Дервиш учуял нас давно. Второй день путал, сука, заводя все глубже в пустыню, пока не привел сюда - на шелест-озеро. Песчинки тут мелкие, как пыль - привычным шагом ходить не получается, затягивает почти по колено. В таких местах рыба бродит не поодиночке, а целыми косяками. Говорят, на юге есть целое шелест-море и местные там ездят на вараньих упряжках, потому как пешком особенно не потопаешь - рыба ведь разная бывает. Вынырнет иная - и хорошо, если только ногу отхватит.
Ох, некстати мыслишка. Не прост дервиш, не прост. Думали поначалу - мы ведём, а только сегодня поняли - нет, это он ведёт. Я как на озеро ступил, так волоски на загривке дыбом стали - верный признак, что быть беде. Однако ж это наш единственный шанс, потому как пустошь большая и ровная, а по крепкому краю если ломануться, то можно дервиша взять в кольцо и тогда он уже никуда не денется. Все-таки бойцовые шукари - это ж вам не мальчишки из городской милиции, пальцем деланные.
Двое пошли по правому берегу, двое - по левому, а я с комиссаром прямо, увязая выше щиколоток. Уже не прячемся, идем прямо. А чего прятаться? Дураков тут нет, каждый понимает, что час-другой - и всё станет на свои места. Или мы беглеца окружаем и за жопу берём, или он что-то выкинет. А выкинет наверняка, иначе и быть не может. Ну вот, начинается...
Дервиш гнилыми, но ещё острыми зубами впивается себе в правое запястье. Рвёт - кровь хлещет на песок, впитываясь почти мгновенно, проникая все глубже...
Ага, призывает, значит... Как я и думал: своей кровью приманит, а кормить уже нашей собирается. На колени повалился, сука, песню затянул.
Мы с комиссаром, не сговариваясь, заряжаем бронебоями, передергиваем затворы.
- Валить? - спрашиваю.
- Рыбу, только рыбу! Дервиш живым нужен! - предостерегает комиссар.
- Ну тогда - к нему! Бегом!
Мы рвём что есть сил к дервишу, выше щиколоток утопая с песке озера. Ему сейчас не до нас - наводит поганые чары, не только зазывая хищных тварей, но и возводя вокруг себя защиту. Вот туда и бежим. Через пару минут это будет единственное безопасное место на всем озере.
Раз-два! Раз-два! Быстрее! Быстрее!!!
Фонтан песка бьет справа, а вслед за ним поверхность озера вздыбливается вверх кривым горбом. Гигантский плавник песчаной акулы, потом еще один, и еще. Они настолько острые, что могут разрезать человека напополам, если акула пройдет прямо под ним.
Одна из тварей несётся на комиссара, но в последний миг он уворачивается, почти не сбившись с темпа. Я стреляю по другой рыбине, которая прёт наперерез. Бронебойный заряд делает свое дело и в следующий миг плавник снова скрывается в песке. Убить не убил, но немного времени вырвал. Перезарядить уже не успею, сейчас вся надежда только на ноги. И Святого Ходока, конечно, извечного защитника шукарей в пустыне...
Успели все же.
2.
Человек вынырнул из-за бархана так быстро, что чуть не схлопотал пулю. Будай сдержался в последний момент, успев опознать в незнакомце бойцового шукаря.
По команде батьки, возничий потянул за усы, заставляя матёрого краба остановиться. Будай, щурясь, наблюдал за шукарём. Руки батьки оставались лежать на ввинченной в хитин шестиствольной пушке.
- Выручай, командир! - без приветствий еще на бегу начал шукарь. - Если не поможешь, сгубит дервиш наших!
При упоминании дервиша на щеках у батьки проступили бледные пятна. Такое у него случалось, когда накатывала ярость. Но Будай не первый год в Акбаристане, и слыхал о разных ловушках, порой гораздо более коварных, чем замануха шукаря-предателя.
- Рассказывай, - только и ответил батька.
