Булатов Равиль Олегович : другие произведения.

Дубравка с планеты Z

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   ИНОБЫТИЕ ДУБРАВКИ
  
   (сны о чем-то большем)
  
   текст этой книги обладает способностью быть читаемым не только буква за буквой, и строчка за строчкой, но и с любой буквы, потому что там нет перерыва между словами. Читая этот текст с каждой последующей буквы, получают все новые и новые тексты. Можно читать и в обратную сторону, если ряд плоский. А поскольку цепочка текста развернута в трехмерном пространстве, как в кубике, то текст читаем во всех направлениях. Текст нестационарен. Он постоянно движется, меняется, потому что я шевелюсь, живу, дышу, порождая огромное количество комбинаций.
  
   Когда мы удалим вину сексуальности из нашего сознания и научим людей любить и уважать себя и, следовательно, других, только тогда страсть - максимально возможная. Реально - полный контроль над своими страстями, накопление энергии, сил воображения для достижения абсолютной свободы и суверенности, свободы от оков природы и мироздания.
   Люди, которые любят и уважают себя, не имеют практического смысла. В общем, так, разговоры об ушной косточке. Еще не обретенное умение любить себя вслух. Такая поддерживающая терапия для пациента, который не может заместить пустоту, просвечивающую сквозь слова. И мы часто о других вещах...
   Что же надлежало бы сделать перед лицом безупречной красоты? и во что же мы верим на самом деле?
   Страшный противник - это правдивая информация об объективной действитель­ности. Это не складывается в единую картину, в отличие от Розового Облака, Об­лака в Штанишках. Солнце всходит над совершенно прозрачными текстами, где барахтаются ревность, тоска и совершенная безысходность, здесь ощущается равнодушное отчаяние, когда ни у кого ни на какую женщину! Пусть существует небо, даже если бы не существовало. Пойдемте в наш дом, в последний мрак, в пустыни Всемилостивого Бога. Мы живем в переходную эпоху. Раковина лежит глубоко на дне, и никто не умирает. Никто не живет и никто не умирает.
   K. рисовал нагой кривой на животе моей дочери. Сидящая в постели и похожая на выздоравливающего человека, Дубравка счастливо улыбается пришедшему к ней, радуясь тому, что ему всегда было нужно от нее что-то еще. Дубравка прибегала сюда, когда ей нужно было разобраться в своих календарях, бродя блядскою дорогой, или выскакивая из тысячелетней реки времени.
   Она уверена, что знакомые девчонки тоже сочтут К. душевным, если только он... ну, знаете, если он, так сказать, не переборщит.
   У нее нет иного арсенала, как рециклирование и насмешка над собственной стерильностью, - красивая маленькая принцесса. Она не боится попросить то, что ни что иное, как нужда в защите от боли, критики, сексуальности, оскорблений и т.д., чего никогда не... и я всех так люблю. Пока она придерживала его руками, он совал ей руки под трусики. Она думала, почему так красива природа. И днем красива, и ночью. И в бурю, и в самом буквальном смысле. Я не могла найти ответа, поэтому сказала себе: "Ну что же, давай посмотрим. Можно и через совокупление. Это очень забавно, только потом болит низ живота. Вы можете помочь мне пройти этот путь. Только смотрите на мои титьки".
   Или это было жабиной блажью?..
   А его изощренный разум всегда найдет лазейку для побега, хотя, возможно, потом он сам пожалеет об этом. Он цепляется к словам, опошляет любые чувства, насмехаясь и издеваясь над ними. Все чувства, свои и чужие, проходят у него под пиджаком. Цинизм, скепсис, поверхностный взгляд на вещи отличают его во всем. В результате уже ничто не удерживает его надолго. Кто-кто, а он-то всегда все знает лучше. "Дайте факты, опять и опять повторю, дайте мне факты. К черту пристрастные размышления, оставим божественное вдохновение, забудем, что "предсказывают звезды", постараемся избегнуть мнений, не следует заботиться о том, что думают соседи, и забудем о неизвестном "приговоре истории". Я уверен, что дважды два - четыре, все остальное же вычислению не поддается и принадлежит к миру призрачной относительности. Каковы факты: как, сколько... и до какого десятичного знака ты их знаешь. Ты всегда ведешь свой корабль в неизвестное будущее; факты - твой единственный ключ. Дайте мне факты!" Сильная сторона, победитель, чья частная жизнь была котлом тайных амбиций. О темной стороне любви предпочитает не думать. Его интеллект был чужд его сущности как человека. Он страдал алкоголизмом и сексуальной зависимостью, что было формой нравственного помешательства, ставшего результатом крайней увлеченности своей работой, силой и совершенством. Многие девочки, когда видели его длинные волосы, откинутые назад, деревенский загар, большой необрезанный член, просто умоляли его, чтобы он их отъебал или дал отсосать, они становились совершенно бесстыдны. Мы все были бесстыдны.
   К., как только увидел ее голую письку, мгновенно перенес все свое внимание на нее. Он впервые увидел Дубравку без трусиков, увидел толстенький безволосый бугорок со щелочкой посередине. Увиденное так понравилось, что он не знал, за что его счесть: явление реальности или глюк? Все эти свойства плоти только кажутся глубоки и сокрушительны, они возникли случайно, лишь иллюзии на пути удовлетворения потребностей. Эти чеки действительны только в блестящем, сверкающем сновидении. То, что важно - это всегда невинно.
   Творить можно, как бы не понимая, с таким же успехом, благодаря детской непосредственности, не торопясь и без натуги, но с открытыми глазами и свободными, не втискиваемыми ни в какие рамки чувствами. Дети не нуждаются для этого ни в долгих ухаживаниях, ни в фантазии. И снова создают одну и ту ночь на середине "Тысячи и одной ночи", рискуя вновь добраться до той ночи, когда она просыпается. Конечно, психологически это понятно. Ибо слишком долго - тысячелетиями! - длился процесс подчинения человека собственному эволюционно сложившемуся естеству, эти гигантские многовековые усилия, причинно-след-ственные цепи, сплетающиеся в гнёзда смысла... Пытливый ум, интересующийся всем на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Дубравка поняла, что он решится сделать новые, правильные и полезные выводы, и осуществит их - как трение слизистых оболочек или трансгрессию социальных запретов, как исходную мировую цельность или как стремление к высшей красоте.
   К. уверил себя, что она отважная девочка, ничего не боится, и ей все кажется забавным. Она классная. Уговорить малютку задрать платье и снять трусики, было делом недолгим, а увиденное так понравилось К., что он не смог отказать себе, это уж как обычно - когда невероятное имеет такую ошеломляющую дерзость превращаться в реальность, тогда просто дух захватывает. Кто сказал бы "нет" мягкому пульсирующему отверстию юной девочки?
   А то, что внутри, какую оно имеет цену? Я не знаю.
   будет сладко, солено - все так, как всегда
   будет скользкий гандон, ледяная вода
   будет мокро и жарко, светло и темно
   будет по телевизору молча кино
   заебутся соседи стучать в потолок
   перестану следить за скрещением ног
   руки переплетутся в сплошное кольцо
   ...а потом - покурить и запомнить лицо
   Он разделся, не удивляясь, что на тысячу футов ниже в неистовстве ветра сумасшедший сидит в ряду с мультиковой быстротой рассевшихся четырех фигурок... ход повествования определяется тайным течением мысли, независимыми ассоциациями, но, оказывается - также не впервые, - чем-то еще, не доступным вниманию, а определяемым лишь по проявлениям. Сверкают пучины вод в лучах солнца, отблески играют на теле Дубравки, тоже постоянно шевелящемся - и вместе, и по частям, - все в движении, мерцающий контур ее тела движется в покадровой перемотке старой ленты, и это, конечно, не Дубравка, это девочка, сталкивающаяся с эхом своей наготы; еще одна ошибка памяти, все ж отыскавшей искомую привязку. Может, здесь причина не в памяти, а в причудах историй, давно закончившихся и слившихся в подобия друг друга, издали уже не разобрать, тем более, нет сюжета, а только море и полудевочка-полурусалочка; у нее нет цели, и она бы все равно не знала, как достичь ее, поэтому она вынуждена развлекать себя игрушками, которые, по крайней мере, помогают ей во время скуки, этого полнейшего отсутствия активности. В этом есть что-то вроде умирания среди продолжающегося телесного существования.
   Она приняла его руку без паники, как свою, которая к её годам уже научила радостям, таящимся в пизде. Теперь пришло время хуя, и она готова к нему. Она не хочет преувеличивать пустячный акт до драмы, ей проще впустить кого-то к себе между ног, чем в сердце, туда, где прячется сонно свернувшаяся девочка.
   Что-то было, не так ли? Ничего не случилось и случилось всё. До дурноты непоправимо. И в глазах ее было презрение, глубокое, как море. "Ты виноват". Значит, он это сделал - сделало сознание, если можно назвать его так. Отвратительный экстаз запрещенной любви; но как художественно отличить реальное от нереального, объективное от субъективного, закон от преступления в условиях бытия как времени?
   Процесс сексуального соблазнения или насилия может сопровождаться приятными ощущениями, что особенно ужасно. Человек - нечто гораздо большее, чем физическое тело, и расплата идет глубже тела. В этом отношении интересны лица стариков. Они - обвинения времени. - Попадись мне эта Дубравка! - сказал старик. - Разве ты можешь осмыслить высокую философию Гамлета? Изображение нагого тела (в том, в чем ты не ходишь в танцевальный кружок) было известно уже в Древнем Египте... одежда возникла из нужды, с которой искусство не имеет ничего общего... но ты меня перебила. Ты права. Я смешон... Но я артист, этого тебе не понять. - Она споткнулась на слове "артист", посмотрела на артиста серыми испуганными глазами, и пролепетала: - Я... Я могу показать. - Он увидел, и ощутил огромное желание потрогать ее: что, вы даже этого не можете сделать? артрит сокрушил дух? Абсолютная победа асимметрии? Просыпаются твари, которые должны были давно уйти. Голодные твари. А дальше Вселенная придет к вам на репетицию, силы Ада автоматически будут вам помогать. Но со всей четкостью это проявится лишь позднее... Нет, я не трогаю. Это разрушило бы игру, а ведь я - артист. Поэтому - нет. Ей-богу, я не могу... Это недоразумение... Сгоревший имидж. Безвозвратно погубленное реноме. И разрешения спросить не у кого. Исходили всю воду, а берега до сих пор (несмотря на наш возраст) нет. Загляни глубоко в глаза этому ребенку. Глаза говорят о метафизических, мистических устремлениях. А как часто мы отказываемся думать о себе в рамках мифологического и аллегорического жанров! Постарайся увидеть глубокую тоску и понять, что эта тоска по любви к себе. Любовь к себе, к самому процессу жизни, к снам удовольствия и забавы.
   - Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку - грациозно, словно переворачивая лепесток розы, - подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка!
   Твои слова несут на себе тональность высокой меланхолии, безысходности, не-разъеденной цинизмом. Они величественны, просты и исполнены ужаса. Мы - истории света и тьмы, жизни и любви... Мы всего лишь истории посреди пустоты.
   К. прижал к себе глаза этого ребенка. Любить - значит создавать боль и усталость. Он говорил девочкам, что его елда - это жезл-щекотун, а ебля в зад - символ любви, не ограниченной условностями. Нижняя часть спины имеет прямое отношение к жизни. Без заднего прохода мы оставались бы детьми. Анус выводит игру из жизненного процесса и делает бессмысленным любое противопоставление временного и вечного, конфликт поколений, эдиповы проблемы и т.д. Он чувствует особый, нежный запах ее жопы. Если вы досконально не изучите Дубравку, вам не жить в миру. В ее жизни происходит нечто подрывающее нашу веру в жизнь. Эта маленькая девочка оставила свою синеплатьевую Алису валяться в пыли. Так мы наблюдаем, и в частности паршиво. Ее глаза - как два обмана, покрытых мглою неудач... но почему - блядь? Поддайте ей как следует! и все это - она: район, где молитвы и похвальба важными знакомствами не помогут. Взгляни на ядовитые цветные карты, где мясные деревья растут из человеческих страстей, фатальная иллюзия, отнимающая у желающего насладиться шарм объекта его удовольствия, вызывая ужас у тех, кто является инструментом и объектом практик наслаждения. Это - история наивных девочек, обманчивых мужчин и циничных подростков, шествующих прямо в ад.
   А теперь давайте посмотрим на то, что мы собирались преодолеть в этой забаве - с помпой, торжественно, обряжая во множество дорогих и сложных упаковок. Этого требует от нас культура как система условностей, которые помогают нам примириться с неприемлемым для нас нормальным сексом. На обнаженные волосатые тела с кривыми небритыми поршнями я набрасываю оболочку Красоты, которая есть Я; и все вещи, каковы бы они ни были, возвышаются в этой красоте; однако, называя вещи чужими именами, мы теряем шанс их сущностного постижения, поэтому теперь рассмотрите версию, не прошедшую цензуру! Складывается реалистический облик живой, освобожденной от одежд Феи, вначале овеянной романтикой, а позднее откровенной, современной, погруженной в атмосферу реального бытия Дубравки. Бедняжка вылезла из воды, и долго не могли научить нас тому, чего сама не знала. Было бы ошибкой закрывать глаза при виде избавления ее от одежды, принять к рассмотрению без тщательной проработки специфической топологии, образуемой "ни с хуя", т. е. вовлечься сердцем в исполнение, перестать быть холодным как лёд. Она не похожа ни на что: андрогин и гермафродит. Я, не без дрожи, могу направить жаждущих Знания. Ты попалась? и то это прекрасно! Человек отныне живет в мире, а я подожду.
   Ключевым эпизодом является момент, когда вы читаете эти строки.
   Дубравке было душно под простыней. Не открывая глаз, она пробормотала: - Слишком сладко и ничего не получится. - Сказывался опыт неудовлетворенной экспектации. Она привстала с постели и, спустив трусики ниже колен, скользнула в промежность своей страсти и её объектов, избавляясь от власти фигур иллюзии, таких, как гуманизм, религия, любовь, погружаясь во все оттенки тела, которыми ей придется удовлетворяться. Дубравкины горести потеряли свой смысл. Она вдруг словно освободилась от всего тесного, неприютного, сковывавшего ее последнее время. Она обернулась, чтобы сказать мальчикам: "смотрите, какое море". По пляжу шла Валентина Григорьевна с хуем подмышкой, - просто забавная фата-моргана, нелепый и сумасбродный домысел. Спросила: - Скажите, пожалуйста, как вас зовут? - Так они познакомились - девчонка Дубравка и К. "Куда ты торопишься? Давай поплаваем... Ты ведь сама знаешь. Тебе объяснять не нужно". - Уходи, - сказала Дубравка. - Что вам от меня нужно?.. Я еще маленькая. - Ей стало страшно и одиноко. Она отступила к волнам. - Но ты уже не уйдешь, ты вечно будешь стоять здесь, правда? - "Что тебе нужно? Пусти!" - кричала она про себя (отметьте этот факт). К. стоял, Дубравка не шелохнулась. К. быстро щупал ее ягодицы и пухлый лобок очень чистыми сухими руками, крепко, как хорошему, верному товарищу. Он спросил: - Скажи, кто главнее: ведьма или Баба Яга? Хочешь знать? - Не знаю. - Ты еще недоразвитая, у тебя и шерстки пока нет... - с улыбкой пробормотал он. - Ты не должна пугаться, когда обо мне думаешь. Желание и объект любви, другого способа просто не существует. - И во что же любить меня? - Значит, не знаешь, во что любят маленьких девочек? Смотри, Дубравка! Ап... - Она не успела вздохнуть перед тем, кто впадает на любой из стадий осуществления оргии в энтузиазм, т. е. от хуя как другого. Он забил ей рот толстой соленой пробкой, и бултыхался в ее силках, рыча, перерождаясь в собаку... - Во имя великого бога Пана да предстанут мои тайные мысли в виде движения желанной мною плоти! Шемхамфораш! Да здравствует Сатана! - Ой... как хорошо... еще... - На берегу лежали мальчишки - Дубравкины сверстники, - как поверженные бычки, не успевая сглатывать слюну. - Попалась, артистка! - кричали они, но в этих словах были восхищение и зависть. - Вроде тигра, - сонно проворчала Дубравкина бабушка. Остановить безумие больше некому. Куда девался Бог? Почему он допустил это? Жить в мире эгоистов - это выше моих скупых способностей... А маленьким девочкам, словно бабочкам, извиняться не в чем. Они, несмотря ни на что, всегда прекрасны, но об этом я рассказывать не буду, потому как - невъебенно личное.
   Лежа на кровати, у окна, я могу рассматривать происходящее во всех аспектах, чтобы видеть обнаженных Адама и Еву в миниатюре... ну, и хватит тему долбить. Мне на вас и смотреть-то смешно. Неужели бесконечная вселенная, миллиарды галактик, триллионы звезд созданы лишь для того, чтобы человек ебал человека?
   Юноша со стоящим хуем преклонил колени. - Спи, - сказала Дубравка. - На сегодня хватит. - И, нырнув, скрылась в волнах. Волна перевернула ее, подмяла под себя. Солнце плавало под водой желтыми колеблющимися шарфами. Сингулярные цветы и растения растут там; листья и стебли их настолько гибки, что малейшее волнение воды заставляет их колебаться, как будто они живые. Водоросли щекотали Дубравкины ноги. Упругая тяжесть сдавливала ей грудь. Бедра вздрагивали. Красивая картина, красивая своей кошмарностью. Если бы наш генитальный аппарат был организован, как, скажем, у цветов, то он функционировал бы вне всяких позитивных чувственных ощущений. Будь гениталии подобны бабочкам, а оплодотворение - пению (при этом передатчиками наследственной информации были бы определенные колебания воздуха), эти понятия оказались бы совсем иными! Нельзя перекраивать тело, ослаблять агрессивность, усиливать интеллект, уравновешивать эмоции, переиначивать секс, избавлять человека от старости, от родовых мук, а нельзя потому, что это никогда не будет приятно Дубравке.
   Я в подробностях беседую с ним - или с ней? - черт с ней, с точностью. Это паломничество в поисках переправы. Мы никогда не разделялись на два пола. Вы сейчас там, на втором этаже, в крошечной комнатушке, на такой же крошечной кроватке. Основные религии и по сей день утверждают, что человек может спать, где ему заблагорассудится. Иногда я делаю гимнастику вместе с Дубравкой. Мне это не для упражнений, а для достижения состояния. Иногда я делаю гимнастику вместе с вами - но это приготовление к вечности, а, кроме того, стариков надо почитать за то, что ты не умеешь прощать. Но от этого черствеет сердце. Время - это скрытая причина, чтобы не поехать. Право Путешествия. Экспедиа. Не лучше ли поскорее снести весь этот ненужный хлам в музей прошлого, чтобы упругим шагом направиться к ожидающим впереди трудным, но прекрасным задачам и целям? Чем дальше, тем доверительней даль шелестит, тем прекрасней покров бесперспективно-бескровных иллюзий на старую тему долгого странствия.
   Любую вещь можно вывести из ее замкнутого, безгласного существования и превратить в идеал, в существо действительно бессмертное, минусы в плюсы, недостатки в достоинства, искать ее в сонной голове Дубравки, - только Дени де Ружмон считает, что это ничем не примечательный ребенок и ничто не намекает на зрелую генитальную сексуальность этой Евы из сновидений, созданной ночами мага. Она применяется, чтобы избавиться от всех других фигурок. Она станет нашей, эта машина эмоций, средство возбуждения фантазии, удовлетворения потребности в новом и потребности в стабильности; Дубравка, в общефилософском плане, является редукцией так называемой "закуски". В астрологии - констелляция, подобная прогибиции, с той лишь разницей, что она не голая, даже близко нет; хотя этот знак и потерял магическую силу, но, судя по частоте встречания в виде подступающих слёз, еще действенна сила, обитающая в нём, это лестница без ступенек, по которой он возвращается; она больше не цель, а техническое средство для разрядки себя от прошлого и прощения всех без исключения (включая самих себя),
   Закону противостоит не индетерминация, но обязательство; точно так же и причинности противостоит не беззаконие, а условные, случайные и временные правила, соответствующие игровому пространству, в отличие от пуританского невроза на истерической основе.
   А что если я сделаю себе больно? Я не боюсь. Просто их больше.
   Не проходило года, чтобы К. где-нибудь в тишине... расслабьтесь. Он не имеет значения. Он уже больше не тот, кем был. Может, так оно и лучше. Правда, моя дорогая?
   Он урод! Насмешник. Бесчувственный крокодил. Она обманет его, и будет удовлетворять меня. Тут я понял, что девочка никак не могла найти ответа, поэтому сказала себе "Ну что же, к делу!" Вы говорите такие слова себе? - В ее жизни происходит нечто такое, что она наотрез отказывается слышать: о стройной фигуре, о женских болезнях и о том, что ИПХ поддержат любую страну, коя выступит против антихриста. Боль в ушах - это маленький мальчик, который сказал "А Дубравка голая!"
   Для нее была новость - идея полета в небо, и ей чрезвычайно трудно ассимилировать ее в фанерной душевой под струей нагретой солнцем воды. Голая Дубравка лежит на деревянной решетке, в душевой тесно, незнакомый мальчик в красных плавках сидит на корточках и трет ее шелковистой мочалкой. Этот маленький мальчик, который купался с девочкой в море, и без мечты почти озяб. Умный и мечтательный взгляд выразительных глаз мальчика свидетельствует об интересе. Его руки, легко скользящие в пене, добрались до Дубравкиных ягодиц. И вдруг она заметила, как торчат красные плавки мальчика. Это центр, где сконцентрирована вся энергия, необходимая для перемен, что сопровождается нелинейными скачками из бренного тела. И будьте готовы к переменам, когда они войдут в вашу жизнь, а те, кто вас уже любят, будут любить вас еще больше. Любовь - единственный выход, который имеет смысл. Любовь - единственный ответ на все четыре стороны. Главное - не забывайте любить себя, иначе с остальными тоже не получится.
   - Бессовестный обормот, - сказала она, переворачиваясь и закидывая ноги на плечи мальчишке. - Тебе понравится, я знаю, - сказала она. Дубравка принадлежала к существам, способным на все, что делают люди, оказавшиеся один на один друг с другом. Она изо всех сил сжимала ноги вокруг шеи мальчика. Ей стало очень, очень хорошо; сжав бедра, она застонала, глядя в потолок. Это не было приключение, зато было приятно. Эта маленькая тяжелая штучка вся у нее во рту - вместе со сладкими детскими воспоминаниями, - другой безобидный способ в таинственной ситуации, когда от напряжения в паху на лице возникает улыбка; глаза полны: помоги мне, бог любит ангелов, разве нет. Заикание, дрожь, вспышки и сны - теперь уже все... Мальчик, крепкий, шустрый и молчаливый, кончает сильно. Наслаждение ее столь велико, что растворяет элементы структуры сознания, структуры культуры, и пространство стягивается. Потом она успокоилась, и тишина показалась ей значительной, наполненной глазами мальчиков, которые благодарно смотрят на нее. Такая модель исполнения желания лишена черт обсессии и тревоги. Все сильные порывы, весь вихрь желаний и кипящих страстей - не более трех раз подряд, иначе тебя сочтут халдой. А лечение от любви - это быстрее, 70 раз в день.
   Будь нежной и внимательной к мальчику внутри тебя, и всегда поддерживай его в темноте пассивной субъективности, отданной во власть Другого - туда, куда указует тьма Первой Любви. Смотри всем своим телом. Выбери нужную точку и приземляйся во мраке. Почувствуй его дрожащее тело. Успокой его. Расскажи об ангельской книге, которая тебе так понравилась, о том, какой подарок ты хочешь на день рождения, и как красив снег. Пусть он почувствует действительность у себя между ног, любви ведь уж надоели одни целованья-обниманья. Это ars amori, искусство любви, точнее, осязательных переживаний и постижений, которые полнее всего проявляются в любви, как плотском познании...
   Находясь под длительным воздействием июльского тепла, мы понемногу утрачиваем чувство реальности, и наше желание сорвать с себя одежду и обнажиться уже не кажется нам блажью. Обилие цветов обостряет чувства до предела; но какие потребности у человека в черном - разве что, по привычке, подсмотреть у Дубравки что-либо скрытое; что именно - ощутит читатель с напряженным телом. Дубравка пела о любви. Она явно подразумевала под этим любовь к Богу. Слушая ее голос, я визуализировал Аллаха и отождествлялся с ним. И так достиг высшей степени просветления.
   Дубравка шла по верхнему шоссе. Она было красива так, что даже у этого берега море бурлило, и мальчики залезали друг на друга, стремясь освободиться от невыносимого напряжения. Юбка открывала внутренности, будто пещеру, полную трепещущим, теплым, таинственным, уничтожающим понятия морали и долга. Падение в талии, округлость груди, дерзость основания - красота, которой не может быть у других пешеходов. Какие важные вещи существуют на свете. Над ее головой промелькнул коричневый мальчишечий живот. Они возникали внезапно. Один, другой, третий... Мальчуганы дрочат, расстегнув штаны, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть девочку. Их ноша поистине невыносима. - Эй, вы там... Что это вы испытаете?!.. - Дубравка посопела немного и вдруг громко засмеялась. - Тяжело?! - Стоило унижаться! - всхлипнул кто-то из ребят. - Ее поймать нужно! - Но у Дубравки быстрые ноги.
   Что именно ты раздаешь так щедро, что принуждает других так раздражать тебя? Сейчас однозначного мнения по этому поводу нет.
   Может быть, кто-то продолжит? Библиотека-призрак дает ключ и к себе. Все, что требуется, это снисходительность: голова маленькая, космос большой. - Я такое барахло не читаю, - отвечала Дубравка. - И у меня нет отца и братишки. Единственное, что я читаю - о знании другого человека, о нашем теле. - Но мой список чтения обширен также - целомудренные девочки в нагом изложении... дети - самая сущность невинности и чистоты, но их природные особенности противоречат более темному знанию желания. Невинные симпатичные детишки показывают все больным искривленным юмором и грязной фантазией, у которых руки не критикуют вас. Они принимают вас такими, какие вы есть. - Он помолчал и провел пальцами по гениталиям Дубравки. Сильнее разведя ноги, она присела, пропуская его. - Моя дочь, ей 5 лет, является сладкой и совершенной, или почти так, и я разрешаю себе принять это с любовью. Это огромный кувшин радости любви. Вообще, я хотел бы заметить мимоходом...
   - Не хочется слышать. - Ей хотелось крикнуть: "Измените ваши убеждения, они устарели от субъективной близости достижения цели!" И снова Дубравке показалось, что через некий рациональный фильтр он постоянно анализирует, взвешивает, перепроверяет и задает уточняющие вопросы, чтобы добиться максимальной ясности. У него и не поймешь, что это клубничный торт. Он сам признавал, что жизнь грязная и грешная... она уже не помнит всех нюансов его атаки на логику и человеческий образ, слишком поглощенная тем, что он делал с ней. Но он тянул ее сильнее, чем море, горы, сильнее, чем всякие яркие краски земли. Тот человек, который делает, когда считает это необходимым. Когда это неизбежно. Вне эмоций, типа волнения и страхов. Необходимо решение. Только оно возникает в результате как раз кипенья в смутной области грез, отчего результат выполненья может... часто оказывается никчемным, оценивается мастером грез как жалкий. Но то уж не вина исполнителя, вновь введенного в заблужденье мечтателем, оторванным реалий, для преодоления коих как раз и затевается любой проект. Так что, капитан, нечего затуманивать ясные вещи, ты и он - одно целое, значит, исполнитель в тебе лучше... а, не раздваивай ты!.. В какой-то степени все это напоминает ходьбу по канату, которая в данном случае была передвижением в теле по нашему миру, отягощенным нескоординированной массой мыслей и желаний. Тело вообще способно изменять и выращивать и язык, и систему понятий, поскольку обеспечивает человека опытом, превосходящим все словесное. Хотя, я думаю, что если у человека бардак в голове, ему не помогут никакие инструкции и жизненный опыт. Так я думаю, а спорить со мной некому. Ведьма ночи, я хочу тебя увидеть, должна тебя увидеть, чтобы достичь состояния полной независимости от божественных и человеческих предопределений. Мертвая панночка прекрасна, и я всех ненавижу.
   Мой завтрак состоит из бесконечных разочарований. Чувство безысходности и безнадежности. Осмотреть карманы. Там нашлось только то, что мы показываем миру. Нас узнают по голове. Золотое сердце, холодное сердце, черное сердце, любящее сердце - а какое у вас: или только мальчишки на уме? Сырое различие полов в психологическом отношении мощно, но здесь не место вдаваться в разворачивание данной проблемы, что увело бы нас далеко в сторону от способности рассмешить себя и посмотреть, почему мы хотим простить. Тридцать семь - это "хочу чаю", только по-китайски. Горизонт, за который садится и встаёт солнце, не имеет незаконных материалов, подобных наготе или наводящих на сексуальные размышления. Все без исключения страдают от ненависти к солнцу и пропадают, словно испаряются, коснувшись его. Полумрак есть зона, в которой вода бывает только зимой... не надо ни к кому стремиться.
   Что-то во мне злобно приподнялось и окаменело: орган чувствительности, наконец, приходит в форму лишения ребёнка иллюзий. Человек не владеет телом, но одержим им. Лишь трепет плоти способен наполнить смыслом речи. Вина всегда ищет наказания, наказание же, в свою очередь обеспечивает наше дальнейшее духовное развитие на эволюционной тропе. Во имя великого бога Пана, да предстанут мои тайные мысли в виде мальчика, примеривающего бельишко сестренки!
   - Радуга, - сказала Дубравка. Потом она поднялась из уютной солнечной лужи под кустом, и побежала на пляж. Она торопилась. Она боялась опоздать.
   Беги, беги, моя малышка. Смерть все равно догонит и трахнет тебя, а когда ты захочешь еще, ты вернешься и побежишь снова. Обширный выбор, не правда ли? Если бы она могла и вознестись на вершины доброты, и пасть в бездну зла.
   Дубравка - только одно младшее измерение искусства. Это не столько любовница, сколько подруга, товарищ. Так же можно отнестись ко всем событиям в нашем измерении, и я про себя - Дубравка, ведь мне все время приходится вспоминать полузабытое, а сама идея близости воспринимается со страхом.
   Когда я в это не верю, я в это не верю. Я прощаю тебя за то, что все кончается (а сам думаю: "Ну, щас ёбну разок, развернусь и пойду в горы...") Твои половые органы созданы только мной, с помощью моих убеждений, на основе прошлого опыта. Они создавались с помощью мыслей и слова. Но каждая часть нашего тела - это одно, а дело - совсем другое.
   Дубравка топит мальчика в море; мальчик выпускает серебристую струйку пузырьков изо рта, белая молока извергается в зеленую воду; открываю глаза. Сумеречно, но видно очень далеко... и проснулась. Потом встала и крадучись пошла к своему камню. Она взобралась на камень и упала там, тяжело дыша. Ей не хотелось видеть ночное небо, чтобы не видеть сполохов, будто ни с чего отворяется и закрывается дверь, не ведущая никуда. Явь начинает терять свои очертания, и сознание из какого-то неопределенного источника... голос без тела, колебания призрака в кадрах дублей. Сегодня она была не она, а кто - не знаю даже я - тот, кто видит этот сон. Нетопырь также отсутствует, присутствуя при том. Я не могу превозмочь сон окончательно. Людей наяву не бывает, чтобы они обитали в в чужой действительности, на грани случайности и намеренности. Свет луны падал сверху на волосы девочки, зажигая в них то свойство, что они являются ЗНАКАМИ, готовыми для построения мифа, и тот же человек виден в нормальном и меньшем масштабе одновременно. Переживательно - как запрограммированный сон с заранее подобранным содержимым. Дубравка села на край камня. Она взбиралась на эту одинокую скалу, когда ей нужно было разобраться в своих красных плавках в течение летних месяцев. Ветер дунул ей на ягодицы. - Смешная ты, Дубравка, - сказала Дубравка. - Я сама по себе, - сказала Дубравка. - Попадись мне эта Дубравка! - сказала Дубравка.
   - Я знаю Венеру в образе Сфинкса, кровожадно вонзающего когти в нежное детское тело. Нет границ для прекрасного.
   - А я знаю Венеру, которая превращается в милиционера. Если вы не научитесь контролировать ваши мысли и слова, вы окажетесь не здесь, а в темном переулке с каким-нибудь пидаром.
   - Почему ты такая красивая? Потому что твое тело, половые органы и сексуальность созданы для удовольствия. Но результат - для всех нас,
   кто правильно ведет себя дома, а кто нет,
   кто правильно ведет себя дома, а кто нет,
   кто правильно ведет себя дома, а кто нет,
   кто правильно ведет себя дома, а кто не правильно.
   - Да, - сказал К. ни с того, - у нас нет права жить в настоящем моменте. Всем без исключения. Смотрите на предварительный просмотр и образцы, чтобы видеть то, что нас никто не любит. - Это он сказал школьницам, чтобы сбить с них спесь, чтобы растерянность придала им еще большую красоту. Их незрелые формы служили предметом его спермовыжимальных мечтаний. Ну и пусть смотрит. Он сам признавал, что жизнь каждого состоит из фруктов и травяного чая. Гладиолусы - очень изящные цветы. Ночью они напоминают балерин. Они будто хотят сообщить людям тайну, без которой трудно или невозможно воплотиться в особи разного пола. Потом тишина, совершенная тишина.
  
   С белой повязочкой на глазах, с застывшей деланной улыбкой, так хорошо знакомой ему по низшей цене, она надевала трусики, сидя на постели, над игрушкой, ни над чем. - Это тоже забывается - это, - думаю я, говорю, не веря в её нежную штучку. Ничего не поделаешь с этим. Змеи, невесть откуда взявшиеся темы, - он просыпался и проснулся, с ней и без нее, - они тоже тленны. С трудом уговорил ее вернуться к ласкам, продолжить и развить их - поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения от человека. Во сне я не буду просить, так возьму. Потом он повалился вместе с ней бороться - уже после того, как непомнящийся сон стряхивается во тьму здания, которая также поддается и открывается. Лихорадочные тыканья вовнутрь - и он овладел её прелестями. Очень важно проследить цепочку ебущих и ебимых, и вовремя обнаружить в конце этой цепочки самого себя. В момент безмятежного счастья вздрогнуть, прислушаться и воскликнуть: - Кажется, меня кто-то ебёт!
   Я ЭТО ВСЕ, ВСЕ ЭТО Я.
   ... ОТОЖДЕСТВИЛАСЬ!!!
   Употребление большой или малой буквы - способ сокрытия подсознанием своего содержания от сознания хорошо выполненного замысла.
   - Что ж, я сама себя ебу? - испугалась Алина.
   Но кто ты, Алина? Такое рассеяние возникает под влиянием иметь дело с людьми здесь и по ту сторону, ничто не воспринимается как подлинное, рассеянное переживание, рассеянное пережевывание обнаруживающегося множества предметов, ни на чем нельзя остановиться. Даже на чувственных переживаниях, они путаются со здешними; мглистость; неудивительно порой сказать вместо желаемого слова другое, это эхо.
   Нет предела числу твоих возлюбленных. Лучше вступать в сношение часто, чем никогда. Но можно быть счастливым и без этого. Это печальная мудрость.
   Не всякое правило обязательно ложно, любое правило может быть истинным, в том числе и данное правило и исключение из него.
   Лихорадка - и цветные виденья прошлого. Отрывочность переработки свершившегося. Медленно, по частям. К чему он тянется? За чем гонится? Это все в нем, не в образе же того, чего он желает достигнуть... не в видении - оно всегда различно, и глупо повторять о верности первого впечатления, когда оно всегда первое, всегда - благодаря опять же условиям, превращающим каждую встречу в неожиданность сотрясающую.
   На следующий день Фет была еще Фет.
   Член выпукл в этом посвященном ей тексте. Ночное воспоминание её в том же четырёхугольнике света, в выхваченном из ледяного мрака кубе нагретого воздуха; я переиначиваю ее образ, не в состоянии писать, глядя - конечно, не в глаза, а в то место, каким она ко мне повернута; округлый, даже пухлый зад под светло-голубым платьем; его сияния, жгущего, проходящего насквозь всего, не вынесет ни один из человеков... с чудесно нежной кожей и округлыми кремовыми дольками ягодиц... сознание вопрошает: как можно так быстро вырасти? кого ты ласкаешь на этот раз? она говорит, что надо пойти надеть трусики, и рассказывает, как её попку в этот день увидел один из знакомых: она сидела вот так же за столом, а снаружи была та же сладость, требующая ласки, свежая, душистая, необыкновенно насыщающая самые изголодавшиеся потребности души чудесной энергией. Это не был K., кого я ненавидел. Он негодяй. У него подозрительно много книг про это. Тупица. Он только делает вид, что понимает слова, выскальзывающие у тебя изо рта. Когда ему хочется тебя, он просто хабалит по привычке. Упрямец, тугодум, ретроград, цепляющийся за давно отжившие идеи и ситуации. Мир - это способность к гибкости мышления, способность увидеть другую сторону вопроса, понять точку зрения другого человека. Чёрствость и сила - спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что отвердело, то не победит. Доверие к себе, говорю я, начинается с другого конца. Постоянно помнить свое прошлое - значит, убить и умереть. Мы так злы, что не можем доверять ни себе, ни окружающим без компетентного заключения специалистов. Так невыразимо трудно оценить и пройденный путь, и то, что обычно - внутренний мир. Оглянитесь на пройденный вами жизненный путь, и вы с удивлением станете обнаруживать все больше несуществующих явлений, а потом, по прошествии тысячелетий, впадете в полное замешательство: это, как правило, интереснее происходящего здесь. Я имел тебя, Фенька и мы имели любовь, и это было всем, в чем мы нуждались, ты преподала, что окончательный подарок, которым является любовь, безоговорочен и бескорыстен. Я не смог добиться, чтобы услышать от тебя: я люблю тебя, дурак! - но я знал, что ты чувствовала мою любовь, я знал, что ты любила меня - часто вопреки своей воле.
   Я никогда не думал, что я должен буду пробудиться и столкнуться с днем без тебя, без моей сладкой маленькой девочки. Я часто мечтаю о твоем смехе, игре, разговоре; был рекой твой голос в моем сердце... Я навсегда благодарен, что ты выбирала меня, чтобы подарить свое тело, ведь способы, которыми я имел тебя, меняли меня.
   Мои стандарты, конечно, не всегда полностью последовательны. Но они всегда мои. Чьим я должен повиноваться, если не моим собственный? Мир полон больших предметов, но я всегда имел специфическую нежность к маленьким красивым девочкам. Это было так всю мою жизнью. Даже в шесть я был бы клоун в садике, чтобы пробовать впечатлить самую симпатичную девочку в группе. Что я нашел красивым тогда, были те же самые вещи, которые я нахожу красивым теперь: очаровательные, естественные девочки, полные жизни и индивидуальности. И я думаю, что они наиболее прекрасны в их естественном состоянии, потому что главное творение Великого Создателя не должно быть прикрыто.
   Возможно, фокус в сиянии, от них идущем. Нагие феи растворяются в золотисто-лучезарном колорите, как эротический мираж или соблазнительное сновидение.
   Когда любовь сгорает, словно свечка, цепляешься за всякий бред; тексты, тексты, тексты, в которых усматриваются однообразные гримасы, гримасы, гримасы, никак не складывающиеся в повесть, где должно быть развитие, без чего немыслимо движение. Вот возьмёшь - и напишешь что-нибудь. Просто возьмёшь и начеркаешь про озеро, заросли камыша и двоих... троих... пятерых, занятых делом жизни. Только герои и трусы ходят по земле. Никто больше. Давай качнемся!
   Ему даже Фенька на днях приснилась, и он почти уверен, что её привлекла возможность поучаствовать в этой забаве - с ним или над ним? - черт с ней, с точностью.
   Страх быть объясненной и страх перед объясняющим. Она хочет оставаться непроницаемой. А он хочет объяснить и объясниться, договорить до конца. Но она выпархивает из сетей вербальных гамбитов. Мысли и слова; как они любят эту тему, представляемую личиком Феньки, когда она уходит от него, отвергнув и не пожелав объяснить, почему так случилось, зачем она выбрала любым отношениям зияние.
   Возможно, ему попросту нравится думать и писать на эту тему и об этом личике, разглядываемом в разных поворотах. Первая и основная игра, которая досталась нам от мартышкиных времён - это любовь. Мягкая игрушка: кукла, девочка русая. Реверс бедра, формой паж. Она - производное от моего мира, плоть от плоти моей, но, под хмельком, порвавшее с мной. Конечно, я люблю игру... люблю это чертову игру, но... даже трахай я каждый день Патрицию Аркетт, я бы все равно думал о моей малышке, потому, что... это ты, которую я не трахнул.
   Если истина существует, то она не здесь. Но как бы ни было некорректно выражение, если оно является перекрестным переводом с уровня Подлинного Знания, оно верно в принципиальном смысле, ибо оно несет Смысл. Это только аппарат неадекватен.
   Лучше бы он писал про Остров и молочные реки в кисельных берегах, где всё застыло в сладостной неге, наступающей немного погодя после удовлетворенья - или не доходя него? нет, тогда слишком сильны желанья; предвкушенье некоего блаженства - вот что бы он вечно описывал, а не бегал по чужим строкам в поисках нового смысла, новых сочетаний, нового, нового, нового.
   Кто же она, твоя Муза? Фенька воплотила её в себе, своих укромных уголочках, для тебя? Или это бумажные девочки из файлов? Двумерные куколки без обратной стороны? Я думаю, что все обстоит гораздо интереснее и сложнее. Но ни вдумываться в это, ни разбираться в этом не хочу: зима - единственное подлинное время года... Гармония, чистота и ясность - Леди Льда, она отсылает детей, чтобы конвертировать мир. И ветер разносит детей подобно рыбе, скользящей через воду.
   Заметка из действительности: З.Э. обитает опять здесь, о чём смутно грезится наяву (близкая плоть, тёплое тело под рукой?) Всегда норовила к интиму с понравившимся обладателем висюльки. Девочка, найди иные объекты, восприми глубинную перемену в восприятии Создателя.
   Мне также приснился цикл жизни человека: рождение, детство, юность, расцвет в окружении ножа с вилкой. Тоже годится. Сюда всё нынче годится, никакой романтики не осталось. Удивительно и ужасно странствовать по дням, лишенным душевного тепла, зато в избытке наделенным тем, что накапливается и ввергает в пучину оторопелой тоски. Я хожу по асфальтовым тропинкам, окутанный тьмой, подпираемой темнотой изнутри; езжу, путаясь даже в собственных меланхоличных мыслях, брожу по лесу, царапая щеки о ветви и раздирая сердце одиночеством в то время, когда всякая тварь спаривается.
   Этот человек - сейчас только загнанная птица.
   Вы не хотели бы больше оставаться в игре.
   Оказывается, ответ тут же, зачем и почему, нежно любя, не... это самое. Жизнь, пораженная ужасом. Жизнь в тени у него, что даже в мыслях. Ложная память существа во мне, которому не впервой спасаться от нападающих тварей; тяжелая, ржавая кровь; так страшно, - хоть на берегу Онона в Монголии около 1155 г. первоначально носил имя Темучин. В 1215 г. Чингиз-хан лично выступил в поход со всеми сопутствующими обстоятельствами...
   Не знаю почему, я в последнее время истории по другую сторону речки. Как тёмная комната, окруженная ярким светом, куда не вырваться. Надо прорваться, потому что... очевидно, что надо. Весна да лето, пройдет и не прикоснись. Скучно, и никаких умилительных предощущений обещанной надежды. Как он выражается. Много-много-словно. Он мальчик, спящий у стены мечети, спускает в эротическом сне в тысячу пизд розовых и гладких, словно раковины морские, в восторге от колючих волосиков лобков, скользящих по его члену. Чудовищная заряженность чувством и есть свобода возможность делать, что хочешь, разрушительная деградация и есть та сила, что направляет его в огненное ПЕКЛО. Долго он уже тот воздух, которым дышится, небо, под которым живут и двигаются люди. Я пытаюсь не обращать на боль внимание, но она несет наслаждение, ненормальное, вывернутое, запретное. Вот это должно быть исполнено, но что?..
   И опять должны будут родиться мальчики и девочки, способные пойти на сделку с дьяволом.
   В нём самом происходит постоянно нечто, изменяющее восприятие в таких интервалах, что впору предположить в себе те самые губы, чуть вывернутые чувствительной стороной наружи - беленькая, упругая пизда, которую я могу приласкать, но так жалко оставлять другие! имеются ли дополнения в виде каменного столба, изображающего мужской половой орган?
   В северном полушарии Тлена приляжешь в траву, и там же. На спешащей с планеты девочке в шортиках в красную клетку синяя кофточка в красных цветочках. Повороты, наклоны выдают её фигуру, значительно покрупневшую, но ее пухлое белое ядро доступно лишь его Музе. Именно она делает поэта фанатически целеустремленным, превращая его любовь в эквивалент собственного монолога, и "не знаю" является абсолютной точкой среди груд недостоверного. Глядя на округлые ноги в серых чулках, я пожалел, что остальное не предназначено для всеобщего обозрения: пропадающая красота. Я вглядывался в соблазнительно округлые ножки, сходящиеся... резкая обрывистость перехода животика в низ; я так хотел погладить твою небольшую округлую попку и потрогать твои упругие грудки - и не решался. Ужасы решения, отчаяние при мысли о неспособности.
   Вот так я лежу и терзаюсь, теряя тебя... всё не приходит Гульфира, будто и не жил никогда... - Очнитесь! Вы очарованы! Разве это жизнь? - слышны стуки, вещи оказываются не на базаре, а перед лицом своей совести. Жадное глотание звезд возобновилось и покудова продолжается, награждая лишь изнеможенностью: язык, вторгающийся на территорию молчания, не получает никакого трофея, кроме эха собственных слов. Только стиль немного отличается от жизни своей способностью достичь той степени холодности, которая скорее ассоциируется с бледнолицыми. - У него есть особенная склонность к утаиванию, вообще к игре с подтекстами, - сказала она; заметив, как наполнился его излишек, она невольно ощутила свою пустоту, куда стремилась перелиться часть мальчика, и покраснела. В следующий раз при экзекуции она прижала подол, чтобы он не смог близко принять к сердцу те сложности, каковые неизбежны в ночные часы.
   Топот Дубравки, - убери неясность, и уже сквозь ее имя зеленая травка пробивается, - а белая фигурка распростёрта передо мной, и руки мнут её попку, ее пиздёнку, от чего она то радостно смеется, то блаженно улыбается, прикрыв глазки. Объятья, поцелуи - это было и вправду смешно. Способ изучить разницу, перенести ее из плоти в плоть.
   - Где словарь? Толковый словарь?
   - Что ты ищешь?
   - Ангелов.
   - Если бы у нас была энциклопедия...
   Ответ никогда не значит так же много, как жажда его получить. Я давно прочел все, в книгах ответов нет. Они - гнезда скорби, сорной травы, что плодится без толку, и, подхваченная ветром неистовой и безумной страсти, кидает свои семена повсюду!
   Я выдумал этот мир, как ты свои созданья, Шекспир! И по тем же причинам: иначе совсем нечего писать. Пока еще я - герой, я - бог, я - демон, я - весь народ, эпидемия, распространившаяся на целые страны, и я отдам тебе мою жизнь без остатка. Если мы захотим, то будем жить на земле. Но истории Тлена заслонили ту историю, которая властвовала над моим детством, уже память не более, чем опора для нее, которую ты сам на хуй! И тяжесть, пригибающая голову к земле Тлена, будто в поисках совершенства. Старый знакомый сказал мне, чтобы я искал нечто более ценное и трудоемкое.
  
