текст этой книги обладает способностью быть читаемым не только буква за буквой, и строчка за строчкой, но и с любой буквы, потому что там нет перерыва между словами. Читая этот текст с каждой последующей буквы, получают все новые и новые тексты. Можно читать и в обратную сторону, если ряд плоский. А поскольку цепочка текста развернута в трехмерном пространстве, как в кубике, то текст читаем во всех направлениях. Текст нестационарен. Он постоянно движется, меняется, потому что я шевелюсь, живу, дышу, порождая огромное количество комбинаций.
Когда мы удалим вину сексуальности из нашего сознания и научим людей любить и уважать себя и, следовательно, других, только тогда страсть - максимально возможная. Реально - полный контроль над своими страстями, накопление энергии, сил воображения для достижения абсолютной свободы и суверенности, свободы от оков природы и мироздания.
Люди, которые любят и уважают себя, не имеют практического смысла. В общем, так, разговоры об ушной косточке. Еще не обретенное умение любить себя вслух. Такая поддерживающая терапия для пациента, который не может заместить пустоту, просвечивающую сквозь слова. И мы часто о других вещах...
Что же надлежало бы сделать перед лицом безупречной красоты? и во что же мы верим на самом деле?
Страшный противник - это правдивая информация об объективной действительности. Это не складывается в единую картину, в отличие от Розового Облака, Облака в Штанишках. Солнце всходит над совершенно прозрачными текстами, где барахтаются ревность, тоска и совершенная безысходность, здесь ощущается равнодушное отчаяние, когда ни у кого ни на какую женщину! Пусть существует небо, даже если бы не существовало. Пойдемте в наш дом, в последний мрак, в пустыни Всемилостивого Бога. Мы живем в переходную эпоху. Раковина лежит глубоко на дне, и никто не умирает. Никто не живет и никто не умирает.
K. рисовал нагой кривой на животе моей дочери. Сидящая в постели и похожая на выздоравливающего человека, Дубравка счастливо улыбается пришедшему к ней, радуясь тому, что ему всегда было нужно от нее что-то еще. Дубравка прибегала сюда, когда ей нужно было разобраться в своих календарях, бродя блядскою дорогой, или выскакивая из тысячелетней реки времени.
Она уверена, что знакомые девчонки тоже сочтут К. душевным, если только он... ну, знаете, если он, так сказать, не переборщит.
У нее нет иного арсенала, как рециклирование и насмешка над собственной стерильностью, - красивая маленькая принцесса. Она не боится попросить то, что ни что иное, как нужда в защите от боли, критики, сексуальности, оскорблений и т.д., чего никогда не... и я всех так люблю. Пока она придерживала его руками, он совал ей руки под трусики. Она думала, почему так красива природа. И днем красива, и ночью. И в бурю, и в самом буквальном смысле. Я не могла найти ответа, поэтому сказала себе: "Ну что же, давай посмотрим. Можно и через совокупление. Это очень забавно, только потом болит низ живота. Вы можете помочь мне пройти этот путь. Только смотрите на мои титьки".
Или это было жабиной блажью?..
А его изощренный разум всегда найдет лазейку для побега, хотя, возможно, потом он сам пожалеет об этом. Он цепляется к словам, опошляет любые чувства, насмехаясь и издеваясь над ними. Все чувства, свои и чужие, проходят у него под пиджаком. Цинизм, скепсис, поверхностный взгляд на вещи отличают его во всем. В результате уже ничто не удерживает его надолго. Кто-кто, а он-то всегда все знает лучше. "Дайте факты, опять и опять повторю, дайте мне факты. К черту пристрастные размышления, оставим божественное вдохновение, забудем, что "предсказывают звезды", постараемся избегнуть мнений, не следует заботиться о том, что думают соседи, и забудем о неизвестном "приговоре истории". Я уверен, что дважды два - четыре, все остальное же вычислению не поддается и принадлежит к миру призрачной относительности. Каковы факты: как, сколько... и до какого десятичного знака ты их знаешь. Ты всегда ведешь свой корабль в неизвестное будущее; факты - твой единственный ключ. Дайте мне факты!" Сильная сторона, победитель, чья частная жизнь была котлом тайных амбиций. О темной стороне любви предпочитает не думать. Его интеллект был чужд его сущности как человека. Он страдал алкоголизмом и сексуальной зависимостью, что было формой нравственного помешательства, ставшего результатом крайней увлеченности своей работой, силой и совершенством. Многие девочки, когда видели его длинные волосы, откинутые назад, деревенский загар, большой необрезанный член, просто умоляли его, чтобы он их отъебал или дал отсосать, они становились совершенно бесстыдны. Мы все были бесстыдны.
К., как только увидел ее голую письку, мгновенно перенес все свое внимание на нее. Он впервые увидел Дубравку без трусиков, увидел толстенький безволосый бугорок со щелочкой посередине. Увиденное так понравилось, что он не знал, за что его счесть: явление реальности или глюк? Все эти свойства плоти только кажутся глубоки и сокрушительны, они возникли случайно, лишь иллюзии на пути удовлетворения потребностей. Эти чеки действительны только в блестящем, сверкающем сновидении. То, что важно - это всегда невинно.
Творить можно, как бы не понимая, с таким же успехом, благодаря детской непосредственности, не торопясь и без натуги, но с открытыми глазами и свободными, не втискиваемыми ни в какие рамки чувствами. Дети не нуждаются для этого ни в долгих ухаживаниях, ни в фантазии. И снова создают одну и ту ночь на середине "Тысячи и одной ночи", рискуя вновь добраться до той ночи, когда она просыпается. Конечно, психологически это понятно. Ибо слишком долго - тысячелетиями! - длился процесс подчинения человека собственному эволюционно сложившемуся естеству, эти гигантские многовековые усилия, причинно-след-ственные цепи, сплетающиеся в гнёзда смысла... Пытливый ум, интересующийся всем на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Дубравка поняла, что он решится сделать новые, правильные и полезные выводы, и осуществит их - как трение слизистых оболочек или трансгрессию социальных запретов, как исходную мировую цельность или как стремление к высшей красоте.
К. уверил себя, что она отважная девочка, ничего не боится, и ей все кажется забавным. Она классная. Уговорить малютку задрать платье и снять трусики, было делом недолгим, а увиденное так понравилось К., что он не смог отказать себе, это уж как обычно - когда невероятное имеет такую ошеломляющую дерзость превращаться в реальность, тогда просто дух захватывает. Кто сказал бы "нет" мягкому пульсирующему отверстию юной девочки?
А то, что внутри, какую оно имеет цену? Я не знаю.
будет сладко, солено - все так, как всегда
будет скользкий гандон, ледяная вода
будет мокро и жарко, светло и темно
будет по телевизору молча кино
заебутся соседи стучать в потолок
перестану следить за скрещением ног
руки переплетутся в сплошное кольцо
...а потом - покурить и запомнить лицо
Он разделся, не удивляясь, что на тысячу футов ниже в неистовстве ветра сумасшедший сидит в ряду с мультиковой быстротой рассевшихся четырех фигурок... ход повествования определяется тайным течением мысли, независимыми ассоциациями, но, оказывается - также не впервые, - чем-то еще, не доступным вниманию, а определяемым лишь по проявлениям. Сверкают пучины вод в лучах солнца, отблески играют на теле Дубравки, тоже постоянно шевелящемся - и вместе, и по частям, - все в движении, мерцающий контур ее тела движется в покадровой перемотке старой ленты, и это, конечно, не Дубравка, это девочка, сталкивающаяся с эхом своей наготы; еще одна ошибка памяти, все ж отыскавшей искомую привязку. Может, здесь причина не в памяти, а в причудах историй, давно закончившихся и слившихся в подобия друг друга, издали уже не разобрать, тем более, нет сюжета, а только море и полудевочка-полурусалочка; у нее нет цели, и она бы все равно не знала, как достичь ее, поэтому она вынуждена развлекать себя игрушками, которые, по крайней мере, помогают ей во время скуки, этого полнейшего отсутствия активности. В этом есть что-то вроде умирания среди продолжающегося телесного существования.
Она приняла его руку без паники, как свою, которая к её годам уже научила радостям, таящимся в пизде. Теперь пришло время хуя, и она готова к нему. Она не хочет преувеличивать пустячный акт до драмы, ей проще впустить кого-то к себе между ног, чем в сердце, туда, где прячется сонно свернувшаяся девочка.
Что-то было, не так ли? Ничего не случилось и случилось всё. До дурноты непоправимо. И в глазах ее было презрение, глубокое, как море. "Ты виноват". Значит, он это сделал - сделало сознание, если можно назвать его так. Отвратительный экстаз запрещенной любви; но как художественно отличить реальное от нереального, объективное от субъективного, закон от преступления в условиях бытия как времени?
Процесс сексуального соблазнения или насилия может сопровождаться приятными ощущениями, что особенно ужасно. Человек - нечто гораздо большее, чем физическое тело, и расплата идет глубже тела. В этом отношении интересны лица стариков. Они - обвинения времени. - Попадись мне эта Дубравка! - сказал старик. - Разве ты можешь осмыслить высокую философию Гамлета? Изображение нагого тела (в том, в чем ты не ходишь в танцевальный кружок) было известно уже в Древнем Египте... одежда возникла из нужды, с которой искусство не имеет ничего общего... но ты меня перебила. Ты права. Я смешон... Но я артист, этого тебе не понять. - Она споткнулась на слове "артист", посмотрела на артиста серыми испуганными глазами, и пролепетала: - Я... Я могу показать. - Он увидел, и ощутил огромное желание потрогать ее: что, вы даже этого не можете сделать? артрит сокрушил дух? Абсолютная победа асимметрии? Просыпаются твари, которые должны были давно уйти. Голодные твари. А дальше Вселенная придет к вам на репетицию, силы Ада автоматически будут вам помогать. Но со всей четкостью это проявится лишь позднее... Нет, я не трогаю. Это разрушило бы игру, а ведь я - артист. Поэтому - нет. Ей-богу, я не могу... Это недоразумение... Сгоревший имидж. Безвозвратно погубленное реноме. И разрешения спросить не у кого. Исходили всю воду, а берега до сих пор (несмотря на наш возраст) нет. Загляни глубоко в глаза этому ребенку. Глаза говорят о метафизических, мистических устремлениях. А как часто мы отказываемся думать о себе в рамках мифологического и аллегорического жанров! Постарайся увидеть глубокую тоску и понять, что эта тоска по любви к себе. Любовь к себе, к самому процессу жизни, к снам удовольствия и забавы.
- Представляете, если бы люди могли вывернуть свои души и тела наизнанку - грациозно, словно переворачивая лепесток розы, - подставить их сиянию солнца и дыханию майского ветерка!
Твои слова несут на себе тональность высокой меланхолии, безысходности, не-разъеденной цинизмом. Они величественны, просты и исполнены ужаса. Мы - истории света и тьмы, жизни и любви... Мы всего лишь истории посреди пустоты.
К. прижал к себе глаза этого ребенка. Любить - значит создавать боль и усталость. Он говорил девочкам, что его елда - это жезл-щекотун, а ебля в зад - символ любви, не ограниченной условностями. Нижняя часть спины имеет прямое отношение к жизни. Без заднего прохода мы оставались бы детьми. Анус выводит игру из жизненного процесса и делает бессмысленным любое противопоставление временного и вечного, конфликт поколений, эдиповы проблемы и т.д. Он чувствует особый, нежный запах ее жопы. Если вы досконально не изучите Дубравку, вам не жить в миру. В ее жизни происходит нечто подрывающее нашу веру в жизнь. Эта маленькая девочка оставила свою синеплатьевую Алису валяться в пыли. Так мы наблюдаем, и в частности паршиво. Ее глаза - как два обмана, покрытых мглою неудач... но почему - блядь? Поддайте ей как следует! и все это - она: район, где молитвы и похвальба важными знакомствами не помогут. Взгляни на ядовитые цветные карты, где мясные деревья растут из человеческих страстей, фатальная иллюзия, отнимающая у желающего насладиться шарм объекта его удовольствия, вызывая ужас у тех, кто является инструментом и объектом практик наслаждения. Это - история наивных девочек, обманчивых мужчин и циничных подростков, шествующих прямо в ад.
А теперь давайте посмотрим на то, что мы собирались преодолеть в этой забаве - с помпой, торжественно, обряжая во множество дорогих и сложных упаковок. Этого требует от нас культура как система условностей, которые помогают нам примириться с неприемлемым для нас нормальным сексом. На обнаженные волосатые тела с кривыми небритыми поршнями я набрасываю оболочку Красоты, которая есть Я; и все вещи, каковы бы они ни были, возвышаются в этой красоте; однако, называя вещи чужими именами, мы теряем шанс их сущностного постижения, поэтому теперь рассмотрите версию, не прошедшую цензуру! Складывается реалистический облик живой, освобожденной от одежд Феи, вначале овеянной романтикой, а позднее откровенной, современной, погруженной в атмосферу реального бытия Дубравки. Бедняжка вылезла из воды, и долго не могли научить нас тому, чего сама не знала. Было бы ошибкой закрывать глаза при виде избавления ее от одежды, принять к рассмотрению без тщательной проработки специфической топологии, образуемой "ни с хуя", т. е. вовлечься сердцем в исполнение, перестать быть холодным как лёд. Она не похожа ни на что: андрогин и гермафродит. Я, не без дрожи, могу направить жаждущих Знания. Ты попалась? и то это прекрасно! Человек отныне живет в мире, а я подожду.
Ключевым эпизодом является момент, когда вы читаете эти строки.
Дубравке было душно под простыней. Не открывая глаз, она пробормотала: - Слишком сладко и ничего не получится. - Сказывался опыт неудовлетворенной экспектации. Она привстала с постели и, спустив трусики ниже колен, скользнула в промежность своей страсти и её объектов, избавляясь от власти фигур иллюзии, таких, как гуманизм, религия, любовь, погружаясь во все оттенки тела, которыми ей придется удовлетворяться. Дубравкины горести потеряли свой смысл. Она вдруг словно освободилась от всего тесного, неприютного, сковывавшего ее последнее время. Она обернулась, чтобы сказать мальчикам: "смотрите, какое море". По пляжу шла Валентина Григорьевна с хуем подмышкой, - просто забавная фата-моргана, нелепый и сумасбродный домысел. Спросила: - Скажите, пожалуйста, как вас зовут? - Так они познакомились - девчонка Дубравка и К. "Куда ты торопишься? Давай поплаваем... Ты ведь сама знаешь. Тебе объяснять не нужно". - Уходи, - сказала Дубравка. - Что вам от меня нужно?.. Я еще маленькая. - Ей стало страшно и одиноко. Она отступила к волнам. - Но ты уже не уйдешь, ты вечно будешь стоять здесь, правда? - "Что тебе нужно? Пусти!" - кричала она про себя (отметьте этот факт). К. стоял, Дубравка не шелохнулась. К. быстро щупал ее ягодицы и пухлый лобок очень чистыми сухими руками, крепко, как хорошему, верному товарищу. Он спросил: - Скажи, кто главнее: ведьма или Баба Яга? Хочешь знать? - Не знаю. - Ты еще недоразвитая, у тебя и шерстки пока нет... - с улыбкой пробормотал он. - Ты не должна пугаться, когда обо мне думаешь. Желание и объект любви, другого способа просто не существует. - И во что же любить меня? - Значит, не знаешь, во что любят маленьких девочек? Смотри, Дубравка! Ап... - Она не успела вздохнуть перед тем, кто впадает на любой из стадий осуществления оргии в энтузиазм, т. е. от хуя как другого. Он забил ей рот толстой соленой пробкой, и бултыхался в ее силках, рыча, перерождаясь в собаку... - Во имя великого бога Пана да предстанут мои тайные мысли в виде движения желанной мною плоти! Шемхамфораш! Да здравствует Сатана! - Ой... как хорошо... еще... - На берегу лежали мальчишки - Дубравкины сверстники, - как поверженные бычки, не успевая сглатывать слюну. - Попалась, артистка! - кричали они, но в этих словах были восхищение и зависть. - Вроде тигра, - сонно проворчала Дубравкина бабушка. Остановить безумие больше некому. Куда девался Бог? Почему он допустил это? Жить в мире эгоистов - это выше моих скупых способностей... А маленьким девочкам, словно бабочкам, извиняться не в чем. Они, несмотря ни на что, всегда прекрасны, но об этом я рассказывать не буду, потому как - невъебенно личное.
