицо выдавило из себя густую щетину, один глаз почти отсутствовал, то есть превратился в узкую щелочку в подушке отека, зато другой горел неистовым огнем торжества. Из кармана рваных брюк небрежно торчала рукоять пистолета, в руке был зажат двухметровый дрын с заостренным концом. Эту палку можно было использовать и как посох странника, и как копье. Судя по тому, что оно сплошь было покрыто бурыми разводами, последний способ эксплуатации оказался предпочтительней.
   Ну как суд? - спросил Бен Стиллер, когда они оказались на расстоянии человеческого голоса.
   Оправдали вчистую, - ответил Макс, подмигнул здоровым глазом, метнул свое копье в пролетающую птицу с мелкой "щукой" в когтях и спокойно шагнул на нос одной из лодок катамарана. Птица, похожая на птеродактиля, не возмутилась, только посмотрела очень строго одним глазом и улетела в свое гнездо. Зато Саша, Шура, Иван и Бен синхронно сжали и потрясли в сторону далекой Невы кулаками и прокричали:
   Ура!
  Максу выделили полный пластиковый стакан коньяку, и каждый пытался пожать ему грязную руку. Обнять вернувшегося товарища по причине малых размеров площади для свободного перемещения смогли не все. Они поплыли в сторону устья Свири, намереваясь миновать его сегодня же, так как погода способствовала ровному скольжению по мелкой, почти речной волне. На следующий день планировался последний бросок практически до реки Олонки, что впадала в Ладогу недалеко от развалин Андрусовской пустыни. Только ориентируясь по этой реке можно было попытаться найти заросшую камышом Андрусовскую губу. Со стороны озера ориентироваться было крайне неудобно по причине отсутствия такового опыта у любого из вновь собравшейся пятерки.
  Однако и эта сложность была преодолена весьма успешно. Путем подсчета впадавших в Ладогу рек после Свири, пресловутая Олонка легко обнаружилась. Их-то и было всего две - Обжанка и оне самое.
  Спрятав свой катамаран на берегу, группа "Радуга", ведомая "Дерсу Узалой" Иваном добралась до обнаруженного им в прошлой жизни подземного хода. В былом рыбацком поселении людей никого не осталось. Место было открытое, поэтому ничто не могло воспротивить движению сверхнеуязвимых людей, куда ни попадя. Времени хватало. Те же немногие, что сохранились в своих рыбацких домиках и избушках, разбежались, как степные сайгаки из Калининградского зоопарка. Пятерке путешественников никто не препятствовал для спуска под землю, никто этого даже не видел, разве что местная живность. А ей было, по большому счету, наплевать.
  По авторитетному мнению Ивана развалины не претерпели никакого изменения. Разве что лес вокруг поднялся до высоты головокружения, если пытаться задрать голову и отыскать взглядом макушки деревьев. Как-то так случилось, что привычка не особо разговаривать, будучи не под защитой стен, приобретенная Беном и Шурой, одобренная Сашей и Максом, не вызвала никаких нареканий у Ваньши. Молчать - так молчать, жесты - так жесты.
  Однако когда они все спустились вниз, сохранять безмолвие стало тягостно. Замкнутое пространство не вызывало положительных эмоций ни у кого, к тому же лишь только опытные диггеры Иван и Шура, могли не отвлекаться на пустые страхи.
   Никто точно не знает, когда здесь был основан монастырь и кем, - сказал Иван, тем самым разрешив прочим членам группы нарушить обет молчания. Саша даже облегченно вздохнула и поежилась, как от холода, напряженно озираясь вокруг.
   Кто-то говорит, что некий ученик Александра Свирского Андреас пришел сюда и основал пустынь, - добавил Шура, который, зная о наметившейся еще в прошлой жизни их с Ванькой экспедиции, пытался собрать данные. - Кто-то - что разбойник Ондрус, уверовавший в один день и отправившийся замаливать здесь былые грехи. Церковь сама не знает, даже несмотря на то, что при Романовых все монастыри, приходы и иные богоугодные заведения были строго переписаны и систематизированы. Случилась здесь однажды женская обитель, да все монашки разбежались.