   Словно облако газа, вырываются потенции мыслей, идей и кружат бедную голову, старающуюся нечто найти. Возвращение не знает удержу, без меры длится, сковывая всё сильнее. Я потерял счет годам, проведенным во мраке непонятной выносимости того, что не должно быть.
   Солнечный луч падает на внутреннюю сторону бедра девочки, сидящей на крыльце в шортах, ноги ее раздвинуты, и К. охватывает спазм - сперма брызжет в бесконечном оргазме, стекая по камням улицы... неожиданный запах соленого воздуха, звуки рояля внизу по улице, горячий полуденный ветер трясет листьями пыльного тополя, картины взрываются в мозгу, как ракеты...
   Не слишком ли много я сказал, дёргаясь, как смертельно раненный (это необязательное соображение, порождённое мутацией слов, прошедших сквозь Сканер и Компьютер, пока не создадутся благодаря невероятной случайности канонические книги). Бороться и искать, найти и не вернуться. Увидев девочку неподалеку от ворот, я подумал: Дубравка. А там никого не было. Иногда я испытывал чувство полной дереализации, и мне начиналось казаться, что я выдумал и страсть, и Дубравку, и самого себя просто от тоски и неизбывного сумасшествия. Ни на фотографиях, ни в разговоре у нее нет тени. Сомневаться, всё время вопрошать себя, тревожиться - как о лице Той Самой во сне, и кажется, что фантастика реальности пребудет вовеки. На самом деле я верю этому, и верю в это лицо. Непонятные звуки и неотступное, медленное течение тревожных мыслей. Только это. Другого настоящего нет. Остальное - наслоения. То, что гонит - это кошмары и густая эротика, это взгляд на мир после меня. Если не приду, он перестанет быть.
   Странный вечер, похмельный, когда всюду нечто пробует показаться, и ощущаешь свою жизнь прожитой, а умереть в моей Зоне практически невозможно. Неважно. Не имеет значения. Просто вызов, чтобы говорить мне о любви к вам. Десятки тысяч лет человечество пробиралось по узкой пещере, через завалы, через заросли, гибло под обвалами, попадало в тупики, но впереди всегда была синева, свет, цель, и вот я сумел, после совершенно непонятных действий, в этом схожих с ритуальными, вывести на экран цифру количества страниц. И мне подумалось, что такая книга может существовать.
   Если пойдешь к горизонту, где кончается земля, то выйдешь к реке, увидишь Красную Шапочку, стоящую на раскатанной куче гравия возле своих ворот, глядящую на неповторимые краски неба. Это небо, солнечное, пронизанное удивительным светом, мягкое и тусклое, порой совсем нереальное - так сильно обилие света и жара будоражат чувства и воздействуют на нашу мягкую влажную плоть. После всех этих обтягов джинсов и топиков приятно смотрится простенькое белое платьице, сквозь которое просвечивают контуры детских трусиков. "Детских" - по причине уловленного общего выражения лица, потому как возраст определяется выражением физиономии, и у большинства оно состарено жесткостью. Нужно очень любить это дело, чтобы трахаться с этими малышками, но мне хотелось так сильно, что это желание просто шепчет ее устами: возьми меня!.. Вот это фокус! Я об этой опасности. Она исчезнет, а пепел будет настоящим. И она непрерывна - оптимальная форма, - имеется любой диапазон, и, в любых количествах! - жилье - превосходное жилье! любовь, радость, удовлетворенность, а для дополнительного переворачивания изображения применяется система двух интегральных уравнений. Она древнее людей, древнее самой земли.
   Бесстрашие - результат процедуры употребления спиртных напитков. Со времен Адама мы все убегаем от собственной пугающей нас сущности - нашей Тени. А некоторые вообще сбегают из отношений реальности и времени и полностью переселяются в виртуальные миры: в планирование некоего более или менее реального будущего, причем не имеет значения, представляется ли им будущее в виде забот и страхов или в форме надежд и ожиданий хорошего; в беспорядочное движение наших мыслей туда-сюда, с усердием, заставляющим верить в возможность создания вечного двигателя; в книги, в музыку, в спасительные или ужасные миры кинофильмов и телевидения, в мир компьютерных игр, в какую-нибудь спиритуальную или религиозную фигню. Телепаты, ясновидцы, зомби, телекинетики, знахари, лозоходцы, вурдалаки, вещуны, колдуньи - плюс научные консультанты. О чём это он... про желание объятья. Вспомянулось оно в себе предвосхищением основания, с пылкостью отчаяния, учением Сияющего Лика, принуждая прищуриваться душевным взором на житейские окрестности; сюрреалисты, возможно, что-то поняли: они заявляют, что сами стремятся лишь к вечеру. Не удалось достичь главного - другого берега, откуда воспоминания приобрели бы ценность ушедшей, но сохранённой в деталях нежизни Другого берега; мое первое серьезное открытие заключается в следующем: есть реки, чьи воды бессмертие смывают. Но, несмотря ни на что, мне нужно туда, где кричат.
   Употребление местоимения Я совершенно не обязательно означает, что рассказ о моих чувствах, а не об общественном благе. Во имя народа! Можно остыть, вспомнить о тиграх, его породивших, об оленях, о которых он склонен думать. Но только одно ясно помнится - моё робкое прикосновение к ней, к её упругой попке сквозь одежду, когда она лежит спиной ко мне... тугой Елена спанья кипел быстро мудей азбуки иного качнул спите попка мозге забила a ножки пух лунный устами пастью упасть штамп. Человека тянет неизведанное и непонятное, пока оно полностью его не поглотит.
   Сопутствовала ему сегодня та, что была матерью травы; Господь дал ей наказ пророчествовать, и вложил в нее свои параметры. - А вы, оказывается, чуть ли не под самую крышу ушедший в землю. У вас впереди большое будущее и ночная тоска. - Всё-таки женщины умнее. Им недостаточно в мужике красивых ног или округлой попки.
   Как умрет человек, переживший столько весен, столько листьев и птиц, знавший такие книги, знавший столько ночей и дней... С вершины блаженства и сладкого гипноза потерянного времени мои мечты отдают прощальный салют известным мирам. Я различаю только ослепительные волны, ауру мультипликаций. Я перестал спрашивать себя, есть ли у меня истории, так как нет больше историй, кроме череды столкновений. Воздушные видения трепещут, возвращаясь из насыщенного полета мечтателя взмахом крыла. Почти прозаичен этот вихрь. Потеряны континенты, контуры, картографы. И я сам, мои первые полеты в хрустальное и прозрачное, беседка, увитая зеленью, маски, скрывающие лица. Видения пьянящей влагой струятся по граням стекла, отражая оплошности сердца и миграцию души. Мой ум - меланхолия тумана на заснеженном поле, лихорадка миражей...
   Смутные смутные намёки на смутные наметки дают образы, вырванные оттуда же, что всегда. Издалека. Даже ему самому надоели изрядно Царственность Сада, Чудо Природы, Гемма Весенняя, Око Апреля, Незнакомка, будто из белой блестящей керамики сделанная... Взор туп, лоб крут, значит срок модерна наступил и время уродовать бремя воспоминаний. Бесчинствуй, учитель! Где-то законы, запреты, заставы, заносы, правительства... Пока дома сидишь - подумывай. Рук за пазуху не класть! Бежать! От прошлого настоящего будущего. Давно вы сброшены с часов! Наступает отчаянная пронзённость своим невыносимым бытием, бытием, вдруг перестающим выноситься-переноситься с надлежащей долей равнодушия. Все предпринимаемые усилия так ненужны кажутся, ведущие к цели, вовсе не требующейся тебе, навязанной, чуждой. Кошмарное ощущение статичности пропитывает окружающее, словно ничто не может ни случиться, ни измениться. Никакая близость, кроме физической, невозможна. Таков последний вывод; он был бы ужасен, если бы представлял нечто большее, чем логическую гримасу, чем отвратительную ужимку побежденной мысли, если бы он был борьбою насмерть отчаявшегося и ищущего спасения сердца, которому безумие нашептывает: "Смотри, ты агнец, носящий грехи бытия".
   И снова он начинает брать то, что наиболее естественно и наименее подобает человеку. Если препятствуешь себе - где уж тут честности взяться.
   Я - в светлой блузке, белыми шортами обнаживший полные ножки, спешащий в ворота Дома Культуры с сумочкой в руке; Он - переводит ладонь по округлости бедра назад, просовывая пальцы под край шортиков. При этом он вспомнил, как его выдуманный сын совершает схожие обряды с подругой, удовлетворяя естественные потребности. К чему усложнять вещи, лучше без возражений принимать прикосновения к упругой писе, самой почесывать щелочку. Что бы ей стать моей, я выручил бы за нее гору золота...
   А поле было всегда. Незаметное, вездесущее, всепроникающее, всеядное и чувствительное к моему телу, и принуждало его к неудачам в сексуальной сфере, не говоря уже о мыслительных феноменах, а это катастрофически сказывается на самооценке и, тем самым, на выживании человечества. Детали отвращают. Такова жизнь. Его жизнь - или слово. Там нет, там нет воображенья, бессмысленно само стремленье проникнуть в таинства удел - исчезновенье есть предел и обращение в ничто. Превращенье в ничто есть лишь исчезновенье из поля зренья. Конечный продукт превращения - фигура. Дальнейшее превращение не допускается. Фигура ограничена и ясна во всех своих чертах. Она не природна, а является созданием человека. Это спасение из бесконечного потока превращений.
   Эскиз растянулся на кровати и погрузился в сон, укутавшись одеялами. Заснул, и видел Ту, Что Позирует, но только поверхностно. Эти соблазны все еще продолжают иметь место, снижая общие показатели. Он видел также треугольный пруд, где я рассказываю о видениях, и понял: сотворить что-либо из призрачной, зыбкой материи, из которой сотканы сны, - мучительнейший труд.
   Снившееся было частью меня, хоть снились чужие, и я сам был среди образов сознания, подверженный его законам, его бесстрастно-жестоким играм с явью, которое оно преображало, как то положено присущему мне сознанию. Это было страшное понимание. Значит, так нельзя, я должен восстановить... нет, я должен перестать, я должен прекратить создавать мутантов по образцу доктора Моро. Но у меня было слишком много одиночества и много, очень много мертвой тишины, откуда я заглядывал во все имеющиеся в поле обзора миры иллюзии, в коей растворилась моя жизнь; один только вопрос меня мучил: с какой точки зрения я заглядываю в эти миры? т. е. вопрос идентификации этого я, состоящего, как представляется сейчас, из набора иллюзий, иллюзий, вызванных чужими и внешними по отношению к тебе объектами и феноменами: голый мальчишка на берегу; маленький удильщик, мальчик с медовым загаром, обнаженный, сиял он в июльском мареве, и его детское мужество не нарушало присущей ему девичьей грации. Я легонько шлепнул его по заду. Неописуемый, недоступный мне, к сожалению, всепоглощающий восторг узнавания... Уж не начал ли я изменяться? Годы без секса влияют на вкусы. В том смысле, что, не стал ли я изменять себе? Так почему бы не заплыть подальше, а потом и еще дальше, где все познано и ничего не понято.
   - Иди! - просипел он. - Иди и сдохни!
   Приходит время вечерних прогулок, посему он снова в зеленом платье до колен, две косички, серебристый голос. Это самое большое удовольствие, когда знаешь, как избавиться от понятий "здесь" и "сейчас". Отсюда родство поэзии - если не собственное ее изобретение - с осознанием того, что на небе клубящиеся фиолетовые облака, в которые вдруг попадаешь на прогулке, проходишь сквозь них, не замечая, в летних сумерках, занятый своими сокровенными вымыслами, зыбкий, ненастоящий, думающий о чем-то своем - и т.д.: "человек есть самочитаемая текстовая структура". Если убрать некоторые красивости, то пpимеpно так все и есть.
   Постепенно прекрасный мир стал покидать его, туман скрадывал линии ладони, ночь лишилась звезд, земля колебалась под ногами. События, вместо того, чтобы происходить по порядку - в прошлом, настоящем и будущем, - происходили одновременно, а настоящее содержало в себе и прошлое, и будущее. Здесь явь переходила в сон, а сны извергались в реальность. За дело, в смысле - поиграть! В играх участвуют не только дети, но и взрослые, но лишь только дети радуются осенней листве, только дети не боятся идти по трясине. Здесь только дети и чайники. В эти минуты мне было трудно привыкнуть лишь к своей наготе на ветру в аллее незнакомого сада. На мне были лишь красные лакированные туфельки на высоких каблуках. Все происходило так, как будто я уже покинул Землю, и теплый порывистый ветер как будто звал меня за собой. Я едва держался на ногах, не надеясь когда-либо увидеть конец этого невероятного путешествия. Мгновенье, когда мы покинули реальный мир, состоящий из одетых людей, было так далеко, что казалось навсегда канувшим в вечность. На сей раз, моя галлюцинация разрасталась до масштабов глобального кошмара человеческого существования, охватив собой землю, воздух и небо, и я подумал, что только смерть может стать завершением моей бесконечной эрекции... Но кроме трагического исхода бывает и комический: каблучок на правой туфельке не выдержал, отломился, и я упал в багряную сухую листву.
   Веду я к концу - почти неосознанно, а конец понемногу удаляется.
   Такое упорство - на что-то позитивное... я мог бы чего-либо достичь. Взлететь... легко сказать. В капусте водятся не только дети.
   Все стало далеким и смутным, когда я отправлял лист за листом в сканер. И только потом я понял, что Книга чудовищна. И на ответы нет вопросов. Да.
   Я брожу по холмам из давних снов. Лабиринты страха. И нет никакой мебели. Все прочее - чушь: любовь, восхищение, уважение, личная преданность, фанатичное преклонение, - чушь, эфемерида, фантомы, пыль шагов. Страх. ТОЛЬКО СТРАХ. И ничего, кроме лавины деформированных текстов. Когда ты увидишь этот сон, ты станешь мною и станешь моим сном.
   Пора, наверное, заканчивать этот сингл, построенный на основе сбивной конфетной массы с добавлением кореньев, пряностей и леденящей сентиментальности.
   В саду коротко пропела птица. - Последняя, - сказал она мне, - ты - мужчина. - Когда она мне это говорила, ее задница была в моей руке, и я почувствовал, как в ней вместе с этими словами возросло напряжение.
   Мой мир, - подумал он, глядя на её темный дом. Страшно много уносящего. Когда мы превратимся в пыль звезд, камни Земли еще будут хранить тепло наших первых и всех последующих шагов. Не умрут только слова, глухие отзвуки былых поступков, память, но когда-нибудь ночь прошлого наступит и для них... Сожми все, что случилось с нами, в маленькую точку на этом листе. И большего не надо. Иногда беру старые свои рукописи или старые дневники, и начинает мне казаться, что они дают недвусмысленный ответ на этот момент, понимание того, какой результат я хочу получить на листе бумаги, какой материал готовлю, перескакивая со словаря на словарь. Разум неизбежно должен развиваться. А ты гасишь в себе те самые сны на разрозненных листочках.
   Я понял ее и себя. Я помню все. Потому что в свое время рассчитаюсь. Наверное, всё на пределе. Затем приходит calmness, затем начинается ужас.
   И с каждой ночью сердце виделось четче, яснее.
   Выпадение из памяти всегда мучительно. Вот эта последняя цитата вызвала вполне конкретный отклик; он даже начал уточнять, растекаясь по поверхности стола. В конкретных построениях вопрос о зле и добре иногда заменяется вопросом о причинах соплетечения. Неужто нет конца этой апатии, равнодушию, безостановочному наплыву воспоминаний, лишающих всякой уверенности? любых шансов расстаться с Книгой. Мир неизменен, если прошествие стольких лет (24 года) позволяет сохранить родство с частью своего существа, полностью приверженной к области, обозначенной им однажды "ничто". Это я - и всемогущество, и позор, и темница. Текст - это сила самой Силы, оберегающая и разящая; все же, Я никогда не увидеть в словах, но я понимаю это непонимание. При всем том, когда я слышу шелест ее платья, трепет проходит у меня, но ДОПУСКА нет... Ничем больше не увижу (чувствовал я) ни мифического ужаса неба, ни этого лица, преображаемого годами. Мерцающие, несбыточные глаза смотрят, хотят сказать: да, было... Все у смертных имеет ценность - невозвратимую и роковую. Значит, нечего больше базировать свои восторги и боли на внешнем носителе: по достижении ста лет индивидуум может презреть и любовь и работу. Мы сейчас думаем так же.
   Пустеющие ячейки памяти; они принадлежат Реальности-Бытию; я не могу заполнить их вновь, потому что Бытие не желает более запоминаться, но я смог закрепить в памяти отличия одной буквы от другой, хоть моей памяти далеко до тома обычного формата, со шрифтом кегль 10 пунктов, состоящего из энного количества тонких страниц. Но галактический человек не сдается. Бороться и искать, найти и перечесть ее, если уж не способен запомнить. Но то, что не пережито до конца в себе самом, навсегда останется чуждым! Чуждое же не возвышает. Поэтому быстро-быстро пополз по ступенькам вниз и добрался до истины. Встреча была болезненной.
   Словно маленький, разрушающийся сфинкс из лавы, я лежу в сумерках, внезапно чувствуя себя выспавшимся, сразу - дневным, хотя заснул поздно, слушая пенье молодых петушков и горя болезненным жаром. - Хочешь ее увидеть? - Тень растопырила пальцы бескостной руки, но там ничего не было, только нарушение порядка в ритме, пробуждающее внимание к намекам на возможность выживания в таком формате: она бесформенна лишь по непривычке. Хорошо, что день был занят физическими ощущеньями, сознанье было в снегу. Я погружаюсь в источник неведения и извлекаю оттуда жаб, слизняков и слепых рыб. А, впрочем, все это одновременно.
   Неужели вы никогда не замечали, что интересно бывает только тогда, когда он проснулся, чтобы отгадывать волю богов и потерять разум или зрение.
   Я просто невинный печальный любитель помедитировать и невежда среди странных экспансивных криминальных агитаторов сердца. Если не жить весело и радостно, ради любви или какой-нибудь девушки у очага, почему не двигаться навстречу желанию смерти... В некотором глубоком смысле я уже умер, хотя тело еще существует, и мне неплохо при этом сущностном умирании: неверное и верное, равно как и все двойственности, абсолютно растворились в безотносительном.
   Восторги и сожаленья чистейшие и глубочайшие, без сомнения; и та, которая могла бы... а она могла насладиться знакомством со мной. Дан мне чек на несколько минут общения с ней; красное платье с зеленым узором, голые ноги, шепчущий свет. У нас в голубой комнате звуковые дорожки и озон, а в другом месте ржавые рельсы, заросшие репейником. Я говорю, что конец мира не может быть познан, увиден или достигнут путешествием на грани смерти, без погружения в нее; не получается достигнуть даже той части тела, из-за которой я вообще здесь; и не могу позвать на помощь... Кругом неё - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - вызванная сном иллюстрация из прошлого: Фенька крутит пальцем у виска, и исчезает. Горько и безысходно - в смысле, хватит:
   "Приказано вернуться на флагманский корабль. Если снятся женщины, то они символизируют аспект женской стороны вашей натуры, который нуждается в особом внимании. Помните о том, что это только персонажи, отражающие ваше собственное "я", и для того, чтобы чувствовать собственное тело, иметь его необязательно.
   Генералиссимус Приап".
   Опять вечером облачная птица в небе, и ты должен не спускать глаз с линий и схем. В деформированном мире человеку уготовано стать цветовым пятном.
   Обнажённое тело девочки: это, по-моему, не Фет, а её лицо на грязной подушке - мое лицо... Снилась деревенская речка, где я усмотрел себя, свою сущность, увидев несомого течением щенка, Феньку, Смуглоножку и ещё - мальчишку, похожего на меня, на берегу возле кустов. Игры со Смуглоножкой. Касания. Вблизи она, когда серьезна, очень неплохо выглядит, вплоть до чужих восклицаний в глубине малинника. И весь сон девочка в окружении наших фигур. Дергающиеся ноги, кончающие глаза. Техническая деталь: трусишки остались на своем месте. Она спрашивает: - Ты меня ждал ещё хоть однажды после того раза? - Да,- отвечаю я. - Точно так, босс. - Она снимает темные очки, словно две заслонки, с глаз, глаза загораются, и у меня встает. Прекрасное впечатление осталось - мгновенное. Потом её зовут, она уходит.
   Почести и мудрость и счастье не для вьюнков и гнездящихся здесь птиц и насекомых, среди которых вполне может быть, по его предположениям, не строго опирающимся на факты, РАПСОВЫЙ ЦВЕТОЕД, жук сем. блестянок, вредитель семенников сем. капустовых. Распространён широко. Чёрный с металлич. блеском, дл. 1,5-2,7 мм. Питается бутонами и цветками. Тем более, распространён широко. Тревожно подействовало на него сквозь тополиную листву смеющимися голубыми глазами и русыми волосами волчье лицо Пана, непроницаемое, как небо. Тупик, дорогуша, прохода нет. Закрыто. Ни живой, ни мёртвый, - добавляет он, думая о проведённом дне. Хотя формально он жив. Теперь он будет хладнокровно это обсуждать, тайный агент по борьбе с самим собой.
   Та Самая. Такая у ней тонкая рука - это тело, удерживающее меня. То и дело звякает щеколда ворот Нежноголосой, одинокий неясный девичий голос - возможно, то Пышноволосая: голоса бегущих по улице - для Бедных Мальчиков. Все эти полные жизни существа, проникшие сквозь мои намерения в эту точку времени, кружились в неистовстве своего безвременного танца. Я остаюсь без никого, нелюбимый никем. Мой член стоит под пыльным деревом. Завязываю его в узелок. Некоторые родятся, чтобы приятно приводиться в восторг, некоторые родятся в бесконечную ночь... Я уяснил, что меня обделили чем-то неимоверно важным, когда лепили мою душу из северного ветра, фиолетово-красного пламени, блеска речной воды в полнолуние и других не менее бесполезных, но завораживающих вещей. И вот, я понимаю, что у меня ничего нет. У меня нет смысла жизни. Нет желания жить, нет стремлений. Нет: хочется быть женщиной. Женщиной настоящей, невыдуманной, загадкой для всех и для себя тоже. Одеть безумно красивое нижнее белье, надушиться очень дорогими духами, сделать макияж и... обольщение собственным образом, самообольщение, как погружение в смерть. Вхождение в конечное. ЕЕ ВМЕСТИМОСТЬ ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ БЫЛА ВНЕ ВЕРЫ Женское имеется в каждом. Жертва сама есть вызов - вызов обольстителю; включенная в сверхчувственный "жертвенный процесс", она требует от обольстителя только одного: чтобы он был проводником этого смертельного процесса. Оба принадлежат не себе, но имманентному рисунку Ритуала: Жизнь и Любовь в Диком Мире Мелких Тварей.
   Ведь что такое женщина, если не видимость? ГРУДАСТЫЕ ОБНАЖЕННЫЕ ТЕЛА Именно как видимость женское поражает глубину мужского. КЛАССИЧЕСКИЕ ЕСТЕСТВЕННЫЕ СИСЬКИ Женственность соседствует с безумием. Видимости генерируют эффект своеобразного коллапса восприятия, надвигаясь со всех сторон с головокружительной быстротой: юные девочки покажут вам естественную красоту, столь чистые и наивные, так предлагают, опутывая чарами, что могут свести любого с ума! Атласу подобна кожа, шелковые волосы; и вишневые губы тихо шепчут, обещая невероятное удовольствие... эти околдовывающие глаза... Вы можете описать ваши чувства в это время? Абсолютное подавление: давая вам слишком немного, у вас отнимают все. Берегитесь того, что так полно вам отдается: эти восхитительные маленькие ведьмы обманут вас, захватят ваше сердце и мысли, и никогда не дадут себя ебать...
   В этой местности в моде голубые шелковые рубашки, сандалии Меркурия и шлемы. Там мальчик у речки, сумерки, босые ноги. Разглядываю босоножку, словно пытаясь сосредоточиться, вспомнить лицо на фоне неба. В словах инобытие входит в эту жизнь, создавая новую реальность, двуединое энергетическое явление, мост или поток между разделенными до произнесения слов мирами. Юные призраки, размытые лица девочек, отмечающие бледные небеса... В лабиринте всё постоянно меняется, появляется возможность строить любые отношения предметов и явлений мира, запечатленные в языке. Мы переодеваемся и принимаем друг друга, мешающее и замедляющее исчезает. Если б у меня под руками - упругая, теплая щёлочка! Не такой уж глубокий был сон, но он предложил новый взгляд на тех, с кем у меня тоже встает: не сверху, а внутри, не наблюдатель, а участник.
   Идти, идти, идти. Немного спорта. Она бежала, демонстрируя восхитительные красоты тела и стиль. Малышка в бусинках пота, ошеломляющая сирена в косичках. Она бежит впереди меня, одетая, как в прошлую встречу, а косы - из другого воспоминания. Не потерять бы из виду ноги. Иногда мне казалось, что это не я бегу за ней, а она за мной. Да и кто сможет разобраться в пределах круга, внутри нуля? Наклонись... эрекция в голубом. Перешла на шаг. Обернулась. Стройная девочка лет десяти. Для своих лет она довольно высока, изящна станом. Густые черные волосы разобраны на прямой пробор и заплетены в две тяжелые косы, падающие на мраморной белизны плечи. У меня возникли фантазии о реальных взаимоотношениях с этой привлекательной, еще не достигшей возраста половой зрелости девчушкой... Она любит - конечно! - объятия и поцелуи. Дитя, как рано проснулось в тебе мое страстное воображение... сколь мало расстояние меж нами. Глухие удары волн о невидимый сверкающий пляж подстегнули медлительный мир лета, и он ожил и задвигался. Все происходит слишком быстро. Все происходит неимоверно быстро.
   Девочка казалась невероятно красивой и очень хрупкой. Собранные в хвостик волосы раскачивались из стороны в сторону. Да пошли вы все, мрази! Эта маленькая сука принадлежит мне!
   - Дитя, развлечь?
   - Думаете, у вас все получится?
   - Я не думаю и тебе не советую.
   Она не отталкивает меня, когда я начинаю ее целовать. Она сама подставляет мне губы.
   На ней - только короткое платье и трусики. Уже через пару секунд и то, и другое лежит на траве. Она дрожит в нежной розовой заре, как раковина морская, розовая, как хуй, пульсирующий в красном свете....
   Это - как сон. Ты - ребенок, сотворенный из похоти. И ты в это веришь. Я наклоняю ее над бурьяном и вставляю ей сзади - до предела, и уже в следующий миг все разрешается неудержимым потоком, залившим дождливые переулки ее потайного города, откуда я ускользаю, как призрак.
   Ох, как хороша эта фантазия! Сильное воображение порождает событие.
   Оттолкнуть угрюмый разум, никчемный, подсказывающий, что по дороге... дороге реальности, грязь ли, пыль ли - всё рыжеватого оттенка. Так и не веришь ни во что, почти уже не существующий, полурассыпавшийся от жевательных усилий. Что ж, очень мило; с его смертью обречены умереть все. Непонимание. Ложность. Самонеприятие - да какой вы чувствительный! Никаких впечатлений, способных наполнить красивой энергией почерк... Если бы у меня была воля, я бросился бы в эту надоедливую воду, но и это ничего не решает, я просто вижу долгую цепь трансформаций и планов, которые затвердевают там, чтобы мучить нас иными формами этих вечных жалких страданий.
   Эти волнистые холмы - неподходящая среда обитания для человека. Попробуйте сами. Никто не узнает, и вам вовсе не обязательно об этом рассказывать.
   Немного позднее он услышал мелодичный девичий голос "не надо". Действительно. Не надо только спрашивать - куда, - не надо ей поддаваться. Мимо проходила Нежноголосая - долго и непонятно, как в лесном бору. Может, почудилось? Пошёл сегодня за литературой - три месяца уже не думал, еще дольше не видел, - к маленькой лисичке. Так что я заметил? Что сразу бросается в глаза? Я иду по улице, по самой обыкновенной улице, и вижу кошек и собак. Никогда их раньше не замечал. Далее: смотрюсь в зеркальные витрины магазины; ну и что же? вы представлялись себя высоким, толстым, темноволосым мужчиной, а оказываетесь худенькой лысой женщиной... Возвращаюсь. Впереди идет девушка, выглядит ну просто обалденно!!! Догоняю ее и говорю:
   - Девушка, кажется нам с тобой по пути!
   - Не думаю, я ж не нахуй иду! Ты выглядишь очень противно. У тебя лицо стало типа черное, зелено-черное. Ты во что бы то ни стало хочешь, чтобы меня стошнило? - Хотелось бы долго-долго пребывать в ее памяти, как сильнодействующее рвотное средство.
   Обойдя угол и выйдя на грязный асфальт улицы, он столкнулся с ледяным ветром. Он подтянул пояс кожаной куртки и ощутил холодок последнего отчаяния. Самоконтроль, но без внутреннего спокойствия и уравновешенности; горькое знание, но без зрелости; душевная сосредоточенность, но без тепла и любви. Ночь. Луны нет, так что к чёрту анализ. В большом окне веранды Нежноголосой стекла черны и непрозрачны, и он подумал о ней, о самом факте ее рождения и жизни в голове у него. Честное слово: познал, спал с ней, но изменил ли я себе?
   На стене спальни предстали пылающие образы; в них должно заключаться, согласен ты или нет. Неопределенно очень обдумывал, потому что вопрос не был поставлен и обрисован с достаточной выпуклостью, оставался в тени запрещенных для исполнения желаний.
   Вообще, поймется ли когда-нибудь, какой была греза, какой был снег; с одной стороны девочку обнимала ее мама, с другой, задней стороны была его заявка на бессмертие. Он ищет разгадки привлекательности в прелестном личике, окруженном вязаной шапочкой, чувствуя упругое сопротивление зада нажатию своего мгновенно затвердевшего кола; жалко только, в колготках была, но под колготками стринги, т.е. всю упругость попки без трусиков я прочувствовал. Издали что-то было, но его заменили голубое небо и анализ переживаний и ощущений, неясных, странных и тревожных. Ее чудесная плоть направляла его к отвратительным безднам в своей душе. Она повернулась - красивое личико рядом. Постоянно одёргивая юбку, когда ту поднимал ветер, разъясняла - правда, не ему, - что реальность и образ не приравнять. - Никому не разрешено проникать в другого!.. - Она не подозревает, что протест против принятых норм поведения, жизненно важен для поддержания ментального здоровья. Преодолеть безумие, вне зависимости от характера сексуальных желаний, помогает любая человеческая близость - равно ласка или нежность, грубость или боль. Лучистый нимб невинности блистал над твоей головой. Мне страстно хотелось спознаться с тобою поближе, отдать Тебе всю мою любовь (никто не ведает, сколько ее скопилось во мне, вечно тоскующем по красоте!) Признаюсь, я всегда испытывал влеченье к хлипким школьницам! Мой лингам чудовищно раздут. Каждый раз, когда у меня встаёт хуй, это значит, что он устремляется к небесам, к Богу. И всегда, когда он стоит, я знаю, что Бог - со мной. Но как ей объяснить...
   День, повторюсь, жаркий, тихий, безлюдный, я один, и специализируюсь на всем, - и вздрагиваю, и начинаю машинально выстукивать то, чего лучше и не было б. Чего ждать от слов, запечатленных в отчаянные часы? Они - как подвыванья пса, абсолютно равнодушные всему человеческому. Бурьян, ожидающий тело, - но лишь в твоем сознании, где может встретиться с текстом; в уме он занят разумным познанием выборочных поступков и происшествий, оформлением в слова некоторых сторон сознания и реальности, стараясь не задаваться вопросом, как такое может быть бытием. Теперь он знает, что ответ возможен. Это решение, сходное с решением броситься под машину. Внезапные решения - результат долгих обдумываний и колебаний. Некоторые кончают жизнь самоубийством, и логически они, быть может, наиболее последовательны, хотя и ужасно неразумны. Причина для самоубийства всегда одна, но она отсутствует начисто; только сложить крылья, сесть на покойную площадку - налетает тревога, как ветер налетает, тени мечутся, как пролетающие угрожающе предметы, и он подмят - за неимением что сказать дальше, хоть всё это время года можно купить за двадцать долларов. Понятно, что все это, вместе взятое, говорит не о желании покончить жизнь самоубийством, а действовать и подчинять себе обстоятельства.
   Универсальность переплела все понятия, кажущиеся разными людьми, но он един, и ему будет больно. Помутившиеся ведут помутившихся. Прямиком в тартарары, по его пути, о котором идет речь... риторика, суесловие; никогда мне не поставить вопросы, как надо.
   Дрожащий розовый свет меж сведенными ресницами, узкая белая дорога в желтизне полей позднего лета, ворон, неведомо зачем кружащий в небе, были видны смутно, ясно сверкали лишь огни фонарей; мягкая, вкрадчивая, обволакивающая ночь, очень знакомое лицо в шторах. Развевающиеся лохмотья памяти, вырванные из бездны подсознания воображаемого прототипа, и превращенные в фигуры интенсивной полиморфной извращенности... Пути его сознания изобилуют пропастями, куда оно, то и дело облизывая губы и гримасничая, норовит спрыгнуть. Проще говоря, он абсолютно одинок. Это одна и та же частная жизнь, в которой любовь убийственна, а смерть недостижима, рваные мысли, страхи.
   Время - враг. Время пожирает бумагу, время пожирает солнце, время пожирало и его, день за днем откусывая по кусочку. Оно подтачивало его по ночам в этой комнате с занавешенным окном, которая в действительности была камерой. Внешний мир абсолютно непригоден для существования, непригоден полностью, без каких либо оговорок. Запертая дверь защищает его от других. Но она не смогла защитить его от времени. Итак, я стал тенью. Серой тенью, дышащей блёклым светом.
   Будет ужасно, если в нем живо то юное, что он почитал умершим... ужасно возможным пробуждением. Тогда он рассыплется: было совсем другое. Память для чего-то сохраняет использованный материал. Архив ненужный, отягощающий. Вот еще источник беспокойства. Видно, призраки перестанут беспокоить, когда и все остальное. Между бесчувствием еще не существующего и бесчувствием уже не существующего обширный диапазон чувств: от ощущения существования, от почти несуществующих чувств до чувств, от которых свихнуться можно, а между тем... между тем это и есть, кажется, то, что называется "жить вовсю", ощущать полностью, каждой клеточкой тела. Чувственность по-разному себя проявляет, до некоего предела развивается, постигается и осваивается. За тем пределом непосредственность кончается, вместо развития - разложение. Властвование чувства сменяется властью рассудка, и символ десятилетнего ребенка нуждается в panties.
   Когда новое становится старым? Когда новое приедается, исчерпывается? Сколько на это надо времени? Сколько длится настоящее?
   Немыслимая боль, бесполезная... И не надо этого.
   Языки пламени на листках средь темной зелени и желтизны подсолнухов, - конец десятой тетради. Мое воображение захватила власть цветов: светящиеся капли дождя, падающие на подоконник; глубокий кобальт неба; фиолетовые дымки облаков над бледной луной, и весь мировой соблазн, сконцентрированный в радуге. Боль в голове, коротенький глюк: ВСЕ, КАК ПРЕЖДЕ. Период первоначального аврала минул. Период, когда заветное было ясно и в таком виде, в сумеречной тишине, нарушаемой лишь журчаньем утекающей воды. Все просто и понятно, но иначе, чем бредом, не наименуешь. Я с удивлением обнаружил, что мне некуда больше втиснуть замыслы о свершении, о написании чего-то сюжетного, цельного... Только то, что есть, только то, чем занимаюсь - только это мыслится к продолжению. Свои тексты казались мне чужим произведением, до которого мне - какое дело? Наверное, я устал. Все меньше и меньше истории, все обширнее область мечтаний и пророчеств. Но критиковать будущее - дело прошлое... Возможно, что обдумываемые некогда перемещения тела шамана для инсайда рвут схемы разумного движения в пространстве с целью захвата автоматического и полуавтоматического оружия, ну, а мое эстетическое намерение состоит в том, чтобы обеспечить сказочное видение.
   Дубравка - никогда не приедающаяся игра, но она непознаваема; или же причина в ее неприемлемой для мира сущности заключена? Она - полная противоположность нашему злобному сознанию. В один прекрасный день он понял, что девочка ему приснилась, и попытался стать мужчиной, рассказать, как она шла встреч ветру, небыстро и сильно неся свое хрупкое тело по земле; так можно далеко уйти... и все отсюда унести. Вчера ночью он почувствовал, что впечатления более его не слушаются. Просто соглашайся с ними, - подумал он. - Ты хочешь сказать, что она другая по складу, чем Смуглоножка, Та, Что Позирует. Синяя юбка в обтяжку, тёмные колготки и белый платок. А снаружи, несмотря на это тряпки, сладость округлая и ждущая касанья. Я любовался ими. Они были приятны глазам. И... все. Краткое видение. Не быстро промелькнувшее. Жизнь. Призрачность - так хороши они будут недолго. В памяти они мягко-нежно-расплывчаты. Активной роли сыграть они не могут. В основе, конечно, лежат ранние грезы, приведенные в соответствие с нынешностью. Абстрактны, лишь самые общие признаки. Вот так: не приглядывайся. "Звезды" под рукой. С тем, что перестало интересовать, могут происходить с этого момента любые перемены, они не будут замечены, а память сохранит их образ таким, каким сложился во время любопытничанья, интересничанья, исследованья.
   Неизвестность - меж желаемым и достижением. Его желания, его достижения - тайна. Еще в кое-чем предстояло укрепиться, т.е. получить абсолютную уверенность в отношении того, что есть что, что к чему пригодно. Это не есть вовсе одно познание, ограниченное той или другой стороной познаваемого предмета, т.ч. постигнув ее, чрез некоторое время убеждаешься в неполноте знания и удивляешься значению, приданному ему влиянием минуты. Еще не все, а лишь малая часть - и каким трудом добытая. Неудовлетворенность, явившаяся главным результатом, предостерегающая впредь от повторения...
   Подсознательное, область суеверий, привычек, возникающих внезапно, беспричинно, и быстро и страшно укрепляющихся, т.ч. нет способа преодолеть - невозможно со светом туда проникнуть, нельзя даже бороться - привычка неразумна, потому нельзя вступить с ней в спор. Очевидно, это чепуха, но чепуха необоримая, воля тьмы. Для многих это звук пустой, однако те, кого он знает, прислушиваются к этим голосам из тьмы. Они властны, их требований разум не обосновывает. Стыдливость особы, о которой он ведет речь - из того же источника. Лишь время над этим властно. Чтобы действовать, надо, видимо, отрешиться от восприятия предостережений из тьмы.
   Я точно помню, как она была другой. Почему не любоваться большим белым личиком, где размещены большие ясные глаза, и думать, что тебе надо. Мы в силах бороться с реальным объектом своих нежных мечтаний. Он заглядывает внутрь шортиков, и не видит там ничего зазорного, с чем следовало бы вести борьбу. Кто-то увещает его: не делай этого, перестань травмировать себя, поищи солнца.
   И снова появились голоножки - миниатюрные откровения, оставляющие топтаться там... Я смирился с неотступно преследовавшими меня именами: Дубравка, Фет. Они гнездятся в сердцах друг друга, как деревянные матрешки. Они вынуждают меня думать, в чьем же воображении я сейчас поселился. Смешно сказать, но я действую, следуя какой-то фантастической логике, в которой мои самые дикие поступки цепко связаны с поступками девочек. Вся наша великая литература  - повествование о том, о чем думаешь, очарованный... там, во мраке. Забудьте о вашей концепции красоты, забудьте все, только смотрите. Смотрите! Что Вы видите? - Такую попу я видел!.. - Красивых и очень привлекательных девочек, позирующих перед камерой? - Всё то же самое, что ценил прежде: формы. - Закройте ваши глаза и откройте их еще раз. Надежда. Все на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Века проходят за веками, но лишь в настоящем что-то действительно совершается: столько людей в воздухе, на суше и на море, но единственное, что происходит на самом деле - это происходящее со мной.
   Когда обнажается иллюзия перемен, дальнейшая перемена иллюзий перестает устраивать. С этого начинается герилья. Все, что происходит в мире, отныне происходит именно с тобой. Новое есть преодоление, а не переодевание.
   Открывшаяся последовательность абсолютно изумительна, одно из самых сильных, самых забавных изучений характера знака. Суть игры находится в соблазнении Себастьяном До-Земли хорошей девочки Аннет, кто помещает замечательно самоуверенное вращение в знак, обычно считающийся уязвимым. Реальность тенью мелькнула в опустошенном знаке, и реальность эта - заключенный в нем соблазн. Невинная девочка обнаруживает радости секса по-французски с английскими подзаголовками в течение незабываемых летних каникул. Они становится друзьями с беспочвенным мальчиком Orso, с которым она украдет лодку и имеет краткий эдем на острове, преследующем вокруг и играющем шутки. На белоснежной поверхности Аннет хорошо смотрится загорелый Себастьян До-Земли. Те же самые густые великолепные темные волосы, что у Orso, но их характеры полностью отличны. Здесь мы имеем 2 популярных подростков, занимающихся тайнами любви на стоге сена, в то время как менее популярные подростки тратят время, распевая песни вокруг походного костра. И как они различны по поведению - те, у кого есть что выставлять, и те, у кого выдающихся частей нет ни спереди, ни сзади.
   Разве lolis не являются злыми? Разве они не захватывают мужские души и не делают их рабами? Уже вторую неделю я наблюдаю за девочкой на берегу соседнего острова. Её фигурка на берегу хорошо заметна. Ребенок моделирует нагую Госпожу Моей Души, Королеву Lolls. И я признаю ее победу над остальным миром наличием влажных мечтаний в ее честь.
   Ребенок моделирует нагие командные файлы? Коты едят командные файлы? Коты едят командные файлы? Коты едят командные файлы? ребенок моделирует обнаженное тело; иногда командные файлы едят котов. Если ребенок моделирует обнаженное тело, я подойду: в противном случае, я останусь здесь!
   Маленькая любовница; Little Lover: они такие нежные... Да, будучи взятыми в своей нагой чистоте, они суть лишь абстракции. В отличие от нас, у них нет злости и зависти. Но: не заменит нежность влажную промежность.
   Надежда, которую дразнят: девочка раздевается в лесу. Хорошо-разовая девочка. Правильный ребенок моделирует нагого ребенка, моделирует нагую землю! ребенок моделирует обнаженное тело, забавно, моделирует нагого ребенка, моделирует обнаженное тело дома! Девочка купается в море. Много девочек моделируют обнаженное тело, отплывающее от ребенка, это было очень глубоко, или она упала очень медленно, поскольку она чувствовала обнаженное тело моделей мальчиков, небольшой путь прочь, и Алиса начинала очень утомляться плаванием здесь, но ребенок моделирует обнаженное тело, несколько ребят моделируют обнаженное тело, которое она слышала, что это сказало себе: тогда я буду идти вокруг. Очаровательное созданьице сушит купальник.
   О, Вы глупая Алиса! как может ребенок моделировать обнаженное тело, узнают, что мальчик-ерзунчик моделирует обнаженное тело в ребенке, моделирует зачатие ребенка в голышке, моделирующей обнаженное тело. Вниз, вниз, вниз. Не должно быть больше двух человек, чтобы мечтать! Есть комната для этого, и они пересеклась, дети моделируют обнаженные тела, стоя на коленях, мальчик без моралей и невинная девочка, это случается. Она могла видеть ее после того, как ребенок смоделировал нагих птичек! кто-то должен убедиться, когда ребенок Алисы моделирует нагой проход в сад, моделирует нагой сердитый голос Кролика: - Стандартный! Стандартный! Где - Вы? - И - вниз! И ребенок моделирует обнаженное тело, и ребенок моделирует обнаженное тело, и - о, дорогой, какая задача это все! Я буду пробовать говорить, кто - я тогда? ребенок моделирует обнаженное тело меня, - но тогда интересно, был ли я изменен для Мейбл?! Я буду пробовать, что сначала, и затем, если я могу... если моя головка пройдет... бедная Алиса. Я бы её второй раз трахнул, если б первый раз дала! Последний вариант оказывается незакрытым - хочешь ни хочешь, а хотеть надо. Я не могу вынести детского взгляда. За ним всегда стоит другая девочка - я сама, какой я была когда-то, - и эта девочка смотрит на меня - видимо, покоя не дает, что недоебанная. Десятилетний ребенок - обе девственницы. Девчонки жеманно щурились, поводили плечами и неестественно хохотали по самому дну, по скользким камням. Но сейчас было бы некорректно оперировать своими воспоминаниями. Это же виртуальный мир. Ныне я подхожу к нему с другой стороны, и там нет запрещающего знака, на что я надеялся.
   Он так и сеет жимолостью и треском кузнечиков, и это даже кожей чувствуешь; затянувшееся, утратившее смысл предприятие, не сулящее ничего хорошего ни одной нижележащей детали рельефа.
   Он беден, некрасив, ничтожен и недостоин не только с той поры. Еще бывало просторно, спокойно и тихо, но интерес к крошечным бугорочкам на груди и в нижней части живота хозяйки и госпожи новейших чудес света перевешивал уже ощутимо; он помогает малышке подняться с пола, взяв подмышки, прижав ладонями маленькие округлости, зародыши другого содержания записей: путешествие только начиналось; когда его пальчик под ее сарафанчиком проникал в нее, он забывал о себе, как о чем-то давнем и далеком. Он был слишком слаб, чтобы вовремя остановиться, как впоследствии оказался слабым, чтобы идти дальше. И однажды ливень настиг их, но Фет, в халатике розовом, отвергла все его силы и способности. Это произошло, конечно, в понедельник. Мне надо это увидеть.
   И Смотритель направил подзорную трубу - в рощу непоправимого.
   У ней волосы длинные, даже ниже попки, на что я обратил внимание, когда она зачитывала список покупок. "Сегодня мы не будем скучать", - говорит она. Как ты думаешь, понравятся ли ей мои оловянные солдатики?
   Она обретает разные облики: то Незнакомка, то Фет. Ласкаю её полные ножки, она - умная и серьезная девочка, достойная любого принца, местного или чужеземного, с любой точки зрения, с различной перспективы, но не ласкать гладкие ножки, не лазить под платье, - разве это естественно, кто б ты ни была? Он гладит ей лопатки, шею - ничего, молчит; сунул руку под юбку. Дрожащие пальцы на белом теле меж бёдер. С оторопью, с любопытством и возбуждением она смотрит: на его месте стоит столб пульсирующего и колеблющегося жёлто-розового пламени.
   Глядя на серое, задымленное небо, иду по лесу осеннему, где наше потерялось, съёжившись, словно обожженное. Я боюсь заглянуть в мир вечных сумерек, увидеть место, где я единоборствовал со страшной мыслью. Все постепенно тает в сумерках материала. Я понимаю, что обратной дороги мне не скажете. Я озверел от призраков и, чувствуя, что внутри что-то ломается, что-то жизненно-важное скрипит и тянет из последних сил, выполз наружу. Наконец-то, я разгляжу себя, а даст Бог, и то, что внутри, рассмотрю. Я гляжу на небо и вижу там... себя, конечно, кого я забыл! я уже много лет во всем красном - красные колготки, красная блузка. Так же изящен почерк, что и вся фигура, всё ведь в моих творческих способностях, и даже нечто сверх. Смотреть на реку с ее стороны... будто я совершаю фантастическое путешествие в обманы прошлой жизни. Пролетел химерический ангел прошлого - нельзя, не трогай, скажу, - до фетиша таки добираюсь, поцелуями отметив путь, я - девочка, я - Фет. Пытаюсь предотвратить эту нелепость, никак не могу, красное огненное пятнышко внизу снутри, бешено колотится сердце, и она ни разу не сказала "нет", а "да" говорила так уверено, что усомниться было никак невозможно. Я ласкаю её. И это после того, как сознание, капля за каплей, день за днем отфильтровалось от образов, увиденных сквозь призму любви. Ведь самое страшное - те зоны памяти, в которых прятались письма жизни и смерти. Почему я не тираннозавр, - подумал я тоскливо. И почему я вообще такой глупый?
   Я пребываю в обычном по содержанию сне, теряясь в пустыне постели... лучше даже не пытаться вести бесполезную борьбу, а просто удалиться от всех, чтобы никого не впускать более в тот вечер; я возвращаюсь к началу; здесь лето - пропасть, опора - паутинка, на которой она сидела, качаясь, вызывая томленье. И, с лета, оказываюсь внутри текста, где все зачеркнуто, и начинается фильм. Нарядная Фет бежит наперехват волана; поразительно красивые ноги у ней, когда она снимает с себя голубое платье, придающее ей такой романтический вид: я увидел ее спящей ничком, в белых трусиках. Она лежала, раскинув ноги, навзничь, повернув голову на бок, так знакомо-призывно. Ее тело при электрическом свете выглядит золотистым. Вот только страсти нет, одна нежность, что тоже интригует. Опустить внутрь трусиков руку - мгновенная вспышка, живущая в памяти до последнего дня жизни... Ложусь возле нее; приятная мягкость живота, приятная полнота бедер и ягодок. В постели, с румянцем на лице во сне - не соглашается, ускользает из моих конструкций, а кажется, что самое главное - ощутить вкус подлинности. И я принялся нежно целовать в губки, слизывать капельки пота с шелковистой кожи. Изначальный обман, а потом - прекрасность полученного результата - из сердца вон: иллюзия, выдумка... разве так? не возвращайтесь, пока я удовлетворяюсь помышлением, наслаждаясь реальностью.
   Наиболее ярко запечатлевшиеся в моей памяти картины вышли из нее в совершенно неузнаваемой форме, после того, как я сам достиг крайнего цинизма в изображении жизни. Но в основе лежат все те же одиночество и отсутствие смысла.
   Скорей бы остаться вдвоём, вновь оседлать Фет.
   До смерти уставшим от его пристального взгляда посвящается. Смотри ни смотри, ничего нового не увидишь.
   Люди должны знать: в театре жизни только Богу и ангелам позволено быть зрителями.
   Королевы превращались в синие пузыри и лопались в пламени. Фет встала на якорь здесь, но лишь во снах о ней - без него. Сны зарождались в области возле сердца, где ноет. Ныло там без конца, и оттуда вышло много воинов в разноцветных одеяниях. Еще не перейдя ко второй странице, он уже знал, что делать.
   Непереносимо было видеть, как смеющиеся губы Фет превращаются в летящую чайку, когда они поднялись и оделись, чтобы сойти на пристань, где я выбираю шоколадки, на берег, где бродят девочки-голоножки. Рассматриваю их, думаю о НЕЙ. Я случайно подглядел в окошко среди ветвей, где подводился итог моих надежд, как она встала к стенке, спустила одежки, подняла свитерок, - с трудом верилось: она делает это, это не бред отчаявшегося больного. Он слышал, как она сразу попросила "почеши мне спину", - тут музыка на улице, а куда - уж не помню, знаю лишь, что это - следствие нескромности Винни-Пуха. Попробуй, пойми, почему так, а не иначе; они выбрали удел запретной любви, им не быть счастливыми. Записываю - тем овладевая её прелестями, отныне принадлежащими мне, со всем, что там написано, и только непроницаемая плотность этого листа бумаги мешает нам окончательно слиться... - письмо остается сухим. А когда закончил чтение, казалось, будто возвратился откуда-то из далеких мест и давних времен, а черемуха за окном шептала: доживать придется; пролетело счастье над болотом.
   Он посвятил себя целиком этой пугающей любви, но больше от скуки, чем из удовольствия; и уж совсем несовместный с кругом мышления-сознания-бытия женский футбол: чемпионат мира, обаяние невовлеченности ...
   Сейчас только Фет заходила, постояла рядом, в темноте, отдавая ему тело, кажущееся наощупь крупнее и круглее, чем на свету, в ярких красках воздушных одеяний. - Это не я, - говорю, опровергая то, чему был обязан своей лихорадочной, одержимой страсти.
   Действие сосредоточивалось вокруг холма, где во снах о ней вьются строчки его стихов. И она была здесь - и улыбнулась великолепной улыбкою, глядя широко открытыми блестящими глазами мимо него. Ее взгляд опалил его. Кожа гладкая, белая, взглядываю ей в лицо - за границу страсти, где кончились несбывшиеся мечтанья и обманчивые миражи, по ту сторону возможности. Луны не было; запах, который невозможно определить: пахло не естественным цветочным или искусственным ароматом, пахло так, как будет дальше: мление с обеих сторон старательно-разборчивым почерком, чтобы легко прочитать в сумерках. Внутри меня звучит музыка, я не сплю, и у меня будет возможность начать и кончить. Но вдруг поднял взгляд над страницей - маньяк, пускающий слюну на клавиатуру под покровом ночи в мерцании компьютерных мониторов сквозь наркотический туман сушеных поганок, предвкушая извращенные наслаждения, - и увидел иероглифы ее судьбы на вспотевшей ладони: общение через бумагу такая сила! а ведь она была; озноб пробирает до костей, не могу привести к спасительному выходу свои чувства. Я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины. А кто не верит, пусть пойдет и убедится сам.
   В твоей душе перекликаются тени морских чудовищ, ушедшие корабли, всплески рук утонувших людей; там зыбь и холод, морское пустое качанье; твои полные теплые губы ищут мои, грудь твоя близко, белое тонкое упругое тело не знает опоры, волоски водорослей зеленеют на коже, ты открываешься мне навстречу как рыба, сияет золото глаз... - С этим покончим? - Она ничуть не стеснялась. Я подхожу к ней, обнимаю и тискаю. - Святое Причастие! - воскликнула она. - Только не так! - когда я пробую прижаться к ней. На сей раз, она проделала все, ни мгновения не колеблясь, в полной мере осознавая, насколько верна фраза, освобождающая ее от одежд; тело рвалось на волю: мое тело - не как наркотик. Свежее... И ни на миг не отрывала глаз от раскрытой книги, чьи страницы распахивались сами, будто в экстазе, пока на ней не остались лишь тихость и молчание - в них ей, видно, уже привычно щеголять. Лишь плоть бурно реагирует на прикосновения, во всем блеске наготы. Придвигаюсь к ней, но попадаю в сон, куда она за мной не следует, во фразу, о которую я ласкаюсь своим телом. Когда начинаешь разбирать сны по темам, вдруг оказывается, что ее следовало изолировать от других дверей, коих множество по стенам коридора, чем пользуются неведомые тени, прячущиеся там, некоторые - совсем уж на иную тему. Странно выглядят ровные строчки на земле... Та часть моего "я", которая мыслила, говорила и бросала мимолетные взоры на ландшафты своего бытия, внезапно вливается в иллюзорные пространства слов. Перечитываю содержание, содержание стремительно переживается. Я поражаюсь словам, передающим даже мельчайшие подробности движения подола вокруг загорелых ножек Смуглоножки. Она сама напрашивается, ища ласки моих рук, но понемногу начинается вмешательство чего-то чуждого, и я - маленький, насквозь фантастичный, кому хотелось всю жизнь. Я во сне золотист, а жалостный призрак, карауливший ее такую привлекательную необычность, уводил Смуглоножку. Сама она не в себе самой, столько в ней ностальгических чувств, она думает больше о нем, наконец-то поверив в его жизни, и это окончательно вывело из себя содержание моей работы. Чёрт бы убрал её из окна.
   Перейдя под укрытие шкафа, он спросил, какие на ней трусики. Она дала ему одной рукой ириску, а другой потрогала его пипиську. Блаженна жизнь, пока живешь без дум - все удовольствия разом. Обычно так не происходит. Значит, происходит что-то необычное. Чем замечательнее частности, тем труднее уложить их в контейнер текста, чтобы они сработали вместе, а не по отдельности, породив яркую вспышку, а не перемигивание светлячков в темноте. Он замкнут в том невообразимом времени, какого не знает грамматика: настоящем воображаемом. Он наскакивает на нее, одной рукой стараясь задрать подол, а другой разорвать тонкий верх. Лиф не выдержал, и она закричала от боли, когда его пальцы жадно вцепились в ее маленькую грудь. Она бы, наверное, сдалась, но демон девства заставлял ее сопротивляться изо всех сил, и оказался сильнее. Ее демон победил, и мальчику пришлось отпустить подол и отнять руку от груди. Из его горла вырвался рыдающий звук: - Я маленький, маленький, - захныкал он, но волнение вытеснило все это сю-сю и обернулось неистовым желанием немедленно, сейчас же выебать эту девчонку, - фаллическая предопределенность, упрямая, ничтожная служка вертикального восхождения! - и он прижался к ней. Алина ощутила словно прикосновение трепещущего крыла к своему животу, который почти сразу обожгло чем-то мокрым. Теперь слышались только шум дождя, без особой охоты стучавшего по крыше, да вдалеке шорох листвы.
   Все колотит и колотит дождь. Плохой дождь. Цинковый дождь. Цинковый, цинковый, цинковый. Ей не хорошо и не плохо. Ей свободно и непонятно. Цинковый, цинковый, цинковый дождь. Цинковый, цинковый, цинковый... И она отвечает ему, медленно, как во сне... да ведь это и есть сон. И она благодарна ему за это.
   Я не могла отделаться, и на пятый месяц наметилось тревожное обострение все более бурной и трудной любви, и к концу года не было тени сомнения, что терпеть невмочь. Он говорил, что он трахнет мои сиськи и попку, отчего жаркие волны расползались в низу живота, но я испугалась и сбежала.
   Это произошло - она согласилась; согласилась следует трактовать так: если она не считает, что с ней переспали против её воли, то значит она согласилась. Он мёртв. Очевидно, это было следствие. Как ни странно, это вызвало облегчение. Быть может, это проявления одной и той же неутолимой страсти к совершенству, которого мы пытаемся достичь любой ценой, не отвергая даже самых безумных средств, и каждая попытка заканчивается, к нашей ярости, признанием собственного бессилия, но это избавляет от излишней тяги к такому липкому навязчивому развлечению, каковым бывает разглядывание леди-леденцов.
   Адские страсти - страсти мужские.
   Она не может сдержать слез, но приемлет; и это тоже забывается - это, - думаю я, - он умер, умер без покаяния и причастия, не успев толком прочувствовать, насладиться непривычной податливостью: "хватит". Блеснувшая мечта растаяла... Смерть - это уже второй успех за день. Грустно. Любопытно, что же осталось от их любви.
   Фотографии детской поры - той поры, когда Пышноволосая едва успела восхититься огромными тополями, к которым я касательства не имею. Фотографии эти были о тьме. Тьме, где все забыто. Проходит время, Нежноголосая мелькает у себя - теперь уже под ободранной березой. Она - уже вчерашний цветок, и сам пейзаж не только древесен, но и древен. Бедная девочка! pauvre petite! Девочка, может быть, Евочка. Девочка-девочка - больше не девочка! Не выпорхнет бабочкой радость из пропасти тьмы.
   Зачем огорчаться из-за какого-то ребенка?
   Что мне за дело до нее?
   Старея, ты увидишь, что остается. Ничего. Лишь жесточайшее желание закончить, двоюродная сестра смерти. Власть желаний - только в воспоминаньях. Когда непреклонно, непреодолимо и т.д., что вспомнилось при виде изображения нагой Алины вполоборота. И вспомнилось, потому что устал, верно, и нет сил контролировать сознание, размещающееся сейчас точно в сердцевине болящей головы. Мысли о мыслях, переживания переживаний, слова о словах, тексты о текстах, тень среди теней, - фрагменты фраз, футбольный фюзеляж; это все, что напоминает о прошлом. В слове познающий и познаваемое сплетаются энергиями, но в памяти от познаваемой остались лишь длинные волосы темно-вишневого цвета - оказывается, и такой оттенок доступен химии. Новое значение порождает новые мысли, а следовательно, и совершенно новые функции мозга... - Чувствуй дальше!
   Снилось бесконечное, изумрудно-зелёное блестящее пространство, сквозь которое проступили ее черты. Затем пятно высветлилось, повернулось, я увидел её в постели. Одной рукой касаюсь груди - её нет, нет, нет ничего, хоть я отстал от своих обычных напрягов и печалей, будто передал кому-то боль. Но кому? Где же ты, вечная целочка? Завершение этой истории продемонстрирует, что это молчаливое вопрошание не осталось без ответа, и ответ в полной мере соответствует пустоте, открытой в нас нашими развлечениями.
   Она лежит в каюте речного парохода в белых кружевных штанишках, их я рассматриваю, подняв сорочку; они меня интриговали в детстве, надетые на девочку, которой уже нет. Я смотрю ей в лицо, чтобы убедиться, что она спит. Глажу ноги, живот, прикасаюсь к мягкой выпуклости под бельем. Приспускаю штанишки - теплое нежное тело, тугая щелочка, - она зашевелилась, не открывая глаз. Ласки по всему животику. Я словно растворён в её сонных движениях, её покорности; яркий цветной кадр в целях безнравственных.
   Я не заглянул в ее душу, но это - единственное место в ней, куда я не заглядывал. Она не отталкивает мои руки, ей снится, что это херувим, и она медленно раздвигает бедра, открывая доступ к лону. Это зрелище выше моих сил. Мне нужно найти любую дырку для своего хуйка. Нет: МНЕ СНИТСЯ. - Это я, - говорю я, но во сне - везде она. Было счастливо и горько - что меня интересует. Сейчас она - на соседском крыльце, бесполый ангелочек, абсолютная красота которого выше женственности, но мне так больно, что я отворачиваюсь в темноту своей комнаты, в шизофреническое переплетенье внутренне связанных, но лишенных общего стержня событий. Я калика перехожий, ищущий спасения в возбуждении, восторгах, в ожерельи из женских бедер, мое истинное существование - метаморфоз и бесконечная ебля, круг пароксизмов, заряженных спиральной красотой мутации, и мои ночи прекраснее ваших дней.
   Она вошла в комнату, где я живу, где я единоборствовал со страшной Чёрной Маской: всё понятно... спальня, ОНА - в НЕЙ, а остальное отвечает ЕЙ, ЕЁ... тут ничего чувственного, телесного, образ один. Было такое ощущение, что спальню словно очистили от наслоений воспоминаний об этой милой девчоночке - какой она становится, когда улыбается, сбросив одежки на пол.
   - "Груди у тебя выросли?" - "Да, только немножко. Дай поглядеть на твой хуй". - "Дай поглядеть на твою жопу". - Не хотела показывать - а я не расстраиваюсь: чёрт с ним! вмиг стащил с нее ночнушку, одним махом! Обнажённое, тонкое гибкое тело, губами касаюсь её лица. Ощущенья сильные, но не до протестов. В постели появляются и иные объекты - юные полные заднюшки в трико различных оттенков небесно-голубого. Любовь тела - щелочка на пальце; мягче и приятнее она в голубых, в полоску, спортсменках в обтяжку, полны и широки бедра, постройнела, легко пополам сгибается, выставляя ему в глаза, в обход всех инстанций, изумительный колышущийся зад.
   Ошеломленному сердцу вдруг почудилось, что она умерла, и ее разбудило солнце: она позволяет гладить свое лицо, руки, чем я, тоже отражающийся в глубине зеркала, пользуюсь. Я щупаю ей пульс и слышу, как неистово бьется сердце. Нежное тело дрожит в лихорадке. Бедная малышка! нелегко усмирить голос страстей и, устояв перед искушеньем, не поддаться злу; отчего она не спасется бегством? Ведь это было бы так легко. Наплыв чувств так силён и внезапен, что я называю её Нежноголосой. "Дай, погрею руки, они замерзли", - это проповедь любви между людьми в противовес ненависти, воплощённой Освенцимом. И к ней, проникновение в щёлочку пальцем. Да, руки, весь он в это время, пока не допечатан абзац, там. Жажду нельзя утолить этим способом, хоть инстинкт ведет именно сюда. Член вырос в длину, обретя потому сходство с тем малым, что оставался на постели. Постылое в это приятное.
   Ласки длились более часа, в трех томах, таких же толстых, как энциклопедический словарь. Продолжаю гладить ее округлые, сладостные, как у первоклашки, коленки. Она остаться не желает. Но к концу времени сама начала приставать, предлагая ему все, что угодно, лишь бы ни миг не переставал думать о написании оды сосанию юных дев. Тогда я прошу у ней золотистые густые волосы, короткое платьице и серые колготки.
   Она испытала горькое разочарование, узнав, что он высказал мысль, которая пришла в себя после этой дикой грёзы: связать происходящее с реальностью, для чего необходимо выполнить два условия. Первое: выяснить, кто на самом деле в ее пизде. Второе: должны быть еще такие тетради, чего же это я не могу добраться до места. Ее гаданье с неприличным выраженьем ("ебет"), которым она пыталась схватить их, разлетелось ворохом перьев.
   Сны с чудесным содержанием, хотел бы я увидеть ещё раз один из них, хоть текстуальная ценность их сомнительна. Не удалось вернуть их после многолетнего перерыва, занятого либо спячкой, либо дублированием старых записей.
   Две маленькие пиздюшки играли на улице в щелбаны, о чем по воскресеньям и размышлять. Все трое хороши, но одна - чтобы рука не могла совладать с собой. Прельстительная картинка, но как сказать точнее - не знаю, как не знаю, не помню, одеты ли ноги; наряд завершён сапожками. Прежде чем успеваю потрогать соски, сон завершается.
   Так что же я могу, что же мне делать со шкурою льва, про которого ничего не знаю, даже каким образом тот умер; берусь за дело - со спелым бананом лезу на трапецию. Здесь женщина - из ужаса и страха. Одета она была немного, и воры вновь и вновь пытались залезть в ее надежности. Одна из лестниц была для нее; или он мог поступить так, как не смог... уже в строчках они мерещатся - термины другой стороны.
   Я никогда не знал близости с девочкой, с кем мы, наконец, становимся близки. У ней маленькие яркие губки, долгий поцелуй. Кружева везде. Любовь остается любовью во всякие времена и даже здесь и сейчас. Она уверена, что Господь создал меня, чтобы ласкать ее живот между ногами, вновь и вновь направляла мою руку своей кверху, где мелко, и руководила ею, задавая ритм движений вверх-вниз, - надо так надо, хоть движеньем избавиться от воспоминания об одной девчушке, почти ребенке, ужасно робкой; дрожащим голосом она попросила меня показать писулю: "пойдем, ляжем на кровать..."
   Он уж было отчаивался, но она спустила колготки: "вот видишь, это я", - в конце концов, на свете не существовало девицы, способной противостоять любопытству; вынула из рукава сорочки золотые четки с распятием из слоновой кости и покачала ими, а перед моими глазами, в пройме широких рукавов, трепетали маленькие холмики с ярко-красными верхушками; пробовал гладить её - сейчас всё должно решиться, сейчас она уже не играла, сама приставала, предлагая ему все, что делается обнаженно. Она говорила: "любовь души", - и в его сильных пальцах её трусики; она настороженно следила за перемещением руки... - Ему-то, - думала девочка, - не так уж сильно хочется... а когда закончил чтение, он не досадовал - невелика потеря. Это как же надо человеку на яйца наступить, чтобы такие романы отписывать!
   Вчера ее не увидит. Предстояло научить ее думать о нем. С тех пор, как он начал высвобождать край ночной сорочки, прижатый ее лежащим телом, прошло... сколько?.. И тянет к ней вплотную, но понимаю это, лишь оторвавшись от нее... которые на дне стоячих вод пылают страстью... накидка из французских романов, и это лишь разжигает желание. Её округлости рождают разные домыслы в моей руке, явно не спеша выскользнуть из них, почему не могу рассмотреть её внимательно, сосредоточившись на осязании, потом еще один шаг по направлению к пропасти - она скидывает все одежки и тело, наконец, раздвигает ноги. Нежности с её промежностью - взглядом.
   Пригнувшись и петляя, подкрадываюсь поближе к спящей на кровати Фет - честные и чистые средства никуда не годятся, - здесь и задолго до того, как прозвучал ее голос... пока хватит. Она не испугалась, чувство радостного возбуждения, почти священнодействия, переполняет ее, она капризно говорит: ничего не поймешь, где начало, а где конец; тогда вручаю ей свое пробудившееся чувство, похожее на мраморный столп, чья девственная чистота не нарушена прикосновеньем человека. Юный мир, огромное высокое дерево, крылатые муравьи, вылетевшие после дождя, мимолетное сияние еще одного человека; куда он подевался, его искали повсюду голоса. Я, наверное, где-то вымок и разделся. Ему достаточно ее призрачного облика на случай, если придется звать на помощь. Не знаю, может, за этим стояли его лирические выдумки, а в ванной комнате и вовсе маниакальная настырность, но у него не было пути назад, а она расстегивала пуговицы на белье. На голове - венок из бумажных цветов, на губах - специфический, очень знакомый, но давно преданный забвению вкус девичьих губ, перемешанный с ароматом цветущего сада. Цветущие луга постепенно начинают заполняться томами книг. Толпы пьяных и жаждущих выпить стоят в чёрной крови. Без гроба лежал тот, кто видит этот сон. Ужасна встреча печального человечка со своим новым положением философа, поэта и автора национального гимна. Что же было самым ужасным... нет, не припомню, а Фет раздевается совсем, чтобы я мог убедиться на практике. И она в легкомыслии; он видит удачу в том, о чём совсем не хочется писать; сладостные воспоминания о мимолетном торжестве, которые оставили в моей душе бледный, точно Млечный путь, след вечных сожалений... Грешна ли эта точка зрения... он подавляет сомнения.
   ЕСЛИ ТЫ НАМЕРЕН ПОСТУПАТЬ ТАК, КАК ТЕБЕ НРАВИТСЯ, ТО НАУЧИСЬ НЕ ПЛАКАТЬ ПО ВСЯКОМУ ПОВОДУ.
   В полдень - Фет со всеми городскими девчонками, на расстоянии от Фет неотличимыми - все те же персонажи и настроения. Как найти заклятие против этой слепящей угрозы, ведь к моему позднему пробуждению еще не выработалось этики.
   Чтобы сочетаться с мыслью, она легла одетая. Этакий невинный ангелочек в белоснежных одеждах, маленькие, нежные груди. Тут я проснулся в ней, но мне не хочется, холодный весь и думаю о посторонних вещах. Я уже относился к человеческой любви, как к идее, нуждающейся в преодолении. Любовь - милое пастбище, но мне нужны вершины. Столь прекрасны предметы моей неистовой любви, которую не могут утолить живые люди. В голодном раже она пожрала бы сама себя, когда б не находила пищи в волшебных миражах. И ждет, чтобы рассвет, преобразив весь мир, принес хотя бы видимость покоя в измученную душу. Какое прекрасное слово вот уже который час суетится у меня в голове - тупняк... вот я гляжу в окно и удивляюсь... там утро... (как неожиданно!)... а я вот с нее сойду только через часик примерно... Молчаливый месяц, что проглядывает сквозь лохмотья туч, печально освещает кошмарные виденья реальности, оторванные от страны вымысла... чего ради, покинув райские пределы, сошел я на землю и прельстился бренными утехами... какие мысли посещали меня в детстве, по утрам, когда алел восток...
   Засыпать после занятий сексом довольно естественно. А вот спать во время секса?
   Она вышла в маленький парк, грустный и пустынный, надеясь встретить его как конфетка, с таким сияющим, таким печальным, таким благодарным взглядом, каким, все ж, она не могла пересилить той, пришедшей из юности боли. Она даже хотела продемонстрировать ему животик - якобы изобретение еврейского хитроумия. Такой была его кукла; он уложил ее на свет Божий и стал обеими руками... понятно. Рука ползет вверх по склонам главного хребта, до заросшей орхидеями сельвы. Это естественно - покоить руку на ее письке, именно там на самом деле живет истинное я, там тепло и спокойствие, тишина, блаженство, счастье, только там можно понять, что такое бесконечность.
   Водичка течет из краника.
   Я знаю, как делать и как бежать, я знаю, что я побегу дальше.
   Мы - одно предвкушенье. Её плоть - в сиянии луны. То ли смущение, то ли юбка со штанинами - не знает он, как всегда, когда призрак оказывается близко, - из тех же слов, в которые складываются черты моего лица. Мне кажется, что самое главное, напряженное, плотское позабыто, остались лишь клочки самого такого, что можно, но не хочу с тобой в реальности. "А где у тебя там?" - имея ввиду область лобка, сокрывшую Червя-Победителя внутри своей розы. Мед -- это выделение половых органов цветов.
   Она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к чертям собачьим.
   Встречаю Э.З., нам удаётся обменяться парой слов, и я вглядывался в неё, удивляясь, что флагман пошел ко дну. Я пытаюсь восстановить бывшие события: то ли обмирание, то ли встречи, то ли запамятовала, то ли голубятница прикидывалась дурочкой, то ли покончили с собой, чтобы скрыть застрявший в горле комок, причиной которого было другое. Однако не нашел ничего, кроме усталости, приводящей к бесконечным опечаткам; я не могу, не помню, были ли ласки; две косички, гольфы красные - в давние годы он выбрал их сам по учебнику каллиграфии. Вот фраза, которую прислали из Парижа; но еще внимательнее он прочитывал ту речушку, что за огородами. Смотрю в бинокль. Подбираю резкость по отдельным предметам, плывущим по сверкающей воде. Наиболее удачно получается, когда одна из них?.. не вижу интригующих выпуклостей - что было? Каков характер его чувства к ней в аллеях, тут ведь еще парк кругом, где обнаруживаю странную деталь - нечто вроде кучи-малы, там мелькают белые трусики, храм-святилище прошлого.
   Она лежит в постели, чему сама активно способствовала. Кто же это? - Фет. Опасенье вперемежку с кружевной ночнушкой; она начала параллельные забавы сама, стукнув его книжкой по голове и выбив оттуда два облака ярчайшего зелёного цвета. Я счастлив этой нежностью, в которой возникает тень, перемещающаяся по моему животу; раскрылись врата на небо. Такие ощущения я прежде испытывал лишь в алых шелковых брюках. Едва я успеваю запустить руку под юбку, она произносит с ласковой улыбкой: - Спасибо, что пришли. - На ней бесформенный длиннющий халат, сквозь него я читаю и перечитываю ее. Я не знаю я, собака или девочка; бело-розовые трусики, он лижет бугорок, Фет шепчет: "Давай дальше", - он марионетка моего воображения. Вялое брожение времени в комнате; законы этого места определяют полную незначительность воли и расчета, получается так, как в кошмаре и здесь, на её постели.
   Окружающее медленно погружается в синеву. Мне трудно удержаться на поверхности в водовороте дней, событий. Всё, что случилось там - обман, мираж, оставшийся за поворотом, бессмысленно потраченное время.
   А стрелка движется, минуты улетают. Так незаметно улетели годы в пустоту. Любая жизнь проходит... уходит в ночь, и меняются персонажи - всякие там Наташки и Сережки; только что была кульминация, а вот их уже нет, и что бы они ни произвели, на другой день это утрачивает ценность, меняет значение. Недаром чья-то усмехающаяся личина над мирами моего сознания; среди прочих, там всесильный хищник...
   Школа. Класс, превращённый в спальню, куда она пригласила его без всяких сутенеров. Фет сидит перед ним, опустив свои подъемные мосты; разговоры идут: уж не собираюсь ли я... что у меня в нескромности... и, призвав на помощь всю силу своего малого возраста, смогла, после неуютного приключения с инопланетянами, путешествия над пропастями, в конце концов, уйти к себе под подол красного платья, к белому телу, к лицам пропавших без вести, которые, оказывается, составляют одно целое с фигурой. Её попку в этот список следует включить; от ее чудовищной притягательности он выскользнул через запасной выход; жарко, душно, темно... Вся с ног до головы невозмутимо-бесстрашная, сняла с себя лицо, которое я забыл... кентавр? - не та, не та, которую ищу, почти полностью теряясь в мучительном желании понять.
   И ещё один тёмный кусок, в котором кругом полно прорех: Фет, Смуглоножка, их промежности, теплые со сна, прямо из жизни, и неутомимы мои руки, с невинных участков тела сползшие вниз, под склон их животиков, где ощущают начинающие твердеть пенисы. Будьте осторожны, это похоже на "Пикник на обочине".
   Обнаженная Фея на фоне стены, странным, красновато-сумеречным освещением, обращенная в чистое золото. Легкий загар на теле, нежная мягкость живота, приятная полнота бедер. Её трусики лежат на плоскости шкафа перед книжными полками, чье содержимое не может превозмочь отчаяния; там мерещатся неосуществившиеся мечты, несбывшиеся проекты, там затрепанные тетради с ключами от всей твоей жизни... С ней появилась подружка старшая - полная, загорелая почти дочерна, - чьё сокровище спрятано в бежевых трусах, своей новизной и чарующей округлостью форм целиком занявшая его; как бы к ней... Обе робели, не понимая, зачем мне ещё и эта, особенно эта, на которую у него была эрекция, как у жеребца... как о них рассказать... что можно показать, то нельзя рассказать: натянуть поочередно на себя их юную кожу и маленькие трусики. Невероятными качествами они обладают, ни та, ни другая фантазия не пропали впустую. "У меня еще здесь есть!" - она вскочила с постели. Все было проделано со столь хорошо рассчитанными паузами, что мои жадные руки не решаются коснуться ее округлостей. Она, казалось, одновременно находилась сразу везде. И пьём из рюмок воду, изображая пьянку, причём я символизирую кинокамеру. Всё чересчур напоминает о случившемся. Все красное, и зеленая юбчонка, под ними - остальное. По белому телу, меж бёдер - к пряникам, к конфетам. Она показала ему язык и удрала. Схожу по лестнице, делая остановку на каждой ступеньке, чтобы выжить в этом месте. Она всегда поднималась и спускалась по лестнице, весело пританцовывая. Сверху - её юность, её голос; чёрная тоска вечной разлуки; тишина, поднимавшаяся снизу, окутала нас, словно смертоносный пар. Возможно, это мы и ищем всю жизнь, только это, самую сильную боль, которая только возможна, чтобы стать самими собой перед смертью.
   Как она споткнулась, выходя из атмосферы книги!.. Когда она выходит... сзади... вообще!.. Эх, жизнь!.. Прости, прости меня, дитя! Я бы хотел, чтобы, окончив срок земной жизни, мы с тобою, соединив уста с устами и слившись воедино, пребывали в вечности.
   Верчу головой, а смерть все не идет. Ничего... лишь круговерть полей, деревьев и четки птичьих стай, перечеркнувших небо.
   Чем больше отдаляло ее время...
   Она живёт вне времени.
   Не доплывёт корабль мечты до острова, где тот ручей. Всё чужое, нереальное, фантастическое. Где я? И что со мной случилось? О чём думают цветы на моём столе? О чём молчит тишина в моей комнате?
   Если Вы чего-то не понимаете, то, лучше, продолжайте ничего не понимать - может быть, так будет лучше для Вас...
   Чудесное было в том, что она недвижна, распластанная, как резиновая кукла, облепленная мокрым платьицем. Она жива, но уже ее душа пребывала в Другом Месте, в путешествии за забвением, так что можно бессовестно трогать и мять любую часть ее тела, за которую захочешь ухватиться. Само это чувство просто жутко заводит! Я увидел под задранным платьем белые в синий горошек узенькие трусики, загорелый животик, и понял, что просто взорвусь, если не... Лишь ее тело в эти минуты была в моих руках, но этого мне достаточно, чтобы проявить свои чувства, которые иначе выразить не умею. Так бешено колотится сердце, когда глажу её спину, ноги, она уже обнажена; ласкаю её пухлую, тёплую плоть - а взгляд прикован к её упругой попке. Невероятно: я почти полностью по ее периметру!
   Я послюнил кончик среднего пальца и легонько дотронулся до ее... и слышу ее вразумление: - Ну-кась, экшен! пусть будет мне даже щекотно! - Она меня понукает к!.. Сжимаю ее руки - маленькие женские ладони. Кожа гладкая, белая; взглядываю ей в глаза - как оно? она не двигалась и совсем не сопротивлялась.
   Сквозь забвение проблескивает сознание, чтобы осветить сцену и подивиться происходящим глупостям.
   Далее - самое прикольное: вызванная сном иллюстрация из прошлого сна. Биография писателя, провёдшего свыше 25 лет в ее постели: он проснулся и ушел. Он повсюду, где мог, раскладывал свои постельные принадлежности, и сразу - едва слышный шепот ее, чуть заметный кивок головой, как бы случайно. Просыпаюсь во сне. Почему так ужасно, что произошло? - Он хочет подойти к сути, но где найдешь, не зная даже, живет ли она в свое время. Она ведь не привязана к месту, любят путешествовать, любят дальние командировки, в любом месте быстро заводит друзей и, если расстаётся с ними, никогда о том не жалеет и никогда не возвращается вновь, потому что ее пизда не принадлежит ни одному мужчине. Выхожу на берег в сапожках для верховой езды, прикрываясь от солнца и реальности земного бытия лишь темными очками. Касаюсь их своим ненужным обществом и подозрениями. Я - под её платьем, покрытом узорами из странных деревьев и, сплошь, цветами разнообразнейших цветов. Нет рта после перемещения, это - иносказание или правда? возникает красный огонь в ночи; проник под сорочкой к телу, к трусикам, поднял за них, но ей каково? гляжу ей в лицо, но это маска, настоящее лицо у нее над головой. И тут уж сразу надо обозначить приоритеты, чего более желается - душевного покоя или бесконечного растравливания себя крохами ласк без малейшего шанса достичь вершины счастья. Пытаюсь найти ответы в тексте, заключающем книгу. Новые впечатления меркнут в памяти, замещаемые фотографиями; потом, в воспоминаниях, так полюбить ее образ. И я просовываю руку меж её голых полусогнутых ножек, чтобы не потерять навыков в любви. - Ты потрогай. - Полстолетия я ждал этой возможности, чтобы еще раз потискать ее зад, уложив к себе на грудь, и вдруг открылось такое, чему отказывалась верить моя возвышенно-иллюзорная любовь даже в самых мрачных прозрениях: все это никуда не ведёт; избавиться от лиризма, всем, чем попало, коснуться её. На сей раз она была невинна. - Мы увидимся очень скоро, - сказала она. - Не трогай меня! - "Никогда-никогда". И что мне делать со своей глубокой неправотой в этом сне? события руководимы мной - затерянным, забывшим о себе сейчас, но когда она спросила, почему я так долго держал в памяти выводы, не претворяя их в поступки, предметы стали размываться, мысли стали непонятны, помню лишь, что это не больно, нет сил выпороть тебя как следует; когда осознал, как обстоят дела, было поздно что-либо делать.
   Уговорил-убедил таки ее вернуться к событиям в записи. Раскрываю и листаю ее, бормоча себе под нос, стараясь уловить зашифрованные знаки, указующие надежду. Сонет, написанный в форме грубо-наивной исповеди, попытка передать словами мельчайшие подробности движения подола вокруг загорелых ножек, а потом раз! - и высоко открытые полные ляжки. Точно призрачный огонь - совершенной формы груди. Загадка. Уже темно. Загадки мучат меня. Зелень травы и блеск снега и воды, кругом всё постоянно меняется, хорошее переходит в дурное. В каждом из нас тяга к добру уживается со склонностью к злу, и, по моему глубокому убеждению, мы живем в неизвестном нам мире - мире, исполненном провалов, теней и сумеречных созданий. Даже на очевидные факты оказывают влияние личные чувства и мнения, порнография беспредельности всплывает из хаоса черноты, анус есть точное зеркало души... Неизвестно, вернется ли когда-нибудь человечество на тропу эволюции, но в том, что изначальное ужасное знание до сих пор не изжито, сомневаться не приходится.
   Разразился тропический ливень, какой бывает только на Амазонке; с короткими перерывами он бушевал до окончания фильма в голове. Дикий сон - вот что такое любовь в этом лабиринте. Ненасытный промискуитет души дает эякуляторный выброс запретной мысли, завершающей радужный эллипсис этих мгновений.
   - И узре ослица Ангела Божия!
   Лживая версия о ее наготе мешается с действительностью, хочется повторения, но это ловушка для меня. И, наконец, решилась, поискала-пошарила рукою там, где должно. "Он здесь", - прижав указанное место маленькой ладошкой, но я забыл, что нужно для потрясающей похлебки, какую можно сварить из одного тела в другое; забыл, как она тоскует по сиреневым мечтам - отличающимся от того, что касалось моих грез, - не удалось только узнать о его намерениях в отношении... вернуться на коленях - после того, как умрет, - выкупить ее для себя.
   После первого раза я уже твердо знал, что делать, когда она разоблачалась, усаживаясь пописать, чтобы решить все проблемы, возникающие ниже пояса. Я стал домогаться ее, убежденный, что, к взаимному удовольствию, мы все-таки вместе прикончим ночь в следующем сне, и намеревался основательно, не торопясь, осмотреть все, сколько душе угодно, тем более, что сон хорошо освещенный. Однако, чем светлее становилось, тем яснее я понимал: что сквозь тройной слой ощутишь? "У меня жопа чешется". - "Перевернись тогда", - и я мысленно последовал за нею в полутьму зрительного зала. До сих пор это было достоверностью воображения, но она оказывается вдруг лежащей в том же наряде, с гребнем в волосах и с полным именем отправителя на оборотной стороне, запечатанная сургучом; столь явное подтверждение её непринадлежности - полной - мне. И душа, и тело. Ёрзаю по ней, наваливаясь сзади, спереди, прижимаясь, но ее не удается вскрыть для наслаждения, как я ни лез из кожи, и теперь затея показалась мне абсурдной, потому что совершенно не связана с основным сюжетом. Нельзя в полной мере делать два дела сразу, из одного материала изготавливать разные вещи, столь много значащие для меня. Попробуй, истолкуй иначе сон; не понять, чем связаны меж собой образы, посетившие меня сегодня ночью; мысли вертелись вокруг этого, наслаивалось прочее. Она так нужна, живая и невредимая, чтобы не пропасть в одном из бесчисленных самоубийств, случившихся в моей голове... Край трусиков отходит, видна часть живота и вся команда, и капитан, неподвижно застывший на капитанском мостике, где начало и конец всего. Мальчики и девочки смотрят на меня... я ли это?.. Я словно растворён в её коллекции, а здесь, среди тлена, виднеются вещи очень недурственные; может, она поможет мне чем-нибудь помимо этого. Она откидывает назад волосы: - К высшей мере! - Только и сказала, почувствовав, видно, неловкость. Сон, в общем, понимаешь. Так хорошо и беспомощно. Изменённость реальности. Предстояло научить ее думать о случившемся так, чтобы не бросалось в глаза. С некоторым замедлением, уже после, наконец, я частично вспомнил, что она воспользовалась моментом и скрылась, не уехав со мной: красивая девушка в оранжевых брюках. Как это приятно - идти, прижавшись к ее словно распухшему, вытянувшемуся телу; чужое личико - больше нет детской прелести, серьезность и отчужденность, нет контакта с ее пугливым животом, нет даже компаса. Призрак сеньориты Фет вошел в трудные годы.
   Весь день был ужасный ветер, на велосипеде было трудно ездить, но я не могу превозмочь сон; сколько же я не подозревал дотоле. Илюшка внезапно возревновал, подстерегает того парня вместе с добрым запасом бромистых препаратов. Его не было - они сестры. Она показывает красные трусики, одновременно напоминая, что ему придется в другой жизни отвечать за это. Ему не удаётся - главы не хватает. А когда закончил чтение, казалось, будто он - зонтик. Взял в руки толстый посох вместо зонта и сразу выкинул ее из себя. Она корила его за то, что хочешь, вне зависимости от реакции читателей и властей. То, что я встретил во сне, я пытаюсь изобразить: да, симпатично, но горько очень. Образы защищены в соответствии с американскими и международными законами об авторском праве. И даже окна скрыты застекленными полками, на которых приходится изворачиваться в немыслимых позах, и держаться, держаться! Мой череп, отделенный от меня, на коленях девы - волосы светлые, густые, лицо белое, длинная юбка, истинная прелесть с длинными ресницами на нежного рисунка личике, выглядящем печально-задумчивым; осматриваю её, подняв платье - жадное стремление изведать и узнать всё, пока есть время, забыв о параграфе N2257, - смеясь, смущаясь, негодуя. Обреченность к созданию для себя смыследействий - в них её нет, там только длинные соски... ноги... бёдра... талия... розоватая щелочка, в ней теперь округлое и румяное... она тут же просит его сделать одолжение - держать голубя в запертой клетке, чтобы не пролететь дальше желаемого. Они еще были возможны, ее алые соски.
   Дивные, как перлы, и переливчатые, как алмазы, звуки исторглись из твоего звенящего горла и слились в гармоничные трели протяжного гимна страсти. Созвучья будто извлечены из струн или клавиш - и я вожделенно ловлю волшебные ноты, нанизанные, будто перлы, на мелодическую нить, что мерными извивами змеится по упругим воздушным волнам; мнится, будто внимаешь музыке небесных сфер. По жилам разлилась сладкая истома, блаженный дурман усыпил волю и сковал мысли, подобно тому, как туманное марево застилает искры света, что затерялись в атласных складках сумерек... серебристые колоратуры небесного сопрано, чистейшая гармония, изливающаяся из человеческих уст... о чем, блин, я... забыл начало фразы... поэзия, укорененная в моем уникальном понимании любви... пришла сюда, чтобы меня тискали!
   Окрик себе, что сны эти могут быть чужими, пришедшими из чужого сада. Видение проходит; посмертное существование в пустыне, не похожей на прежние бессонницы. О, кто бы помог мне распутать эти сбивчивые воспоминания, наталкиваясь на неясный образ давнишнего обещания?
   Убийцей мог быть ее почерк - почерк Фет, который полгорода знало наизусть. Наяву не бывает, чтобы столько народа обитало в одних светло-желтых трусиках - то была его искусная совратительница; ее лицо, когда она близка мне; бледный стебелек... как много места оставляет тугое тело в ее одеждах. Отчего вы сразу не открыли мне свою суть, отчего не сказали, что вы - воплощение высшей духовной гармонии? какие перлы нежности и чистоты таятся в вашем трепетном сердце, в вашей груди, украшенной гирляндами из роз и из осоки. Чтобы познать вас, я должен раздвинуть столпы ваших ног и прильнуть к средоточию целомудрия. Не бойся: моими глазами на тебя глядит ангел.
   Он писал с такой силой, что девушки оказывались у него женщинами еще до первого сближения - молчаливыми существами с застывшими чертами лица, безвольным телом.
   Начало в конце. Он сует руку дальше в эти коридоры, обзаводясь двойником. Тебе приятнее, когда это скрыто. Розоватая щелочка, в ней чувствуется нечто очень душевное, близкое. Она все глубже заглатывает мою руку, лезущую туда. Воспитание чувств зашло уж слишком далеко. Жизнь идёт и во сне. Было мыло в мыльнице, было; но не сумел добиться, чтобы ее ноги поднялись выше головы, по ту сторону любви: на руках она не выйдет из ванной. Земля продолжает вращаться вокруг Солнца, он еще способен посягать на нее.
   Расковыриваю пластиковый пакет, в нём я, свернувшийся, мои тексты здесь прямо рядом. И кровать, на которой запечатлена Нэля. Это он замечает к тому, что недоумения снов и тоска яви сомкнулись - словно две дырочки, - и оттуда в него проник неотвязный взгляд. Она боком сидит, изучая какой-то журнал, с огромными глазами и несоразмерными, как у первоклашки, коленками, так ей всегда нравилось. Есть недоступная таинственность в деталях - плотских, призрачное ощущение теплой, нежной кожи. Она - крупным планом. С тех пор, как тебя знаю, первый раз увидел эту фотографию. Хочется к ней - сзади, - но местность мгновенно меняется. Смуглянка раскидывалась, лежа, без остатка обнажая полные формы ног. Небрежно, бесстыдно, явно улавливая мой интерес в белых красивых кружевах; их я рассматриваю, откинув юбочку. Я знаю, что это искусственное письмо, без всякой массы и скорости, тёмно-фиолетовый кошмар, написанный от руки на особой бумаге. Читаю. Хорошо различаю слова на странице, но смысла не получается, т.е. не удается достигнуть той части тела, благодаря которой обоим выпало столько счастливых часов. Она хотела только одного - умереть в его письме. А он?.. Он все еще был молодым, он порою отрывался от чтения. И он ни с кем: ему не пришлось. За бойкостью, переходящей порой в дерзкое высокомерие, постоянно ощущается состояние депрессии: это потерянный человек в пустой комнате без окон.
   Заинтересовываюсь ею, вижу её, слежу за ней... в том ужасе, в котором мы находимся, в цепенящем дыхании пропастей. Но что я могу поделать ещё, как не идти к любимым снами феям без возраста в неснимающихся штанишках, сверкающих металлом доспехов платьицах. Неосуществившиеся мечты, несбывшееся, запахи осени, давние голоса... Я исхитрился остаться наедине с девочкой и стал играть в запретные игры с ней: отнеси меня, я перехожу на скольжение. Её трусики лежат на плоскости шкафа перед книжными полками через несколько часов назад. Вечер. Мы достигли намеченной цели путешествия. Я вонзаю свой член в узкое отверстие и исступленными рывками сокрушаю всё! и ручей густой спермы устремился в жаждущий колодец! тайные струны постыдной, темной радости! Наконец-то, наконец я стал свиньей! Одна лишь эта возвышенная цель влечет к себе все мои помыслы!
   - Её рука - там, - говорит кто-то (кажется, Пушкин). Именно тогда он рассказал ей все. Десятилетняя девочка лежит на морском коралловом дне. Эту девочку я увидел как-то утром; твердой, не по годам, поступью направлялась она к озеру, чтобы сорвать розовый лотос, и уже склонилась над водою, как вдруг встретилась взглядом со мной. И в тот же миг она внезапно пошатнулась; ноги ее подогнулись, она упала в озеро и опустилась на самое дно; хранить такую тайну все равно что носить в сердце кинжал. Она смеется и не открывает глаза, вверив Божественному Провидению и мне свое тело и красные трусики.
   Я не брезговал даже самыми неприглядными ухищрениями, лишь бы сойтись с одиночеством. Единственной каплей горечи была встреча с З.Э. сырым холодным вечером возле яслей в деревне. Она рассказала мне совсем не то, что обрисовывает тонкая ткань, вплоть до острых сосков. Трогаю ее пизду между округлых, полных ножек - мясистее, чем у какого-нибудь заслуженного господина. Я и раньше поддерживал дружеские отношения сквозь трусики. Борьба. Валю ее на постель. Поцелуй. Она плюётся. Смущённо одеваю её - чего мне надо? - так это знакомо, и взгляд безо всяких украшений, только ряд пуговиц от ворота до кончиков туфель. После второй рюмки ему показалось, будто кто-то идёт с фонариком по улице. Но это оказался летающий гроб на фоне мрака и вихря, над океаном теней, блуждающих среди подсолнухов и прочей высокой зелени, мотающейся волнами от порывов ветра.
   Падение гигантского метеора на девочку, он видит ее лежащей посреди груды стеклянных осколков на улице. Наложил ладонь на выпуклость животика через одежду, пригладил ее попку, сунул руку под пёстрое платьице, коснулся груди... её нет, нет, нет ничего. Горько плакать по утраченному раю в бездне, где мы живём, где никогда не хватало любви; некто из облаков гонится за нами, и все это на благо Отечества.
   Нам нигде ничего не осталося
   Что болтать - жизнь и так коротка
   Отцветает тюльпанное дерево
   Плодоносит ракитовый куст
   Бесполезно ни в щель и ни в дверь его
   Невозможно без искренних чувств. А ласки? Их ведь не назовешь ни мечтами, ни записками. Розами цвела их страсть. Она погружалась в дремоту чувственного опьянения со спущенными до колен штанишками, сильно сжимая его руку бедрами. Устремляюсь к ее внешности. Иная природа, живая. Без помех лицезреть её. Туда забраться. Наиболее достойно жить по воле судьбы. Она настороженно вслушивается в действия моей руки. Для него ее прелести - что праздничная церковная служба и лавровый венок на голову, ну, а у нее или болел живот, или было слишком жарко, или она - капризная малышка былых времён... Тут Валера говорит, что пришел на гляделки - видно, сказывается постель, на которой он, ее любивший, сидел.
   Я проник во все секреты частной жизни, во все углы и щели, черт возьми, не зная куда, не зная, куда, зачем и почему, но не сумел найти следов исчезнувшей. Время, отведённое чтению, прошло. Я не узнал ее. Она стала совсем другой. На лице не было ничего, кроме ветра в багровой ночи. И уже облаком накрыло его. Всё вытянуто, недвижно, мертво, тихо; пустота, от которой содрогаешься. Ничто не доставляет более ему удовольствия. И я бреду в лихорадке, я стал тенью своей тени, я не могу убежать от тени.
   На ней зеленое белье сменилось розовым, но все они примерно одного, сладостного, оттенка. Она перевернулась на спину, широко раздвинув ноги, предоставив его взгляду сюрпризы... и это потрясение подтверждает, что мои интересы меркнут рядом с девушками; быть участливым свидетелем их радостей и невзгод - нет желаний сильнее у меня, певшего любовь на стольких страницах, чьим содержанием было свое настроение, при чём здесь есть ещё кто-то. Она так хороша, так очаровательна, соблазнительна в постельке... Незаживающая рана, открывшаяся во сне, неуловимый, непередаваемый отпечаток прошедшести, давности, значит, нездешности, вневременности. Они не говорили об этом волшебном преображении. "Так не бывает". И я повторил заклинание с жаром, причем жар навалился со всех сторон, как первоклашки в сауне на свою училку. У меня лишь одно богатство - мысль о Фет; "зачем" и "почему" в ней теперь округлое и румяное, губки налились, похорошела, изменилась; пусть иллюзорно, но мечте и надлежит выглядеть совершенно безумной, чтобы не усомниться в ней - текст один, смысл другой - как в парилке с Пышноволосой, которая обычно сопровождала исполнение подобных желаний в шалых снах, но самой её не оказалось; лучше уж проснуться в невинном неведении, точно новорожденный. Мои отношения с ней - несчастье. Обнаруживаю, что мои рассуждения правильны, хоть они не стоят ни гроша, если я в постели с ней, раскрасневшейся, грешной всем личиком. Здесь, среди сваленных в кучу безнадежных бумаг, царство похоти, порока, - и её заднюшка, полные ягодички, так приятно поддающиеся нажиму моего члена, приподымаясь при том; чрезвычайно приятно скольжение пальцами через ткань белых трусиков с зубчиками кружев по рельефу этой штучки. Чего ещё надо. Она берет его пытливую руку в трусики, вниз животика. Целое событие в этой игре правил, но хорошо бы все-таки установить какие-то теоретические рамки и раздать накопившиеся проблемы тем, кто их породил. Она моя, а кто я?.. И она скрывается за бесшумно закрывшейся дверью. Небо чёрное. Белые холмы вдали, оттуда слышны смех и голоса, и я считаю правдивой легенду, согласно которой они были счастливы и хохотали. Ты имеешь в виду те же персонажи и настроения, всегда разрешавшиеся одинаково. Очень мило выглядели на ее ресницах просверки зимней изморози, но и с ней ощущаю прежде всего свою слабость... Зачем же ты нашёл её? она спустила зеленые колготки и голубенькие трусики, она подняла юбочку, приспустила колготки и ажурно-белые трусики... это неудержимо маняще, как паденье. Что бы вы сказали, если б камень вздумал вдруг противиться закону тяготенья? Странная, непреодолимая тяжесть, меняющая реальность воспринимаемых явлений. Жить и помнить до конца жизни. А память отягощает, уничтожает чудо, которое на самом деле любовь, хотя какая любовь на четвереньках... Кстати: а почему я не знал близости с женщиной?.. но почему-то твердо убежден, что втихомолку познал такую любовь, какой не испытывал никто. Её ладошки, округлые, загорелые ручки - в сердце моем; ее промежность оказывается против моего лица, платье поднято до подбородка; белое тело, сияющая улыбка, родинка на животике, проникновение под белые трусики в мгновение-вечность, окатываемый прозрачными водами взгляда ее детских глаз; притрагиваюсь к её сокровенной плоти: сверхъестественно нежное прикосновение, которое она, смеясь, продлевает - ласкаясь, прижимаясь. Она подставляет спину и попку моим рукам, глажу ее лопатки, по ее же просьбе - края бедер возле лона, влажные от пота; трусики в сторону - здесь все привычно для меня, иду по тысячи раз пройденному маршруту, по нежной плоти, следуя её совершенным изгибам, ничто не переменило то, что я должен найти в пространстве внутри нее, чтобы удовлетворить потребность в сладкой нежности; потаенный чудесный причал бесстыдства. Я веду себя так, будто исполняю чужую волю. Надо же подумать; надо ли преувеличивать, забывая о том, как уклониться от ответа... ранним летом, в сумерки, когда покой вечера напоен запахом цветения яблонь и черёмухи, её речей нежности; она - чудо, лишенное возраста, захлестнутое чувственностью... искушение приятия всего преодолевается ледяным ознобом, постепенно все застывает снова.
   Сны отягощены ощущением вины перед участвующими в них.
   Среди кораллов рассеяно видимо-невидимо старинных парусников, по всему видать - тетрадей, исписанных неровным почерком с целью обмануть забвение. Я оказываюсь внутри одного текста, где обитают дети, и в смущении натыкаюсь на письмо, которое невозможно оставить без ответа; пока листаю страницы назад, к первому абзацу, чтобы ухватить потерянную нить, я остаюсь один, всеми забытый, почти не веруя, ничего не понимая, кроме бесконечного повтора своей трассы, где не за что ухватиться, где нет ничего неподвижного, чтоб остановиться. Мир, который раскинулся передо мной словно страна снов, такая разнообразная, такая прекрасная и такая новая, на самом деле не несет в себе ни радости, ни любви, ни света, ни уверенности, ни мира, ни исцеления боли.
   Этой комбинации детской литературы, современного разговорного языка и порнографии суждено стать плотью всех последующих текстов. Похоже на корабль дураков, где свихнувшаяся память готовит последний парад. Это и есть многословный рай - венец всего творения, Вечный Дом для заблудшего ума...
   Они находят там посеянное прежде,
   Озера из Пространств и Лес из Ничего.
   Законы жизни, сросшиеся с законами сна. Жуткая метафизическая свобода и физические преграды на каждом шагу. Привычка свыше диктует ему, почти утратившему контроль разума, всецело находящемуся под властью безотчётных порывов, что, как и когда делать. В эдаком лунатическом странствии на что больше положиться, как не на свою звезду, свою долю, на то, что пора (время говорит), и вообще:
   Живы дети, только дети,-
   Мы мертвы, давно мертвы.
   Наверное, так должно быть: механически течёт жизнь, сама не понимая, куда она движется, а он оглядывается в прошлое, ловя иное восприятие - жизнь-то всегда была не слишком... и тот гнетущий гул внутри, что не позволяет что-то проделать просто и естественно, как дитя. Из звука появился голос, он был похож на далекие раскаты грома. Он знал все обо мне и говорил об этом. Каждый мой недостаток был упомянут. Он сказал, что если я не смогу нигде найти любовь, то я, по крайней мере, должен оставить дверь открытой для любви, и он будет ждать меня с другой стороны. Ха! Какая жестокая шутка! Ты полностью обнажен. Никакой защиты. Ни меча, ни щита, ни логики, ни унции любви, за которую можно было бы удержаться. Страх и отчаянье руководят темой дня.
   Тишина, лунный свет, тёмное сияние, исходящее от неё. Это последний брод в последней в нашей среде условности, а потом надо возвращаться к страшным мукам. Я продолжаю дорогу один. "Навек!"- надежд никаких, но выбирать не приходится, т.ч. трудно рассказать. "Почему ты так смотришь?" - спрашивает с экрана девушка. - Это я, - говорю я, вставая. Странно; рыбалка, меж тем, кончается. Рыба и тёмные трусики. Мне показывают письмо; раз за разом перечитываю запись о том, что среди стольких отчаянных и дерзких встреч единственной каплей горечи была встреча с З.Э. сырым холодным вечером возле яслей в деревне. Через окно я прощупал ей пульс, велел показать язык, пытаясь познать ее сердце, пока она отталкивала мою руку от своей упругой груди. Тело ее было гибким, ее взгляд обжег меня. "Справедливость" обрушилась на меня: "ты виноват". Но я могу поделать ещё, как не идти? Куда же нам прогуляться... Сквозь сон чувствую - ко мне. Играем с ней в детские праздники. Малышка в белых красивых кружевах, их я рассматриваю, откинув юбочку. - Надо же! - восклицает она. Белое зеленым сменилось, но все они примерно одного, сладостного, оттенка. Это воспринимается как воспоминание - возле заборов их особенно много... да их полным-полно, это приближается, надо бежать. В комнате летают жуткие летучие мыши, на песчаных отмелях греются под солнцем чудища; хотелось проснуться среди ночи в мучительном желании понять, и увидеть свои собственные сны, и движения настоящего, и новые тексты, чтобы не открывать глаза навстречу новому роковому дню, полному зловещих предзнаменований. Всё вытянуто, недвижно, мертво, тихо. И я бреду в лихорадке, даже во сне я тороплюсь: время, отведённое чтению, прошло. Рядом с диваном падает снег. Мертвец на приготовлениях к собственным пышным похоронам. Слышу нагоняющие шаги, резвый цокот каблучков: это Фет, обернувшись простыней, ходила ночью на набережную. А на груди - ожерелье из жемчуга. Неподвластный ей порыв сильнее природной гордости, сильнее собственного достоинства - этакая захватывающая мука, неукротимый солдат, привыкший всегда биться до последней слезы. Она так хороша, так очаровательна, соблазнительна...
   В сердце хлынул покой; великое облегчение от страданий: не столь уж несбыточные мечты. Меня убили, я с ней, но чего-то не хватает, и я мучительно гадаю о причинах. Что-то возникало. Будто это не может никогда в точности выглядеть Снегурочкой с ледяной дырой в промежности, где забыться и умереть! И никто не узнает истинной правды. Она лежит при входе в дом через слуховое окно на чердаке вместе с ним, на ней уже белая юбка с резинкой, - такое под силу только Богу, с моей стороны это неумышленно, не надо наяву, и я повторяю заклинание с жаром, и обнаруживаю странную тварь - нечто вроде исполинского моржа - тоже здесь. Она взяла мою пытливую руку в трусики, вниз животика, здесь царство похоти, порока: в аду - как в крольчатнике, - но мечта так и должна выглядеть - совершенно безумной. Увы, ее сила помощнее нашей воли... но это всего лишь шизофрения. Возле нашего ложа - чёрные нити узора по стенам, полу, потолку единственный цвет - зелёный, у листьев, отходящих от линии узора; это не первые проклёвки из почек, нет, листва густая, листья большие, вполне распустившиеся, шелестящие вальс Коронованной Богини, но вместе - не более чем еще одна запись тем же почерком, непроницаемо-улыбчивым стилем.
   Она ушла, по рассеянности унеся с собой мое сердце, и они навсегда пропали из моей жизни. Будущее - плод человеческого ожидания. Я не могу постичь, каким образом умру и когда, однако твердо рассчитываю на это обстоятельство. Но я боюсь, что то, что я знаю, не совпадает с тем, на что я надеюсь.
   Существо-я блуждает по её нежному лицу - неважно, где, и неважно, как. Томление и порождённое отчаянием ВСЁ ДОЗВОЛЕНО. Истинные желания, ощущения человека и только они су­щественны для того, что приуготовлено для него мире, куда он обязательно попадает после выключения света; тёмные эротические грёзы вперемешку с блужданьями и болезненными пробужденьями, но стоит приглядеться, и я - девочка. Я вижу поле за мостом, траву, чувствуя всю тяжесть времени, которое шло с той чудовищной тварью в руках вместо перкаля на свадебные простыни для нас, не оставляя ни следа на дорожной пыли. Любовь, горечь, насмешка над собой, над происходящим. При этом целый букет перверсий демонстрирует прогрессирующие изменения в психике. Это зима. Клокочут чудовищные виденья бессонных ночей; лай псов: ими владеет неизбывная тоска по вечности, тоска, которою томимы все: и ты, и я, и все жители земли. Зима с ее шевелящимися метелями похожа на громадного глубоководного осьминога. Ночью блуждающие огни, эфемерные болотные духи, кружатся ее в бесовской пляске, а в ванной я, обмирая от страха, держу - догадайся, что. Её лицо бело, красиво и безучастно к происходящему. Это та самая Нет, что не участвует в событиях.
   Пронизанная солнцем из щелей лёгкая постройка, где кто-то предлагает мне понимание. - Пойдемте куда-нибудь, поплачем вместе, - говорит он, но я автоматически настраиваюсь на неё, снявшую с себя все одежки (возбуждение и смущение в глазах общества - они тоже участники этой игры, таинственной и извращенной), и без всякого права щупаю ее собственными руками. Мы за забором в гнёздышке среди кустов, она податлива, она расслабляется. Глажу её щёки, шею; "можно?" - "давай", - она сидит на том, что у меня стоит, с открытою книгою на коленях, раздвинув ноги, глаза ее блестят и блуждают, губы шепчут что-то неразборчивое, не имеющее отношения к происходящему, словно она тихо поет; замрешь вдруг посреди сексуальных забав, размышляя о раздвоенности, лежащей в основе моей личности, вперившись взором в девичье лоно, и... находишь себя прекрасным! Прекрасным, как аномалия.
   Все изменилось в мире, и даже память о счастливом дне, и не было никакого будущего, но я не потерял ни единого ее жеста, ни малейшей приметы ее нрава. Мои слова она толкует всегда в сиянии ясного дня, в собственной атмосфере весны и свежести, где, словно облитый розовым дождем, цветет огромный куст сирени - в день начала занятий в 5"а" классе - в конце-то концов! - но, по-моему, никто не мог разобраться в путанице одежек под ее юбкой, за исключением Санта-Клауса, который, в его возрасте, казалось, знал все разговоры и прикосновения таковского характера. Там много материи на пути к уже близкой цели. Для меня мир без нее - свалка неудобных и заковыристых, однако несущественных, проблем. Подымаю подол, опускаю вниз трусишки из легкой светлой ткани в розовых цветочных узорах. Она говорит, смеясь: "И ты - тоже? Какой ужас!" Да, и я снова вижу только ее, изгиб белых бедер и трусики в розовых цветочных узорах, вижу красивую, покрытую темным пушком щелочку, касаюсь ее. "Да уж, не знай чего хочешь", - выговаривала она, придерживая подол, пока я листал страницы назад, надеясь обнаружить ребёнка под ними; чтобы ухватить потерянную нить, устремляюсь к ее крошечным грудям, и, в конце концов, достигаю вершины своих мечтаний. "Ты что, любишь жопу трогать?" Я сказал ей: "Да, дорогая". Голос мой тих, восторженно-благоговеен. "Отвянь!" - командует она, при этом испытывая такую внутреннюю дрожь, что пытается заглушить ее смехом. С изумлением обнаруживаю, что это отклик на мои прикосновения. Я не нахожу в себе силы отвернуться. По сути же она хочет, чтобы я продолжал. Припадаю губами к пизде с чуть потемневшими краями, я могу внимательно ее разглядеть и безошибочно опознать. К ней больше всего подходит прозвание "пельмешка". Что ему в этих формах? Степень тяги определяет величину удовлетворения, испытываемого при достижении и усвоения путём... тем. Путём приставления носа к заднюшке с видом крайней любознательности? Необъятная Сфера Духа пронизывает все творение. А посему - человек может, должен и обязан познать и постичь Ее до конца! Знание же сделает его господином в Ней.
   Для нее все случилось сразу, раскрылись врата на небо. Мы находим общий язык, понимаем друг друга. Это была полуправда, но прочее оставляло еще массу загадочных следов интимной близости. "Ну, как я?" Руками целовать ее щечки. Откинувшись вниз головой - касаясь ею пола, - она громко читала стихи о разделенной любви. Благодаря широким проймам рукавов и глубокому вырезу сарафана, я вижу небольшие выпуклости-конусы грудей, она без сорочки, и говорю на последнем дыхании: "Похоже, надвигается циклон".
   Ночной охотник. С кем-то разделить эту ночь. Или воздержаться? Мир этот красочен и ужасен. Здесь можно обрести покой, тут уж сразу надо обозначить приоритеты, чего более желается, когда я приду снова. Я имею в виду энергию жить. Ловушка счастья. Как охранить себя? Живу я в мире ангелов, джиннов и Голиафов, почему все так драматично воспринимается. И главное - они, эти непостижимые, могущественные призраки-исполины, а все остальное - лишь зыбкая тень, мало и вяло воспринимающаяся. Здесь целая коллекция: тарантулы, ядовитые ящерицы, полеты на Луну без крыльев-паутинок, игуаны, жабы изо рта злой колдуньи... Слова "Фет - меньшее зло" не так просты, как кажется. Они представляют собою надводную часть айсберга. Целиком же эти слова должны звучать "игры с Фет - меньшее зло, по моему глубокому убеждению, а добра нет никакого либо оно настолько слабее зла, что помогать добру смысла нет".
   Это ведь прошлое, бесценное, там нет уже власти надо мной. И принимаюсь писать, лист за листом, о несчастной любви. Систематический подсчет, сбор документов и фактов и бесконечность направлений, которые принимает исследование... Обхожу комнаты, где оказывается что-то очень много для меня правды о себе. Внутри закрытых шкафчиков, из которых обычно рождается образ, обладаю Венерой. Есть всесильный, всевидящий враг, но и, может быть, связь? к этому миру меня привязывают лишь слабые ниточки, которые могут, не причинив боли, оборваться просто от ярости.
   Скрипела и прыгала пустая кровать рядом, словно молнией пронзал взгляд человекоподобной твари, внезапно являющейся из хаоса. Я крещу едва повинующейся рукой черные окна. - Проснусь, - думаю я. Нарастающее безумие сцены, ужас парализующий. Удаляюсь на нетвёрдо ступающих ногах. Поворачиваю в закоулки, надеясь убежать от кошмаров. Самое явственное воспоминание - это два мешка картошки, как они летали очень низко и проделывали акробатические трюки. Приличной женщине такие сны не снятся. Наверное, ОНА уже исчезла. Все постепенно тает в сумерках, остаётся лишь несколько неясных огней. Мне все же удаётся породить своим интересом ещё один тёмный кусок, в котором всего несколько слов: а теперь - сию минуту! - уходи из этого мира, от Сатаны с его тайной! Не больно ли она загнула? и бросало в дрожь при мысли, что предстоит родиться еще раз. "Почему нет?" - думаю я. Просто - выжить, пережить неизбежность любви, принимая январь как награду... И эта надежда была благословением для обоих, потому что дома все спят, и темнота набухла моим дыханием, которое становилось все труднее. А на другом конце мира - одинокая и свободная душа за письменным столом, сосредоточенно-серьезная, мерцающая, белая: тающий лёд! у меня на коленях дева - кого замуж не взяли, гений чистой красоты в полной темноте, знакомая лишь по горячему нежному телу, нет возможности задержаться на ней; ее беспокойное шевеление на мне; медленно покачиваясь в венском кресле-качалке подле столика, я начал ощущать вес собственного тела.... и в этом ничего особенного: времени мало, жить хочется. Полушутливый флирт внезапно обретает серьёзность, моя рука блуждает по её милости. Так и идём бесконечными коридорами из одного конца сна в другой, вовне смеющегося, теплого, красивого мира, объединенного таинственными, незримыми нитями, в лабиринте сеньориты. Я лишь спрашиваю безликим тоном, а она помогает переносить доступность другим, разговорчики прямые. Ревнивое выискивание следов греха. А себе ничего нельзя позволить. И все не может, но продолжит. Главное - каков человек, сидящий на мне, сжав ногами шею, что за Марфа-посадница. Так упоительно касаться нежной плоти, вернуться к прежним временам. Тут много спокойствия, нежности, счастья. Здесь она проездом, возвращаясь из мертвых. Она что-то мешкает, у меня странное чувство, будто ее нет. Ночами она не привержена порядку.
   В одиночестве своей души капитан был нашей судьбой: багровое треугольное пятно на лбу, горящие глаза. Он может появляться в разных местах. Прямо из воздуха. Тут я теряюсь в зябкой неуверенности, недописанности, незапланированности. Тексты складываются, повинуясь очертаниям невидимых островков в подсознании, - все полости, сулившие ранее сюрпризы творчества, сейчас заполнены чем-то чужеродным, механическим; почти явственно ощущаемые металлические змеи-пружины, на которых я воздвиг-сотворил свой мир, при соприкосновении создающие чудовищные деформации, не носящие вдохновляющего характера. Потому, что повторение невозможно? Сил не хватит на перевоссоздание? Я не могу туда даже проникнуть, лишь заглядываю и ухожу, обескураженный отсутствием места для человеческой фантазии. Ведь изменить ничего невозможно, ведь это я - эти ужасные чувства и мысли, ведь они приходят из сердца. Нет ни искры душевного света, принцесс нет, и нет остроты вожделенья, внимание рассредоточено по деталям. Ничего не поделаешь, ты там, похожий на стершуюся тень, и я причастен к ужасу, куда вела безопасная широкая лестница из дерева. По оси коридора вижу группу детишек и молодую девушку в тёмном платье, кресло-качалку, в которой возникает тень. Увижу много сидящих на креслах детей - когда умру. Она говорила: "Надо отделаться от этих коридоров, выглядящих глубокими-глубокими". Ее голос прозвучал нежно и по-новому. Снова три слоя, и четвертый - трусики; чем же в этом пустом, гулком мрачном здании её натянуть... Девичьи прелести, больше никого, ложусь к ней; быть счастливым. Она - подо мной, вплотную ее раскрасневшееся, красивое личико, ласково-умоляющее: - "Ну, отпусти меня". Касаюсь членом её ротика - но она переносит поцелуй фаллоса с неодолимой улыбкой, обсасывая детали. Ее голова находится ниже пизды, которой предоставлено удобное ложе из подушек, благодаря чему становится видимым частное, присущее только этой пизде. Видишь, что основа её невелика. - Ты не разглядывай, - и переворачивается. Так что это так меняется все. Среди всей этой диковинной всячины, она засмеялась, увидя себя улыбающейся в кукольном наряде, хоть иной раз пугающе серьезно поглядывала. Но ей понравилась отвага, с какой рука скользит под розовую большую юбку. - Тогда пусть уж все будет перепробовано за долгую ночь. - И стала потихоньку, шутливо-сладко терзать мое тело, точно ласковая кошка, пока я, в конце концов, по собственному почину, не стал вмешиваться в хитросплетения этого загадочного механизма, который имел так много. Но я не сделал ни намека, ни шага ей навстречу, искупая свою прошлую ошибку, а она грозилась не "прописать" там, потому что с другими играла в куда более соблазнительные, плотские игры, и к двенадцати годам уже так разбиралась в себе, чтобы не давать кучеру повода для дурных мыслей, и вообще не давать слугам.
   Что ты испытал во сне? ту, что столь же пьянит меня.
   Сны неизменно захватывают весь мой бедный спектр интересов: девчонки, я помогаю им перелезть через забор - незнакомые, - заглядыванье под подолы, вид трусишек, полные бедра, их свободные движения, у меня голова кружится, касаюсь рукой горячей, упругой плоти... по ту сторону забора бежит Смуглоножка в голубом платьице, собака рядом с ней; следом - девочка из "Декамерона" Пазолини, описанная таким прекрасным слогом, что авторство впору приписать наиболее известным писателям. Жадно ощупываю пухлые прелести. Лицо у ней хорошее - чистое, беззащитное, чуть раскрасневшиеся щёчки. Никогда нам не стать богами, но я нашел свой собственный Гефсиманский сад, где я вступаю в отношения с самим собой. И что тут сделаешь? разве что снова вытащить из комода коротенькие штанишки и матросскую шапочку юнги, в последний раз подняться, чтобы умереть, и колокола звонили бы по сну.
   И нам недолго любоваться
   На эти, здешние, миры:
   Пред нами тайны обнажатся,
   Возблещут дальние миры.
   Сверчок выползает из-под моей кровати, но тут насекомое расправляет крылья и оказывается девой. Маленькая девочка в белом костюмчике. Я гляжу на девочку, как она плещется в источнике, и, словно загнанный, не знаю, как найти заговор против этой ослепительной опасности, посланной извне. Располнела, ножки, ягодки округлились, животик тоже. Ей хотелось увидеть любовь страничкой, чье содержание не должно выйти наружу: полуправда гораздо лучше опостылевших сцен действительности; но ведь это явно честное прошлое; я рассказывал ей о наших забавах - никто не заслужил такого доверия. Хочу приласкать её имийки, поднимаю платье. - Нет, - сказала она. Тормошу и ласкаю, ебя, хотя бы часть этой твари, когда как остальное, будто тёмное облако, клубится и приникает, тая, к стене. Я её то шлепаю, то ласкаю, сообщаюсь с ее фетишем твердым достоинством, и ощущаю неодолимую страсть, волком побеждающую все прочие переплетения сна; штучка, восхитительная и тонкого устройства. Пониже - выемка, в ней мой палец. Белое. Все детали хорошо различаются, сую вновь, и вновь вижу её по-новому, ни на минуту не перестающую быть желанной все последующие месяцы и годы. Ну, почему она так капризна!.. - Сделайте милость, оставьте меня!.. - на коленях, прижатая к спинке дивана, бледное тело ритмично вздрагивает, отзываясь на касания языка. Она сидит на постели, раскинув и вытянув ноги, открытые почти доверху короткими тёмными шортами. Между этих длинных белых ног и происходит игра, а глаза тянутся и проникают в святая святых. По моим меркам, все в ней нравится, но направление... любое направление не совпадает со мной. Вижу рядом её загадочно улыбающееся лицо, обнимаю её. Она притворяется спящей, чтобы уклониться от ответа. На ней халатик, из-под него глянцевый блеск ноги, по ней - моя ладонь, положенная на её удивлённые вопросы. Задираю платье, тискаю сквозь трусики. Исследую рукой то, чего нет? возможно ли это? ведь так похоже на реальность!
   Круто уходит вниз дорога, скрываясь за поворотом кустами, я следую за ней. Единственное, что мне интересно - помыкаться, но тесные трусики не дозволяют мне выйти вперёд, и светит солнце. Возникает тень. Тела иногда соприкасаются, я томлюсь. Незнакомка, чуть притронусь к ней, удаляется. Не выдерживаю, забегаю вперед, но ничего не говорю ей. Пробую прижаться к ней - Гардель в моде, - всё не удаётся совместить наши тела как надо. Она преображается в девочку, носящую все черты Фет, её улыбка меня заворожила. И все равно неуютно, и я знаю, что всё исчерпано: либо окончание требуется, либо появление нового элемента. Отчего так? мне все мешают в этом мире в миг любви. И никого ни на что здесь... Светляки освещают нам путь, сухие травы потрескивают под ногами, нарушая тишину наших блужданий во мраке. Совсем запутался, никуда не отпускающий взгляд. Во сне она не оборачивается, иногда лишь показываются верхушки грудей без лифчика, к своим переживаниям не подпускает, используя меня, как корсет; запускаю пальцы за краешек трусиков, чувствую волосы. Неужели она уже вышла замуж?.. она изменилась, не такая желанная, нежная, как раньше. Она решительно помогла стащить с себя свое обручальное кольцо и надела его на меня. Я в новой маске, и маске не удаётся привести свой план в исполнение, напрасно разгораться; в тот момент я понял: ключ потерян; напоследок, коснулся ягодок - сквозь прикосновение явь то странна, то отвратительна, то весьма знакома. Оба прекрасно понимали, насколько это рискованно, но у меня бурно и болезненно напрягается настроение, когда доносится голос, окликающий НЕЖНОГОЛОСУЮ, с горьким чувством, что ОНА знает ВСЁ... Глаза затуманились невольными слезами, но я не плачу, она проворно опередила меня, чмокнув в щеку и стремительно убежав, поскольку была связана с теперешней угрожающей реальностью - то как с трудным стариком, то как с несмышленым ребенком.
   Это были сны о жизни, основанные на ее взволнованной груди. Но никто и никогда не знал близости с женщиной, даже если ты с нею лежал нагим, всю ночь крутился с ней в постели.
   Новый день вдруг вспыхнул над пустынными лугами и затянутыми туманом болотами. Я не мог понять, сколько времени прошло с тех пор, когда в последний раз что-то происходило. Мышление шло безо всякого напряжения, без придания значимости чему бы то ни было. И был я словно лежащим на верху стога, глядящим в звездное небо, уходящим в него под шорохи сена и пенье цикад.
   Конечно, мир пребывал на месте, занятый своими делами - от него я отдалялся, каждая секунда раздвигала пропасть между мной и им; может, я ошибаюсь, и пропасть была всегда...
   Литература не должна интересовать. В прозе много слов, а жизнь коротка.
   Душа моя, случайный спутник по дороге в вечность, что спишь?
   Потрясенный совершенно явным, почти физическим присутствием Бога в доме, затерянный, забывший о себе все, кроме несчастья... в комнате нет больше никого... ветер вместе с дремой... поляны лотоса с фиолетовыми цветами и огромными сердцевидными листьями... не в силах вынести суровой действительности, врывающейся в окошко, меркнущее в надвигающейся ночи. И она не понимает, чем вызван мой непредусмотренный визит, она ведь не знает, что я видел писю сзади... она мягка... и кажется ненужным сопротивляться желанию, когда наяву холодные сумерки.
   Ты меня ждала ещё хоть однажды в этом сне? Она насмешливо-передразнивающе дает мне отмашку рукой, словно прогоняя; в этом ничего страшного, и я с трудом подавляю дрожь, знакомую почти с начала путешествия.
   Смерть прошлась по дому, где жила милая распутница, и догнала в коридоре.
   Примостившись на краю пропасти, вспоминаю былые великие дни любви - той, что больше не случится.
   Козел умер, но воспоминания остались.
   КАК хотелось. И мечталось! И мастурбировалось!
   Слова ищут в сознании... или сознание ищет привязать слова к определенности, конкретности, заключающейся в единстве Времени и Места, как твои внешние признаки, разбросанные во временах и событиях, складывающиеся в мираж личности, ищут разойтись по своим местам. Итогом - сомнение в производимой сознанием продукции. Знак и впечатление, производимое знаком, стремятся отлететь друг от друга. Дело, конечно, не в отдельно взятом тексте, а в том дело, что поселившееся во мне сомнение ищет внедриться во все плоды, производимые духовной составляющей меня.
   Загорелые ножки, обнажавшиеся вздергивающимся коротким сарафаном много выше исцарапанных коленок... эти ножки вне досягаемости. В тот вечер я впервые увидел за приоткрывшимся краем трусиков бугорок с заманчивой, втягивающей формы щелью, наглухо захлопнутой. Более выраженное женское естество немыслимо было вообразить, как бы абсурдно все ни выглядело; поцеловать ее. Она вела себя естественно, как должна вести себя юная девушка среди молодых людей, моих друзей, которые все тоже неоднозначны, подобно монстру, способному преображаться, принимать разные обличья, она не раздает себя направо и налево, хоть испытывает невыносимое желание попихаться с нами. Искра живет и воспламеняет, но элементами сущности твоего создателя она не обладает и таковых в себе не несет. Так и в данном случае - искра Божья не божественна сама по себе, но она сделает меня счастливым. Единственное живое существо, которое я написал в четыре часа дня; чувствую, знаю, что делать с ней наедине: конечно, получше узнать ее. Между нами возникла связь гораздо более из вымысла, нежели из реальных обстоятельств, но капитан известил запиской, что после этого счастья ещё будет разочарование: текущая жизнь не длится, не горизонтальный поток, а бездонный колодец. Мы лежим рядом. Она прильнула ко мне. Обнимаю-обжимаю её. Чуть касаюсь через вырез рукава груди, но здесь уже и нет ни строчки правды, приходится полагаться на одно осязание, а оно врет; в темноте она не различит авторства прикосновений. Она мягка, почти невидимая в полумраке, на ощупь спокойна, лицо серьезно, ярко и осмыслено, губы лепечут что-то бессмысленное, не имеющее отношения к любви, - но не противится проникновению моих рук. Моя рука во влажной, мягкой, просторной щелочке. Ей лет 10... кто знает, какие мысли в головушке Фет, она непроницаема, язычок щебечет совсем не о том, что я делаю с ней пальцем... ее молчание об этом слышно уху больше крика. Бормочу какие-то слова - романтические стихи - для нее и, наконец - в конце концов, отдаюсь во власть существу... Little Miss Sunshine... если во Вселенной есть занятие более важное, чем лежать в обнимку с Фет и делать ей приятно, я о нем не слыхал; плотоядное томление пустоты, тепло твоих рук, мрак твоих глаз, нежная агрессия паутины, образы - яркие, воспаленные в экстазе предсмертной эрекции. Но - отпусти, а то холодно при описании чужого и чуждого, когда и куда нельзя. "Везде, где я нашла себя, должна была я себя покинуть..." Я испытал такое чувство, будто ее тело исчезло - как до того как кайманы, бабочки, морские коровы, попугаи, обезьяны, селения, - сгинуло все.
   "Времени стало больше, торопиться некуда, потому записи обширнее", - думаю я, сначала обретя состояние равновесия посредством поворота на 180 градусов. Как было чудесно вначале: игры, прикосновения, ласки. Всюду ясность Божия, ясные поля, девушки пригожие, ее юность, её голос, любовь: однако, творение становится тем грубее, чем сильнее отдаляется оно в своем дальнейшем развитии от совершенства источника; он пришел в себя - отнюдь не в мраморе храмов на уступах трудов, - и не застал там ничего, кроме темноты и невозможности быть с ней. Ебучая-ебучая не-давалка! Что с тем, что с этим: прямой дороги нет. Одни кривые. Однако наша любовь не меняется, и мои предпочтения заметны безоружному взору юнца. Я жду с прошлого столетия.
   Она качается на качелях - пригожая темноволосая девочка, платье высоко поднялось, белые полные ножки, темно-красные трусики в сеточку, порой часть белой промежности; еще чуток ниже... Смуглоножки сидят в ряд по краю фетиша, и я погружаюсь (ненадолго) туда.
   Покраснев, от этого проекта отказались.
   Я шагаю по улице, которую не прошел и полвека спустя.
   Осколки, оставшиеся от замысла, намекают на абсурдную и мучительную жизнь мальчика, чьим проклятием стало терпеть двойную боль. Ему не суждено перешагнуть порог детства, абстрактный герой, который вот уж столько времени тиранит своей могучей волей бедный мозг того, чья жизнь еще длится, он, и только он один, воистину мертв.
   Прощай и думай обо мне, ежели у тебя хватило духу дочитать мое творенье.
   0x01 graphic
  