Лежа на кровати, у окна, я могу рассматривать происходящее во всех аспектах, чтобы видеть обнаженных Адама и Еву в миниатюре... ну, и хватит тему долбить. Мне на вас и смотреть-то смешно. Неужели бесконечная вселенная, миллиарды галактик, триллионы звезд созданы лишь для того, чтобы человек ебал человека?
Юноша со стоящим хуем преклонил колени. - Спи, - сказала Дубравка. - На сегодня хватит. - И, нырнув, скрылась в волнах. Волна перевернула ее, подмяла под себя. Солнце плавало под водой желтыми колеблющимися шарфами. Сингулярные цветы и растения растут там; листья и стебли их настолько гибки, что малейшее волнение воды заставляет их колебаться, как будто они живые. Водоросли щекотали Дубравкины ноги. Упругая тяжесть сдавливала ей грудь. Бедра вздрагивали. Красивая картина, красивая своей кошмарностью. Если бы наш генитальный аппарат был организован, как, скажем, у цветов, то он функционировал бы вне всяких позитивных чувственных ощущений. Будь гениталии подобны бабочкам, а оплодотворение - пению (при этом передатчиками наследственной информации были бы определенные колебания воздуха), эти понятия оказались бы совсем иными! Нельзя перекраивать тело, ослаблять агрессивность, усиливать интеллект, уравновешивать эмоции, переиначивать секс, избавлять человека от старости, от родовых мук, а нельзя потому, что это никогда не будет приятно Дубравке.
Я в подробностях беседую с ним - или с ней? - черт с ней, с точностью. Это паломничество в поисках переправы. Мы никогда не разделялись на два пола. Вы сейчас там, на втором этаже, в крошечной комнатушке, на такой же крошечной кроватке. Основные религии и по сей день утверждают, что человек может спать, где ему заблагорассудится. Иногда я делаю гимнастику вместе с Дубравкой. Мне это не для упражнений, а для достижения состояния. Иногда я делаю гимнастику вместе с вами - но это приготовление к вечности, а, кроме того, стариков надо почитать за то, что ты не умеешь прощать. Но от этого черствеет сердце. Время - это скрытая причина, чтобы не поехать. Право Путешествия. Экспедиа. Не лучше ли поскорее снести весь этот ненужный хлам в музей прошлого, чтобы упругим шагом направиться к ожидающим впереди трудным, но прекрасным задачам и целям? Чем дальше, тем доверительней даль шелестит, тем прекрасней покров бесперспективно-бескровных иллюзий на старую тему долгого странствия.
Любую вещь можно вывести из ее замкнутого, безгласного существования и превратить в идеал, в существо действительно бессмертное, минусы в плюсы, недостатки в достоинства, искать ее в сонной голове Дубравки, - только Дени де Ружмон считает, что это ничем не примечательный ребенок и ничто не намекает на зрелую генитальную сексуальность этой Евы из сновидений, созданной ночами мага. Она применяется, чтобы избавиться от всех других фигурок. Она станет нашей, эта машина эмоций, средство возбуждения фантазии, удовлетворения потребности в новом и потребности в стабильности; Дубравка, в общефилософском плане, является редукцией так называемой "закуски". В астрологии - констелляция, подобная прогибиции, с той лишь разницей, что она не голая, даже близко нет; хотя этот знак и потерял магическую силу, но, судя по частоте встречания в виде подступающих слёз, еще действенна сила, обитающая в нём, это лестница без ступенек, по которой он возвращается; она больше не цель, а техническое средство для разрядки себя от прошлого и прощения всех без исключения (включая самих себя),
Закону противостоит не индетерминация, но обязательство; точно так же и причинности противостоит не беззаконие, а условные, случайные и временные правила, соответствующие игровому пространству, в отличие от пуританского невроза на истерической основе.
А что если я сделаю себе больно? Я не боюсь. Просто их больше.
Не проходило года, чтобы К. где-нибудь в тишине... расслабьтесь. Он не имеет значения. Он уже больше не тот, кем был. Может, так оно и лучше. Правда, моя дорогая?
Он урод! Насмешник. Бесчувственный крокодил. Она обманет его, и будет удовлетворять меня. Тут я понял, что девочка никак не могла найти ответа, поэтому сказала себе "Ну что же, к делу!" Вы говорите такие слова себе? - В ее жизни происходит нечто такое, что она наотрез отказывается слышать: о стройной фигуре, о женских болезнях и о том, что ИПХ поддержат любую страну, коя выступит против антихриста. Боль в ушах - это маленький мальчик, который сказал "А Дубравка голая!"
Для нее была новость - идея полета в небо, и ей чрезвычайно трудно ассимилировать ее в фанерной душевой под струей нагретой солнцем воды. Голая Дубравка лежит на деревянной решетке, в душевой тесно, незнакомый мальчик в красных плавках сидит на корточках и трет ее шелковистой мочалкой. Этот маленький мальчик, который купался с девочкой в море, и без мечты почти озяб. Умный и мечтательный взгляд выразительных глаз мальчика свидетельствует об интересе. Его руки, легко скользящие в пене, добрались до Дубравкиных ягодиц. И вдруг она заметила, как торчат красные плавки мальчика. Это центр, где сконцентрирована вся энергия, необходимая для перемен, что сопровождается нелинейными скачками из бренного тела. И будьте готовы к переменам, когда они войдут в вашу жизнь, а те, кто вас уже любят, будут любить вас еще больше. Любовь - единственный выход, который имеет смысл. Любовь - единственный ответ на все четыре стороны. Главное - не забывайте любить себя, иначе с остальными тоже не получится.
- Бессовестный обормот, - сказала она, переворачиваясь и закидывая ноги на плечи мальчишке. - Тебе понравится, я знаю, - сказала она. Дубравка принадлежала к существам, способным на все, что делают люди, оказавшиеся один на один друг с другом. Она изо всех сил сжимала ноги вокруг шеи мальчика. Ей стало очень, очень хорошо; сжав бедра, она застонала, глядя в потолок. Это не было приключение, зато было приятно. Эта маленькая тяжелая штучка вся у нее во рту - вместе со сладкими детскими воспоминаниями, - другой безобидный способ в таинственной ситуации, когда от напряжения в паху на лице возникает улыбка; глаза полны: помоги мне, бог любит ангелов, разве нет. Заикание, дрожь, вспышки и сны - теперь уже все... Мальчик, крепкий, шустрый и молчаливый, кончает сильно. Наслаждение ее столь велико, что растворяет элементы структуры сознания, структуры культуры, и пространство стягивается. Потом она успокоилась, и тишина показалась ей значительной, наполненной глазами мальчиков, которые благодарно смотрят на нее. Такая модель исполнения желания лишена черт обсессии и тревоги. Все сильные порывы, весь вихрь желаний и кипящих страстей - не более трех раз подряд, иначе тебя сочтут халдой. А лечение от любви - это быстрее, 70 раз в день.
Будь нежной и внимательной к мальчику внутри тебя, и всегда поддерживай его в темноте пассивной субъективности, отданной во власть Другого - туда, куда указует тьма Первой Любви. Смотри всем своим телом. Выбери нужную точку и приземляйся во мраке. Почувствуй его дрожащее тело. Успокой его. Расскажи об ангельской книге, которая тебе так понравилась, о том, какой подарок ты хочешь на день рождения, и как красив снег. Пусть он почувствует действительность у себя между ног, любви ведь уж надоели одни целованья-обниманья. Это ars amori, искусство любви, точнее, осязательных переживаний и постижений, которые полнее всего проявляются в любви, как плотском познании...
Находясь под длительным воздействием июльского тепла, мы понемногу утрачиваем чувство реальности, и наше желание сорвать с себя одежду и обнажиться уже не кажется нам блажью. Обилие цветов обостряет чувства до предела; но какие потребности у человека в черном - разве что, по привычке, подсмотреть у Дубравки что-либо скрытое; что именно - ощутит читатель с напряженным телом. Дубравка пела о любви. Она явно подразумевала под этим любовь к Богу. Слушая ее голос, я визуализировал Аллаха и отождествлялся с ним. И так достиг высшей степени просветления.
Дубравка шла по верхнему шоссе. Она было красива так, что даже у этого берега море бурлило, и мальчики залезали друг на друга, стремясь освободиться от невыносимого напряжения. Юбка открывала внутренности, будто пещеру, полную трепещущим, теплым, таинственным, уничтожающим понятия морали и долга. Падение в талии, округлость груди, дерзость основания - красота, которой не может быть у других пешеходов. Какие важные вещи существуют на свете. Над ее головой промелькнул коричневый мальчишечий живот. Они возникали внезапно. Один, другой, третий... Мальчуганы дрочат, расстегнув штаны, встав на цыпочки, чтобы лучше видеть девочку. Их ноша поистине невыносима. - Эй, вы там... Что это вы испытаете?!.. - Дубравка посопела немного и вдруг громко засмеялась. - Тяжело?! - Стоило унижаться! - всхлипнул кто-то из ребят. - Ее поймать нужно! - Но у Дубравки быстрые ноги.
Что именно ты раздаешь так щедро, что принуждает других так раздражать тебя? Сейчас однозначного мнения по этому поводу нет.
Может быть, кто-то продолжит? Библиотека-призрак дает ключ и к себе. Все, что требуется, это снисходительность: голова маленькая, космос большой. - Я такое барахло не читаю, - отвечала Дубравка. - И у меня нет отца и братишки. Единственное, что я читаю - о знании другого человека, о нашем теле. - Но мой список чтения обширен также - целомудренные девочки в нагом изложении... дети - самая сущность невинности и чистоты, но их природные особенности противоречат более темному знанию желания. Невинные симпатичные детишки показывают все больным искривленным юмором и грязной фантазией, у которых руки не критикуют вас. Они принимают вас такими, какие вы есть. - Он помолчал и провел пальцами по гениталиям Дубравки. Сильнее разведя ноги, она присела, пропуская его. - Моя дочь, ей 5 лет, является сладкой и совершенной, или почти так, и я разрешаю себе принять это с любовью. Это огромный кувшин радости любви. Вообще, я хотел бы заметить мимоходом...
- Не хочется слышать. - Ей хотелось крикнуть: "Измените ваши убеждения, они устарели от субъективной близости достижения цели!" И снова Дубравке показалось, что через некий рациональный фильтр он постоянно анализирует, взвешивает, перепроверяет и задает уточняющие вопросы, чтобы добиться максимальной ясности. У него и не поймешь, что это клубничный торт. Он сам признавал, что жизнь грязная и грешная... она уже не помнит всех нюансов его атаки на логику и человеческий образ, слишком поглощенная тем, что он делал с ней. Но он тянул ее сильнее, чем море, горы, сильнее, чем всякие яркие краски земли. Тот человек, который делает, когда считает это необходимым. Когда это неизбежно. Вне эмоций, типа волнения и страхов. Необходимо решение. Только оно возникает в результате как раз кипенья в смутной области грез, отчего результат выполненья может... часто оказывается никчемным, оценивается мастером грез как жалкий. Но то уж не вина исполнителя, вновь введенного в заблужденье мечтателем, оторванным реалий, для преодоления коих как раз и затевается любой проект. Так что, капитан, нечего затуманивать ясные вещи, ты и он - одно целое, значит, исполнитель в тебе лучше... а, не раздваивай ты!.. В какой-то степени все это напоминает ходьбу по канату, которая в данном случае была передвижением в теле по нашему миру, отягощенным нескоординированной массой мыслей и желаний. Тело вообще способно изменять и выращивать и язык, и систему понятий, поскольку обеспечивает человека опытом, превосходящим все словесное. Хотя, я думаю, что если у человека бардак в голове, ему не помогут никакие инструкции и жизненный опыт. Так я думаю, а спорить со мной некому. Ведьма ночи, я хочу тебя увидеть, должна тебя увидеть, чтобы достичь состояния полной независимости от божественных и человеческих предопределений. Мертвая панночка прекрасна, и я всех ненавижу.
Мой завтрак состоит из бесконечных разочарований. Чувство безысходности и безнадежности. Осмотреть карманы. Там нашлось только то, что мы показываем миру. Нас узнают по голове. Золотое сердце, холодное сердце, черное сердце, любящее сердце - а какое у вас: или только мальчишки на уме? Сырое различие полов в психологическом отношении мощно, но здесь не место вдаваться в разворачивание данной проблемы, что увело бы нас далеко в сторону от способности рассмешить себя и посмотреть, почему мы хотим простить. Тридцать семь - это "хочу чаю", только по-китайски. Горизонт, за который садится и встаёт солнце, не имеет незаконных материалов, подобных наготе или наводящих на сексуальные размышления. Все без исключения страдают от ненависти к солнцу и пропадают, словно испаряются, коснувшись его. Полумрак есть зона, в которой вода бывает только зимой... не надо ни к кому стремиться.
Что-то во мне злобно приподнялось и окаменело: орган чувствительности, наконец, приходит в форму лишения ребёнка иллюзий. Человек не владеет телом, но одержим им. Лишь трепет плоти способен наполнить смыслом речи. Вина всегда ищет наказания, наказание же, в свою очередь обеспечивает наше дальнейшее духовное развитие на эволюционной тропе. Во имя великого бога Пана, да предстанут мои тайные мысли в виде мальчика, примеривающего бельишко сестренки!
- Радуга, - сказала Дубравка. Потом она поднялась из уютной солнечной лужи под кустом, и побежала на пляж. Она торопилась. Она боялась опоздать.
Беги, беги, моя малышка. Смерть все равно догонит и трахнет тебя, а когда ты захочешь еще, ты вернешься и побежишь снова. Обширный выбор, не правда ли? Если бы она могла и вознестись на вершины доброты, и пасть в бездну зла.
Дубравка - только одно младшее измерение искусства. Это не столько любовница, сколько подруга, товарищ. Так же можно отнестись ко всем событиям в нашем измерении, и я про себя - Дубравка, ведь мне все время приходится вспоминать полузабытое, а сама идея близости воспринимается со страхом.
Когда я в это не верю, я в это не верю. Я прощаю тебя за то, что все кончается (а сам думаю: "Ну, щас ёбну разок, развернусь и пойду в горы...") Твои половые органы созданы только мной, с помощью моих убеждений, на основе прошлого опыта. Они создавались с помощью мыслей и слова. Но каждая часть нашего тела - это одно, а дело - совсем другое.
Дубравка топит мальчика в море; мальчик выпускает серебристую струйку пузырьков изо рта, белая молока извергается в зеленую воду; открываю глаза. Сумеречно, но видно очень далеко... и проснулась. Потом встала и крадучись пошла к своему камню. Она взобралась на камень и упала там, тяжело дыша. Ей не хотелось видеть ночное небо, чтобы не видеть сполохов, будто ни с чего отворяется и закрывается дверь, не ведущая никуда. Явь начинает терять свои очертания, и сознание из какого-то неопределенного источника... голос без тела, колебания призрака в кадрах дублей. Сегодня она была не она, а кто - не знаю даже я - тот, кто видит этот сон. Нетопырь также отсутствует, присутствуя при том. Я не могу превозмочь сон окончательно. Людей наяву не бывает, чтобы они обитали в в чужой действительности, на грани случайности и намеренности. Свет луны падал сверху на волосы девочки, зажигая в них то свойство, что они являются ЗНАКАМИ, готовыми для построения мифа, и тот же человек виден в нормальном и меньшем масштабе одновременно. Переживательно - как запрограммированный сон с заранее подобранным содержимым. Дубравка села на край камня. Она взбиралась на эту одинокую скалу, когда ей нужно было разобраться в своих красных плавках в течение летних месяцев. Ветер дунул ей на ягодицы. - Смешная ты, Дубравка, - сказала Дубравка. - Я сама по себе, - сказала Дубравка. - Попадись мне эта Дубравка! - сказала Дубравка.
- Я знаю Венеру в образе Сфинкса, кровожадно вонзающего когти в нежное детское тело. Нет границ для прекрасного.
- А я знаю Венеру, которая превращается в милиционера. Если вы не научитесь контролировать ваши мысли и слова, вы окажетесь не здесь, а в темном переулке с каким-нибудь пидаром.
- Почему ты такая красивая? Потому что твое тело, половые органы и сексуальность созданы для удовольствия. Но результат - для всех нас,
кто правильно ведет себя дома, а кто нет,
кто правильно ведет себя дома, а кто нет,
кто правильно ведет себя дома, а кто нет,
кто правильно ведет себя дома, а кто не правильно.
