Тропинка осторожно вилась между деревьями, робкая, как лиса, чующая присутствие охотника. Я шёл осторожно, чтобы её не спугнуть, и мои шаги смягчал рыжий лисий мех - оранжевый ковёр палой листвы. Деревья толпились вокруг в тесной толчее, но солнечный свет всё равно пробивался через их янтарно прозрачные листья и от этого становился крепким и насыщенным, словно яблочный сок. Сумрачная чаща вовсе не казалась мне такой уж сумрачной - чётко ощущалось присутствие над головой озарённого солнцем небосвода, ветви деревьев лишь ненадолго скрыли его из виду, но стоит их раздвинуть, и увидишь его целиком, до горизонта.
В лесу было тихо, и поэтому слух был особенно чуток. Сухому шелесту листьев под ногами лишь изредка вторил шепчущий порыв ветра в высоких кронах, доносилось иной раз раскатистое карканье откуда-то с ближайших веток - не ухватить взглядом виновника - и больше, почитай, ни звука: никто не трещал ветками в чаще и не крался звериной тропой, не скрывался в темноте за деревьями. Безмятежная, дружелюбная осенняя атмосфера с оранжевым оттенком, будто в городском парке.
До того тихо, что женский смех, вдруг донёсшийся издалека, прозвучал так отчётливо, будто это из-за ближайшего ствола дразнила меня лесная дриада, только руку протяни. Верно иду - ещё немного вверх по робкой тропинке, и будет Красная Роща. Смех повторился - звонкий, чистый, чёткий, будто короткий аккорд с окончанием на высокой ноте, и я попытался представить себе его обладательницу: должно быть, волосы цвета осенней листвы, свободно падающие на плечи, и улыбка, не сказать иначе, дерзкая, быстрая, как росчерк пера. Увидит меня, усмехнётся, сморщит нос; да и есть отчего, весь я уже запыхался и взопрел, уж очень затянулся этот подъём по пугливой тропе. Но я всё шёл вперёд и с упорством, достойным альпиниста, карабкающегося на грозовую вершину, покорял этот незаметный глазу склон.
Впереди посветлело - слепящий белый свет, неотфильтрованный янтарными листьями. Ещё несколько шагов, и я вынырнул из-под густого покрова деревьев, оказавшись, наконец, под открытым небом. Тропинка, оказавшись у всех на глазах, приобрела серьёзность, статность, перестала петлять и чопорно протянулась, вымостившись шершавым булыжником, через крохотный луг, перемахнула щербатым деревянным мостиком через ручей и, толкнувшись преданно в толстые лапы садовой скамейки, уткнулась в крыльцо двухэтажного деревянного домика.
На скамейке в расслабленной позе, широко раскинув руки и запрокинув голову, сидел молодой парень, а за скамейкой, склонившись так, что яркие, как фейерверк, рыжие волосы касались его лица, стояла моя дриада. Она шепнула ему что-то, он негромко ответил, и снова до меня донёсся этот кристальной чистоты смешок - короткое трезвучие с высокой ноткой на конце. Она наклонилась, поцеловала его - ослепительная карминовая вспышка на рыжих волосах - отпрянула, выпрямилась и увидела меня. Я улыбнулся с дружелюбно-виноватой миной: до чего некстати леший притащил этого бродягу. Она улыбнулась мне в ответ - и в самом деле, стремительным воздушным росчерком - и шагнула навстречу. Он встал следом, и мы встретились у моста, как делегаты двух наций, намеревающихся заключить торговый союз.
Следующие события с такой невероятной скоростью пронеслись передо мной, окружив, что смешались и как-то смазались в моей голове. Рукопожатие, дорога к дому, скрип дверей с резными рисунками на них, запахи кухни и запахи сада, горьковатый привкус старинного вина, красное листопадное марево, фотографии на стенах, в рамках и без, а рядом - чья-то наивная небрежная пастель, звуки музыки, ярко-красное солнце, обрушивающееся за ярко-красный лес, ломаная пляска пламени, и небо, полное звёзд. И всё это - под аккомпанемент её хрустально звонкого смеха.
Мы сидели у камина, они у самого огня, обнявшись, я чуть поодаль, наблюдая за ними. Она задремала, и её голова лежала у него на плече, и острые треугольные тени падали ей на скулы, обрамлённые переливающимся багрянцем занавешивающих лицо волос; её губы, слегка приоткрытые, темнели в неверном золотистом свечении. Он сидел неподвижно, накрыв её руку своей рукой, и только плечи его чуть подрагивали в такт её дыханию; на лице у него была спокойная улыбка. Они забыли обо мне, и я тоже забыл о себе, скрытый от глаз тенями, вне досягаемости языков пламени, и смотрел на них, размышляя. Потом встал с бесконечной осторожностью, чтобы кресло или половицы своим скрипом не выдали меня, и вышел. Ночь раскрыла мне навстречу влажные холодные объятия, и я, окунувшись в них с головой, сбежал по траве, минуя тропинку, к ручью и сел возле моста, прислонившись спиной к шершавым брёвнам.
Бесцветная темнота вокруг меня всё ещё пестрила свежими воспоминаниями о стремительно пролетевшем дне, и оттого чувствовались скрытые в ней безумно яркие красные, оранжевые, янтарно-золотистые краски, которыми она была готова опериться в любой момент. Я вслушивался в ледяное журчание ручья, стараясь отстраниться от своих ощущений и взглянуть на них со стороны. Они были чем-то вроде калейдоскопа: вертишь, и мельтешение драгоценных камней внутри такое насыщенное, что невозможно ухватить взглядом отдельные детали. Калейдоскоп шириной в небо и длиной в жизнь.
Они заразили меня этой сладкой, животворной болезнью, которой был напоен здесь сам воздух. Они захватили меня и увлекли играючи за собой в жизнь беззаботную, как пляски вокруг майского шеста. Я знал теперь, каково им здесь, в Красной Роще. Каждый день как первый, горящий, бушующий, в слепящем ярком хороводе листьев и событий, и воспоминания не тянут, не отягощают. Они остались, не забыты, но поблекли, стали серо-смутными, незначительными в сравнении с ошеломляющим сиянием нового дня. Дню прошлому нечего противопоставить дню настоящему, им невозможно пресытиться, и страсть, пылающая в их душах, не торопится остывать. Повседневному, обыденному, серому нет места в Красной Роще, и годы, кажется, не в силах склонить в свою сторону чашу весов.
Посижу здесь, у моста, ещё немного, а потом пойду своей дорогой. Не хочется ждать до утра, чтобы попрощаться, но хозяева, думаю, не обидятся. Чем скорее уйду, тем скорее сольюсь с расплывчатыми воспоминаниями, оттисками минувших событий - и хорошо, ведь былое быльём поросло. Отмечу - только для себя - на своих картах Красную Рощу, чтобы когда-нибудь потом, взглянув, вживую увидеть её кричащую осеннюю палитру и услышать как наяву серебристый смех с высокой ноткой на конце.