   Эффект сна
   Искусство Крыльев Ангела в возрасте от 9 до 12 лет,
   или Зимний Лед В Летних Облаках.
   Lolita. Работы акриловыми красками по алюминию, покрытые сверху глянцевым лаком.
   Значение - глубокое и загадочное.
   Вернее назвать Untitled * Акт воспроизводства себя в других поисковых системах - Google " MSN " Yahoo! " Rambler " Апорт!
   Где-то близко ощущалось присутствие ужаса - того, кто говорит "я", если Вы сами - один из своих кошмаров.
   СОЛНЦЕ ВЫСВЕЧИВАЕТ ТИПОГРАФСКИЕ ЗНАЧКИ лес символов, всходы безгрешной Софии, дремотно-сладостные грезы, многоголосье души - словно явленное из другой жизни, непохожей на ту - какова разница меж мечтанием - мыслью - грезой СЦЕНИЧНОСТЬ АРТИСТИЧНОСТЬ ЭНЕРГИЯ квинтэссенция вечной женственности Воплощение в ней движения. Шаг - и в растерянности наблюдает за множеством открывшихся кругом предметов, не связанных с ними впечатлений и переживаний; галерея перевоплощений ведет к онтологической недостоверности и, уклоняясь от слов-желаний, тем не менее, обогащает сознание мимолетностью Очень Горячих Злых Галерей Бикини, без бикини еще лучше, а гламурнее панталонов вообще ничего нет; и что происходит с ним... некий перелом происходит. Эротика десятилетнего ребенка. Хрупкое созданье, перебирающее книги на полках, так что попа обращена прямо к этому в высшей степени эксцентричному, парадоксальному, параноидальному и скучному состоянию, которое зовется мужественностью; живое, теплое, даже горячее - порочное - очень милое, желанное - сколько угодно... В отличие от нас, у них юбочки коротки, белую блузку чуть приподнимают маленькие груди; мы не любим медленно... мы любим быстрое обслуживание, маленькие сладкие ангелы - очень симпатичные десятилетние девчонки. Красивые ноги, миниатюрные органы, нежная кожа, очаровательные глаза... Они все чисты, как небеса, неземные маленькие леди. Красивые девочки были рождены, чтобы украсить нашу жизнь. Эти маленькие леди будут ломать Вам сердце! И девчушка хороша, горячая и сексуальная; в красном, провокационном panties - тело высшего качества. И тут, наконец, доперло до Сигизмунда, что ему особенно странным в девке показалось: область child-galaxy в настоящее время не формируется; но он уже не мог отпустить ее, поскольку в этом случае его жизнь была бы кончена, поэтому он повел девчурку туда, где чувствовал себя свободно, и там выебал ее Волшебным Хуем - теплым летом всех баб ебать он был готов; как это сердце не разорвалось от страха и сумерках бессознательного? в тебе огонек зажжен, но он не может защитить от вновь увиденных округлостей... Я бросил вызов обществу потребления и мещанской морали, я охренел от собственной значимости и от сексуальной информации, здравый смысл мигнул и утух, и взамен его вспыхнул иной свет, я преодолел, наконец, как стену, чувство приличия и жалость к себе: не надо прятать хуй за пазухой! Никаких интеллектуальных забот, он не продумывает сюжеты, разговоры, воплощая детскую идею о большом дайджесте, утешаясь безумной софистикой, плодами незрелого ума, которого на это хватало, - эквивалент недавних детских игр; во сне - забавы с малышками в детском саду, на деревянных кроватках с решетчатыми стенками, в Эдеме вседозволенности, когда руки все возле и около; златокудрые, белокожие, курносые ангелочки с пухлыми розовыми щеками, сколько подъюбочных тайн открывается его взгляду; "неужели они все мои?" - подумал я. - "Мои, - признался я сам себе, - но я - псих!"; однажды он проснулся от ярчайшего света месяца сквозь тонкие облака; днем - забавы с Фет. Не слишком ли ты стар для таких забав? Хочешь ты или нет, но я вижу, что именно такие забавы тебе по душе.
   Да, именно такие забавы, если тебе нравится их так называть, но это нежность, стремящаяся пробиться из погребения, нежность, которую не к кому приложить. Не отрывай меня от забав, коими тешатся равные мне.
   Какое это непередаваемое ощущение - кайф, восторг, оргазм, аффект: конечно, голая дева! Можете ли Вы придумать лучшую линию непринужденно тратить, развлекаясь, полдень? Юные тела девчушек преображаются под солнцем в изумительно красивые цветы! Розы являются красными, фиалки синими, и вот десятые годы SWEETEST для ВАС. В окружении детей нагие девушки танцуют вокруг лесного костра.
   Возникал рядом, вспышками, мерцающий облик Той Самой: как она мала! позолоченные солнцем ножки; как она загорела, как она... Хотя откуда ей взяться здесь, да еще в такой компании; как взглянешь - как мимолетное виденье, - такая химера; однако поверхностная видимость чаще всего оказывается и самой верной. Впечатления есть фасад и высшая форма реальности. Тайной было окружено то, что возможно лишь в недостижимости Той Самой. Более женственного образа я не могу переносить. Я боготворил её, и, как всегда, безуспешно старался не думать о ебле.
   Неизвестные чувства захватят Вас, заставят страдать от желания, отправят вашу плоть до небес и затем обратно... Окончательно горячее в возрасте от 9 до 12 лет в трусиках, дамском белье, swimwear, thong, бюстгальтерах и т.п. совершенная прелесть принцесс, сочных юных девочек - они небольшие, но у них свое обаяние - irresistible! Феи, чья природа - красота и симпатичная забава. Они показаны делающими бедрами хмелевой дансинг, проходя через парк или гоняя птиц, и понимающими, что они знают: так коротко и драгоценно время вместе. Это работает в любом количестве ситуаций. Да, это - OK, если это дает Вам стояк: это случается. Не бывает ранней любви, бывают ранние половые отношения. Я с детского садика, как сейчас помню, заглядывал под юбку молодой воспитательнице.
   Сердце колотится, пот катится, бездействие уничтожающе; расплакаться. Да не будут исчерпаны материальные возможности! плотное тело ценно лишь как инструмент в первую очередь такого загадочного во всех отношениях действия как танец: словно мертвая природа сорвалась со второго гвоздя, увлеченная грациозными движениями девочки в черном. Достаточно немного отвыкнуть от ее сладкой небольшой задницы, и приходишь к ужасающему выводу: человечеству грозит смертельная опасность, потому что ничего нового сказать о подметаемых с тротуара желтых листьях невозможно. Твоя душа становится полем битвы, в которой гибнет прежний твой мир, и то, что здесь возникает - непонятно и пугающе... джинсы, призывно выставляющие напоказ всем желающим пухлые попы - приятственные взору, бесспорно, но: куда катится этот мир?.. Ему видятся над пустыней стройные тени с пухлыми красными губами; обводы небольшого тела юной девушки в серых джинсах; пухлый бугорок, безмятежно выставленный на блюде, образованном резко расширяющимися бедрами. Я готов поспорить с любым, что её вагинка ещё ни разу не сжималась вокруг хуя, а уж тем более попка, - и это уже тянет на мировоззренческий принцип.
   Но самым большим желанием было - уйти, чтобы спастись - и от плена этой попки тоже, поскольку соединение полов по мистическому своему смыслу должно быть проникновением каждой клетки одного существа в каждую клетку другого, слиянием целой плоти с целой плотью, целого духа с целым духом. Вместо этого совершается дробное, частичное, поверхностное соприкосновение, плоть остается разделенной от плоти. Акт соединения полов должен был бы быть вечным, глубоким, бесконечным. Вместо этого сексуальный акт в порядке природы отдает человека во власть дурной бесконечности полового влечения, не знающего утоления, не ведающего конца.
   Охренеть от таких забот, от раздумий над Фет, связанных этой Землей; не к звездам ли с Земли меня влекло? вы соглашаетесь, что Фет достойна названия Новая Звезда? искусство отсюда и рождается, когда мысли начинают течь параллельно реальностям ее тела. Никаких проблем! Удивительная красота десятилетнего ребенка сдует Вас! сумасшедший путь к! Вы будете видеть! Покупайтесь прямо сейчас! Тропическим солнцем, словно горячим медом, облиты нагие тела детей, резвящихся и обнимающихся без разбора среди цветущей зелени. И вершину холма украшает нагое дитя!..
   Я согласен вполне с предыдущим оратором: лучше выебать.
   Когда я забуду раньше и перейду целиком в теперь? Развитье здесь идет не по спирали, а вкривь и вкось, вразрез-наперерез.
   Это видение сюрреалистично, рождает соблазн и травит меня силой зримости. Эти фотографии угрожают, потому что делают равнодушным к глубинному сочетанию образов цветов и девушек. Обоих златовласок я много видел. Впечатляли малышки, преисполненные непосредственной энергии начинающейся жизни, пред-пред-взрослением - упругие изгибы фигурок, пружинистые движения. Иной раз необходимо пробиться снизу для того, чтобы понять, что они имеют, через освобождение всех мыслимых фобий, скрытых в подсознании. Дети по возрасту и личику, а плоть формами и полнотой говорит о готовности к загоранию, полету и pissing. Расхождения во впечатлениях. Эротические малыши - горячие цыплята высшего качества. Очень женственные, полные, а не какие-то странные существа, находящиеся вне пределов всякого сравнения. Подозрения об их тет-а-тет с другими воплощенными сознаниями. Такое сильное впечатление, когда они соединены в знании через тождество. Знание посредством Тождества не представляет сущность, а вот попа - на его уровне? Ведь нравится мне это познание? вплоть до кульминации, когда ничего невозможно; и это действительно делает мой panties влажным. Значительно чаще, чем когда ты идешь, молчишь, фигню про меня всякую думаешь. Растоптать эти бутоны. Они так и останутся сладкой грезой? Шутливо спрашиваю, зная ответ, зная невозможность подобного в моей жизни. Я раздевал их невинные тельца взглядом и, о Боже, какие же порочные мысли зрели в моей комнате! Бессмертный разум наш! и огромное количество неуправляемой психической энергии! Это - единственное место встреч. Да и лень на практике.
   Артистизм в корне противоположен интимности. Благодарить надо, что так полно вам передается образ в виде артистичности поведения и настигнувшего, словно молния, чувства. Оно ведь пришло вслед за первым листом. Волосы младшей Златовласки стали просто русыми; завязанные в длинный хвост на затылке, болтающийся в пространстве; отпечатки ее движений становятся достоянием хранилища Беспредельности. Неизгладимы эти письмена. Они так созданы, чтоб бесконечно впускать другого в себя, погружаться и окружать собой, свиваться, как свиваются нити в ткани. Должно быть разрешено прикосновение сознания к подсознанию; мир должен быть нагим вообще, чтобы быть искусством; трудились руки и жадные нежные губы, все себе самому ведомо-изведано, понято без словес. Я НАДЕЮСЬ, ЧТО ВЫ ВИДИТЕ! XO-XO-XO!!!
   АУРА ИНЫХ ПРИСУТСТВИЙ ночью, лежа без сна, я слышал звуки, опознаваемые как вращение Колеса Судьбы производящей перестановки блоков, составляющих жизнь; может ли кажущееся стать реальным?.. Из другой жизни сон минувшей надежды. Принять женское не как преграду, возле которой безнадежно сникаешь, стоишь, топчешься, отходишь, посмотрев в них так беспомощно... своя тень рядом с прелестью чужих овалов. Особенности девочки, связанные с Фет и со всем смутным, туманным, домогаемым, предчувствуемым! едва ли, едва ли это может быть решено актом чисто физического удовлетворения сексуальной потребности. В большинстве случаев через отверстия девственной плевы легко проходит палец. Однако, введение более крупного предмета, например эрегированного пениса, приводит к ее разрыву. Эротическая стратегия определяет себя по отношению к этому, сколь угодно нескорому, труднодостижимому или невозможному результату. Девственную плеву не всегда можно порвать с первого раза. Но нет неразрешимых задач, есть неприятные решения. Вполне допустимы 5, даже 10 попыток. Отсюда ее развертывание, ее направленность и напряжение; отсюда же - постоянная угроза самоуничтожения в сексуальном акте со смутным, непроницаемым объектом желания - с ее нарциссической самодостаточностью, монументальной немотой. "Что сильно желалось, то сбылось, а дальше?"
   ЛОНО, БЕССОЗНАТЕЛЬНО ВЫНАШИВАЮЩЕЕ ТЕКСТ; ЕГО ТОН, ЕГО ЛАД, ЕГО РИТМ; ГРУДЫ И ГРУДЫ ЛИСТОВ ИЗ РАЗНЫХ ТЕТРАДЕЙ РАЗНОГО ФОРМАТА грезя в укрытии без просыпа, без желаний, но и чудовищно, неусыпно настороженное. Все человеческое мне чуждо, хоть близко - но оно уясняет мне отдельные стороны своей личности, которые иначе оставались скрытыми и неузнанными; уже достиг цели, нет нужды писать. Окончательно и навсегда вернуться во сны, найти в них упущенные возможности, свою любовь к ней и, не прожевывая, страстно высосать ее из человеческих рук или губ. Это - искусство, переведенное как обман. Обман или самообман? Но я обнаружил, что это является захватывающим и изумительным! В этих негласных наслаждениях я представлялся себе: эмоциональный, мыслящий, великий и, несомненно, устрашающий организм, стоящий на грани сна и яви. Я действительно знаю вещи хорошо, как настоящий знаток и творец, даже как сам великий Мировой Паук.
   Я компилирую список Алисы:
   Алиса - темная сторона
   Эрос толкает семя в себя и к настоящей действительности; чудовище, ведь чудовищно так терзаться из-за такой малости, как подумаешь масштабно, такая разность, как подумаешь масштабно, такая разность, как подумаешь масштабно, такая разность, как подумаешь масштабно, такая разность, как подумаешь, сколько их ещё, деталей. Так много хорошего при воспоминании, что может показаться даже безумием; в этой памяти лишь то, что могло бы заглушить зов пустоты. У меня даже возникло подозрение не в сомнительности этих, в общем-то, приятных чувств, а в их существование. Но вот изображения начинают двигаться, а этого раньше не было.
   Это, может, последняя в этой бессмыслице-жизни попытка, подобно Э. По, создать текст маниакальный и математический, изгоняя из него все естественное, смертное при посредстве направляемого художником волшебного свойства слов складываться в узор, найти бытие в бездонности вещей, имен, отодвинуть горизонт других. Я пошел туда; все это напоминало ходьбу по канату, которая, в действительности, совершенно не обязательна для того, чтобы создавать полезные, востребованные тексты, о чем не жалею: это моя стихия. Все художники и женщины снова завязывают и запутывают явления, и таким образом превращают понятое в непонятое. В памяти облако игры.
   Из того самого узкого бурьянного проулка подымается малышка в косичках, красных штанах, школьница, некогда ездившая по утрам, целый день упорно звучало ее имя - Jayden; общий рисунок фигуры характерен именно для нее, Я же - попа-лицо: растерянное выражение на кругленьком овале с блестящими карими глазками. Весь я - и эта округлость, она рядом. Так и не поверишь, что такие лица бывают; потому и расстраивается небо. Я немного поломал голову, стараясь понять, почему так выгляжу, и бросил мгновенный взгляд вслед: попка заметно расширилась, на алой обтягивающей материи различим треугольный контур штанишек. И напрасно она пыталась сделать значительное выражение на лице: я не видел. Надо просто идти, а жизнь устроена так, что попа будет обращена прямо под мой взгляд, - решил я, поглощая рисунок попки, образ, которому, могу поклясться, это лишь повод преградить мне дорогу. Чувство сие не от желаний - вместо желаний пришла пустота, к которой невозможно отношение. Шаг - и далее и далее и далее; куда? - куда-то. Ускользающая неизбежность любви. Эмоция угасала, утихала постепенно, оставляя по себе затихающую дрожь в коленях. Вы не знаете, что эти маленькие милашки сделают в следующее мгновение? Прохладные бури должны раздуть поляну, деревья, где вы сидите, должны набиться в тень, краснеющий flow'rs должен подняться. Но все мертво, и никакого живого содержания, никакого действия, кроме пляски смерти в заброшенности... Оглянись, вон они в шкафу - в шаге от тебя. Энергии много, но приложена она к чересчур малым объектам, чувствам, переживаниям. Здесь рассудок не властен, анализ непосилен, и чувство запрещает посылку непристойного материала. Я сам придал столь большое значение сочетанию движений, пораженный красотой малышки - гибкой, изящной; она - фраза, с робким взором, обращаемым всегда в сторону, она босиком, сбоку на платье разрез до середины бедра, ее трудно любить, она не дарует. Вот она сидит рядом, меняя положения, почесывая эти самые ножки; он знает свое дело, палец безошибочно ищет и находит свои гавани. Она тает и горит, деревенеет в судороге и растекается на его коленях мороженым. Утешно слушать нейтральное щебетанье крошек-пиздюшек во время и усилия к бизнесу и делам Корпорации: Служащий должен посвятить его полное деловое время и усилия к бизнесу и делам Корпорации; Служащий должен посвятить его полное деловое время и... и высокие конусы грудей, и голубые джинсы; невзирая на все благоприятности для такового - кружение в омутах безвременья, теряя понимание всех и вся; контраст того и этого мира, но без боли. Отсутствуют приметы-коммуникаторы, а погляди: внешняя реальность осуществляется в твоей жизни. - Невиноват я, она сама пришла! - сказали мне; ну да, играет со сверстниками без моего желания; что они с ней делают? слишком мало данных для воссоздания остальной Вселенной (а какова она - остальная?), интереснее и хуже, когда на пустом месте возникает иллюзия полноты, - когда уже не грезы, это всего лишь весна, - думаю я. Так ли важно, не произошло ведь ровным счетом никакого действительного размежевания меж ночным обобщением и дневным впечатлением; в равной мере не годятся, чтобы воссоздать порочную реальность; по ее поведению не скажешь, что она входит составной частью в создаваемый тобой женский портрет. Люди - женщины в джинсах цвета "индиго", огромное количество попок, обтянутых "вареными" джинсами и юбками. Судорогой и ломотой в точке черепа на темени иной раз отзываются поиски сии, доводя до дурноты и бессилия, а вульгарное должно быть совершенно свободно от интеллектуального напряжения. Я вступлю в общение на этом новом уровне, обнаружив живое присутствие тех, кто прошел до меня тем же путем. Там нет смерти, физические и астральные тела не имеют незаконных материалов, подобно наготе или сексуальных поз сознания, барахтающегося в них. Надо стать другим человеком в другое время. Став вполне подлецом, шествуешь в полной невинности. Здесь - Мешуганье, кривое зеркало нашей корявой земли с переложением для мелодиона какофоний всех богов с богословами, когда-либо метавших икру в топях этого мира. А звезды ярко светят с чудной силой, напомнив мне ее глаза. И откуда? Зачем? Из какой инкунабулы? С редким искусством отражают они величие моей Вечной Мысли, - вот же оно как говорится.
   Обнаженные звезды ухмылялись наверху, и он видел, как была нечиста своя душа, и водянист свет, что жадно течет в окна в поисках живописно драпированных манекенов или нагой натуры, пусть блеклой и пупырчатой, - и находит лишь никель, стекло, холодно блестящий фарфор.
   Сожалеется не о любви - этого как раз я и не хотел, как понял; нет, об игре сожалеется, о невозможности играть боле. Пошли их нахуй, прочь с этой земли! Но оказалось, что порочным детям не место в раю. В древний Рим таких славных, игривых голеньких малышей!.. Но мы не имеем никакого контроля над собой: девочка по имени так и норовит заполнить своим присутствием все существо; это просто со вкусом произведенное мягкое порно: что ты о них думаешь? Dream Queens? Young Beauties? Cute Teen Angels? Сравнение фотографий невинности детства с фотографиями радикального различия полов обнаруживает радости секса по-французски с английскими подзаголовками, и никакие несовершенства не способны затемнить их смысл настолько, чтобы они стали Ding; и все виды отражений содержат интригующий темный символический элемент, и все время, сбиваясь и путаясь, сказывается ее качество: она рождает желание всего лишь положить туда руку, ведь многие чувствуют, даже знают, что они никогда не имели никакого естественного желания сатанинского сексуального акта.
   Кроме трагического исхода, бывает и комический, при котором предписывается лежать в постели с невыразимою едкостью тоски, терпеть молча, горько (молчание - знак посылания). На исходе последний день моего кошмарного пира, возможности беспрепятственного размышления, галлюцинаций о безудержной раскрытости женского тела, завораживающей привлекательности нейтрального зияния сексуальности, расплывчатой и рассеянной. На улице или пляже Красота не имеет границ и обязательств. Абсолют в этом месяце -
   Синее Хлопковое Платье
   А Объективная реальность - бред, вызванный недостатком алкоголя в крови
   Этот отзвук содержит самое раннее свидетельство жизни на бумаге, грех мастера прекрасного. Зачем я спорю с мирозданьем? Дождь лился - и сейчас все придавлено... я наблюдаю за девочкой на берегу моря, безмятежно спящей, пригревшись на подстилке из травы; засмотрелся. Как она мала! Вглядываешься в обвод икр, сохраняющих изящество, даже когда идет дождь... Сидит генерал с удочкой на берегу реки, по которой плывут трупы людей, а эта... невмоготу... и это неважно, эти обрывки уже отражаются в фотографиях в свободном туре, который вы точно найдете в части резонансного броска; типичные ed2k туры обеспечивает identification ресурса; типичные ed2k туры содержат уникальный файл identification - иначе я бы ее просто не узнал, так она вытянулась, - имя файла и размер файла (я вожделел к ней в реальной жизни), немедленно превращающий эту история в эхо творческого процесса, что означает накручивать в сырье жизни все возможные пространства и всякое возможное время; сознание пробуждается к жизни и гипофизом вырабатывается гормон альфа-меланоцит, возбуждающий половые органы (пососи его, малышка!..) и все мыслимые перверсивные коннотации типа личико - ножка. Вот это следовало бы запомнить. Это вовсе не поиск оснований объяснений этого факта, но все же необходимо, по мере возможности, передать эти внутренние события и идеи. Понимание стало необычайно ясным, но моя подлинная мысль - об абсолютности красоты и совершенства, впрочем, оставляющих меня холодным; раньше срывались с кончика ручки разные-всякие лирические излияния: такая нежность соприкосновений, такие взгляды - сверхоткровенные... было, были; больше нет никакого смысла ни в коем случае, не важно, люди ли перед тобой или манекены - тело перестало быть испытанием. В толще нутряной жизни, после странствий в черных временах, остается только пепел личной природы. Но в любом, даже самом задрипанном случае, это уже к весенним впечатлениям относится, а вот рассуждения есть знание связей (именно внешний характер этого сознания делает возможным летние грезы в апреле).
   - Вот и все? вы что-то тщательно скрываете.
   Догоняемое расплывчатое цветное пятно понемногу обрело четкость матерчатых шортиков: не могу сказать, что мое сознание не примет в постижении вообще никакого участия, но это не акварель, это живое, дышащее, обладающее телом, прикрытым платьем, слишком уж большим для нее, годным только чтобы подчеркнуть невинную красоту девочки... слишком темно. И в этой тьме Господь отворил двери и впустил безумца.
   - Прости, малышка! - сказал Карлсон, будто реверанс сделал, рассматривая только что упущенную возможность. - Привет, добро пожаловать в мой личный участок! - Карлсон вытащил хуй и спросил у девочки с белым бантом на макушке, что нужно делать с теми, кто обманывает старших, и девочка виновато заплакала. - Почему плачешь, девочка?.. - Перепуганный ребенок молчал. - Что, сильно ревнив, сучка, твой пуделек?
   МАЛЫШКА: что значит малышка - рост или возраст? Человеческое воображение способно эротизировать, делать сексуально значимым практически любой реальный или идеальный объект. Я говорю, что МАЛЫШКА - это состояние души и образ жизни, одна из многих граней того, что открывает глубинное САМО, хладнокровно улыбаясь или плача, но без всякой надежды.
   Я очутился у выхода из трансцендентного, из тьмы деталей; переходы от куклы к человеку будто отражали пульсирование больного мозга. Ночь не вечна. Но мои расчеты не совпадают с вышедшей на экран
   СЛАДКАЯ МЯТА СОЛНЕЧНАЯ КЭТРИН ХУАНИТА ИЗ ПАРТИИ БЛЯДЕЙ
   не будучи силах определить, кто скрывается под этим местоимением, только через взгляд поступающей попой в синих джинсах; живое не бывает без возлюбленного; подрагиванье ягодок, - долго держалось завораживающее глаз отражение, явление чуда в мир словесный; за пределами моего Космоса вторник, перед глазами начинают судорожно вспыхивать немые голубые молнии, грозовое небо над бесконечными болотами... светящаяся призрачная конструкция, в которой изображение парящей среди предметов детской головы; поиск перевода откровенья... как бы поубедительнее сказать ей все, избежав погружения в хрупкий сосуд слов и мимики; оргазм - способ сказать, что искусство не бывает без возлюбленной, оргазм - для слияния с остальными участниками ваших грез, чтобы не замерзнуть ночью... но отказ от оргазма может подарить высшую интенсивность суммированию обрывков полумыслей-полуощущений, накопившихся за это дождливое лето... если б не корчиться, обожженный ею - Той Самой, особенной... она непосильна для моей хрупкой натуры, лучше была Нежноголосая: некогда - давно - ее реальный облик также претерпевал изменения - колоссально увеличилось ее лицо, представившееся мне. В свободный промежуток затискивать это помышление отдельного однополого тела; поэта рождает не дар изобразительства, а иное - когда минувшее припоминается, но в настоящем, предыдущее становится иным после последующего, получает структурное измерение. И тогда в глубоком синем море рушатся все табу. Влажные губы, растрепанные волосы и простое неяркое платьице - словно логические построения, а не как особое состояние души. А я играю, вместо того, чтобы открыть новые Врата, делать чистое нагое фотографическое искусство девочек, а если б даже знал, что Она не столько физическая, сколь духовная, я бы все равно интересовался получением ее голой, в дизайне одиночества, перед моей камерой, на своей территории; воплощение вечной женственности в этих дворах, комнатах, коридорах, сопровождаемая полувнятным закадровым комментарием: в Кабинете доктора Калигари ничего не должно быть... Все это есть, но чувства притупляются, ощущения уже не кажутся такими острыми. В таких случаях желательно пересмотреть отношения под новым углом. Находить всегда что-то новое, это неимоверное счастье для человека; выше попку, малышка!
   Дождь за окном. Нечистое человеческое сознание имеет самые серьезные последствия когда приводится в связь с миром Фет, тем более - с ее попкой. Попа первична. В ней отсутствует так раздражающее оживлённое внимание к окружающему, а душа подвержена влиянию бессознательных влечений, не таких уж подсознательно глубоких. Жопулька - героиня нашего времени, не имеющая о нем представления.
   Но трахнуть малышку можно.
   Но кардинально важнее - не думать!
   Я так боюсь не успеть - хотя бы что-то успеть. В душе есть место абсолютно для всего - и для любви, и для развлечений и для всего остального. Всё дело в том, что не знаешь, откуда это брать? и ещё, я не понимаю, какую страсть и желание может вызвать девочка шести лет? Это все важно пользователю.
   Разные, все зависит от степени опустошенности. Попробуй сначала. Меньше мыслей, больше действий. Когда твоя тень движется среди отблесков солнечного света в облаках и лужах на земле, ничье благоволение уже не имеет значенья.
   Что такое женщина, если не тайная и вирулентная форма власти? Одно и то же с одной из бесконечного множества "анонимов", сомкнувших ряды по периметру пространства. Случайно примеченная, она оказалась известной актрисой, а не объектом впечатлений. Вот видишь, и это не является точным попаданием в желаемую цель. Вот бабы: блядская душа! бесовской мерзости подруги! светлое облачко волос - бледное прелестное личико... шмыгающие пустые глаза и заикающиеся мозги, спотыкающиеся на твоем жалком пути вниз, царапающиеся, дрожащие, мечтающие и кончающие; мелкие сны и сказки о красивых-мальчиках-с-большими-хуями. Дыра, краснеющая от возбуждения, и заебанно глупый взгляд паразитических глаз; замерзшая похоть. Ты вглядываешься в несуществующие картины; это не имеет названия, об этом записи, об этой текст Пифии; боль - ничто, это же виртуальный мир Gateway Time-out. - Кого ни убей, ты сделаешь человеку одолжение - тот, кто умер, тот счастлив.
   Провела белка ночь с жирафом. Подружки её спрашивают - Ну как? - Ой, смотри, какие же порочные мысли зрели в моей душе! Даже солнце было на самом деле, чтоб тебе было понятно... а можно без дальнейших разъяснений? Я успел заглянуть в пронизанные солнцем текучие воды стремительной речушки, и, хоть не увидел там ничего, кроме белых камешков, ощутил приобщенность к потерянной стороне своей личности через фрагмент бытия, перенесший в жизнь - от экранов и прочих составляющих нынешнего существования... Куда больше интригует краткое, почти неуловимое ощущение себя, мелькающее в мгновенья после пробужденья. О нем я могу лишь сказать, что оно странно и чем-то тревожно. Оно такое сильное - и нераспознаваемое; плохо сочетающиеся особенности, но - сочетаются, и больше нечего о нем сказать, невозможно определить. Трудно говорить о невидимом, неслышимом, неосязаемом; как очертить его словами, если оно их само не выталкивает на поверхность. А оно их не выталкивает. Словно сквознячок сквозь тебя проходит; порой шевельнется что-нибудь, и начинаешь всматриваться, усиливаясь понять, что произошло; но нет, как будто ничего не переменилось...
   Я БЫ СИЛЬНО ЗАДУМАЛСЯ, ЕСЛИ БЫ ВДРУГ СТАЛ САМ СЕБЯ ПРОЛЕТАТЬ ЗАЧЕМ-ТО.
   Чем описывать свое появление в аптеке и уход из оной, произведенные ничтожным человеческим существом, ничего важного этим не решающего, лучше созерцать пожирание Солнца тьмой; Солнца, планет, Вселенной - тьмой вечности, где нет времени, пространства, где нет ничего... тем не менее, я сохранил достаточно, чтобы делать любого мужчину жестким - она настолько горяча для познающего субъекта. Правилами литературной формы можно пожертвовать, когда пытаешься придать игре другой смысл.
   ИНГА POLINA MASHA И БОЛЬШЕ!!! ЭКЗОТИЧЕСКИЕ ВОСТОЧНОЕВРОПЕЙСКИЕ ДЕВОЧКИ EXCUSIVE ФОТОГРАФИИ ВИДЕО СОВЕРШЕННОЙ МОДЕЛИ ИСКРЕННИЕ ДЕСЯТИЛЕТНИЕ ДЕВОЧКИ В ДАМСКОМ БЕЛЬЕ КОЛГОТКАХ FANTA POSES!!! МИЛАШКИ МЕЧТАНИЙ МЕДОВЫЕ НИМФЕТКИ НЕБЕС
   до предела раздвинули свои крепкие стройные ноги, едва прикрытые юбчонками. Когда плывешь по бесконечной голой глади, мелочи забываются быстро. 146 страниц ЛИРИКИ в глубине пропитанного пошлостью вакуума. Литература и жизнь здесь другие, здесь водятся объекты впечатлений. Тинэйджер в алой, цвета пионерского галстука, блузке, в голубых трико, прошла мимо меня и быстро набросила на лицо, опустивши со лба, плотную вуаль; это еще что за ними я вижу: зад кажется мне пышным, великолепным и достойным восхищения, очертания трусов вполне реальны; достать их - только сильнее ощущаешь непроходимую границу между нами. Вы... вам вовек не быть... единым существом? достаточно мелочи, детали. Разглядывая их, я распознавал великие достоинства, я вспоминал широко раскрытые, невидимые за вуалью, глаза, и теперь смотрел на нее, смотрел. Тот же голос, те же отношения. Они с вами, я останусь здесь. Она входит составной частью в создаваемый тобой женский портрет, из одной мягкой, нежной плоти - замысловатые линии, вместе образующие прелесть и загадку. Ох, уж эти загадочно-прекрасные лица, которые собьют с верного направления любые цели-мысли-желания. Они разбредутся - с разбитыми планами, рухнувшими надеждами, выгоревшие и уничтоженные, не соображающие, что происходит. Все бы смотрел; хочу только о той же думать и говорить - и радостно, и нежно. Когда не видишь лица, родятся только те желания, что нетрудно утолить: огонь, возжигаемый им, подобен костру из соломы. Под действием ваших прелестей порядочные люди отправляются на виселицу. Какого же рода это оскорбление, сударыня? Я стою один, без шпаги, в заснеженном поле, раненный, не зная наперед своей участи; неизбежно замерзли руки. Не дожидайтесь даром. Лучше будем обедать, но обещайте быть покладистой. Доверьтесь мне и будете счастливее. Что до еды, она тут обильная. Странно, что вам не достает смелости идти мной танцевать. Из сего я заключаю, что Вы меня удивляете. - Я не надеюсь встретить ее послушанья, и даже не удивлен ответом: - Только за наличные! - Я теперь вообще ничего не замечал. Просто скорчился с искаженным от гнева лицом.
   Говорят, что детоложество разумно необходимо для эмоций: черный бархатный камзол, шелковые чулки - и тогда уже никто не противен. Следственно, если сейчас я сдамся, вина будет моя. Я решил найти точно такую же... точно такую же... Жизнь снотворна сейчас, родственна грезам - и крутится, и вертится, и завораживает, расплывается перед глазами, и ничего необходимого в улыбке женщины, глядевшей на меня, и никто не знает по-французски... Я устал. Мысль может ввергнуть в безумие. Самое опасное - это надежда. Как бы черт не потащил меня в тюрьму. Я уже не возвращусь обратно. Одушевление; в чём ином оно проявляется, если отбросить поросячий разгул воображения: окрашивает, конечно, дни, а что свойством этим подобны мы свиньям, так подобны мы свиньям и в таком городе, как Женева. Речь идет о реальности - объект сидит в постели; единственное, чего я желаю - говорить с ней... хоть изредка... что же это означает? Разве мне понимания требуется? желать невозможного - это переломать руки или ноги. Отыскать божественные лакомства, коими начинены кружевные штаны до колен и розовая футболка, напустив на нее руки... Если вас обуяет сие искушение, не поддавайтесь: уверяю вас, вы будете платить за него... главное - носик очарователен, изящен. Донна! Отчетливо видно лицо. Бесспорно. Боже мой! юная графиня сошла с ума от наркотиков и любовных зелий. Раздался лепет девушки. Сбиваясь и путаясь, она говорила, и я узнал, что она полагает в эту минуту, будто получает от папы Климента III крест "Золотая шпора" и звание папского протонотария. Мне и поныне стыдно, что вместо этого я поднял ей платье, потом рубашку, снял чулки; всему свой черед, но мне не терпелось взглянуть - с величайшей осторожностью, чтобы только сделать ее счастливой; возможно, она того и желала, чтоб кто-нибудь ее одурачил. Я предпочитал, чтоб это был я; кто из нас не фантом? все невменяемы... любопытство нельзя превозмочь, а уж ему подчиняется взгляд; дабы решиться, мне достаточно было взглянуть, крепко держась за ее девство. Я собрался закрепить ее на козлах своей кровати с помощью кабалистики и атласной перевязи, но она ожила! она успевает захлопнуть приподнятые, согнутые в коленках ноги и вытолкнуть наружу меня; справлюсь! Я не потерплю двоевластия. Я желаю распоряжаться твоею сокровенной сутью единолично. Я должен быть свободен. Мной овладели злость и мрачная решимость. И одновременно радость; я закатил ей здоровенную оплеуху. Нечто чудовищное в подобной ситуации. Ночь. Досадно, что обманываю ее, но, сколько же можно выжидать. Марево, грозы, плывешь по течению, хотя никуда не упал, - такова проникающая в душу сила прекрасного. Все поглощает познание младой прелестницы, одновременно и спереди, и сзади; она слушалась, не переча, обрисованная алыми и золотистыми лучами; какое у неё гордое, высокомерное даже выражение лица. Она девственна. Ставя честь выше даже красоты, я сам раздеваюсь и молю Бога, чтобы не прыснуть со смеху - в этой смеси нет ничего, что можно было бы назвать здравым. И что с того? Какая разница? Прежде всего, она до того сладкая! Широкоскулое, бледное лицо, пухлая нижняя губа, маленький подбородок с ямочкой, широкий разрез черных глаз, затененных густыми ресницами, неописуемый взгляд - гордый, недоступный. Картина минувшего освещается затяжной молнией; славя Бога за то, что могу исполнить приятный долг и, доверяясь Провидению, я предавался без удержу любострастию. Я счастлив, я наверху блаженства. Бытие Бога приносит пользу лишь тем, кто, влекомый магической силой любви, имел отвагу изучить ее самое, и силу постигнуть эти законы. Поведение ее представлялось мне безупречным, поскольку было естественным. Все было просто: она не являла напускного благочестия, я не просил чудес, подсаживая ее в лучшем виде, обходясь, как с рабой. И механическое движение столько раз заводимого любовью механизма, что делал клик-клик. Тесно. И все закончится тем же самым. Надо не забыть, что существует настоящее. Это комплекс вины. А аборт, расходы на него. Раскаянье. Удовольствие. Вновь раскаянье. Я говорю вам, что все совершаемое нами здесь, на земле, влечет за собою новые ожидания и новые надежды; весь мир отравлен зачумленным дыханием умирающей, едва только что родившейся, действительности.
   Она раскрепощенно отдается чувственности. В душу ее!.. - Ах, Боже мой! Я пропала! - Почти как героин! После второго раза ты опять омоешь сперва ее, потом себя. Описать всю ночь мне не суметь - рука обессилела. Как она задыхалась... достигаю желаемого, преисполненный надежды вылечить ее - если уж не так... она краснеет и смотрит на меня дикими глазами... я ни разу ее не буду ее навещать... длинные русые волосы вокруг белого овала лица; как мне хотелось зарыться всем телом в эти густые, блестящие, шелковистые заросли, прямо в глаза самые, и сзади... нельзя себе ничего запрещать... наступило безвременье, блаженство бессобытийности. Надобно непременно попрать всякие предрассудки, чтобы насладиться полнотой чувств, потрахаться вволю, так что порывы воздуха проносятся по комнате, отчего вздрагивают шторы и занавески. Четыре часа проходят незаметно, четырех часов работы с ангела довольно. Она с неожиданной силой вырвалась. Любовь столь велика, а канал столь неглубок, что, распавшись надвое, вы не встретитесь; однако ж, долго это не заботит. Что ж, я, пожалуй, не смогу любить ее дольше. Нелепая ночь; я не понимаю, как можно любить следствие, если причина его отвратительна.
   Обычно не заставишь меня делать то, что я задумал; совпаденье подсознательного желания и поверхностного занятия - чудесный результат дало; я не спал, долго не мог заснуть, осчастливленный таким совпадением хотений и имений; я ощущал, что не получил результатом искомое - чтобы внешнее и внутреннее отождествились, - но что-то проделал в желаемом направлении, сильно устав при том, что доказывало: работа проделана, а это уже реально, объективно и т.д. Они не совпали, будто трехмерная конструкция, не вошедшая в проем Вселенной; но близко было, и не потерял из-за этого объект чудесных свойств; не потеряла фантограмма ободрительного для меня значенья. В жизни слово и дело идут о жизни, а не о каком-то результате ее.
   Всякому удовольствию положена твердая цена. Уговорившись, сколько причитается с меня - шестнадцать луидоров, - я отсчитал их, и к концу жизни сам сделался сумасшедшим.
   Так развлекались французы ошибками благородных дам. Нет народа гнуснее французов, говаривал сам г. де Вольтер.
   Завели б разговор о чем-нибудь другом. Отчего речь идет о попках, могла бы идти речь о химии, алхимии, магии и прочей блажи. Наверное, в силу притягательности. Нас никто не читает, а сознанию приятно играть с чем-то или кем-то, испытывать симпатию к некоему синтетическому объекту.
   Прекрасные дамы сочли описание происшествия этого свинством, что записи и прочие доказательства - фальшивка.
   Что я слышу? Скажите мне тогда, что вы выше этого на родном языке. Эти октавы, я уверен, заставили вас содрогнуться, они внушают страх, они заставляют бояться любви. Я с новой силой осознал, насколько отвратительны мне добропорядочные. Наслаждайтесь свежим воздухом, миром, покоем и милостию Божию. Ни о чем я судить не берусь. И мне остается лишь верить. Теперь мы закрываем ваш левый глаз, и, если б вы читали мои сочинения, то обнаружили бы доказательства того, что я задумал. И это ясно каждому младенцу.
   Бледный как смерть, я снял маску. Эти бредни рано или поздно проедят мою голову. И мозги твои устроены черт знает как...
   - Как это пишется?
   - Понятия не имею. - Может, он правду сказал, а может, вовсе с другой планеты. Отчаяние дает мне сил для работы, по завершению которой по сию пору не поцеловал даже руки. Понять нельзя, а возможно только возможное, но в постели с нами счастье, закутавшееся в мертвую кожу.
   - У девочек не так, другим путем понимается... каким?.. лишь бы оно понимало и добровольно вызвалось... - Младшая Златовласка, сидевшая на диване, поджала ноги. Он не удерживается от заглядывания в шалашик меж раздвинутых ног. - Мы вам весьма признательны, - отвечала она, - не того ли вам?.. Пусть будет. - Дитя взмахнула рукой. Я видел обнаженные руки ее, ослепительной белизны и формы, и кисти, подобные Альцининым; принцесса Магнит и тянет... вроде и тянет, вроде и хочется, но как-то совсем уже не так свирепо; отскакиваешь, словно резиновый мячик. Я упорно воздерживался от расспросов, чтоб не сойти с ума. - Но не сон ли все, что ему известно об отверстии, какое я проделал. Вас перевели в другую дырочку того же объекта, и ты стоишь, обтекаемый чужими грехами. Даже если и собственными: ну и что? На днях я прочитал о художнике-обертывателе, являющем новую сущность объектов, окруженных тканью. Средневековые женщины были невероятно распущенны - причиной этого стали корсеты - их ношение стимулировало приток крови в область таза, что и было причиной постоянного возбуждения. Когда-то я отмечал, что объекты впечатлений натянули куртки, грубые джинсы и вельвет; вздохнуть и замереть. Томительно это. Зато какие ноги! какое тело! Остальное - ваше личное дело. Образ Соблазнителя появляется у Байрона и Пушкина, Гофмана и Мериме, Хейберга и Мюссе, Ленау и Дюма. Именно в этой толпе, пробегая от и до, в двенадцать лет, сударь, я пособил ей спуститься с небес. Дело не во власти сладострастия и любви. В "Сладострастных сонетах" П. Аретино, созданных по гравюрам его друга, нет ничего, кроме пепла. - Что же заставляет девочку лишиться своей девственности? - Это происходит потому, что в России смешного ничтожно мало, все мертво и занесено снегом, а снаружи поджидает гигантская сверхразумная тля с иной планеты. Я общаюсь с ней: все ж, нечто отличное от себя, нечто живое... Все время разговаривая с этой тварью, ты тоже становишься сумасшедшим.
   ...да еще она, сидящая недалеко в трусиках, выманивает меня из этой ночи, лишённой хоть каких-то признаков и ориентиров. Иду вдоль какой-то сетки, кругом всё постоянно меняется, вечер меняется днём, день ночью, весна летом, пока она идет, колеблясь, к воде; слишком сильны непонятные желанья, предвкушенье некоего блаженства, защищенного от меня миллионами шипов, колючек, сучков, ветвями и стволами, переплетёнными травами, преграждающими путь к телу; пройдет - и не прикоснись. Надо прорваться, потому что... очевидно, что надо. - Только не так! - когда я притискиваю выпуклость впереди. Я медленным полуоборотом обернул свое лицо, полное чрезвычайности срисованного только что текста, хоть сомнительно, чтобы стыд мог существовать в отсутствие сексуального либидо... Ее горячий шепот меня на плече; прильнула, отдалась во власть, а я даже подумал, было: фи!.. Но тут ощутил, как это не важно. Мы лежим рядом. Моя рука на её сопротивлении; "зачем" и "почему", которые я внезапно сдергиваю с нее. Запускаю руку в первый раз: вспомнить и запомнить. А дальше сами допишете. Упреки себе, чувство вины, а в глазницах - два слепых белых шара навыкате. На этом моменте, сходным с нарастающим сиянием встающей из-за горизонта полной луны, сон прерывается. На следующий день Фет, и еще раз Фет, я ее подмывал и чмокал. Самый смак. Ей щекотно невмоготу. Пизда ее сияет свежестью и сладостью, словно весенняя травка. Она с удовольствием ловит мои жадные взгляды. У ней золотистые густые волосы, короткое платьице и бело-розовые трусики; глажу ей бока, спереди краем пальца провожу несколько раз. Не видеть тебя ни счастья, ни покоя, Чингисхан... так необходимо? должно? Скорее, важно для моего подсознания. Старательно ласкаю девичий бутон, не жалея сил; где же вы, глаза к глазам? к ласкам отношение у нее удивленно-нежно-радостное: интересно же, всё-таки. Торкнуло, да, baby? Меня тоже, когда по первому разу. Это называют сладкой наукой. Я глажу маленькие, твердые груди... не помню, как же она хочет, что думает она; гляжу на неё, вновь склонившись над шуршащими, хрупкими листками. Я могу нести околесицу, безотносительно, даже грубо и густо, размалеванными яркими красками поверх слоя побоев, арабесок треснувших, сочащихся шрамов до самой вершины или вершин, ибо существует множество других миров, откуда пришли временные обитатели этой Планеты. Разъезжаются; снова бешеный лёт коней по снежному полю, в разные стороны, в космической пыли, оставляя за собою пустое тело и много мертвой тишины. Из которой я здороваюсь; явь начинает терять свои очертания, и сознание из какого-то неопределенного источника... голос без тела, желание призрака, по которому проходят кадры дублей; я открываю глаза. Я под водой; сумеречно. Воображенный однажды облик не требует более усилий зрения, но все же слишком темно, чтобы разглядеть какие-то подробности, кроме самых общих - и тонкого, бледного, удлиненного юного личика со смущенно отвернутыми и потупленными глазами. Выпускаю серебристую струйку пузырьков изо рта, белая сперма извергается в зеленую воду.
   Целый день упорно звучало ее имя за окнами, не ей одной принадлежащее, конечно, но она - уже не твой кумир, не твой фетиш, не твой идол. Нежности нет больше, нет времени на то, чтобы трахнуть ее, спящую. Я ее люблю, но это мечта. Даже для самообмана надо зажигаться. Впрочем, это все знают. Я никогда не думал, что любить - такое жестокое испытание. Сколько еще идти? И куда дальше? Я уже начал сознавать, начав обратный путь - жуткие обрывы, темные холмистые поляны, река, которую надо перейти вброд. Не было более чуждого, нежеланного мира, чем этот. Я не желаю бороться с пустотой, не мне такое под силу! Кто шутит надо мной? Кто это всё придумал?
   Все в норме. Да, ну это "все" к черту! Нам ничего не изменить, сколько ни объясняй, заведенный распорядок нерушим. Посему толку от толкований самая малость - забыться на минуту. Вообще, мне отвратительна мысль о том, что я совсем освоился, забыл о мраке. Теперь я стоял на веранде и разговаривал с Гульзилей, она перестала быть реальностью, и мы поболтали о вечных материях. И только сейчас я оценил весь безнадежный ужас этого места. Я жив, и могу жить без того, чтобы атаковать пишущую машинку. Этим я обязан своей нестойкости, неустойчивости - а надо было умереть. Или лучше не приглядываться, лучше не видеть. Тут я немножко сфальшивил... Всякая беседа... такое ощущение, будто у меня для другого речи заготовлены.
   - Почему бы тебе не вставить, сладкая.
   - Вставить куда?
   - В твою киску, милая. - Не мог, ну, не способен я восстановить мысли во время сна. Вполне может быть, что последние слова подсказаны предвзятым отношением к ее интимным местам. Она потянула ломоть свежеиспечённого хлеба к белым зубкам, ухватившим большой кусок, с хрустом откусила, и начала ласкать себя между ног. Видел, видел! - так будет миллионы лет, в каждом дне этих миллионов будет прекрасная минута - светлая и горькая. Я, конечно, позавидовал, но только закрыл глаза; остаточное изображение плавало перед ее именем... Запах из колодца, очень хорошо, так хорошо. Мне нравится это. Такие состояния будят память о неиспытанных ощущениях. И вечер оттого кажется бесконечным. Оправдать происходящее, раз уж и сам писатель. Связь меж явлениями есть, надо каждую секунду быть готовым отстаивать прошедшее, являющееся частью меня, от настоящего. Иначе прошедшее не гарантировано от вторжения настоящего. Если верить, надеяться, то там - ритм, отбиваемый с чёткостью маятника. Прошедшее, настоящее, будущее. Задуматься, сравнить, бросить, не извлекая ничего нового. Что за польза от этого? Меня волнует секс, а не шахматные фигурки для партийки от нечего сказать.
   - Если хочешь, я покажу свою палку... Тебе понравилось, дорогая?
   Тучи, порой мелкий дождик, знакомый нам обоим до мелочей, но мир за стеклом не кажется особенно реальным и надежным. Я сейчас заглядываю в его нутро. Примерно так я рассуждал, достигая порой высоких степеней ободрения себя, валяясь на земле, предав тело отдыху, а душу мукам; а где оно теперь? "Хотите, я сяду вам на "ты"?
   - А вы ещё целка? - спросил я ее.
   - О, уже поздно, тебе пора спать.
   Я спустил штаны до щиколоток, поглядывая на прекрасную попку, вырисовывающуюся на фоне пропасти небесной. Да, конечно, я собирался изнасиловать ее. Когда я стянул их до логического конца, член лежал на ковре возле письменного стола, будто в глубоком сне, головка была бледна, но тепла, пульсировала синяя жилка. Непривычно было видеть его среди обычных предметов. Это меня испугало!.. Вау! Я был потрясен, а она пробежала босыми ногами по лежачему. Оно стало быстро увеличиваться в размерах. Это неудобно и вызывает в воображении картину волшебного преображения вместо реального процесса. Как оно велико... я сам же вырастил, безотчетно отбирая в мире лишь годное. Наслаждение запретным пронзило все мое тело, подчеркнутое светящейся белизной, - гораздо большее, чем тень настоящего. Оно лишь теплое тело, иначе все было бы излишне. Это тело уже начало меняться, как змея, неспешно извиваясь на ковре, и оно одаряет этим вкусом данный тебе мир.
   - Я могу поспорить, что тебе удалось приручить это. И не пора ли подвязывать помидоры? - Она слабо смеется. - Подойди сюда и запихни его в колодец.
   Я сел перед ней, понурив голову. И я был совсем голым. Маленькие, быстрые пальчики пробовали поймать мой член, но безуспешно. Я очень хочу... ну, всю-всю-всю жизнь пребывать на низшем уровне, на уровне ее пизды! Я не мог понять. Садишься с горькими слезами на душе, хоть тело продолжает бредить. Мне очень нравилась Роза. Но сейчас перед глазами серая, отдающая голубизной, муть. Что здесь может быть наяву! Путаные мысли от сознания своего одиночества в большом количестве возбуждения. Ни одной искорки. Вчера снилась Зеляева. Я катал ее на своем члене. Начало разреза ее влагалища были напротив моих дрожащих губ. Это пошло, это не вызывает соучастия - не хватает ракурса. С какой точки сказать? Можно с двух концов. Она так была похожа на дочку... наоборот! Превращу в затухающее воспоминание, сократив его протяженность во времени до размеров одного взгляда: поспешим, чем быстрее начнем, тем скорее кончим, зачем оттягивать, раз уж надо изобразить стержень, беспредметность немыслима в stories, частные чувства не могут служить ареной для абстрактных событий; как следует прищурить глаза, уперев взгляд во что-то неисчезающее. Какое-то мгновенье я по-другому, чем обычно, смотрел на тонкий палец, упершийся в раскрытую страницу, где отчетливо, жирными чёрными буквами было написано именно то, как я ее... интересно, ухватил? У меня даже начал подергиваться угол рта от ожидания, что сейчас напишу... - Проснись, Саня, тут к нам... - Я не мог поверить, что это значит, и пододвинулся ближе к этой истории, и, когда они, сняв трусики, снова соединились самым невероятным образом, безошибочно понял, что это надо времени. Устанавливается новое, становится привычным, а предположения и догадки, частично преобразованные в то-то, что легко и бездумно удалось малышам, сразу затмеваются. Что же значит спасение для меня? а лучше поспать... искать спасения на той самой постели, на которую был сегодня утром обращен взгляд... ее взгляд, а ты пока подумай, и потом я объясню, хорошо? Счастье невозможно, всегда будет потребность действий.
   Видение исчезает, ожидания нет, силуэт не выделяется на фоне бледных небес, и перевернута страница, на которой мальчик трахал девочку, стоящую на четвереньках. На следующей странице мальчик кончил, выбросив сперму на зад девочки. Шелестят страницы, давая мне возможность, после короткого отдыха, смотреть совсем другое кино; регулярными порциями поступали слова "вечность", "бесконечность", "любовь", "я", "она". Куда-то я ушел, куда уходить никак нельзя, был оттеснен в мир для исполнения миссии, не имеющей отношения к душам других людей. Дальше что? Забвение имени, забвение жизни, возвращение к истоку бытия. Любопытно, индивидуальна ли смерть? У каждого своя? Значит, там тоже сохраняется разброд. Нет. Слияние с душами... брр! Нет. Пусть уж конец. Надо ли уточнять, кем любимый: да всеми. Конечно, он не придет. Все это исчезло, рассыпалось, она жива, голоса других оскорбительно вмешиваются в нее.
   Чего-то не хватает. Мальчик подвинулся еще вперед, и сзади обхватил руками девичьи груди, гладил, тискал их. Его член торчал прямо вверх, когда он - я - почувствовал себя у совершенно разбитого корыта. - Ты действительно хочешь этого? - Да, да! Спокойно, если вдруг что-то будет нужно, я здесь. - При чем здесь вы? Во мне произошла перемена, позволившая спокойно воссесть на прежнее место, где погибаешь. Ты был очень солнечный и холодный, - противоестественное сочетание. Что-то ненормальное, прописной ОКЕАН БЕЗУМИЯ. Только мертвые и стерпят такую муку - лежать век нагими.
   Я шел и думал о тьме: в ней, там, где ивы над водой, бродит мой двойник, - я был захвачен запахами пышного летнего цветенья, смесью запахов, помутняющих разум. Желтая громадная луна и головокружительный аромат влагалища маленькой девочки. Торопиться некуда, конечно, но вокруг все вполне ощутимо ждало чего-то. Тут никто не обладает бесконечным запасом времени. Возложив ладони на ее хрупкую грудь и узенькие бедра, я надеялся обнаружить неизвестные элементы, делающие жизнь. Большинство мальчиков пробовало добраться до пизды - в воспоминаниях, по крайней мере; большинство девочек пробовало добраться до сути, заменив мечту о чистоте, о вечном покое после правды, играми с гениталиями... часто с тоской, и капелью за окном, и одиночеством, от которого хочется кричать. Слова, а в моих яйцах не осталось уже никаких надежд. И Маша рассказала всё не то; это к лучшему, что не успел сказать главного: сколь много вышло за пределы ситного пирога.
   Конкретно написано.
   И они жили долго и путано, совершив ряд бессознательных, безотчетных маневров, и все как сон пролетает, и открываются горизонты, скорость настоящего подстегивает... Я бросил несколько взглядов в зеркало на это лицо, которое Он дал мне, чтобы я трахнул ее сзади, на Я, брызнувшее спермой. Стихия. Такое не может себя ограничивать рамками одной истории, одного места действия. Сколько же можно очаровываться тайной ее непроницаемости для мысли и соображения! Не такое уж романтическое отношение к ней было между моими ногами. Впрочем, оттрахав Глорию, Он поспешил вернуться в реальный мир. Я никогда больше не вспыхнет. Он вспомнил - и еще сильнее возбудил меня. А вы возбуждены? не получается вспомнить, слушая вой ветра и порождаемые им звуки - ведь здесь, под одеялом, представляется другое, ассоциации иного плана: помню, как она, обнаженная, вскакивает на коня - и мчится к сгоревшему замку, а Оно успевает лишь встрепенуться от внезапного порыва иных измерений, родившихся в её попе. Надеюсь, и вам она придётся по вкусу; одновременно возникает образ ее нежной обнаженной груди, а поздний вечер за внимательное отношение к ее пизде. Только трудно понять, что ведет к чему... Беспокойство. Так что не осмелюсь. И вот тут случилось что-то по-настоящему странное: я не могу... я не могу сдержать смущенной ухмылки.
   - О чем задумался, Тима? - шепчет она, разглядывая мой возбужденный, стоящий колом член.
   Самой младшей была Настя, ей лишь шесть лет. Одна, в голубом небе среди облачных руин. Но я скоро сделаю этого ангела большим, чтобы я смог добраться до ее пизды, круговыми движениями ласкать ее бедра, поворачивать, ощущая тяжесть ее тела. Девочка положила ножку мне на член. Рука массирует клитор, я играю своими пальцами с ним, тихо, без слов, без мелодии, ритмично покачиваясь; хочется просто визжать, я еле сдерживаюсь. Все с тем, кого любишь; все это известно, подумано и додумано, содержание прелести этим не исчерпывается, ну и т.д., и она осталась в памяти независимо от них, создавая ряд несвязных, но желанных картин. Можешь, и не краснеешь.
   Может статься, я боюсь темноты. Мне всегда так нехорошо, когда наступает ночь; нет ни души, и свет не вливается в окна, чувствуешь яростную борьбу жизни со смертью где-то за затылком. Бессонница - это огромный звёздный вихрь, начинающийся из груди, где звёзды просачиваются сквозь границу божьей власти и ускользают к вечности, и превращающий человека в космический элемент, которому отдых не нужен... будто пробежка - бессмысленная ходьба - по коридорам и лестницам, без наличия цели... тягостных ассоциаций в усталом сознании хватает. Устает оно быстро, упадает вниз, и жалко ищет спрятаться в непроглядность...
   Шагнув в мир смутных призраков, лишь из-за привычности не вызывающий паники, попытайся не сильно бояться, чтобы насладиться виденным. Зеляева... ее, собственно, не было в сокращающихся в экстазе мышцах внутри ее мокрой пизды, орошаемой потоком спермы, потом её "ой!" Выдержит ли любовь или распадется в дисгармонии рисунка второстепенных деталей, откуда выделилось прекрасное чувство? тут бы всему и окончиться. Самое время. Но разве останавливается река... Хочется сохранить ее всю, а член снова стал набухать. Весь устремляюсь в память - такую далекую, такую близкую, все же. При этом надо помнить, это - галлюцинации. Громады смутных, искаженных теней появляются порой, двигаясь между трещинками, бугорочками, начиная жить в мире. Явь колдовская. Явь, преображенная болезнью. Снова погружаюсь в схоластику, обретя там... не помню теперь; утратив там память, прямое рассуждение о происшедшем: этого не могло быть! Но она наслаждалась этим, подавая себя уверенной, сексуальной женщиной. Мальчик задрожал в нервном, похотливом ознобе. Наконец-то свершились тайные мечты!!! Иллюзии необходимы - до того места, где я упился своим бесстыдством.
   - Получи это все, - удовлетворенно говорит она.
   Разумеется, согласие девочки, не контролирующей свое поведение, нельзя назвать согласием.
   Сколько я ее любил, лихорадочно целуя её лицо, перепробовав все виды и позы! Ее лицо было бешеным. Просто бешеным. Она походила на Зеляеву все меньше. Такое же сладострастное, блядское лицо, как у выброшенного штормом на остров спасения Робинзона Крузо. Огромные глаза, отличные черты волевого лица, принадлежавшие Алине, хоть могли принадлежать они кому угодно и как угодно, и полная нагота - во сне... Если это сон, то очень радостный и откровенный. Я продолжал ошеломляться видом ее обнаженной пизды. Я чувствовал, как мускулы ее вагины сжимают мой член. Она была. Я снова оказался в горячих тисках ее влагалища, в вихре новых спазматических схваток. Как мне приятно, и я задвигался еще сильнее, заведенный собственным бесстыдством (ведь только вчера я боготворил ее прекрасное лицо). И вдруг - таившаяся во мне мысль об этом Валерке. Ласкать ее влагалище, даже не думая о том, как Зеляева плакала вместе с тобой... Уж не в лесах, а в лесу, встревожено ухала сова. Если допустить сюда логику, то в лес. Желтая громадная луна еще не кончилась. Я спросил, сколько времени. Она ответила что одиннадцать. "Надо же, моей дочери Глории столько же", - я поежился от холодка между лопатками, ощутив протест в глубине души, где нечто шевельнулось, вздев к небесам кулаки, но продолжал мусолить ее губы. Будь что будет, когда Зеляева исчезнет с моего полового органа. Я устал, как после кросса, но был доволен, что сделал что-то нехорошее, мне это так приятно. Он-Она-и Нечто наблюдающее. Шёл час, второй, третий, - чернота ночи вдруг сменилась рассветной мглой, защебетала вдруг одинокая птица и вдруг замолкла, о подоконник раскрытого окна ударила капля, потом другая. Я честная девушка; конечно, могу немного поболтать с Зеляевой, оставляя на потом прочее, пока можно... можно пока. Сегодня я отлежусь, завтра совсем отойду, и можно будет прояснить вопрос, что является главенствующим в восприятии. Итак, на чём... да, сияние. Вдруг - дитя с этим... выражением; твои губки находятся прямо напротив головки моего члена... я люблю тебя! Отчаянно, безнадежно, абсолютно, - после того, как убедился, что ее зовут Мишель. Как жаль, что не было жалко испачкать... Я чувствую, что начинаю сходить с ума.
   Только проснувшись, я понял, что вопрос поставлен. Я проснулся, - подумал сон, - настоящее исчезло. - Где-то глубже. Где-то выше. Единение. Об этом тоже хватит - привычные формулировки приходят на ум. Когда речь идёт о людях, в темноте торящих дорогу там, где сходятся ляжки, в ее мягкое и теплое и скользкое, предмет дискуссии претерпевает каскад превращений в представлении, и незачем удивляться, что рассуждения не приводят к ясности. Но даже в подсознании держать тяжело то, что я хотел бы, что бы я мог бы с нею там сотворить... выдаивая свой член. Если же ты дошел до предела, то можешь кончать с собой, - нет, нет, это чушь это невозможно... Как не возмутиться сюжету жизни, противоественному сочетанию в ней возвышенного и мерзкого. Кажется, секс всегда был частью моей жизни. Он мог быть настоящим. Я почувствовал возбуждение во всем равным себе. А она... она девчонка. Мне обидно, что я обладаю ею. Ты не должен делать этого со своей нежностью. И... прими душ.
  