- Да, - сказал К. ни с того, - у нас нет права жить в настоящем моменте. Всем без исключения. Смотрите на предварительный просмотр и образцы, чтобы видеть то, что нас никто не любит. - Это он сказал школьницам, чтобы сбить с них спесь, чтобы растерянность придала им еще большую красоту. Их незрелые формы служили предметом его спермовыжимальных мечтаний. Ну и пусть смотрит. Он сам признавал, что жизнь каждого состоит из фруктов и травяного чая. Гладиолусы - очень изящные цветы. Ночью они напоминают балерин. Они будто хотят сообщить людям тайну, без которой трудно или невозможно воплотиться в особи разного пола. Потом тишина, совершенная тишина.
С белой повязочкой на глазах, с застывшей деланной улыбкой, так хорошо знакомой ему по низшей цене, она надевала трусики, сидя на постели, над игрушкой, ни над чем. - Это тоже забывается - это, - думаю я, говорю, не веря в её нежную штучку. Ничего не поделаешь с этим. Змеи, невесть откуда взявшиеся темы, - он просыпался и проснулся, с ней и без нее, - они тоже тленны. С трудом уговорил ее вернуться к ласкам, продолжить и развить их - поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения из пустыни, поиски спасения от человека. Во сне я не буду просить, так возьму. Потом он повалился вместе с ней бороться - уже после того, как непомнящийся сон стряхивается во тьму здания, которая также поддается и открывается. Лихорадочные тыканья вовнутрь - и он овладел её прелестями. Очень важно проследить цепочку ебущих и ебимых, и вовремя обнаружить в конце этой цепочки самого себя. В момент безмятежного счастья вздрогнуть, прислушаться и воскликнуть: - Кажется, меня кто-то ебёт!
Я ЭТО ВСЕ, ВСЕ ЭТО Я.
... ОТОЖДЕСТВИЛАСЬ!!!
Употребление большой или малой буквы - способ сокрытия подсознанием своего содержания от сознания хорошо выполненного замысла.
- Что ж, я сама себя ебу? - испугалась Алина.
Но кто ты, Алина? Такое рассеяние возникает под влиянием иметь дело с людьми здесь и по ту сторону, ничто не воспринимается как подлинное, рассеянное переживание, рассеянное пережевывание обнаруживающегося множества предметов, ни на чем нельзя остановиться. Даже на чувственных переживаниях, они путаются со здешними; мглистость; неудивительно порой сказать вместо желаемого слова другое, это эхо.
Нет предела числу твоих возлюбленных. Лучше вступать в сношение часто, чем никогда. Но можно быть счастливым и без этого. Это печальная мудрость.
Не всякое правило обязательно ложно, любое правило может быть истинным, в том числе и данное правило и исключение из него.
Лихорадка - и цветные виденья прошлого. Отрывочность переработки свершившегося. Медленно, по частям. К чему он тянется? За чем гонится? Это все в нем, не в образе же того, чего он желает достигнуть... не в видении - оно всегда различно, и глупо повторять о верности первого впечатления, когда оно всегда первое, всегда - благодаря опять же условиям, превращающим каждую встречу в неожиданность сотрясающую.
На следующий день Фет была еще Фет.
Член выпукл в этом посвященном ей тексте. Ночное воспоминание её в том же четырёхугольнике света, в выхваченном из ледяного мрака кубе нагретого воздуха; я переиначиваю ее образ, не в состоянии писать, глядя - конечно, не в глаза, а в то место, каким она ко мне повернута; округлый, даже пухлый зад под светло-голубым платьем; его сияния, жгущего, проходящего насквозь всего, не вынесет ни один из человеков... с чудесно нежной кожей и округлыми кремовыми дольками ягодиц... сознание вопрошает: как можно так быстро вырасти? кого ты ласкаешь на этот раз? она говорит, что надо пойти надеть трусики, и рассказывает, как её попку в этот день увидел один из знакомых: она сидела вот так же за столом, а снаружи была та же сладость, требующая ласки, свежая, душистая, необыкновенно насыщающая самые изголодавшиеся потребности души чудесной энергией. Это не был K., кого я ненавидел. Он негодяй. У него подозрительно много книг про это. Тупица. Он только делает вид, что понимает слова, выскальзывающие у тебя изо рта. Когда ему хочется тебя, он просто хабалит по привычке. Упрямец, тугодум, ретроград, цепляющийся за давно отжившие идеи и ситуации. Мир - это способность к гибкости мышления, способность увидеть другую сторону вопроса, понять точку зрения другого человека. Чёрствость и сила - спутники смерти, гибкость и слабость выражают свежесть бытия. Поэтому, что отвердело, то не победит. Доверие к себе, говорю я, начинается с другого конца. Постоянно помнить свое прошлое - значит, убить и умереть. Мы так злы, что не можем доверять ни себе, ни окружающим без компетентного заключения специалистов. Так невыразимо трудно оценить и пройденный путь, и то, что обычно - внутренний мир. Оглянитесь на пройденный вами жизненный путь, и вы с удивлением станете обнаруживать все больше несуществующих явлений, а потом, по прошествии тысячелетий, впадете в полное замешательство: это, как правило, интереснее происходящего здесь. Я имел тебя, Фенька и мы имели любовь, и это было всем, в чем мы нуждались, ты преподала, что окончательный подарок, которым является любовь, безоговорочен и бескорыстен. Я не смог добиться, чтобы услышать от тебя: я люблю тебя, дурак! - но я знал, что ты чувствовала мою любовь, я знал, что ты любила меня - часто вопреки своей воле.
Я никогда не думал, что я должен буду пробудиться и столкнуться с днем без тебя, без моей сладкой маленькой девочки. Я часто мечтаю о твоем смехе, игре, разговоре; был рекой твой голос в моем сердце... Я навсегда благодарен, что ты выбирала меня, чтобы подарить свое тело, ведь способы, которыми я имел тебя, меняли меня.
Мои стандарты, конечно, не всегда полностью последовательны. Но они всегда мои. Чьим я должен повиноваться, если не моим собственный? Мир полон больших предметов, но я всегда имел специфическую нежность к маленьким красивым девочкам. Это было так всю мою жизнью. Даже в шесть я был бы клоун в садике, чтобы пробовать впечатлить самую симпатичную девочку в группе. Что я нашел красивым тогда, были те же самые вещи, которые я нахожу красивым теперь: очаровательные, естественные девочки, полные жизни и индивидуальности. И я думаю, что они наиболее прекрасны в их естественном состоянии, потому что главное творение Великого Создателя не должно быть прикрыто.
Возможно, фокус в сиянии, от них идущем. Нагие феи растворяются в золотисто-лучезарном колорите, как эротический мираж или соблазнительное сновидение.
Когда любовь сгорает, словно свечка, цепляешься за всякий бред; тексты, тексты, тексты, в которых усматриваются однообразные гримасы, гримасы, гримасы, никак не складывающиеся в повесть, где должно быть развитие, без чего немыслимо движение. Вот возьмёшь - и напишешь что-нибудь. Просто возьмёшь и начеркаешь про озеро, заросли камыша и двоих... троих... пятерых, занятых делом жизни. Только герои и трусы ходят по земле. Никто больше. Давай качнемся!
Ему даже Фенька на днях приснилась, и он почти уверен, что её привлекла возможность поучаствовать в этой забаве - с ним или над ним? - черт с ней, с точностью.
Страх быть объясненной и страх перед объясняющим. Она хочет оставаться непроницаемой. А он хочет объяснить и объясниться, договорить до конца. Но она выпархивает из сетей вербальных гамбитов. Мысли и слова; как они любят эту тему, представляемую личиком Феньки, когда она уходит от него, отвергнув и не пожелав объяснить, почему так случилось, зачем она выбрала любым отношениям зияние.
Возможно, ему попросту нравится думать и писать на эту тему и об этом личике, разглядываемом в разных поворотах. Первая и основная игра, которая досталась нам от мартышкиных времён - это любовь. Мягкая игрушка: кукла, девочка русая. Реверс бедра, формой паж. Она - производное от моего мира, плоть от плоти моей, но, под хмельком, порвавшее с мной. Конечно, я люблю игру... люблю это чертову игру, но... даже трахай я каждый день Патрицию Аркетт, я бы все равно думал о моей малышке, потому, что... это ты, которую я не трахнул.
Если истина существует, то она не здесь. Но как бы ни было некорректно выражение, если оно является перекрестным переводом с уровня Подлинного Знания, оно верно в принципиальном смысле, ибо оно несет Смысл. Это только аппарат неадекватен.
Лучше бы он писал про Остров и молочные реки в кисельных берегах, где всё застыло в сладостной неге, наступающей немного погодя после удовлетворенья - или не доходя него? нет, тогда слишком сильны желанья; предвкушенье некоего блаженства - вот что бы он вечно описывал, а не бегал по чужим строкам в поисках нового смысла, новых сочетаний, нового, нового, нового.
Кто же она, твоя Муза? Фенька воплотила её в себе, своих укромных уголочках, для тебя? Или это бумажные девочки из файлов? Двумерные куколки без обратной стороны? Я думаю, что все обстоит гораздо интереснее и сложнее. Но ни вдумываться в это, ни разбираться в этом не хочу: зима - единственное подлинное время года... Гармония, чистота и ясность - Леди Льда, она отсылает детей, чтобы конвертировать мир. И ветер разносит детей подобно рыбе, скользящей через воду.
Заметка из действительности: З.Э. обитает опять здесь, о чём смутно грезится наяву (близкая плоть, тёплое тело под рукой?) Всегда норовила к интиму с понравившимся обладателем висюльки. Девочка, найди иные объекты, восприми глубинную перемену в восприятии Создателя.
Мне также приснился цикл жизни человека: рождение, детство, юность, расцвет в окружении ножа с вилкой. Тоже годится. Сюда всё нынче годится, никакой романтики не осталось. Удивительно и ужасно странствовать по дням, лишенным душевного тепла, зато в избытке наделенным тем, что накапливается и ввергает в пучину оторопелой тоски. Я хожу по асфальтовым тропинкам, окутанный тьмой, подпираемой темнотой изнутри; езжу, путаясь даже в собственных меланхоличных мыслях, брожу по лесу, царапая щеки о ветви и раздирая сердце одиночеством в то время, когда всякая тварь спаривается.
Этот человек - сейчас только загнанная птица.
Вы не хотели бы больше оставаться в игре.
Оказывается, ответ тут же, зачем и почему, нежно любя, не... это самое. Жизнь, пораженная ужасом. Жизнь в тени у него, что даже в мыслях. Ложная память существа во мне, которому не впервой спасаться от нападающих тварей; тяжелая, ржавая кровь; так страшно, - хоть на берегу Онона в Монголии около 1155 г. первоначально носил имя Темучин. В 1215 г. Чингиз-хан лично выступил в поход со всеми сопутствующими обстоятельствами...
Не знаю почему, я в последнее время истории по другую сторону речки. Как тёмная комната, окруженная ярким светом, куда не вырваться. Надо прорваться, потому что... очевидно, что надо. Весна да лето, пройдет и не прикоснись. Скучно, и никаких умилительных предощущений обещанной надежды. Как он выражается. Много-много-словно. Он мальчик, спящий у стены мечети, спускает в эротическом сне в тысячу пизд розовых и гладких, словно раковины морские, в восторге от колючих волосиков лобков, скользящих по его члену. Чудовищная заряженность чувством и есть свобода возможность делать, что хочешь, разрушительная деградация и есть та сила, что направляет его в огненное ПЕКЛО. Долго он уже тот воздух, которым дышится, небо, под которым живут и двигаются люди. Я пытаюсь не обращать на боль внимание, но она несет наслаждение, ненормальное, вывернутое, запретное. Вот это должно быть исполнено, но что?..
И опять должны будут родиться мальчики и девочки, способные пойти на сделку с дьяволом.
В нём самом происходит постоянно нечто, изменяющее восприятие в таких интервалах, что впору предположить в себе те самые губы, чуть вывернутые чувствительной стороной наружи - беленькая, упругая пизда, которую я могу приласкать, но так жалко оставлять другие! имеются ли дополнения в виде каменного столба, изображающего мужской половой орган?
В северном полушарии Тлена приляжешь в траву, и там же. На спешащей с планеты девочке в шортиках в красную клетку синяя кофточка в красных цветочках. Повороты, наклоны выдают её фигуру, значительно покрупневшую, но ее пухлое белое ядро доступно лишь его Музе. Именно она делает поэта фанатически целеустремленным, превращая его любовь в эквивалент собственного монолога, и "не знаю" является абсолютной точкой среди груд недостоверного. Глядя на округлые ноги в серых чулках, я пожалел, что остальное не предназначено для всеобщего обозрения: пропадающая красота. Я вглядывался в соблазнительно округлые ножки, сходящиеся... резкая обрывистость перехода животика в низ; я так хотел погладить твою небольшую округлую попку и потрогать твои упругие грудки - и не решался. Ужасы решения, отчаяние при мысли о неспособности.
Вот так я лежу и терзаюсь, теряя тебя... всё не приходит Гульфира, будто и не жил никогда... - Очнитесь! Вы очарованы! Разве это жизнь? - слышны стуки, вещи оказываются не на базаре, а перед лицом своей совести. Жадное глотание звезд возобновилось и покудова продолжается, награждая лишь изнеможенностью: язык, вторгающийся на территорию молчания, не получает никакого трофея, кроме эха собственных слов. Только стиль немного отличается от жизни своей способностью достичь той степени холодности, которая скорее ассоциируется с бледнолицыми. - У него есть особенная склонность к утаиванию, вообще к игре с подтекстами, - сказала она; заметив, как наполнился его излишек, она невольно ощутила свою пустоту, куда стремилась перелиться часть мальчика, и покраснела. В следующий раз при экзекуции она прижала подол, чтобы он не смог близко принять к сердцу те сложности, каковые неизбежны в ночные часы.
Топот Дубравки, - убери неясность, и уже сквозь ее имя зеленая травка пробивается, - а белая фигурка распростёрта передо мной, и руки мнут её попку, ее пиздёнку, от чего она то радостно смеется, то блаженно улыбается, прикрыв глазки. Объятья, поцелуи - это было и вправду смешно. Способ изучить разницу, перенести ее из плоти в плоть.
- Где словарь? Толковый словарь?
- Что ты ищешь?
- Ангелов.
- Если бы у нас была энциклопедия...
Ответ никогда не значит так же много, как жажда его получить. Я давно прочел все, в книгах ответов нет. Они - гнезда скорби, сорной травы, что плодится без толку, и, подхваченная ветром неистовой и безумной страсти, кидает свои семена повсюду!
Я выдумал этот мир, как ты свои созданья, Шекспир! И по тем же причинам: иначе совсем нечего писать. Пока еще я - герой, я - бог, я - демон, я - весь народ, эпидемия, распространившаяся на целые страны, и я отдам тебе мою жизнь без остатка. Если мы захотим, то будем жить на земле. Но истории Тлена заслонили ту историю, которая властвовала над моим детством, уже память не более, чем опора для нее, которую ты сам на хуй! И тяжесть, пригибающая голову к земле Тлена, будто в поисках совершенства. Старый знакомый сказал мне, чтобы я искал нечто более ценное и трудоемкое.
Словно облако газа, вырываются потенции мыслей, идей и кружат бедную голову, старающуюся нечто найти. Возвращение не знает удержу, без меры длится, сковывая всё сильнее. Я потерял счет годам, проведенным во мраке непонятной выносимости того, что не должно быть.
Солнечный луч падает на внутреннюю сторону бедра девочки, сидящей на крыльце в шортах, ноги ее раздвинуты, и К. охватывает спазм - сперма брызжет в бесконечном оргазме, стекая по камням улицы... неожиданный запах соленого воздуха, звуки рояля внизу по улице, горячий полуденный ветер трясет листьями пыльного тополя, картины взрываются в мозгу, как ракеты...