- Да что рассказывать! Привел на озеро, вызвал акул. Сейчас сидит там в защитном круге, а командир наш с комиссаром рядышком. Если ему помешать колдовать, так и защита порвётся... Все патроны расстреляли, а насмерть никого из рыбёх так и не завалили, только пуще разозлили. Очень уж здоровые твари, старые, большие.
- А ты что же? - нахмурился Будай.
- А мы на берегу оставались, по краю дервиша обходили, когда поймать хотели. Комиссар кричал, чтоб мы шли помощь искать, вот и разошлись кто куда. Ну это вчера ещё было, всю ночь шёл...
- Командир...Комиссар... Имена?
- Третья шукарьская пятёра особого назначения. Батька Шкуряк. Ну и комиссар Якшик с нами...
- Шкуряк? Ёпт! С этого б и начинал! - Будай высунулся из-за хитиновой пластины по пояс и, свесившись вниз, глянул на возничего. - Слыхал? Едем выручать ребят!
Возничий ошеломлённо выпучил глаза:
- А как же приказ, батька? Встреча знатного гостя и всё такое...
- Да срать я хотел на твоего гостя! Сколько еще наши продержатся? То-то. Выполнять, я сказал!
Возничий промолчал. Спорить с батькой было бесполезно, особенно после недавней контузии старшого.
Краб повернулся, сошел с тропы и устремился в пустыню.
- Цепляйся сбоку! За тот выступ, - сказал Будай шукарю, - будешь путь указывать.
Краб - зверюга не только мощная, но и бегающая, если надо, куда быстрее человека. И что важно - лапы его устроены так, что большинство пустынных ловушек ему нипочём. Потому ещё засветло были на месте.
Прошло больше суток от начала колдовства, а расклад оставался прежним - дервиш раскачивался посреди озера, вокруг нарезали круги акулы. Разве что не так быстро, как раньше - видно, тоже подустали. Только Шкуряк и комиссар лежали теперь на песке рядом с дервишем. Спали что ли?
Батька Будай поводил дулом пушки вслед акульим плавникам, плюнул, и приказал двигать вперёд.
Краб засеменил по поверхности песка к центру озера. Акулы, почуяв движение, рванулись навстречу, но быстро сориентировались, что такая дичь им не по зубам. Ноги краба не прокусить даже самой матёрой рыбине, нечего и пытаться.
Шукарь и комиссар не шевелились, дервиш покачивался сидя, с закрытыми глазами, и нудел себе под нос. Когда краб навис над ними, Будай перемахнул через защитную пластину и спрыгнул вниз. Вслед ему полетели несколько верёвок, сброшенных возничим. Будай потрогал, бьётся ли пульс у Шкуряка на шее, недовольно покачал головой, и ловко обвязал тело верёвкой. Потом сделал всё то же с комиссаром.
- Тяни!
Возничий принялся наматывать веревки на катушку, тела оторвались и поползли вверх. И только после этого Будай повернулся к дервишу - и с размаху въехал ему ногой прямо в покрытую коростой рожу. Дервиш откинулся назад, зарывшись затылком в песок. Кровь хлынула одновременно и с разбитых губ, и со сломанного носа. Песня прервалась, защитный круг сломался - и акулы устремились внутрь, к столь долгожданному лакомству.
Но всё ж таки не успели. Висящий на поднимающейся вверх веревке Будай подхватил дервиша за волосы и вздернул вверх за миг до того, как плавник разрезал песок на том месте.
- Нет, урод, ты так просто не сдохнешь, - криво ухмыльнулся Будай. И светлые, как небо, глаза его были в этот момент по-настоящему страшными.
3.
В аул вошли как положено: шукари тихо сняли дозорных по периметру, а уж потом краб вломился на центральную поляну, устроив там несусветный переполох. Визжали дети, ревели орчихи, рычали орки, бессильно сжимая в руках бердыши, которыми краба разве что оцарапаешь, не больше.
- Всем построиться в линию! - орал сверху Будай. Лицо его было багровым от ненависти к местным. Немало хороших хлопцев, добрых товарищей и верных друзей, сгинуло от этих тварей. Человечина ведь была самым желанным лакомством для диких орков.