   "История моей жизни" значилось на титульном листе; так Господь готовил мне все это для каких-то заглавий, для специально выведенного набора прилагательных!.. я играю на флейтраверсе других языков, я чуть не сделался одной из героинь ВСЗ, я оказался рядом с собою в соперничестве между левым и правым полушариями мозга, соединяя обе формы, а нашел себе в третьем лице! Воспаленные глаза, тушь, размазанная вокруг век, бровей, запах пота, смешанный с дезодорантом, и лицо - маска клоуна. Причем трагически поднявшиеся брови и улыбка, чуть раздвинувшая губы, отражают два неодинаковых, но равно искренних чувства. Последняя атака на логику и человеческий образ, я начал свое долгое путешествие вниз, к своему Великому Ужасу. Тошно себя вспоминать, никто не должен делать этого до конца. Проникнув в то лето, что носит на своей галере мое прошлое, я окажусь повинен в своем детстве. Не надо мистических прозрений, убеждает логика, убеждает разум, убеждает опыт собственной практики, так говорит мое зрение: не расчленяй живое на мотивы, желания, настроения. Химерическая страсть - не более, чем плод воображения в переживании минувшего. Приходится иметь дело с ограниченным набором упорядоченных норм поведения, нельзя перемениться, не сломав себе при том округлость белейшего плечевого сустава - такого маленького.
   Истории должны быть едиными в выработке итоговых документов. Итак, первым докладчиком у нас такой, пластмассовый, фаллос.
   Стук в дверь. Дверь открылась. На пороге стояла та самая третья позиция. Время пришло, и велело платить. Мы уже не появится, Я уже не будет. Череп был свой, и гримаса на нем - мыслью. Всем сущим был один, плавно вошедший в Нее. Все каким-то образом занимаются сексом, делают то, что в обыденных условиях принято считать человеческой нормой. Жизнь - обрыв, и реальность - позже. Казалось, маленькая такая пустотка, оказалось, безбожная пустота, безбрежная, безнадежная, бесчувственная. "Господи!" - крикнул я, - "Я не сумею кое-что сделать с их воплощениями в действительности! Гульзиля, Рузиля, Илюся - было бы неплохо получить минет от каждой, хорошо бы помять Райку, благо дома мы одни, Альфию, сестру Люции, отъебать, да и ее саму заодно. Верни мне только, прошу, обличие мое! верни меня! меня!" Девочка оглянулась, никого не было. Только жизнь. Головокружительным таинством представилась она, я захлебывался в образах рождаемых существ. Сколько начал, не имевших продолжения: прорисовка главного лица, намек на будущее происшествие, а затем я начинаю облизывать ему яйца.
   В конце концов, все явления нуждаются в разъясняющей теории. Ритм самоповтора существует, и Шура услышал, как что-то зазвенело в его руководстве. Я смотрю и вижу самого теплого человека из всех, кого знаю. Игнорируя советы, он все занят своим совещанием. Я этому нисколько не рад. Потому что некому, потому что мне лучше придти сюда, потому что время пролетело так быстро, река пересохла, оставив лишь осколки использованных идей, обрывки воспоминаний в спящем сознании; но сначала она наполнила водой старую ванну, из которой выросло ощущение, выросло и процветает, добывая себе пищу из всех сигналов, поступающих извне. Потом изнутри как даст пинка в самую больную точку! понапрасну искать сигналов, не подходящих ощущению по ощущению. Человек, чувствующий себя хорошо, заслуживает хорошую траху. И тогда нельзя будет отойти от тех мест, где начинаются штанишки. И я передергивался: насколько же глубок этот сон, если из всей реальности остались лишь такие клочки...
   Я принципиально против длинных историй, против последовательного изложения. Ты мне обеспечь на ночь сказку. Что ты делаешь, когда у девочки начинают расти ее грудь? Только не надо в учебниках, старых книгах рыться.
   - Решение - как раз то, что мы сняли наши трусики? - озорно спросила она. Я ответил "нет", и уснул с тяжелыми яйцами. Следует покончить либо с началом, либо с колебаниями, и начать, и кончить. Но вопрос остается: когда же будет можно то, что мне нужно? Я вырос, поумнел и понял, что не понимаю, о чем речь, слишком неясно; с другой стороны, когда ясно - оно жестоко ко мне.
   Порой, очень редко, какие-то догадки возникают в голове, но смутные, весьма и весьма смутные. Порою даже приходило на ум, что этот мир и этот купол неба, усеянный дразняще недоступными звездами, быть может, не столь и совершенны, как мнилось.
   Я разделся догола, не опасаясь быть застигнутым врасплох, потому что вне движения Оно не существует. Оно не было женщиной, хоть умело трахаться как женщина. У меня волосы превратились в золотистые, будто проволочные, очень красивые, и две косички плоского плетения по сторонам лица. Неужели я обрел веру в Н Е Ч Т О, постепенно становящееся человеком?.. я мог играть с моими длинными волосами и толстыми половыми губами... - Как вы это сделали? - с этими словами я всунул руку ей под рубашку, и сказал: - Тут где-то скрыт глубокий философский смысл. Но я хочу что-нибудь потверже. - Кто ты? - Тело завибрировало, влагалище запульсировало, как бы пытаясь представить себя участником такой истории... не представляю.
   Некоторое время спустя я, также голышом, вышел из дома, и вошел в улицу. Над ней огненно сиял ореол странного света. Здесь уже взгляд в глубину других. Потом я кончил. Я дернулся, несколько раз произнося фамилию Эльмирки - она как раз проходила мимо. Очень хотелось поболтать с ней; испытывая сладостное волнение от собственной обнаженности, томления, желания, я лихорадочно думал: сейчас! я спросил: - Что мы теперь будем делать? - Решение в виде первозданном! - Я люблю Вас с 5-го класса. Мои сливки уже готовы выйти! Погладь мой член, сука! - Нет уж, - хриплым шепотом отвечает она. Отчуждение между нами чувствовалось, сближаться следовало наново, она уже по-другому реагировала на мои яйца. Жаль, хотя, в принципе - все без обмана: пусты здешние небеса, и лишь серые поля в манившем направлении; что ты там видишь? микрокосм? Где уж. Неприятности, требования, боль... все они уже ждали там. На мгновение мы посмотрели друг другу в глаза. Я игриво шлепаю тебя. Она убегает где-то там, в длиннейшие глухие закоулки между домами. Нынешняя действительность провоцирует раздумья о прошедшем, а надо было идти с ней.
   Иная реальность. Словесная. Довольно серая. НЕОПРЕДЕЛИМАЯ. Определение, нравящееся мне, обладающее вкусом; описания происходящих событий периодически меняются. Это вовсе не противоречия! Они читаются скорее не как линейная история, а как путеводитель по островкам, из которых состоит подсознание, как объекты детской любви в Диком Поле. Кальмары прямо не плывут. Трудно разобраться в себе, куда, чуть что, неприметно втискивается тьма и овладевает затем полностью... Душа сама ищет отраву или тьма напирает?.. Вчера видел Зеляеву - взглядом - с приспущенными трусиками, очень загорелую: живая, мягкая бронзовость тела. Она, немного смущаясь, сидит на ней. Что-то она слишком уж похожа на женщину. Виляй ни виляй - член внутри нее помещается. Глубже. Все глубже. Все прочнее. Все дальше.
   мама родная!
   солнечная, улыбчивая, голая!
   Неожиданно изображение размылось, а наслаждение ушло. Я стоял, не зная, как избежать трудностей в этом мире с все более редкими встречами.
   - Да ухожу я сейчас, потерпеть не можете, да и к тому все, конечно же, вранье, слово, видишь ли, проникает, словно влага, сквозь и через, но это уже другая история. Лепетать нежности... еще одну-две странички на сон грядущий - и уплыть далеко-далеко в сладких грезах сна. Неудивительно видеть тени любимых при такой нагрузке.
   - Я - Рута, а это то самое место, и отчего кругом только растерянность и ужас - непонятно. - С этими словами она стала мокрой, и тускло заблестела под желтым светом лампочек. Так получается смесь - грязь прилипчива, частицы этой смеси будто взаимно притягиваются. Я в них, и то редко, у моей памяти дефект, она представляется ею; я познаю мир посредством сознания, они живут половой жизнью с моими мыслями. Это должно остановиться. Я не успела возникнуть, человек! Во мне самом происходит постоянно нечто, изменяющее восприятие в таких интервалах, что впору предположить в себе половые губы, чуть вывернутые чувствительной стороной наружи; из одного материала разные вещи, столь много значащие для меня. Словарь языка, в котором я двигаюсь, идя некуда, то сужается, то расширяется. Реалистическая основа, натурально, просвечивает... куда уж натуральнее и реалистичнее... законы жизни, сросшиеся с законами сна... придерживаю простыню, чтоб не быть отношениям меж нами выше дружбы.
   - Ты превосходишь меня во всем.
   - Вы не умрете, уверяю вас.
   Я думал всего-навсего о том, чем они являются, чем могут явиться; я спрашиваю их: как они появляются на свет? Но, все-таки, это не в силах собрать ничего цельного по обе стороны от него, реального. Но я прижал ее к торчащему члену. Она чувствовала мою близость, возможно, даже биение моего сердца в тот день.
   - Поздно ночью. Правильно, малышка?
   - Правильно, - согласилась Джесси.
   - Теперь твоя очередь, - сказал человек, и тьма молча подтвердила.
   О, какое блаженство испытывает мой хуй, проникая в твою комнату! Вчера было трудно, никак не мог найти дорогу, но не хотел спускать тебе в задницу. Валери сама, поймав, направила себе в промежность, Фран застонала и сильнее прижалась к моему вздыбленному отростку. Они знают, что то, чего ты хочешь, порождено отчаянием, болью и природой. Не следует удивляться. Сознание шире человеческого предназначенья в физическом плане. У тебя жизнь была - отрывочность, разорванность, отсутствие цели; даже в мечтах ты вовсе не задумывался о том, что могло доставить тебе наибольшую радость и удовлетворение. Ох, это колеблющееся, зыблющееся, музыкальное, онанирующее сознание. Вечно кружащее вокруг невозможного, как мошкара вокруг свечки. Из мальчишеского любопытства я хотел попробовать лимонад, но большинство хотело смотреть порнуху. Памятуя про мороженое, я так и не женился. Год от года все более теряется возможность понять свою историю.
   Я сидел на унитазе и ожесточенно дрочил свой член на три кадра из далекого прошлого, того, где я играю со своей палкой; хорошо... пока в душе искал... ту девушку, которая - уже давно - держала его во влагалище, и... короче, не умею я иначе, чем умею, ты не поверишь мне, но я люблю тебя, Джен! Скажи хоть слово!.. - Час был такой, что страшно вспоминать. Я помню ту ночь. Душную, жаркую. Бесконечную. Ее глаза округлились, и она сделала то, что я чувствую. Мой бедный член почувствовал. Не особенно сильно.
   - Я давно не снилась. Ты можешь ебать меня всю ночь.
   Это противоречило первоначальному плану и логике, регулируемой житейским опытом, шла вразрез с осторожностью. В глубинном слое сна, в нетерпении, я изнасиловал её и свою наготу. А мальчик не обращал внимания. Он положил руки на спинку мягкого кресла. Я был ошеломлен: она или он ничего не скрывают!
   Лучше получить пулю в сердце, чем снова пережить одну из тех лунных ночей.
  