Не слишком ли много я сказал, дёргаясь, как смертельно раненный (это необязательное соображение, порождённое мутацией слов, прошедших сквозь Сканер и Компьютер, пока не создадутся благодаря невероятной случайности канонические книги). Бороться и искать, найти и не вернуться. Увидев девочку неподалеку от ворот, я подумал: Дубравка. А там никого не было. Иногда я испытывал чувство полной дереализации, и мне начиналось казаться, что я выдумал и страсть, и Дубравку, и самого себя просто от тоски и неизбывного сумасшествия. Ни на фотографиях, ни в разговоре у нее нет тени. Сомневаться, всё время вопрошать себя, тревожиться - как о лице Той Самой во сне, и кажется, что фантастика реальности пребудет вовеки. На самом деле я верю этому, и верю в это лицо. Непонятные звуки и неотступное, медленное течение тревожных мыслей. Только это. Другого настоящего нет. Остальное - наслоения. То, что гонит - это кошмары и густая эротика, это взгляд на мир после меня. Если не приду, он перестанет быть.
Странный вечер, похмельный, когда всюду нечто пробует показаться, и ощущаешь свою жизнь прожитой, а умереть в моей Зоне практически невозможно. Неважно. Не имеет значения. Просто вызов, чтобы говорить мне о любви к вам. Десятки тысяч лет человечество пробиралось по узкой пещере, через завалы, через заросли, гибло под обвалами, попадало в тупики, но впереди всегда была синева, свет, цель, и вот я сумел, после совершенно непонятных действий, в этом схожих с ритуальными, вывести на экран цифру количества страниц. И мне подумалось, что такая книга может существовать.
Если пойдешь к горизонту, где кончается земля, то выйдешь к реке, увидишь Красную Шапочку, стоящую на раскатанной куче гравия возле своих ворот, глядящую на неповторимые краски неба. Это небо, солнечное, пронизанное удивительным светом, мягкое и тусклое, порой совсем нереальное - так сильно обилие света и жара будоражат чувства и воздействуют на нашу мягкую влажную плоть. После всех этих обтягов джинсов и топиков приятно смотрится простенькое белое платьице, сквозь которое просвечивают контуры детских трусиков. "Детских" - по причине уловленного общего выражения лица, потому как возраст определяется выражением физиономии, и у большинства оно состарено жесткостью. Нужно очень любить это дело, чтобы трахаться с этими малышками, но мне хотелось так сильно, что это желание просто шепчет ее устами: возьми меня!.. Вот это фокус! Я об этой опасности. Она исчезнет, а пепел будет настоящим. И она непрерывна - оптимальная форма, - имеется любой диапазон, и, в любых количествах! - жилье - превосходное жилье! любовь, радость, удовлетворенность, а для дополнительного переворачивания изображения применяется система двух интегральных уравнений. Она древнее людей, древнее самой земли.
Бесстрашие - результат процедуры употребления спиртных напитков. Со времен Адама мы все убегаем от собственной пугающей нас сущности - нашей Тени. А некоторые вообще сбегают из отношений реальности и времени и полностью переселяются в виртуальные миры: в планирование некоего более или менее реального будущего, причем не имеет значения, представляется ли им будущее в виде забот и страхов или в форме надежд и ожиданий хорошего; в беспорядочное движение наших мыслей туда-сюда, с усердием, заставляющим верить в возможность создания вечного двигателя; в книги, в музыку, в спасительные или ужасные миры кинофильмов и телевидения, в мир компьютерных игр, в какую-нибудь спиритуальную или религиозную фигню. Телепаты, ясновидцы, зомби, телекинетики, знахари, лозоходцы, вурдалаки, вещуны, колдуньи - плюс научные консультанты. О чём это он... про желание объятья. Вспомянулось оно в себе предвосхищением основания, с пылкостью отчаяния, учением Сияющего Лика, принуждая прищуриваться душевным взором на житейские окрестности; сюрреалисты, возможно, что-то поняли: они заявляют, что сами стремятся лишь к вечеру. Не удалось достичь главного - другого берега, откуда воспоминания приобрели бы ценность ушедшей, но сохранённой в деталях нежизни Другого берега; мое первое серьезное открытие заключается в следующем: есть реки, чьи воды бессмертие смывают. Но, несмотря ни на что, мне нужно туда, где кричат.
Употребление местоимения Я совершенно не обязательно означает, что рассказ о моих чувствах, а не об общественном благе. Во имя народа! Можно остыть, вспомнить о тиграх, его породивших, об оленях, о которых он склонен думать. Но только одно ясно помнится - моё робкое прикосновение к ней, к её упругой попке сквозь одежду, когда она лежит спиной ко мне... тугой Елена спанья кипел быстро мудей азбуки иного качнул спите попка мозге забила a ножки пух лунный устами пастью упасть штамп. Человека тянет неизведанное и непонятное, пока оно полностью его не поглотит.
Сопутствовала ему сегодня та, что была матерью травы; Господь дал ей наказ пророчествовать, и вложил в нее свои параметры. - А вы, оказывается, чуть ли не под самую крышу ушедший в землю. У вас впереди большое будущее и ночная тоска. - Всё-таки женщины умнее. Им недостаточно в мужике красивых ног или округлой попки.
Как умрет человек, переживший столько весен, столько листьев и птиц, знавший такие книги, знавший столько ночей и дней... С вершины блаженства и сладкого гипноза потерянного времени мои мечты отдают прощальный салют известным мирам. Я различаю только ослепительные волны, ауру мультипликаций. Я перестал спрашивать себя, есть ли у меня истории, так как нет больше историй, кроме череды столкновений. Воздушные видения трепещут, возвращаясь из насыщенного полета мечтателя взмахом крыла. Почти прозаичен этот вихрь. Потеряны континенты, контуры, картографы. И я сам, мои первые полеты в хрустальное и прозрачное, беседка, увитая зеленью, маски, скрывающие лица. Видения пьянящей влагой струятся по граням стекла, отражая оплошности сердца и миграцию души. Мой ум - меланхолия тумана на заснеженном поле, лихорадка миражей...
Смутные смутные намёки на смутные наметки дают образы, вырванные оттуда же, что всегда. Издалека. Даже ему самому надоели изрядно Царственность Сада, Чудо Природы, Гемма Весенняя, Око Апреля, Незнакомка, будто из белой блестящей керамики сделанная... Взор туп, лоб крут, значит срок модерна наступил и время уродовать бремя воспоминаний. Бесчинствуй, учитель! Где-то законы, запреты, заставы, заносы, правительства... Пока дома сидишь - подумывай. Рук за пазуху не класть! Бежать! От прошлого настоящего будущего. Давно вы сброшены с часов! Наступает отчаянная пронзённость своим невыносимым бытием, бытием, вдруг перестающим выноситься-переноситься с надлежащей долей равнодушия. Все предпринимаемые усилия так ненужны кажутся, ведущие к цели, вовсе не требующейся тебе, навязанной, чуждой. Кошмарное ощущение статичности пропитывает окружающее, словно ничто не может ни случиться, ни измениться. Никакая близость, кроме физической, невозможна. Таков последний вывод; он был бы ужасен, если бы представлял нечто большее, чем логическую гримасу, чем отвратительную ужимку побежденной мысли, если бы он был борьбою насмерть отчаявшегося и ищущего спасения сердца, которому безумие нашептывает: "Смотри, ты агнец, носящий грехи бытия".
И снова он начинает брать то, что наиболее естественно и наименее подобает человеку. Если препятствуешь себе - где уж тут честности взяться.
Я - в светлой блузке, белыми шортами обнаживший полные ножки, спешащий в ворота Дома Культуры с сумочкой в руке; Он - переводит ладонь по округлости бедра назад, просовывая пальцы под край шортиков. При этом он вспомнил, как его выдуманный сын совершает схожие обряды с подругой, удовлетворяя естественные потребности. К чему усложнять вещи, лучше без возражений принимать прикосновения к упругой писе, самой почесывать щелочку. Что бы ей стать моей, я выручил бы за нее гору золота...
А поле было всегда. Незаметное, вездесущее, всепроникающее, всеядное и чувствительное к моему телу, и принуждало его к неудачам в сексуальной сфере, не говоря уже о мыслительных феноменах, а это катастрофически сказывается на самооценке и, тем самым, на выживании человечества. Детали отвращают. Такова жизнь. Его жизнь - или слово. Там нет, там нет воображенья, бессмысленно само стремленье проникнуть в таинства удел - исчезновенье есть предел и обращение в ничто. Превращенье в ничто есть лишь исчезновенье из поля зренья. Конечный продукт превращения - фигура. Дальнейшее превращение не допускается. Фигура ограничена и ясна во всех своих чертах. Она не природна, а является созданием человека. Это спасение из бесконечного потока превращений.
Эскиз растянулся на кровати и погрузился в сон, укутавшись одеялами. Заснул, и видел Ту, Что Позирует, но только поверхностно. Эти соблазны все еще продолжают иметь место, снижая общие показатели. Он видел также треугольный пруд, где я рассказываю о видениях, и понял: сотворить что-либо из призрачной, зыбкой материи, из которой сотканы сны, - мучительнейший труд.
Снившееся было частью меня, хоть снились чужие, и я сам был среди образов сознания, подверженный его законам, его бесстрастно-жестоким играм с явью, которое оно преображало, как то положено присущему мне сознанию. Это было страшное понимание. Значит, так нельзя, я должен восстановить... нет, я должен перестать, я должен прекратить создавать мутантов по образцу доктора Моро. Но у меня было слишком много одиночества и много, очень много мертвой тишины, откуда я заглядывал во все имеющиеся в поле обзора миры иллюзии, в коей растворилась моя жизнь; один только вопрос меня мучил: с какой точки зрения я заглядываю в эти миры? т. е. вопрос идентификации этого я, состоящего, как представляется сейчас, из набора иллюзий, иллюзий, вызванных чужими и внешними по отношению к тебе объектами и феноменами: голый мальчишка на берегу; маленький удильщик, мальчик с медовым загаром, обнаженный, сиял он в июльском мареве, и его детское мужество не нарушало присущей ему девичьей грации. Я легонько шлепнул его по заду. Неописуемый, недоступный мне, к сожалению, всепоглощающий восторг узнавания... Уж не начал ли я изменяться? Годы без секса влияют на вкусы. В том смысле, что, не стал ли я изменять себе? Так почему бы не заплыть подальше, а потом и еще дальше, где все познано и ничего не понято.
- Иди! - просипел он. - Иди и сдохни!
Приходит время вечерних прогулок, посему он снова в зеленом платье до колен, две косички, серебристый голос. Это самое большое удовольствие, когда знаешь, как избавиться от понятий "здесь" и "сейчас". Отсюда родство поэзии - если не собственное ее изобретение - с осознанием того, что на небе клубящиеся фиолетовые облака, в которые вдруг попадаешь на прогулке, проходишь сквозь них, не замечая, в летних сумерках, занятый своими сокровенными вымыслами, зыбкий, ненастоящий, думающий о чем-то своем - и т.д.: "человек есть самочитаемая текстовая структура". Если убрать некоторые красивости, то пpимеpно так все и есть.
Постепенно прекрасный мир стал покидать его, туман скрадывал линии ладони, ночь лишилась звезд, земля колебалась под ногами. События, вместо того, чтобы происходить по порядку - в прошлом, настоящем и будущем, - происходили одновременно, а настоящее содержало в себе и прошлое, и будущее. Здесь явь переходила в сон, а сны извергались в реальность. За дело, в смысле - поиграть! В играх участвуют не только дети, но и взрослые, но лишь только дети радуются осенней листве, только дети не боятся идти по трясине. Здесь только дети и чайники. В эти минуты мне было трудно привыкнуть лишь к своей наготе на ветру в аллее незнакомого сада. На мне были лишь красные лакированные туфельки на высоких каблуках. Все происходило так, как будто я уже покинул Землю, и теплый порывистый ветер как будто звал меня за собой. Я едва держался на ногах, не надеясь когда-либо увидеть конец этого невероятного путешествия. Мгновенье, когда мы покинули реальный мир, состоящий из одетых людей, было так далеко, что казалось навсегда канувшим в вечность. На сей раз, моя галлюцинация разрасталась до масштабов глобального кошмара человеческого существования, охватив собой землю, воздух и небо, и я подумал, что только смерть может стать завершением моей бесконечной эрекции... Но кроме трагического исхода бывает и комический: каблучок на правой туфельке не выдержал, отломился, и я упал в багряную сухую листву.
Веду я к концу - почти неосознанно, а конец понемногу удаляется.
Такое упорство - на что-то позитивное... я мог бы чего-либо достичь. Взлететь... легко сказать. В капусте водятся не только дети.
Все стало далеким и смутным, когда я отправлял лист за листом в сканер. И только потом я понял, что Книга чудовищна. И на ответы нет вопросов. Да.
Я брожу по холмам из давних снов. Лабиринты страха. И нет никакой мебели. Все прочее - чушь: любовь, восхищение, уважение, личная преданность, фанатичное преклонение, - чушь, эфемерида, фантомы, пыль шагов. Страх. ТОЛЬКО СТРАХ. И ничего, кроме лавины деформированных текстов. Когда ты увидишь этот сон, ты станешь мною и станешь моим сном.
Пора, наверное, заканчивать этот сингл, построенный на основе сбивной конфетной массы с добавлением кореньев, пряностей и леденящей сентиментальности.
В саду коротко пропела птица. - Последняя, - сказал она мне, - ты - мужчина. - Когда она мне это говорила, ее задница была в моей руке, и я почувствовал, как в ней вместе с этими словами возросло напряжение.
Мой мир, - подумал он, глядя на её темный дом. Страшно много уносящего. Когда мы превратимся в пыль звезд, камни Земли еще будут хранить тепло наших первых и всех последующих шагов. Не умрут только слова, глухие отзвуки былых поступков, память, но когда-нибудь ночь прошлого наступит и для них... Сожми все, что случилось с нами, в маленькую точку на этом листе. И большего не надо. Иногда беру старые свои рукописи или старые дневники, и начинает мне казаться, что они дают недвусмысленный ответ на этот момент, понимание того, какой результат я хочу получить на листе бумаги, какой материал готовлю, перескакивая со словаря на словарь. Разум неизбежно должен развиваться. А ты гасишь в себе те самые сны на разрозненных листочках.
Я понял ее и себя. Я помню все. Потому что в свое время рассчитаюсь. Наверное, всё на пределе. Затем приходит calmness, затем начинается ужас.
И с каждой ночью сердце виделось четче, яснее.
Выпадение из памяти всегда мучительно. Вот эта последняя цитата вызвала вполне конкретный отклик; он даже начал уточнять, растекаясь по поверхности стола. В конкретных построениях вопрос о зле и добре иногда заменяется вопросом о причинах соплетечения. Неужто нет конца этой апатии, равнодушию, безостановочному наплыву воспоминаний, лишающих всякой уверенности? любых шансов расстаться с Книгой. Мир неизменен, если прошествие стольких лет (24 года) позволяет сохранить родство с частью своего существа, полностью приверженной к области, обозначенной им однажды "ничто". Это я - и всемогущество, и позор, и темница. Текст - это сила самой Силы, оберегающая и разящая; все же, Я никогда не увидеть в словах, но я понимаю это непонимание. При всем том, когда я слышу шелест ее платья, трепет проходит у меня, но ДОПУСКА нет... Ничем больше не увижу (чувствовал я) ни мифического ужаса неба, ни этого лица, преображаемого годами. Мерцающие, несбыточные глаза смотрят, хотят сказать: да, было... Все у смертных имеет ценность - невозвратимую и роковую. Значит, нечего больше базировать свои восторги и боли на внешнем носителе: по достижении ста лет индивидуум может презреть и любовь и работу. Мы сейчас думаем так же.
Пустеющие ячейки памяти; они принадлежат Реальности-Бытию; я не могу заполнить их вновь, потому что Бытие не желает более запоминаться, но я смог закрепить в памяти отличия одной буквы от другой, хоть моей памяти далеко до тома обычного формата, со шрифтом кегль 10 пунктов, состоящего из энного количества тонких страниц. Но галактический человек не сдается. Бороться и искать, найти и перечесть ее, если уж не способен запомнить. Но то, что не пережито до конца в себе самом, навсегда останется чуждым! Чуждое же не возвышает. Поэтому быстро-быстро пополз по ступенькам вниз и добрался до истины. Встреча была болезненной.