Матёрый орчина дернулся навстречу к одному из шукарей, занося над головой бердыш. Но куда там тяжелому бердышу против пули. Гнилуха ударила орка в горло, отбросила, и в следующий миг его мускулистое тело начало быстро разлагаться, распространяя вокруг изрядную вонь. Спустя минуту на месте явно не последнего из пустынных воинов лежала мерзкая куча насквозь выгнившей плоти. Шукари загодя зарядили карабины гнилухами - патронами дорогими, но зато самыми эффективными, когда надо устрашить противника. И в этот раз они снова не подкачали - больше никто из местных не пытался геройствовать.
Будай залез на верхнюю пластину крабьего панциря, выпрямился во весь рост и с презрением оглядел дикарей внизу.
- Посмотрите внимательно на эту тварь! - Будай наклонился и вздернул дервиша за волосы вверх. Тот вяло шевелился, но особо не сопротивлялся.
Толпа загомонила. Скорее недовольно, чем испуганно - у многих уважение к дервишам было сильнее страха собственной смерти.
- Он пока жив, но будет ли жить завтра - решать вам!
Толпа загомонила еще громче. Несколько громких глоток требовали отпустить дервиша немедленно. Будай на это ухмыльнулся и продолжил:
- Из-за него двое наших товарищей одной ногой уже в стране мёртвых. И я знаю, как дервиш может позвать их обратно. И вы тоже это знаете.
Толпа притихла, догадавшись, о чем толкует человечий батька. Иногда дервиши возвращали к жизни воинов, которые уже не дышали. Но вместо возвратившихся в страну мёртвых должен был добровольно уйти другой. Чаще всего такими жертвами становились старики и дети - самые слабые в племени, чья жизнь была выгодной платой за жизнь более достойных и полезных.
Отдать себя вместо человека - это глупость, на которую не пойдет никто. Всем известно, что у людей другая страна мёртвых и упаси духи попасть в неё орку. Но спасти такой ценой дервиша означало - стать шахидом. Души таких мучеников никогда не испытают жажды в стране мёртвых.
- Я батька Будай. Некоторые из вас меня знают. И я обещаю отдать вам этого колдуна, если вы вернете наших людей. Если же они умрут - я срублю ваш кактус и перебью свиней.
Такая угроза означала: "убью всех способом медленным и мучительным". Кактус - главная ценность любого племени, с его колючек по утрам выделяется влага. Её тщательно собирают и делят между всеми членами племени. Этой водицы не много, но достаточно, чтобы никому не умирать от жажды. Вторым источником влаги служит густое жёлтое молоко ездовых свиней. Оно обычно достаётся оркобабам, на сиськах которых всегда болтается несколько сосунков.
- Я пойду... - выступил вперёд один старый орк. У него не хватало одного глаза, а шрамов на морде было больше, чем морщин. В былые годы старик слыл хорошим воином и в душе оставался им до сих пор.
Будай кивнул, уделив добровольцу не больше секунды, и снова обратился к толпе:
- Нужен еще один. Времени нет, и я буду ждать... хм...две минуты! - и, нагнувшись, демонстративно погладил стволы пушки.
- Вот, забирай! - оркобаба отлепила от груди сонного заморыша и положила на песок. Некоторые орки недовольно закачали головами, но вслух никто ничего не сказал.
- Он самый слабый из детей и вряд ли станет хорошим добытчиком... - пробормотала оркобаба, успокаивая скорее себя, чем других.
4.
Ощущение такое, что я вывернут наизнанку. Словно потроха выставлены на витрине мясной лавки под беспощадно палящими солнечными лучами. А потом плоть начинает морщиться, кукожиться. Я подобен икринке барханной жабы, которая вот-вот должна вылупиться. Выпила всю влагу и теперь мучительно пытается разломать изнутри сухую скорлупу. И-и-и-и, удар! И-и-и-и, ещё удар!
В образовавшуюся трещину хлынули звуки, потом запахи. Бубны, погремушки, блядския орочья песня и вонь сжигаемых волос.
Мы что, в плену? Недавние события всплыли в памяти - раз я до сих пор не в брюхе акулы, может всё не так и плохо...
Надо открыть глаза. Кажется, что веки пришиты... Это только кажется... Ну же!
Дервиш! Этот сраный дервиш, которого мы гнали и почти взяли, - это он выплясывает сейчас с бубном над телом... Кого? Комиссара!
Я дергаюсь, особо ни на что не надеясь (глаза и то не сразу открыл!), но, к собственному удивлению, рывком принимаю сидячее положение.
- Аа-а-а! Шкуряк!!! - радостный голос с другой стороны. Знакомый голос.
Поворачиваюсь, стараясь удерживать боковым зрением дервиша, и вижу старого товарища - батьку Будая, крабохода. А за ним топчутся трое из моей пятёры, лыбятся во весь рот. Ко мне бросаться не спешат, хоть и хочется - нас разделяет полоса, начертанного на песке магического круга. И тут я начинаю понимать, что происходит...
Комиссар стонет и тоже приходит в себя. Завывания дервиша прекращаются, он валится наземь и лежит, хрипло дыша. Вытянуть из страны мёртвых сразу двоих - это не каждому под силу, особенно если накануне целый день с акулами баловался. Значит, не зря ловили - колдун на самом деле не мелкого пошиба.
Поднимаюсь на ноги. Шатает, как пьяного. Протягиваю руку комиссару - помогаю ему подняться.
И тут налетают наши: хлопают по плечам, шумят, рассказывают что-то наперебой. Я киваю, криво улыбаюсь, хотя пока еще плохо соображаю.
- Э, хлопцы, гляньте дервиша, чтоб не подох, - приказывает комиссар. - Обидно будет его сейчас просрать, когда попался, наконец.
Шукари тушуются отчего-то. Я недоуменно вскидываю бровь, но прежде чем успеваю спросить, вперёд выступает батька Будай.
- Дервиша придется отпустить.
- Что??? - это комиссар, охреневший от изумления.
- Я обещал его местным. В обмен на ваши жизни.
Столпившиеся поодаль орки молчат, напряженно вслушиваясь в этот разговор. Замечаю, что толпа чуть сдвигается в нашу сторону. Рожи перекошены, глаза светятся жгучей ненавистью. Неужто отбивать полезут?
- Сожалею, но я должен забрать дервиша с собой, - не унимается комиссар. - Спасибо, конечно, что выручил. Я позабочусь о награде...
- Какой нахер награде? - лицо Будая идёт пятнами. - Я дал обещание! Будай слова в песок не зарывает!
- Я освобождаю вас от этих обещаний. Именем Партии.
- Освобождаешь? - Будай оглядывается на надвигающуюся толпу, губы кривит страшная улыбка. - А их всех ты тоже освободишь? Или наградишь?
Комиссар бледнеет, но, надо отдать ему должное, не трусит. Он огибает батьку Будая и становится между ним и орками.
- Хочу напомнить, что орки северного Акбаристана - подданные Оазиса!
Не трус, да. Но дурак, очевидно.
- И потому вы обязаны выполнять приказания представителя Партии, то есть меня! Я приказываю...
Продолжить он не успевает - шарахается от метательной булавы, которая проносится у самого уха.
Потом всё было как во сне. Шукари дали залп гнилухами, но даже это не остановило разъярённую толпу. Двоих ребят я потерял, прежде чем Будай успел добежать и шарахнуть по местным из пушки. Восемь стволов разнесли к пустынным чертям полдеревни вместе с жителями.
Затем я помогал комиссару вязать дервиша. Пока это делали, к нам метнулась здоровенная оркобаба, подхватила с земли сморщенное тельце дохлого дитёныша и, потрясая им, принялась бормотать что-то, глядя мне прямо в глаза. Пришлось потратить ещё патрон - уж больно глаза у неё страшные были.