Аннотация: Нет друзей- меньше риска. Предает только близкий. (А. Вайнберг)
Вы знаете, как провожают пароходы? Не знаете? Тогда я вам расскажу.
- Отдать швартовы! - орет боцман, в простонародье - "дракон".
Вон на причале моя Машенька трогательно машет платочком и им же вытирает слезы.
Вообще, это все для киношников. На самом деле чалимся на рейде третьи сутки в условиях штормового предупреждения и жрем все подряд. Артельщик заперся в каюте и делает вид, что умер. Этак мы еще до отхода сточим все припасы, и где-то на границе России-матушки займемся каннибализмом.
Стармех заходит в "машинку" и заводит унылую песню:
- Витя, я все понимаю. И корыто постройки лохматых годов, и экипаж- дебилы все, как один. Но работать надо. Работа у нас, механиков, такая. Б*****я.
Да что ж я- дурак, что ли, сам не понимаю. Если не я, то "Академик Козлов" не то, что в кругосветку не пойдет, с рейда не двинется. А жить, друзья, хочется всем. И алкашу-матросу Капусткину, и коку Загоройкозе, и даже артельному- Васе. А жить им хочется долго, светло и счастливо. И жизнь их зависит от меня.
Да, забыл сказать, Витя-это я. Механик-моторист. Молодой, красивый и веселый.
Вот и приходится: там подточить, там поплевать, там выматериться. Кстати, последнее помогает лучше всего, проверено неоднократно. Вот как сейчас: вернулся с вахты, на душе- полный абзац. Из-за того, что главный двигатель кашляет и чихает. Подумаешь! Покрыл его трехэтажным, с удовольствием услышал, как тот обиделся и замолчал. Пришел в каюту и лег спать. К завтраку проснулся, а мы уже за двенадцатью милями.
После двух месяцев беспрерывного болтания в море экипаж начинает по тихой сходить с ума.
- Не, Витя,- говорит стармех,- ты как хочешь, но я к капитану не пойду.
Я наливаюсь бессильной злобой и хочу плюнуть деду в глаз. Мало того, что он пьяный, так еще и не желает меня понять. Двигателю нужен ремонт, иначе- песец.
- Я не пойду,- повторяет стармех и уходит, раскачиваясь.
Подло харкаю ему вслед тягучей слюной и отправляюсь к капитану. Делать что-то надо. Зрелище в капитанской каюте достойно кисти Пикассо. Кэп уткнулся синим носом в тарелку с красными креветками (артельщик-гад, а мне соврал, что чилимы уже закончились) и задумчиво смотрит одним глазом на настольные часы. Знаете, такие, которые если на кнопочку нажать, говорят приятным женским голосом. Там еще можно либо "Ку-ку", либо "Ку-ка-ре-ку" поставить.
Капитан пускает скупую мужскую слезу и на полном серьезе у них спрашивает:
- Кукушка- кукушка, скажи, сколько мне жить осталось?
Нажимает на кнопочку, и часы в ответ выпаливают:
- Восемь часов ровно. Ку-ку.
Кэпа подкидывает, как в двенадцатибальный, и он упирается мутным взглядом в меня. В глазах щелкает обратный отсчет: "07:59:59, 07:59:58".
- Че застыл?!- орет так, что люстра дребезжит.- Работать вали!
Какой, нах, двигатель. Я вываливаюсь из каюты и падаю на колени от смеха. Боцман смотрит, как на умалишенного. Дверь каюты распахивается, и капитан перепрыгивает через меня, словно Джеки Чан.
- Че, суки?- при звуках грозного голоса вахтенный матрос вжимается в леера.- Совсем бояться перестали? Боцман, бля... Почему палуба грязная?
Ну, а кули... Счетчик-то щелкает. До утра не дотянет точно. А помирать приятней на чистом пароходе. И не в креветках же носом. Надо войти в историю флота с гордо поднятой головой.
Слушая за спиной раскаты капитанского голоса, гребу в машину. Работать надо по- любому. "Давай, родной,- это я движку,- Амстердам скоро. Там и подлатаем". Двигатель скорбно гудит и соглашается потерпеть до города "красных фонарей". Оторвемся, братва! Хотя я и не любитель платных удовольствий. С Машкой привычнее, сподручнее и безопаснее. Помню-помню, как стюард сифилис после Эфиопии лечил. Мы когда об этом узнали, до ближайшего порта его под замок посадили. Через месяц выпустили, так он в первую очередь с трапом поздоровался. Пришли с болезным в Бразилию, вызвали на борт местного врача, построили перед ним всю команду. Все двадцать семь рыл. Латинос важно прошелся вдоль ряда, что-то шепнул капитану, и тот рявкнул:
- Всем снять штаны, бля! Возись еще с вами, гуляками, поодиночке.
Двадцать семь мужиков, как один, сдернули портки и услышали громкий женский крик.
Оказывается, к нам на борт направлялась миссия Красного Креста. А две любопытные девчушки, лет по семнадцать, пришли пораньше, чтобы пообщаться с экипажем. Ну, а поскольку на трапе не было даже вахтенного, они и поднялись свободно на борт. И первое, что узрели- почти три десятка здоровых мужиков, дружно обнажающих изголодавшееся хозяйство. Потом мамочки девочек пытались стребовать с российского торгового флота нехилую компенсацию за моральный ущерб.
Амстердам. Команда чистит перышки, агент привез зарплату, артельный затарился продуктами. Третий помощник хватает меня за локоть:
- Вить, слушай, пойдем со мной.
Третий в рейсе в первый раз, салага совсем. Молодой, неженатый. Как же так, приехать в Амстердам и в красноту не сходить. Даже внукам рассказать будет нечего. Пожимаю плечами:
- Пойдем.