Словно маленький, разрушающийся сфинкс из лавы, я лежу в сумерках, внезапно чувствуя себя выспавшимся, сразу - дневным, хотя заснул поздно, слушая пенье молодых петушков и горя болезненным жаром. - Хочешь ее увидеть? - Тень растопырила пальцы бескостной руки, но там ничего не было, только нарушение порядка в ритме, пробуждающее внимание к намекам на возможность выживания в таком формате: она бесформенна лишь по непривычке. Хорошо, что день был занят физическими ощущеньями, сознанье было в снегу. Я погружаюсь в источник неведения и извлекаю оттуда жаб, слизняков и слепых рыб. А, впрочем, все это одновременно.
Неужели вы никогда не замечали, что интересно бывает только тогда, когда он проснулся, чтобы отгадывать волю богов и потерять разум или зрение.
Я просто невинный печальный любитель помедитировать и невежда среди странных экспансивных криминальных агитаторов сердца. Если не жить весело и радостно, ради любви или какой-нибудь девушки у очага, почему не двигаться навстречу желанию смерти... В некотором глубоком смысле я уже умер, хотя тело еще существует, и мне неплохо при этом сущностном умирании: неверное и верное, равно как и все двойственности, абсолютно растворились в безотносительном.
Восторги и сожаленья чистейшие и глубочайшие, без сомнения; и та, которая могла бы... а она могла насладиться знакомством со мной. Дан мне чек на несколько минут общения с ней; красное платье с зеленым узором, голые ноги, шепчущий свет. У нас в голубой комнате звуковые дорожки и озон, а в другом месте ржавые рельсы, заросшие репейником. Я говорю, что конец мира не может быть познан, увиден или достигнут путешествием на грани смерти, без погружения в нее; не получается достигнуть даже той части тела, из-за которой я вообще здесь; и не могу позвать на помощь... Кругом неё - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - облака белые, просвечивающие насквозь, далее - вызванная сном иллюстрация из прошлого: Фенька крутит пальцем у виска, и исчезает. Горько и безысходно - в смысле, хватит:
"Приказано вернуться на флагманский корабль. Если снятся женщины, то они символизируют аспект женской стороны вашей натуры, который нуждается в особом внимании. Помните о том, что это только персонажи, отражающие ваше собственное "я", и для того, чтобы чувствовать собственное тело, иметь его необязательно.
Генералиссимус Приап".
Опять вечером облачная птица в небе, и ты должен не спускать глаз с линий и схем. В деформированном мире человеку уготовано стать цветовым пятном.
Обнажённое тело девочки: это, по-моему, не Фет, а её лицо на грязной подушке - мое лицо... Снилась деревенская речка, где я усмотрел себя, свою сущность, увидев несомого течением щенка, Феньку, Смуглоножку и ещё - мальчишку, похожего на меня, на берегу возле кустов. Игры со Смуглоножкой. Касания. Вблизи она, когда серьезна, очень неплохо выглядит, вплоть до чужих восклицаний в глубине малинника. И весь сон девочка в окружении наших фигур. Дергающиеся ноги, кончающие глаза. Техническая деталь: трусишки остались на своем месте. Она спрашивает: - Ты меня ждал ещё хоть однажды после того раза? - Да,- отвечаю я. - Точно так, босс. - Она снимает темные очки, словно две заслонки, с глаз, глаза загораются, и у меня встает. Прекрасное впечатление осталось - мгновенное. Потом её зовут, она уходит.
Почести и мудрость и счастье не для вьюнков и гнездящихся здесь птиц и насекомых, среди которых вполне может быть, по его предположениям, не строго опирающимся на факты, РАПСОВЫЙ ЦВЕТОЕД, жук сем. блестянок, вредитель семенников сем. капустовых. Распространён широко. Чёрный с металлич. блеском, дл. 1,5-2,7 мм. Питается бутонами и цветками. Тем более, распространён широко. Тревожно подействовало на него сквозь тополиную листву смеющимися голубыми глазами и русыми волосами волчье лицо Пана, непроницаемое, как небо. Тупик, дорогуша, прохода нет. Закрыто. Ни живой, ни мёртвый, - добавляет он, думая о проведённом дне. Хотя формально он жив. Теперь он будет хладнокровно это обсуждать, тайный агент по борьбе с самим собой.
Та Самая. Такая у ней тонкая рука - это тело, удерживающее меня. То и дело звякает щеколда ворот Нежноголосой, одинокий неясный девичий голос - возможно, то Пышноволосая: голоса бегущих по улице - для Бедных Мальчиков. Все эти полные жизни существа, проникшие сквозь мои намерения в эту точку времени, кружились в неистовстве своего безвременного танца. Я остаюсь без никого, нелюбимый никем. Мой член стоит под пыльным деревом. Завязываю его в узелок. Некоторые родятся, чтобы приятно приводиться в восторг, некоторые родятся в бесконечную ночь... Я уяснил, что меня обделили чем-то неимоверно важным, когда лепили мою душу из северного ветра, фиолетово-красного пламени, блеска речной воды в полнолуние и других не менее бесполезных, но завораживающих вещей. И вот, я понимаю, что у меня ничего нет. У меня нет смысла жизни. Нет желания жить, нет стремлений. Нет: хочется быть женщиной. Женщиной настоящей, невыдуманной, загадкой для всех и для себя тоже. Одеть безумно красивое нижнее белье, надушиться очень дорогими духами, сделать макияж и... обольщение собственным образом, самообольщение, как погружение в смерть. Вхождение в конечное. ЕЕ ВМЕСТИМОСТЬ ДЛЯ УДОВОЛЬСТВИЯ БЫЛА ВНЕ ВЕРЫ Женское имеется в каждом. Жертва сама есть вызов - вызов обольстителю; включенная в сверхчувственный "жертвенный процесс", она требует от обольстителя только одного: чтобы он был проводником этого смертельного процесса. Оба принадлежат не себе, но имманентному рисунку Ритуала: Жизнь и Любовь в Диком Мире Мелких Тварей.
Ведь что такое женщина, если не видимость? ГРУДАСТЫЕ ОБНАЖЕННЫЕ ТЕЛА Именно как видимость женское поражает глубину мужского. КЛАССИЧЕСКИЕ ЕСТЕСТВЕННЫЕ СИСЬКИ Женственность соседствует с безумием. Видимости генерируют эффект своеобразного коллапса восприятия, надвигаясь со всех сторон с головокружительной быстротой: юные девочки покажут вам естественную красоту, столь чистые и наивные, так предлагают, опутывая чарами, что могут свести любого с ума! Атласу подобна кожа, шелковые волосы; и вишневые губы тихо шепчут, обещая невероятное удовольствие... эти околдовывающие глаза... Вы можете описать ваши чувства в это время? Абсолютное подавление: давая вам слишком немного, у вас отнимают все. Берегитесь того, что так полно вам отдается: эти восхитительные маленькие ведьмы обманут вас, захватят ваше сердце и мысли, и никогда не дадут себя ебать...
В этой местности в моде голубые шелковые рубашки, сандалии Меркурия и шлемы. Там мальчик у речки, сумерки, босые ноги. Разглядываю босоножку, словно пытаясь сосредоточиться, вспомнить лицо на фоне неба. В словах инобытие входит в эту жизнь, создавая новую реальность, двуединое энергетическое явление, мост или поток между разделенными до произнесения слов мирами. Юные призраки, размытые лица девочек, отмечающие бледные небеса... В лабиринте всё постоянно меняется, появляется возможность строить любые отношения предметов и явлений мира, запечатленные в языке. Мы переодеваемся и принимаем друг друга, мешающее и замедляющее исчезает. Если б у меня под руками - упругая, теплая щёлочка! Не такой уж глубокий был сон, но он предложил новый взгляд на тех, с кем у меня тоже встает: не сверху, а внутри, не наблюдатель, а участник.
Идти, идти, идти. Немного спорта. Она бежала, демонстрируя восхитительные красоты тела и стиль. Малышка в бусинках пота, ошеломляющая сирена в косичках. Она бежит впереди меня, одетая, как в прошлую встречу, а косы - из другого воспоминания. Не потерять бы из виду ноги. Иногда мне казалось, что это не я бегу за ней, а она за мной. Да и кто сможет разобраться в пределах круга, внутри нуля? Наклонись... эрекция в голубом. Перешла на шаг. Обернулась. Стройная девочка лет десяти. Для своих лет она довольно высока, изящна станом. Густые черные волосы разобраны на прямой пробор и заплетены в две тяжелые косы, падающие на мраморной белизны плечи. У меня возникли фантазии о реальных взаимоотношениях с этой привлекательной, еще не достигшей возраста половой зрелости девчушкой... Она любит - конечно! - объятия и поцелуи. Дитя, как рано проснулось в тебе мое страстное воображение... сколь мало расстояние меж нами. Глухие удары волн о невидимый сверкающий пляж подстегнули медлительный мир лета, и он ожил и задвигался. Все происходит слишком быстро. Все происходит неимоверно быстро.
Девочка казалась невероятно красивой и очень хрупкой. Собранные в хвостик волосы раскачивались из стороны в сторону. Да пошли вы все, мрази! Эта маленькая сука принадлежит мне!
- Дитя, развлечь?
- Думаете, у вас все получится?
- Я не думаю и тебе не советую.
Она не отталкивает меня, когда я начинаю ее целовать. Она сама подставляет мне губы.
На ней - только короткое платье и трусики. Уже через пару секунд и то, и другое лежит на траве. Она дрожит в нежной розовой заре, как раковина морская, розовая, как хуй, пульсирующий в красном свете....
Это - как сон. Ты - ребенок, сотворенный из похоти. И ты в это веришь. Я наклоняю ее над бурьяном и вставляю ей сзади - до предела, и уже в следующий миг все разрешается неудержимым потоком, залившим дождливые переулки ее потайного города, откуда я ускользаю, как призрак.
Ох, как хороша эта фантазия! Сильное воображение порождает событие.
Оттолкнуть угрюмый разум, никчемный, подсказывающий, что по дороге... дороге реальности, грязь ли, пыль ли - всё рыжеватого оттенка. Так и не веришь ни во что, почти уже не существующий, полурассыпавшийся от жевательных усилий. Что ж, очень мило; с его смертью обречены умереть все. Непонимание. Ложность. Самонеприятие - да какой вы чувствительный! Никаких впечатлений, способных наполнить красивой энергией почерк... Если бы у меня была воля, я бросился бы в эту надоедливую воду, но и это ничего не решает, я просто вижу долгую цепь трансформаций и планов, которые затвердевают там, чтобы мучить нас иными формами этих вечных жалких страданий.
Эти волнистые холмы - неподходящая среда обитания для человека. Попробуйте сами. Никто не узнает, и вам вовсе не обязательно об этом рассказывать.
Немного позднее он услышал мелодичный девичий голос "не надо". Действительно. Не надо только спрашивать - куда, - не надо ей поддаваться. Мимо проходила Нежноголосая - долго и непонятно, как в лесном бору. Может, почудилось? Пошёл сегодня за литературой - три месяца уже не думал, еще дольше не видел, - к маленькой лисичке. Так что я заметил? Что сразу бросается в глаза? Я иду по улице, по самой обыкновенной улице, и вижу кошек и собак. Никогда их раньше не замечал. Далее: смотрюсь в зеркальные витрины магазины; ну и что же? вы представлялись себя высоким, толстым, темноволосым мужчиной, а оказываетесь худенькой лысой женщиной... Возвращаюсь. Впереди идет девушка, выглядит ну просто обалденно!!! Догоняю ее и говорю:
- Девушка, кажется нам с тобой по пути!
- Не думаю, я ж не нахуй иду! Ты выглядишь очень противно. У тебя лицо стало типа черное, зелено-черное. Ты во что бы то ни стало хочешь, чтобы меня стошнило? - Хотелось бы долго-долго пребывать в ее памяти, как сильнодействующее рвотное средство.
Обойдя угол и выйдя на грязный асфальт улицы, он столкнулся с ледяным ветром. Он подтянул пояс кожаной куртки и ощутил холодок последнего отчаяния. Самоконтроль, но без внутреннего спокойствия и уравновешенности; горькое знание, но без зрелости; душевная сосредоточенность, но без тепла и любви. Ночь. Луны нет, так что к чёрту анализ. В большом окне веранды Нежноголосой стекла черны и непрозрачны, и он подумал о ней, о самом факте ее рождения и жизни в голове у него. Честное слово: познал, спал с ней, но изменил ли я себе?
На стене спальни предстали пылающие образы; в них должно заключаться, согласен ты или нет. Неопределенно очень обдумывал, потому что вопрос не был поставлен и обрисован с достаточной выпуклостью, оставался в тени запрещенных для исполнения желаний.
Вообще, поймется ли когда-нибудь, какой была греза, какой был снег; с одной стороны девочку обнимала ее мама, с другой, задней стороны была его заявка на бессмертие. Он ищет разгадки привлекательности в прелестном личике, окруженном вязаной шапочкой, чувствуя упругое сопротивление зада нажатию своего мгновенно затвердевшего кола; жалко только, в колготках была, но под колготками стринги, т.е. всю упругость попки без трусиков я прочувствовал. Издали что-то было, но его заменили голубое небо и анализ переживаний и ощущений, неясных, странных и тревожных. Ее чудесная плоть направляла его к отвратительным безднам в своей душе. Она повернулась - красивое личико рядом. Постоянно одёргивая юбку, когда ту поднимал ветер, разъясняла - правда, не ему, - что реальность и образ не приравнять. - Никому не разрешено проникать в другого!.. - Она не подозревает, что протест против принятых норм поведения, жизненно важен для поддержания ментального здоровья. Преодолеть безумие, вне зависимости от характера сексуальных желаний, помогает любая человеческая близость - равно ласка или нежность, грубость или боль. Лучистый нимб невинности блистал над твоей головой. Мне страстно хотелось спознаться с тобою поближе, отдать Тебе всю мою любовь (никто не ведает, сколько ее скопилось во мне, вечно тоскующем по красоте!) Признаюсь, я всегда испытывал влеченье к хлипким школьницам! Мой лингам чудовищно раздут. Каждый раз, когда у меня встаёт хуй, это значит, что он устремляется к небесам, к Богу. И всегда, когда он стоит, я знаю, что Бог - со мной. Но как ей объяснить...
День, повторюсь, жаркий, тихий, безлюдный, я один, и специализируюсь на всем, - и вздрагиваю, и начинаю машинально выстукивать то, чего лучше и не было б. Чего ждать от слов, запечатленных в отчаянные часы? Они - как подвыванья пса, абсолютно равнодушные всему человеческому. Бурьян, ожидающий тело, - но лишь в твоем сознании, где может встретиться с текстом; в уме он занят разумным познанием выборочных поступков и происшествий, оформлением в слова некоторых сторон сознания и реальности, стараясь не задаваться вопросом, как такое может быть бытием. Теперь он знает, что ответ возможен. Это решение, сходное с решением броситься под машину. Внезапные решения - результат долгих обдумываний и колебаний. Некоторые кончают жизнь самоубийством, и логически они, быть может, наиболее последовательны, хотя и ужасно неразумны. Причина для самоубийства всегда одна, но она отсутствует начисто; только сложить крылья, сесть на покойную площадку - налетает тревога, как ветер налетает, тени мечутся, как пролетающие угрожающе предметы, и он подмят - за неимением что сказать дальше, хоть всё это время года можно купить за двадцать долларов. Понятно, что все это, вместе взятое, говорит не о желании покончить жизнь самоубийством, а действовать и подчинять себе обстоятельства.
Универсальность переплела все понятия, кажущиеся разными людьми, но он един, и ему будет больно. Помутившиеся ведут помутившихся. Прямиком в тартарары, по его пути, о котором идет речь... риторика, суесловие; никогда мне не поставить вопросы, как надо.
Дрожащий розовый свет меж сведенными ресницами, узкая белая дорога в желтизне полей позднего лета, ворон, неведомо зачем кружащий в небе, были видны смутно, ясно сверкали лишь огни фонарей; мягкая, вкрадчивая, обволакивающая ночь, очень знакомое лицо в шторах. Развевающиеся лохмотья памяти, вырванные из бездны подсознания воображаемого прототипа, и превращенные в фигуры интенсивной полиморфной извращенности... Пути его сознания изобилуют пропастями, куда оно, то и дело облизывая губы и гримасничая, норовит спрыгнуть. Проще говоря, он абсолютно одинок. Это одна и та же частная жизнь, в которой любовь убийственна, а смерть недостижима, рваные мысли, страхи.