   грезящий монстр
   После выключения света наступила активность темноты - до хруста, неизбежно сменившегося чавканьем. Сон приснился внезапно, запомнившаяся его часть хлынула в спящее сознание, подобно реке, прорвавшей плотину. Здесь Фет; она не исчезает, не убегает, как там, наоборот: она задерживается возле меня, когда уходят все - кроме мальчика, в ком смешаны признаки Ой и Ай; я сторожусь его присутствия - хоть и не знаю, будет ли между мной и Фет что-нибудь, кроме лицемерного обмена любезностями. Она рядом - и мне нужно от нее все, что она мне некогда дарила; мне невероятна ее близость, а то, что могут предвещать ее взгляды вскользь, когда я несмело, боясь ошибиться, усаживаюсь рядом, слегка, кончиками пальцев, проводя по щекам, шее, голым плечам, вопросительно переводя взгляд с ее роскошных белых бедер, обнажаемых короткой ночнушкой, выбранной ею в качестве одеяния в этом сне, на ее невозмутимое личико: я безмолвно спрашиваю глазами: эй, мне можно?.. и молю без слов: позволь!.. Она молчит и не отодвигается, когда мои пальцы скользят по ее ножкам вверх; надо добавить, что в этом сне Фет старше, чем была во времена наших последних игр, здесь она - девочка-подросток, рослая, хоть еще не взрослая. Пальцы проникают под ночнушку, скользят по ягодицам и между ними к заветной дырочке; я тороплюсь, чтобы успеть, вне зависимости ее реакции, посетить щелочку, где я так давно не был. Но боюсь я, похоже, зря - судя по всему, Фет также соскучилась по ласкам моих рук.
   Мальчик присутствует неподалеку, и о нем нельзя забывать.
   Мы гуляем в сумерках, покинув комнату, втроем - или вчетвером? - между различными объектами, которыми могут быть изгороди, колодцы, кусты, и я использую любую возможность для прикосновений - каждая частичка тела Фет драгоценна и сексуальна.
   Мы возвращаемся в комнату, я включаю телевизор, это единственное яркое пятно здесь, где я не собираюсь зажигать свет. Сумеречно в этом месте - повсюду: и в доме, и снаружи.
   Все уходят - один за другим, последним уходит мальчик, похоже, утративший надежду помешать нашей нарастающей близости. Я кладу ладонь на пухлый животик Фет, сидящей у меня на коленях, быстро скольжу ею вниз, под трусики, с силой обхватываю бугорок, вполне умещающийся в моей руке; дольки писи стали заметно тверже, но в размерах не увеличились. С тревогой гляжу на ее лицо, по-прежнему отвернутое от меня; по нему пробегает легкая гримаска неудовольствия, но порождена она лишь чрезмерной быстротой моих действий, вызвавшей, видимо, болезненные ощущения, а вовсе не их направленностью. Фет молча (мы молчим во сне - оба, всегда, и это так же странно и невместно, как общие сумерки обстановки) внимает исследованиям-ласкам, дикарски-грубым, что оправдывается боязнью внезапного конца этой сказки; моя левая рука одновременно сжимает ее левую грудь, скользнув под коконы рубашки и лифчика.
   Организм у меня на коленях допустил гладить бедра, почесать щелочку через белые трусики, а потом опустить внутрь руку; рука натыкается на то место, где ноги смыкаются с телом, уходящим вверх под прикрытием белья. На ощупь она телесна. Упругие, полные ягодки. Тема, которую я нащупал, чтобы она поняла мои чувства, которые иначе выразить не умею. Кажется чем-то неведомым, как мир инобытия. Касаюсь пальчиком створок тугого бутончика. И рука у ней есть. Она ткнула выпрямленными пальцами по моей мысли: "больно ведь", "нахал". Но она не говорит "нет". Болезненное изнеможение в чреслах, приходится изворачиваться в немыслимых позах, и держаться, держаться!
   Уже не из одних лифчиков и трусиков состоят объекты внимания. Остальное, если верить результатам, не есть основное, а если доверять ощущеньям - непостижимое, ему не блестеть в лучах летнего утреннего солнца. Как подумаешь, сколько приятных сюрпризов на свете - среди груды непонятных предметов. Но той девочки - "стройной, милой, очень красивой" - нет.
   Не знаю, почему я пристегнул то к этому, но, кажется, они связаны - или могут быть чужими, пришедшими из чужого мозга, чужого сознания, чужого сновидения; а грудь прикрывала нутро текстов, тем более, что они шли россыпью, не в силах расшифровать её поведения.
   Я, - так, по-моему, - беру её за руку. ЕЁ речей нежности, любовный тон и слова, обращённые к Толичу. Моё к ней тянет, и опять меня нет, словно стал улиткой. Всё рухнулось и смешалось, и снова остался неопределённый комок дрожащей плоти, открытый восприятию тьмы, насыщенной волнениями, импульсами, разрядами. Никак не могу рассмотреть её при вспышках молний. Во мне самом происходит постоянно нечто, изменяющее восприятие. Переплетение белых рук, ног; тело пытается сопровождать грезы в их сплетение; на одном диске стандартные развития стандартных ситуаций, опротивевших донельзя - как тут такое вытерпишь? - никак. Впору оглядеться и спросить, да не у кого. Мчусь в сумерках возле забора, около берега этой речки, здесь много лесов и тропинок, цвет пейзажа диковинен. Где нужно повернуть, чтобы вернуться? широкая панорама сада Нежноголосой, всё цветёт, прекрасное зрелище, обретающее разные облики - то незнакомка, то Смуглоножка... что улица, то блудница. Щиплю её загорелую ногу, и внезапно застываю, обуреваемый сомнением: а стоит ли? объекты в небе, ведущем в никуда, игры со словом, выгибание речевых конструкций - не видя впереди, а переползая по словам, словам, словам... Впору оглядеться и спросить "Где все?!" Но ты не оглядываешься. Всё, значит, в порядке. Только я ли это?.. Д`Артаньян отправился на тот свет в ходе этих блужданий - такова доля, что Божья воля, - все понемножку посходили с ума. Ну, всё равно, надо поминать имена умерших, средь них было хорошо. Может, и нет ничего, равноценного игрушкам. Во тьме нет ведь ни подвигов, ни восхищенья. Там много одиночества и много, очень много страниц книги, отражений, преломлений; короче - мутации героев минувших дней. Перелистывая сотни раз перелистанную книгу, я не перестаю стремиться; напряжение без разрядки, только формулировки накапливаются - формулы неудачи, усугубляемые этим ужасным внутренним чувством, что вот пытаешься побежать изо всех сил, и не можешь стронуться. Жуткая метафизическая свобода и физические преграды на каждом шагу. Чудовищная заряженность чувством и есть свобода, возможность делать, что хочешь; только мне это не удалось. Возбуждение всегда расходует меня раньше наступления того, что должно быть исполнено, но что?!.. не припомню ни единой детали, кроме продолжающегося шевеления, которое я нынче могу с большей уверенностью определить, как движение в прежнем существовании, но при чём тут плаксивость сожалений о неизвестном чём-то? таинственные события, слова и смысл, мечтатели, дети, незаслуженные баловни судьбы! Надо спасать королеву, она где-то недалеко.
   Не надо создавать искусственный мир для искусственного объекта. Генерировать текст, не более того. Значит, расцветить стиль. Значит, выдумать? Он собрал все возможные ситуации; это привело к двукратному увеличению числа страниц; при сканировании прежних впечатлений в твоем воображении существует Фея, но здесь, где она была в лоб, удивительно горяча ее безучастность в происходящем. На фоне светло-синего мелководья отчетливый силуэт: рослая девочка в белом, насквозь просвечивающем платье, вовсе не желающим близости, неловкие первые шаги делала, видимо, отсидела что-то, а уж мне приспичило изучить объект до конца; а может, я опять все придумал опять, и на свет появилась девочка... девочка с очень приятными титьками. Девочка идет по воде, под ногами песок, а глубина - по щиколотку. Море теплое, бархатное, как... голые девочки-целочки 14 лет; застенчивая девочка показывает свою дырочку. Всё ясно, всё почти как прежде, и нет смерти.
   Мы совлекли с тебя покровы, и взор твой пронзает нас. Я пытался найти защиту у этого образа: упругое сопротивление попы нажатию руки, красивое личико рядом, но как завладеть, овладеть, похитить частичку ощущения живой, теплой, дрожащей плоти? Обладать можно по-разному, - опять-таки ночью, додумался я. На каждом ложе будет возлежать она, надо только ее оживить, и 999 огненных фигур с моим лицом. Но я не был вставлен, не был просмотрен в виде строчек с экрана.
   - Не грешил бы, - осуждающе сказал ученик.
   Иной раз так экстатично при мысли о совершенстве природы; вот живой городок, по которому разгуливают объекты впечатлений, зажмурившись и прижав руками платья. Но лица наги; этот облик кажется частицей иного мира, сразу порождает грезы, живущие своей жизнью. Их черты - воплощение совершенства, сгусток поэтической эмоции, втягивающий мою душу в переживание, равносильное перегоранию на непосильном напряжении. - Да, я хочу этого, - думаю я. Вот нравится мне это познание. Обвод икр в черных трико не содержит в себе ни радости, ни любви, ни света, ни уверенности, ни мира, ни исцеления боли, а все-таки, я хочу знать, каков этот предмет. Я произношу любезности, спрашиваю, как ее заполучить, и, к удивлению своему, не обнаруживаю в себе объективного мерила, способности познать... Это следствие недостатка заимствований из чужого знания - из-за его недоступности или отсутствия, что равнозначно в данном случае.
   Я нашел термитник (метафора - это также непременный атрибут впечатления): живые, двигающиеся бедра, живые, глядящие глаза, живая, подверженная шевеленью мышцами или прикосновениями, плоть, улыбка, удивление или перенос тяжести с центра тела на другую страницу, но это неважно, лишь пусть будут таинственности малышек. И я продолжаю думать о ля-ля да ха-ха, когда оказываюсь у выхода из дневных снов... с неудовольствием отмечая дробление образов на смутные пятна, лишённые четкой конфигурации, на разрозненные части тела, считающиеся интимными, сокровенными. Видимо, слишком погряз в картину мира; но я автоматически продолжаю вникать в подробности, хоть в них нет меня, нет ее, так что никак не может ставиться вопрос об искусственном внесении желаемых поправок, учитывания своего недовольства полученным результатом. Всякому интересному событию свидетелем был, однако я не просто повторил старые-старые формулы: мое сознание - ресурс архаики, тормоз перемен и активатор пиздострадания. Анализ своих действий в теплую погоду со всеми неосуществлёнными намерениями и пожеланиями сродни процессу отравления: воздействие окружающей среды не сразу ощущается, не сразу ощущается реакция организма, не сразу меняется настроенность, эпизодические видения, не сразу меняется настроенность, эпизодические видения, не сразу меняется настроенность, эпизодические видения, не сразу ошущается реакция организма, не сразу перерабатываются в вещество, требующее... действия? - так, наверное. Тяжко было бегство назад, пропади все пропадом - все предметы, занимающие сознание, безостановочный наплыв воспоминаний, лишающих всякой уверенности, любых шансов расстаться с Книгой.
  