Хрена ли, ремонтники только к утру прибудут, а до этого движок в щадящем режиме и мне работы особой нет.
Отвожу его к месту назначения, показываю на окошки, где двигают попками местные красотки. Хлопаю по плечу: вперед, не стесняйся. Они здесь именно для этого. Третий заворожено смотрит на фантастическое зрелище. Оставляю его одного. Фигня, я там как-то по молодости- до Машки- всю зарплату просадил, еще и должен остался. Боцманя выручил, деньжат подкинул.
Подхожу к каналу, любуюсь прозрачной гладью. Вот, вроде, моряк. Задница уже ракушками обросла, а воду до сих пор люблю. Любую. От той, что в кране, до седых океанских волн. Есть в ней что-то первобытное. Напоминает о том, что оттуда мы все когда-то вышли.
Захожу в кафешку, беру чашку "Эспрессо", самый горький шоколад и закрываю глаза. Люблю Голландию. Спокойно, тихо, по-настоящему. После постоянной вибрации на судне- отдых для души. Сейчас выхлебаю чашку и прошвырнусь по магазинам. Из Амстердама я Машке всегда белье привожу. Оно здесь отменного качества и красоты. И моя малышка в нем смотрится, как кукла Барби перед брачной ночью с Кеном.
А то помню: лет пять назад приходит радиограмма от жены матроса. Содержание ее повергло в тихий шок всю команду, включая древнего кока.
"В Голландии купи лифчик, размер спроси у радиста".
В рейсе были пятый месяц подряд. Матрос зашел на камбуз, схватил разделочный нож и побежал в рубку. Трясущегося мелкой дрожью беднягу-морзянщика отстаивали всем экипажем. Оказалось, их жены вместе работают, и у них одинаковый размер груди. Вот матросская жена и не заморачивалась, а отослала к радисту. Бабы... они дуры не потому, что бабы, а потому что дуры. Кто ж такие радиограммы мужу шлет на пятом месяце рейса.
Машутке покупаю три набора -белый, черный и бежевый. Воздушное голландское кружево, ткань такая нежная, что все помещается у меня в кулаке. Медлю несколько минут, выбирая между жадностью и неожиданно накатившим желанием, и захожу в секс-шоп. Голландочка за прилавком закатывает глаза и качает головой. А то! Любуйся, мартышка, на механиков российского флота. Рост- сто девяносто три, в школе баскетболистом был.
Взгляд падает на откровенный набор белья: лифчик без чашечек и трусики с пикантной "молнией" на самом интересном месте. Цена этого удовольствия- почти половина месячной зарплаты истосковавшегося морского волка. Жадность еще пытается сказать свое веское слово, типа: " Разве стоит это дерьмо того, чтобы копаться в железяках две недели?". Побеждает желание увидеть Машку именно в этом. Голландочка разочарованно улыбается, понимает, что беру явно не для себя, и заворачивает покупку.
Возвращаюсь на борт и слышу, как стармех кроет ремонтную бригаду. Негритосы вежливо улыбаются, качают головами и отказываются понимать наше русское, национальное. Да куда им до нас? Они кроме "фак ё мазер" ничего путевого придумать не смогли. Но, худо-бедно, движок через три дня заработал. С натягом, плюясь и кашляя, но потянул. Бригадир скорбно покивал, посоветовал утопить эту лохань где-нибудь подальше от его родных берегов и вернуться домой на спасательных плотах. Сказал, что на его опытный взгляд, так будет безопаснее.
- Быков,- это мне старпом,- где третий?
Пожимаю плечами. А хрен его знает, я ему не нянька.
- Он же с тобой ушел еще три дня назад. Ты где его оставил?
Ой, сибирская мама, точно. Пацан так три дня и не появлялся. Его на вахтах второй заменял, чему очень был "рад". Так "рад", что мы к нему подходить боялись. Две вахты подряд- это любого из себя выведет.
- Быков,- старпом закипает,- отход через пятнадцать минут, а этого щегла до сих пор нет.
- Чиф, а я здесь причем?
Пока собачились дождь лупанул. Мелкий такой, противный, перед глазами пеленой стоит. Капитан дает команду на отход, уже поднимаем трап и видим...
Третий движется к борту нетвердой танцующей походкой. По бокам идут две толстые негритоски, обе выше его головы на две. Правая трогательно поддерживает помощника капитана под локоток, а левая заботливо раскинула над ним огромный цветастый зонт. Вся команда облепила леера и созерцает сногсшибательное зрелище. Стоящий правым бортом к нам "итальянец" аж накренился. Его экипаж комментировал эту картину в своем духе: бурно, с руками и громкими выкриками. Итальянский третий показывает нашему два поднятых больших пальца. А то! Мы надуваемся, как индюки и нам становится страшно гордо за развевающийся над нами триколор. Знай наших! Не удивлюсь, если знойные красотки ему еще и приплатили.
- С-с-сука,- с чувством обзывает его чиф на трапе, третий на это улыбается непривычно большим и ярким ртом.
- Ах ты, бля...,- только и говорит старпом.
Счастливо-дебильная физиономия третьего измазюкана кроваво-красной помадой от одного уха до второго.
- Падла,- продолжает чиф,- марш в каюту. Как проспишься, на вахту на целую неделю.
Протяжный гудок дает знать, что "Академик Козлов" покидает гостеприимную акваторию Амстердама. Две живописные женщины провожают наш гордый пароход, утирая слезы платочками. Мы машем им с борта, улюлюкая и напевая "Прощание Славянки". Третий, с тебя пузырь!
Следующая остановка- Марсель.