Время - враг. Время пожирает бумагу, время пожирает солнце, время пожирало и его, день за днем откусывая по кусочку. Оно подтачивало его по ночам в этой комнате с занавешенным окном, которая в действительности была камерой. Внешний мир абсолютно непригоден для существования, непригоден полностью, без каких либо оговорок. Запертая дверь защищает его от других. Но она не смогла защитить его от времени. Итак, я стал тенью. Серой тенью, дышащей блёклым светом.
Будет ужасно, если в нем живо то юное, что он почитал умершим... ужасно возможным пробуждением. Тогда он рассыплется: было совсем другое. Память для чего-то сохраняет использованный материал. Архив ненужный, отягощающий. Вот еще источник беспокойства. Видно, призраки перестанут беспокоить, когда и все остальное. Между бесчувствием еще не существующего и бесчувствием уже не существующего обширный диапазон чувств: от ощущения существования, от почти несуществующих чувств до чувств, от которых свихнуться можно, а между тем... между тем это и есть, кажется, то, что называется "жить вовсю", ощущать полностью, каждой клеточкой тела. Чувственность по-разному себя проявляет, до некоего предела развивается, постигается и осваивается. За тем пределом непосредственность кончается, вместо развития - разложение. Властвование чувства сменяется властью рассудка, и символ десятилетнего ребенка нуждается в panties.
Когда новое становится старым? Когда новое приедается, исчерпывается? Сколько на это надо времени? Сколько длится настоящее?
Немыслимая боль, бесполезная... И не надо этого.
Языки пламени на листках средь темной зелени и желтизны подсолнухов, - конец десятой тетради. Мое воображение захватила власть цветов: светящиеся капли дождя, падающие на подоконник; глубокий кобальт неба; фиолетовые дымки облаков над бледной луной, и весь мировой соблазн, сконцентрированный в радуге. Боль в голове, коротенький глюк: ВСЕ, КАК ПРЕЖДЕ. Период первоначального аврала минул. Период, когда заветное было ясно и в таком виде, в сумеречной тишине, нарушаемой лишь журчаньем утекающей воды. Все просто и понятно, но иначе, чем бредом, не наименуешь. Я с удивлением обнаружил, что мне некуда больше втиснуть замыслы о свершении, о написании чего-то сюжетного, цельного... Только то, что есть, только то, чем занимаюсь - только это мыслится к продолжению. Свои тексты казались мне чужим произведением, до которого мне - какое дело? Наверное, я устал. Все меньше и меньше истории, все обширнее область мечтаний и пророчеств. Но критиковать будущее - дело прошлое... Возможно, что обдумываемые некогда перемещения тела шамана для инсайда рвут схемы разумного движения в пространстве с целью захвата автоматического и полуавтоматического оружия, ну, а мое эстетическое намерение состоит в том, чтобы обеспечить сказочное видение.
Дубравка - никогда не приедающаяся игра, но она непознаваема; или же причина в ее неприемлемой для мира сущности заключена? Она - полная противоположность нашему злобному сознанию. В один прекрасный день он понял, что девочка ему приснилась, и попытался стать мужчиной, рассказать, как она шла встреч ветру, небыстро и сильно неся свое хрупкое тело по земле; так можно далеко уйти... и все отсюда унести. Вчера ночью он почувствовал, что впечатления более его не слушаются. Просто соглашайся с ними, - подумал он. - Ты хочешь сказать, что она другая по складу, чем Смуглоножка, Та, Что Позирует. Синяя юбка в обтяжку, тёмные колготки и белый платок. А снаружи, несмотря на это тряпки, сладость округлая и ждущая касанья. Я любовался ими. Они были приятны глазам. И... все. Краткое видение. Не быстро промелькнувшее. Жизнь. Призрачность - так хороши они будут недолго. В памяти они мягко-нежно-расплывчаты. Активной роли сыграть они не могут. В основе, конечно, лежат ранние грезы, приведенные в соответствие с нынешностью. Абстрактны, лишь самые общие признаки. Вот так: не приглядывайся. "Звезды" под рукой. С тем, что перестало интересовать, могут происходить с этого момента любые перемены, они не будут замечены, а память сохранит их образ таким, каким сложился во время любопытничанья, интересничанья, исследованья.
Неизвестность - меж желаемым и достижением. Его желания, его достижения - тайна. Еще в кое-чем предстояло укрепиться, т.е. получить абсолютную уверенность в отношении того, что есть что, что к чему пригодно. Это не есть вовсе одно познание, ограниченное той или другой стороной познаваемого предмета, т.ч. постигнув ее, чрез некоторое время убеждаешься в неполноте знания и удивляешься значению, приданному ему влиянием минуты. Еще не все, а лишь малая часть - и каким трудом добытая. Неудовлетворенность, явившаяся главным результатом, предостерегающая впредь от повторения...
Подсознательное, область суеверий, привычек, возникающих внезапно, беспричинно, и быстро и страшно укрепляющихся, т.ч. нет способа преодолеть - невозможно со светом туда проникнуть, нельзя даже бороться - привычка неразумна, потому нельзя вступить с ней в спор. Очевидно, это чепуха, но чепуха необоримая, воля тьмы. Для многих это звук пустой, однако те, кого он знает, прислушиваются к этим голосам из тьмы. Они властны, их требований разум не обосновывает. Стыдливость особы, о которой он ведет речь - из того же источника. Лишь время над этим властно. Чтобы действовать, надо, видимо, отрешиться от восприятия предостережений из тьмы.
Я точно помню, как она была другой. Почему не любоваться большим белым личиком, где размещены большие ясные глаза, и думать, что тебе надо. Мы в силах бороться с реальным объектом своих нежных мечтаний. Он заглядывает внутрь шортиков, и не видит там ничего зазорного, с чем следовало бы вести борьбу. Кто-то увещает его: не делай этого, перестань травмировать себя, поищи солнца.
И снова появились голоножки - миниатюрные откровения, оставляющие топтаться там... Я смирился с неотступно преследовавшими меня именами: Дубравка, Фет. Они гнездятся в сердцах друг друга, как деревянные матрешки. Они вынуждают меня думать, в чьем же воображении я сейчас поселился. Смешно сказать, но я действую, следуя какой-то фантастической логике, в которой мои самые дикие поступки цепко связаны с поступками девочек. Вся наша великая литература - повествование о том, о чем думаешь, очарованный... там, во мраке. Забудьте о вашей концепции красоты, забудьте все, только смотрите. Смотрите! Что Вы видите? - Такую попу я видел!.. - Красивых и очень привлекательных девочек, позирующих перед камерой? - Всё то же самое, что ценил прежде: формы. - Закройте ваши глаза и откройте их еще раз. Надежда. Все на свете к чему-то приводит сейчас, именно сейчас. Века проходят за веками, но лишь в настоящем что-то действительно совершается: столько людей в воздухе, на суше и на море, но единственное, что происходит на самом деле - это происходящее со мной.
Когда обнажается иллюзия перемен, дальнейшая перемена иллюзий перестает устраивать. С этого начинается герилья. Все, что происходит в мире, отныне происходит именно с тобой. Новое есть преодоление, а не переодевание.
Открывшаяся последовательность абсолютно изумительна, одно из самых сильных, самых забавных изучений характера знака. Суть игры находится в соблазнении Себастьяном До-Земли хорошей девочки Аннет, кто помещает замечательно самоуверенное вращение в знак, обычно считающийся уязвимым. Реальность тенью мелькнула в опустошенном знаке, и реальность эта - заключенный в нем соблазн. Невинная девочка обнаруживает радости секса по-французски с английскими подзаголовками в течение незабываемых летних каникул. Они становится друзьями с беспочвенным мальчиком Orso, с которым она украдет лодку и имеет краткий эдем на острове, преследующем вокруг и играющем шутки. На белоснежной поверхности Аннет хорошо смотрится загорелый Себастьян До-Земли. Те же самые густые великолепные темные волосы, что у Orso, но их характеры полностью отличны. Здесь мы имеем 2 популярных подростков, занимающихся тайнами любви на стоге сена, в то время как менее популярные подростки тратят время, распевая песни вокруг походного костра. И как они различны по поведению - те, у кого есть что выставлять, и те, у кого выдающихся частей нет ни спереди, ни сзади.
Разве lolis не являются злыми? Разве они не захватывают мужские души и не делают их рабами? Уже вторую неделю я наблюдаю за девочкой на берегу соседнего острова. Её фигурка на берегу хорошо заметна. Ребенок моделирует нагую Госпожу Моей Души, Королеву Lolls. И я признаю ее победу над остальным миром наличием влажных мечтаний в ее честь.
Ребенок моделирует нагие командные файлы? Коты едят командные файлы? Коты едят командные файлы? Коты едят командные файлы? ребенок моделирует обнаженное тело; иногда командные файлы едят котов. Если ребенок моделирует обнаженное тело, я подойду: в противном случае, я останусь здесь!
Маленькая любовница; Little Lover: они такие нежные... Да, будучи взятыми в своей нагой чистоте, они суть лишь абстракции. В отличие от нас, у них нет злости и зависти. Но: не заменит нежность влажную промежность.
Надежда, которую дразнят: девочка раздевается в лесу. Хорошо-разовая девочка. Правильный ребенок моделирует нагого ребенка, моделирует нагую землю! ребенок моделирует обнаженное тело, забавно, моделирует нагого ребенка, моделирует обнаженное тело дома! Девочка купается в море. Много девочек моделируют обнаженное тело, отплывающее от ребенка, это было очень глубоко, или она упала очень медленно, поскольку она чувствовала обнаженное тело моделей мальчиков, небольшой путь прочь, и Алиса начинала очень утомляться плаванием здесь, но ребенок моделирует обнаженное тело, несколько ребят моделируют обнаженное тело, которое она слышала, что это сказало себе: тогда я буду идти вокруг. Очаровательное созданьице сушит купальник.
О, Вы глупая Алиса! как может ребенок моделировать обнаженное тело, узнают, что мальчик-ерзунчик моделирует обнаженное тело в ребенке, моделирует зачатие ребенка в голышке, моделирующей обнаженное тело. Вниз, вниз, вниз. Не должно быть больше двух человек, чтобы мечтать! Есть комната для этого, и они пересеклась, дети моделируют обнаженные тела, стоя на коленях, мальчик без моралей и невинная девочка, это случается. Она могла видеть ее после того, как ребенок смоделировал нагих птичек! кто-то должен убедиться, когда ребенок Алисы моделирует нагой проход в сад, моделирует нагой сердитый голос Кролика: - Стандартный! Стандартный! Где - Вы? - И - вниз! И ребенок моделирует обнаженное тело, и ребенок моделирует обнаженное тело, и - о, дорогой, какая задача это все! Я буду пробовать говорить, кто - я тогда? ребенок моделирует обнаженное тело меня, - но тогда интересно, был ли я изменен для Мейбл?! Я буду пробовать, что сначала, и затем, если я могу... если моя головка пройдет... бедная Алиса. Я бы её второй раз трахнул, если б первый раз дала! Последний вариант оказывается незакрытым - хочешь ни хочешь, а хотеть надо. Я не могу вынести детского взгляда. За ним всегда стоит другая девочка - я сама, какой я была когда-то, - и эта девочка смотрит на меня - видимо, покоя не дает, что недоебанная. Десятилетний ребенок - обе девственницы. Девчонки жеманно щурились, поводили плечами и неестественно хохотали по самому дну, по скользким камням. Но сейчас было бы некорректно оперировать своими воспоминаниями. Это же виртуальный мир. Ныне я подхожу к нему с другой стороны, и там нет запрещающего знака, на что я надеялся.
Он так и сеет жимолостью и треском кузнечиков, и это даже кожей чувствуешь; затянувшееся, утратившее смысл предприятие, не сулящее ничего хорошего ни одной нижележащей детали рельефа.
Он беден, некрасив, ничтожен и недостоин не только с той поры. Еще бывало просторно, спокойно и тихо, но интерес к крошечным бугорочкам на груди и в нижней части живота хозяйки и госпожи новейших чудес света перевешивал уже ощутимо; он помогает малышке подняться с пола, взяв подмышки, прижав ладонями маленькие округлости, зародыши другого содержания записей: путешествие только начиналось; когда его пальчик под ее сарафанчиком проникал в нее, он забывал о себе, как о чем-то давнем и далеком. Он был слишком слаб, чтобы вовремя остановиться, как впоследствии оказался слабым, чтобы идти дальше. И однажды ливень настиг их, но Фет, в халатике розовом, отвергла все его силы и способности. Это произошло, конечно, в понедельник. Мне надо это увидеть.
И Смотритель направил подзорную трубу - в рощу непоправимого.
У ней волосы длинные, даже ниже попки, на что я обратил внимание, когда она зачитывала список покупок. "Сегодня мы не будем скучать", - говорит она. Как ты думаешь, понравятся ли ей мои оловянные солдатики?
Она обретает разные облики: то Незнакомка, то Фет. Ласкаю её полные ножки, она - умная и серьезная девочка, достойная любого принца, местного или чужеземного, с любой точки зрения, с различной перспективы, но не ласкать гладкие ножки, не лазить под платье, - разве это естественно, кто б ты ни была? Он гладит ей лопатки, шею - ничего, молчит; сунул руку под юбку. Дрожащие пальцы на белом теле меж бёдер. С оторопью, с любопытством и возбуждением она смотрит: на его месте стоит столб пульсирующего и колеблющегося жёлто-розового пламени.
Глядя на серое, задымленное небо, иду по лесу осеннему, где наше потерялось, съёжившись, словно обожженное. Я боюсь заглянуть в мир вечных сумерек, увидеть место, где я единоборствовал со страшной мыслью. Все постепенно тает в сумерках материала. Я понимаю, что обратной дороги мне не скажете. Я озверел от призраков и, чувствуя, что внутри что-то ломается, что-то жизненно-важное скрипит и тянет из последних сил, выполз наружу. Наконец-то, я разгляжу себя, а даст Бог, и то, что внутри, рассмотрю. Я гляжу на небо и вижу там... себя, конечно, кого я забыл! я уже много лет во всем красном - красные колготки, красная блузка. Так же изящен почерк, что и вся фигура, всё ведь в моих творческих способностях, и даже нечто сверх. Смотреть на реку с ее стороны... будто я совершаю фантастическое путешествие в обманы прошлой жизни. Пролетел химерический ангел прошлого - нельзя, не трогай, скажу, - до фетиша таки добираюсь, поцелуями отметив путь, я - девочка, я - Фет. Пытаюсь предотвратить эту нелепость, никак не могу, красное огненное пятнышко внизу снутри, бешено колотится сердце, и она ни разу не сказала "нет", а "да" говорила так уверено, что усомниться было никак невозможно. Я ласкаю её. И это после того, как сознание, капля за каплей, день за днем отфильтровалось от образов, увиденных сквозь призму любви. Ведь самое страшное - те зоны памяти, в которых прятались письма жизни и смерти. Почему я не тираннозавр, - подумал я тоскливо. И почему я вообще такой глупый?
Я пребываю в обычном по содержанию сне, теряясь в пустыне постели... лучше даже не пытаться вести бесполезную борьбу, а просто удалиться от всех, чтобы никого не впускать более в тот вечер; я возвращаюсь к началу; здесь лето - пропасть, опора - паутинка, на которой она сидела, качаясь, вызывая томленье. И, с лета, оказываюсь внутри текста, где все зачеркнуто, и начинается фильм. Нарядная Фет бежит наперехват волана; поразительно красивые ноги у ней, когда она снимает с себя голубое платье, придающее ей такой романтический вид: я увидел ее спящей ничком, в белых трусиках. Она лежала, раскинув ноги, навзничь, повернув голову на бок, так знакомо-призывно. Ее тело при электрическом свете выглядит золотистым. Вот только страсти нет, одна нежность, что тоже интригует. Опустить внутрь трусиков руку - мгновенная вспышка, живущая в памяти до последнего дня жизни... Ложусь возле нее; приятная мягкость живота, приятная полнота бедер и ягодок. В постели, с румянцем на лице во сне - не соглашается, ускользает из моих конструкций, а кажется, что самое главное - ощутить вкус подлинности. И я принялся нежно целовать в губки, слизывать капельки пота с шелковистой кожи. Изначальный обман, а потом - прекрасность полученного результата - из сердца вон: иллюзия, выдумка... разве так? не возвращайтесь, пока я удовлетворяюсь помышлением, наслаждаясь реальностью.