   От страха, - предположил Макс.
   Почему это - от страха? - удивилась Саша.
   Так, вроде бы больше не от чего, - пожал плечами майор и изобразил здоровым глазом страшный взгляд. - Еду всегда можно добыть: место не хуже и не лучше прочих обителей. Возделывай землю, лови рыбу, бей дичь, да у прихожан не брезгуй подаяния принимать. Одиноко - так ведь это хорошо. Так что единственная причина остается - страх перед неведомым. А точнее - ведомым, точнее - проклятым, по их понятиям.
   И зачем же тут упорно монастырь отстраивался? - поинтересовался Шура. - Были здесь, говорят, до революции братья в ризах. Болтались по берегу, безобразничали, руки о бороны и плуги не марали. Потом их разогнали, чтоб имидж не поганили.
   Скоро узнаем, - невозмутимо ответил Макс. - Не затем ли мы сюда прибыли?
  Саша Матросова энергично закивала головой. Всем сразу стало понятно, что она боится. Только Шура, ожесточенно жестикулируя, переводил весь их разговор взволнованному Бену.
   Поблизости до сих пор под утро в тумане мертвые монахи ходят, руками по воздуху круги рисуют, - говорил он Стиллеру. - И предводителем у них Андрус, которого пытали-пытали шведы, да и отрубили ему обе ноги. От этого с ним и приключилась мученическая смерть. Местные рыбаки-то к привидениям привычные. Они после суррогата алкоголя и не такое видят. А вот вам, американцам, может быть расстройство организма. Понял?
   Понял, - согласился Бен. - Где призраки - там сокровища. Этому нас в Голливуде учат.
   Абсолютно логично, - всплеснул руками Суслов.
   Погоди, погоди, - вмешалась Саша, понявшая все лингвистические экзерсисы. - Как же этот Андрус среди них ходит? У него же, если, по-твоему, и ног-то нету.
   А они его на закорках носят, - вставил свою реплику Макс. - По-очереди.
   Ладно, хорош словоблудием заниматься, - сквозь улыбку проговорил Иван. - Пора двигаться дальше. Только, умоляю вас, шаг в шаг. Вроде бы все ловушки я снял в прошлый раз. Но я, в конце концов, не скакал здесь по всей пещере. Может, чего вдобавок имеется.
  Однако весь путь до сокровищницы оказался безопасным. Может быть, потому что народ подобрался дисциплинированный, или Ваньша в свое время обезопасился со стопроцентным результатом.
  В предшествующей усыпальнице комнате они первым делом зажгли все свечи, что принесли с собой. Тени загуляли по стенам, временами принимаясь плясать, когда кто-то из людей двигался и тем самым создавал слабое перемещение воздуха. Покрытые письменами стены притягивали взоры, но были практически непонятны.
   Вон, что-то на иврите, - шепнул Иван Стиллеру.
   Нет, ты ошибаешься, - сказал тот. Будучи евреем из Нью-Йорка, он каким-то образом, известным только представителям этого вездесущего народа, в детстве выучился разбирать не только буквы, но и слова, и даже предложения. Короче, вполне сносно читал на языке предков. - Это просто похоже на иврит.
   Тогда что это за язык? - удивился Ваньша.
   Наверно, древнееврейский, - пожал плечами Бен.
   И ты в нем не разбираешься?
   Понимаешь, Ваня, тут такое дело, - снимаясь в "Ночь в музее" артист пытался насытиться духом старины и запоминал кое-какие фразы на старом языке, но в целом, конечно же, языковые познания были минимальны. - Вот смог бы ты разобраться на старославянском?
  Иван изобразил на лице неуверенность: "пес его знает".
   Пожалуй, что смог бы, вот только, зачастую, с полной потерей смысла, - продолжал американец. - Так и я: буквы, быть может, и понимаю, но связать их вместе, чтоб было понятно, получается не всегда.
   Ну, что дальше? - поинтересовался у Саши Матросовой Макс.
   Пойдем в усыпальницу.
   Чего - гроб вскрывать? - спросил Макс. И было непонятно, то ли он шутит, то ли всерьез - отеки на его лице спали, но подвижность лицевых мускулов продолжала оставаться слабой, едва различимой.
   Вот ты бы хотел, чтобы твой гроб кто-нибудь открыл? - так и не поняв настроение майора, вопросом на вопрос ответила Саша.
   Не знаю, не пробовал, - честно признался Макс.
   Ничего мы вскрывать не будем. И так все ясно. Мы пришли сюда не за этим.
   Погоди, погоди, - вступил в разговор Шура. - Что нам ясно?
   Хорошо, я объясню для самых сообразительных, - сказала Саша, впрочем, не выражая особого недовольства. Наверно, ей самой было необходимо выразить словами все мысли, родившиеся в голове. - Вокруг - Ладога. Нево - по-старинному. Моисей похоронен в месте с именно таким названием. Как в пятой книге Моисеевой - "Второзаконии", главе 34. Только не на горе, которую придумали в Сирии, а в озере. Недаром наш Вяйнямёйнен уплывает от людей в лодке. Сюда же приходил после смерти Христа апостол Андрей Первозванный. Почему он не отправился куда-нибудь в Индию, или Африку? Там, по крайней мере, не так холодно. Пошел он к истокам Веры, поклониться могиле Моисея. Вот и образовался здесь монастырь задолго до становления Русского государства. А почему он был всегда в довольно убогом виде? Да потому что не соответствовал Истории. Хау, я все сказала.
  Никто ни спорить, ни возражать не стал. Догадки и предположения - дело хорошее. Но самое главное то, что они находились сейчас здесь, в месте, где легенда соприкасается с действительностью. И пришло время, когда только действие способно хоть как-то повлиять на ход жизни. Либо в одну, либо в другую сторону.
   Тогда - пошли, - предложил Бен, которому Шура и Ванька старательно перевели выступление Саши Матросовой.
  Все приняли в руку по свече, выданной Максом, и один за другим пошли к изголовью гроба, где, судя по Ивановым низкохудожественным снимкам, и располагались загадочные скрижали Заветов Господа.
  В воздухе чувствовался аромат цветов, и каждый ощутил прилив некой радости. Камни с врезанными в них буквами стояли, где их и сфотографировал Иван, прислоненными к стене напротив гроба.
  Медленно ведя рукой по строчке за строчкой, Саша повторяла про себя Заповеди. Она не могла, конечно, разобраться в написанном, но просто сопоставляла положение строк. Скрижали были скрупулезно собраны, так что вязь букв нигде не прерывалась. Кроме одного места. В нем отсутствовал целый фрагмент камня с символом. Саша с ужасом оглянулась на своих товарищей, не зная, что делать дальше.
  Макс жестом показал всем, что надо выйти.
   Спокойно, - сказал он, когда все вновь собрались в освещенной комнате. - Я так понимаю, что в самом важном месте не хватает буквы. Но мы все равно не могли прочитать ничего. Разве что - Бен.
   Ну, я, конечно, не уверен, но транскрипцию последнего слова написать бы смог. Вот только в середине отсутствующий символ придется угадывать, - ответил тот.
   А ты сможешь подставить по смыслу все буквы из древнего алфавита по очереди, чтоб получилось неизвестное нам слово? - спросил Шура.
   Пожалуй, что не могу определенно ответить на твой вопрос, - закивал головой Стиллер.
   Так, давайте думать, - сказал Макс. - Какой символ из использовавшихся до этого места можно подставить сюда? Они, конечно, разные по размерам. Да и почерк, словно не тот. Такое ощущение, что жгли, или резали камень два разных человека.
   Конечно, разных, - согласилась Саша. - Заповеди писал Моисей, но подписаться он не мог. Подписался тот, кто ему диктовал. Иначе говоря, не человек, но Бог.
   Стоп, - сказал Иван. - Когда я здесь был в прошлый раз, у меня создалось впечатление, что кто-то уже был тут до меня. И не так давно. Это не был черный археолог, так как все самое ценное осталось на своих местах. Ну, или почти все.
   То есть, как это - почти? - спросил Макс.
   Ну, я тоже ничего трогать не стал, - потупил взгляд Ваньша. - Разве что один маленький золотой слиток без всяких опознавательных знаков взял.
   На память? - засмеялся майор.
   Ага.
   Подождите, мальчики, - заметила Саша. - Если ничего не пропало, значит, нужно было что-то другое и кому-то другому. Это мне напоминает наши розыски до катастрофы. Ситуацией владели мы, "Дуга", и, боже мой!
  Она прервалась и посмотрела вокруг себя, будто надеясь увидеть автограф того, неведомого, что мог находиться здесь допрежь Ивана.
   Это был Сатанаил, - очень твердо сказала она. Все уже были в курсе, кем являлся покойный Куратор, поэтому никто не переспросил. - Но ему нужен был меч. То древнее оружие, Пламя, что досталось нам с середины 70-х прошлого столетия. Зачем, если он прочитал то же, что и мы сейчас? Клинок был ему так ценен, что он готов был отдать за него все, что у него было. Вообще-то, немного не так. Он жертвовал всем, лишь бы один раз просто взглянуть на этот меч.
   На эту загогулину, - проговорил Макс задумчиво и вдруг ногой утрамбовал песок около себя, пальцем нарисовал какого-то червяка и залил в получившуюся выемку стеарин со свечи.
   Ты чего это, старый? - удивился Шура.
   Смотри, - ответил Макс и осторожно достал застывшую форму. - Что мы имеем?
   Да, Макс, - протянул Иван. - С такой фантазией - и в ментовке работать!
   Сокращен из штатов за примерное поведение без выплаты выходного пособия, - продекламировал майор, а Саша уже вытащила из ножен свой "Гуннлоги".
   Так это, выходит, недостающая буква? - удивилась она, снова, словно в первый раз разглядывая свое оружие.
   Это просто моя версия, - сказал Макс. - Хотите - соглашайтесь, хотите - нет. Пусть Бен нам напишет транскрипцию с учетом меча. Тогда нам станет все ясно. Тогда мы попробуем.
  Через несколько минут Стиллер вывел на бумаге из записной книжки слово, точнее, произношение его по-английски. Посовещавшись, решили, что проговорят его в усыпальнице, и, в случае дальнейшего успеха, попросят об одном желании. Его тоже нужно было выдумать загодя, чтобы не говорить глупости или придумывать второпях нечто неестественное, типа "чтобы все были счастливы", или "чтобы на всей Земле наступил Коммунизм". Ситуация отдавала хэпиэндом фантазийного Голливудского фильма, но вести себя как-то иначе не получалось. В любом случае, стоило попытаться что-нибудь предпринять.
  И они предприняли.
   Эпилог.
  В сумрачной усыпальнице, рядом с гробом, как они предполагали Вяйнямёйнена, Шура Суслов, Бен Стиллер, Иван Вонславович, Макс Ковалев и Саша Матросова, испытывая нешуточное волнение, отставили свечи наземь и произнесли, кто, как мог, начертанное на скрижалях Имя. Кто-то закрыл глаза, кто-то схватился рукой за товарища, кто-то сжал кулаки. Получилось вразнобой и очень нестройно, но никто внимания на это не обратил.
  Потому что не успел, ибо в тот же миг, все они опустились на колени. Не действуя по примеру наиболее слабохарактерного своего товарища, а как-то разом, по наитию. Ни страха при этом не было, ни стыда. Блаженное чувство облегчения, будто, блуждая в дремучем лесу, когда здравый смысл говорит, что "все, кранты, помощи не будет", появляется с доброй улыбкой на лице твой неведомый спаситель.
  Каждый из них услышал ответ. Скорее, даже не ушами, а сердцем. Или душой.
  И каждый осознал мелочность своей продуманной просьбы.
  И каждый из них сказал, не слыша никого рядом: "ПРОСТИ НАС, ГОСПОДИ!"
   * * *
  Над водами Ладоги засияла, раскинувшись, великолепная Радуга.
  
   Конец книги.
   Февраль 2011 - май 2011 Австралия, Япония.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"