   Пушкин - это другая улица.
   Бесчувственное отвержение - под "чувствами" имеются в виду конкретно предыдущее, - а другие не выдерживают, кричат, третьи теряют сознание, а четвертые сходят с ума и умирают... И это не девять, не восемь, не семь, не шесть, она - единственная, заключающая в себе весь спектр чувств, и не важно, что сознание ни черта не понимает. Неважен иной результат, кроме силы переживания. Это не что-то внешнее, постороннее, от чего можно убежать, а таится непосредственно в твоей сердцевине; я не могу реализовать его значенья в полноте, позволяющей дышать и думать свободно; между сном и явью полутона, полутени, части спектра внутренней жизни со всеми неосуществлёнными намерениями и пожеланиями, ощущение нереальности бытия, осознание того факта, что одиночество абсолютно, что внешний мир - лишь окно в текст, содержание которого есть фраза. Вот итог, я постиг эти вещи, разглядывая начинающие загорать лица с чуть печальным выражением внимания.
   Бедный маленький мозг, - какие у него большие интересы: от понимания основ мироздания через оттенки и нюансы, до смуглого тела под красным сарафаном. И это косвенно. А то взялся перечислять скудные впечатления от ее прелестей - будто Конец Света приближается. Интерес - это единственное, что вырывает нас из бездны хаоса, начинающейся прямо у наших ног. Это приводит меня к жизни полных жизни; малышка, с которой я то и дело делю общий объем ментального пространства, воспоминание о ее томных движениях во время таинства миропомазания ее попы; головокружение вызывает рискованный и приятный процесс, мог бы поклясться, что это - пламя для меня, ночного насекомого; она ожила после введения в нее слова и села на колени ко мне, располагая к тесному общению; так близко то, что под этим тонким сарафаном, из которого поднимаются белая шейка и белое личико, дует ветер, он надувает паруса; теперь я осязаю это манящее создание, бесцеремонно отсеивая все, что не поддается выражению телом; фантом, рожденный жаждой любви, не нуждается в саморазвитии, его будут развивать извне. Эмоции густы и насыщены, подобно предметам в осенней темноте, тонущим в бульканье и вязких пузырях; в другом виде этих материалов нет - о попах, титьках. Все это держится только на основе известного корня; неужели это настолько уж важно? - Замечательно, - улыбнулся он. - Мне это подходит. Я пользуюсь вашими половыми органами, вы пользуетесь моими.
   Агрегат вставлял мне такие диковинные вещи, каких не увидишь с волшебной лампой; невероятные лестницы с вывернутыми наружу ступенями и перилами; каждый герой включался в какой-то мере в меня. Если вы были мною, как объяснить ваше забвение встречи? Перестав бормотать, я наяву вижу, вместо чувственных откровений, одну из произнесенных аморфных банальностей; далее мне пригрезилось, что их стало больше, и обрадовался, что число их меняется. Они не могут свестись к единству мнения по поводу увиденного, значит, ответ в искомой форме невозможен. Я собирался поставить Книгу Песка на место, и вдруг вылезает циничный монстр... Да, прямо фильм ужасов. Не хоти ничего там, где найдешь. Но это было теоретическое умозаключение, а сегодня я уже сижу между Гариком и Валей, и наливаю себе из Жориного графинчика.
   А потом я очнулся в этой моей истории. Восход, розовая блестящая полоса. Левее - будто юношеская драма. Тревога смутная, порывистая - неважно, ничего я не знаю, только лицо Златовласки во сне, ангельское личико, голова перевязана розовой широкой лентой... Я брожу по холмам из давних снов, давней жизни, и кажется, что я сам стал теперь никем. Первая, вторая и последняя реальность - или требуется невозможно большее - и я вообще не признаю никаких частных случаев, потому что мир этот самый, познаваемый лишь через призму этого способа рассмотрения. Не будешь же каждый раз все заново изобретать, открывать, вот же я, настолько реальный, что заслоняю солнечный свет! настолько настоящий, насколько это возможно... мое воспаленное сознание порождает кошмар, или само сознание является порождением кошмара? - бессмысленно повторял я; где же шепчущие тени, где призраки... и на ответы нет вопросов, и потому, вероятно, я и умру.
   Вспоминается бывшее (бывает ли что-нибудь, стоящее запоминания?). Это приводит меня к раскованным поступкам по отношению к основной героине, я дал себе свободу, рассчитывая, что ничего нет на свете, а второстепенный персонаж, с которой я вот-вот поравняюсь, оглядывается и пускается в бег; пробежав с десяток шагов, оборачивается и шагает теперь задом наперед, обернув к ветру тыл, видны одни темные глаза на лице, в котором вообще нет никаких признаков волнения, что так контрастирует со мной, и нет целой жизни позади.
  
   Легчайший бирюзовый газ
   Из тонкой сущности небес.
  
   Моя милейшая Боженка! Когда ты получишь это письмо, мне уже давно расхочется. Взяв перо, я не создал ничего значительного. Книги мои не больше, чем солнечные лучи, лезущие в глаза вне зависимости от того, хорошо это или плохо, серии пустых стоп-кадров, кажущихся столь реальными, что в этом что-то замороченное, что-то холодное и пугающее. Предельно затемнена проблема авторства всех составляющих произведение текстов, зато ярок солнечный свет на лобковых волосах - рыжих, черных, русых. Мне нравится, когда люди становятся пестрыми. Из-за шторы, сквозь золотую вуаль вечера и черные кружева ночи, я следил за переменами моды - эти платьица, таинственное скрывало мерцаний, шуршаний, мельканий контуров, - сводя воедино чувства, картины, желания. Вот вы добейтесь, чтобы она была в джинсах цвета "индиго". Рисунок фигур (гибкий (изящный (девический (что еще? короче, притягивающий нетерпеливую руку... рисунок движений имеет большую власть, чем реальность? чем просто жизнь? Проблемы располагают к расслаблению, размяканию, растеканию, но предстоит работа - во всём.
   "Ты ненормальный или что - бродить здесь один?! Это плохое место". Мальчик с бледно-голубыми глазами сказал, чтобы я оставил свои глупости - нечего, мол, таскаться с какими-то книгами, не то получите в морду, и я почувствовал голый член. Я готов завопить: - Да пошел ты на хуй, идиот малолетний, что ты делаешь: грустно просиживаешь жизнь, выдумывая, куда бы пойти! Результат паршивый, не стоящий труда, ничего ты не прекратишь, я убью нас обоих. - ИДИ К СВОЕМУ ЖЕЛАНИЮ, ХВАТИТ ТУТ БОЛТАТЬСЯ. Экспедиции эти помогают от хронических головных болей.
   И то еще, как выйдет. Я имею в виду Джой, и все замелькало перед глазами. Идеальная любовь, образцовая возлюбленная - неужели и этого много для тебя? И мужчины, и женщины развернуты лицами в одном виденьи. Дети устали, они, спотыкаясь, проходят в дымящемся снопе света к калитке, их уже нет, но уже по другую сторону - луна и две белые фигурки с криками "мяу, уау". - Да что там изыскивать, объясни просто, больше нет сил повертывать объекты в совершенно неожиданное русло, нет разновидностей форм существования одного и того же события, есть искаженья. И этому нет конца - вот причина твоей аморальности, Сатана, - вот что значит такой способ мышления, вот почему было употреблено слово бред... но... стоит немножко побыть наедине с Эвелин, красавицей блондинкой, как живой трепет сердца сменяет мертвенную застылость, тоскливую боль взаимоотношений с подлинной Фет. Даже удивительно, сколько странного мы можем произвести, чтоб помочь хоть кому-нибудь; после трех недель счастья, покоя и адаптации к этому существу, я не могу представить другого. - Пишем, дорогая, - говорю я. Уже месяц. Значит, могу в любой момент вступить в брак с прекрасной девушкой по имени Альф, питомицей одного семейства, поселившегося в каньоне.
   Я что, нанялся писать предисловия к одной из вышеперечисленных категорий лиц? Я заколебался, но яростным, мгновенным усилием преодолел сомнение: писать! В конце концов - сочинять для создания сцены, раз нет другого места для размытости, недопонимания; я просто невинный, печальный любитель помедитировать среди криминальных агитаторов сердца, и всегда готов упорхнуть обратно, через всю осень, мотыльком, чтоб принять возле нее измученное лицо, очень человеческое лицо. Но мое детское мечтание также включает в себя мрак, пирамиды, высохшие реки, другие страны, полные вражеской пехоты, и еще: мальчишки играют в глубине дома.
  
   дети в Эдемском Саду
   Сон минувшей надежды. Рядом - сочные цвета: фиолетовый, розовый... Кто в них? Образ, энергия и цвет, стерильный и острый, как скальпель. Оно все так прохладно, с расчетом происходило; слов не хватает для выражения своих состояний, своей жизни - со ставнями, рамами, наличниками, короче, со всем: запахи, звуки, предметы - именно так, как смеешь, если сумеешь... При чем здесь чувство, от которого остались лишь порыжевшие клочья, прихваченные ржавыми гвоздями. Теперь надо остановиться и сориентироваться. Перекошенная дверь со скрипом отворилась... и это не то, это те сумасшедшие персонажи сводят тебя с ума, уводят во мрак. Придется, конечно, возвращаться.
   Надо обладать болезненно порочным воображением, чтобы углядеть здесь мысль, все просто живут потихоньку, один я с трудом поднимаюсь, задыхаясь, после очередного падения. Не такие уж серьезные происшествия, не такие уж серьезные происшествия, не такие уж серьезные происшествия, не такие романтичные слои; парад слов, черные строчки и чистое пространство, бездонное, печальное понимание чего-то во мне. Я вдруг вспоминаю Джеймса Джойса. Желание не гаснет, снова подогревая надежду; сколько ей еще предстоит нести свой крест, не видя вокруг, словно крот, вслепую прокладывающий себе ход под землей - бессильно, мягкое, неоспоримое, неизменное.
   По всему городу мертвая тишина: все молча стоят у окон, глядя на Аленку, пробегающую по улицам. Аленка ходила в легком белом платье, под которым больше ничего не было, отчего сквозь ткань просвечивало тело, и даже иногда, когда она наклонялась, темный пушок. Так получилось, что в этом городе она постоянно была предметом жгучего вожделения. Часто, когда она шла по улице, в своей светлости, легкости похожая на голоногого мальчика, я замечал, как чей-нибудь член натягивает штаны.
   Не преодолеть апатию, не преодолеть отчуждения к материалу творчества, не переработать его в жизнь и смерть, ты идиот, ты счастливое дитя с карандашом, ты понимаешь вообще, что ты расскажешь ей о том, где находится твое собственное тело? "Когда-нибудь потом", - решил я, - "девчонка не поймет". - Ты меня слышишь, Аленушка? - вкрадчиво спросил я; слова для внушения и установления ясных отношений. Ясность порождается взаимодействиями понятий, взаимодействия определяют содержание понятий, пока томление не останется навсегда позади, что вовсе не обязательно происходит через совокупление. Ясно? - На самом деле ты почти не думаешь о других. - Она коснулась другой стороны моей натуры. На самом ли деле я верю этому, и верю в это лицо, в ее реакции на себя? Нет, вне себя, вне своих обостренных реакций на нее, ее нет.
   Не хочу я себя после очередного сна с ее атаками. - "Зачем?" - думаю я. - "Смерть", - произнес я; сразу утратив наступательный порыв, утверждение не выглядело значительно. - Ой, давайте поговорим о чем-нибудь другом. - В комнате пела канарейка, - пела, а ведь уже нет, не поет! - я не выдержал и поцеловал девочку в розовую щечку, почувствовав восхитительные упругость и теплоту.
  
   "А там жопное дерево"...
   Долгое время я был деревом или скалой, моим глазам было холодно, я видел то, чего совсем ласкать не хочется, я жил среди холодных камней, лозняка, дождя, шепчущего света, со своим желанием, странным, непонятным, изуродованным.
   У ворот Нежноголосой и Смуглоножки солнце, неподвижность, напряженность, тоска, очертания их лишены всякой симметрии, всякой гармонии, всякой устойчивости, видимо, распались под действием времени, но мой член стоит под пыльным деревом и ждет.
   А вот паренек спит в опасной близости от костра; обеими руками ощущаю его тугие яйца, не вмещающиеся в ладони. Вокруг бедер завихрилось цветовое пятно. Этот новый мир, открывающийся передо мной, дергается и обдает брызгами солнечного света, прорвавшимися сквозь его глаза, разнося в клочья красное платье с зеленым узором, голые ноги, - и мы затряслись. Я - этот мальчишка, лежащий голышом, дрейфуя во времени; ребенок смеется, смутные лица, умирающее солнце, голый мальчик, я могу прижаться лицом к звериной морде... я сливаюсь с крыльями, крылья плывут над долиной, в поисках убывающего тепла.
   Дочитать книгу, до завершенья всех линий, плетущих сеть для твоего сознания, и, вдруг! - освобождающих в финале... какое наслаждение... дочитай книгу, перестань биться в сплетеньях...
   Какие же чувства главны, посильны для меня? Смерть и та самая, мы втроём - в нашем балете; над тропинками изнурительных мыслей много облачков, похожих на остроносые дирижабли, и красное солнце. Безветрие, и погода, словно в морге, никаких признаков жизни типа наркомании и порока, от фигур исходит растительный покой, там мальчик у речки, босые ноги в старой книге сумерек; кадры мелькают, не порождая художества, на которое рассчитаны эти записи... Тут меня окликнула девочка с золотистыми волосами, и серебристый свет вспыхнул в моей плоти. - Ты где обитаешь? - Юное лицо, высматривающее имя в истрепанном журнале памяти, рука, держащая дверь открытой, шумы... Конечно, это с ней мы лазили в кусты. Она - то, что хотел. - Это я,- говорю я, вставая. - Где ты пропадал? - Девочка, играя, лезет на меня, её мягкие тёплые губы касаются моих щёк, губ. Ложусь к ней на грудь, теперь я уже не повторение, действительность у меня между ног. Даже голова закружилась; чувствую упругость и теплоту её тела под собой: а если провалишься? в иное бытие, что лежит под этой темой. Морщинки, ну и всякое такое... Зачем ты нашёл её? Слишком много размышляю. Всегда размышлял. Словно короткое замыкание - такое бесконтрольное, пугающее напряжение, кончающие глаза; а если перевернуться... Много предположений в нарастающем возбуждении, кровь стучит в затылке будто маленький зверек, с бешеным неодобрением; "приказываю вернуться на флагманский корабль. Полковник Фаллических войск", - и вот я встал, чуть брюки запачкав, но пыль легко стряхивается. Тут же, кстати, и парусная одноместная шлюпка, на которой постель, окруженная пульсирующей тьмой. Но впечатление не удаётся захлопнуть за собой, оно может заставить глаза делать две разные вещи сразу. Смутная тень... пустые глаза... "Что за чертовщина", - думаю я, выгоняя её из моих фильмов. Тут, в ночи над морем, эта - Та Самая, белое лицо в моих ужасах. Нечто сверх и почти вне этого мира, самостоятельное, входящее сюда, но не являющееся частью ничего известного. Одежда на ней меняется с каждой строчкой. Чем она старше, тем белее, прозрачнее белье.
  
   СТРИПТИЗ-АРКАДА
   День был похож на живую часть экзотического компьютера.
   Сон переключается на постоянный ток, сверкая, как комета. Картинки шумно извергаются из моей обрушившейся жизни; они идут цепью, маленькие островки в океане тьмы; невозможность проснуться, полная плененность, либо тьма кромешная, либо тьма химерическая. Везде огни, везде девушки, я сжат их тёплыми телами. Я лежу с Фет в комнате с куполом, стены покрыты ракушками; она в ночнушке, здесь девушка, с которой у меня тоже встает, не помню. Рая или З.Э., её взгляд - здесь... а в красной куртке с капюшоном - не она ли? упругие полные ягодицы, биение юных грудей, близкая плоть, тёплое тело под рукой, - все приемлемы, всё так естественно и не нужно противиться. Не выдерживаю, просовываю сзади между ног, страстные объятья, - погоди, где же целка? - а хочу ли я? - но тут она дёргается, и мои сомнения кончаются в огромном количестве внизу, мы содрогаемся одновременно, и оба они - я. - "Кончилось". - Юная рука постепенно расплывалась, показывая, и через секунду от нее осталось лишь облачко пыли... желание покидает меня полностью. Вы видите это? Момент блаженного безумья. Зачем знать, откуда что берется и почему; маленький блестящий мячик вылетает из моей повести, и Фет выглядывает из клубящихся облаков. Но как же голос тот, но имя... душу пронзают промозглые ветры ненависти и отвращения. Меня удивляет быстрота перемен. Не успеваешь вникнуть в какую-то ситуацию, поближе присмотреться к лицам - все пропадает; движение, движение к концу. Реальность настоящего момента утрачивает единственность, убедительность необходимости, и жизнь идёт и во сне. Сон, явь, дрёма, настоящее, прошедшее, он, она, они - всё очень похоже, вот только страсти нет, одна видимость. Мы уходим, а кто-то входит и садится. И я присаживаюсь на свободное место, свет тухнет, и начинается фильм. Девушки в нижнем белье, они обладают сходством со знакомыми - смутно так, преображенно, как сквозь цветной туман; щека к щеке - Валерка. З.Э. Да, её и Валерку я отчётливо вижу, на постели у противоположной стены лежит Фет, занимаясь тем же. Повествовательные вставки на экране; она исчезает. Мне грустно и жаль, что вполне естественно, но даже ее спину гладить - уже выше нынешней реальности. "Зачем" и "почему" в данном случае чувства. Ухожу, ощущая вкус её губ, шеи, груди, она опять шепчет что-то своё точно своим голосом. Она не оденется. Она хочет, чтобы я продолжал. "Хочу. С тобой здесь тепло".
   Выхожу, сбегаю, скатываюсь вниз на заднице, а спуск разворачивается передо мной туннелем из листьев. Пахнет прелью, мхом и стоячей водой. С того берега тёмного меня окликают голоса. Голоса указывают мне иной путь, где есть зародыш другого содержания для сна, исполненный тайны, обреченности, предопределенности, другая явь - сильная, плотная... и холодно бесплотная. Предутренний сон казнён, запах цветов исчез, нагие тела в розовой комнате и Валерка растворились в солнечном свете.
   Я переворачиваю страницу; жестокое зрелище - Смуглоножка в развеваемом ветром платьице. Подол задрался, ноги обнажены - очень заманчиво, соблазнительно, как раз момент начала - детство. Солнечно, много грязно-белых туч на светящемся голубом небе. Девочка начинает. Постоянно одёргивая юбку, когда ту взвевал ветерок, она разъясняла, что нельзя уравнивать реальность и образ. А я вижу изменение облака, оно поднялось высоко вверх, и стало похоже ни на что земное, о чем знаю; в соседском саду невозможно ярки зелёные листья малинника. Мы с ней одни в этой путанице, и моральное разложение подбирается все ближе к целочкам. Прижимаюсь к её бедру поверх юбки. Выше колена загар слабеет, внутренняя поверхность бедра молочно-белая. Целую ее, тискаю слегка; докуда простираются границы её благосклонности? Кажется, таковых не имеется. И вот происходит трагедия: после долгих уговоров и домогательств пробую сунуть руку сбоку трусиков, но пальцы не пролезают.
   Облизываю губы, глядя на угасающие краски осени и синее трико стоящей спиной ко мне девы. Бедра широковаты для Нежноголосой; возможно, это Пышноволосая, даже пышнее; имя обладательницы задика неважно, возобновляю попытки похитить больше от ее прелестей, прижимаюсь к ней. Вечный путь. Стремления и расхлебывание проблем, порожденных действиями, направленными к исполнению желаний. А, в общем, программа и действия у всех одни, все затмилось, и голос Нежноголосой, звучащий рядом, влияет на распределение записей. То, каким ты был, привело тебя сюда. Она - вытянувшаяся девочка-подросток, неловко-угловато ступающая на будто заплетающихся ногах, прикрытых почти до пяток ночнушкой, но отчётливо проступающих сквозь тонкую ткань, просвеченную сильной лампой. Почему я не могу тешить руки ее грудями с темно-красными сосками? разве не для этого они созданы? я ласкаю их в вырезе сарафана, я беру её за ягодки, чувствую её округлое, упругое тело - но теперь это уже не похоже на Юлю. Она оборачивается, я успокаиваю: - "Просто так", - в то же время правой рукой нежно лаская выпуклость животика. Моя ладонь проскальзывает под одежки. Бугорок фетиша, неподатливо твердый в первое мгновенье, раздвигается широко, принимая в своё негде. Она очень красива - хрупкая, неземная. Левой рукой, повторяю, левой рукой я шарил в россыпи безделушек. Молча. Нет нужды обращаться к ее информационной, словесной стороне, когда с задней стороны к ней прижат мой член. Она помогла, как и желалось, не так ли?
   Мир, каким он тобой воспринимается - нереален. Но он вернулся: все в штанах разного цвета, и запах орхидей. Одни наряды, одна чувственность там, где тебе ничего светит. Я все думаю, не случилось ли чего. От себя я уже ускользнул в них? Но каково желание: как воронка, всасывает небеса! Вспомнив, я вздрогнул. Когда ищешь источник неприятных ощущений, не забывай о реальности как абсолюте, а не только о том, что произошло, следовательно, прошло.
   Сквозной солнечный луч упал на меня с изящным и любознательным ужасом.
  