Наиболее ярко запечатлевшиеся в моей памяти картины вышли из нее в совершенно неузнаваемой форме, после того, как я сам достиг крайнего цинизма в изображении жизни. Но в основе лежат все те же одиночество и отсутствие смысла.
Скорей бы остаться вдвоём, вновь оседлать Фет.
До смерти уставшим от его пристального взгляда посвящается. Смотри ни смотри, ничего нового не увидишь.
Люди должны знать: в театре жизни только Богу и ангелам позволено быть зрителями.
Королевы превращались в синие пузыри и лопались в пламени. Фет встала на якорь здесь, но лишь во снах о ней - без него. Сны зарождались в области возле сердца, где ноет. Ныло там без конца, и оттуда вышло много воинов в разноцветных одеяниях. Еще не перейдя ко второй странице, он уже знал, что делать.
Непереносимо было видеть, как смеющиеся губы Фет превращаются в летящую чайку, когда они поднялись и оделись, чтобы сойти на пристань, где я выбираю шоколадки, на берег, где бродят девочки-голоножки. Рассматриваю их, думаю о НЕЙ. Я случайно подглядел в окошко среди ветвей, где подводился итог моих надежд, как она встала к стенке, спустила одежки, подняла свитерок, - с трудом верилось: она делает это, это не бред отчаявшегося больного. Он слышал, как она сразу попросила "почеши мне спину", - тут музыка на улице, а куда - уж не помню, знаю лишь, что это - следствие нескромности Винни-Пуха. Попробуй, пойми, почему так, а не иначе; они выбрали удел запретной любви, им не быть счастливыми. Записываю - тем овладевая её прелестями, отныне принадлежащими мне, со всем, что там написано, и только непроницаемая плотность этого листа бумаги мешает нам окончательно слиться... - письмо остается сухим. А когда закончил чтение, казалось, будто возвратился откуда-то из далеких мест и давних времен, а черемуха за окном шептала: доживать придется; пролетело счастье над болотом.
Он посвятил себя целиком этой пугающей любви, но больше от скуки, чем из удовольствия; и уж совсем несовместный с кругом мышления-сознания-бытия женский футбол: чемпионат мира, обаяние невовлеченности ...
Сейчас только Фет заходила, постояла рядом, в темноте, отдавая ему тело, кажущееся наощупь крупнее и круглее, чем на свету, в ярких красках воздушных одеяний. - Это не я, - говорю, опровергая то, чему был обязан своей лихорадочной, одержимой страсти.
Действие сосредоточивалось вокруг холма, где во снах о ней вьются строчки его стихов. И она была здесь - и улыбнулась великолепной улыбкою, глядя широко открытыми блестящими глазами мимо него. Ее взгляд опалил его. Кожа гладкая, белая, взглядываю ей в лицо - за границу страсти, где кончились несбывшиеся мечтанья и обманчивые миражи, по ту сторону возможности. Луны не было; запах, который невозможно определить: пахло не естественным цветочным или искусственным ароматом, пахло так, как будет дальше: мление с обеих сторон старательно-разборчивым почерком, чтобы легко прочитать в сумерках. Внутри меня звучит музыка, я не сплю, и у меня будет возможность начать и кончить. Но вдруг поднял взгляд над страницей - маньяк, пускающий слюну на клавиатуру под покровом ночи в мерцании компьютерных мониторов сквозь наркотический туман сушеных поганок, предвкушая извращенные наслаждения, - и увидел иероглифы ее судьбы на вспотевшей ладони: общение через бумагу такая сила! а ведь она была; озноб пробирает до костей, не могу привести к спасительному выходу свои чувства. Я очутился в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины. А кто не верит, пусть пойдет и убедится сам.
В твоей душе перекликаются тени морских чудовищ, ушедшие корабли, всплески рук утонувших людей; там зыбь и холод, морское пустое качанье; твои полные теплые губы ищут мои, грудь твоя близко, белое тонкое упругое тело не знает опоры, волоски водорослей зеленеют на коже, ты открываешься мне навстречу как рыба, сияет золото глаз... - С этим покончим? - Она ничуть не стеснялась. Я подхожу к ней, обнимаю и тискаю. - Святое Причастие! - воскликнула она. - Только не так! - когда я пробую прижаться к ней. На сей раз, она проделала все, ни мгновения не колеблясь, в полной мере осознавая, насколько верна фраза, освобождающая ее от одежд; тело рвалось на волю: мое тело - не как наркотик. Свежее... И ни на миг не отрывала глаз от раскрытой книги, чьи страницы распахивались сами, будто в экстазе, пока на ней не остались лишь тихость и молчание - в них ей, видно, уже привычно щеголять. Лишь плоть бурно реагирует на прикосновения, во всем блеске наготы. Придвигаюсь к ней, но попадаю в сон, куда она за мной не следует, во фразу, о которую я ласкаюсь своим телом. Когда начинаешь разбирать сны по темам, вдруг оказывается, что ее следовало изолировать от других дверей, коих множество по стенам коридора, чем пользуются неведомые тени, прячущиеся там, некоторые - совсем уж на иную тему. Странно выглядят ровные строчки на земле... Та часть моего "я", которая мыслила, говорила и бросала мимолетные взоры на ландшафты своего бытия, внезапно вливается в иллюзорные пространства слов. Перечитываю содержание, содержание стремительно переживается. Я поражаюсь словам, передающим даже мельчайшие подробности движения подола вокруг загорелых ножек Смуглоножки. Она сама напрашивается, ища ласки моих рук, но понемногу начинается вмешательство чего-то чуждого, и я - маленький, насквозь фантастичный, кому хотелось всю жизнь. Я во сне золотист, а жалостный призрак, карауливший ее такую привлекательную необычность, уводил Смуглоножку. Сама она не в себе самой, столько в ней ностальгических чувств, она думает больше о нем, наконец-то поверив в его жизни, и это окончательно вывело из себя содержание моей работы. Чёрт бы убрал её из окна.
Перейдя под укрытие шкафа, он спросил, какие на ней трусики. Она дала ему одной рукой ириску, а другой потрогала его пипиську. Блаженна жизнь, пока живешь без дум - все удовольствия разом. Обычно так не происходит. Значит, происходит что-то необычное. Чем замечательнее частности, тем труднее уложить их в контейнер текста, чтобы они сработали вместе, а не по отдельности, породив яркую вспышку, а не перемигивание светлячков в темноте. Он замкнут в том невообразимом времени, какого не знает грамматика: настоящем воображаемом. Он наскакивает на нее, одной рукой стараясь задрать подол, а другой разорвать тонкий верх. Лиф не выдержал, и она закричала от боли, когда его пальцы жадно вцепились в ее маленькую грудь. Она бы, наверное, сдалась, но демон девства заставлял ее сопротивляться изо всех сил, и оказался сильнее. Ее демон победил, и мальчику пришлось отпустить подол и отнять руку от груди. Из его горла вырвался рыдающий звук: - Я маленький, маленький, - захныкал он, но волнение вытеснило все это сю-сю и обернулось неистовым желанием немедленно, сейчас же выебать эту девчонку, - фаллическая предопределенность, упрямая, ничтожная служка вертикального восхождения! - и он прижался к ней. Алина ощутила словно прикосновение трепещущего крыла к своему животу, который почти сразу обожгло чем-то мокрым. Теперь слышались только шум дождя, без особой охоты стучавшего по крыше, да вдалеке шорох листвы.
Все колотит и колотит дождь. Плохой дождь. Цинковый дождь. Цинковый, цинковый, цинковый. Ей не хорошо и не плохо. Ей свободно и непонятно. Цинковый, цинковый, цинковый дождь. Цинковый, цинковый, цинковый... И она отвечает ему, медленно, как во сне... да ведь это и есть сон. И она благодарна ему за это.
Я не могла отделаться, и на пятый месяц наметилось тревожное обострение все более бурной и трудной любви, и к концу года не было тени сомнения, что терпеть невмочь. Он говорил, что он трахнет мои сиськи и попку, отчего жаркие волны расползались в низу живота, но я испугалась и сбежала.
Это произошло - она согласилась; согласилась следует трактовать так: если она не считает, что с ней переспали против её воли, то значит она согласилась. Он мёртв. Очевидно, это было следствие. Как ни странно, это вызвало облегчение. Быть может, это проявления одной и той же неутолимой страсти к совершенству, которого мы пытаемся достичь любой ценой, не отвергая даже самых безумных средств, и каждая попытка заканчивается, к нашей ярости, признанием собственного бессилия, но это избавляет от излишней тяги к такому липкому навязчивому развлечению, каковым бывает разглядывание леди-леденцов.
Адские страсти - страсти мужские.
Она не может сдержать слез, но приемлет; и это тоже забывается - это, - думаю я, - он умер, умер без покаяния и причастия, не успев толком прочувствовать, насладиться непривычной податливостью: "хватит". Блеснувшая мечта растаяла... Смерть - это уже второй успех за день. Грустно. Любопытно, что же осталось от их любви.
Фотографии детской поры - той поры, когда Пышноволосая едва успела восхититься огромными тополями, к которым я касательства не имею. Фотографии эти были о тьме. Тьме, где все забыто. Проходит время, Нежноголосая мелькает у себя - теперь уже под ободранной березой. Она - уже вчерашний цветок, и сам пейзаж не только древесен, но и древен. Бедная девочка! pauvre petite! Девочка, может быть, Евочка. Девочка-девочка - больше не девочка! Не выпорхнет бабочкой радость из пропасти тьмы.
Зачем огорчаться из-за какого-то ребенка?
Что мне за дело до нее?
Старея, ты увидишь, что остается. Ничего. Лишь жесточайшее желание закончить, двоюродная сестра смерти. Власть желаний - только в воспоминаньях. Когда непреклонно, непреодолимо и т.д., что вспомнилось при виде изображения нагой Алины вполоборота. И вспомнилось, потому что устал, верно, и нет сил контролировать сознание, размещающееся сейчас точно в сердцевине болящей головы. Мысли о мыслях, переживания переживаний, слова о словах, тексты о текстах, тень среди теней, - фрагменты фраз, футбольный фюзеляж; это все, что напоминает о прошлом. В слове познающий и познаваемое сплетаются энергиями, но в памяти от познаваемой остались лишь длинные волосы темно-вишневого цвета - оказывается, и такой оттенок доступен химии. Новое значение порождает новые мысли, а следовательно, и совершенно новые функции мозга... - Чувствуй дальше!
Снилось бесконечное, изумрудно-зелёное блестящее пространство, сквозь которое проступили ее черты. Затем пятно высветлилось, повернулось, я увидел её в постели. Одной рукой касаюсь груди - её нет, нет, нет ничего, хоть я отстал от своих обычных напрягов и печалей, будто передал кому-то боль. Но кому? Где же ты, вечная целочка? Завершение этой истории продемонстрирует, что это молчаливое вопрошание не осталось без ответа, и ответ в полной мере соответствует пустоте, открытой в нас нашими развлечениями.
Она лежит в каюте речного парохода в белых кружевных штанишках, их я рассматриваю, подняв сорочку; они меня интриговали в детстве, надетые на девочку, которой уже нет. Я смотрю ей в лицо, чтобы убедиться, что она спит. Глажу ноги, живот, прикасаюсь к мягкой выпуклости под бельем. Приспускаю штанишки - теплое нежное тело, тугая щелочка, - она зашевелилась, не открывая глаз. Ласки по всему животику. Я словно растворён в её сонных движениях, её покорности; яркий цветной кадр в целях безнравственных.
Я не заглянул в ее душу, но это - единственное место в ней, куда я не заглядывал. Она не отталкивает мои руки, ей снится, что это херувим, и она медленно раздвигает бедра, открывая доступ к лону. Это зрелище выше моих сил. Мне нужно найти любую дырку для своего хуйка. Нет: МНЕ СНИТСЯ. - Это я, - говорю я, но во сне - везде она. Было счастливо и горько - что меня интересует. Сейчас она - на соседском крыльце, бесполый ангелочек, абсолютная красота которого выше женственности, но мне так больно, что я отворачиваюсь в темноту своей комнаты, в шизофреническое переплетенье внутренне связанных, но лишенных общего стержня событий. Я калика перехожий, ищущий спасения в возбуждении, восторгах, в ожерельи из женских бедер, мое истинное существование - метаморфоз и бесконечная ебля, круг пароксизмов, заряженных спиральной красотой мутации, и мои ночи прекраснее ваших дней.
Она вошла в комнату, где я живу, где я единоборствовал со страшной Чёрной Маской: всё понятно... спальня, ОНА - в НЕЙ, а остальное отвечает ЕЙ, ЕЁ... тут ничего чувственного, телесного, образ один. Было такое ощущение, что спальню словно очистили от наслоений воспоминаний об этой милой девчоночке - какой она становится, когда улыбается, сбросив одежки на пол.
- "Груди у тебя выросли?" - "Да, только немножко. Дай поглядеть на твой хуй". - "Дай поглядеть на твою жопу". - Не хотела показывать - а я не расстраиваюсь: чёрт с ним! вмиг стащил с нее ночнушку, одним махом! Обнажённое, тонкое гибкое тело, губами касаюсь её лица. Ощущенья сильные, но не до протестов. В постели появляются и иные объекты - юные полные заднюшки в трико различных оттенков небесно-голубого. Любовь тела - щелочка на пальце; мягче и приятнее она в голубых, в полоску, спортсменках в обтяжку, полны и широки бедра, постройнела, легко пополам сгибается, выставляя ему в глаза, в обход всех инстанций, изумительный колышущийся зад.
Ошеломленному сердцу вдруг почудилось, что она умерла, и ее разбудило солнце: она позволяет гладить свое лицо, руки, чем я, тоже отражающийся в глубине зеркала, пользуюсь. Я щупаю ей пульс и слышу, как неистово бьется сердце. Нежное тело дрожит в лихорадке. Бедная малышка! нелегко усмирить голос страстей и, устояв перед искушеньем, не поддаться злу; отчего она не спасется бегством? Ведь это было бы так легко. Наплыв чувств так силён и внезапен, что я называю её Нежноголосой. "Дай, погрею руки, они замерзли", - это проповедь любви между людьми в противовес ненависти, воплощённой Освенцимом. И к ней, проникновение в щёлочку пальцем. Да, руки, весь он в это время, пока не допечатан абзац, там. Жажду нельзя утолить этим способом, хоть инстинкт ведет именно сюда. Член вырос в длину, обретя потому сходство с тем малым, что оставался на постели. Постылое в это приятное.
Ласки длились более часа, в трех томах, таких же толстых, как энциклопедический словарь. Продолжаю гладить ее округлые, сладостные, как у первоклашки, коленки. Она остаться не желает. Но к концу времени сама начала приставать, предлагая ему все, что угодно, лишь бы ни миг не переставал думать о написании оды сосанию юных дев. Тогда я прошу у ней золотистые густые волосы, короткое платьице и серые колготки.
Она испытала горькое разочарование, узнав, что он высказал мысль, которая пришла в себя после этой дикой грёзы: связать происходящее с реальностью, для чего необходимо выполнить два условия. Первое: выяснить, кто на самом деле в ее пизде. Второе: должны быть еще такие тетради, чего же это я не могу добраться до места. Ее гаданье с неприличным выраженьем ("ебет"), которым она пыталась схватить их, разлетелось ворохом перьев.
Сны с чудесным содержанием, хотел бы я увидеть ещё раз один из них, хоть текстуальная ценность их сомнительна. Не удалось вернуть их после многолетнего перерыва, занятого либо спячкой, либо дублированием старых записей.
Две маленькие пиздюшки играли на улице в щелбаны, о чем по воскресеньям и размышлять. Все трое хороши, но одна - чтобы рука не могла совладать с собой. Прельстительная картинка, но как сказать точнее - не знаю, как не знаю, не помню, одеты ли ноги; наряд завершён сапожками. Прежде чем успеваю потрогать соски, сон завершается.
Так что же я могу, что же мне делать со шкурою льва, про которого ничего не знаю, даже каким образом тот умер; берусь за дело - со спелым бананом лезу на трапецию. Здесь женщина - из ужаса и страха. Одета она была немного, и воры вновь и вновь пытались залезть в ее надежности. Одна из лестниц была для нее; или он мог поступить так, как не смог... уже в строчках они мерещатся - термины другой стороны.
