ПУСТЬ ЛУЧШИЕ ПЕСНИ СПОЁТ, КТО УМЕЕТ 

Пусть лучшие песни споёт, кто умеет.
Быть может, я только поэт-ротозей, 
А надо бы лучше и надо  - умнее,
Тут надо бы ярче и надо - смелей.

Быть может, я - отзвук: великие тени
Нашли во мне друга с фальшивой струной,
Звучу, отзываясь расстроенным пеньем,
Так скрипка играет больною душой.

Кто знает? Но в беге весеннего света,
В шумливости леса при яркой листве, 
Пигмеями выглядит племя поэтов, 
И самый великий - так мал на земле.

Всё кажется шалостью, детской игрою,
Творит её лес, весь в листве, чудодей:
-Пусть каждый пройдёт со своею мечтою,
 Я всех вас укрою. Ступайте смелей!
08.05.1946


ДАВНО ПОРА

Давно пора мне быть распятым,
Давно пора закончить жизнь.
Верчусь ещё в телеге пятым,
Несусь - багаж в дорогу взятый,
Махнув рукою:
             -Проносись! 


ДЕНЬ УХОДИЛ   

День уходил. Как в каждом дне
В нём было очень мало толку:
Нас суетило, без умолку
Жизнь паутинила во сне,
Сплетая нити очень тонко
И разрывая снова все.
	День, пройденный в слепой дремоте,
	Теперь казался тенью сна.
	Над городом росла весна,
	И ласточка в слепом полёте
	Струну тянула для птенца.
1946 

СЕРВИЗНЫЙ БОГ                    

Есть чайный Бог - сервизный и стаканный.
Он покупается и так велик, как шкаф.
Всё в комнате он делает стеклянным,
Мир заоконным выглядит и странным.
Дом оплетается в пушистость мягких лап.

Он круглый год в зелёном абажуре
Безвыездно проспит под потолком.
В нём нет весны и нет осенней бури,
В нём солнца нет!
             Лишь лампа сонно щурит
Ресницы слепо над чужим столом.

Сердца остужены, превращены в стаканы,
И все расставлены под строгий звон стекла.
Сервизный Бог любезным и желанным
Дарует жизнь бумажного тюльпана,
Цветение бумажного цветка.
22.09.1946

РАБСТВО НА ПАЯХ        

Все говорят, что я нечестен.
И ты поверила, чтоб легче было жить. 
Тупая боль от запоздалого известья -
Я знал давно, что не с кем близким быть. 
Я знал давно, что если быть распятым,
То трижды отречется близкий друг,
Я знал давно, что назовёт проклятым,
Что даже вспомнить будет недосуг.
Но ты торопишься: ещё не распинают,
Ещё не вбиты гвозди на крестах.
Лишь будят в сумерки и стражу созывают,
Чтоб на Голгофу повести бродяг.
A впрочем, ты права: семья и дружба 
Лишь рабство на паях, иное не с руки.
Поэтому ты вторишь равнодушно
Упрёкам тех, кто проверял паи.
Упрёк того, кто, гордый постоянством,
С супругой спит трёхтысячную ночь,
Считает подвигом, что не предался пьянству
И произвёл двух сыновей и дочь. 
Их добродетельность застирана и жестка:
- Сам не одалживай и не входи в долги,
Тускнеют чувства - побели известкой,
Грязь проросла в душе - затри.   
 

У ПЬЯНОГО СТОЛБА        

Столб - сумасброд, насмешник и повеса,
Наклонный, с фонарём, горящим в полный день.
Насмешник! Висельник! 
                  Ты не уйдёшь. Ни с места,
Бродяга уличный средь честных фонарей!

Высокое дитя, стеклянной головою
Ты мыслишь прошибить безрадостность небес,
Но жёлтой электрической тоскою
Ты рассыпаешься, теряя в лужах блеск.

Утешься, друг, быть вечно одиноким,
Быть проклятым у близких и друзей,
Пришельцем чуждым, без нужды высоким,
Судьба не только пьяных фонарей. 
05.12.1946


ТЫ ЗНАЕШЬ, БОГА НЕТ     

Ты знаешь, Бога нет, и мы совсем одни.
От солнца, как от шкафа в детстве, веет темнотою, -
Всегда вечернее, уставшее, больное,
Оно моргает. Тени на пути,
Деревья, камни - стали. Некуда идти.
У всех в глазах одно большое горе.

Нам надо жить одним. Бог больше не родится.
Синеют сумерки, их пятна на лице.
Такой, с надеждой, страх знаком тебе?
Не отпускай руки - мы можем заблудиться.
Другое - может быть, а это - не приснится
(А я хочу с тобою быть во сне).

Что нет его, и жизнь лишь краткий сон,
Грусть каплею на дне души застыла.
И жжёт она, и жажду пробудила,
Как первый звук дождя, когда замешкал он.
У сердца нашего в обломках небосклон,
Груз одиночества принять нет силы.

Да, Бога нет, и мы совсем одни.
Я одиночеством, как тишиной, разбужен.
05.07.1944



РОЖДЁН, РАСТИЛИ, ДРЕССИРОВАЛИ
               
1
Рождён. Растили. Дрессировали. 
-Лаской, криком, едой и пинком.-
Когда гладить совсем перестали, 
Я под солнцем был хитрым щенком.

Всегда жевал - хлеб с вареньем, рубашку;
                            боялся боли.
Теперь тоже боли боюсь и спокоен, когда жую.
Это хорошо, это к добру -
Должно быть вправду ещё живу.

Жить это значит чувствовать, как собака,
Щенок или та, что поболе.
Только мёртвый не знает боли,
Забыл, как сильно бьют по бокам.
1944

2
Когда расцвечены юностью годы, 
На жизнь не скупится ветра порыв.
Есть возраст такой, когда народы
Богов находят, землю прорыв.

Но вскоре глаза начинают видеть
Под ярким солнцем серую грязь.
И сердце учится ненавидеть,
Кулаками себе грозя.

3   
Легко и незаметно становиться подлецом. 
И лжёшь, и хвастаешь, а жить ещё не начал.
Как будто не живёшь, а только жизни сном
Беспомощный в немом бреду захвачен.

И что-то странное с моим лицом:
Смеюсь и радуюсь, когда бываю озабочен,
Улыбкой подлою за горло схвачен,
Подобострастным становлюсь рабом.

4   
Есть счастье в том, чтоб юродивым быть,
И делать только то, что хочешь, -
О лжи навязчивой забыть
И не здороваться, когда желаешь в морду бить.
Живёшь, как ты мечтал, но кажешься безумным.

Есть радость в том, чтоб юродивым быть,
И делать только то, что хочешь, -
Молчать иль правду говорить, 
Себя всегда успеть спросить:
-А ты чего хлопочешь? 

ТРУДНО РАБОТАТЬ И ЗНАТЬ  

Трудно работать и знать,
Что тешишь себя только шуткой.
Трудно бывает и жутко,
Как будто не только не будут читать,
А будто спокойно идут умирать
Друзья твои в серое, хмурое утро.