   ЧЕРНОЕ БЕЗЛУННОЕ НЕБО
   Ночь. Луны нет, так что к чёрту анализ. Планы на будущее вызывают у меня бессонницу, от которой я должен умереть. Я потерял счет годам, проведенным во мраке; когда-то я был молод и мог расхаживать по камере, а теперь лежу в позе мертвеца, и мне остается только ждать уготованной богами кончины. Двор в сизой мгле и предметы, как тени, как утопшие в воде пузырьки. Я слегка утешился её возможным одновременным одиночеством. Глупо, не проверишь, но всё же легче, обеспечивает ценную информацию личного характера. Главное, живы ли она? оно? они? Скорее всего, она до сих пор мой друг.
   Нечто на границе света и тьмы продолжает упорные, лишенные закономерности и цели перемещения. День, повторюсь, жаркий, тихий, безлюдный, я один со своим убогим и вечным терпением, со своей сущностью, рождающей желания - каждый день, каждый час, - и специализируюсь на всем; бурьян не убавляет создавшееся ощущение заброшенности. Отражение руки на поверхности воды. От косых лучей солнца стекла в большом окне веранды Нежноголосой черны и непрозрачны, в них предстают пылающие образы. Здесь деревья растут сомкнутей, и пустота максимально насыщена вещественностью, энергией. Я внезапно ощутил это: сферу, где знание избавлено от значений, присвоенных им твоей жизнью; чудесный сегмент сознания... но как он мал, я не способен поместить там даже взгляд, это всего лишь микроскопическая крупинка, дающая знать о себе ощущением свободы от страха, свободой от страстей... но не способная их вытеснить. Но эта возможность существует?.. Главное - существует иное, и оно присутствует в тебе, не совсем загинуло.
   Вздохнуть и замереть. Томительно это. Сердце, чего ему надо. Летом жизнь такая, что и не поймешь. Так все головокружительно-непонятно, когда впритирку встаешь перед чудовищной запутанностью человеческого мира, мира отношений меж людьми различных знаков зодиака. Мне грозит окончательно заплутаться в том, что во мне связано по рукам и ногам; если б это было возможно, возможна замена лица словами, но так оно все смешалось, что стало равнозначно ночи и тревоге. - Послушайте, мальчик, взгляните на меня взором тайным, раздумчивым. - Что это? - На расширившиеся бедра - робким взором, - А девочка где? - говорю. - Тем более - поздний вечер на дворе. Виденье вполне отвечает времени. Имитированное творческое возбуждение и белесые потоки в темноте. Разрушается основа прочности внешней и внутренней реальности, объекты восхищения, изображения нагого тела, существующие в другом месте и времени, мчатся сквозь это лето, как реющие чайки. Впечатления больше не нуждаются в подкреплении извне, чтобы возникать в сознании.
   Живость призрачного обескураживает меня более всего. История эта невероятна, но она была в шаге от меня - в шаге, который не сделать никогда, - я мог рассмотреть её подробнее... Не думал, что такая красота может скрываться под простенькой юбкой. А теперь давайте посмотрим на то, что есть там, где самый соблазн, на огонь в ее существе. Маленькие груди, треугольник штанишек на... не важно. Она рядом - и поразительна неожиданная широта попы. Тут мяч упал - нелинейное сцепление. Неправильно было ходить вокруг да около, вызывая естественную настороженность, передавая свое отношение к желаемому желаемой, надо было прямо... прямой постановке вопроса многие не способны воспротивиться в Библиотеке, где случайные тома в беспрерывном пасьянсе превращаются в другие, смешивая и отрицая все, что утверждалось когда-либо.
  
   Эта кунсткамера мне знакома
   Человек мало-помалу принимает обличие своей судьбы, сливается воедино со своими обстоятельствами.
   Мои благие намерения не шли дальше первых страниц, затем появлялись лабиринты, отражение, полагавшее себя реальным, дыхание ночи, остающееся в крови, корабли мертвецов, безличное влечение к обводам, линиям, протяженностям, выпуклостям. Я шагал куда-то один, шел по трудной дороге, которая никуда не вела; можно обойти все вопросы стороной, миновать вблизи, кинув любопытный взгляд и отвернувшись. Конечно, ответы ценимы, разрешение проблем поощряется, но зачем ломать голову, когда есть такая возможность - не думать, знать, но не постигать. Я решил, что достигну этой цели, исполнив простейший обряд человеческого общежития, и в долгий июньский день принял посвящение в объятиях Анны Хэтуэй.
   Множество теней неясных очертаний мелькают в густой ночи, занятых чем-то, касающимся и меня тоже.
   Даже в покое нет покоя.
   Реальность стала уступать в разных пунктах. Правда, она жаждала уступить. Бесполезно возражать, что ведь реальность тоже упорядочена. Да, возможно, но упорядочена-то она согласно законам божественным - даю перевод: законам бесчеловечным, - которые нам никогда не узнать. Все равно диковинно, во что бы ни преображался объект внимания. Вот теперь Аля, как я ее увидел - нагой, желанной плотью, до кружения переполненных кровью мозгов. Присущее лишь моему виденью. Если ради этого отказываешься от всего - значит, здесь дело не в одном виденьи. Дефлорация милой - то, о чем мы знать не знаем. Для тебя в ней присутствует главное, без чего не обойтись, не стоит жить. Может показаться странным: в иные вечера, когда комнату окутывали сумерки, я доходил в экзальтации до того, что ее лучезарные волосы были для меня равны присутствию самого Бога. Куда только не увлекало меня воображение! Я грезил наяву. Так, значит, Он поселился среди нас! На краткий миг Его беспощадность растаяла в благодатной прелести ее тела!
   Я хочу умереть весь, я хочу умереть вместе с ней заодно. Вот уж этому исток не найдешь.
   Где я, что со мной, кто я. Я готов поклясться, что люди не созданы для таких вещей, это слишком величественно...
   Болезненная нереальность присутствия на расстоянии руки женщин; приходят, когда их не зовут. День сегодня словно задался целью завершить некоторые сомнения, разгромить отрицание и продемонстрировать подлинное значение чувства. Короче - оно имело значение. Его присутствие ощущалось непрерывно - как реальное присутствие человека рядом. Всё внешнее и внутреннее сплетение миров удивительную цельность обнаруживает, как в физической системе, в которой без привнесения внешней силы никакие изменения не возможны, само собой разумеющимся является очухивание среди этой данности, где всякая мелочь - нерушима, является тобой, хоть ты разорвись. Опять все повторяется. К какому же выводу мне придти... в словах хотя бы повтора не должно быть... так, что ли?
   - Это - цитата? - спросил я.
   - Разумеется. Кроме цитат, нам уже ничего не осталось. Наш язык - система цитат. Разная чепуха, часть мысли, секс + мистика + психология. Это-то просто, куда хуже с центром повести, сложно во всей первозданности пережить те же самые чувства, от которых некогда повеситься хотелось... возможно ли? требуется не подтверждение порядку, не "да-да-да", необходим хаос, чтобы Она из него могла выделиться.
   Не были ли мои опрометчивые слова кощунственными по отношению к основной функции различия, и как все-таки важны эти отличия для восприятия... это всего лишь тени и подобия единственного. С бессильным утомлением я следовал за ними. И уже по тексту заметно, что различия дезорганизуют сознание, тонущее в хаосе страха и сумерках бессознательного.
   Цветовое пятно - желтый цветок, расцветший в укрытии недостроенной кирпичной стены. Поближе рассмотрев нарядные лепестки, я кивнул головой, подтверждая правоту цветка. Ну что ж, если жить - так цвести! - растение следовало красивому принципу...
   - Конечно, - поддержал я вывод, которому не нашлось бы убедительного опровержения ни в одном из уголков Вселенной.
   Превращение возможностей в единственную реальность -- пугающая перспектива. Творить из призрачной, зыбкой материи, из которой сотканы сны, - мучительнейший труд, даже если постигнуть тайны высшего и низшего порядка труд более тяжкий, чем вить веревку из песка или чеканить лик на ветре; ложные воспоминания, двойная игра символов, долгие перечисления, легкость в восприятии действительности -
  
   ВОТ И ВСЯ ЛИТЕРАТУРА.
   Попа так чарующе движется под тканью, когда ноги, охваченные белыми кольцами на штанинах шортиков, несут Ее в шутливую погоню за подружкой в зелёном. Что же тогда я испытал? Мне хотелось прикоснуться к ее лицу, к ее волосам, потрогать, погладить их, быть близким, причастным к ней, ко всем ее сокровенным замечательным свойствам серебряного ангела... и хочется, и колется, и все удовольствия волшебным образом оборачиваются потом жгучим раскаянием, стыдом, виной. Ребёнок, как явление, наиболее жестко связанное со временем, т. е. с изменением и развитием во времени, подвергается наибольшему опустошению от беспощадно зазубренных лет, пребывая в неразделимой безысходности, что может быть очень болезненным - как кислотой в лицо или током по яйцам, - в то время, как рядом кто-то чист и свободен, избавлен от соприкосновения с предназначенным бременем. Недостаточно давать в школах сексуальное образование, нам необходимо более близкое знакомство с восхищающими объектами. Я спрашиваю у стоящей рядом девочки, как ее зовут, предлагаю ей мятную жвачку, и с удивлением и бешенством слышу отказ из высокомерно поджатых губок. А я ей преподнесу. А я тоже рехнулся. Можно ведь воздействовать на окружающий мир, не только воспринимать давление извне. При соприкосновении с ней бугорочек в промежности мягко скользит по моей руке, после чего она чуть в сторону подвигается. Экстаз не выразишь с помощью символов: один может узреть Бога в проблеске света, другой - в мече, третий - в кольцевидных лепестках розы. Может, я делаю это во вред себе, но иначе не дойти, я даже не собираюсь идти далеко. Иначе не будет радости. Да что там радости - покоя не будет. Вот видишь, и это не поддается коротенькой формулировке. Этапы. Вначале - как этапы жизни, потом - как разновидности форм существования одного и того же понятия.
   - Неизменность стремлений, неизменность взаимоотношений, неизменность результатов - и все пройдет, - сказала она. - Произноси эту фразу как можно чаще, как можно ближе к закату мая. Когда половая роль не определена, не надо себя ими терзать - попытками как можно чаще опьяняться чувством.
   Сыро, тихо. И писать надоело. Это было. В сегодняшнем тексте от большой любви остается немного сигаретного пепла и головной боли... Дело в том, что время перепутало слова, некогда значившие для меня что-то, со словами, бывшими не более чем невнятным эхом сливающихся струй прозрачного ручья. В пространствах пройденной жизни потерялись бывшие при мне планы и мечты. Когда же произошло превращение в призрака? Призрака, не мыслящего себе иной жизни, чем бред... чья единственная явь - сон...
   Желать невозможного, - это и было содержанием грез предшествующих дней; переиграть прошлое, быть другим и быть с другими, со страшной силой стремиться к некоей полусказочной реальности, прекрасно зная, что об этом серьезно даже помыслить нельзя - разве нормально представлять себя монахиней из стихотворения Сары Тисдейл:
   "В ее сомкнутых очах затаилась навеки бесконечная насмешка, бесконечная нежность,
   В одиночестве долгом познала она мудрости пустоту".
   Ныне я знаю, что спасать себя - только мне.
   Воскресшие мертвецы женятся на живых. Ты не думай, что я на тебя сержусь, на тебя я сердиться не могу, хоть вижу, что ты хочешь того же, занятый реставрацией состояния, называемого прежде любовью. Иллюзия при старании может продлиться, однако ее постигает судьба, общая для всего мира, где главенствуют временность и преходящесть, нет на свете ничего, что не стерло бы забвение и не исказила память. Я был отгадчиком и жрецом Бога, но, прежде всего - узником. Из ненасытного лабиринта сновидений я вернулся во тьму, как возвращаются домой. Я благословил свое дряхлое тело, благословил мрак и камень. Тогда произошло то, чего я никогда не забуду, но не смогу передать словами. Свершилось мое слияние с Вселенной. Наступило отстранение, но опять-таки не от желаний - вместо желаний пришла пустота, к которой невозможно отношение, потому что находишься внутри этой пустоты, пришло отстранение от зрительных картин внешнего мира, ощущение нереальности бытия, осознание того факта, что одиночество абсолютно, что внешний мир есть лишь фантом твоего воображения, твоих чувств, и если ты запрограммирован на неисполнимость твоих желаний, то у тебя и будут только неисполнимые желания, заведомо предназначенные лишь на дальнейшее усугубление вины, беды, бессмысленности.
   Да, имеются желанья, будто бы внешним миром в тебе произведенные, но не имеющие быть удовлетворенными образами, данными тебе внешним миром. Что стыдного в этом есть, чтобы находить детей? - да не в том ли смысл напряженной деятельности сознания, устремляющего слова в колодец смыслов и бессмыслицы? весьма тёмный смысл. Собственное сексуальное желание ребенка становится для него чудовищным, а он сам - мягкая, бесхребетная добыча... И неужели то, что я только что подумал, я подумал случайно, по наущению злых сил; что на самом деле увидел - в этом не успел увериться: встречаются они, разнообразные? но одинаково интригующие сочетанием тел и одежек, загорелых ручек-ножек и легких, развеваемых ветерком платьиц. Взглянуть на него, на мир этот самый, удается лишь через призму этого способа рассмотрения. Как же зыбка почва самообмана. Ступишь туда одной ногой - и тебе уже не выбраться. Заблуждения нагромождаются друг на друга, нанизываются цепью, сливаются, создавая иллюзорный мир, кажущийся более реальным, чем тот, от которого ты бежал. Ты пленник хаоса, и он уже не отпустит тебя; вокруг зловещая бескрайняя пустыня, и над ней, как венец всего - смерть.
   Взгляд через Стикс, что течет под ногами.
   Символ тщеты своей уносишь в вечность.
   Его снова поразило безупречное, ослепительное совершенство финала. В его воспаленном воображении мрак был полон огней, они мерцали, подмигивали ему из тьмы.
   0x01 graphic
  
   В его отношении к нам просвечивало ощущение превосходства, будто мы были малые дети, а он - пескарь на берегу. Он, без сомнения, талантлив, но его работа безнадежно непродаваема. Он интеллектуален, у него есть редкая способность видеть соотношение несопоставимых вещей, координировать информацию, но он движется сквозь жизнь, как фантом, никогда не способный найти нужное время, нужное место и нужного человека, реализовать что-либо в реальных условиях трех измерений. Он всегда опаздывал или приходил слишком рано. Его способности остались на уровне неразвившегося зародыша. Он либо последний экземпляр вымершего рода, либо первый, кто представляет новое соотношение места и времени, - словом, человек без контекста, времени и места. Он кажется представителем вида Нomo Non Sapiens, шантажирующим род человеческий самим фактом своего существования, до отвращения инфантильный, незаконченный. В его лице человеческие возможности деградировали до того предела, когда человек уже не может существовать без хозяина.
   0x01 graphic
   Заключение: книгу сочли бездарным подражанием, а автора обвинили в том, что в ином состоянии эти обрывки уже не будут восприниматься, как сейчас (имеются в виду идиоты, которые стремятся к совершенству в направлении, в котором, по крайности, имеется достижимая цель).
   0x01 graphic
   Дубравка с планеты Z,
   или Road in Borky
   0x01 graphic
  
   Предуведомление: формальные соображения по конструкции этого текста - быть читаемым.
  
  
   Эпиграф: - Ты не представляешь, как это важно выяснить - один ли человек видит сон или двое снятся друг другу.
   Дубравка
   0x01 graphic
   " Входя, побеспокойтесь о шляпах.
   Вот его череп головы, в коем он варил помыслы, вглядывался в туманное иное. Чье оно? Его глиняные конечности, поросшие зеленотравой, охладело торчат на месте его падения под игом толстословия, на стыке лета, зимы, осени и весны. А вокруг все строения да настроения. Пиздеть не буду, в каком это году было, так как было давно, а напрягать мозг по столь несущественному факту, право дело, в лом.
   Последние назидания, обратите внимание: на Стиксе лед в закатном свете, - место сознания. Куда ты летишь, горевая душа. Похоже, я опять в другом начале. Как до боли просты и грубы времена... Впрочем, есть ещё небо, в серебре зелёном, у порога моей темноты... Подари мне губную гармошку!
   Триада вранов, оглашая карканьем углы небес, переместилась к югу; нас как бы двое. Любое преданное правилам честности лицо в просторах времени сегодняшнего дня знает, что минувшая жизнь не поддается описанию в черных и белых красках. Соединяя правду и полуправду с неправдой можно попробовать установить куда эта помесь стремилась на самом деле. Так скорее вдаль! И ни слова боле!.. О люди! Теперь послушай. Все у прядки. Оставим теории там и вернемся к текущему тут. На всем здесь заклятье Тута. И должны ли Borky стать нашим тем самым местом? А может быть нам нужно поспешить, чтобы отдекларировать сие - то, которое он перемерцал, передвидел своим прозрачным сознанием в сияющем течении жизни? Наверное, о том мы узнаем нескоро. Деревянный смешок из придорожного куста, и по-прежнему ощущается обомшелое молчанье камня. Пинай же понги, кто хочет чего ищет. Ей, ей, ей! Хок! хок! хок! - не могу! Фауна и Флор предаются любви на зеленом лугу. Между ног торчит клок! Откровенный грех под солнцем. Стыд с сияньем! Поля жары и урожай жратвы, на грош груш для грешных душ, смеясь от вздохов во словаре цветочных охов: среди оставшихся на "Николае I" произошла полная деморализация - команда открыла ахтерлюк и перепилась.
   Рукопомятье. Многодаватье.
   Знаток предыстории изложил нашему перепиздетелю, что он все про все зна. Во первых это было во вторых за их совокупаньем по порядку и в третьих на клубникиных грядках, когда все подряд с первого взгляда один другого любили, любая стосорокамесячная или постарше кобылка, знающая про свою интимологию. При том, что нет совсем как да, но откуда ж милочке знать где играют свадьбу! Амбар, берег моря, вагонет, где только нежно шепчут нет?.. Карета, кузница, тачка, водокачка, и тогдай в волненье отдай! Сперва большой толчок, потом глухой молчок: соопшена тишина. "Я знаю, Оно во Мне, и это решает то", - согласно ее обнаженному утверждению. Конбимации их показаний там, где они не сомнительно прозрачны, носят зримые различия, как между "мять" и "мать", в мялых потропностях, касающейся натуры интимного - о первой попытке в зеленеющем поле, в рогатых кустах, которая была допустимо неосторожна, но в худшем случае и частично выставлена напоказ в таких разжиженных обстоятельствах.
   Не гляди на девочку, не смотри,
   Все равно не видишь ее внутри,
   А снаружи - ужас и полный бред:
   Ни стыда, ни сна, ни оргазма нет.
   Тайна девочки в том, что она - пиздец.
   Не палач среди разбивных сердец.
   Отклоняет выбор любых дорог,
   На холодное озеро, где вдали
   На волнах целуются корабли,
   На глагол одиночества - одичать,
   Попахивает, да ведь?
   Вау! Опять я как дырявый стакан!"
   "Первая Книга Убытия".
   "Понять то, что доступно пониманию, вообще говоря, несложно; но применение этого понимания к отдельным случаям дается с трудом, ибо здесь не может быть дедуктивного движения от общего к частному. Любой отдельный случай - это всегда новый, наделенный своей, индивидуальной историей источник конкретного понимания; это максимально интенсивная манифестация того, что по природе своей абсолютно индивидуально".
   К.
  
   Б
   ездумно-легкое настроение исчезает, а взамен него что-то шевелится - черное, сильное, неразличимое, но почему-то знакомое, и почему-то имеющее отношение к сердцу. Ты не вспомнишь этот сон, ибо забвение необходимо для исполнения этих событий. В то время, как кукла вперевалку шла от табуретки к столу, возникал рядом, вспышками, мерцающий облик Дубравки, как она шла встреч ветру, небыстро и сильно неся свое хрупкое тело по земле, и вдруг ее заменяли широко открытые слепые глаза куклы, ее застывшая улыбочка, дерганые движения туловища под розовым платьем с кружевной оторочкой. И та, живая, была куклой, и кукла эта была той, живой. Секс перестает быть средством взаимодействия людей. Порожденные порнографией сексуальные фантазии позволяют каждому создать свой эротический идеал и получить богатый чувственный опыт виртуального секса. Такая тенденция закладывает почву для огромных разочарований, потому что реальная жизнь очень редко выигрывает в сравнении с фантазиями.
   - Мля кули вы пистити они вам даже писю не дадут понюхать!!! -
   иначе говоря, мы, в лучшем случае, лишь в бесконечно далеком будущем сможем трактовать их как реальный объект
   Жизнь очень проста. То, что важно - это самоутверждение одного человека. Поэтому, если каждая речь имеет собственный личный характер, то порождаемая ей поэзия будет особенностью этой речи в собственной своеобразной форме. Картина, рисуемая автором, тем более бессмысленна, чем более последовательна, но открывшаяся последовательность абсолютно изумительна. Экспроприация аспектов дхарм, разрывание их целостности, вклеивание урванных кусочков в свою повесть создает дискомфортную многослойность текста, но подлинная мысль становится ясной без особых потерь и, если ты преодолеешь гипноз эмоционально нагруженной речи, то распознаешь заключенный в ней смысл. Я знаю, что сознание способно творить чудеса. Ради этого можно на многое пойти... Мир все-таки образ и подобие, потому ничего невероятного в обнаружении сходства в чем-то вполне человеческом с непостижимым великолепием.
   Кто-то предложил пойти "искупнуться". Кто-то принялся надувать волейбольный мяч. Кто-то принялся собирать деньги на билеты в кино. Я иду к зеркалу и делаю из этого, что получится. Ну и так далее, двигаясь вспять во времени, достигаем точки, когда не будет никакой возможности; день, когда вы очутитесь на смертном одре.
   Самое трудное позади - мокрые, серые, грязные дни, когда тревожно от минувшего лета, вконец утомляет ожидание устойчивости, длинный переход окончен, более таких усилий не требуется, можно разрешить себе отдых, paзграничить явь и сон, распределить действующие агенты по надлежащим субстратам. Я стану спокоен, даже дремотен. Стану другим человеком. Стану самим собой. Хорошо, я стану. А... переживу!.. Конечно, я изменюсь, и переживу.
   - Переживем,- сказала Дубравка. - Мы существуем во времени, которое истекает. Нет сомнения - время выдохнется. - Подвижные, маленькие слова сцепляются в разделенной на две части фразе, смысл которой - завершенье тусклой бесконечности. Как бы изобразить это самое - погоню за смыслом, за самым главным и важным смыслом, открывающимся сверх череды обыденных дел, столь большим, что никак не удается уловить его значения. Пока что мысли и чувства из одного ряда, они составляют единую реальность, слегка колеблемую сопоставлениями с другими возможностями, мерцающую, как экран. Одна мозговая жизнь, и весь смысл ее - в совершенствовании результатов, заключающихся в словах, существующих в Северном полушарии, продолжая размышлять в том же беспорядке. Может, это судьба - додумать до конца.
   Дубравку раскачивали малышки; одна из них не замедлила впечатлить меня за открытой дверью: она нагнулась подобрать что-то с пола, и я натолкнулся на ее попку. Нечто происходит вне тебя - полностью вовне, и соударение служит знаком чуждой реальности, и ее тяга создает подъемную силу, и горизонтальное перемещение производится также за счет него. Оба варианта - попытка найти опору вне себя. Душа моя выросла сегодня, так как глаза мои увидели чудесные вещи. Я хочу заражать. Хочу стать рассказчиком, а не историей.
   Я жаждал реального мира. Теперь я, как обычно, оказался в ловушке. Над моей битвой сгущается реальность. Я проиграл эту игру. Но, возможно, для меня есть и другой путь в реальность? Путь проще и надежнее? Во мне вдруг проснулось одно желание. Можешь в это поверить?
   - Давай.
   - Можно, я выебу тебя?
   - Способ действительно неочевидный.
   - Ты поймешь. Ты доказала, что достойна. Нагнись и воссияй, ёб твою мать!
   Он расстегнул штаны и достал хуй. История продолжалась. Артист нагнул Дубравку над столом. Его член глубоко зарылся. Любовь - это немой бог, и нет ему статуй иных, чем воплощения наших желаний. Очень далеко начинает играть духовой оркестр - тихую, неторопливую интерпретацию песни "Мишка, правь лодку к берегу".
   Эту страну я люблю и останусь здесь навсегда.
   Я склонился над подушкой, но кровати уже никого не трогают. Это просто отправные точки для вымысла и рассуждений. Данности остаются непроницаемыми, неприятности остаются теми же, сам - тот еще самый, колдовство преображения реальности не выходит. И крутится, и вертится, и завораживает, и ничего необходимого в том кружении не открывается. Единственным результатом - перегрев толчения воды в ступе... Полвека не проходит даром. Прошлое было сжато, и прибавление к нему нескольких дней не давало ощущения расширения. И от какой бы точки не вести отсчет - ничего не менялось: десять лет, месяц, год - все одно. Прошлое не имело цвета, боли, вкуса... оно имело лишь движение, событие, а что я чувствовал - то пропадало навсегда; чувства, видимо, целиком дело сегодняшнее, сейчасное воспоминание - как кинолента, которую смотришь со стороны, сам не сопереживая... В воспоминаниях я искал контуры утраченного рая. Чувство настоящего - тяжелое и беспокойное чувство. От прошлого я устремлял взгляд в будущее. Это тоже выход из настоящего - покуда не оказывается, что будущее целиком состоит из моментов настоящего. Время - это выражение безысходности и полной несвободы человека, несомого течением в Борки, путь в никуда.
   Результат паршивый, не стоящий труда,
   Ничего ты не можешь и не сможешь никогда.
   ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ПИСАТЬ. Твое так называемое произведение - не что иное, как бесконечная игра случайностей. Обмануть, получить все, ничего не дав взамен, провести этот мир. Речь идет о том, чтобы переодеть и тщательно загримировать все вещи, размалевать реальность так, чтобы потерять из виду человечное, то есть отсутствие оного. За неимением человечного - а я понимаю под этим, конечно же, человечное, гуманистическое и гуманизирующее, по-нежному терпимое и невозможное в человеческих силах, - за неимением человечного нам нужно работать над чем-то таким запутанным, чтобы уже нельзя было отличить нос от задницы. А в глубине души упавшая корона становится на место...
   Я вырвал тетрадь из склейки, вышел во двор - а из сада, где цветут яблони, такой запах! Время - за полночь. Ни огонька. К теплу и свету. Сиротливо звучал в пустой комнате марш из "Кармен". Тишина, которой преодолеть не умею. Весь мир на короткое время превращается в пустую комнату, я один и чего-то жду. Где же шепчущие тени, где призраки, где я их оставил... больше ничего? напрасно искать предзнаменований, смысла, порядка - любого порядка? - метанье - витанье - трепетанье - роптанье - шептанье - перебои сердца, угнетаемого жутью непроницаемой, но таинственно оживленной тьмы, и усилия одинокого сознания отстоять в этой борьбе между я и не-я себя и свой человеческий смысл перед безликим разоблачением, сбросившими маску явленьями темного мирового хаоса, не соизмеримого с личным сознанием.
   Жутко посвистывал ветер, небо было темно, посверкивала одинокая звездочка в просветах между туч. В хороших стихах стоит ясная, сухая погода, небо прозрачно, как стекло, и час суток - либо полуденный, либо утренний, рассветный, а уж если наступает вечер или ночь, то на небе обозначаются крупные, отчетливые звезды. Напротив, в более сомнительных стихах чаще всего появляются болотные туманы, "лунная тусклость и мерцание", "змеящиеся" по влажной зыби. Каким я себе представляюсь? Бессильной, нелепой тварью в бездне мрака, ползущей по чему-то едва ощутимому к призрачному сиянию невообразимо высоко. Еще немного - и сорвусь с паутинки и кану в бездну - без следа, без звука. Мы к чему-то привязаны - не буквально, конечно, связаны с чем-то безобразным, бессмысленным, обречены претерпевать вместе с ним тяжёлые перемены к худшему, питать это своими силами, временем, короче - жизнью, гнить и умирать вместе с ним... Как освободиться... возможность не одного только мрака и ужаса... симпатия к некоему синтетическому объекту... Жизнь во времени - умирание. Жизнь - цепь моих двойников, страдающих, умерщвляющих один другого. Где я? Пробудиться от жизни - это смерть, поверить в реальность жизни - это потерять свою божественность. Когда я почти заснул, чей-то полузабытый голос шепнул: "Ты лжец, величайший лжец..." Открывать глаза я не стал.
   В разгар чужой действительности, на грани забвения успел подхватить сон. Пляшут ослепительные белые огни, невыносимое сияние, они окрашиваются синим и красным... Настоящее мое - без надежды превозмочь, потому что это мой сон, а в нём дорога, я - маленький, убегаю от школы. Всё такое старое. Река разлилась, с трудом нахожу переправу, освещение и местность постепенно меняются, я вижу снега, горы, холмы, пересохшие русла рек и широкое половодье, зелень травы и блеск снега и воды, кругом всё постоянно меняется, вечер меняется днём, день ночью. Разве вспомнишь все, встреченное в закоулках сна. К тому же, это ненадолго. Столько расстояний и цветов, что я очень устал. Возвращение более невозможно. Слишком наслоилось безумие, которым, в сущности, теперь является все. Я понимаю, что обратной дороги мне не найти. И погибаю, ухожу вслед за собой из текста. Самое интересное здесь - появляющиеся и исчезающие прекрасные женщины, никак не связанные с основным сюжетом. С одной стороны мечи, доспехи, с другой - загорелая спина в прорези сарафана. Обводы, линии, протяженности, выпуклости, и из всего этого открыто для непосредственного прикосновения взглядом только личико - более-менее похожее одно на другое. С вершины небес Бог посылает своих слуг - ангелов. Таким образом, эти существа являются нам не для того, чтобы остаться среди нас или породниться с нами, а для того, чтобы мы могли понять их. Наш мозг возводит из символов лестницу к мрачным небесам, где парят странные существа, и мы встречаемся с ними на полпути к их странности, так как, по-видимому, смутно ощущаем, что их неудержимое и волнующее приключение тесно связано с нашим.
   Рано или поздно все созданное Богом предстает перед Человеком. Мне-то кажется, что скрытые тайны природы - это полураздетое тело. Возбуждает не нагота, а одежда: блеск шелка, глубокие складки бархата, мягкая пена кружев... Плоть любит себя. Упругая, горячая и трепещущая плоть, женская нагота в процессе многокритериальной оптимизации; художник, ориентированный на оптический, живописный, жизнеподобный образ, добился эффекта ослепительной красоты, увеличив изображение до видения вплоть, качество - до невозможности противиться власти красоты. Созерцание искусства есть момент потустороннего бытия - когда ваши глаза следуют за их улыбающимися глазами. Спасибо, девочки! Не знаю, правда, за что, но так приятно! Прямо преобразился... Настоящее вечно томится в рамках, жаждет излиться... Деградация, т.е. сужение своих возможностей и способностей - это тоже преображение, но оно приближает смерть. Животворным преображением является лишь развитие, т.е. расширение своих возможностей и способностей.
   Подрочить, что ли?
   Алый змей шуршит и вьется,
   А откуда - мой секрет!
   Я смеюсь, и все смеется,
   Я - веселый мальчик бред!
   Впечатления юноши, почти мальчика, лишенные каких-либо попыток анализа. Впечатления. Частичку любви положим и к вашим ногам.
   В любовном всесилии лишь белые Лилии, восторженно льющие свой блеск в изобилии.
   Это и есть моя НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ - исчерканные листочки, на которых догорают старые истины?
   АНАЛИЗ: сколько времени ушло на письмо - как в жопу кануло. Однако новые дела принесут Вам много больше неприятностей, чем потерю времени.
   Они - явно или неявно - дискутируют со мной? Но почему же обязательно не просто, не прямо? Текст определенно не должен становиться сильнее тебя. История схватила реальность за руку, представь!
   Гадание не слишком меня огорчило: там говорилось, что "ваши действия зачастую бессмысленны, и не вчера это началось, вектор уходит своим основанием далеко в глубь времен. До сегодняшнего дня ты выходишь драться всерьез, насмерть, с ветряными мельницами. Тебе пора научиться отвечать за себя, заботиться о своем здоровье, вести спланированную жизнь. Не зарывайся в работу". По сути дела, я прозрачен. Мой удел - жить в бараке, спать на рогоже и питаться хлебом и водой. Я все еще не могу подготовить себя. Я не знаю то, что должно прибыть. Биографические данные пошли: я вспоминаю запах цветущего лесного сора, сквозь который ехал автобус (ничего красивого, будто выжжено солнцем, хотя было холодно), на ходу припоминаю слова для поиска в Сети... Dream Queens? Young Beauties? Cute Teen Angels? - типа такого. Странны твои дни - и вечера после странных дней вовсе уж непонятны. Все эмоции, которыми я жил и живу - обман, иллюзия.
   Черт его знает, что существует в действительности.
   Все, что не может таять, тает в тумане.
   Он смотрит на мир, и мир показывает ему язык, а однажды эта маска исчезает, и мир смотрит на него большими пустыми красными глазами.
   И я стал тенью. Серой тенью, дышащей блёклым светом. Остается текст, остаются слова, поверхность зеркала, ею и занимаюсь, теряя изображение из виду. Так, отблески, цветовые пятна разнообразных частей девичьего тела, явленных в мареве июльского солнца, а вовсе не в потустороннем сиянии. Завораживающие получаются сочетания картин из разных пластов. Сколько теней там бродит...
   Если вы так хотите видеть ножки врозь, почему бы вам просто не зайти на порно-сайт?
   Вокруг Солнца вращаются много планет, среди которых - самая сущность невинности и чистоты, но чьи особенности противоречат знанию желания, озаряющему маленькую мягкую куколку с тонкими каштановыми волосами, гладкими пятками и нежной девичьей складкой кожи между ног.
   Колдуньи различаются только по возрасту, они отражают именно то, во что вы думаете в настоящий момент. Необычная любовь. Свобода. Она не будет говорить. Ее дело не говорить: она совпадает. Она владеет.
  
   Дружба дружбой, а ножки врозь!
   Дубравка сидела на камне, обхватив мокрые колени, и устало смотрела в море.
   - Начинаю, - сказал мальчик, подпихивая Дубравку, чьи юные ягодицы вразнобой дрогнули от толчка. - Прости, - сказал он, - я сам могу достигнуть лишь результата, произведенного собственными усилиями. Ты необходима мне. Ты должна мне помочь. Когда мне недостает собственной неполноты - такая тревога. Фрейд говорил, что стол - символ женщины, женщины с раздвинутыми ногами, и в своих снах ты его трахаешь... понимаешь?.. А это что символизирует? - он показывает на свои встопорщившиеся плавки. - Это символизирует то, что ебут тебя. Ебут т е б я, верно?
   - А ну, показывай сию же минуту, - твердо сказала она. - Ты еще ребенок, - разочарованно сказала она, и вскоре исчезла.
   Малышка нашла слова
   Которые попали
   Прямо в сердце.
   Думал, до сих пор, удел
   Её - любить ушами!
   Будьте честны и ответьте, милый друг: надеетесь ли вы обрести в этой абсурдной и опасной чистоте души все наслаждения ей противного порока?
   Она шла, шла по шоссе в Борки, и была она ничья.
   Все это происходило из-за ее сопротивления. Она была не готова к освобождению. Она мечтала водить тёмными улицами онемевшую группу детей, лучше всего в дождь, чтобы было мокро, чтобы везде приобретали форму лужи, и под ногами вспыхивали в лужах фонарные лампы, выявляя похожую на электрические помехи рябь дождя по поверхности воды.
   Как она смела так обращаться со мной... Если бы она мне... Но вокруг было только море, и рука коснулась лишь воды. Обратно она вышла тем же путем, мокрая. Хотелось чего-нибудь совершить наперекор своим желаниям. Которых не было, потому ничего и не совершалось. Когда стемнело, я с тоской вспомнил минувший вечер, пусть даже не имеющий связи с повествованьем, слово-ощущенье, описывающее этот процесс.
   Стремление за эмпирической данностью увидеть некие общие законы, но ведь здесь все так случайны... это мысль, стремящаяся к абстрактности, все конкретное интересно для нее лишь как инструмент. Но я даже замыслить не способен - понять какую-либо женщину до конца, ибо конец для них теперь особенно ценен - это там, где нет причинно-следственных связей, нет предшествующего и последующего. Надо же, суки какие - не знать, куда путь держать. Что я узнал? Я содержал в воображенье стыдливой девы красоту, то есть мучил мохнатку моралью и совестью. Итог - одряхление и смерть. Край без истории, все хороши, и это всего страшнее. Ностальгию вызывает тайна, которую отняли, смысл, который стал для вас надгробным памятником, но ВПЕЧАТЛЕНИЕ бессмертно, существует вне тока времени.
   Какое сделал я дурное дело,
   и я ли развратитель и злодей,
   я, заставляющий мечтать мир целый
   о бедной девочке моей?
   Дети с высокоразвитой совестью. Они - все хорошее в моей жизни. Такая любовь к игре, нежность, доверие к людям, чувство порядка, точность, четкость и ясность. Думаю, у каждого бывают моменты гиперчувствительности и гиперчувственности, сопряженные с человеколюбием!.. Однако, если вы предпочитаете думать, что любовь везде в мире, начинайте избавляться от вашей мечты сейчас, когда это сравнительно легко. Не ждите, когда над вами нависнет нож.
   Он вдыхает детский лепет, а выдыхает крыс. Свиньи. Громкие и визжащие или робкие и умиротворенные. Собаки. Козлы. Крысы. Обезьяны. Звери. Полуприкрытые веки, безразличные к бессмысленным утешительным стонам, ладоням на плечах или подушке.
   Что это за изыск?
   Что за сцена?
   Что такое?
   Умер. Откуда он знал, что именно так нужно поступить. Навсегда. Любимый.
   Позже я мучительно пытался вспомнить, как он выглядел, как говорил. Что он мог сказать. Но мог разглядеть только свое лицо, расслышать только собственный голос. - А что ты как маленький сегодня?
   - Я - все понемножку, - сказал я, - чтобы изредка получить привет оттуда. Иногда приходит ответ: "Это Вам кажется, что Вы думаете об этом!" или: "Привет! Мое имя - страх! Вы не сумеете избежать плена во сне". Смысл Голоса Безмолвия при его проявлении в относительном мире следует, скорее, искать за словами, внешняя же, словесная, оболочка нередко может показаться даже безумием.
   - Понятно. А кто же тогда истина?
   Сладкая Мята. Хочется забраться к ней, на нее - вот одно-единственное желание. Вхождение в конечное, где обитает тварь, для которой искусство не имеет никакого значения. Женское, имеется в виду. Залезть к ней под блузку и помять грудки, и ловить каждый вздох - просто потому, что люблю (игра возбужденного воображения, находящегося в состоянии стресса от воздействия, природу которого я не понимаю). Некоторые действия, которые мы сегодня строго осуждаем, такие как оголение и сексуальное стимулирование гениталий девочек, в прошлом вообще не принимались всерьез и широко практиковались даже родителями и воспитателями.
   - Ой, какая прелестная девочка! - Всеобщий сбор дружины, и эта девочка смотрит на меня: какое это высокое наслаждение - сильное позитивное переживание! Человеческое воображение способно делать сексуально значимым практически любой реальный или идеальный объект. Отрицательные стороны этого процесса - потребительское отношение к новому смыслу. Всем надо одно и то же - ебать, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кому надо согласие наших мыслей? Разве есть что-нибудь в душе девочки, чего бы не существовало в уме мальчика? Начавшееся под нажимом, нередко становится добровольным взаимодействием. Психологическая атмосфера и субъективный, личностный смысл этого взаимодействия важнее его сексуального содержания, которого ребенок зачастую не осознает. Секс с братьями и сестрами или с товарищами, даже с применением насилия, часто кажется детям нормальной игровой активностью и не вызывает болезненных переживаний. Это особенно характерно для мальчиков, которые гораздо чаще девочек оценивают любой сексуальный опыт положительно или нейтрально.
   - А может быть, наоборот, - воспевать? - Решение проблемы всегда непредсказуемо, неизвестно, совершенно не знаешь, как из вопроса образуется ответ, и это неважно. Внешние впечатления не создают писателей, хорошие писатели сами выдумывают их в себя. Именно для этого нужна ночь, и болят гляделки, и я навидался всякого.
   Октябрь продолжается, столь же ясный, как кристалл.
   Мое хобби - лежать на боку. А у меня, все время, сбиваясь и путаясь, сказывается... а черт его знает, что. Радость творчества? Нет. Именно болезнь, мой тихий, беспомощный друг. Еще не был, и откуда взялся... Я Его не любил, но Он был условием формирования моей личности. В конце концов, я совсем не такой, каким всегда раньше себе казался, а Он все хочет остаться таким, каким был всю жизнь. Вы и ахнуть не успеете, как Он использует слова совсем иначе, чем в нужном направлении. Он - эмоциональный, мыслящий, великий и, несомненно, устрашающий организм, стоящий на грани утраты лица в опыте самого прихотливого из обретений, с не знающей меры всеядностью, оставившей выжженное пространство - крайнюю абстракцию и постмодернистский коллаж. Не пойму я: чья жизнь в нем сгорает? В таком аспекте оно представляется настолько безнадежным, что я побегу дальше. Я живу в тревожном ожидании смерти, почему не хочется себя видеть. Избегание, петлянье. Краткая пробежка по улицам, усеянным нарядами и их носительницами; преобладают штаны - не обязательно джинсовые, оголение касается верха - руки-шеи-полоски спин в промежутках. Сколько неизвестного тебе осталось в мире, но познавательные способности подавлены тягостью, пропитывающей, взамен снов, часы отдыха в постели. Будто свирепый страж, не позволяющий ни жить, ни умереть.
   Бежать некуда, потому что невыполненного, незаконченного и неудачного всегда больше... зато я могу выражать себя почти сверх своего истинного понимания. Плавая в этой тине, можно без конца множить подобные глубокомысленности. Необходима вера, необходимо движение к цели, а не ступорозное подытоживание минувшего, но я устал... я не хочу любоваться красками на темнеющем небе, ощущать сильный, но теплый ветер бабьего лета, проносящий ароматы стриженых полей, видеть огни деревни, но я ли тот человек, который сознает несовершенство, незаконченность своих знаний, стремится их пополнить... Я будто погружен в среду, тормозящую все передвижения - душевные порывы умирают, не успев принять форму, все задавливается - включая легкие платьица; им не превозмочь беды, наполняющей душу. Мир вновь сомкнулся. Снова мне идти в кромешной тьме, теряя рассудок, ползать и пресмыкаться на развалинах моей жизни. Все вернулось на круги своя.
   Все это - одна жизнь, в том числе - и обливание потом на асфальте, перемещаясь среди тех самых объектов впечатлений, старательно-намеренно отводя взгляд, кого-то наказывая лишением желанного, почему и признается частью своей жизни, где нет места даже полоскам загорелой плоти в промежутках одежд. Не говоря о большем. Твоя судьба - в другом; от чего ты тоже отводишь сознание, заставляя его течь, не касаясь конкретики. Мне говорят, что печаль - единственная альтернатива депрессивной бесчувственности, что личность формируется лишь конкретикой будней; что нечего ждать лучшего - все правильно, все так и быть должно: одиноко и отчаянно... Но восприимчивость к формам вполне сохранена. Белую треугольную тряпицу, просвечивающую под платьем на покачивающейся в ритме шагов фигуре, улавливаешь безошибочно. И... сколько времени пролетело с того дня, когда ты видел это, и сколько времени пролетело, как ты задумался, глядя на моргающий курсор, не зная, чем продолжить. Главное - прожить; предугадать не так трудно, тем более, что читаешь ты знаки предвзято, однобоко. А что не можешь прочитать - есть там и такие моменты, - то пропускаешь, не понимая, к чему можно отнести цветные виденья и ощущенье счастья в твоей серой буденности.
   Много грехов на мне, и вот я умираю. Помолись о спасении моей души. Только твоя чистая молитва принесет мне спасение.
   Но кто вам сказал, что я верю! Я сомневался в глубине своей веры, сомневался. Ни в чем нельзя быть уверенным. Тебе говорят: "Эй, парень, у тебя все мозги выгорели", - а ты им отвечаешь: "Может, и так". Уверенным нельзя быть ни в чем, можно быть только неуверенным. Твой беспризорный разум управляет твоей жизнью, создавая боль - эту форму неприятия, неосознанного сопротивления тому, что есть. Сопротивление на уровне мысли - это какая-нибудь форма суждения. На эмоциональном уровне - какая-нибудь форма негативизма.
   КРАСИВАЯ МАЛЕНЬКАЯ ПРИНЦЕССА. Не стану я ей навязываться - я, готовый покориться злу. Я верю в то, что мы беспомощные жертвы, - и весь скриплю, как старый, рассохшийся стул. Укрыться от всего, загородившись книжкой. Я не хочу видеть. Отключите эту опцию.
   - Дубравка, - позвал я, и тут же устыдился своей словоохотливости.
   Дубравка уснула, и гроза ушла, не обратив внимания, не заметив ни того, ни другого. Не могу сдерживать свою руку, следующую по изгибам её щечек, повинуясь истосковавшейся душе; вынужденно сложное высвобождение любовного пыла. Огненные стрелки между мебелью, танцы в темноте.
   Рука бродит возле её коленок (на ней длинный сарафан), постепенно подымаясь выше; расширяющиеся бедра, округлые - без худобы и толщины. Прикосновение к любой девчонке восхитительно совершенно. Не могу найти изъяна. Уникальная методика тренировки женских интимных мышц.
   Оказалось, что она сознает возрастающий напор моих ласк. Этой ночью ты сказала мне, ты сказала мне без слов, что мы должны встретить смерть, как другие встречают праздник.
   Наказывая или лаская детей, многие взрослые не сознают, что сами испытывают при этом сексуальные чувства и пробуждают такие же чувства у детей. Ребенка можно и нужно трогать, целовать, ласкать, тискать, но, если возможно, избегать стимулирования его эрогенных зон, хотя нет ничего страшного, если у мальчика появится эрекция, а девочка скажет, что у нее "тепло" между ног.
   Дубравка посопела немного, и вдруг засмеялась громко. Но, ей-богу, я не трогаю. - Вот... - И тут же снова провалилась в сон. Ей снилось бесконечное море, по которому шли обнаженные женщины. Нагие женские тела, полные одухотворенности и жизненного обаяния; одна из женщин этой группы была нимфоманкой, которая могла испытывать оргазм, просто глядя на неуспокоившуюся еще воду.
   Дубравка скользнула в промежность и замерла. Доверие к себе, говорю я, начинается с того, что мы реагируем. Рука должна действовать по указаниям головы, а не против нас. Часто мы вынуждены лежать в темной комнате, лицом к стенке и т.д. И мы стонем от боли. Поэтому человек использует самые разные средства для восполнения дефицита счастья: для одного это наркотики, для другого - азартные игры, для третьего - рискованные виды спорта. Обширный выбор, не правда ли?
   Смотрю в затуманенные Дубравкины глаза.
   - Ты не понимаешь, вы почти одиноки, и вам не в миру жить.
   - Радуга, - сказала Дубравка.
   - Вы его любите?.. Дубравка... Скажите ему, как сильно вы его любите.
   - Спасибо... - Дубравка водила пальчиком по своим набухшим, пунцово-красным губкам, и думала: "Так вот сожмешь ноги, представишь голого мальчика... - раз, раз, раз... так здорово..." Так же можно отнестись ко всем событиям в вашем измерении, и вы про себя Дубравка.
   Промелькнула мысль: "Я плохой человек". Чувство влечет за собой мысль, которой вы поддаетесь. Приготовьтесь, пожалуйста, к ней.
   - Жизнь грязная и грешная.
   Мы пришли сюда на эту землю, чтобы преодолеть нашу ограниченность, но они предпочитают делать глупости: щупают тело дочери. Возможно, это была моя дочь.
   "Ух, какая красивая!" - удивилась Дубравка.
   - На сегодня хватит.
   - Дубравка... Дубравка!!! - Обратите внимание на нее! НОГИ ДЕСЯТИЛЕТНЕГО РЕБЕНКА! ВСЕ НЕБЕСНЫЕ СВЕТИЛА, ЛУНА И ЗВЁЗДЫ, УХОДЯТ ЗА НИХ И ВОССТАЮТ ИЗ-ЗА НИХ! ТОЛЬКО ВЗОБРАТЬСЯ НА НИХ! приобрести иммунитет к смерти можно через совокупление с ними!
   - Не надо... - прошептала Дубравка. Ей стало страшно и одиноко. Она отступила к волнам. Ребенку некуда обратиться за помощью, а сама идея близости, воплощенная громадным фаллосом взрослого мужчины, воспринимается со страхом. И разрешения спросить не у кого.
   - Дубравка, - сказал он. - Каждая часть нашего тела - это одно, а тело - совсем другое. Я вас люблю. Люблю тебя и принимаю тебя такой, какая ты есть.
   - Спасибо за честь, - сказала Дубравка... - Спасибо... И во что же любить меня? - Пока она не голая, даже близко нет, но глаза мужчины все равно выражают интерес. Ей хотелось крикнуть: - Дубравка, как ты смеешь!
   - Дубравка! - Главное в любой ситуации - возможность. Некоторым людям будет очень трудно сейчас.
   - Куда ты торопишься? Давай поплаваем... Ты ведь сама знаешь. Тебе объяснять не нужно. Твои предубеждения исчезнут сами собой. - Рука вползла в промежность Дубравки, палец скользнул по гениталиям, как пресловутый грозовой разряд, освещающий положение вещей. Ясно, что девичьи формы служили источником непонятных Дубравке чувств. Ну и пусть. Я не пытаюсь защищать скверное поведение некоторых людей, но, может быть, это сумерки виноваты? Человек не владеет телом, но одержим им. Действие говорит громче слов: с ними происходит что-то потрясающее.
   - Ну что же, давай, посмотрим... - Он увидел девочку без трусиков, увидел толстенький безволосый бугорок со щелочкой посередине. Увидел и ощутил огромное желание погрузиться в него. Интенсивность фрустрации тем выше, чем ближе кажется цель. - Я люблю тебя и хочу ебать.
   Дубравка поперхнулась. Не сознательно он себя ведет, созидая из Хаоса слова и образы, способные помутить рассудок, с выкрутасами неуклюжими, потому что не удерживает элементы структуры сознания, структуры культуры на дистанции, и пространство стягивается к одной точке. - Хм, - сказала Дубравка.
   Подмять под себя человеческое тело! Каждая функция, которую оно выполняет, совершенно нормальна, естественна и прекрасна. Девичьи половые органы были созданы только вами, с помощью ваших убеждений на основе прошлого опыта. Они создавались вами с помощью мыслей и слова. Ничего не надо делать, чтобы быть совершенным. Она уже само совершенство. Сосредоточься. Смотри всем своим телом. Выбери нужную точку и приземляйся во мраке.
   Я убеждена: вы создаете ситуации, которые вызывают в вас возбуждение. Интересно, возбудились ли вы сейчас, читая предыдущий параграф? Если да, так выпустите себя из тюрьмы.
   Все заключается в том, что делать людям, оказавшимся один на один друг с другом; оба они являются ЗНАКАМИ, готовыми для построения мифа. С другой стороны, я полагаю, что ощутимы иные, относительно фаллического, миры. Но соприкоснуться с этими мирами вплотную можно только в мечтах.
   Дубравка отвернулась; он быстро щупал ее гладкие ягодицы и пухлый лобок. Она немного смутилась, когда он прильнул к ее письке своими губами. Перед ней был безумец, который не только понимал, но любил и жаждал понять больше и гораздо больше того, чем там было.
   Безысходность настоящего - в конфликте человеческих представлений о плохом и хорошем; такие состояния души и тела чреваты катастрофой, но пока что ласки растворяют эмоциональную боль, происшедшую в результате борьбы мотивов. У нас нет права жить в настоящем моменте. Всем без исключения. Страх желания как потенциальной смерти приводит к боли в сердце, дневным и ночным кошмарам.
   - Это я знаю, - сказала она. У Дубравки были быстрые ноги, но теперь она сидела, раздвинув их, потому что у них тождественные системы потребностей и мотивов, воли и эмоций. Мужчина сжал Дубравкины руки. Его язык погружался все глубже, и глубже, и глубже, забираясь в розовую щель; к знанию; к другому человеку; к животным, птицам и всему живому; к Вселенной и самой Жизни. Крепкое, именно крепкое ищет узкого пути. Похоже, ему это дело нравилось. Но зашло слишком далеко. "Ух, как странно!" - удивлялась Дубравка. У нее слегка кружилась голова. Чайки подлетают к самому процессу. Они что-то понимают? Она смутно догадывалась, что теряет какую-то частицу самой себя. Раньше все было просто. Теперь простота ушла. Любопытно и страшно. В подсознании нет места юмору.
   Всем нужно пройти через важные уроки жизни - срать, ссать, двигаться, жрать, ебаться, умирать.
   В нем был какой-то другой мир, еще скрытый от Дубравки, и Эрот связывает эти два мира и являет энергию овладения мудростью. Он даже прикусил зубами Дубравкино ушко, словно хотел сказать: "Не уходи, пожалуйста, это тебе совсем ни к чему. Лучше давай познаем друг друга. В твоем сердце достаточно любви, чтобы вылечить всю нашу планету. Но давай вылечим сначала самих себя. Почувствуй тепло, разливающееся по телу, мягкость и нежность". Его глаза мягко мерцали в темноте. Но Дубравка встанет сейчас и побежит делать странные, ненужные вещи.
   Отражение колыхнулось. Это раму качнуло ветром. И Дубравка пощекотала за ухом.
   - Смешная ты, Дубравка, - сказала Дубравка. Она освободила себя от прошлого, любви к ближнему, жалости, веры, - во я, бля, рассказал-то!
   Я увидел перед собой Дубравку. Она преспокойно лежала и смотрела сны.
   - Проснись, - прошу я. - Погляди на меня. Послушай меня, не открывая глаз, а когда я кончу, ты меня не увидишь больше.
   - Сломаешь ты себе когда-нибудь голову! - сонно ответила Дубравка. - Вы не вернетесь живым, Вы сейчас там, на втором этаже, в крошечной комнатушке. Ночь не вечна Неравно мерность не... радуга
   Я двинулся по зонам своего сознания, будто раненный, - по своим территориям, исполненным в дизайне одиночества; если бы увидеть весь этот лабиринт сверху... чтобы посмотреть на себя извне, чужими глазами, совсем чужими... Когда очень хочется жить, то слишком много ненависти и слишком мало любви. А все, чего я хочу? Это какие-то неуловимые вещи... ну, что вам эти неустойчивости, все эти вопросы. Но, в любом случае, запрос на жизненную энергию очень высок. Грубо говоря, я не уйду.
   - Я тебя в обиду не дам.
   - Я пойду спать в сад на скамейку, - шепотом ответила Дубравка, выскальзывая из моих рук. Я еще раз окинул ее взглядом, когда она уходила: спокойная настороженность, лежащая в основе боевых искусств; много превышающая телом подружек, но поразило меня лицо - я хотел бы слиться...
   Окончательно и навсегда вернуться во сны, в их жуткий, странный мир. Разве такое здесь может быть? Но хотя бы на миг, хотя бы в виде... Картина минувшего освещается затяжной молнией. Неправдоподобно яркий свет исходит от лица Дубравки. "Колдунья, это - колдовство". Она такая для меня, но все равно я не могу, не могу ничего нового сказать о своем любимом персонаже, - отстраненно рассуждаю, чисто технический вопрос решая: что делать с произведением, где, с удручающим постоянством, повторяешь одно и тоже? - и никак не кончишь. Столько ночей подряд испытывать сильную боль. Разве не абсурд - предполагать, что эта боль - всегда одна и та же девочка?
   После холодов конца летних месяцев вдруг возвращаются насекомые, появляются голоножки, интригующие сочетанием тел и одежек, загорелых ручек-ножек и легких, развеваемых ветерком платьиц; размеры и возраст их осознаются не сразу, только сравнительно, и все как прежде, в прежней жизни; достаточно очарования личика рядом, очарования, которому я определения не могу подобрать - вне возраста, маска, отражение, даже не свое, сверстников или старших, - данная от рождения лицо-маска, действующая безусловно, обрекающая действовать в противоречии со своей волей. Ошибка возникла где-то в начале, все остальное следовало безукоризненно логически, и я не удерживаюсь от заглядывания в шалашик меж раздвинутых ног; здесь не хуже, чем у других, но, пожалуй, не лучше: под юбкой, которую она усердно натягивает на поднятые колени, явно должно быть бесспорное доказательство ее принадлежности к женскому полу, что еще можно скрывать с таким усердием? Головокружение - буквальное. Это не означает напора лирических чувств. Будто в глубину заглянул, чуть не дёргаешься, как при задремывании. При чем здесь возраст! - опроверг я свои старые уловки, возраст здесь не при чем. То, чего мне достаточно - в наличии у этой крошки. У той - тоже. Я понял, что я сам себя не понимаю. Разногласия чувства и разума. Губит меня вожделение. Привязывает. Ограничивает сознание. До чего про это можно додуматься... постоянно пребывая среди такого рода желаний.
   Белый треугольник. Трудно поверить, что то, чему обязано появлением на свет столько шедевров культуры, самая манящая тайна Вселенной, - помещается под крохотным кусочком белой ткани... Малышка, можно биться об заклад, знает о моем интересе и даже о природе этого интереса, и уверена в преступности этого интереса, но не реагирует никак. Типа "я маленькая девочка, и ничего не знаю такого", и веяло от этого как раз тем, что надо, ну да, готовностью заняться этим самим, безличное привлечение. Все дороги ведут к ней в трусы. Природа не все предоставила разуму, она подстраховала продолженье жизни сильными средствами. Блядь, - думал я раньше. Само собой. Снова ветер мешается в созерцание, проникает в мое созерцание, проникая в меня, становясь частью существа. Мне хочется выразить свои чувства так же просто - но это в данном случае точка повыше средней. Завтра, конечно, да? Неважно что, но завтра? Или даже когда-нибудь? Скорее всего, так. Значит, главное кончено, я не вмещу в себя более ничего подлинно сладкого. Эрзацы. И даже их не будет. Нельзя же так. Но так оно всегда. Отчасти причиной - безвольная преданность первообразам, которым нет возможности найти аналоги в реальности, остается любоваться необходимыми элементами, без всякой надежды составить из них желанную конструкцию... хоть надежду совсем не преодолеешь, просыпается при виде пригожего личика, что, вместо Нее, с тем же результатом может быть отнесено к любой посторонней. Но почему-то не относится... Когда я был маленьким... мне нравились взрослые женщины. Я хотел сексуальных игр, и взрослые тетеньки меня интересовали гораздо больше девочек-ровесниц. В чем причина таинственной обращенности интереса? Грезы... Относились эти грезы, главным образом, не к основной героине, а к второстепенному персонажу, о которой я могу узнавать только по редким, всегда поразительным проявлениям, сочетающим мои желания с реальностью, а не сталкивающим их, превращая в неразрешимый узел... грезы напоминают синие угарные язычки пламени, в котором догорает сердцевина обугленного полена, после чего рассыпается в золу, в них нет меня, нет ее, а есть лишь у меня и у нее, потому так поражает, когда она открывает еще и другой смысл в этой игре: и я другой, и она - то живое существо, о чьем отсутствии можно сожалеть. Нагая, ты жила лишь в моих снах, и там оставила свой след, подобный отпечатку тела на песке. О пески! Пески, пески Стикса, черные пески вечных отмелей, скоро вы укроете мой сон, когда я спущусь к вашим берегам.
   Воистину мудр лишь тот, кто строит на песке,
   Сознавая, что все тщетно в неиссякаемых временах
   И что даже сама любовь так же мимолетна,
   Как дыхание ветра и оттенки неба.
   Блажен, кто праздник жизни оставил рано, не допив...
   Поэма впечатляет тогда, когда мы улавливаем в ней страстное желание, а не радость от пережитого.
   Она положила палитру на стул и отправилась к окну
   Она положила палитру на стул и отправилась к окну
   Она положила палитру на стул и отправилась... к чертям собачьим! в рощу непоправимого. На горизонте не маячило ничего, кроме того, что это - конец. Платьице-халатик, белые трусики, - явления, давно ушедшее в область смутных воспоминаний: нельзя, не трогай, скажу. Во сне мне полдевятого утра надо быть на свете, и никого вокруг больше нет - она захлопнула окно. Попытался найти дорогу к выходу, но заблудился в написанном. Правда, что я не выхожу из дома, но правда и то, что будет - это там, впереди - неизвестность. После него не будет совсем как прежде, а будет хоть немножко, но иначе. Это я к тому, что и без записи прекрасно помню.
   Мимолетная мысль может быть рождена невидимым глазу рисунком, и венчать или, напротив, зачинать скрытую для понимания форму. Существует ли форма, в какой я мог бы использовать эти слова для внушения и установления ясных отношений? Разве что на языке мышления, кое должно быть образно, хотя образы эти не имеют подобия с чем-либо. Она рядом, но казалось - очень далеко. Или я уже говорил это? Вот не помню. Головокружение возникает при попытке (я подчеркнул ключевое для себя слово!) сблизиться с человеком, вовсе не желающим близости; и даже когда на горшок садится, небрежно опустив белый лоскут - и тогда ничего не получается. Я об этом думаю, у меня сердце разрывается. Не поддаюсь ли я ложному прочтению своих смутных желаний... что случится, ложью уже не будет. Это так. Люди не стремятся к истине, ни даже к правдоподобию - они ищут поражающего, а счастливы лишь те, кто счастливы.
   На берегу лежали мальчишки. Когда Дубравка подходила ближе, они щурили глаза, будто охотящиеся коты. Они называли ее целкой. Одна на всех. - Бессовестные обормоты, - говорила Дубравка. Наблюдают за ее половыми органами! Она почти всегда ими пользовалась (сейчас же, много лет спустя, ими никто не любит, - вы не поверите!). Мертвая панночка прекрасна, и я всех ненавижу. А мальчишек я ненавижу всегда.
   Ибо нехуй, как отмечал еще К. Юнг.
   Оно красиво, ее молчание, но в нем есть оттенок грусти.
   Ветер плеснул ей воду на ягодицы.
   Я знаю чересчур мало.
   В полном знании нет необходимости ни для одной известной цели.
   А что скажут другие? "Шизанутая хрень". Большинство предпочитают вместе с другими. Коллективный опыт. Дальние Пределы, детка.
   Она знала, что единственное спасение от вопросов - вопросы.
   Ей никого не хотелось больше удивлять. Она думала о. Таких красивых женщин ей еще... Нужно провести, по крайней мере, полчаса, чтобы припомнить подробности. Что они говорили о теле? О любви и обстоятельствах любви: нам нужно растворить наши страхи. И они это делают. Я в это не верю. Он обманет ее, и будет удовлетворять меня, он не сможет отказать себе в удовольствии пощупать тело сестренки, за ним другие тела, поменьше.
   Как, однако, трудно нам понять, как все это писать. Но опять же, важно не только "Mein Kampf": мотыль порхал меж рыженьких волнушек.
   Похоже на то и это.
   Она с шумом захлопнула створки окна. "Не пойду, - думала Дубравка. Она думала о чем-то. Она все время думала.
   День, когда все пошло наперекосяк. Хуево все обернулось, правда ведь, радость моя?
   - Эх... - сказал мужчина. Он смотрел на девочку и держал свою руку на ее плече. Он чувствовал, что девочка как раз на грани созревания. Он может сказать это по запаху, запаху девочки. Он сладкий и высокий, приятным контрастом запаху моря, острому и кислому. Надо смотреть на нее. С девочкой все шоколадно. Эти сияющие зеленью глаза, они смотрят, как два цветка, прямо к нему в душу. Девочкины детские полные губы как устье чудес.
   Неожиданно у него появляется мощнейшая эрекция. Вставший член распирает широкие штаны, и это так приятно, что мужчина ощущает - он не может идти дальше. Абсолютно маньячный скачок. Надо думать, во всем виноват запах, текущий от девочки. Ему приходится остановиться.
   - Мы пришли сюда, на эту одинокую скалу. Смотри, Дубравка, слушай. Сейчас вступит оркестр. Пойдем немного дальше. Видишь это?
   - Я не готова.
   - Когда ты идешь, нельзя замедлять шаг. Предлагаю тебе последовать совету королевы Виктории: закрой глаза и думай, что это клубничный торт.
   - Слишком сладко, и ничего хорошего из этого... И кто вам сказал, что я должна это делать?
   - Почему ты такая красивая? Потому что твое тело, половые органы и сексуальность созданы для удовольствия! Твоя сила - в этом вожделении. Всосала?! Очаровательные формы юной девочки, независимо от того, знаешь или нет! Все вы знаете. И я - знаю. Попробуй полюбить себя вслух! Сексуальность, подкрашенная чувством вины и страха - единственный приемлемый аспект проявления притягательности или силы. Бороться с миром - пустая трата энергии и времени! Вовсе не надо ни от чего отказываться, и не надо ни к кому стремиться. Чувствовать время означает приспосабливаться к нему. Что-то должно быть разрушено, как иллюзия, на пути к абсолютному господству над собой. Смотри, Дубравка, слушай! не обращай внимания на возраст. В отношениях главное - заглавие. Разреши детям понять, что эта тоска по любви к себе. Все думают невесть что... а различаются только по желанию. Если ты будешь смотреть вниз, ты будешь в психологическом отношении готова.
   Дубравка посопела немного и вдруг выкрикнула:
   - А ЗВУЧИТ ЭТО ПО-ИНОМУ, ГОРАЗДО БОЛЕЕ ТРАГИЧЕСКИ, И ВОСПРИНИМАЕТСЯ ТАК ЖЕ! Если вы загляделись на мои сиськи... Если вы загляделись на мою письку... Прекращайте пялиться на меня!..
   У Дубравки дрожали губы. Лишь дрожание плоти способно породить речь в этой жизни?.. Сказать, когда сказать больше нечего.
   - Впрочем... секс полезен и для нас, для обмена веществ, - пробормотала Дубравка, глядя вниз. - Надо только запивать пепси-колой.
   - И того, и другого, - нетерпеливо предложил кто-то из ребят. Они осматривали ее, задирая сарафан. - Чем больше, тем лучше!
   Дубравка глотала слюну. Мальчишки смотрели на нее, а она - на них. Они вот-вот начнут прыгать друг на друга. Никто из них не совал руки в карманы. Поэтому руки у них разговаривали, а сами они нет. (И мы тоже почти всегда пользовались только ими). Мальчики любят еблю со шлепками, любят кончать и кусаться и хуячить кулаком. Молодые павианы, чье поведение является для вас абстрактным набором цифр, пока вы не в обиде. Хотя и тут ничто не намекает на зрелую генитальную сексуальность. В общем, так, разговоры. Ей было трудно не засмеяться, глядя на их лица и возбужденные тела, а если будешь смеяться, то ничего не получится.
   ЕСЛИ МОЖНО, А ТЕМ БОЛЕЕ НУЖНО, ТО КАК-ТО НЕ ОЧЕНЬ И ХОЧЕТСЯ.
   Артист снял свою руку с ее ягодиц, и на кожу упали холодные брызги серебристых лунных потоков. Дубравка скинула сарафанчик.
   - Мальчики, но это - только ребенок, ради Бога! Это же маленькая девочка. Вы не должны на нее так напрягаться. Она... я не знаю, это здорово, красивая фигура - это симметрия. Любите ее, ибо нет ничего более святого, чем любовь к маленьким девочкам. Целуйте ее, пока она не успокоится и не почувствует себя в безопасности, а потом входите по-одному!
   Артист был тактичен и великодушен, оставляя занятия любовью на подростковом уровне. И они смеялись, и дрыгались из стороны в сторону, и всё хлопали в ладоши, и глаза их горели похотью. Беложопые бабуины.
   Дубравкино тело изогнулось, она почувствовала, что падает, стиснутая со всех сторон дергающимися и судорожно извивающимися телами.
   Я чувствую музыку. Она как лиловый туман. Я уже не понимаю, кто я, где я и зачем, только падаю... всё падаю... всё падаю... все падаем... все. Но... Господи! Дырка слишком мала, в нее не протиснуться и червю!
   По стеблю скорей - в сплетенье корней, в цветущие джунгли секса!
   Моя любовь, разрушая, на место поклонения живому существу ставила культ ее тени, чтобы в складках и в аромате тканей, соприкасавшихся с ее телом, навеки закрепить волнующие чары чувственной прелести. Но эта тень была создана на самой их сущности, и эти следы ее, и эта таинственная радость удовлетворяли мою душу.
   Говоря о любви, автор ни в коем случае не берет на себя ответственность ни за что. Речь может быть точна, если она академична и презентативна, но если ты не вполне понимаешь того, о чем говоришь, если твоя речь - это путешествие и расследование, то ты не можешь пользоваться обкатанным дискурсом. Говорение для меня является проживанием впервые - того, что я еще не прожил. Для меня чрезвычайно важна работа в коммуникационном творческом режиме. Все самое интересное происходит в REAL TIME моей жизни: интенсивное проживание, обозначение и минимальная рефлексия... когда-то мир был молод, и капельки дождя сверкали на давно исчезнувших вишнях.
   Я не упоминаю ничьего имени, предоставляя право выбора вам, однако неверие в возможности, которые дает жизнь, в наслаждение сексом, в изысканность музыки или в способность рассмешить себя может привести к негативным изменениям в характере, к возникновению неврозов, к закреплению форм агрессивного поведения. И мы, волнуясь, прижимаем к стенке, и т.д. Это упражнение растворяет темные облака накопленной обиды. Некоторым это упражнение покажется очень трудным. Каждый раз, делая его, можно рисовать в воображении разных людей. Делайте это упражнение три раза, тогда вам одиноко. Все сильные порывы, весь вихрь желаний и кипящих страстей - не более трех раз подряд, иначе тебя сочтут грубиянкой.
   За то, что мгновение любви не было выпито, за то, что оно погибло и отошло безвозвратно, girl должна отдавать свою любовь голоду, вожделению и прихоти первого встречного. То, что было ниспослано как дар одному, должно вернуться в мир как безликая, безвестная жертва всем. Чаша, к которой должны были прикасаться лишь уста Одиночества и Молчания, протягивается виноватой рукой каждому раздолбаю. Чаша, которая, казалось, должна была вмещать любовный напиток необычайной силы, наполняется водой.
   Дубравка лежала. Тело, как и все! Как и многие мальчики, эти мальчики не испытывали любви к женщинам. Для них женщины существовали только как объекты ебли, и они, тяжело дыша, освобождают ее из власти фигур иллюзии, таких, как гуманизм, религия, любовь. Конец, остановить безумие больше некому. Тут - контрапункт всей этой ситуации, все мыслимые и немыслимые метаморфозы вытесненного через освобождение начинок символов.
   В темноте струилась сквозь дождь отдаленная музыка. Ад на земле играет свой бал, которым правит Сатана.
   Слышалась песня:
   Там за рекой,
   Ебут русалку,
   Сам водяной,
   Кидает палку.
   В темную ночь,
   Никто не сможет ей помочь, помочь, помочь.
   Кто не мечтает о здоровом, резвом хуе? Рядом росли молочай и сал, клещевина и ладанник, саксаул и тис, лавр и тут, сандал и самшит, а девочка держалась за хуй и не знала, чей это хуй!
   - Это правда, мужская мощь в корне. А любовь как же, где любовь-то? Где же ответ? Все молчат потому, что думают, или потому, что нечего сказать? Очнитесь, олухи! Ведь это основной вопрос...
   - Не бойся, это алхимическая реакция - превращение одного в другое. Будет член - будет и любовь. - Сам он при этом отчаянно дрожал.
   - Гори, гори, моя манда! - ни с того ни с сего пропела девочка.
   Но чего вы хотите от маленькой смущенной девочки?
   Слышишь чей-то стон и шепот? Это ветер.
   Что осталось нам на свете? Только опыт.
   Стон девичий, шепот нежный - тени в облаках сплелись. Приторно, сладко, больно, забыто, непонятно, желанно, омерзительно.
   Эти стоны, сумасшедший шёпот, в общем, всё!
   Зверепой волною похофтон. Беспрудовая беснь. И вод храдно и ебадно, оми дрибиряюца. Глаз бугайский! Кончено! чутьслыша, чутьглуше, чутьтуши, чутьчуши... И мы пустились в пляс - как раньше, как надо, как давным-давно, как всегда! Смысл жизни - тратить энергию...
   ...эта темнота... не отдалась... иные, такие странные существа двигались... в темноте... в моих мыслях... лики боли и утраты... быстрее, не поймать... их мир и мой мир... становились одним...
   Попытка протолкнуться в щель в горячей плоти. Страшно, как посадка на Луну.
   - Дубравка, не бойся...
   - Да не боюсь я, блядь!
   Ребенок лежал там, позволяя этому случиться - чудесные взаимоотношения с кем-то заканчиваются, как должно. Это часть сервиса, родная. Plug-and-Play.
   Все вы козлы.
   С вашими жалкими праздниками и сабантуями.
   И какая-то бритая свинья в кожаной куртке решает, что будет ебать только таких же как она, а не взрослых девушек, не реакционерок-коблов, - все под прикрытием экуменического садизма. Давай, иди, крошка, вот твоя миссия: секс в публичном месте, вот на что ты годишься.
   Она, в конце концов, превращается в потную ерзающую жертву великой чумы.
   Лишь бы все быстрее кончилось. Но интуиция подсказывает, что быстро не кончится.
   Отрешенность от реальности - единственная возможность не умереть от отчаяния. Но рано или поздно возмездие наступит. Отвергнутая реальность вернется кошмаром. Навалится на человека без всякого предупреждения и затянет в омут безумия.
   Боль угрызений так въедается, словно ее кто-то сверху вталкивает; симпатичные белые облачка в небе лишь ранят глаза. Единственное что осталось, это отвернуться и лечь лицом на землю и плакать. Ни одно разумное решение не проходит. Все тонет в иррациональности. Сила архетипов... Она исходит из леденящих душу глубин коллективного подсознания и связывает в одно целое его, ее и всех остальных на этом свете. В узел, развязать который невозможно, пока все они живы. Осторожнее. Потому что вы - в Богом проклятом мире. Здесь не свободен никто. Неудивительно, что так много людей хотели бы умереть.
   Бросай все свои неудачи и беги! Дверь к счастью открывается наружу.
   - Не люблю эти слова. Обычные. И глупые. - И ты смеешься.
   Коммуникация, которая не является простым обменом информации, неизбежно шизофренична. Это происходит в том случае, когда скрещиваются жизненные процессы, когда желания цепляются друг за друга, когда ломаются предписанные процедуры поведения. Подростковая традиция употребления типа Дубравка настолько прикладная, что никто не получает ничего непредусмотренного, кроме общественно безопасной эйфории. Все переходят в привычное состояние, которое коллективно смоделировано регулярной ситуацией. Вообще, люди редко отваживаются нарушить предписанные границы наслаждения, нормативы переживания, радости, удивления. Стена страха отделяет нас от приключений в измененной сенсорике. Все страхи - это не более чем страх эго умереть, аннигилировать. Для эго смерть всегда скрывается за ближайшим углом. Что может быть более неразумным, чем противостояние самой жизни, которая есть сейчас и всегда происходит сейчас. Уступи, поддайся тому, что есть.
   Потом ей стало очень хорошо, хотя она даже еще не начала таять, но испытывала, благодаря детской непосредственности, мягкое, почти нежное, несексуальное наслаждение. Все время удивляются, как быстро мы добираемся до сути. И начинают понимать, что нам это очень нравится. Главное - возможность в любой момент уйти, чтобы потом вернуться. Это означает непрерывно рождаться в пустоте и говорить "прощай" вливающимся в гомогенный огонь за спиною формам минувших мгновений. В любом случае, если вы понимаете, что я имею в виду.
   Ты разрушаешься от переполняющих тебя эмоций; когда подобное происходит вновь и вновь, от сердца уже ничего не остается, и ты больше не можешь испытывать скорбь.
   Ведь теперь тебе ничего?
   Не страшно?
   Да?!
   Что-то меняется.
   - А вы знаете, иногда я чувствую себя лучше.
   Когда мы это осознаем, есть смысл начать думать. Ваш разум - орудие, которое можно использовать.
   - Попадись мне эта Дубравка! - сказала Дубравка. Конечно, то была она, а не мы!
   После подобных прогулок она всегда возвращалась в мои объятия, ее зад покоился в моих больших руках, и она застывала так, не шевелясь... Спи в сказке для детей, в ячейке ночи, без имени в лесу воспоминаний.
   - Дубравка, как ты смеешь!
   - Разве вам плохо со мной? - Дубравка поморщилась, перевернулась на спину. Она лежала, раскинув руки, чувствовался ее особый, нежный запах. Она села, потирая синяки на ногах. - Разве я виновата, что меня воспитывали в доме без мужчин? Я не придумываю правила, я просто кладу на них. Давай... Хочешь, я тебе там поглажу... Вам понравится, я знаю.
   - Поцелуй меня, - говорит она.
   Наша жизнь становится прекрасной.
   Ее пальчики увлекают мою руку между ног, туда, где губы раскрываются внизу шелковистого живота, как цветок. Колыбель благ, сладких влаг. Разве я могу противостоять ее наслаждениям? Меня интересуют нетрадиционные практики. Необходимо вмешательство новых желаний, новых энергий, для того, чтобы включаться в игру с непонятным. Новое, неконструируемое известным, зияет лишь тому, кто пересек экзистенциальные пограничные зоны, кто рисковал, выставляя на кон саму возможность своего присутствия здесь и сейчас... Спокойней, господа, спокойней, мы следуем задами, ибо наступает век без юбок. Но день рога, день кости, день бивня пока не настал.
   Но боль, которая в груди,
   Старей любви, старей любви.
   В иные минуты никакого сходства между абсолютом и окружающим усмотреть невозможно. Видима полная противоположность, полная чуждость современности и того, что обещает повториться, прежде чем исчезнешь. Смутное воспоминание о бывшем - где не краски и очертания фигур, а чувство таинственной, всепроникающей жути, которая будет ещё - но как? Хотел бы я, так хотел бы, чтоб это была правда, тогда я мог бы, по крайней мере, спокойно умереть.
   То, что мы называем отчаянием, часто - всего лишь острая досада из-за обманутых надежд. И тот, кто живет одними надеждами, умрет в отчаянии.
   Умри от отчаяния, простись с прошлым, пойми, что завтра для тебя не наступит.
   Умри в отчаянии, без покаяния, умри и будь проклят.
   Дубравка пела о любви. Она явно подразумевала под этим любовь к самому процессу жизни. В каждом из нас жизнь - это ограниченное время, воспринятое способным чувствовать существом.
   - Обманули дураков, - сказала Дубравка. - Когда я в это не верю, я в это не верю. Я не хочу.
   Такая реакция великолепна, но от этого черствеет сердце.
   - Радуга, - сказала Дубравка.
   Она вылезла из воды и долго не могла научить нас тому, чего сама не знала - что любовь бывает разная, и такая тоже: щупать детскую письку, наслаждаясь мягкой тайной девочки.
   - А есть колдовские дети?
   Она могла и вознестись на вершины доброты, и пасть в бездну зла, - влияние бесформенности. Объяснить ее появление можно только моим безысходным одиночеством. Неужели же в мире есть неведомое нам равновесие и милосердие, так что рано или поздно наши заветные желания сбываются? Кто-то кончил в ручей, и Дубравка - плод этого. Не знаю, сколько ночей и дней прокатились надо мной, луна и солнце безжалостно играли моей судьбой с приводящей в отчаянье навязчивостью, сейчас уже все пугает, причин стало бесконечное множество, причиной стало само существование мира. В такой же крошечной комнатушке, на такой же железной кровати, лежит Дубравка. Выросла, и не поддерживает меня. Удалённая от всего на свете, она очень одинока. Уговорить малютку задрать платье и снять трусики - дело недолгое, но увиденное не дает покоя уже много лет. Я схватил ее за плечи, это я хорошо помню, и кричал ей в лицо: "Ты не уедешь, не можешь уехать! Кроме тебя, у меня нет ничего в жизни. Если ты уйдешь, это только докажет, что даже самые невинные мои фантазии бессильны перед похотью и временем. Не уходи! Не бросай меня одного!" Некоторые вещи в нашей жизни - не линейное сцепление и не какое-то там расцепление... но обратимое сцепление, которое, неумолимо захватывая один знак за другим, свершает свой цикл... обходя стороной начало и опуская конец. Куда она мчится, в какую даль? К каким берегам, к каким океанам?.. Не стоит расстраиваться из-за того, что нам всегда было нужно от нее что-то еще. И можем ли мы осуждать ее, если она не стремится ни к кому. Чтобы наказать себя за глупый и невольный отказ, свое тело я отдала грустным рукам прохожих. Их было много, испивших от даров моего раскаяния. Привычные бездельники или унылые работяги, халявщики, демшиза... Одни случайно обнимали меня, отдаваясь мгновенному капризу, другие истощали на мне цепкость своего упорства. Я удовлетворяла и поспешности страсти, и ожесточениям чувственности. В самом деле, холодна; мы должны быть готовы простить и что-то поделать. Что отнюдь не обязательно получается. Ее внимание невозможно поймать. Выросла - и не надо обсуждать излишек веса, проблемы личного характера, денежные проблемы и т.д. Дубравка принадлежит к существам, способным на самые светлые чувства, она может думать человеческими категориями, она может быть вполне принята к рассмотрению без тщательной проработки. С ней происходит что-то хорошее... то, что ей не удастся. Феминизм привязан к исследованию маргинальных практик и непрерывно удерживает свое внимание в табуированных областях. Сегодня это другая сексуальность, завтра еще что-то. В принципе, то же самое делает радикальная философия. Не философия по поводу того, как философствовал Гегель, не прояснение и не конструирование понятий, а флексия потоков реальности, испытание себя перед лицом другого и в другом, философия, которая балансирует на грани дискурсивности и экзистенциального эксперимента. Есть кое-что, что я должна сказать. Вы когда-то сказали, что Вы любили меня так же, как я была... и я только хотела сказать... хорошо... аналогично, Вы знаете? Я подразумеваю, что Вы носите глупые вещи, ваша мама покупает Вас; Вы надменны, и Вы всегда говорите неправильную вещь в каждой ситуации, и я серьезно полагаю, что Вы должны пересмотреть длину ваших бакенбард. Но Вы - хороший человек, и я люблю Вас. И если бы Вы хотели совать когда-нибудь, это был бы хороший... больше чем хороший.
   Путаница с объяснениями. Простым реалистическим способом повествования точности не добьешься. Поэтому я работаю с языковыми и образными клише, я вынуждаю язык обнаружить свой ложный идеологический характер, подвергаю язык порке, чтобы он, вопреки своему желанию, говорил правду. И все это в дополнение к путанице, накопившейся в моем потрепанном испитом мозгу, регулярные вестники, напоминающие о смерти, которая никаким образом не касалась моей мирной любви к литературе, а теперь вот она превращается в ужас.
   Каждый из нас до сих пор живет на Острове. Правда, людей там всегда преследует чувство неясной, смутной тоски. Старые газеты и журналы, ненужные книги. Мы здесь для того, чтобы добавить очередной томик на полку всемирной литературы?.. Или от страха жить полной жизнью, или от того, что она попросит?.. Нет сил ни на что, ничто не удерживает надолго. Изощренный разум всегда найдет лазейку для побега, хотя, возможно, потом он сам пожалеет об этом. Он цепляется к словам, опошляет любые чувства, насмехаясь и издеваясь над ними. Цинизм, скепсис, поверхностный взгляд на вещи отличают его во всем. Кто-кто, а он-то всегда все знает лучше. Картина мира должна быть проще и конкретнее, типа мин сине яратам, выходи к воротам во столько-то часов. Она не пришла: ты пидор с маленьким хуем, ты бессмысленная никчемная тварь.
   Я сам все это время пил, пытаясь быть общительным и не отставать от всего этого, но, в конце концов, понял, что вычислен и окружен, и что остается либо бежать назад в одиночество, либо умереть. Мы давно махнули рукой на жизнь, где все время приходится вспоминать полузабытое и удовлетворяться оттенками. Уже не хочется... ничего; поесть, покурить, выпить, закончить взаимоотношения. Холмы, места былых прогулок и связанное с ними представление о конце мира, горизонте, за которым обитает солнце, и нет никаких незаконных материалов, подобных наводящим на сексуальные размышления изображеньям; ностальгия по пространству, которое мы когда-то знали и где не было ничего, выставленного напоказ.
   Нет никакого смысла концентрировать свои мысли на прошлом, оно ушло, и изменить его невозможно. Зато можно изменить наши мысли о прошлом. В конце концов, качественного опыта больше нет - только способ утвердить сущее вне схваченности присутствием. Что касается относительности: какова жизнь в настоящем, таковы и являющиеся из прошлого призраки. В сознании продолжается работа над осмыслением роли воображения в переживании минувшего. Если раньше объект желания был вовне, то ныне он извлекается из воспоминаний, словно вся жизнь уже позади. Сейчас я только помню, тогда - запоминал.
   Затосковал, как по веки недостижимому, по ней, внезапно напомнившей о себе через абстрактный рисунок на обложке журнала. Груди, во всяком случае, были вполне реальными, разглядывая их, я вспоминал... какое неустойчивое состояние, достаточно мелочи, детали - и уже погружен в уносящее - и оставляющее на месте - состояние. Ну да, такими, какими они были (груди), они уже не будут. - Не удалось! - к горчайшему сожалению, как будто действительно была только что упущена возможность - весьма желанная, - острый, пикантный поворот темы, бывшей на деле сто лет назад. А потом и это сожаление, актуализировавшее грезу, так же рассеивается, расползается, и уже трудно понять, почему минуту назад ты горько смотрел чему-то вслед; сквозняк в воздушных замках. Только в твоем воображении существует фея, зачем это иллюзорное удвоение? Доканчиваю, по привычке, за обоих. Как я сейчас пошл. Но я лишен ложного стыда. Мне хватает настоящего.
   Каждый писатель кончает тем, что превращается в собственного бесталанного ученика... искать в книгах смысл - это все равно, что искать его во снах или в беспорядочных линиях руки... На рассвете предыстории, при играх в детском садике (вернемся ли мы туда ради звуков - осмысленных или просто болтовни? ради бряцанья новейших анн? за лиретту со звоном? - и нет и нет и нет!) я всего лишь хотел ласки, тепла, любви, радушия - всех невинных радостей, которые, как я твердо знал, возможны в этом мире. Теперь, когда глаза мои еле разбирают то, что я пытался однажды написать, ничьих оживляющих ножек не мелькает передо мной в жуткой невольной игре надломленного, усталого воображения. Все кругом постоянно и непостижимо меняется. Ежедневный ужас. Безнадежность. Пустота. Разве это человеческая жизнь? Страдание - это то, что испытываю. Пытки - вот все, что я знаю. Ощущение, будто ты горбатый грязный монстр, стонущий под землей в горячей испаряющейся жиже, тянущей в никуда длинную жаркую ношу, будто ты по пояс в гигантской сковородке, наполненной жирной коричневой помойной жижей. Ты видишь в зеркале свое лицо, выражающее непереносимую муку, такое дикое и полное печали, что нельзя даже оплакать это уродство, этот провал, нет никакой связи с былым совершенством, а стало быть, нечего и связать со слезами. Этот темный гул в тропическом лесу не желает, чтобы жалкий бродяга, испуганно ожидающий поодаль, добрался до моря. Смерть всегда вблизи того, кто бросает ей вызов, она становится близостью этого вызова. Возможно, это единственное, к чему она не безразлична. Умирание - это остановка, квалифицируемая в качестве отклонения от "здоровья", нормы проживания - депрессии, стрессы, или дискурсивных нормативов - шизофрения, маниакальность...
   - Наверное, катер придет за нами. Белый катер... - Но такое убеждение основано лишь на том, что Вы, уважаемые, начали страдать хуйней. Остается пожинать плоды своего желания насладиться тем, что есть, дезинформированная душа в состоянии полного замешательства при последнем коротком забеге бесцельного существования. Поэтому, если Вы в пути, отбросьте все мысли, ведь, если о чем-нибудь очень долго размышлять, уж наверняка ошибешься. (Гашек) Единственный путь из времени лежит в космос. Сядьте где-нибудь в тишине, расслабьтесь. Смерть - опасное путешествие, в котором только и можно строить собственную систему морали. Разрушается основа прочности внешней и внутренней реальности. Внимание на выздоровление и на задних, и на самые светлые чувства. А лечение от любви - это конь, прежде всего. Конь стоит выше всего земного и грешного, над маленькими принцессами и эльфами, нимфами розовых вод, над сознанием, что ваши убеждения устарели, и ощущением собственной неполноценности.
   Ее отклик на мой окрик: грязный! гиблый! гублин!
   Мир должен быть уничтожен... Истина с бородой пророка: в этом качестве она всегда себе равна и пригодна для всевозможной универсализации, в каждый миг она сюда обыденно подходит.
   Уход - никакая не беда, уход - единственный выход, который имеет смысл. Жизнь уходит, потом ты умираешь. От одного трупного пятна до скелета. Естественная физическая смерть твари становится неотвратима после того, как ей отключается поток энергии с самого верха, и тварь остается предоставленной самой себе.
   Короче говоря, это постепенное разоблачение; всего лишь грустная история, рассказанная несчастным человеком перед лицом смерти. Я прощаю тебя за то, что кончается, я опять благодарю Мать-Землю за то, что обычно.
   Всего доброго. Еще удавимся.
   - Никто не возвращается, дружище. Билет в одну сторону.
   Выходя из теплого теченья обстоятельств, побеспокойтесь об обуви.
   Теперь слышалось одно только ожиданье дождя.
   Если бы не умение собирать слова в предложения, мне стало бы совсем грустно. Но вот рассказ окончен. Последний раз нажата кнопка "сохранить", и компьютер выключается.
   ------------------------------------------------
  
   ???????????
  
   You remember them?.. Любви Вы не суждены.
  
  
   Всё, что делаешь с любовью, нормально и хорошо.
  
   Наконец-то успокоились и те, кто боялся опасности, и те, кто волновался из-за того, что некоторые оставались излишне спокойными.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Более удивителен и чист по форме, чем любой "хрен", иногда бывает "ур" - предмет, произведенный внушением, объект, извлеченный из небытия надеждой.
   ...и нет у Манохина тайн, одни свойства, приобретенные в долгой борьбе за жизнь.
   желаний, которые есть ничто иное, как любовь к тиграм.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Инобытие Дубравки
  
  
  
  
   3
  
  
  
  
  
  
   Инобытие Дубравки
  
  
  
  
  
   158
  
  
   Инобытие Дубравки
  
   6
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"