Я никогда не знал близости с девочкой, с кем мы, наконец, становимся близки. У ней маленькие яркие губки, долгий поцелуй. Кружева везде. Любовь остается любовью во всякие времена и даже здесь и сейчас. Она уверена, что Господь создал меня, чтобы ласкать ее живот между ногами, вновь и вновь направляла мою руку своей кверху, где мелко, и руководила ею, задавая ритм движений вверх-вниз, - надо так надо, хоть движеньем избавиться от воспоминания об одной девчушке, почти ребенке, ужасно робкой; дрожащим голосом она попросила меня показать писулю: "пойдем, ляжем на кровать..."
Он уж было отчаивался, но она спустила колготки: "вот видишь, это я", - в конце концов, на свете не существовало девицы, способной противостоять любопытству; вынула из рукава сорочки золотые четки с распятием из слоновой кости и покачала ими, а перед моими глазами, в пройме широких рукавов, трепетали маленькие холмики с ярко-красными верхушками; пробовал гладить её - сейчас всё должно решиться, сейчас она уже не играла, сама приставала, предлагая ему все, что делается обнаженно. Она говорила: "любовь души", - и в его сильных пальцах её трусики; она настороженно следила за перемещением руки... - Ему-то, - думала девочка, - не так уж сильно хочется... а когда закончил чтение, он не досадовал - невелика потеря. Это как же надо человеку на яйца наступить, чтобы такие романы отписывать!
Вчера ее не увидит. Предстояло научить ее думать о нем. С тех пор, как он начал высвобождать край ночной сорочки, прижатый ее лежащим телом, прошло... сколько?.. И тянет к ней вплотную, но понимаю это, лишь оторвавшись от нее... которые на дне стоячих вод пылают страстью... накидка из французских романов, и это лишь разжигает желание. Её округлости рождают разные домыслы в моей руке, явно не спеша выскользнуть из них, почему не могу рассмотреть её внимательно, сосредоточившись на осязании, потом еще один шаг по направлению к пропасти - она скидывает все одежки и тело, наконец, раздвигает ноги. Нежности с её промежностью - взглядом.
Пригнувшись и петляя, подкрадываюсь поближе к спящей на кровати Фет - честные и чистые средства никуда не годятся, - здесь и задолго до того, как прозвучал ее голос... пока хватит. Она не испугалась, чувство радостного возбуждения, почти священнодействия, переполняет ее, она капризно говорит: ничего не поймешь, где начало, а где конец; тогда вручаю ей свое пробудившееся чувство, похожее на мраморный столп, чья девственная чистота не нарушена прикосновеньем человека. Юный мир, огромное высокое дерево, крылатые муравьи, вылетевшие после дождя, мимолетное сияние еще одного человека; куда он подевался, его искали повсюду голоса. Я, наверное, где-то вымок и разделся. Ему достаточно ее призрачного облика на случай, если придется звать на помощь. Не знаю, может, за этим стояли его лирические выдумки, а в ванной комнате и вовсе маниакальная настырность, но у него не было пути назад, а она расстегивала пуговицы на белье. На голове - венок из бумажных цветов, на губах - специфический, очень знакомый, но давно преданный забвению вкус девичьих губ, перемешанный с ароматом цветущего сада. Цветущие луга постепенно начинают заполняться томами книг. Толпы пьяных и жаждущих выпить стоят в чёрной крови. Без гроба лежал тот, кто видит этот сон. Ужасна встреча печального человечка со своим новым положением философа, поэта и автора национального гимна. Что же было самым ужасным... нет, не припомню, а Фет раздевается совсем, чтобы я мог убедиться на практике. И она в легкомыслии; он видит удачу в том, о чём совсем не хочется писать; сладостные воспоминания о мимолетном торжестве, которые оставили в моей душе бледный, точно Млечный путь, след вечных сожалений... Грешна ли эта точка зрения... он подавляет сомнения.
ЕСЛИ ТЫ НАМЕРЕН ПОСТУПАТЬ ТАК, КАК ТЕБЕ НРАВИТСЯ, ТО НАУЧИСЬ НЕ ПЛАКАТЬ ПО ВСЯКОМУ ПОВОДУ.
В полдень - Фет со всеми городскими девчонками, на расстоянии от Фет неотличимыми - все те же персонажи и настроения. Как найти заклятие против этой слепящей угрозы, ведь к моему позднему пробуждению еще не выработалось этики.
Чтобы сочетаться с мыслью, она легла одетая. Этакий невинный ангелочек в белоснежных одеждах, маленькие, нежные груди. Тут я проснулся в ней, но мне не хочется, холодный весь и думаю о посторонних вещах. Я уже относился к человеческой любви, как к идее, нуждающейся в преодолении. Любовь - милое пастбище, но мне нужны вершины. Столь прекрасны предметы моей неистовой любви, которую не могут утолить живые люди. В голодном раже она пожрала бы сама себя, когда б не находила пищи в волшебных миражах. И ждет, чтобы рассвет, преобразив весь мир, принес хотя бы видимость покоя в измученную душу. Какое прекрасное слово вот уже который час суетится у меня в голове - тупняк... вот я гляжу в окно и удивляюсь... там утро... (как неожиданно!)... а я вот с нее сойду только через часик примерно... Молчаливый месяц, что проглядывает сквозь лохмотья туч, печально освещает кошмарные виденья реальности, оторванные от страны вымысла... чего ради, покинув райские пределы, сошел я на землю и прельстился бренными утехами... какие мысли посещали меня в детстве, по утрам, когда алел восток...
Засыпать после занятий сексом довольно естественно. А вот спать во время секса?
Она вышла в маленький парк, грустный и пустынный, надеясь встретить его как конфетка, с таким сияющим, таким печальным, таким благодарным взглядом, каким, все ж, она не могла пересилить той, пришедшей из юности боли. Она даже хотела продемонстрировать ему животик - якобы изобретение еврейского хитроумия. Такой была его кукла; он уложил ее на свет Божий и стал обеими руками... понятно. Рука ползет вверх по склонам главного хребта, до заросшей орхидеями сельвы. Это естественно - покоить руку на ее письке, именно там на самом деле живет истинное я, там тепло и спокойствие, тишина, блаженство, счастье, только там можно понять, что такое бесконечность.
Водичка течет из краника.
Я знаю, как делать и как бежать, я знаю, что я побегу дальше.
Мы - одно предвкушенье. Её плоть - в сиянии луны. То ли смущение, то ли юбка со штанинами - не знает он, как всегда, когда призрак оказывается близко, - из тех же слов, в которые складываются черты моего лица. Мне кажется, что самое главное, напряженное, плотское позабыто, остались лишь клочки самого такого, что можно, но не хочу с тобой в реальности. "А где у тебя там?" - имея ввиду область лобка, сокрывшую Червя-Победителя внутри своей розы. Мед -- это выделение половых органов цветов.
Она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к окну, она положила палитру на стул и отправилась к чертям собачьим.
Встречаю Э.З., нам удаётся обменяться парой слов, и я вглядывался в неё, удивляясь, что флагман пошел ко дну. Я пытаюсь восстановить бывшие события: то ли обмирание, то ли встречи, то ли запамятовала, то ли голубятница прикидывалась дурочкой, то ли покончили с собой, чтобы скрыть застрявший в горле комок, причиной которого было другое. Однако не нашел ничего, кроме усталости, приводящей к бесконечным опечаткам; я не могу, не помню, были ли ласки; две косички, гольфы красные - в давние годы он выбрал их сам по учебнику каллиграфии. Вот фраза, которую прислали из Парижа; но еще внимательнее он прочитывал ту речушку, что за огородами. Смотрю в бинокль. Подбираю резкость по отдельным предметам, плывущим по сверкающей воде. Наиболее удачно получается, когда одна из них?.. не вижу интригующих выпуклостей - что было? Каков характер его чувства к ней в аллеях, тут ведь еще парк кругом, где обнаруживаю странную деталь - нечто вроде кучи-малы, там мелькают белые трусики, храм-святилище прошлого.
Она лежит в постели, чему сама активно способствовала. Кто же это? - Фет. Опасенье вперемежку с кружевной ночнушкой; она начала параллельные забавы сама, стукнув его книжкой по голове и выбив оттуда два облака ярчайшего зелёного цвета. Я счастлив этой нежностью, в которой возникает тень, перемещающаяся по моему животу; раскрылись врата на небо. Такие ощущения я прежде испытывал лишь в алых шелковых брюках. Едва я успеваю запустить руку под юбку, она произносит с ласковой улыбкой: - Спасибо, что пришли. - На ней бесформенный длиннющий халат, сквозь него я читаю и перечитываю ее. Я не знаю я, собака или девочка; бело-розовые трусики, он лижет бугорок, Фет шепчет: "Давай дальше", - он марионетка моего воображения. Вялое брожение времени в комнате; законы этого места определяют полную незначительность воли и расчета, получается так, как в кошмаре и здесь, на её постели.
Окружающее медленно погружается в синеву. Мне трудно удержаться на поверхности в водовороте дней, событий. Всё, что случилось там - обман, мираж, оставшийся за поворотом, бессмысленно потраченное время.
А стрелка движется, минуты улетают. Так незаметно улетели годы в пустоту. Любая жизнь проходит... уходит в ночь, и меняются персонажи - всякие там Наташки и Сережки; только что была кульминация, а вот их уже нет, и что бы они ни произвели, на другой день это утрачивает ценность, меняет значение. Недаром чья-то усмехающаяся личина над мирами моего сознания; среди прочих, там всесильный хищник...
Школа. Класс, превращённый в спальню, куда она пригласила его без всяких сутенеров. Фет сидит перед ним, опустив свои подъемные мосты; разговоры идут: уж не собираюсь ли я... что у меня в нескромности... и, призвав на помощь всю силу своего малого возраста, смогла, после неуютного приключения с инопланетянами, путешествия над пропастями, в конце концов, уйти к себе под подол красного платья, к белому телу, к лицам пропавших без вести, которые, оказывается, составляют одно целое с фигурой. Её попку в этот список следует включить; от ее чудовищной притягательности он выскользнул через запасной выход; жарко, душно, темно... Вся с ног до головы невозмутимо-бесстрашная, сняла с себя лицо, которое я забыл... кентавр? - не та, не та, которую ищу, почти полностью теряясь в мучительном желании понять.
И ещё один тёмный кусок, в котором кругом полно прорех: Фет, Смуглоножка, их промежности, теплые со сна, прямо из жизни, и неутомимы мои руки, с невинных участков тела сползшие вниз, под склон их животиков, где ощущают начинающие твердеть пенисы. Будьте осторожны, это похоже на "Пикник на обочине".
Обнаженная Фея на фоне стены, странным, красновато-сумеречным освещением, обращенная в чистое золото. Легкий загар на теле, нежная мягкость живота, приятная полнота бедер. Её трусики лежат на плоскости шкафа перед книжными полками, чье содержимое не может превозмочь отчаяния; там мерещатся неосуществившиеся мечты, несбывшиеся проекты, там затрепанные тетради с ключами от всей твоей жизни... С ней появилась подружка старшая - полная, загорелая почти дочерна, - чьё сокровище спрятано в бежевых трусах, своей новизной и чарующей округлостью форм целиком занявшая его; как бы к ней... Обе робели, не понимая, зачем мне ещё и эта, особенно эта, на которую у него была эрекция, как у жеребца... как о них рассказать... что можно показать, то нельзя рассказать: натянуть поочередно на себя их юную кожу и маленькие трусики. Невероятными качествами они обладают, ни та, ни другая фантазия не пропали впустую. "У меня еще здесь есть!" - она вскочила с постели. Все было проделано со столь хорошо рассчитанными паузами, что мои жадные руки не решаются коснуться ее округлостей. Она, казалось, одновременно находилась сразу везде. И пьём из рюмок воду, изображая пьянку, причём я символизирую кинокамеру. Всё чересчур напоминает о случившемся. Все красное, и зеленая юбчонка, под ними - остальное. По белому телу, меж бёдер - к пряникам, к конфетам. Она показала ему язык и удрала. Схожу по лестнице, делая остановку на каждой ступеньке, чтобы выжить в этом месте. Она всегда поднималась и спускалась по лестнице, весело пританцовывая. Сверху - её юность, её голос; чёрная тоска вечной разлуки; тишина, поднимавшаяся снизу, окутала нас, словно смертоносный пар. Возможно, это мы и ищем всю жизнь, только это, самую сильную боль, которая только возможна, чтобы стать самими собой перед смертью.
Как она споткнулась, выходя из атмосферы книги!.. Когда она выходит... сзади... вообще!.. Эх, жизнь!.. Прости, прости меня, дитя! Я бы хотел, чтобы, окончив срок земной жизни, мы с тобою, соединив уста с устами и слившись воедино, пребывали в вечности.
Верчу головой, а смерть все не идет. Ничего... лишь круговерть полей, деревьев и четки птичьих стай, перечеркнувших небо.
Чем больше отдаляло ее время...
Она живёт вне времени.
Не доплывёт корабль мечты до острова, где тот ручей. Всё чужое, нереальное, фантастическое. Где я? И что со мной случилось? О чём думают цветы на моём столе? О чём молчит тишина в моей комнате?
Если Вы чего-то не понимаете, то, лучше, продолжайте ничего не понимать - может быть, так будет лучше для Вас...
Чудесное было в том, что она недвижна, распластанная, как резиновая кукла, облепленная мокрым платьицем. Она жива, но уже ее душа пребывала в Другом Месте, в путешествии за забвением, так что можно бессовестно трогать и мять любую часть ее тела, за которую захочешь ухватиться. Само это чувство просто жутко заводит! Я увидел под задранным платьем белые в синий горошек узенькие трусики, загорелый животик, и понял, что просто взорвусь, если не... Лишь ее тело в эти минуты была в моих руках, но этого мне достаточно, чтобы проявить свои чувства, которые иначе выразить не умею. Так бешено колотится сердце, когда глажу её спину, ноги, она уже обнажена; ласкаю её пухлую, тёплую плоть - а взгляд прикован к её упругой попке. Невероятно: я почти полностью по ее периметру!
Я послюнил кончик среднего пальца и легонько дотронулся до ее... и слышу ее вразумление: - Ну-кась, экшен! пусть будет мне даже щекотно! - Она меня понукает к!.. Сжимаю ее руки - маленькие женские ладони. Кожа гладкая, белая; взглядываю ей в глаза - как оно? она не двигалась и совсем не сопротивлялась.
Сквозь забвение проблескивает сознание, чтобы осветить сцену и подивиться происходящим глупостям.
Далее - самое прикольное: вызванная сном иллюстрация из прошлого сна. Биография писателя, провёдшего свыше 25 лет в ее постели: он проснулся и ушел. Он повсюду, где мог, раскладывал свои постельные принадлежности, и сразу - едва слышный шепот ее, чуть заметный кивок головой, как бы случайно. Просыпаюсь во сне. Почему так ужасно, что произошло? - Он хочет подойти к сути, но где найдешь, не зная даже, живет ли она в свое время. Она ведь не привязана к месту, любят путешествовать, любят дальние командировки, в любом месте быстро заводит друзей и, если расстаётся с ними, никогда о том не жалеет и никогда не возвращается вновь, потому что ее пизда не принадлежит ни одному мужчине. Выхожу на берег в сапожках для верховой езды, прикрываясь от солнца и реальности земного бытия лишь темными очками. Касаюсь их своим ненужным обществом и подозрениями. Я - под её платьем, покрытом узорами из странных деревьев и, сплошь, цветами разнообразнейших цветов. Нет рта после перемещения, это - иносказание или правда? возникает красный огонь в ночи; проник под сорочкой к телу, к трусикам, поднял за них, но ей каково? гляжу ей в лицо, но это маска, настоящее лицо у нее над головой. И тут уж сразу надо обозначить приоритеты, чего более желается - душевного покоя или бесконечного растравливания себя крохами ласк без малейшего шанса достичь вершины счастья. Пытаюсь найти ответы в тексте, заключающем книгу. Новые впечатления меркнут в памяти, замещаемые фотографиями; потом, в воспоминаниях, так полюбить ее образ. И я просовываю руку меж её голых полусогнутых ножек, чтобы не потерять навыков в любви. - Ты потрогай. - Полстолетия я ждал этой возможности, чтобы еще раз потискать ее зад, уложив к себе на грудь, и вдруг открылось такое, чему отказывалась верить моя возвышенно-иллюзорная любовь даже в самых мрачных прозрениях: